Рифтина Пер.. Китайские народные сказки

   Увидал Тянь-тай доску государеву, подошел и сорвал ее. Окружили юношу чиновники, которые за доской присматривали, отвели к императору. Набрался Тянь-тай храбрости и говорит:
   - Издавна снятся мне сны вещие. Вот и вчера привиделось, будто какой-то человек нефритовый пояс государыни в высокий колодец за городом бросил.
   Сказал так юноша и повел всех чиновников да полководцев за городскую стену к высохшему колодцу. Полез в колодец какой-то человек и сразу нашел пояс.
   Спрашивает император юношу:
   - Чин тебе пожаловать или денег хочешь?
   Отвечает ему Тянь-тай:
   - Ни чина мне не надобно, ни денег. Слыхал я, что во дворце есть картина, на которой дворцовая девица нарисована. Отдай ее мне!
   Обрадовался государь: картина не сокровище, не из золота - из бумаги сделана.
   Он тотчас же велел принести картину и отдал юноше, даже не поглядел.
   Взял Тянь-тай картину, вышел из города, сел на циновку и вмиг дома очутился, в своей тростниковой хижине, на три части разгороженной. Развернул юноша картину, а на картине та самая девица нарисована, которую он тогда ночью во дворце видел. Глядит юноша на картину, о бедной девушке думает. Вдруг девушка сошла с картина, рядом села. На запястьях золотые браслеты, от них золотые дорожки бегут, в волосах серебряные цветы, от них во все стороны серебряные дорожки расходятся. Повеселела девушка, разрумянилась, еще краше стала. Не побрезговала она бедностью и, как была в золотых браслетах, стала помогать матери Тянь-тая стряпать. Вскорости девушка из дворца и Тянь-тай поженились и весь век в горах Ишань прожили.
 

САД НЕФРИТОВОЙ ФЕИ

 
   Есть на свете гора - «Обитель бессмертных» зовется. Посреди горы сад, называют его садом Нефритовой феи. Ну, что тут скажешь, коли и не сад это вовсе, а так, склон пологий. Нету там дома, нет дворовой стены. Старые люди рассказывают, будто прежде на этой высокой горе, кроме камней, как говорится, одни камни были - ни деревца, ни кустика, а про Обитель бессмертных и говорить нечего. Поистине, бедная гора, тощий хребет. Плохо жили люди, что вокруг селились, хуже некуда. Ходили они на гору, рубили камни, продавали, тем и кормились. Ветер дует, солнце, печет, нот глаза заливает, во рту сухо да горько. Хоть бы два дерева на горе выросло! Пустые мечты. Разве вырастет что-нибудь на такой тощей земле? Но вот однажды на большом камне посреди горы персиковое дерево выросло. Дождем его хлещет, сердитый горный поток песок да камни вниз гонит, а деревце живехонько стоит, красными ветками да зелеными листьями убралось.
   Жил о ту пору юноша. Каждый день ходил в горы камень рубить. Забрел он как-то в те места, там и остался. Никто не знал его прозванья. Ветер в горах сильный, солнце жаркое. потемнело у юноши лицо, залоснилось. И прозвали его люди Ван Черный - Ван Да-хэй. Лицо у Вана черное, а сердце доброе. Рослым да крепким уродился, руки золотые, а живет бобылем - ни жены, ни детей. Ему бы денег скопить, да где там! Последние штаны заложит, куртку продаст, только бы помочь человеку. Прославился он своей добротой на все деревни - и в южной стороне и в северной.
   Идет Ван Черный в горы камень рубить, нет-нет да мимо персикового деревца пройдет. И вот однажды за ночь дерево из маленького в большое превратилось, розовыми цветами все усыпано, зелеными листочками укрыто. Идет Ван Черный утром мимо дерева, тихо вокруг, ветер не дует, ветви не колышет. Только росинки-жемчужины стучат по штанам да куртке - тук-тук-тук. Идет Ван Черный под вечер домой опять мимо дерева, солнце красное, Ван такого никогда и не видел, от цветов веет свежестью. Смотрит юноша: лепестки плавно-плавно летят прямо к нему. Подошел юноша к дереву, и - не знаю, по какой такой причине - почудилось ему, будто цветы улыбаются. Обрадовался юноша, куда только усталость подевалась. С той поры Ван Черный непременно отдыхал под деревом, когда возвращался.
   Отправился как-то юноша в горы, идет мимо того дерева, смотрит: все дерево персиками усыпано, крупными, красными. Ветер вокруг дивный аромат разносит. Далеко ушел юноша, камень рубит, а в нос ему персиковый аромат бьет, дразнит. Время было как раз шестой месяц. Солнце жар разливает - яд ядовитый, камни - железо раскаленное, ноги жгут. А у Вана туфли дырявые, голову прикрыть нечем. Тростниковой шляпы и то нет. Скоро полдень. Все парни ушли тень искать, а Ван знай камень рубит, рукам отдыха не дает. Рубил, рубил, аж в голове помутилось, в глазах зарябило. Прислонился он к камню и не заметил, как уснул. Уж и не знаю, сколько времени он проспал, а как проснулся, такое блаженство почувствовал, словно в прохладной воде искупался. Открыл юноша глаза, смотрит - тень над ним. Не зонт его от солнца укрыл, ветви частые да листья густые. Персики румяные на ветках висят, не по одному - по два. Аромат дивный вокруг разливается. Листва колышется, прохладу навевает. Ван мигом вскочил, а сам думает: «Кто это ветку такую большую срубил да в землю воткнул?» Огляделся - парни все в сторонке спят. Ухватился Ван за ветку, хотел покачать, а это не ветка - настоящее дерево, корни прямо в скалу ушли, в расщелину глубокую. Вдруг росток появился, крупным персиком обернулся. Думает Ван: «Что за диво! Одно-единое дерево на горе росло, по самой середке, откуда же другое взялось?» Поглядел юноша на дерево, поглядел и соображать начал, чтобы это значить могло. Пошел он на горный склон. Быстро идет, ноги сами несут. Бежит, аж сердце колотится. Подбежал к тому дереву, что по самой середке росло. Ветки качаются, персики свежие, румяные. Под одной веткой девушка стоит, персики собирает.
   Пуще прежнего подивился юноша. Что за девушка? Не из ближней деревни, не из дальней. Где только ни был юноша, а такой красавицы нигде не видел. Личико у нее - персиковый цвет весенний, волосы - листочки зеленые. Улыбнулась девушка - на щеках две ямочки. Рукой махнула, смотрит Ван - с того места, где он камень рубил, что-то по воздуху плывет. Пригляделся, а это ветка, на ветке два румяных персика. Схватила девушка ветку, к стволу приложила - приросла ветка, будто всегда здесь была. Не успел Ван опомниться, а девушка сорвала два крупных персика, в него бросила. Ван, будто и не хотел, а сам руку протянул, персики прямехонько на ладонь и опустились. Девушка смеется, заливается. Застыдился юноша, не знает, куда деваться. А девушка вдруг перестала смеяться, рукой махнула - ешь, мол, поскорее персики. Откусил Ван кусочек, персик сладкий - вода медовая. Взял и съел его целиком - прохладно стало юноше, будто он в реке искупался. Съел юноша один персик, съел другой. А девушка опять за ветку ухватилась, потрясла. Поплыли перед юношей лепестки, посыпались. Вдруг смотрит юноша - не стоит он больше под персиковым деревом, стоит в доме, вокруг все блестит, бирюзой сверкает, на потолке большой пребольшой румяный персик нарисован.
   Рассмеялась девушка и говорит:
   - Звать меня Юй-сянь. Я Нефритовая фея, знаю я: на сто ли вокруг не сыщешь человека лучше тебя. Живешь ты один, трудно тебе. Пойдешь в горы камень рубить, мимо этого места иди, не сворачивай, коли что понадобится, меня разыщи.
   Сказала так девушка, еще румяней стала, еще ясней глаза глядят - цветы персика под росой распускаются, лепестки на закате блестят.
   Поглядел Ван Черный на ее светлое личико, послушал ее речи ласковые, уж так у него хорошо на душе, так отрадно, а как сказать про то девушке, не знает.
   Опомниться не успел - исчезла девушка. Смотрит Ван - сейчас парни к нему подойдут. Близко они были, а ничего не приметили. Видно им только, как Ван под персиковым деревом стоит, на дереве плоды красные, листья зеленые.
   Воротился Ван домой, а перед глазами у него Нефритовая фея. Спать лег, до полуночи так и не уснул. Может, это фея его персиками своими заворожила. Пошел он на другой день в горы. Быстро идет, быстрее прежнего. Только светать стало, а он уже у персикового дерева стоит. Моргнуть не успел, перед ним откуда ни возьмись Нефритовая фея, дом зеленый бирюзой сверкает. Смеется дева, на юношу лукаво поглядывает. Покраснел юноша и говорит:
   - Хочу я, чтоб ты мне куртку залатала, за тем и пришел.
   Обрадовалась Нефритовая фея, согласилась. Чует - не из-за куртки пришел юноша ее искать.
   Говорит юноше фея:
   - Знаю я, нынче ночью ты уснуть не мог. Иди в дом, там кан есть, поспи немного.
   Недаром говорят: встретились чужие, стали как родные. Видит юноша - добра да ласкова с ним девушка, еще родней она ему сделалась. Послушался он ее, в дом вошел, будто в свой собственный, лег на кан и уснул. Взошло солнце, пришли парни к персиковому дереву, смотрят - Ван Черный крепко спит, рядом его куртка чиненая лежит.
   С той поры Ван чуть не каждый день ходил к персиковому дереву на Нефритовую фею поглядеть. Дни длинные, дни долгие, чуют парни неладное и спрашивают как-то раз:
   - Эй, Ван, ты зачем к персиковому дереву ходишь? Персиков-то на нем ни одного нет!
   Никогда не врал Ван товарищам, всю правду им и выложил. Подивились тут парни, за Вана порадовались.
   А надобно вам сказать, был в двадцати ли от того места уездный город, начальником там один чиновник, столичному сановнику родня. Наелся он как-то, напился, делать ему нечего, сидит и думает: «Все у меня есть, и власть и богатство, чего бы мне еще захотеть?»
   Думал, думал и придумал:
   «Надо мне еще сад разбить, чтоб горы в нем были искусственные, озера большие, павильоны, беседки, галереи, терема понастроены, тогда и желать больше нечего!»
   Рассмеялся чиновник от радости: «Стоит мне слово сказать, все будет сделано».
   Прежде и вправду так было; скажет чиновник слово - бедный люд кровь и пот льет. Стали парней гнать повинность отбывать, и Вана Черного тоже. С самого рассвета дотемна грузит он на тачку огромные камни, с горы в город их катит. Одежда на нем в клочья изорвалась, туфли до дыр протерлись. Докатил он как-то свой камень до середины горы, а туфля возьми да и разорвись совсем, никак на ноге не держится. Вот юноша и говорит парням:
   - Вы меня здесь подождите, а я к Нефритовой фее сбегаю, попрошу туфлю зашить.
   Согласились парни, смотрят: Ван к персиковому дереву пошел. Только он отошел, стражник на них налетел, не стал ни о чем спрашивать, давай всех без разбору лупить. Тут Ван Черный подоспел. Замахнулся на него стражник, а его вдруг кто-то возьми да и схвати за руку. Стал тут стражник самого себя по лицу хлестать: би-би, пай-пай! Больно ему, обе щеки уже вспухли, а он знай хлещет, руку остановить не может.
   А парни - кто так на него глядит, кто со смеху покатывается, умора, да и только! Встал стражник на колени, хлещет себя по лицу, а сам о пощаде молит:
   - Прости меня! Прости меня! Прости меня! Никогда больше никого бить не буду! Сказал он так три раза, вдруг слышит - женский голос ему говорит:
   - На этот раз прощаю.
   Тут только рука у стражника остановилась.
   А сам он исчез - струйка дыма под ветром, - в уезд кинулся. Все подробно доложил чиновнику, как говорится, от одного до пяти, от пяти до десяти. Подивился чиновник, велел оборотня немедля схватить и доставить. Не успел Ван камни с тачки свалить, как его связали и в ямынь привезли. Дали сорок палок, в тюрьму бросили.
   Узнали про то парни, растревожились, рассердились, а потом тужить стали. Потолковали про меж себя, посоветовались и решили Нефритовую фею найти. Стали они в горы подниматься за камнями и к персиковому дереву поспешили. Подошли к дереву - не знают что делать. Веткам да листьям про беду не расскажешь. Слышали они от Вана про Нефритовую фею, да не видел ее никто. Тут один из парней закричал громким голосом:
   - Выйди к нам, Нефритовая фея! Дело есть! Поговорить с тобой хотим!
   Только он это крикнул, как тотчас же раздался голос:
   - Погодите, сейчас дверь отопру!
   Зашевелились листочки на персиковом дереве, задвигались, в тот же миг увидели парни: дом чистый бирюзой сверкает, а сами они в том доме стоят. Только не стали они дом разглядывать, девушка их своей красотой покорила. Рядом с девушкой туфли лежат недошитые. Тут и думать нечего, сама Нефритовая фея им явилась.
   Рассказали они ей все, как есть, по порядку.
   Растревожилась фея и говорит:
   - Не бойтесь, я его выручу.
   Сказала она так, блеснула молнией и исчезла.
   О ту пору уездный начальник как раз в большом зале сидел, властью своей тешился, приказы отдавал. Вдруг слышит голос с неба:
   - Эй ты, продажный чиновник! За что в тюрьму бросил Вана Черного? Это я твоего стражника по лицу хлестала! Что ты со мной сделаешь!
   Поднял начальник голову - никого нет. Глаза вытаращил. Помощники его от страха онемели - слова вымолвить не могут.
   А тут опять голос с неба:
   - Эй вы, волчья стая! Выпустите Вана из тюрьмы, да поживей!
   Разобрал тут наконец чиновник, что это женский голос, набрался храбрости и отвечает:
   - Эй, кто это кричит там, в небесах?
   Рассмеялась фея зло и отвечает:
   - Думаешь, побоюсь сказать тебе, кто я? Я Нефритовая фея.
   Говорит чиновник:
   - Один в уезде господин, один отец родной. Захочу - горой серебро насыпется, захочу - храмы друг подле дружки выстроятся. Ну-ка покажись, чтоб я на тебя поглядеть мог!
   А фея знай потешается над начальником:
   - Хэ! Не вижу я никакого чиновника.
   - Я самый и есть.
   - А мне почудилось - это куча навозная. Неохота мне с тобой разговаривать! Место свое ты не заслужил, за несколько тысяч серебряных слитков купил. Серебро хуже навоза воняет. Недостоин ты меня видеть.
   Уж, кажется, про все ему фея сказала, все ему припомнила, так нет же, ему и это нипочем. Бывают же такие люди толстокожие на свете. И говорит он фее:
   - Меня сам император в седьмой ранг произвел, а Ван Черный простой каменотес…
   Разгневалась фея, не дала чиновнику договорить, ругает его, поносит, ни в чем-де ему с Ваном не сравниться - у Вана сердце доброе, человечье, у чиновника - злое, волчье. Ругает его фея, да так распалилась, что толстокожего чиновника проняла. Не выдержал чиновник, покраснел, шея кровью налилась. А сделать ничего не может. Фея - она бесплотная, власти его не подвластна.
   Усмехнулась фея зло и говорит:
   - Ты на меня поглядеть хотел, так погляди лучше на мою силу волшебную!
   Сказала так фея, и тотчас в дверь веточка персиковая влетела. В самой середине зала опустилась. На кирпичный пол корни пустила, вмиг в высокое дерево превратилась. Ствол толстый - ни рассказать, ни описать невозможно. Уперлось дерево макушкой в крышу - зашаталась, заходила крыша. Видят стражники да посыльные - плохо дело. Кто кричит, кто о помощи просит, кто прячется, кто хоронится. Сам начальник пуще всех испугался, не до важности ему сейчас, выскочил из зала - мышь трусливая. А караульные все врассыпную. Упал один из них на землю - встать нет мочи. Стал молить жалобно:
   - Отпусти меня, фея!
   И слышит в ответ:
   - Отпустить я тебя отпущу, только ворота тюремные отопри поскорее!
   Караульный и думать не стал, согласился.
   Слышит Ван крики да шум снаружи, а что приключилось, понять не может. Распахнулись тут ворота тюремные. Обрадовались узники, толпой на волю ринулись, вместе с ними Ван Черный за городскую стену выбежал, домой воротился. На другое утро только собрался он в горы, во двор вышел, смотрит: Нефритовая фея вбегает. Запыхалась, волосы нечесаны, платье мокрое, на бровях росинки-жемчужинки. Подивился Ван Черный, не успел рта раскрыть, а фея ему и говорит:
   - Не будет тебе житья от уездного начальника! Бежала я всю ночь, десять тысяч верст одолела, раздобыла для тебя долото волшебное. Возьми его…
   Не успела девушка договорить, за воротами крики послышались. Это уездный начальник солдат пеших и конных прислал Вана схватить. Взяла фея юношу за руку и говорит:
   - Бежим скорей!
   Выбрались они за околицу, а солдаты за ними кинулись, догонять стали. Вот уже и вершина горы близко - солдаты не отстают, того и гляди, настигнут беглецов. Остановилась тут фея, указала пальцем на высокий утес каменный и говорит:
   - Ван Черный, Ван Черный, возьми-ка молот да рубани разок вот здесь!
   Послушался Ван фею, взмахнул железным молотом, по долоту ударил, удара не слыхать, только загрохотало, загудело вокруг, смотрит Ван: в каменной скале отверстие круглое величиной с ворота. Прыгнул Ван в то отверстие. Заглянули в него солдаты - Вана Черного и след простыл. Воины, что похрабрее, внутрь вошли, искать его пошли. Шли, шли, уж и не знаю, на какую глубину зашли, вдруг слышат - вода журчит. Река путь им преградила, широкая да глубокая - дна не разглядеть. Вода в ней быстрая, на лодке поплывешь - лодку в щепы разнесет. А на другом берегу сверкает что-то, аж глазам больно. Постояли воины, поглядели, делать нечего, повернулись, назад пошли.
   С той поры никто больше не видал Вана Черного. Слух прошел, будто он бессмертным сделался. И стали называть пещеру в той каменной стене и саму гору Обителью бессмертных. Из пещеры частенько туман белый выплывает, всю гору укрывает. Если прислушаться хорошенько, слышно, как по горам разносится: дин-дин, дан-дан, дин-дин, дан-дан, вроде бы кто-то камень бьет. Говорят, будто Ван Черный и в пещере не сидит без дела. Оно и правда. Камень, который на той горе добывают, гладкий, блестящий, словно шлифованный. Куда исчезла Нефритовая фея, никто не знает. Только гора та вся поросла персиковыми деревьями. С той поры самую середку горы, где росло большое персиковое дерево, стали называть садом Нефритовой феи. Как пойдешь от сада Нефритовой феи к пещере, деревья все гуще, все пышнее становятся. Это чтобы Вана Черного солнце не пекло, когда он к фее наведывается. Бывает, что туман подолгу над верхушками деревьев плавает, - это значит, Ван Черный с Нефритовой феей повстречались.
 

СКАЗКА ПРО МЛАДШЕГО БРАТА

 
   Жили в старину в маленькой деревушке на склоне горы отец, два сына да невестка. Когда младший сын на свет народился, отцу под пятьдесят было. Назвали мальчика Эр-сяо. Вырос он смекалистым, охочим до работы, и все его любили. А отец просто души в нем не чаял.
   Когда Эр-сяо минуло тринадцать лет, отец захворал и умер. И стал Эр-сяо жить со старшим братом и невесткой. Брат - лентяй, а невестка злая да вредная. Была у них старая корова буренка. С утра до вечера пасет ее Эр-сяо. Разъелась буренка, толстая да жирная стала. Вот как-то раз и говорит злая жена своему ленивому мужу:
   - Надо зелье добыть, Эр-сяо сгубить - не придется тогда делить хозяйство!
   Ленивый брат о ту пору на кане дремал. Отвечает он жене, еле языком ворочает:
   - Ладно!
   Настряпала злая невестка пельменей, из белой муки и из черной. В белые отравы положила, младшего брата потчевать собралась. А черные себе да мужу оставила.
   Пасет Эр-сяо буренку на берегу реки, уж полдень наступил. Наелась буренка, живот раздулся. Да еще Эр-сяо полную корзину травы нарезал, домой снести.
   И говорит мальчик буренке:
   - Пойдем, буренушка, домой. Полдень на дворе, солнце огнем жжет.
   Стоит буренка, не шелохнется, а у самой слезы из глаз капают.
   Подивился мальчик, спрашивает:
   - Ты что, буренушка, не наелась, не напилась?
   Открыла буренка рот и заговорила человечьим голосом:
   - Добрый мальчик! Воротишься домой, ешь пельмени черные, не ешь белые.
   Не понял Эр-сяо толком, в чем дело. Воротился домой, а злая невестка улыбается, говорит ласково:
   - Ты, братец, корову пас, траву косил - видать, притомился. Я для тебя белых пельменей настряпала. Ешь поскорее!
   Отвечает ей Эр-сяо:
   - Оставь-ка, невестка, белые пельмени себе да старшему брату, а мне и черные хороши!
   Сказал так, придвинул к себе пельмени из черной муки и давай есть. Невестка рядом стоит, глаза выпучила. Дождалась, пока Эр-сяо уйдет, взяла белые пельмени, выбросила и опять недоброе замыслила. «Ладно! - думает. - Хочешь черные пельмени есть, так я тебе и в черные отравы наложу». Так она и сделала. Наделала на другой день черных пельменей, отравы в них положила, а белые себе да мужу оставила полакомиться.
   Пасет Эр-сяо буренку на склоне горы, уже полдень наступил. Наелась буренка, аж живот раздулся, да еще Эр-сяо полную корзину травы нарезал, домой снести.
   Говорит мальчик буренке:
   - Пойдем, буренушка, домой! Полдень на дворе, солнце огнем жжет.
   Стоит буренка, не шелохнется, а у самой слезы из глаз капают.
   Подивился мальчик, спрашивает:
   - Ты что, буренушка, не наелась, не напилась?
   Открыла тут буренушка рот и заговорила человечьим голосом:
   - Добрый мальчик! Воротишься домой - ешь пельмени белые, не ешь черные.
   На сей раз смекнул Эр-сяо, в чем дело. Воротился домой, а злая невестка улыбается, говорит ласково:
   - Ты, братец, корову пас, притомился. Говорил ты вчера, что по вкусу тебе черные пельмени, вот я для тебя черненьких и настряпала. Ешь поскорее!
   А Эр-сяо бровью не повел, глазом не моргнул, отвечает:
   - Невестушка, как отец умер, вы с братцем все белые пельмени едите, дай-ка нынче мне полакомиться!
   Сказал так и принялся белые пельмени есть. Невестка рядом стоит, злость ее разбирает. Вчера хотела мальчика загубить, нынче пробовала - никак не выходит. Задумала она тогда по-другому извести Эр-сяо и говорит своему ленивому мужу:
   - Скоро зима, снег выпадет, негде корову пасти, чего зря Эр-сяо кормить? Давай делиться. Эр-сяо дадим ток с маленьким амбаром да два му тощей землицы. Нам - корова, на которой пахать можно, ему - большой рыжий пес. Нам - курица-несушка, ему - большой петух. Нам - целый плуг да крепкий хомут, ему - сломанный плуг да негодный хомут.
   Зевнул ленивый старший брат, согласился: «Ладно, мол!»
   Так и разделились, младшего брата даже слушать не стали. Пришла зима. Эр-сяо в горы ходит, траву да хворост собирает, петух ему помогает, зернышки подбирает, пес ветки носит. Раскормил Эр-сяо петуха, раскормил собаку. А ленивый старший брат до самого вечера коровий хлев не запрет, сена не подбавит. Холодно буренушке, голодно, отощала она - сухая хворостина тонкая. Глянет на нее Эр-сяо - сердце защемит от жалости.
   Пришла весна, самое время пахать. Закручинился мальчик. Увидал рыжий пес, что хозяин его печальный ходит, залаял:
   - Ван-ван-ван! Меня запряги - за корову сойду! Ван-ван-ван! Меня запряги - за корову сойду!
   Увидал большой петух, что хозяин его печальный ходит, закричал:
   - Гуа-гу-гу, я пахать могу! Запряги меня! Гуа-гу-гу, я пахать могу! Запряги меня!
   Запряг Эр-сяо рыжего пса, запряг большого петуха, пошел поле пахать. Машет петух крыльями, тащит плуг, старается. Машет пес хвостом, тащит плуг, надрывается. Эр-сяо сзади идет, плуг держит. Так и режет плуг сырую глину, так и режет.
   Вскорости Эр-сяо всю землю перепахал. Узнала про то злая невестка, опять недоброе замыслила, говорит своему ленивому мужу:
   - Совсем немощной стала наша корова, телегу тащить не может. Сходи-ка к Эр-сяо, возьми рыжего пса да большого петуха, может, на них возить будем?
   Обрадовался старший брат и думает: «Старую корову впряжешь, не подтолкнешь - не поедешь! Рыжего пса да большого петуха займешь, в телегу впряжешь, они повезут, а сам отдохнешь!» Чуть не бегом помчался старший брат к младшему. Прибежал и говорит:
   - Немощной стала наша корова, телегу тащить не может, одолжи-ка мне твоего пса да петуха, может, они потащут?
   Молчит Эр-сяо, будто и не видит старшего брата. Распрямился тогда старший брат, разогнул свою ленивую спину и говорит:
   - Не дашь, ворочусь домой, уморю старую корову до смерти.
   Пожалел Эр-сяо буренку, дал старшему брату пса да петуха. Запряг их лентяй, полнехоньку телегу навоза навалил, стегнул кнутом и приговаривает:
   - Ну-ка приналягте, старшему брату послужите!
   Сам телегу не толкает, только вид делает, того и гляди, на спину опрокинется, досадно ему, что петух да пес его самого не везут. Немного прошло времени, уморились петух да пес, потом изошли, еле тащатся, а лентяй знай кнутом их стегает. Рассердились горемыки, остановились, идти не хотят. Бил их лентяй, бил, так и забил до смерти. Сам устал, воротился домой, залез на кан и заснул.
   Пришел младший брат с поля, про обед и не думает, сразу к старшему брату подался.
   Увидел во дворе злую невестку и спрашивает:
   - Где мой рыжий пес да большой петух? Я их домой уведу покормить!
   Махнула невестка рукой и говорит:
   - Ох, и не вспоминай лучше, забил пса да петуха твой старший брат, лежат они на дороге.
   Услыхал это Эр-сяо, зашлось у него сердце, к дороге побежал. Смотрит - лежит на дороге большой рыжий пес, рядом петух валяется. И злость взяла Эр-сяо, и горько ему. Плакал, плакал, после взял на руки петуха и пса, к себе прижал, понес домой. Закопал он их на току перед хижиной. Как воротится с поля, тотчас бежит на могилку поглядеть. Прошло несколько дней, и вырос на могилке вяз, листочки нежные, светло-зелененькие, блестят - каменья драгоценные сверкают. Каждый день его Эр-сяо поливает. Вырос за год вяз выше самого Эр-сяо. Макушка густая, лист к листу, ну, прямо зонт зеленый. Пришла весна, на вязе почки появились - круглые монетки. Поднимет юноша голову, любуется. Вдруг ненароком ствол рукой тряхнул. Ша-ша-ша - зашелестело, зашумело, почки с дерева дождем посыпались. Нагнулся Эр-сяо, поднять хотел, смотрит - глазам своим не верит: и не почки это вовсе - монеты золотые да серебряные так и сверкают, так и переливаются. Собрал их Эр-сяо, купил бурую корову, С той поры еще прилежней трудиться стал.