---------------------------------------------------------------
© Copyright Владимир Покровский
Email: pokrovsky(a)rinet.ru
Date: 23 Mar 2006
---------------------------------------------------------------
Пират Карибского моря пресловутый капитан Генри Морган в глубине души
был человек нерешительный и ранимый, только об этом никто не знал. Именно
поэтому, прежде чем предпринять свой знаменитый поход на Панаму, он послал
ее губернатору письмо с одним-единственным словом: "Жди". Во-первых, он,
опять-таки в глубине души, отличался вежливостью и свои визиты привык
оговаривать заранее, а во-вторых, пытался таким образом убедить себя в
собственной решительности и неранимости.
Губернатор тоже не стал рассусоливать и прислал ответ: "Жду".
Ко всеобщему изумлению, гонец вернулся к Моргану целым и невредимым,
если не считать отрезанных ушей, но насчет ушей никто особо не взволновался,
даже и сам гонец. Он сказал: "Человеку уши не нужны". Морган тоже очень
удивился, сказав: "Почему именно уши?".
Потом началась эта беспрецедентная по отчаянности и наглости кампания
1671 года, о которой почему-то в военных учебниках пишут не очень много.
Моргану она не понравилась, он уж и пожалел, что взялся. Голод, жажда,
кровь, жара запредельная, засады, опустошенные испанцами деревни и, главное,
всякое отсутствие внезапности, на которую он так надеялся, с тем же успехом
можно было подойти с моря. Испугал Моргана кошмарный град стрел из
Кебрада-Обскура, одна вообще пролетела рядом, свистнув даже над ухом -
неприятное ощущение. Очень также ему не понравилось плыть на каноэ по реке
Чагре, это был утомительный вид транспорта, да к тому же всякие твари из
воды чудились.
А потом был штурм, эти чертовы быки с подожженными хвостами, прорыв в
город. Морган тоже побаловался мушкетами, Квемелин был тут как тут, подавал
свежезаряженные, это немного Моргана развлекло, но разве только немного.
Бабах, и нет проклятого испанца, еще бабах, и проклятой испанки нет,
кровь брызнула, по щеке задела, эх, как хорошо было стрелять, пусть даже из
такого древнего и несовершенного средства. Насладился Морган, даже
поморщился.
Саблей Морган не пользовался, хотя и умел, специально ходил тайком от
матери к одному фехтовальщику еще в юности, но тот выучил его такому стилю
боя, который пиратам Карибского моря не очень нравится, оборонительный стиль
по местным меркам, а вот ножом... ножом наш Генри умел. Он прямо волком
рассекал глотки, кровь фонтанами, глаза встрах.
Панаму подожгли, хотя это и напрасно было - без пожаров много можно
было бы дополнительных трофеев собрать, но уж очень рьяно сопротивлялись
испанцы.
А потом пресловутый Генри Морган встретил ту даму, которую много спустя
восемнадцатилетний Джон Стейнбек в своей первой книжке обзовет Чашей Золота.
Ее привезли в группе пленных, взятых с островов Товаго и Тансавилья. Жена
какого-то богатого купца, она была прекраснее всех женщин, когда-либо
виденных в мире, то есть действительно была очень на вид неплоха и сама это
осознавала.
Квемелин сказал тогда Моргану:
- Вам бы лучше отпустить ее, у нее муж.
- Ты не понимаешь, - ответил Морган.
Он с ней то галантно на пианинах играл, то прямым текстом предлагал в
койку, но она ни в какую, не дам и все. А он прямо весь из себя выходил, так
влюблен был. Он ее домогался. И домогся бы, если б не родственники. Те к
пиратам Карибского моря вскоре прибежали и выкуп за нее дали, хотя Морган
запросил несусветную сумму - пятьсот реалов, наличными и в мелких купюрах.
Морган деньги взял, хотя потом огорчался.
- Надо было тысячу запросить, - сказал он как-то своему Квемелину. -
Тысячу они бы наверняка пожалели.
- Я думаю, они и пятьсот сейчас жалеют, - ответил Квемелин невпопад. -
Особенно, полагаю, муж.
- Ты на серебро можешь эти пятьсот обменять? - спросил Морган.
- Аск! - сказал Квемелин. - Но я в доле.
Так бы и убил гада, подумал Морган. Он обаятельно улыбнулся и ответил
Квемелину по-квемелиновски:
- Аск, дружище!
Дело в том, что Квемелин очень любил деньги. Морган, что скрывать, тоже
очень любил деньги и даже скуповат был, но по причине глубоко скрытых в душе
нерешительности и ранимости он любил их... как бы это сказать...
платонически. Квемелин же любил деньги чисто конкретно и порой очень этим
своим свойством Моргана огорчал. Но обойтись без Квемелина пресловутый Генри
Морган никак не мог.
Выпотрошив Панаму и немного отъевшись, пираты Карибского моря
отправились в крепость Чагре делить выручку. Все награбленные сокровища
Морган хранил у себя на флагманском корабле и никому не давал до них
прикасаться, кроме самых надежных людей, которые на своей надежности потом
очень хорошо поживились.
Довольно часто, а погода стояла хорошая, ни тебе ни дождей, ни ветров
сильных, только, правда, жара, Морган выходил из своей каюты и направлялся
по палубе туда, где под бдительной охраной содержались сокровища. К ящикам с
серебряными слитками он даже не подходил - они оценивались демпингово, по
двести реалов штука, хотя это тоже были очень тогда хорошие деньги, - а шел
всегда туда, где стояли туковые бочонки с драгоценностями. Драгоценности шли
в тот раз совершенно уже за бесценок.
Морган подолгу копался в этих бочонках, хотя, по пиратским понятиям,
это было запрещено даже ему, но кто же мог возражать Моргану? Любовался -
камни в золоте завораживали его. Долго выбирал, вытащил наконец недорогую,
но старинную брошку - изысканное золотое сердечко с морщинками и с маленьким
изумрудом в центре.
- То, что надо, - сказал из-за плеча Квемелин, и Моргану опять
захотелось так бы и убить гада.
Наконец, решили, как делить добычу и постановили сделать это с
завтрашнего утра. Французы были очень недовольны, но их было намного меньше,
чем англичан. А ночью, когда все тысяча двести пиратов предавались пьянству,
пели во все горло, дрались насмерть и истошно признавались в любви, то есть
впали в алкоголическую тоску, Морган приказал капитану Фриче снимать
флагманский корабль с якоря и отправляться к Северным берегам. Фриче
изумленно повел глазами, крякнул, но приказание выполнил. Он что-то в этом
роде подозревал, потому что его матросам заранее под страхом смерти
запрещено было в тот день спиртное, так что половина экипажа на ногах
все-таки держалась.
Французы погнались было, о трех кораблях гнались, но на выходе из бухты
отстали - слишком неравны были силы, все-таки флагман, все-таки сорок четыре
пушки.
Морган вошел в свою каюту, украшенную, как самый великий из всех
музеев, и сказал Квемелину:
- Подожди, я сейчас.
Уперся лбом в окошко - там была фосфоресценция спящего океана. Квемелин
молчал выжидательно. Потом Морган переоделся.
- Пошли.
Квемелин толкнул пальцем незаметную дверь в стене между голландскими
картинами, там был тамбур, освежающе холодная темнота. Шум моря пропал и
Моргана, как всегда, передернуло. Дальше шла еще одна комната, совершенно
неинтересная и даже без мебели, но в этой комнате была еще одна дверь,
которую Квемелин открыл.
- Сюда.
- До встречи, Александр Оскарович.
- Ты все-таки молодец, парень, - сказал Квемелин, однако грусть была в
его голосе, Морган даже не оглянулся.
Дверь вела в подъезд, у почтовых ящиков тусовались наркоши, приятели
Нинки с третьего этажа, Морган вызвал лифт, тот загудел предынфарктно, но
все-таки поднял его на нужный этаж, он благополучно вошел в квартиру.
- Это ты? Как дела?
- Все нормально. Мне никто не звонил? Господи, погода какая!
Оля уютно сидела в кресле, читала. Протянула для поцелуя лицо.
- Сирпрайз! - дурацким голосом сказал Морган и предъявил на ладони
брошку.
- Ой, какая прелесть, Женечка! - выдохнула Оля восторженно и тут же
посуровела. - Деньги тратишь, а за квартиру не плачено. Поди, посуду помой!
На самом деле грязной посуды на кухне не было, это у них была такая
присказка семейная, обозначающая, кто в доме хозяин.
- Сейчас, только переоденусь.
Хозяин прошел в темный кабинет, лбом уткнулся в окно.
Там была фосфоресценция спящего океана.
© Copyright Владимир Покровский
Email: pokrovsky(a)rinet.ru
Date: 23 Mar 2006
---------------------------------------------------------------
Пират Карибского моря пресловутый капитан Генри Морган в глубине души
был человек нерешительный и ранимый, только об этом никто не знал. Именно
поэтому, прежде чем предпринять свой знаменитый поход на Панаму, он послал
ее губернатору письмо с одним-единственным словом: "Жди". Во-первых, он,
опять-таки в глубине души, отличался вежливостью и свои визиты привык
оговаривать заранее, а во-вторых, пытался таким образом убедить себя в
собственной решительности и неранимости.
Губернатор тоже не стал рассусоливать и прислал ответ: "Жду".
Ко всеобщему изумлению, гонец вернулся к Моргану целым и невредимым,
если не считать отрезанных ушей, но насчет ушей никто особо не взволновался,
даже и сам гонец. Он сказал: "Человеку уши не нужны". Морган тоже очень
удивился, сказав: "Почему именно уши?".
Потом началась эта беспрецедентная по отчаянности и наглости кампания
1671 года, о которой почему-то в военных учебниках пишут не очень много.
Моргану она не понравилась, он уж и пожалел, что взялся. Голод, жажда,
кровь, жара запредельная, засады, опустошенные испанцами деревни и, главное,
всякое отсутствие внезапности, на которую он так надеялся, с тем же успехом
можно было подойти с моря. Испугал Моргана кошмарный град стрел из
Кебрада-Обскура, одна вообще пролетела рядом, свистнув даже над ухом -
неприятное ощущение. Очень также ему не понравилось плыть на каноэ по реке
Чагре, это был утомительный вид транспорта, да к тому же всякие твари из
воды чудились.
А потом был штурм, эти чертовы быки с подожженными хвостами, прорыв в
город. Морган тоже побаловался мушкетами, Квемелин был тут как тут, подавал
свежезаряженные, это немного Моргана развлекло, но разве только немного.
Бабах, и нет проклятого испанца, еще бабах, и проклятой испанки нет,
кровь брызнула, по щеке задела, эх, как хорошо было стрелять, пусть даже из
такого древнего и несовершенного средства. Насладился Морган, даже
поморщился.
Саблей Морган не пользовался, хотя и умел, специально ходил тайком от
матери к одному фехтовальщику еще в юности, но тот выучил его такому стилю
боя, который пиратам Карибского моря не очень нравится, оборонительный стиль
по местным меркам, а вот ножом... ножом наш Генри умел. Он прямо волком
рассекал глотки, кровь фонтанами, глаза встрах.
Панаму подожгли, хотя это и напрасно было - без пожаров много можно
было бы дополнительных трофеев собрать, но уж очень рьяно сопротивлялись
испанцы.
А потом пресловутый Генри Морган встретил ту даму, которую много спустя
восемнадцатилетний Джон Стейнбек в своей первой книжке обзовет Чашей Золота.
Ее привезли в группе пленных, взятых с островов Товаго и Тансавилья. Жена
какого-то богатого купца, она была прекраснее всех женщин, когда-либо
виденных в мире, то есть действительно была очень на вид неплоха и сама это
осознавала.
Квемелин сказал тогда Моргану:
- Вам бы лучше отпустить ее, у нее муж.
- Ты не понимаешь, - ответил Морган.
Он с ней то галантно на пианинах играл, то прямым текстом предлагал в
койку, но она ни в какую, не дам и все. А он прямо весь из себя выходил, так
влюблен был. Он ее домогался. И домогся бы, если б не родственники. Те к
пиратам Карибского моря вскоре прибежали и выкуп за нее дали, хотя Морган
запросил несусветную сумму - пятьсот реалов, наличными и в мелких купюрах.
Морган деньги взял, хотя потом огорчался.
- Надо было тысячу запросить, - сказал он как-то своему Квемелину. -
Тысячу они бы наверняка пожалели.
- Я думаю, они и пятьсот сейчас жалеют, - ответил Квемелин невпопад. -
Особенно, полагаю, муж.
- Ты на серебро можешь эти пятьсот обменять? - спросил Морган.
- Аск! - сказал Квемелин. - Но я в доле.
Так бы и убил гада, подумал Морган. Он обаятельно улыбнулся и ответил
Квемелину по-квемелиновски:
- Аск, дружище!
Дело в том, что Квемелин очень любил деньги. Морган, что скрывать, тоже
очень любил деньги и даже скуповат был, но по причине глубоко скрытых в душе
нерешительности и ранимости он любил их... как бы это сказать...
платонически. Квемелин же любил деньги чисто конкретно и порой очень этим
своим свойством Моргана огорчал. Но обойтись без Квемелина пресловутый Генри
Морган никак не мог.
Выпотрошив Панаму и немного отъевшись, пираты Карибского моря
отправились в крепость Чагре делить выручку. Все награбленные сокровища
Морган хранил у себя на флагманском корабле и никому не давал до них
прикасаться, кроме самых надежных людей, которые на своей надежности потом
очень хорошо поживились.
Довольно часто, а погода стояла хорошая, ни тебе ни дождей, ни ветров
сильных, только, правда, жара, Морган выходил из своей каюты и направлялся
по палубе туда, где под бдительной охраной содержались сокровища. К ящикам с
серебряными слитками он даже не подходил - они оценивались демпингово, по
двести реалов штука, хотя это тоже были очень тогда хорошие деньги, - а шел
всегда туда, где стояли туковые бочонки с драгоценностями. Драгоценности шли
в тот раз совершенно уже за бесценок.
Морган подолгу копался в этих бочонках, хотя, по пиратским понятиям,
это было запрещено даже ему, но кто же мог возражать Моргану? Любовался -
камни в золоте завораживали его. Долго выбирал, вытащил наконец недорогую,
но старинную брошку - изысканное золотое сердечко с морщинками и с маленьким
изумрудом в центре.
- То, что надо, - сказал из-за плеча Квемелин, и Моргану опять
захотелось так бы и убить гада.
Наконец, решили, как делить добычу и постановили сделать это с
завтрашнего утра. Французы были очень недовольны, но их было намного меньше,
чем англичан. А ночью, когда все тысяча двести пиратов предавались пьянству,
пели во все горло, дрались насмерть и истошно признавались в любви, то есть
впали в алкоголическую тоску, Морган приказал капитану Фриче снимать
флагманский корабль с якоря и отправляться к Северным берегам. Фриче
изумленно повел глазами, крякнул, но приказание выполнил. Он что-то в этом
роде подозревал, потому что его матросам заранее под страхом смерти
запрещено было в тот день спиртное, так что половина экипажа на ногах
все-таки держалась.
Французы погнались было, о трех кораблях гнались, но на выходе из бухты
отстали - слишком неравны были силы, все-таки флагман, все-таки сорок четыре
пушки.
Морган вошел в свою каюту, украшенную, как самый великий из всех
музеев, и сказал Квемелину:
- Подожди, я сейчас.
Уперся лбом в окошко - там была фосфоресценция спящего океана. Квемелин
молчал выжидательно. Потом Морган переоделся.
- Пошли.
Квемелин толкнул пальцем незаметную дверь в стене между голландскими
картинами, там был тамбур, освежающе холодная темнота. Шум моря пропал и
Моргана, как всегда, передернуло. Дальше шла еще одна комната, совершенно
неинтересная и даже без мебели, но в этой комнате была еще одна дверь,
которую Квемелин открыл.
- Сюда.
- До встречи, Александр Оскарович.
- Ты все-таки молодец, парень, - сказал Квемелин, однако грусть была в
его голосе, Морган даже не оглянулся.
Дверь вела в подъезд, у почтовых ящиков тусовались наркоши, приятели
Нинки с третьего этажа, Морган вызвал лифт, тот загудел предынфарктно, но
все-таки поднял его на нужный этаж, он благополучно вошел в квартиру.
- Это ты? Как дела?
- Все нормально. Мне никто не звонил? Господи, погода какая!
Оля уютно сидела в кресле, читала. Протянула для поцелуя лицо.
- Сирпрайз! - дурацким голосом сказал Морган и предъявил на ладони
брошку.
- Ой, какая прелесть, Женечка! - выдохнула Оля восторженно и тут же
посуровела. - Деньги тратишь, а за квартиру не плачено. Поди, посуду помой!
На самом деле грязной посуды на кухне не было, это у них была такая
присказка семейная, обозначающая, кто в доме хозяин.
- Сейчас, только переоденусь.
Хозяин прошел в темный кабинет, лбом уткнулся в окно.
Там была фосфоресценция спящего океана.