Сая Казис Казисович
Сизифов камень

   Казис Казисович САЯ
   СИЗИФОВ КАМЕНЬ
   Рассказ
   Перевод с литовского Екатерины Йонайте
   После того, как Гефест по приказу Зевса приковал к скале своего друга Прометея, олимпийский кузнец поклялся никогда больше не быть пособником в делах кровожадного отца, если тому вздумается снова покарать кого-нибудь или сделать жертвой изощренной мести. Весь свой разум и дарования Гефест решил посвятить единственно добру и красоте. Поэтому ему больше по нраву было ковать латы и щиты, чем заострять кинжалы и мечи. А желая ублажить тех, кто сильнее его, он с особым рвением мастерил им роскошные кресла, ложа и радовался, что не нужно ковать цепи для их личных врагов.
   Однажды боги, засидевшись во время пиршества за столом, стали с раздражением рассказывать друг другу о правителе Коринфа Сизифе. Оказывается, он не раз гостил на Олимпе, кутил в компании богов, а потом, как выяснилось, говорил людям, что владыки мира погрязли в чванстве, тупости и разврате... Под конец он так обнаглел, что в своем дворце коварно заковал в кандалы бога смерти Таната и вот уже сколько лет подряд держит его в подземелье. Хорошо еще, Гермес обнаружил его, а иначе Сизиф и остальные люди сделались бы, подобно богам, бессмертными.
   И вот теперь уязвленные обитатели Олимпа ломали головы над тем, как проучить наглеца, чтобы другим неповадно было. Нечего злоупотреблять благосклонностью богов, пусть знают свое место и не ершатся против заведенного раз и навсегда порядка.
   Тяжко было слышать богам про уловки Сизифа - ведь у них-то самих успели отяжелеть не только животы, но и головы, которые решительно отказывались придумать для проныры наказание похитрее.
   И тут колченогий Гефест, чье уродство не раз бывало причиной громового хохота олимпийцев, решил еще раз напомнить богам, что не только увечные ноги да вымазанные в саже руки отличают его от остальных. Кузнец положил на стол пустое яйцо и попытался укрепить на остром его конце горошину.
   - Это и будет карой для пройдохи, - сказал он Зевсу и его свите. - Вот это каменная гора, - показал Гефест на скорлупу, - а это валун, - и он взял в руки горошину, - который Сизиф должен будет вкатить на вершину и оставить там...
   Наградой Гефесту были одобрительные возгласы всех членов Зевсова семейства, благосклонные улыбки граций.
   Поначалу Сизиф подумал, что определенное ему наказание невыполнимо лишь потому, что камень, который он должен вкатить на вершину горы, чудовищно тяжел. Он едва мог сдвинуть валун с места, а ведь его нужно было затащить на отвесный склон!
   Толпа зевак потешалась над его бессилием, жидкими мускулами, все наперебой лезли с оскорбительными советами... И лишь один длиннобородый мудрец сочувственно кричал про какой-то лом и даже начертил что-то на земле. Когда Сизиф уловил мысль старика и стал озираться в поисках дубинки или кола, эринии строго заметили, что ему запрещено пользоваться предметами или помощью со стороны.
   Много дней пришлось попотеть Сизифу, чтобы раскачать валун, сдвинуть его с места - вперед-назад, вперед-назад, - пока наконец он не перевернул его и не увидел скрытую под землей сторону. Правда, она ничем не отличалась от наземной, разве только не была залита его потом и истерта до блеска ладонями. И все же это была первая и значительная победа. Мускулы Сизифа заметно окрепли, - значит, дальше дело пойдет... Оживился разум, появились проблески надежды, что рано или поздно он вкатит этот проклятый камень на самую верхушку.
   "Самое главное, - радовался Сизиф, - что камень, можно сказать, уже катится. Я же не буду толкать его прямиком в гору, а потихоньку-полегоньку покачу по спирали. Со временем, ясное дело, придумаю что-нибудь получше, а сейчас главное - не терять надежду и не раскисать, на радость мстительным богам".
   Невероятно трудно было достичь цели, но важно, что Сизиф твердо наметил ее, и это скрашивало наполненные изнурительным трудом дни. Так проходили недели, месяцы... Казалось, вот-вот настанет конец его мучениям, и пусть невыносима жара, пусть пот заливает глаза, но еще час-другой остервенелого единоборства с валуном - и тогда все!..
   Но увы! Вот когда Сизифу открылась вся мерзость замысла богов: гранитная вершина горы была сглажена, напоминая конец яйца, и круглый валун, с грохотом сотрясая землю, покатился вниз. Прогремел, словно Зевс на колеснице промчался или будто разом разразилось демоническим хохотом все семейство богов.
   Если бы в царстве Гадеса зияла бездонная пропасть, Сизиф не раздумывая кинулся бы туда, покуда разум еще не покинул его и пока он с рыданиями не стал молить богов о пощаде. Спускаясь с горы, он увидел возле камня толпу. Некоторые с ехидным смешком тыкали пальцем в этого простака, который надеялся когда-нибудь освободиться... Их радовала мысль, что отныне Сизифу придется бесчисленное множество раз карабкаться в гору, зато они смогут полюбоваться, как валун с шумом и грохотом несется вниз...
   Сизиф решил не подавать виду, что удручен таким завершением своих усилий. С высоко поднятой головой шагал он вниз с горы, и многим бросилось в глаза, что перед ними далеко не тот немощный, жалкий старец, каким он был когда-то. Сизиф возвращался к своему валуну, как атлет подходит к раненному им зверю, который ему уже не страшен.
   Между тем Сизиф сокрушался про себя, что не успел наверху хорошенько ощупать все вокруг, - вдруг все же возможно установить на вершине горы камень? Ведь когда-то казалось, что и сама глыба не поддастся...
   И вот он снова покатил наверх валун. На этот раз Сизиф приглядывался к каждой пяди склона. Обреченный уже не сомневался, что камень скатится с горы назад, но тешил себя мыслью: зато ему удастся справиться с другой, пусть не столь важной задачей - тщательно исследовать вершину горы.
   Второе многотрудное путешествие и обзор горы лишь еще раз подтвердили бессмысленность его усилий и едва не загасили в душе мученика искру надежды. Наступил самый трудный момент - подвергнутый божьей каре Сизиф, который снова и снова закатывал на гору камень, отчаялся когда-нибудь избавиться от своего ярма. Но Сизиф упорно не давал померкнуть последней надежде, он не утратил зоркости и все ждал, сам не зная чего. Однако от взора его не укрывалась ни одна мелочь, будь то островок мха среди камней, или осколок камня.
   У подножья горы по-прежнему собирались любопытные, которым не терпелось поглядеть на несущийся с горы камень и на выражение лица спускающегося вниз Сизифа... Среди зевак Сизиф приметил юную девушку с длинными волосами цвета спелой пшеницы. Все чаще в мыслях он возвращался к ней, вспомнил, что девушка едва ли не единственная из всех смотрела на него долгим, исполненным сочувствия и искреннего уважения взглядом, - казалось, она жаждет облегчить его мука.
   Ни на миг не мог оторваться от камня Сизиф и поэтому, когда он с громким пыхтением и болезненным стоном катил валун, придерживая его не только руками, но и грудью, щекой, упираясь в него лбом или плечом, то лишь вскользь воскрешал в памяти лицо незнакомки и мечтал: скорей бы камень понесся вниз, и тогда Сизиф, воспользовавшись передышкой, не спеша спустится следом, беспрепятственно думая по дороге лишь о ней. У подножья горы Сизиф наверняка вновь увидит девушку и непременно заговорит с ней. Узнает ее имя, похвалит длинные, по пояс, волосы.
   Покраснев, та назвала свое имя: Меда... Сизиф прикоснулся к ее дивным волосам и почувствовал, как огрубели его руки - потрескавшиеся, покрытые волдырями, с обломанными ногтями.
   - Чем я могу тебе помочь? - тихо спросила Меда.
   - А ты и так помогаешь, - ответил Сизиф и вернулся к камню, не дожидаясь, пока эринии бичами станут подгонять его.
   Спустившись в очередной раз с горы, Сизиф с удивлением заметил, что Меда лишилась своих длинных волос. Издали она походила на мальчишку. Узнав ее все-таки по зеленым задорным глазам, Сизиф крикнул:
   - Меда! Где же твои волосы?
   - Отрастут... - весело ответила Меда и быстрым движением сунула в руку Сизифу какую-то вещь.
   Оказывается, Меда, для того чтобы руки его поскорее зажили и чтобы в другой раз он нежнее погладил ее по голове, спряла ему из своих волос на редкость прочную пряжу и связала рукавицы цвета спелой пшеницы.
   Сизиф был почти счастлив. Даже камень под руками в Мединых рукавицах казался не таким тяжелым, он легче поддавался Сизифу, и дорога в гору представлялась короче.
   Но, пожалуй, больше пленника радовалась своей выдумке Меда. Девушка велела Сизифу не жалеть рукавицы - как только волосы отрастут, она свяжет ему новые.
   Но увы, рукавицы износились раньше, чем успели отрасти волосы. Сизиф, который на какое-то время воспрянул духом, снова стал придумывать различные уловки: все прикидывал, как укрепить валун на вершине. И он решил не выбрасывать эти дырявые рукавицы, а чтобы они не расползлись окончательно, нес их на гору в зубах, словно пес добычу.
   Когда Сизиф очутился с камнем наверху, он осторожненько подсунул под валун одну рукавицу, затем другую... Для равновесия чуть пододвинул глыбу, поправил рукавицы... затаив дыхание, отошел в сторону, а камень... Камень продолжал лежать на вершине горы! Он напоминал горошину на верхушке яйца... Победа!
   Ликующий Сизиф стал спускаться в долину, где о его триумфе уже знали. Сбежавшиеся отовсюду люди весело что-то выкрикивали, размахивали руками, а эринии позволили желающим взобраться на гору, чтобы скорее поздравить победителя.
   Однако Сизиф не забыл, как те же люди измывались над ним в трудную пору его жизни, вспомнил, как советовали они закатить камень животом, языком и еще кое-чем... Сизиф почувствовал потребность удалиться от них, наедине окунуться в нахлынувшие на него волны радости и смыть заодно грязные издевательства, разбитость во всех членах, утопить брюзгливое понукание эриний: - "Живее, Сизиф, живее..." Так он и сделал: свернул в сторонку и, продолжая восхищенно следить глазами за камнем на вершине, стал спускаться по другому откосу, с другой стороны горы.
   Сизиф шел и думал, что уж теперь-то Зевс сдержит свое слово и разрешит ему отправиться на благословенные Елисейские поля, где над ним не будут тяготеть никакие заботы, где он сможет вечно наслаждаться тем, что с радостью делал на земле.
   И тут он вспомнил о Меде... Ведь она так ждала Сизифа и уж наверняка радостно помчалась вместе с остальными на гору, чтобы встретить его, броситься к нему в объятия...
   Сизиф замедлил шаг, - может, и впрямь следует вернуться и поблагодарить девушку? - но тут черная тень заслонила солнце. Это бог смерти Танат, взмахивая огромными крылами, спешил взглянуть на работу Сизифа. От колебания воздуха камень шевельнулся и снова с ужасающим грохотом ринулся вниз, распугивая собравшуюся там толпу. Сизиф сник, опустился на землю и заплакал. И лишь когда свирепые эринии показались из-за горы, он поднялся и понуро поплелся к валуну.
   Люди сгрудились в сторонке и молча глядели на обреченного. Среди них скорее всего находилась и Меда, но Сизиф не осмелился поднять голову и вглядеться в толпу. Хотелось поскорее откатить этот проклятый камень, ибо чем дальше он удалялся от свидетелей горького поражения, тем, казалось, меньше становилось его отчаяние, его позор - в минуту своего мнимого триумфа забыть о Меде! И сам камень стал ему теперь мил - он был просто необходим ему как своего рода орудие искупления вины, которое могло бы облегчить душу.
   "Пожалуй, оно и к лучшему, что люди редко чувствуют себя счастливыми и слишком довольными, - скорбно размышлял Сизиф. - От счастья человек склонен терять голову и поэтому забывает об окружающих. При всем своем желании он уже не способен понять страждущих. Окажись таких счастливцев половина, остальным от обиды жить не захочется".
   С сожалением вспомнил Сизиф, как далек он был от этих мыслей во время своего правления в Коринфе, - видно, многим владыка запомнился грубым, бесчувственным и несправедливым. Выходит, столь бессмысленный на первый взгляд, труд Сизифа все же не лишен смысла, коль скоро помогает ему постигать нечто новое для себя. А может, вообще не бывает труда, который никогда и никому не приносит пользы, работы, лишенной смысла?
   Но эти мысли быстро улетучивались, подобно каплям пота, которыми он орошал свою тяжелую ношу, а уставшие члены просили, молили о том, чтобы Сизифа осенили иные мысли, новые идеи. Пусть наивные, обманчивые, но чтобы они обещали конец его мукам, освобождение или хотя бы малейшую перемену, передышку...
   И такая надежда вскоре появилась. На глаза Сизифу попался обломок скалы, отбитый валуном, и бывший правитель обрадованно сунул его в рот. Камень за долгое время успел пообтесать откосы, и теперь там валялось немало таких осколков. По дороге наверх Сизиф подбирал их и оставлял на отшлифованной гранитной вершине.
   Настал день, когда осколки могли уже удержать валун на месте, но Сизиф сам сталкивал его вниз - хотел, чтобы победа его была подлинной и окончательной. Он так наловчился, что замечал мельчайшие крупицы гравия. Послюнявив палец, подбирал их и оправлял в рот, а наверху выплевывал. Так укреплялась подпора, которой предстояло удержать камень.
   Спустившись однажды вниз, Сизиф вновь увидел Меду. Волосы ее снова доходили до пояса, а подернутые грустью глаза словно вопрошали, не желает ли он, чтобы Меда снова обрезала свои волосы и подарила ему рукавицы... Сизиф, улыбнувшись, покачал головой - хотел сказать девушке, что он, может статься, в последний раз взбирается со своей ношей на гору, - но сдержался. Или просто побоялся, как бы его не подслушали и не сорвали задуманное им.
   Камень, подпертый осколками скалы, удерживался на вершине гораздо прочнее, чем с помощью Мединых рукавичек, но это не радовало Сизифа, как прежде. Его триумф не был таким неожиданным и случайным, казалось, каждый камешек, побывавший во рту у Сизифа, уже отдал ему сладкий нектар победы.
   К тому же Сизиф уже научился спокойно переносить и удачу, и неудачу. Вместо того чтобы по-детски радоваться успеху, он принялся обдумывать, что предпринять, если валун снова скатится с горы. Вот почему на вопрос Меды, отчего он так невесел, Сизиф ответил, что постоянно перекатывает этот валун в своих мыслях: все придумывает, как бы укрепить его, словно горошину на верхушке яйца.
   Время шло, боги почему-то мешкали, и Сизиф от безделья даже принялся вновь подумывать о прежнем занятии. Он признался Меде, что порой борется с соблазном взобраться на гору, столкнуть оттуда камень и начать все сначала... Правда, при одном условии - чтобы злые эринии не караулили его внизу со своими бичами, не понукали визгливыми голосами, словно осла или вола, - словом, чтобы Сизиф знал, что трудится не по принуждению...
   Как-то утром, после землетрясения, Сизиф обнаружил, что его камень снова лежит под горой. Однако эриний поблизости не было, и никто не гнал его на работу. Осмотрев со всех сторон валун, Сизиф заметил, что он уже далеко не такой отполированный и гладкий, каким был когда-то. От едкого Сизифова пота он стал шершавым, и Сизиф подумал, что со временем этот неодолимый камень все равно растрескается, искрошится от частого трения о землю и в конце концов его можно будет без труда укрепить на вершине.
   И, вновь поливая потом камень, Сизиф с трудом взбирался в гору. И вдруг он вспомнил, что во время затянувшегося отдыха почему-то ни разу не предался мечтам о благословенных Елисейских полях...
   1973