Но я не спешила возвращаться обратно в башню. Ночь только началась, и многое могло воспоследовать. Луна, полуприкрытая облаком, ползла над высокими башнями и зубчатыми стенами, зрелище удивительным образом напоминало то, что я увидела в приоткрывшихся вратах в Доме-у-Реки. Что, в общем, не могло улучшить моего настроения.

По всем показаниям Гверн должен быть здесь. Но я никак не могу обнаружить его следов. Где же он?

Нет, нужно взять себя в руки и не раскисать. Что в этом случае люди делают? Пьют обычно. Но воды я уже выпила, а иные напитки в этой местности мне заказаны. Еще что? Песни поют. С моим-то голосом и слухом? Что ж, я не на жизнь пеньем зарабатывать собираюсь. Да и вертится в памяти всего одна песня.


Это было, друзья, в Шерамуре.
Там служил мушкетер молодой.
Целый день он стоял в карауле,
По ночам на дуэли ходил...

Проорав первый куплет, я ожидала, что начнется общая паника и сбежится стража со всего замка. Ничуть не бывало.

Должно быть, при прогулках докторовых питомцев здесь слыхали вопли и пострашнее. Раз так, будем продолжать. Я перешла к последующим куплетам, стараясь не слишком вслушиваться в звук собственного голоса, но, когда примолкла, мне показалось, будто моему, с позволения сказать, пению, отвечает голос другой.


Мушкетер был красив сам собою,
И миледи сгубил мушкетер...

Дракона мать, этот голос был мне знаком! И это был вовсе не тот голос, который я надеялась здесь услышать. Но вот чей же он...

Я вскинула голову, ибо пение исходило сверху. Но за глас свыше это никак не могло сойти. Голос был глухой, усталый, пожалуй даже старческий. Когда я слышала его в прошлый раз, он звучал совсем по-другому: твердо, разумно, уверенно. И, разумеется, он не пел...

Луна вынырнула из-за облака, и в ее мертвенном свете я увидела лицо человека, приникшего к решетке в окне башни.

Отец Батискаф!

Прежние подозрения вновь зашевелились в моей душе. Баба-Яга обвиняла его в пособничестве колдунам в Сильватрансе. И вот – он здесь, хотя утверждал, что направлялся в Токай-Гуляш.

Но – решетки? Он в заточении?

Что ж, в этом замке с соратниками поступали хуже, чем с врагами. Достаточно вспомнить бывшего викария. А ведь именно отец Батискаф втравил нас в эту историю. Он целенаправленно искал меня в Поволчье, хотя мог бы найти агентов и поближе к Шерамуру.

Зачем же он сейчас постарался привлечь мое внимание? Неужели он до сих пор полагает, что я работаю на него?

Я должна все узнать.

Но прежде чем я успела извлечь моток веревки, чтобы с помощью арбалетной стрелы сократить себе путь до окна, во дворе появился дозор. Какой демон принес их именно в это миг? Нет бы им пройти, пока я мусор выносила.

Они приблизились, печатая шаг, и рявкнули:

– Пароль!

– Сангина, – с отвращением ответила я. – У меня разрешение ходить по замку.

– Да знаем мы, фрау, – отозвались два уже знакомых мне стражника – Рыжий и Белый. – Доктор говорил.

– Ну так вы знаете, зачем я здесь. А вы почему не на стенах?

– Обеспечиваем безопасность гостей.

– Каких гостей? Ворота не открывались.

Они переглянулись, хмыкнули.

– Не все те гости, что через ворота входят, – сказал Белый.

– Не все те ворота, что из камня и железа, – добавил Рыжий.

– Понятно, – пробормотала я. Ситуация усложнялась. – И что, гости шибко требуют охраны?

– А это как посмотреть.

– Но посмотреть-то можно?

Они заржали. Не просто заржали, а со значением. Не так, как придворные боярина Бобоану.

– Отчего ж нет! Может, и останешься довольна... а ежели нет – мы тебя предупредили.

Я снова взглянула вверх. Отца Батискафа у решетки уже не было. Я все-таки попыталась бочком продвинуться к входу в предполагаемое узилище.

– Э, нет, сударыня! Не туда! – и они снова гнусно загыкали. – В главную, в главную башню гости у нас жалуют!

В принципе, если б я пожелала непременно прорваться к отцу Батискафу, охранников можно было бы и перебить. Но это сильно осложнило бы мое дальнейшее пребывание в замке Злой Судьбы. Потому, хорошенько запомнив окно, я наметила посещение узника на будущую ночь – и желательно без свидетелей. Ну а сейчас посмотрим, что там, в главной башне. И кто там. Несмотря на гогот и подначки.

– Шутить изволите? Ну-ну.

У входа в башню тоже была стража, но пароль открыл мне двери беспрепятственно. Причем на сей раз никто не смеялся. Наоборот, мне показалось, что рожи у стражников были нервные.

Таким образом, я снова оказалась на том же месте, где была утром. Однако ночью, должно признаться, донжон в Потке производил более сильное впечатление. Днем лестница, освещенная факелами, представала капризом претенциозного провинциала, ночью же блики пламени на мраморе были вполне уместны. И портреты предков графа на стенах казались не старомодными поделками забытых ремесленников, а преисполнялись какой-то странной жизни. Глаза на портретах следили за мной, пока я поднималась по лестнице, губы кривились усмешками либо неодобрительно вытягивались в струнку. А один совершенно явственно моргнул. Ишак-Мамэ! Я не пила вина и дурью тоже не баловалась. Игра теней? Или – что гораздо вероятней – в глазах портрета проверчены дырки, через которые за мной следят клевреты – кого? Это необходимо выяснить.

– Либе фрау, – сурово произнес портрет, – почему вы так подозрительно на меня уставились? Неужели вы из тех, кто уничтожает произведения искусства из религиозных соображений?

На сей раз моргнула я. Они здесь что, дурь добавляют непосредственно в колодезную воду? Или голубь бешеный попался?

– Я к вам обращаюсь! – продолжал портрет. Изображал он пожилого мужчину в черной одежде с золотой цепью на груди и в берете, украшенном беличьими хвостами.

– Нет, сударь, – осторожно ответила я. – По правде сказать, искусство меня мало интересует.

– Но вы не похожи на других женщин, посещающих этот замок.

Сговорились они тут, что ли? Ну, не похожа и непохожа...

– Значит, они посещают его с другими целями.

Он презрительно фыркнул.

– Других целей у женщин не бывает.

Вот тоже еще, знаток женской породы выискался. Небось видел женщин только на картинках... то есть с картины.

– Позвольте узнать, с кем имею честь?

– Я – Тифус фон Грипп, прозванный Глютеусом, – гордо ответствовал он.

– Вы – один из предков графа Дрэкулы?

– Ваше невежество просто поразительно! – следующую фразу я могла бы ему просуфлировать. – Впрочем, чего ждать от женщины? Рожденный в знатнейшем имперском роду, я стал величайшим алхимиков своего времени. Я открыл тайну вечной жизни! Мне удалось переселить свой дух в этот портрет, благодаря чему я буду жить в веках – нужно только не забывать подновлять краски...

– Можно подумать, ты один такой! – перебил его другой портрет – упитанный господин в парчовой накидке. – Да ты просто повторил опыт адъюнкт-профессора Гуголя!

– Зато я открыл закон обратного превращения материи! Граф узнал его от меня. А ты, де Воляй, только и умеешь, что болтать о некромантии с этим черномазым.

– Тоже мне, открытие! Круговорот еды в природе! А старина Мамбуру, хоть рожей не бледнее сапога, трупаков умеет поднимать лучше всякого профессора!

– Ну вот, опять они за свое, – промолвила, не обращая внимания на брань портретов, дама с набеленным лицом, маслянисто-блестящими черными волосами и в бархатном платье с предельно допустимым декольте. – Пойдемте, милочка, отсюда, они-то как раз так сделать не могут. – С этими словами она выскользнула из рамы и плавно опустилась на ступеньки.

– Вы тоже деятельница науки или великая чародейка? – спросила я по возможности вежливо. Никогда не приходилось мне беседовать с ожившими портретами, и каких ждать от них гадостей, я не представляла.

– Я-то? – Она усмехнулась карминовыми губами. – Я единственная, кто имеет полное право висеть на стенах этого замка. Ибо прапрадед нынешнего владельца замка был рожден мною от воеводы Дрэкулы. Имя мне – домна Фистула, и я не утруждала себя бесплодными поисками вечной жизни, как эти ученые дураки. Достаточно заключить договор с кем надо, и он заключит тебя в картину. Собственно говоря, поместить душу в картину может любой мазила, если он достаточно искусен в своем ремесле. Но лишь при наличии договора можно выходить из полотна и передвигаться...

– А это, случаем, не магические врата, домна Фистула?

– Что вы, милочка, порядочный призрак такой пакостью не пользуется.

– Мне показалось, что нынешние обитатели замка призраков не очень-то ценят.

– Вот-вот... – она надулась. – Это все гадкий докторишка... и другие. Им нужны, чтоб обрести силу и бессмертие, кровь и прочие гадкие отходы мерзейшей плоти. Или вы тоже полагаете, что призраки в сверхъестественной иерархии стоят на низшей ступени?

– Напротив, домна Фистула, я верю, что призраки очень на многое способны.

Еще бы мне в это не верить! На моих глазах армия призраков едва не погубила империю, а возможно, и всю Ойойкумену. Правда, те призраки вырвались с Того-еще-Света, а эта дама всего лишь вышла из рамок.

– Они тут все помешаны на крови, – продолжала домна Фистула. – Кровь... терпеть не могу крови с тех пор как Дрэкула меня зарезал. Правда, мой потомок этого пристрастия не разделяет, но, увы, его вкусы еще более экстравагантны. А вот мы и пришли!

Мы остановились этажом выше известного мне Малого зала. Домна Фистула зависла над полом.

– А позвольте поинтересоваться, куда мы пришли?

Она настолько удивилась, что на какой-то миг стала скорее прозрачной, чем призрачной.

– Как? Разве вы явились сюда не за тем же, что и все остальные женщины? Хотя там, кажется, занято... – Она вновь взмыла над полом и поплыла по направлению к двери, из-под которой выбивался слабый свет. Должно быть, в комнате горели свечи.

Она тоже не уточнила, зачем женщины сюда являются, и мне оставалось только гадать. Бедный Генрих, вампир-инвалид, жаловался мне, что женщины его преследуют, надеясь от укуса заразиться вечной молодостью. И граф Дрэкула что-то плел о высокородных дамах, которые являются в замок исключительно по ночам. Не связано ли это со всеобщим помешательством на вечной жизни, силе и тому подобном? Тем более что парочка традиционных вампиров в замке имеется.

Дверь слегка отворилась, и домна Фистула то ли растаяла в воздухе, то ли взмыла под потолок.

Поначалу мне показалось, будто передо мной воздвиглась статуя работы одного из перворимских мастеров. Я таких мраморных богов и героев немало повидала в своих странствиях, в Тур-де-Форсе в том числе. И это явление меня ничуть не удивило. Если тут портреты разговаривают и даже скандалят, то почему бы статуям не двигаться?

И выглядел он в точности как статуя – слишком безупречного сложения для живого человека, что позволяла оценить набедренная повязка, составляющая всю его одежду (в Сильватрансе климат довольно теплый, но не настолько, чтоб люди здесь расхаживали голяком). Да и с лица он был вылитый Перегной, любовник перворимского императора Сутрапиана, с древности почитавшийся как эталон мужской красоты. Известно, что Сутрапиан восполнял недостачи в госбюджете, поставив на поток торговлю статуями Перегноя, каковой скончал живот свой совсем молодым, задохнувшись паром в термах с похмелья. Поэтому изображения этого красавца в свое время намозолили мне глаза в самых разных странах.

– А вот и ты, моя прелесть, – сказал псевдо-Перегной безупречно поставленным баритоном. – Истомилась небось с самого утра?

Я прищурилась. Нет, это был не статуй, а голый мужик с полотенцем на чреслах. Смазлив, правда, до чрезвычайности.

– Ты о чем?

– Как о чем? Чего хочет женщина? Чтоб ее любили. И ради любви вы все приходите сюда, и ни одна не уходит обиженной. Спальня, правда, занята, но ничего, на подоконнике много места. Иди ко мне, я тебя обрадую!

– Тоже мне, радость нечаянная. Не слишком ли много на себя берешь?

– Для меня никогда не бывает слишком много, не бойся этого. Ничего не бойся, время страхов и сомнений прошло. Ты долго шла ко мне сквозь испытания и муки, но наконец обрела, что искала.

На кого другого это, может, и подействовало бы. Но он не учел одного. Я терпеть не могу чересчур красивых мужчин. Они меня раздражают. Я вовсе не являюсь сторонницей распространенной теории, будто мужчине достаточно быть чуть покрасивей монстра, но, согласитесь, безупречных красавчиков лучше оставить в качестве моделей для скульпторов и тех, кто малюет вывески торговцам душистыми водами.

– На кой мне тебя, гунявого, – процедила я, – у меня свой муж хорош.

Он нахмурился, на гладком челе прорезалась складка.

– Так ты... как это называется... мономанька... нет... одногалка? А! Однолюбка! – складка на челе разгладилась. – Ничего, это мы исправим. Сейчас ты познаешь наслаждение, которое превыше всех корон мира... – Он потянулся к полотенцу.

Нет, как вам это понравится? Я снова разозлилась на Гверна. Он вечно ревновал меня без всякой на то причины. А теперь, когда меня и в самом деле соблазняют и у него есть прекрасный повод защитить мою честь, его неизвестно где носит. Но ничего, справлюсь и сама. Я вооружена, а у этого типа все оружие – то, что под полотенцем. На него он и рассчитывает. И напрасно.

– Эй, ты как предпочитаешь, чтоб тебе самое дорогое ножом отчекрыжили или сапогом раздавили?

Его лицо дернулось.

– Ах, ты из тех, кто получает удовольствие, причиняя боль? Так бы сразу и сказала, domina!

Ну вот, то домна, то домина... А он, похоже, по-хорошему не понимает. Что ж, придется поучить его обращению с дамами. Пожалуй, не стоит применять оружие. Обойдемся сапогами. Для начала – то, что пообещала. Потом сломать челюсть и, может, пару ребер. И хватит. Я не кровожадна.

Но прежде чем я успела приступить, из-за двери послышалось:

– Дорогой, где ты? Твоя незабвенная скучает!

И в коридоре показалась молодая особа, вполне недурная собою, в белокурых локонах и прозрачной кружевной рубашечке, не скрывавшей ее прелестей. Прелестей было в изобилии. Она сделала несколько шагов на цыпочках – холодно ей, верно, было босиком, и вытаращилась на меня.

– Псякрев! – воскликнула она с акцентом, который распознавался безошибочно. – Это что за чучело?

Поскольку меня в жизни и не так обзывали, я кротко промолчала. Тем более что дама продолжала визжать.

– Мерзавец! Ни одной юбкой не брезгуешь! Даже той, которая в штанах!

– Что поделать, дорогая, – промурлыкал ее голый собеседник. – Я инкуб, я обязан любить всех женщин...

– Инкуб! Кобель ты, а не инкуб!

– ...а все женщины обязаны любить меня.

– Поправка, – вмешалась я. – Лично я никому ничего не обязана.

– Не ссорьтесь, девочки, Клопинеля на всех хватит!..

В своей практике я лишь однажды сталкивалась с демонами обольщения. Но они были другой ориентации, так что тогда особых проблем не возникало. А этот в силу своей природы не понимал, что женщина может ему отказать.

– Я королевского рода, мне ни с кем делиться не пристало, – гордо заявила красотка.

Ядрена Вошь, и тут принцесса. Сколько ж нас развелось, однако! Хотя нет... Не принцесса. Королевна.

– Не Йадвигу ли Гонорийскую я вижу перед собой?

Она победительно вскинула голову.

– То есть так. Пади ниц, холопка!

– А губу вам заодно не закатать, ясновельможная панна?

Она с визгом бросилась на меня, пытаясь применить бабский бойцовский прием номер один – вцепиться в волосы. Но со мной это проделать очень трудно, поскольку стригусь я коротко. Поэтому перейти ко второму бабскому приему – расцарапыванию ногтями лица – она не успела. Драться королевна Йадвига не умела совсем, и я без труда ее скрутила. Но держать ее долго не собиралась. Еще покусает, чего доброго.

– Слушай, ты, как тебя... Клопомор...

– Я Клопинель, – оскорбился инкуб, – это благородное шерамурское имя.

– Один демон. Забери свою подружку, можете продолжить ваши игры, а я пойду себе.

– Ты что же, к нам не присоединишься?

– А пошел ты... – я силой толкнула панну в его объятия.

– Я туда не пойду, – снова обиделся он, – я не из этих...

– Между прочим, первые петухи пропели, – раздался голос из-под потолка. Оказывается, домна Фистула принадлежала к любителям подглядывать.

Панна Йадвига, успевшая повиснуть на шее у Клопинеля, ойкнула.

– Что это?

– Ничего особенного, просто привидение, – успокоила я ее.

Однако мои слова возымели прямо противоположное действие. Панна отчаянно съежилась и попыталась прикрыться руками. Странная, право, особа. Спать с демоном не боится, живых людей не стесняется, а безобидный, в сущности, призрак ее смущает.

Домна Фистула спикировала вниз.

– Какая прелесть! – восхитился инкуб. – Вас здесь аж трое! Может получиться замечательная комбинация... Хотя... вы не шутили насчет первых петухов?

– Увы. Еще немного – и наступит утро.

– В таком случае, прелести мои, вынужден с вами попрощаться, – инкуб направился к двери.

– Негодяй! Я знаю, что сегодня у тебя была баронесса фон Хрюндель, эта белесая имперская корова! И леди Фигли, эта тощая островная дылда! Ты уходишь к ним, а меня выставляешь!

– Клянусь тебе, единственная любовь моя, я не буду сегодня встречаться с этими дамами. И ни с какими другими. Ты же знаешь, что с рассветом я должен исчезнуть. Иначе у меня будут большие проблемы. – И у тебя, кстати, тоже.

Последняя фраза донеслась уже из-за двери.

– Платье верни, хам! – воскликнула панна.

В коридор вылетела охапка дамской амуниции, после чего дверь захлопнулась. Королевна осталась стоять, переминаясь с ноги на ногу и почему-то глядя на меня.

– Что ж ты не одеваешься?

– А я не умею! – заявила она. – Меня всегда одевают и раздевают.

– А в спальне у Клопа твоего?

– Он это и делал... – она сдавленно хихикнула. – А сегодня одеть не успел... Ну не могу же я уйти в таком виде!

– Ох, горе мое! – Я тоже выросла в королевском дворце, но одевать себя позволяла лет до трех, а после справлялась сама. Раздевать, конечно, бывало... позволяла... но позже. Значительно позже. А вот одевать, кроме себя, мне доселе никого не доводилось.

Помянув всех известных в Ойойкумене демонов, я принялась помогать ей напяливать бебехи и обувь. На удачу, пребывание в Шерамуре помогло мне освоить некоторые особенности ношения современных дамских нарядов. Подозреваю, что в Шерамуре новое платье королевны сочли бы столь же устаревшим, как одеяния бояр из Торговища. Но мне сейчас было не до тонкостей. Хоть задом наперед, хоть наизнанку, лишь бы побыстрей. Только чулки не выворачивать, вдруг эта особа – стихийная магичка, еще бури в коридоре мне и не хватало.

Но Йадвига никаких лишних телодвижений не делала.

Едва процесс одевания был завершен, она приказала:

– А теперь пойдем со мной.

– Это еще зачем? Я к тебе в свиту поступать не собираюсь.

– А я бы тебя, хамку, и не взяла, – гордо отвечала она. – Только откуда я узнаю, что, когда я уйду, ты не шмыгнешь за эту дверь?

И она кивнула в сторону, куда удалился ее хахаль.

Хотела я высказать в краткой и доступной форме то, что думаю о ней, ее возлюбленном инкубе и прославленной гонорийской гордости, но меня остановило даже не то обстоятельство, что королевна не была способна понять некоторых выражений. Стражники говорили о гостях, прибывающих не через обычные врата. Стало быть, она попала сюда через врата перехода. Неплохо бы узнать, где у них тут портал.

Я огляделась. Домны Фистулы нигде не было видно. Очевидно, близость утра заставила прелестницу былых времен вернуться в раму. А прелестнице времен нынешних пора возвращаться откуда явилась.

– Ладно, провожу я тебя...

Йадвига вполне уверенно двинулась к лестнице. Может, привидений она и боялась, но дорогу определенно знала. Натоптанная была дорожка.

– А вот говорят, что ты замуж за Ивана-царевича собираешься, – сказала я. – Или брешут люди?

Вполне можно было ожидать, что она заявит «не твое это дело». Я бы так и поступила. Но принцесса принцессе рознь.

– То есть правда, – отвечала королевна. – Мой портрет уже послали сыну царя Ивана... – далее последовала пауза, сопровождаемая победительной улыбкой, означающей: «и все другие претендентки могут пойти и утопиться».

– Как же ты, помолвленная невеста, по ночам по инкубам шастаешь?

– А любовь? А страсть? Впрочем, где тебе, холопке, понять высокие чувства... Я буду царицей на Поволчье и буду любить моего Клопинеля, бо ему верна сердцем и душой!

– А Иван?

– Ивану так и надо. Он дурак. Ему не привыкать рога носить, без них у него корона не удержится.

– Да, и в самом деле, высокие чувства, высокие... – мы ступили на лестницу и двинулись наверх, туда, где в башнях обычно располагается сторожевой пост. – И где же ты, ясновельможная, познакомилась со своим возлюбленным?

– На балу. – Она взглянула на меня с презрительным изумлением. Действительно, где еще благородная дама может повстречать предмет своих чувств? – Тогда я впервые надевала алмазный венец – подарок родителя. Да и без венца в тот вечер кто не взглянул на меня, тот и влюбился. Вот, например, Козлевич молодой, что после ушел в странствующие рыцари... Но я не о нем. Там мне представили неописуемо прекрасного Клопинеля. Мы танцевали, а потом встретились у фонтана, под черемухой... это было божественно... а потом он рассказал мне, как можно попасть сюда прямо из родительского сада...

– А где бал-то был? В королевском замке, в Крякове? – Если здешняя публика имеет прямой доступ к правящему семейству Гонории, я должна это знать. Хотя мне никогда не приходилось слышать, чтоб короля Блудислава интересовало что-либо, кроме хмельного меда и доброго боя на карабелях.

– Нет. У князя Вепшепепшема. Он устраивал прием в честь моего дня рождения. О, князь умеет жить! Сотня слуг, скакавшая перед моей каретой, была одета в золотую парчу, а дорога была устлана рытым бархатом. Пруды в саду были заполнены шерамурским вином, а когда стемнело, князь повелел, дабы осветить парк, поджечь две окрестные деревни. А какое общество! – Губы ее прихотливо изогнулись. – Впрочем, общество могло быть и получше. Эта мерзавка баронесса Хрюндель тоже была там. И даже хуже. Князь Вепшепепшем допустил в свой замок гадкого торговца!

– Купца?

– Нет... не помню, как это называется. Магнаты всегда в долгах, вот он и заявился. Еще на слово «вампир» похоже...

– Банкир?

– То так. Как звать – не помню и не желаю знать.

Ей совершенно не обязательно было помнить фамилию банкира. Это не имело ровно никакого значения. Я и без того знала, что финансовые операции в Гонории осуществляет тамошний филиал Магического банка Голдмана.

Мы поднялись на верхний ярус, миновали следующую порцию стражников, опять же обыкновенных, а не призрачных и не вышедших из магических лабораторий, и оказались под каменной аркой, возле которой кемарил некто с опухшей физиономией, неопрятной бородой и в потрепанной мантии.

– Поспешайте, барышня, – сварливо обратился он к Йадвиге, – а то уж рассветет скоро. Я уж собрался жаворонка вам под окно подсылать...

– Делай свое дело, хам! – оборвала его королевна.

У меня насчет его дееспособности были некоторые сомнения, ибо от мага – а врата перехода может открыть только маг – ощутимо несло перегаром. Он подошел к вратам, держась на ногах не слишком твердо, глянул на меня, спросил по-поволчански:

– Ты, што ль, тоже перемещаться будешь? Насчет тебя указаниев не было...

– Не буду, – успокоила я его. – Панну только провожу – и пойду себе.

Тогда он принялся читать заклинания перехода, одновременно проделывая пассы руками, ногами и корпусом, и совершил это, ни разу не сбившись. Странно сие. В Поволчье никто этим искусством не владеет, поскольку оно там ни к чему. Откуда же этот умелец взялся?

Затем он посторонился.

– Проше, панна.

Йадвига Блудиславна не снизошла до ответов и прощаний. Она подхватила свои пышные юбки и шагнула в портал. И не стало ее в портале. Лишь цветные вихри клубились между створ. Я много раз видела, как оно происходит, хотя понятия не имела, как оно происходит.

– Опаныси! – воскликнул бородатый волхв.

Вихри загустели, и в тени ворот обрисовались три человеческие фигуры. Одна из них, вышагнув, оказалась прямо передо мной.

– Этелинда, она же Тесса, она же Конни, она же Присси, – констатировал фон Ужоснах. – Фрау Райна, я искренне рад, что вы здесь и встречаете меня.

Слуги ландграфа, веденные мною в крепости Бобоану, покинули врата, и портал закрылся.

– Вы удивлены?

И что им всем так хочется, чтоб я удивилась?

– Признаться, не слишком. Вы, ландграф, бросали при прошлой встрече красноречивые намеки. А уж после того, как мне стало известно, что вы имеете доступ к файлам МГБ...

– Откуда? – оставив любезный тон, ландграф непритворно разгневался. – Кто проболтался? Подколодный, ты?

– Вот уж нет, – волхв вытащил из складок мантии флягу и приложился к ней. – Тут же бабы по ночам шныряют, кто-нибудь из них и натрепал.

– Но как они могли проболтаться о том, чего не знали? Впрочем, это доказывает, сударыня, что я не ошибся, пригласив вас сюда. – Ландграф привычно почесался. – Идемте.

– А я? – обиженно заныл волхв. – Двое суток ведь на смене.

– Хорошо, ступай. Я распоряжусь, чтоб Мамбуру тебя заменил.

Как ландграф его называл? Подколодный? Мне показалось, что я уже где-то слышала это имя. Только не могла вспомнить, где. В Поволчье? В Великом Суржике? В Гонории?

– Да ничего не умеет ваш Мамбуру, кроме как мертвяков гонять да травку курить! – продолжал свариться волхв. – Обдолбается, а вы потом жалуетесь, что переход сбоит.