Страница:
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Ю. Б. Корнеева
Jean Racine. Tragedies
Жан Расин. Трагедии
Серия "Литературные памятники"
Издание подготовили Н. А. Жирмунская, Ю. Б. Корнеев
Издательство "Наука", Сибирское отделение, Новосибирск, 1977
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Гофолия
(Athalie)
Предисловие
Общеизвестно, что царство Иудейское сложилось из двух колен - Иудина и
Вениаминова, тогда так десять остальных, восстав против Ровоама, образовали
царство Израильское. {1} А поскольку цари иудейские были из дома Давидова и
по разделу им достался город Иерусалим с храмом, все священники и левиты {2}
примкнули к ним и неразрывно связали себя с ними, что вполне понятно: после
постройки храма Соломоном совершать жертвоприношения в других местах было
запрещено, и все прочие алтари, воздвигавшиеся на горах, а потому именуемые
в Писании "высотами", считались неугодными господу. Таким образом,
богослужение могло отправляться по закону только на земле колена Иудина.
Области же десяти колен были, за редкими исключениями, населены либо
язычниками, либо схизматиками.
Вышеупомянутые священники и левиты сами составляли целое колено, притом
многочисленное. {3} Они разделялись на разряды, которые поочередно служили в
храме от одной субботы до другой. Священники происходили из рода Ааронова:
{4} только отпрыскам его дозволялось совершать жертвоприношения. Им
подчинялись левиты, выполнявшие различные обязанности, включая приготовление
жертв, пение в храме и охрану его. Иногда, впрочем, левитами называли всех
без различия представителей этого колена. Первосвященник, равно как те, кто
имел право держать недельные ч_е_реды, жили в притворе и дворах, примыкавших
к храму и составлявших часть его. Все здание в целом именовалось святилищем,
но обычно под этим словом разумелась внутренность храма, где стояли золотые
светильники, жертвенник для курений, стол для хлебов предложения; {5} однако
и в этом помещении было еще одно называвшееся святая святых, где хранился
ковчег и куда входил лишь первосвященник, да и то раз в год. По довольно
прочно уста новившейся традиции холм, на котором высился храм, считался той
самой горою, где Авраам вознамерился некогда принести в жертву сына своего
Исаака.
Я почел долгом объяснить эти подробности, чтобы те, кто недостаточно
тверд в библейской истории, не слишком затруднялись при чтении трагедии.
Сюжетом я избрал узнание и возведение на престол Иоаса, так что в
соответствии с правилами мне следовало бы назвать пиесу "Иоас", но свет, в
большинстве случаев, был наслышан о ней как о "Гофолии", и такое название
показалось мне самым естественным, тем более что Гофолии отведена в
трагедии весьма значительная роль - смертью названного действующего лица
завершается представление. Вот некоторые важнейшие происшествия,
предварившие это великое событие.
Иорам, сын Иосафата, седьмой царь иудейский из династии Давида, вступил
в брак с Гофолией, дочерью Ахава и Иезавели, {6} правивших царством
Израильским и стяжавших себе, особенно Иезавель, печальную известность
кровавыми гонениями на пророков. Гофолия, такая же, нечестивица, как ее
мать, скоро склонила своего царственного супруга к идолопоклонству и даже
вынудила его воздвигнуть в Иерусалиме капище Ваала, божества страны Тирской
и Сидонской, откуда была родом Иезавель. Царевичи, дети Иорама, за
исключением Охозии, погибли от рук арабов и филистимлян на глазах отца, а
сам он скончался от мучительной болезни, медленно пожравшей его
внутренности. Страшная смерть отца не остановила Охозию: как родители его
Иорам и Гофолия, он пошел путем нечестия. Однако государь этот процарствовал
лишь год: отправившись навестить царя израильского, брата Гофолии, он погиб
вместе с домом Ахава - его убили по приказу Ииуя, которого бог через
пророков своих избрал царем израильским и орудием небесного возмездия. Ииуй
истребил все семя Ахавово, а Иезавель повелел выбросить из окна, и труп ее,
как предсказал Илия, {7} был растерзан псами на винограднике того самого
Иавуфея, {8} которого она когда-то обрекла на смерть, чтобы завладеть его
достоянием. Узнав у себя в Иерусалиме обо всех этих убийствах, Гофолия в
свой черед замыслила извести царский дом Давида и предала палачам всех до
одного детей Охозии, своих внуков. К счастью, Иосавеф, сестра Охозии и дочь
Иорама от другой жены, не Гофолии, подоспев как раз в ту минуту, когда
царевичей убивали, сумела вытащить из груды мертвецов Иоаса, тогда еще
грудного младенца, - и вверила его вместе с кормилицей попечениям мужа
своего первосвященника, а тот укрыл обоих в храме, где ребенок тайно
воспитывался до провозглашения его царем иудейским. Книга Царств утверждает,
что произошло это спустя семь лет, {9} однако греческий текст
Паралипоменона, {10} которому следует Сульпиций Север, {11} приводит иную
цифру - восемь, что и дало мне основание изобразить царевича мальчиком лет
девяти-десяти: в такие годы дети уже в состоянии отвечать на поставленные им
вопросы. {12}
Как мне кажется, я не вложил в уста Иоасу ничего, что превосходило бы
разумение ребенка его возраста, сообразительного и с хорошей памятью. Но
если даже я зашел слишком далеко, следует принять во внимание, что ребенок
перед нами необыкновенный: он взращен в храме Первосвященником, который,
видя в нем последнюю надежду своего народа, рано наставил его в
обязанностях, налагаемых верой и царским венцом. С детьми иудеев дело вообще
обстояло не так, как с нашими: обучать священному Писанию их начинали не
после того, как они войдут в разум, а, по выражению апостола Павла, {13}
издетства. Каждому иудею полагалось раз в жизни собственноручно переписать
весь Завет, царям - даже дважды; сверх того, они должны были постоянно иметь
его перед глазами. Могу добавить еще одно: отпрыск королевского рода,
достигший ныне восьми с половиной лет и составляющий величайшую отраду
Франции, являет собой блистательный пример того, на что способно дитя, чьи
счастливые задатки сочетаются с превосходным воспитанием. {14} И если бы я
наделил маленького Иоаса той живостью и остротой ума, какими блещут ответы
нашего юного принца, меня справедливо упрекнули бы в прегрешении против
правил правдоподобия.
Так как возраст Захарии, сына первосвященника, нигде не указан, можно
при желании допустить, что он старше Иоаса на два-три года.
Я придерживался точки зрения многих весьма ученых комментаторов,
утверждающих на основании самого библейского текста, что воины, которых
Иодай, или Иегуда, как именуется он у Иосифа Флавия, {15} призвал взяться за
оружие, посвященное богу Давидом, были до одного священниками и левитами,
равно как пять сотников, их предводителей. Действительно, - заявляют
толкователи, - в таком священном деле все должно было быть священным: в нем
не мог участвовать ни один мирянин. Речь шла ведь не только о том, чтобы
сохранить власть за домом Давида: надо было еще не дать пресечься потомству
великого царя, призванному произвести на свет Мессию. "Этот Мессия, столько
раз возвещенный как сын Авраама, должен был также оказаться сыном Давида и
всех царей иудейских". Вот почему знаменитый и высокоученый прелат, чьи
слова я привел, {16} именует Иоаса бесценным остатком рода Давидова. Иосиф
говорит о нем в тех же выражениях, {17} а Писание недвусмысленно указывает,
что бог не истребил семейство Иорама до последнего человека, дабы сохранить
ради Давида светильник, обещанный ему. {18} А что такое этот светильник, как
не свет, которому предстояло в свой час возгореться перед народами?
История не уточняет день венчания Иоаса на царство. Кое-кто из
комментаторов настаивает на том, что день этот был праздничным. Я выбрал
один из трех великих еврейских праздников - пятидесятницу, когда
чествовалась память возглашения Завета на горе Синайской и в жертву богу
приносились первые плоды нового урожая, отчего этот день именовался также
праздником первин. Я рассчитывал, что названное обстоятельство позволит мне
придать известное разнообразие песням хора.
Последний представлен у меня девушками из колена Левиева, и
возглавляет его та, которую я делаю сестрой Захарии. Именно она приводит хор
к своей матери, поет вместе с ним, говорит от его имени, словом, выполняет
обязанности того участника хора у древних, которого они называли корифеем. Я
попытался также подражать им в непрерывности действия, позволявшей не
оставлять сцену пустой: {19} промежутки между актами отмечались у них лишь
гимнами да поучениями хора, имевшими прямое касательство к изображаемым
событиям.
Меня, вероятно, упрекнут в излишней смелости за то, что я дерзнул
вывести на сцену пророка, который по наитию божию предсказывает будущее. Тем
не менее я проявил достаточную осторожность, приписав ему лишь такие
выражения, какие встречаются у самих пророков. Хотя в Ветхом завете и не
говорится прямо, что Иегуда обладал пророческим даром, как это сказано о его
сыне, он все же предстает там человеком боговдохновенным. И, кроме того,
разве не вытекает из Евангелия, что он мог пророчествовать уже в силу своего
первосвященства? {20} Я предполагаю поэтому, что он прозревает роковую
перемену в Иоасе, который тридцать лет царствовал богобоязненно, а потом
поддался дурным советам льстецов и осквернил себя убийством Захарии, {21}
сына и преемника первосвященника. Это кровопролитие, совершенное в храме,
послужило одной из главных причин, навлекших на евреев гнев божий и все их
дальнейшие несчастья. Считается даже, что именно с этого дня окончательно
смолкли ответы господни в святая святых. Вот почему я решился произнести
устами Иодая последующее пророчество о разрушении храма и гибели Иерусалима.
Но поскольку пророки обычно перемежают угрозы словами утешения, а речь тут к
тому же идет о возведении на трон одного из предков Мессии, я воспользовался
случаем, чтобы предвозвестить пришествие утешителя, по которому тосковали
все древние праведники. Эта сцена - до известной степени вставная -
позволяет вполне естественно ввести музыку: при звуках инструментов многие
пророки впадали в священное исступление, свидетельство чему - толпа
пророков, которые вышли навстречу Саулу {22} и перед которыми несли псалтири
и гусли, равно как Елисей, который на вопрос царя иудейского и царя
израильского о будущем, отозвался почти так же, как Иодай у меня: {23}
"Adducite mihi psaltem". {"Теперь приведите мне гуслиста" (лат.).}
Мне остается лишь добавить, что пророчество это усугубляет
напряженность пиесы, привнося в нее ужас и другие душевные движения,
вызываемые им у хора и главных действующих лиц.
Иоас, царь иудейский, сын Охоз_и_и.
Гофол_и_я, вдова Иорама, бабка Иоаса,
Иодай, или Иегуда, первосвященник.
Иосавеф, тетка Иоаса, жена первосвященника,
Захария, сын Иодая и Иосавеф.
Суламита, сестра Захарии.
Авенир, один из главных военачальников царей иудейских.
Mатфан, священник-вероотступник, жрец Ваала.
Азария, Исмаил и трое других начальников над священниками и левитами.
Навал, {24} наперсник Матфана.
Агарь, женщина из свиты Гофолии.
Священники и левиты.
Свита Гофолии.
Кормилица Иоаса.
Хор девушек из колена Лев_и_ева.
Действие происходит в храме Иерусалимском, в преддверии
покоев первосвященника.
Иодай, Авенир.
Авенир
Да, храм я посетил, чтоб заодно с тобой
Хвалу предвечному воздал и голос мой
В день, что Израиль чтит с тех пор, как в оны лета
С Синая возгласил господь слова завета.
Как изменился век! Бывало, чуть восход,
На зов священных труб {25} сюда спешил народ,
И, чая празднества, вливался он волнами
В притвор, украшенный душистыми цветами;
И, в жертву принося зиждителю земли
Первину от плодов, что на полях взросли,
Чредой пред алтарем евреи представали;
Священники обряд свершать не успевали.
Но из-за женщины, чьи мерзостны дела,
Дни счастья светлого затмились ночью зла.
Лишь горсть приверженцев учения благого
Дерзнула в храм прийти и вызвать тень былого.
А прочими забыт бог, сотворивший их,
Иль - что еще страшней! - у алтарей чужих
Они пред идолом Ваала преклонились,
Кощунствуя над тем, кому отцы молились.
Поверь мне, я боюсь, что Гофолия месть
Обрушить на тебя способна даже здесь,
Почтения к тебе сорвав с себя личину,
Что тут, в святилище, и примешь ты кончину.
Иодай
Но есть ли у тебя причины думать так?
Авенир
Кто праведно живет, тот нечестивцу враг.
Давно уж, Иодай, царицы ранят гордость
Твой сан и, главное, незыблемая твердость.
Давно за преданность обычаям отцов
Ты ею отнесен к числу бунтовщиков.
Но больше, чем к тебе, в чужачке лицемерной
Вражды к Иосавеф, твоей супруге верной:
Первосвященник ты, как Аарон был встарь,
А брат твоей жены - наш предыдущий царь.
К тому же состоит всегда при Гофолии
Вероотступник, в ней будящий мысли злые,
Толкающий ее на низость и обман.
Враг добродетели, былой левит Матфан {26}
В повязке жреческой Ваалу служит рьяно,
Но мало быть ему слугою истукана:
Разрушить и снести мечтает он тайком
Им подло брошенный святой господень дом.
Он погубить тебя стремится всем, чем можно:
То о тебе скорбит, то льстит тебе безбожно;
То, притворясь, что он - добрейший из людей
И пряча ненависть на дне души своей,
Тобою запугать пытается царицу;
То, ведая, какой в ней алчный дух таится,
Нашептывает ей, что не сдаешь в казну
Ты клад, накопленный Давидом в старину.
И вот уж третий день спесивица скрывает,
Что гнев неистовый ее обуревает.
Вчера, когда на храм она метнула взгляд,
Я видел: яростью глаза ее горят,
Как если бы приют в обширном этом зданье
Был дан тому, кто ей готовит воздаянье.
Чем больше думаю, тем тверже верю я,
Что под угрозою отныне жизнь твоя,
Что и в святилище, где бог живет всеправый.
Иезавели дочь проложит путь кровавый.
Иодай
Кто властен море вспять десницей обратить, {27}
Тот и преступников сумеет укротить.
Доколе буду я его покорен воле,
Мне, кроме господа, никто не страшен боле.
Но все ж твои слова я оценил вполне:
На вражьи умыслы глаза раскрыл ты мне.
Я вижу, Авенир, ты возмущен нечестьем.
Израильтянин ты и остаешься днесь им.
Хвала творцу! Но гнев, который мы таим,
Но рвенье на словах - цена какая им?
Без дела веры нет: оно ее мерило.
Уж восемь лет как трон Давида захватила
Язычница, и хоть ручьями льет она
Царей законных {28} кровь, немотствует страна.
Всех внуков палачам предав на казнь и муку,
Тиранка на творца теперь заносит руку.
А ты, отчизны щит, {29} кого бойцом взрастил
Иосафат, {30} наш царь, который бога чтил;
Ты, кем спасен не раз был Иорам в сраженье,
Кто в наших городах один унял смятенье,
Когда так потрясла смерть Охозии рать,
Что Ииуя вид заставил нас бежать,
Ты молвишь богу: "Я закон твой соблюдаю",
Но отвечает он устами Иодая:
"Не похваляйся тем, что не презрел завет:
Заслуги предо мной в молитвах праздных нет.
Напрасно жертвы ты приносишь в честь господню
Кровь козлищ и телиц без нужды мне сегодня,
Когда о мщении взывает кровь царей.
Порви с нечестием, за веру встань скорей,
От лжи языческой очисти иудеев
И на заклание вели отдать злодеев".
Авенир
Что я могу один в стране, где каждый - раб?
Иуда духом пал, Вениамин ослаб. {31}
Когда весь царский род погибнул смертью злою,
Свободолюбие угасло в нас былое.
В народе говорят, что даже сам господь,
Евреям всех врагов помогший побороть,
Лик отвратил от нас {32} в годину униженья -
Так истощили мы его долготерпенье.
Десницей грозною с заоблачных высот
Он смертным знамений уже не подает.
Ковчег молчит: {33} над ним не слышен голос бога.
Иодай
И все ж не видел мир досель чудес так много!
Когда нам мощь свою ясней являл творец?
Зачем глаза он дал тебе, народ-слепец?
Зачем, забывчивый, погрязший в равнодушье,
Не внемлешь сердцем ты тому, что слышат уши? {34}
Ужели, Авенир, не понял ты чудес,
Которыми наш век отметил царь небес:
Как он израильским царям грозил; как скоро
Легла на них печать несчастий и позора;
Как кровью изошел на той земле Ахав,
Которую отторг, невинного поправ; {35}
Как под ноги коням была на том же месте
Иезавель в окно низринута из мести,
И кровь лизали псы, и рвали на куски {36}
Труп, втоптанный во прах, их жадные клыки;
Как лжепророков сонм вотще молил Ваала, {37}
А пламя с неба вдруг на жертвенник ниспало;
Как слово обращал к стихиям Илия, {38}
И наступала сушь, и люди и земля
В течение трех лет от жажды изнывали;
Как Елисей взывал - и мертвые вставали? {39}
Верь этим знаменьям и помни, Авенир:
Не ослабела длань того, кто создал мир.
Он избранный народ вовеки не оставит
И в должный час ему свое всесилье явит.
Авенир
Но где ж величие, которое предрек
Давиду, а затем и Соломону бог?
Увы, как ждали мы, что будет бесконечно
Потомков их на трон взводить творец предвечный,
Что под руку свою возьмет один из них
Роды и племена всех областей земных,
Что смута и война везде искоренятся
И что к его стопам цари во прах склонятся!
Иодай
Как! Ты не веришь в то, что сказано творцом?
Авенир
Где мы царя от чресл Давидовых найдем?
Не оживит и бог, простерший длань над нами,
Сухое дерево, что вырвано с корнями.
Младенца нет: убит он Гофолией был.
Чрез восемь лет не встать усопшим из могил.
Вот если бы господь, злодейке месть готовя,
От истребленья спас хоть каплю царской крови...
Иодай
Как поступил бы ты?
Авенир
Творца благодаря,
Признал бы тотчас я законного царя,
И по моим следам весь наш народ несчастный...
Но для чего смущать себя мечтой напрасной?
Последним отпрыском владык родной страны
Царь Охозия был и с ним - его сыны.
Отцу при мне стрелой навылет грудь пробило;
Детей же мать его, как помнишь, истребила.
Иодай
Я больше не скажу ни слова до того,
Как солнце совершит треть круга своего
И в третий утра час {40} начнется служба снова.
Тогда опять явись в обитель всеблагого,
И ты поймешь, узрев, как милостив он к нам,
Что никогда не лжет господь своим сынам.
Ступай же! К торжеству готовить храм пора нам:
Уж кровлю золотит заря лучом багряным.
Авенир
Неясно мне, что нас за милость нынче ждет,
Но вижу я: к тебе Иосавеф идет.
Прощай! Я вскорости вернусь с толпой густою,
Спешащею сюда на празднество святое.
Иодай, Иосавеф.
Иодай
Час пробил. Время нам возвысить голос свой.
Пора назвать того, кто здесь сокрыт тобой.
Молчанье господа дает предлог удобный
Хулителям его твердить в гордыне злобной,
Что обещаньями лишь обманул он всех.
Но мало этого: их окрылил успех,
И мачеха твоя {41} преступно возмечтала
Заставить жечь и нас куренья в честь Ваала.
Так явим же царя, который в храме сем,
Тобой спасенный, рос под божиим крылом.
В нем живо мужество царей его народа,
А разум далеко опережает годы.
Сначала отрока творцу я посвящу
И жребий будущий ему предвозвещу,
А уж затем его провозгласят открыто
Наследником царей священство и левиты.
Иосaвеф
Он знает, кем рожден и как его зовут?
Иодай
Нет. Мнит Элиаким {42} - так он зовется тут -
Себя подкидышем и верит, что с рожденья
Отца я заменил ему из сожаленья.
Иосавеф
Увы! Ужель спасен он мною для того,
Чтоб через восемь лет настигла смерть его?
Иодай
Как! Ты в словах творца дерзаешь сомневаться?
Иосавеф
Привыкла я тебе во всем повиноваться.
С тех пор как от убийц младенец утаен,
На попечение твое был отдан он,
И я, хотя его люблю, как мать родная,
С ним видеться себе нередко возбраняю,
Дабы случайное волненье, иль слеза
На тайну не могла открыть ему глаза.
Три ночи и три дня в тревоге неизбывной
Я богу за дитя молилась непрерывно
И все-таки спрошу: кто с нами в этот час?
Поднимет Авенир иль нет свой меч за нас?
Поклялся ли тебе он, воин знаменитый,
Законному царю надежной быть защитой?
Иодай
Чист Авенир душой, и вера в нем крепка,
Но что у нас есть царь - не знает он пока.
Иосавеф
Кто ж Иоасу друг? С кем снищет он победу?
Не вверился ли ты Амону иль Оведу?
Обоих мой отец вознес в былые дни.
Иодай
Нет, Гофолиею развращены они.
Иосавеф
Кому ж тягаться с ней тогда в бою открытом?
Иодай
Ты слышала уже: священству и левитам.
Иосавеф
Я знаю, божьих слуг тайком созвал ты в храм
И против прежнего их вдвое больше там.
На Гофолию все они восстать готовы,
И преданы тебе и твердо дали слово
Признать царя, что ты явить им посулил.
Но как бы ни кипел в них благородный пыл,
Сумеют ли они без помощи сторонней
Царя оборонить и утвердить на троне?
Едва известие царице принесут,
Что Охозии сын нашел у нас приют,
Своих наемников на храм тиранка двинет
И силою в него ворваться не преминет.
Как сладить с ними тем, кому в новинку бой,
Кто, руки воздевать привыкнув лишь с мольбой,
Не кровью недругов их обагрял в сраженьях,
Но - агниц и телиц на жертвоприношеньях?
Вдруг Иоасу в грудь кощунственный клинок...
Иодай
Но разве от врагов не защитит нас бог,
Который сироту в беде не оставляет
И через слабого нам мощь свою являет;
Который обещал, воззрясь на Изреель, {43}
Ахава поразить и с ним Иезавель;
Которым за грехи наказаны ужасно
И зять их Иорам, и сын его злосчастный;
Бог, длань которого, хоть не спешит она,
Над всем потомством их давно занесена?
Иосавеф
Вот почему меня страшит возмездье божье.
Вдруг сына братнина оно постигнет тоже?
Что если он и сам с рожденья осужден
За преступленья тех, кем был на свет рожден?
Простятся ль хоть ему, безвинному, обиды,
Что претерпел творец от семени Давида?
Увы! Не в силах я забыть тот страшный час,
Когда был небом мне ниспослан Иоас.
Мои племянники метались по покою
Пред Гофолиею, сжимавшей нож рукою
И воинов своих, наемных дикарей,
Натравливавшею на отпрысков царей.
Был Иоас без чувств, но ранен не смертельно.
Его кормилице, пытавшейся бесцельно
Убийц разжалобить и умиротворить,
От глаз их удалось дитя на миг сокрыть.
Я унесла его, слезами оросила,
И в Иоасе жизнь тепло их воскресило,
И то ль им двигал страх, то ль ласки он просил,
Но обвил шею мне младенец что есть сил.
Сгубить его не дай, благой творец вселенной!
В роду Давида он - последнее колено,
Взращен в любви к тебе, живет в дому твоем
И лишь тебя привык считать своим отцом.
И пусть мне твердости и веры недостало
Пред низложением поклонницы Ваала,
И пусть я не могу в себе перебороть
Тревоги за того, кто кровь моя и плоть, -
Исполни данное ребенку обещанье,
За слабость лишь меня подвергнув наказанью.
Иодай
Не чужд, Иосавеф, твой страх мне самому,
Но требует господь, чтоб верили ему.
Он - праведный судья, а не тиран бесчинный:
У бога за отца не платит сын невинный.
Сегодня те из нас, в ком чувство веры есть,
Перевод Ю. Б. Корнеева
Jean Racine. Tragedies
Жан Расин. Трагедии
Серия "Литературные памятники"
Издание подготовили Н. А. Жирмунская, Ю. Б. Корнеев
Издательство "Наука", Сибирское отделение, Новосибирск, 1977
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Гофолия
(Athalie)
Предисловие
Общеизвестно, что царство Иудейское сложилось из двух колен - Иудина и
Вениаминова, тогда так десять остальных, восстав против Ровоама, образовали
царство Израильское. {1} А поскольку цари иудейские были из дома Давидова и
по разделу им достался город Иерусалим с храмом, все священники и левиты {2}
примкнули к ним и неразрывно связали себя с ними, что вполне понятно: после
постройки храма Соломоном совершать жертвоприношения в других местах было
запрещено, и все прочие алтари, воздвигавшиеся на горах, а потому именуемые
в Писании "высотами", считались неугодными господу. Таким образом,
богослужение могло отправляться по закону только на земле колена Иудина.
Области же десяти колен были, за редкими исключениями, населены либо
язычниками, либо схизматиками.
Вышеупомянутые священники и левиты сами составляли целое колено, притом
многочисленное. {3} Они разделялись на разряды, которые поочередно служили в
храме от одной субботы до другой. Священники происходили из рода Ааронова:
{4} только отпрыскам его дозволялось совершать жертвоприношения. Им
подчинялись левиты, выполнявшие различные обязанности, включая приготовление
жертв, пение в храме и охрану его. Иногда, впрочем, левитами называли всех
без различия представителей этого колена. Первосвященник, равно как те, кто
имел право держать недельные ч_е_реды, жили в притворе и дворах, примыкавших
к храму и составлявших часть его. Все здание в целом именовалось святилищем,
но обычно под этим словом разумелась внутренность храма, где стояли золотые
светильники, жертвенник для курений, стол для хлебов предложения; {5} однако
и в этом помещении было еще одно называвшееся святая святых, где хранился
ковчег и куда входил лишь первосвященник, да и то раз в год. По довольно
прочно уста новившейся традиции холм, на котором высился храм, считался той
самой горою, где Авраам вознамерился некогда принести в жертву сына своего
Исаака.
Я почел долгом объяснить эти подробности, чтобы те, кто недостаточно
тверд в библейской истории, не слишком затруднялись при чтении трагедии.
Сюжетом я избрал узнание и возведение на престол Иоаса, так что в
соответствии с правилами мне следовало бы назвать пиесу "Иоас", но свет, в
большинстве случаев, был наслышан о ней как о "Гофолии", и такое название
показалось мне самым естественным, тем более что Гофолии отведена в
трагедии весьма значительная роль - смертью названного действующего лица
завершается представление. Вот некоторые важнейшие происшествия,
предварившие это великое событие.
Иорам, сын Иосафата, седьмой царь иудейский из династии Давида, вступил
в брак с Гофолией, дочерью Ахава и Иезавели, {6} правивших царством
Израильским и стяжавших себе, особенно Иезавель, печальную известность
кровавыми гонениями на пророков. Гофолия, такая же, нечестивица, как ее
мать, скоро склонила своего царственного супруга к идолопоклонству и даже
вынудила его воздвигнуть в Иерусалиме капище Ваала, божества страны Тирской
и Сидонской, откуда была родом Иезавель. Царевичи, дети Иорама, за
исключением Охозии, погибли от рук арабов и филистимлян на глазах отца, а
сам он скончался от мучительной болезни, медленно пожравшей его
внутренности. Страшная смерть отца не остановила Охозию: как родители его
Иорам и Гофолия, он пошел путем нечестия. Однако государь этот процарствовал
лишь год: отправившись навестить царя израильского, брата Гофолии, он погиб
вместе с домом Ахава - его убили по приказу Ииуя, которого бог через
пророков своих избрал царем израильским и орудием небесного возмездия. Ииуй
истребил все семя Ахавово, а Иезавель повелел выбросить из окна, и труп ее,
как предсказал Илия, {7} был растерзан псами на винограднике того самого
Иавуфея, {8} которого она когда-то обрекла на смерть, чтобы завладеть его
достоянием. Узнав у себя в Иерусалиме обо всех этих убийствах, Гофолия в
свой черед замыслила извести царский дом Давида и предала палачам всех до
одного детей Охозии, своих внуков. К счастью, Иосавеф, сестра Охозии и дочь
Иорама от другой жены, не Гофолии, подоспев как раз в ту минуту, когда
царевичей убивали, сумела вытащить из груды мертвецов Иоаса, тогда еще
грудного младенца, - и вверила его вместе с кормилицей попечениям мужа
своего первосвященника, а тот укрыл обоих в храме, где ребенок тайно
воспитывался до провозглашения его царем иудейским. Книга Царств утверждает,
что произошло это спустя семь лет, {9} однако греческий текст
Паралипоменона, {10} которому следует Сульпиций Север, {11} приводит иную
цифру - восемь, что и дало мне основание изобразить царевича мальчиком лет
девяти-десяти: в такие годы дети уже в состоянии отвечать на поставленные им
вопросы. {12}
Как мне кажется, я не вложил в уста Иоасу ничего, что превосходило бы
разумение ребенка его возраста, сообразительного и с хорошей памятью. Но
если даже я зашел слишком далеко, следует принять во внимание, что ребенок
перед нами необыкновенный: он взращен в храме Первосвященником, который,
видя в нем последнюю надежду своего народа, рано наставил его в
обязанностях, налагаемых верой и царским венцом. С детьми иудеев дело вообще
обстояло не так, как с нашими: обучать священному Писанию их начинали не
после того, как они войдут в разум, а, по выражению апостола Павла, {13}
издетства. Каждому иудею полагалось раз в жизни собственноручно переписать
весь Завет, царям - даже дважды; сверх того, они должны были постоянно иметь
его перед глазами. Могу добавить еще одно: отпрыск королевского рода,
достигший ныне восьми с половиной лет и составляющий величайшую отраду
Франции, являет собой блистательный пример того, на что способно дитя, чьи
счастливые задатки сочетаются с превосходным воспитанием. {14} И если бы я
наделил маленького Иоаса той живостью и остротой ума, какими блещут ответы
нашего юного принца, меня справедливо упрекнули бы в прегрешении против
правил правдоподобия.
Так как возраст Захарии, сына первосвященника, нигде не указан, можно
при желании допустить, что он старше Иоаса на два-три года.
Я придерживался точки зрения многих весьма ученых комментаторов,
утверждающих на основании самого библейского текста, что воины, которых
Иодай, или Иегуда, как именуется он у Иосифа Флавия, {15} призвал взяться за
оружие, посвященное богу Давидом, были до одного священниками и левитами,
равно как пять сотников, их предводителей. Действительно, - заявляют
толкователи, - в таком священном деле все должно было быть священным: в нем
не мог участвовать ни один мирянин. Речь шла ведь не только о том, чтобы
сохранить власть за домом Давида: надо было еще не дать пресечься потомству
великого царя, призванному произвести на свет Мессию. "Этот Мессия, столько
раз возвещенный как сын Авраама, должен был также оказаться сыном Давида и
всех царей иудейских". Вот почему знаменитый и высокоученый прелат, чьи
слова я привел, {16} именует Иоаса бесценным остатком рода Давидова. Иосиф
говорит о нем в тех же выражениях, {17} а Писание недвусмысленно указывает,
что бог не истребил семейство Иорама до последнего человека, дабы сохранить
ради Давида светильник, обещанный ему. {18} А что такое этот светильник, как
не свет, которому предстояло в свой час возгореться перед народами?
История не уточняет день венчания Иоаса на царство. Кое-кто из
комментаторов настаивает на том, что день этот был праздничным. Я выбрал
один из трех великих еврейских праздников - пятидесятницу, когда
чествовалась память возглашения Завета на горе Синайской и в жертву богу
приносились первые плоды нового урожая, отчего этот день именовался также
праздником первин. Я рассчитывал, что названное обстоятельство позволит мне
придать известное разнообразие песням хора.
Последний представлен у меня девушками из колена Левиева, и
возглавляет его та, которую я делаю сестрой Захарии. Именно она приводит хор
к своей матери, поет вместе с ним, говорит от его имени, словом, выполняет
обязанности того участника хора у древних, которого они называли корифеем. Я
попытался также подражать им в непрерывности действия, позволявшей не
оставлять сцену пустой: {19} промежутки между актами отмечались у них лишь
гимнами да поучениями хора, имевшими прямое касательство к изображаемым
событиям.
Меня, вероятно, упрекнут в излишней смелости за то, что я дерзнул
вывести на сцену пророка, который по наитию божию предсказывает будущее. Тем
не менее я проявил достаточную осторожность, приписав ему лишь такие
выражения, какие встречаются у самих пророков. Хотя в Ветхом завете и не
говорится прямо, что Иегуда обладал пророческим даром, как это сказано о его
сыне, он все же предстает там человеком боговдохновенным. И, кроме того,
разве не вытекает из Евангелия, что он мог пророчествовать уже в силу своего
первосвященства? {20} Я предполагаю поэтому, что он прозревает роковую
перемену в Иоасе, который тридцать лет царствовал богобоязненно, а потом
поддался дурным советам льстецов и осквернил себя убийством Захарии, {21}
сына и преемника первосвященника. Это кровопролитие, совершенное в храме,
послужило одной из главных причин, навлекших на евреев гнев божий и все их
дальнейшие несчастья. Считается даже, что именно с этого дня окончательно
смолкли ответы господни в святая святых. Вот почему я решился произнести
устами Иодая последующее пророчество о разрушении храма и гибели Иерусалима.
Но поскольку пророки обычно перемежают угрозы словами утешения, а речь тут к
тому же идет о возведении на трон одного из предков Мессии, я воспользовался
случаем, чтобы предвозвестить пришествие утешителя, по которому тосковали
все древние праведники. Эта сцена - до известной степени вставная -
позволяет вполне естественно ввести музыку: при звуках инструментов многие
пророки впадали в священное исступление, свидетельство чему - толпа
пророков, которые вышли навстречу Саулу {22} и перед которыми несли псалтири
и гусли, равно как Елисей, который на вопрос царя иудейского и царя
израильского о будущем, отозвался почти так же, как Иодай у меня: {23}
"Adducite mihi psaltem". {"Теперь приведите мне гуслиста" (лат.).}
Мне остается лишь добавить, что пророчество это усугубляет
напряженность пиесы, привнося в нее ужас и другие душевные движения,
вызываемые им у хора и главных действующих лиц.
Иоас, царь иудейский, сын Охоз_и_и.
Гофол_и_я, вдова Иорама, бабка Иоаса,
Иодай, или Иегуда, первосвященник.
Иосавеф, тетка Иоаса, жена первосвященника,
Захария, сын Иодая и Иосавеф.
Суламита, сестра Захарии.
Авенир, один из главных военачальников царей иудейских.
Mатфан, священник-вероотступник, жрец Ваала.
Азария, Исмаил и трое других начальников над священниками и левитами.
Навал, {24} наперсник Матфана.
Агарь, женщина из свиты Гофолии.
Священники и левиты.
Свита Гофолии.
Кормилица Иоаса.
Хор девушек из колена Лев_и_ева.
Действие происходит в храме Иерусалимском, в преддверии
покоев первосвященника.
Иодай, Авенир.
Авенир
Да, храм я посетил, чтоб заодно с тобой
Хвалу предвечному воздал и голос мой
В день, что Израиль чтит с тех пор, как в оны лета
С Синая возгласил господь слова завета.
Как изменился век! Бывало, чуть восход,
На зов священных труб {25} сюда спешил народ,
И, чая празднества, вливался он волнами
В притвор, украшенный душистыми цветами;
И, в жертву принося зиждителю земли
Первину от плодов, что на полях взросли,
Чредой пред алтарем евреи представали;
Священники обряд свершать не успевали.
Но из-за женщины, чьи мерзостны дела,
Дни счастья светлого затмились ночью зла.
Лишь горсть приверженцев учения благого
Дерзнула в храм прийти и вызвать тень былого.
А прочими забыт бог, сотворивший их,
Иль - что еще страшней! - у алтарей чужих
Они пред идолом Ваала преклонились,
Кощунствуя над тем, кому отцы молились.
Поверь мне, я боюсь, что Гофолия месть
Обрушить на тебя способна даже здесь,
Почтения к тебе сорвав с себя личину,
Что тут, в святилище, и примешь ты кончину.
Иодай
Но есть ли у тебя причины думать так?
Авенир
Кто праведно живет, тот нечестивцу враг.
Давно уж, Иодай, царицы ранят гордость
Твой сан и, главное, незыблемая твердость.
Давно за преданность обычаям отцов
Ты ею отнесен к числу бунтовщиков.
Но больше, чем к тебе, в чужачке лицемерной
Вражды к Иосавеф, твоей супруге верной:
Первосвященник ты, как Аарон был встарь,
А брат твоей жены - наш предыдущий царь.
К тому же состоит всегда при Гофолии
Вероотступник, в ней будящий мысли злые,
Толкающий ее на низость и обман.
Враг добродетели, былой левит Матфан {26}
В повязке жреческой Ваалу служит рьяно,
Но мало быть ему слугою истукана:
Разрушить и снести мечтает он тайком
Им подло брошенный святой господень дом.
Он погубить тебя стремится всем, чем можно:
То о тебе скорбит, то льстит тебе безбожно;
То, притворясь, что он - добрейший из людей
И пряча ненависть на дне души своей,
Тобою запугать пытается царицу;
То, ведая, какой в ней алчный дух таится,
Нашептывает ей, что не сдаешь в казну
Ты клад, накопленный Давидом в старину.
И вот уж третий день спесивица скрывает,
Что гнев неистовый ее обуревает.
Вчера, когда на храм она метнула взгляд,
Я видел: яростью глаза ее горят,
Как если бы приют в обширном этом зданье
Был дан тому, кто ей готовит воздаянье.
Чем больше думаю, тем тверже верю я,
Что под угрозою отныне жизнь твоя,
Что и в святилище, где бог живет всеправый.
Иезавели дочь проложит путь кровавый.
Иодай
Кто властен море вспять десницей обратить, {27}
Тот и преступников сумеет укротить.
Доколе буду я его покорен воле,
Мне, кроме господа, никто не страшен боле.
Но все ж твои слова я оценил вполне:
На вражьи умыслы глаза раскрыл ты мне.
Я вижу, Авенир, ты возмущен нечестьем.
Израильтянин ты и остаешься днесь им.
Хвала творцу! Но гнев, который мы таим,
Но рвенье на словах - цена какая им?
Без дела веры нет: оно ее мерило.
Уж восемь лет как трон Давида захватила
Язычница, и хоть ручьями льет она
Царей законных {28} кровь, немотствует страна.
Всех внуков палачам предав на казнь и муку,
Тиранка на творца теперь заносит руку.
А ты, отчизны щит, {29} кого бойцом взрастил
Иосафат, {30} наш царь, который бога чтил;
Ты, кем спасен не раз был Иорам в сраженье,
Кто в наших городах один унял смятенье,
Когда так потрясла смерть Охозии рать,
Что Ииуя вид заставил нас бежать,
Ты молвишь богу: "Я закон твой соблюдаю",
Но отвечает он устами Иодая:
"Не похваляйся тем, что не презрел завет:
Заслуги предо мной в молитвах праздных нет.
Напрасно жертвы ты приносишь в честь господню
Кровь козлищ и телиц без нужды мне сегодня,
Когда о мщении взывает кровь царей.
Порви с нечестием, за веру встань скорей,
От лжи языческой очисти иудеев
И на заклание вели отдать злодеев".
Авенир
Что я могу один в стране, где каждый - раб?
Иуда духом пал, Вениамин ослаб. {31}
Когда весь царский род погибнул смертью злою,
Свободолюбие угасло в нас былое.
В народе говорят, что даже сам господь,
Евреям всех врагов помогший побороть,
Лик отвратил от нас {32} в годину униженья -
Так истощили мы его долготерпенье.
Десницей грозною с заоблачных высот
Он смертным знамений уже не подает.
Ковчег молчит: {33} над ним не слышен голос бога.
Иодай
И все ж не видел мир досель чудес так много!
Когда нам мощь свою ясней являл творец?
Зачем глаза он дал тебе, народ-слепец?
Зачем, забывчивый, погрязший в равнодушье,
Не внемлешь сердцем ты тому, что слышат уши? {34}
Ужели, Авенир, не понял ты чудес,
Которыми наш век отметил царь небес:
Как он израильским царям грозил; как скоро
Легла на них печать несчастий и позора;
Как кровью изошел на той земле Ахав,
Которую отторг, невинного поправ; {35}
Как под ноги коням была на том же месте
Иезавель в окно низринута из мести,
И кровь лизали псы, и рвали на куски {36}
Труп, втоптанный во прах, их жадные клыки;
Как лжепророков сонм вотще молил Ваала, {37}
А пламя с неба вдруг на жертвенник ниспало;
Как слово обращал к стихиям Илия, {38}
И наступала сушь, и люди и земля
В течение трех лет от жажды изнывали;
Как Елисей взывал - и мертвые вставали? {39}
Верь этим знаменьям и помни, Авенир:
Не ослабела длань того, кто создал мир.
Он избранный народ вовеки не оставит
И в должный час ему свое всесилье явит.
Авенир
Но где ж величие, которое предрек
Давиду, а затем и Соломону бог?
Увы, как ждали мы, что будет бесконечно
Потомков их на трон взводить творец предвечный,
Что под руку свою возьмет один из них
Роды и племена всех областей земных,
Что смута и война везде искоренятся
И что к его стопам цари во прах склонятся!
Иодай
Как! Ты не веришь в то, что сказано творцом?
Авенир
Где мы царя от чресл Давидовых найдем?
Не оживит и бог, простерший длань над нами,
Сухое дерево, что вырвано с корнями.
Младенца нет: убит он Гофолией был.
Чрез восемь лет не встать усопшим из могил.
Вот если бы господь, злодейке месть готовя,
От истребленья спас хоть каплю царской крови...
Иодай
Как поступил бы ты?
Авенир
Творца благодаря,
Признал бы тотчас я законного царя,
И по моим следам весь наш народ несчастный...
Но для чего смущать себя мечтой напрасной?
Последним отпрыском владык родной страны
Царь Охозия был и с ним - его сыны.
Отцу при мне стрелой навылет грудь пробило;
Детей же мать его, как помнишь, истребила.
Иодай
Я больше не скажу ни слова до того,
Как солнце совершит треть круга своего
И в третий утра час {40} начнется служба снова.
Тогда опять явись в обитель всеблагого,
И ты поймешь, узрев, как милостив он к нам,
Что никогда не лжет господь своим сынам.
Ступай же! К торжеству готовить храм пора нам:
Уж кровлю золотит заря лучом багряным.
Авенир
Неясно мне, что нас за милость нынче ждет,
Но вижу я: к тебе Иосавеф идет.
Прощай! Я вскорости вернусь с толпой густою,
Спешащею сюда на празднество святое.
Иодай, Иосавеф.
Иодай
Час пробил. Время нам возвысить голос свой.
Пора назвать того, кто здесь сокрыт тобой.
Молчанье господа дает предлог удобный
Хулителям его твердить в гордыне злобной,
Что обещаньями лишь обманул он всех.
Но мало этого: их окрылил успех,
И мачеха твоя {41} преступно возмечтала
Заставить жечь и нас куренья в честь Ваала.
Так явим же царя, который в храме сем,
Тобой спасенный, рос под божиим крылом.
В нем живо мужество царей его народа,
А разум далеко опережает годы.
Сначала отрока творцу я посвящу
И жребий будущий ему предвозвещу,
А уж затем его провозгласят открыто
Наследником царей священство и левиты.
Иосaвеф
Он знает, кем рожден и как его зовут?
Иодай
Нет. Мнит Элиаким {42} - так он зовется тут -
Себя подкидышем и верит, что с рожденья
Отца я заменил ему из сожаленья.
Иосавеф
Увы! Ужель спасен он мною для того,
Чтоб через восемь лет настигла смерть его?
Иодай
Как! Ты в словах творца дерзаешь сомневаться?
Иосавеф
Привыкла я тебе во всем повиноваться.
С тех пор как от убийц младенец утаен,
На попечение твое был отдан он,
И я, хотя его люблю, как мать родная,
С ним видеться себе нередко возбраняю,
Дабы случайное волненье, иль слеза
На тайну не могла открыть ему глаза.
Три ночи и три дня в тревоге неизбывной
Я богу за дитя молилась непрерывно
И все-таки спрошу: кто с нами в этот час?
Поднимет Авенир иль нет свой меч за нас?
Поклялся ли тебе он, воин знаменитый,
Законному царю надежной быть защитой?
Иодай
Чист Авенир душой, и вера в нем крепка,
Но что у нас есть царь - не знает он пока.
Иосавеф
Кто ж Иоасу друг? С кем снищет он победу?
Не вверился ли ты Амону иль Оведу?
Обоих мой отец вознес в былые дни.
Иодай
Нет, Гофолиею развращены они.
Иосавеф
Кому ж тягаться с ней тогда в бою открытом?
Иодай
Ты слышала уже: священству и левитам.
Иосавеф
Я знаю, божьих слуг тайком созвал ты в храм
И против прежнего их вдвое больше там.
На Гофолию все они восстать готовы,
И преданы тебе и твердо дали слово
Признать царя, что ты явить им посулил.
Но как бы ни кипел в них благородный пыл,
Сумеют ли они без помощи сторонней
Царя оборонить и утвердить на троне?
Едва известие царице принесут,
Что Охозии сын нашел у нас приют,
Своих наемников на храм тиранка двинет
И силою в него ворваться не преминет.
Как сладить с ними тем, кому в новинку бой,
Кто, руки воздевать привыкнув лишь с мольбой,
Не кровью недругов их обагрял в сраженьях,
Но - агниц и телиц на жертвоприношеньях?
Вдруг Иоасу в грудь кощунственный клинок...
Иодай
Но разве от врагов не защитит нас бог,
Который сироту в беде не оставляет
И через слабого нам мощь свою являет;
Который обещал, воззрясь на Изреель, {43}
Ахава поразить и с ним Иезавель;
Которым за грехи наказаны ужасно
И зять их Иорам, и сын его злосчастный;
Бог, длань которого, хоть не спешит она,
Над всем потомством их давно занесена?
Иосавеф
Вот почему меня страшит возмездье божье.
Вдруг сына братнина оно постигнет тоже?
Что если он и сам с рожденья осужден
За преступленья тех, кем был на свет рожден?
Простятся ль хоть ему, безвинному, обиды,
Что претерпел творец от семени Давида?
Увы! Не в силах я забыть тот страшный час,
Когда был небом мне ниспослан Иоас.
Мои племянники метались по покою
Пред Гофолиею, сжимавшей нож рукою
И воинов своих, наемных дикарей,
Натравливавшею на отпрысков царей.
Был Иоас без чувств, но ранен не смертельно.
Его кормилице, пытавшейся бесцельно
Убийц разжалобить и умиротворить,
От глаз их удалось дитя на миг сокрыть.
Я унесла его, слезами оросила,
И в Иоасе жизнь тепло их воскресило,
И то ль им двигал страх, то ль ласки он просил,
Но обвил шею мне младенец что есть сил.
Сгубить его не дай, благой творец вселенной!
В роду Давида он - последнее колено,
Взращен в любви к тебе, живет в дому твоем
И лишь тебя привык считать своим отцом.
И пусть мне твердости и веры недостало
Пред низложением поклонницы Ваала,
И пусть я не могу в себе перебороть
Тревоги за того, кто кровь моя и плоть, -
Исполни данное ребенку обещанье,
За слабость лишь меня подвергнув наказанью.
Иодай
Не чужд, Иосавеф, твой страх мне самому,
Но требует господь, чтоб верили ему.
Он - праведный судья, а не тиран бесчинный:
У бога за отца не платит сын невинный.
Сегодня те из нас, в ком чувство веры есть,