Андрей Платонов
Еще мама

   – А я, когда вырасту, я в школу ходить не буду! – сказал Артем своей матери, Евдокии Алексеевне. – Правда, мама?
   – Правда, правда, – ответила мать. – Чего тебе ходить!
   – Чего мне ходить? Нечего! А то я пойду, а ты заскучаешь по мне. Не надо лучше!
   – Не надо, – сказала мать, – не надо!
   А когда прошло лето и стало Артему семь лет от роду, Евдокия Алексеевна взяла сына за руку и повела его в школу. Артем хотел было уйти от матери, да не мог вынуть свою руку из ее руки; рука у матери теперь была твердая, а прежде была мягкая.
   – Ну что ж! – сказал Артем. – Зато я домой скоро приду! Правда, скоро?
   – Скоро, скоро, – ответила мать. – Поучишься чуть-чуть и домой пойдешь.
   – Я чуть-чуть, – соглашался Артем. – А ты по мне дома не скучай!
   – Не буду, сынок, я не буду скучать.
   – Нет, ты немножко скучай, – сказал Артем. – Так лучше тебе будет – а то что! А игрушки из угла убирать не надо: я приду и сразу буду играть, я бегом домой прибегу.
   – А я тебя ждать буду, – сказала мать, – я тебе оладьев нынче испеку.
   – Ты будешь ждать меня? – обрадовался Артем. – Тебе ждать не дождаться! Эх, горе тебе! А ты не плачь по мне, ты не бойся, и не умри смотри, а меня дожидайся!
   – Да уж ладно! – засмеялась мать Артема. – Уж дождусь тебя, милый мой, авось не помру!
   – Ты дыши и терпи, тогда не помрешь, – сказал Артем. – Гляди, как я дышу, так и ты.
   Мать вздохнула, остановилась и показала сыну вдаль. Там, в конце улицы, стояла новая, большая рубленая школа, ее целое лето строили, а за школой начинался темный лиственный лес. До школы отсюда еще было далеко, до нее протянулся долгий порядок домов, дворов десять или одиннадцать.
   – А теперь ступай один, – сказала мать. – Привыкай один ходить. Школу-то видишь?
   – А то будто! Вон она!
   – Ну иди, иди, Артемушко, иди один. Учительницу там слушайся, она тебе вместо меня будет.
   Артем задумался.
   – Нету, она за тебя не будет, – тихо произнес Артем, – она чужая.
   – Привыкнешь, Аполлинария Николаевна тебе как родная будет. Ну, иди!
   Мать поцеловала Артема в лоб, и он пошел далее один.
   Отошедши далеко, он оглянулся на мать. Мать стояла на месте и смотрела на него. Артему хотелось заплакать по матери и вернуться к ней, но он опять пошел вперед, чтобы мать не обиделась на него. А матери тоже хотелось догнать Артема, взять его за руку и вернуться с ним домой, но она только вздохнула и пошла домой одна.
   Вскоре Артем снова обернулся, чтобы поглядеть на мать, однако ее уже не было видно.
   И пошел он опять один и заплакал. Тут гусак вытянул шею из-за изгороди, крякнул и защемил клювом штанину у Артема, а заодно захватил и живую кожу на его ноге. Артем рванулся прочь и спасся от гусака. «Это страшные дикие птицы, – решил Артем, – они живут вместе с орлами!»
   На другом дворе были открыты ворота. Артем увидел лохматое животное с приставшими к нему репьями; животное стояло к Артему хвостом, но все равно оно было сердитое и видело его.
   «Ктой-то это? – подумал Артем. – Волк, что ли?» Артем оглянулся в ту сторону, куда ушла его мать, – не видать ли ее там, а то этот волк побежит туда. Матери не было видно, она уже дома, должно быть, – это хорошо, волк ее не съест. Вдруг лохматое животное повернуло голову и молча оскалило на Артема пасть с зубами.
   Артем узнал собаку Жучку.
   – Жучка, это ты?
   – Р-р-р! – ответила собака-волк.
   – Тронь только! – сказал Артем. – Ты только тронь! Ты знаешь, что тебе тогда будет? Я в школу иду! Вон она виднеется!
   – Ммм, – смирно произнесла Жучка и шевельнула хвостом.
   – Эх, далече еще до школы! – вздохнул Артем и пошел дальше.
   Кто-то враз и больно ударил Артема по щеке, словно вонзился в нее и тут же вышел вон обратно.
   – Это ктой-то еще? – напугался было Артем. – Ты чего дерешься, а то я тебе тоже... Мне в школу надо. Я ученик – ты видишь!
   Он поглядел вокруг, а никого не было, один ветер шумел павшими листьями.
   – Спрятался? – сказал Артем. – Покажись только!
   На земле лежал толстый жук. Артем поднял его, потом положил на лопух.
   – Это ты на меня из ветра упал. Живи теперь, живи скорее, а то зима настанет.
   Сказавши так, Артем побежал в школу, чтобы не опоздать. Сначала он бежал по тропинке возле плетня, да оттуда какой-то зверь дыхнул на него горячим духом и сказал: ффурфурчи!
   – Не трожь меня: мне некогда! – ответил Артем и выбежал на середину улицы.
   На дворе школы сидели ребята. Их Артем не знал, они пришли из другой деревни, и, должно быть, они учились давно и были все умные, потому что Артем не понимал, что они говорили.
   – А ты знаешь жирный шрифт? Ого! – сказал мальчик из другой деревни.
   А еще двое говорили:
   – Нам хоботковых насекомых Афанасий Петрович показывал!
   – А мы их прошли уже. Мы птиц учили до кишок!
   – Вы до кишок только, а мы всех птиц до перелета проходили.
   «А я ничего не знаю, – подумал Артем, – я только маму люблю! Убегу я домой!»
   Зазвенел звонок. На крыльцо школы вышла учительница Аполлинария Николаевна и сказала, когда отзвенел звонок:
   – Здравствуйте, дети. Идите сюда, идите ко мне.
   Все ребята пошли в школу, один Артем остался во дворе. Аполлинария Николаевна подошла к нему:
   – А ты чего? Оробел, что ли?
   – Я к маме хочу, – сказал Артем и закрыл лицо рукавом. – Отведи меня скорее ко двору.
   – Нет уж, нет! – ответила учительница. – В школе я тебе мама!
   Она взяла Артема под мышки, подняла к себе на руки и понесла.
   Артем исподволь поглядел на учительницу: ишь ты какая она была, – она была лицом белая, добрая, глаза ее весело смотрели на него, будто она играть с ним хотела в игру, как маленькая. И пахло от нее так же, как от матери, теплым хлебом и сухою травой.
   В классе Аполлинария Николаевна хотела было посадить Артема за парту, но он в страхе прижался к ней и не сошел с рук. Аполлинария Николаевна села за стол и стала учить детей, а Артема оставила у себя на коленях.
   – Эк ты, селезень толстый какой на коленях сидит! – сказал один мальчик.
   – Я не толстый! – ответил Артем. – Это меня орел укусил, я раненый.
   Он сошел с коленей учительницы и сел за парту.
   – Где? – спросила учительница. – Где твоя рана? Покажи-ка ее, покажи!
   – А вот тута! – Артем показал ногу, где гусак его защемил.
   Учительница оглядела ногу.
   – До конца урока доживешь?
   – Доживу, – обещал Артем.
   Артем не слушал, что говорила учительница на уроке. Он смотрел в окно на далекое белое облако; оно плыло по небу туда, где жила его мама в родной их избушке. А жива ли она? Не померла ли от чего-нибудь, – вон бабушка Дарья весною враз померла, не чаяли, не гадали. А может быть, изба их без него загорелась, ведь Артем давно из дому ушел, мало ли что бывает.
   Учительница видела тревогу мальчика и спросила у него:
   – А ты чего, Федотов Артем, ты чего думаешь сейчас? Почему ты меня не слушаешь?
   – Я пожара боюсь, наш дом сгорит.
   – Не сгорит. В колхозе народ смотрит, он потушит огонь.
   – Без меня потушат? – спросил Артем.
   – Без тебя управятся.
   После урока Артем первым побежал домой.
   – Подожди, подожди, – сказала Аполлинария Николаевна. – Вернись назад, ты ведь раненый.
   А ребята сказали:
   – Эк какой – инвалид, а бегает!
   Артем остановился в дверях, учительница подошла к нему, взяла его за руку и повела с собою. Она жила в комнатах при школе, только с другого крыльца. В комнатах у Аполлинарии Николаевны пахло цветами, тихо звенела посуда в шкафу и всюду было убрано чисто, хорошо.
   Аполлинария Николаевна посадила Артема на стул, обмыла его ногу теплой водой из таза и перевязала красное пятнышко – щипок гусака – белой марлей.
   – А мама твоя будет горевать! – сказала Аполлинария Николаевна. – Вот горевать будет!
   – Не будет! – ответил Артем. – Она оладьи печет!
   – Нет, будет. Эх, скажет, зачем Артем в школу нынче ходил? Ничего он там не узнал, а пошел учиться, – значит, он маму обманул, значит, он меня не любит, скажет она, и сама заплачет.
   – И правда! – испугался Артем.
   – Правда. Давай сейчас учиться.
   – Чуть-чуть только, – сказал Артем.
   – Ладно уж, чуть-чуть, – согласилась учительница. – Ну, иди сюда, раненый.
   Она взяла его к себе на руки и понесла в класс. Артем боялся упасть и прильнул к учительнице. Снова он почувствовал тот же тихий и добрый запах, который он чувствовал возле матери, а незнакомые глаза, близко глядевшие на него, были несердитые, точно давно знакомые. «Не страшно», – подумал Артем.
   В классе Аполлинария Николаевна написала на доске одно слово и сказала:
   – Так пишется слово мама, – и велела писать эти буквы в тетрадь.
   – А это про мою маму? – спросил Артем.
   – Про твою.
   Тогда Артем старательно начал рисовать такие же буквы в своей тетради, что и на доске. Он старался, а рука его не слушалась; он ей подговаривал, как надо писать, а рука гуляла сама по себе и писала каракули, не похожие на маму. Осерчавши, Артем писал снова и снова четыре буквы, изображающие маму, а учительница не. сводила с него своих радующихся глаз.
   – Ты молодец! – сказала Аполлинария Николаевна.
   Она увидела, что теперь Артем сумел написать буквы хорошо и ровно.
   – Еще учи! – попросил Артем. – Какая это буква: вот такая – ручки в бочки?
   – Это Ф, – сказала Аполлинария Николаевна.
   – А жирный шрифт – что?
   – А это такие вот толстые буквы.
   – Кормлёные? – спросил Артем. – Больше не будешь учить – нечему?
   – Как так – «нечему»? Ишь ты какой! – сказала учительница. – Пиши еще!
   Она написала на доске: родина.
   Артем стал было переписывать слово в тетрадь, да вдруг замер и прислушался.
   На улице кто-то сказал страшным заунывным голосом: «у-у!», а потом еще раздалось откуда-то, как из-под земли: «н-н-н!».
   И Артем увидел в окно черную голову быка. Бык глянул на Артема одним кровавым глазом и пошел к школе.
   – Мама! – закричал Артем.
   Учительница схватила мальчика и прижала его к своей груди.
   – Не бойся! – сказала она. – Не бойся, маленький мой. Я тебя не дам ему, он тебя не тронет.
   – У-у-у-у! – прогудел бык.
   Артем обхватил руками шею Аполлинарии Николаевны, а она положила ему свою руку на голову.
   – Я прогоню быка.
   Артем не поверил.
   – Да. А ты не мама!
   – Мама!.. Сейчас я тебе мама!
   – Ты еще мама? Там мама, а ты еще, ты тут.
   – Я еще. Я тебе еще мама!
   В классную комнату вошел старик с кнутом, запыленный землей; он поклонился и сказал:
   – Здравствуйте, хозяева! А что, нету ли кваску испить либо воды? Дорога сухая была...
   – А вы кто, вы чьи? – спросила Аполлинария Николаевна.
   – Мы дальние, – ответил старик. – Мы скрозь идем вперед, мы племенных быков по плану гоним. Слышите, как они нутром гудят? Звери лютые!
   – Они вот детей могут изувечить, ваши быки! – сказала Аполлинария Николаевна.
   – Еще чего! – обиделся старик. – А я-то где? Детей я уберегу!
   Старик пастух напился из бака кипяченой воды, – он полбака выпил, – вынул из своей сумки красное яблочко, дал его Артему. «Ешь, – сказал, – точи зубы», – и ушел.
   – А еще у меня есть еще мамы? – спросил Артем. – Далеко-далеко, где-нибудь?
   – Есть, – ответила учительница. – Их много у тебя.
   – А зачем много?
   – А затем, чтоб тебя бык не забодал. Вся наша родина – еще мама тебе.
   Вскоре Артем пошел домой, а на другое утро он спозаранку собрался в школу.
   – Куда ты? Рано еще, – сказала мать.
   – Да, а там учительница Аполлинария Николаевна! – ответил Артем.
   – Ну что ж что учительница. Она добрая.
   – Она, должно, уже соскучилась, – сказал Артем. – Мне пора.
   Мать наклонилась к сыну и поцеловала его на дорогу.
   – Ну, иди, иди помаленьку. Учись там и расти большой.
    1947