Сазанович Елена Ивановна. «Я слушаю, Лина…»

   – Я все прекрасно понимаю, Олег! Все! И знаю даже больше, чем ты думаешь. Я их сегодня видела…
   – Ты была там! – он не на шутку испугался.
   – Это мой долг. Я же веду расследование, насколько ты помнишь. И мне было просто необходимо встретиться с так называемыми друзьями подозреваемого. Но почему ты так испугался? Не отвечай. Я сама отвечу. Ты просто попытался теперь взглянуть на них моими глазами. Думаю, тебе это удалось. Если они вовремя не остановятся – это будут конченные люди, Олег.
   – Ты хочешь сказать, что и я – конченный человек.
   Я отрицательно покачала головой.
   – Нет, я это не хочу сказать. Я, побывав там, поняла, что ты лучше.
   – Вряд ли, Лина. Когда ты первый раз пришла туда. Ну, с прокурором. За его дочкой. Ты тоже не считала, что я лучше других. Ты меня так же презирала. И ненавидела. Просто ты на нас как-то смотришь… Как на сборище… или сброд. Словно мы не конкретные люди. Словно каждый из нас не имеет своего лица. И когда ты узнала меня одного, ты стала думать по-другому. Может быть, если бы ты каждого попыталась узнать в отдельности, рассмотреть каждого…
   – Странно, – не ответила я на его слова. Потому что меня поразило другое. – Странно. Ты был там тогда. Значит, ты знал, что я следователь.
   – Нет, что ты! Ты вспомни, как было темно в подвале. К тому же я так испугался. Я не мог запомнить твоего лица! И когда случайно забрел сюда, на окраину города. Когда увидел тебя. Я, конечно, не узнал тебя, Лина. Уже потом… Потом я понял, вычислил, что это была именно ты… Скажи, Лина, – он как-то неловко откашлялся. – А они ничего не говорили тебе?
   – А что они должны были сказать? Ну же! Отвечай! Что?
   Он опустил взгляд. И пожал плечами.
   – Да так, ничего. Просто всегда интересно знать, что думают о тебе товарищи. Что они могут наговорить от страха.
   – Не знаю, от страха ли. Но они наговорили только хорошее.
   Он облегченно вздохнул. И улыбнулся.
   – Вот видишь, Лина. Они не такие уж плохие ребята.
   – Но это был еще не настоящий страх. Я бы посмотрела на них на допросе.
   – Ты думаешь дойдет до этого? – он вновь перепугался.
   – Дойти дело может до чего угодно. Мы не застрахованы от неожиданностей. Но пока нам бояться нечего.
   Он посмотрел на меня преданным детским взглядом. И от неловкости закусил губу.
   – Хочешь я стану твоим другом, Лина?
   И мне в этот миг захотелось расплакаться. Глядя на его взъерошенные волосы. На его перебитый нос. На потрепанный вид.
   – Хочешь я стану твоим другом, Лина?
   Сколько раз я не щадила таких, как он. Разговаривала с ними сквозь зубы. Свысока. И мою грудь переполняла ярость. Сколько раз таких, как он, я безжалостно, без сожаления отправляла за решетку. И меня ни разу! Никогда! Не мучила совесть. И мне вдруг в голову пришла страшная мысль. Господи, а вдруг это я? Господи, а вдруг это я, это я виновата в разрыве с Филиппом. Ведь я никогда не хотела понять эту златокудрую девочку с синими глазами. И никогда – простить. И Малыш, возможно, прав. Я не видела ее, как конкретную личность. Как человека, у которого свои чувства, сомнения, свои страхи и неудовлетворенность жизнью. Я видела только ее мир. Злобный, пустой. И отвергала его. И ненавидела. Но никогда не искала ответ, почему она выбрала именно его.
   Слезы навернулись на мои глаза. И я приблизилась к окну. Чтобы он не заметил моих слез. Сегодня я впервые попыталась понять дочь Филиппа. И мысленно попросила у нее прощения. Может быть, я заслужу этого прощения. Если попытаюсь спасти хотя бы жизнь ее друга.
   – Иди, Малыш.
   – Так я почитаю, Лина?
   – Ах, да! Конечно, конечно. Иди, Малыш.
 
   В этот вечер мне захотелось приготовить праздничный ужин. В этот вечер мне захотелось бенгальских огней. Конфетти. В этот вечер мне захотелось праздника. И я вспомнила, что сегодня – Рождество. Я никогда раньше не любила праздники. И умышленно про них забывала. Все знали об этом. И никто при мне даже и не пытался намекать на предпраздничные хлопоты. При малейших намеках я сразу же махала руками. И строго прерывала: «Только не об этом.» В каждый праздник я укладывалась спать пораньше. Не включала телевизор. Отключала телефон. И спокойно просыпала праздник. И торопила утро. Чтобы вновь увидеть мир в его будничном платье. И эта неприязнь к праздникам не была вызвана моим одиночеством. Она родилась со мной. Она стала моим родимым пятном. Это непреодолимое желание заткнуть уши, слыша какой-либо шум. Закрыть глаза, видя какую-либо суету.
   И сегодня впервые в жизни мне захотелось праздника. Захотелось бенгальских огней. И разноцветного конфетти. Я вытащила из кладовки искусственную елку. И тщательно стерла с нее пыль, накопившуюся за долгие годы. И впервые за долгие годы мне захотелось предпраздничной суеты. И я вдохновенно принялась готовить праздничный ужин.
   Малыш, видимо, и не собирался появляться из своей комнаты. И я решила, что книжки не произвели на него должного впечатления. И повышать свой кругозор он так и не захотел. Скорее всего, они нагнали на Малыша крепкий сон. Но это меня уже мало волновало. Мои волнения были направлены на поиски праздничного наряда. Я перерыла шкаф сверху донизу. И наконец вытащила свадебное платье. Это то, что надо! Сразу же решила я.
   Оно было довольно простенькое. Но главное – открывало колени. И нисколечки не прикрывало плечи. Когда мой бывший муж увидел меня в нем. Он причмокнул языком и сказал:
   – Класс, Лина! Я не ошибся в выборе.
   И для убедительности продекламировал свой новый стишок. Почему-то про высокую женскую грудь, хотя на таковую в этом наряде у меня не было и намека.
   – Я не ошибся в своем выборе, Лина! – повторил он. И поправил свою «бабочку».
   У меня тогда промелькнула мысль, что в выборе ошиблась я. Что ж. Мысль моя оказалась правильной.
   И вот теперь. Спустя десять лет я вновь натянула на себя это платье. И сразу же закурила, видимо, от неловкости. И пустила дым в зеркало. И утонула в дыму. И услышала резкий звонок в дверь.
   От неожиданности моя сигарета выскользнула из рук. И я торопливо стала стягивать наряд. Но тут же раздумала. И, махнув рукой, направилась к двери.
   На пороге стоял сияющий Даник, весь с ног до головы облепленный снегом.
   – Какая мерзость на улице, – с порога заорал он. – Все тает, тает, тает. Я еще не растаял, Лина?
   – Нет, Даник. Ты, как всегда, цел и невредим, – и нотка сожаления едва проскользнула в моем голосе. Даник ввалился в мой дом, оставив мокрые грязные следы в прихожей.
   Я включила свет. И он безжалостно осветил меня с ног до головы. Даник присвистнул от удивления. И засуетился, слегка прикасаясь к моим плечам.
   – Ну и ну! – вновь причмокнул он, раздеваясь на ходу. И бросая свои вещи где попало. – Ай да старуха! А говорила, что терпеть не можешь праздников.
   – Терпеть не могу, – упрямо повторила я.
   – Ага! Ну, да. Конечно. И что в них хорошего?
   И он помчался в мою комнату без приглашения. И застыл на месте, увидев мой праздничный стол. И два хрустальных фужера, вызывающе красующихся посередине.
   – Праздник для двоих, да, Лина? Ну, безусловно, я не этот… Второй…
   – Увы, Даник, – и я развела руками.
   – А у тебя телефон не работал. Ну, думаю, заскочу по пути.
   – А я и не знала, что этот путь лежит через окраину города, – рассмеялась я.
   Даник бухнулся в кресло. И бесцеремонно наполнил бокалы.
   – Извини, старик. Нужно согреться.
   Мы чокнулись бокалами.
   – За тебя, – хитро подмигнул он.
   – И за тебя, – не менее хитро подмигнула я ему в ответ.
   – И за наше общее дело.
   Это было слишком. И я перевела взгляд за окно. И молча выпила. И надо было мне столько еды наготовить, злилась я на себя. Наблюдая, как Даник набросился на мое угощение. Так он до утра не уйдет. Вдруг Даник с поддельным испугом оглянулся вокруг.
   – А он случайно меня не пришьет?
   – Кто? – насторожилась я.
   – Ну, этот… Твой…
   Я рассмеялась.
   – Разве что вышвырнет.
   – Ты не слишком любезна, Лина. Намекаешь, чтобы изчез?
   Ну, конечно, намекаю, идиот! Если это можно назвать намеком.
   – А он что – опаздывает? – не унимался Даник.
   – Он всегда опаздывает. У него много дел.
   – Ага. – Даник начал принюхиваться, словно гончая собака. – А у тебя пахнет мужчиной, Лина.
   Я нахмурилась.
   – А я всегда думала, что ты интересуешься исключительно женщинами.
   Даник захохотал. Хлопнул себя по коленям. И вскочил с места.
   – Ах, если бы ты знала, как они мне все надоели! И почему в меня влюбляются смазливые девчонки. Ты не знаешь, старуха? И тупые – тупые. Я слово ляпну – они хихихают. Что я им – клоун?
   Я махнула рукой.
   – Ах, успокойся, Даник. Ты от них сам торчишь.
   Даник перехватил мою руку. И сказал с присущей ему серьезностью.
   – Они только хихикать умеют. И больше ни на что не способны. Я давно подозревал, что есть другие… Скрытные, неторопливые, немногословные… Они способны на многое. В них есть тайна, Лина…
   Я резко отдернула руку.
   Даник поднял руки вверх.
   – Все. Забыто, старуха. Я, если честно, с такими, как ты, и вести себя не умею. К тому же – меня ждет… – Даник торопливо посмотрел на часы. – О! Кажется, я опаздываю. И к тому же – по-свински. Ну, ничего. Моя девочка еще подождет. Успеет еще за ночь нахихикаться.
   – Успеет, Даник. В твоих способностях я не сомневаюсь.
   Даник выпил. Закурил.
   – В общим, я по делу, Лина.
   Я удивленно подняла брови.
   – Кое-кто в обиде, что ты мало внимания уделяешь делу. Ну, теперь-то я понял.
   – Что ты понял? – резко прервала я его.
   – Ну, что ты втрескалась по уши. Это естественно. Теперь тебе наплевать на какое-то дело. Теперь ты ради мужика любое дело можешь предать.
   Я не выдержала. И вскочила с места.
   – Что ты говоришь! Ты с ума сошел, Даник!
   Даник никак не ожидал от меня такой бурной реакции.
   – Ты что? Это твои слова. Ты сама не раз повторяла, что влюбленной бабе никогда не следует доверять. Ну, вот… В общем, я пришел предложить, чтобы ты продолжила свой отпуск.
   Я некоторое время обдумывала слова Даника. Наконец приподняла голову. И пристально посмотрела ему в глаза.
   – Нет, Даник. Мы будем вести это дело вместе. И никакая любовь не сможет нам помешать. Ты же меня знаешь, Даник, – решительно сказала я.
   – Годится, старик! Значит, по рукам? – И мы хлопнули ладонью об ладонь.
   Даник встал.
   – Да, кстати, – словно вспомнил он. – Нам чертовски с тобой повезло.
   – Ты о чем?
   – Это парень на все сто процентов – в городе. Теперь мы точно его словим.
   – Что значат сто процентов? – Голос мой предательски дрогнул.
   – А то значит, старуха, что он никак не мог выехать прошлой ночью. Ты видела, что творилось на улице? Все замело. Ни одна машина не могла выехать их города. И, к счастью, ни один поезд не ходил в то время. А ко времени отправки поездов его физиономия была знакома уже каждому проводнику. Вот так, старуха. Есть на свете Бог! – И он поднял палец вверх. – Погодка была как по заказу. И чтобы в один день все растаяло! Уму непостижимо! В общем, не повезло этому подонку, Лина. Не повезло.
   Мои губы побелели. И слабость растеклась по моему телу. И мое тело растекалось, становилось ватным, мягким.
   Даник изо всей силы ударил меня по плечу.
   – Так что мы его быстро накроем. Не переживай. Плевое дело. Городишко-то маленький. Мне лично каждая щель здесь знакома. А у тебя, Лина, нюх, как у гончей. Разве не так? – Он с удовольствием повторил слова Филиппа.
   Да, в этой конторе даже слова нельзя сказать. Все разносится в секунду.
   Я торопливо проводила его до двери. Он все больше и больше меня раздражал. Своей пронырливостью. Догадливостью. Чутьем.
   – И в кого ты такой шустрый, Даник? – не выдержала я.
   – Моя мама когда-то по уши была влюблена в газетчика.
   – До завтра, Даник, – не ответила я на его шутку.
   В дверях он приостановился.
   – И все-таки у тебя пахнет мужчиной, Лина. И зачем ты его только скрываешь? Поверь, в нашем возрасте девственность не украшает, – хохотнул он.
   Я захлопнула изо всей силы за ним дверь. Вечер был испорчен. Малыш, видимо, по-прежнему спал. Что ж. Его детскому сну можно только позавидовать. Я приоткрыла дверь его комнаты. И присвистнула от неожиданности.
   – Ну и ну! – выдохнула я.
   Малыш лежал на кровати, забросив ногу на ногу. И совсем не замечал меня. Его руки жадно вцепились в какую-то толстенную книжку. И его взгляд бегал по строчкам.
   – Эй, – позвала я его. – Эй, Малы-ы-ыш.
   Он вздрогнул. И с трудом оторвал взгляд от книги.
   – А, Лина… – задумчиво протянул он. А его мысли были еще далеко-далеко. Среди придуманных героев, придуманной природы, придуманных чувств.
   – Ты умеешь читать, Малыш? – улыбнулась я. – А я и не знала.
   – Пока я здесь… Я хочу успеть как можно больше. В конце концов мне ничего другого не остается, – грустно улыбнулся он. – Ведь ты мне даже пить не разрешаешь.
   – Напиваться, – поправила я его. – А сейчас мы с тобой выпьем. Тем более – есть повод.
   Он поднял на меня удивленный взгляд.
   – За Рождество, Малыш. Ну, идем?
 
   Мы сидели вдвоем за праздничным столом. При слабом мерцании елочных огней. И хлопья мокрого снега прилипали к окну. И тут же таяли, оставляя на оконном стекле поток несвоевременных слез.
   – Как красиво. Правда, Малыш?
   – И вкусно. А по тебе не скажешь, что ты хорошая хозяйка.
   – А что по мне скажешь?
   Он дурашливо наморщил лоб.
   – Ну… честно говоря… Когда я впервые тебя увидел… Я подумал, что ты… Ну… Ты…
   – Старая дева? – расхохоталась я. Хотя это мне было не приятно. – Ну, признайся, Малыш. К тому же – черствая и сухая. Да, Малыш?
   – Я рад, что ты к этому относишься с улыбкой. А твой костюм меня вообще добил. А теперь, – он с восхищением оглядел мое открытое платье, – а теперь передо мной совсем другая женщина.
   От выпитого коньяка мои глаза заблестели. И румянец выступил на моем бледном лице. Мне вдруг захотелось стать развязной. Забросить ногу на ногу. Обнажив колени. Мне стало легче дышать. И проблемы как-то незаметно, неслышно стали отступать на задний план. Но Малыш по-прежнему чувствовал себя неуютно. И по-прежнему видел эту границу. Разделяющую нас. Лишавшую нас шанса хотя бы сегодня. В этот рождественский вечер. Друг друга понять.
   – Кто к тебе приходил, Лина?
   – Да так, – неопределенно ответила я. Мне не хотелось расстраивать Малыша. Мне хотелось оградить его от волнений, страха. И я почувствовала, как в мое сердце робко и несмело прокрадывается любовь.
   – Я впервые отмечаю Рождество, – Малыш почти ничего не пил. Он был задумчив. И задумчивость шла его лицу.
   Разговор не клеился. Я встала, подошла к пианино. И опустила руки на клавиши.
   Малыш оживился. Его глаза возбужденно заблестели.
   – Ты еще и умеешь играть, Лина?
   – Моцарт. Соната ре мажор.
   И я заиграла. Звуки отлетали от клавиш, заполняли комнату. И заглушали ее пустоту. Заглушали пустоту мира, его бесконечную печаль. И его бесконечное одиночество.
   – Здорово! – выдохнул Малыш. Когда мои руки бессильно упали. – Ты знаешь, Лина, поверишь ли мне, но я раньше хотел изменить мир, честное слово! Детская мечта, правда? Но ты знаешь… Сегодня я вдруг понял, что мир совсем другой. И его менять не надо. Ведь в нем есть все для счастья. Правда, Лина?
   – Да, Малыш. Ты совершенно прав. В нем есть все для счастья. В нем нет лишь самого счастья.
   Я встала, отошла к окну. Малыш уселся на мое место. И опустил руки на клавиши. Я понимала, как ему хотелось сыграть Моцарта. Как ему хотелось спрятаться в музыке. Спастись от неизбежной трагедии, от неизбежных слез. И я вновь отчетливо увидела на его лице печать неизбежного конца. Я ее увидела такой яркой. Физически ощутила. Что невольно вздрогнула и зажмурила глаза. Я испугалась. Я стала за его спиной, словно пытаясь укрыть от предстоящего зла. Я обняла его за плечи. И мои руки опустились на клавиши. Он убрал свои. И положил их на колени. А мои крепкие пальцы в бешеном ритме забегали по черно-белому полю. Видит Бог, я могла призвать в свидетели своей прекрасной игры самого Моцарта.
   Малыш прикрыл глаза. Его щеки порозовели. И печать неизбежного конца исчезла. Испарилась. Испепелилась. Так же неожиданно, как и появилась. А Малыш был уже там, среди зеленых лугов. Он смотрел солнцу прямо в лицо. И его кожа блестела от загара. Малыш был уже там. Он целовал мои волосы, пальцы. И мы вместе, рука об руку, бежали навстречу безоблачной бесконечности. И сам Моцарт посылал нам вслед свои воздушные поцелуи. И птицы пели нам вслед свои легкомысленные песни.
   Музыка победила предстоящую неизбежность. Музыка соединила нас. Малыш схватил мои руки. И до боли сжал. А я целовала его непослушные волосы, его зеленые кошачьи глаза. И все сильнее и сильнее прижимала к своей груди…
 
   Он уснул только под утро. Его сон был неспокойным. Болезненным. Он корчился, словно от невыносимой боли. И шептал пересохшими губами.
   – Лина, я не убивал, Лина. У нее были такие красивые волосы… Лина… Я не мог убить….
   – Т-с-с, мой мальчик., – как маленького успокаивала я его. Не зная, еще не понимая. Чего больше в моих чувствах. Материнской любви. Или просто. Просто любви. Одинокой женщины. – Т-с-с, успокойся. Я тебе верю. Все будет хорошо. Пока я с тобой тебе ничего не грози… Успокойся, Малыш.
   Он успокоился. Он заснул крепким сном. Ему, видимо, тоже никогда не хватало материнской любви.
   А я еще долго не могла сомкнуть глаз. Меня радовало, что этот парень меняется на глазах. Он стал чувствовать. И понимать гораздо больше. Наконец, он осознал трагедию, случившуюся с ним однажды ночью. Меня радовало, что он учиться страдать. Потому что только через страдания человек способен вырваться из ямы. Грязи. В которой когда-то жил. И которая его вполне устраивала. Теперь он туда никогда не захочет вернуться. А моя, возможно, запрограммированная, логичная жизнь. Возможно только теперь будет оправдана. Жаль только, что я никогда не смогу объяснить Филиппу. Что скрывая у себя виновного в гибели его дочери. Я тем самым вымаливаю прощения и у нее, и у Филиппа.
   И все же я физически ощущала предстоящую опасность. И кулаки мои непроизвольно сжимались все сильнее и сильнее. Я решила любой ценой спасти Олега. Что бы мне это ни стоило. Я смогу, сумею защитить его, уберечь. Влюбленная женщина способна на многое. Я была способна на все. Потому что во мне тесно переплелись нерастраченная материнская любовь и любовь женщины. И в моей голове уже созревал стройный логический план.
 
   Он проснулся счастливым. Долго жмурился. И, хлопая ресницами, смотрел на солнце, пробивавшее оконное стекло. Солнце в январе он воспринял как подарок.
   – Лина! Скорей же! Лина! – позвал он меня.
   Я мигом очутилась возленего. Он схватил меня за руку и потащил к окну. И распахнул его. Солнце ворвалось в нашу комнату наперекор зиме. Малыш попытался что-то крикнуть. Но я тут же к его губам приложила ладонь. И захлопнула окно.
   – Тебя не должны слышать, Малыш.
   И я тут же вспомнила про незнакомца. Вчера вечером топтавшегося возле моего дома. И мне вновь стало страшно.
   – Я только хотел крикнуть: как я люблю тебя, Лина. И как хорошо все-таки жить.
   Я улыбнулась. Мои страхи мгновенно улетучились.
   – Об этом можно сказать и шепотом.
   Он приблизил губы к моему уху. И зашептал:
   – Как я люблю тебя, Лина. И как хорошо все-таки жить.
   И я вновь ощутила горечь его потресканных губ. И со всей силы прижалась к нему. Мы были вместе. Мы доверяли друг другу. Значит у нас был шанс победить…
   Этим же утром мы увидели по телевизору фотографию разыскиваемого преступника: безработного. Без определенного места жительства. С особыми приметами.
   – Кто тебе перебил нос, Малыш?
   – Я хороший боксер, Лина. В этом ты еще сможешь убедиться.
   – Почему у тебя нет дома, Малыш?
   – Он уже есть. Это твой дом, Лина.
   – Почему ты нигде не работал, Малыш?
   – Я не нашел дело по душе. Но мне кажется, я его скоро найду.
   – Обязательно, Малыш. Обязательно найдешь. Конченных людей не бывает.
   – Я рад, что ты это понимаешь…
   Пожалуй я слишком опрометчиво произнесла эти слова. Конченных людей не бывает. Я тогда верила в это. Но совсем скоро под силой обстоятельств мне пришлось изменить этим словам. Просто чувства вновь оказались гораздо сильнее чувства долга.
   У меня уже созрел план действий. Но с этим я пока решила повременить. И оставить на случай безвыходной, крайней ситуации. Возможно, заэто время что-нибудь произошло в расследовании Даника. И мне нужно было это выяснить.
   Я уверенным шагом направлялась в здание прокуратуры. И не обратила внимания на девушку, зябко ежившуюся на улице. Неподалеку от центрального входа. Я не ждала, что этим утром меня могут ждать.
   – Лина Владимировна? – услышала я позади себя тоненький голосок. И обернулась.
   Я ее сразу узнала. Я уже научилась узнавать подвальных подростков. Это она вчера так яростно защищала Лиманова. Я еще подумала, что она непременно в него влюблена. Мое сердце учащенно забилось. Я боялась любой информации. И еще вчера почувствовала, что ей есть что сказать. Но, обманывая себя, я вчера отогнала эти предположения.
   – Да. Я слушаю. Вы что-то хотите.
   – Нет… То есть – да, – испуганно пролепетала она. – Мне нужно с вами поговорить.
   – Ты уже к кому-то обращалась? – спокойно спросила я. Хотя боялась не меньше ее. Если она уже успела наболтать лишнего Данику?
   Девушка отрицательно покачала головой.
   – Я ждала именно вас.
   – Почему? – мне нужно было знать все.
   – Просто… Мне вчера показалось, что вы не заинтересованы посадить Олега.
   – Ты не правильно меня поняла, милая! Я просто заинтересована найти правду!
   – Да, конечно. Я не правильно выразилась. Просто я знаю, что его объявили преступником. Он в розыске. И раз убита дочь прокурора – Олега ждет самое худшее. Но вы… Но вы хотите отыскать правду. Значит, может быть, вы могли бы помочь…
   – Что значит – помочь?
   – Дело в том… Дело в том, что когда это произошло. Ну, той ночью… Был свидетель этого.
   – Свидетель?! – вскрикнула я. – Они были не одни!
   Я схватила девушку за руку и отвела в сторону.
   – Ты говоришь – свидетель… Но ты не ошибаешься? Пойми. Речь идет о человеческой жизни…
   – Я это понимаю. Именно поэтому я решилась вам сказать. Хотя он мне угрожал…
   – Кто! Кто угрожал! Ну же, говори!
   – Вы вчера его видели. Рыжий такой.
   – Так я и знала. Хорек.
   Девушка слегка улыбнулась.
   – Да, он похож на хорька. Но… Но в общем дело не в этом. Он был там. И все видел. Он видел, что все произошло внезапно. Что это было непреднамеренное, случайное убийство. Она спровоцировала Олега, чтобы он ударил ее. Она словно испытывала его терпение. Я подумала… Вы должны это знать. Ведь если есть свидетель… Уже ничего нельзя сделать с Олегом. Правда?
   Я плохо слышала, что она лепетала. Я уже думала о своем. Обстоятельства явно поворачивались в нашу пользу. Теперь нужно было найти правильное решение. Согласно этим фактам.
   – Скажи… Почему этот хорек не хотел, чтобы ты рассказала? Если он был другом, почему он не захотел вмешаться?
   – Ну… Я толком не знаю. Но, по-моему, он боялся. Он не хотел связываться с милицией. У него какое-то темное прошлое. Он, по-моему, уже был осужден условно. И потом… Потом, ему всегда нравилась Нина. И она все время заигрывала с ним, назло Олегу. Возможно, еще поэтому тот ударил ее.
   – Настолько боялся милиции, что все время ей грубил и хамил. Нет, милая. Здесь, возможно, другое, – и я чуть не потерла руки от удовольствия. И мои глаза засветились радостью. Мне казалось, я нахожу выход.
   – Что вы хотите сказать?
   – Только то, что сказала.
   И я внимательно посмотрела на девушку. Смазливое личико. Невыразительные глазки. Впрочем, если бы ее приодеть и почистить. Она вполне могла быть ничего. На что она рассчитывает? Наверняка на взаимное чувство. Она поможет Лиманову. И он в нее непременно влюбится. Нет, милая. Помочь – ты помогла. А в остальном…
   – Скажи, – я все-таки не выдержала. И решила спросить. – Скажи. А тебе зачем это? Неужели охота так связываться с милицией? И даже Хорька не побоялась. А он, насколько я понимаю, на ветер угроз не бросает.
   Девушка стала пунцовой. И опустила глаза.
   – Я его не боюсь. И я знаю, что он только языком мелет. А на деле… Он ничего мне плохого не сделает.
   – Ты не ответила на мой вопрос, милая.
   Она подняла на меня решительный взгляд. И даже гордо и вызывающе встряхнула головой.
   – А на этот вопрос я отвечать не обязана. Он никаким образом не связан с этим… С этим случайным убийством.
   А мне ответ был уже и не нужен. Тут и дураку станет ясно – девочка влюблена по уши.
   – Хорошо, если ты действительно готова помочь этому парню, сделаем так. Вечером я буду в вашем злачном местечке. И ты любым способом должна туда заманить Хорька. У меня есть к нему разговор.
   Теперь мне предстояло проверить так называемое досье Хорька. И уже потом составить картину преступления. Но Данику я пока раскрывать все карты не собиралась. Я чувствовала, что до разговора с Хорьком этого делать не следует. Хорек был далеко не прост. И, возможно, он знает гораздо больше, чем рассказала девушка. Тем не менее настроение у меня было прекрасное. Единственное, что меня тревожило – это то, что Олег не был со мной до конца откровенен. Но я тут же нашла оправдание его лжи. Возможно, это чисто мужская солидарность. А, возможно. Хорек запугал и его.