Седов Б.. Отшельник

    Игроки эти, опять же…
    Вроде бы нормальные люди, и цели у них правильные, но уж больно они серьезные ребята. Я их железную лапу чувствовал на себе постоянно. И до сих пор чувствую, хотя уехал в далекую Сибирь, и теперь до них почти четыре тысячи километров. Но что для них четыре тысячи, если они по всей Земле хозяйничают! Вот сижу я на диком берегу Оби, думаю о том, как тут хорошо да одиноко, а они смотрят на экран, где точечка красная, и говорят: вона Знахарь наш, на бережку устроился, отдыхает, ну ничего, пусть отдохнет, а мы ему тем временем новый геморрой соорудим, нечего расслабляться…
    А я и на самом деле сидел на берегу Оби, в том месте, где в нее впадает Чулым, и остановившимися глазами смотрел на воду.
    У моих ног горел маленький костер, дым от него тонким голубым шарфиком поднимался в небо и растворялся там, а вокруг - никого. Ни одной живой души. Во всяком случае, я очень на это надеялся.
    За спиной у меня молча стоял густой темный лес, та самая тайга, которая подремучее всякой сельвы будет, под ногами лежал песочек, перемешанный с засохшими хвойными иголками и всяким лесным мусором, а впереди - большое пространство медленно ползущей справа налево гладкой воды.
    У рек не бывает перекрестков, но я чувствовал, что нахожусь именно у перекрестка двух рек. Справа текла Обь, а прямо на меня из широкого таежного коридора выходил Чулым.
    До противоположного берега, а точнее - до того места, где Чулым вливался в Обь, было не меньше двух километров, и все вокруг меня было огромное, сверху - огромное небо, сзади - огромная тайга, а впереди - широкая мощная река.
    И я сидел на берегу этой широкой мощной реки маленький, как муравей, жег свой маленький костерчик и вдыхал своим маленьким носом огромный чистый воздух, которого тут было просто завались.
    Благодать!
    Катер ушел около часа назад, и теперь я наслаждался одиночеством, покоем и тишиной.
    В большом рюкзаке, на который я опирался спиной, была палатка, а также припасы на три дня и всякие необходимые вещи, в том числе - радиотелефон, купленный в Томске за две с половиной штуки баксов. Второй аппарат находился у хозяина катера, и в случае чего я мог обратиться к нему за помощью.
    Приземлившись в Томске, я уже точно знал, что буду делать.
    Никаких гостиниц, никаких цивильных мест - на хрен все это. Из аэропорта, наняв за сто долларов старый «мерседес», я отправился в город, и водила провез меня по всем нужным магазинам. В результате на заднем сиденье его колымаги образовался вместительный рюкзак, набитый под завязку.
    Потом шофер отвез меня в речной порт и, получив двадцатку сверху, отвалил.
    Я выбрал из множества частных посудин самую быструю, - во всяком случае два больших черных «меркурия» на корме позволяли надеяться на это.
    Катер, к которому я подошел, был белого цвета и назывался «Ништяк».
    У хозяина, молодого парня с переломанным носом и изуродованными ушами, длинные черные волосы были заплетены в косичку, и эта оригинальная прическа в сочетании с явной примесью азиатской крови в облике придавала ему почти самурайскую свирепость. Он развалился на просторном баке своего «Ништяка» и, закрыв глаза, курил подозрительно длинную папиросу.
    Скинув рюкзак на дощатый настил пристани, я достал сигареты и кашлянул. Парень лениво открыл глаза и посмотрел в мою сторону.
    Наверное, я не заинтересовал его ни с какого боку, потому что он снова закрыл глаза и глубоко затянулся. До меня донеслось потрескивание, с которым огонек пополз по куреву, и я понял, что в какой-то степени поломал владельцу «Ништяка» кайф.
    Парнишка курил косяк.
    Я уселся на облупленный деревянный кнехт, торчавший из пристани, и, тоже закурив, стал терпеливо дожидаться окончания процедуры.
    Наконец курильщик покончил с косяком. Отбросив окурок ловким щелчком, он вопросительно посмотрел на меня - дескать, ты еще здесь? Ну, давай, говори, что тебе нужно.
    При этом было видно, что его «зацепило», и теперь он был готов с удовольствием побеседовать на какую угодно тему.
    Я предпочитал тему речных перевозок и поэтому спросил:
   -  А твой «Ништяк» быстро ходит?
   -  Тебе в километрах или в узлах? - поинтересовался речной самурай и сел попрямее.
   -  Ну, я человек сухопутный, так что в километрах, - ответил я.
    Этот парень определенно начал мне нравиться, и я подумал, что, скорее всего, не ошибся в выборе посудины.
   -  Если в километрах… Сотня устроит?
   -  Устроит, - кивнул я, - а тебя сотня устроит?
   -  Сотня чего и за что? - лениво поинтересовался самурай.
   -  Сотня баксов.
   -  Ага… - неопределенно отозвался он, - а за что?
   -  Отвези меня отсюда километров за сто. В какое-нибудь тихое райское место.
   -  И баксов сто, и километров сто, и скорость сто… - задумчиво ответил он, - кругом сто!
    Он засмеялся и вдруг лениво сказал:
   -  Нет, не устроит.
    И снова развалился, уронив голову на свернутый валиком ватник.
    Я удивился и спросил:
   -  А сколько устроит?
   -  Триста.
    Теперь засмеялся я:
   -  Пятьсот в оба конца. И ни в чем себе не отказывай.
   -  А я и так не отказываю, - ответил он, - ладно, годится.
    Я встал и, подняв рюкзак с настила, швырнул его в катер.
   -  Что, прямо сейчас поедем? - спросил самурай, поднимаясь на ноги.
   -  Прямо сейчас, - ответил я и спрыгнул вслед за рюкзаком.
   -  Ну, сейчас так сейчас, - сказал парень, проходя к маленькому штурвалу, установленному на задней стенке невысокой надстройки.
   -  Меня Мишей зовут, - представился я, помня, что я до сих пор американец Майкл Боткин.
   -  А меня - Тимуром, - ответил капитан, протягивая мне руку.
   -  Слушай, Тимур, - я внимательно посмотрел на него, - а у тебя еще курнуть есть? Посмотрел я на тебя, и что-то мне захотелось вспомнить молодые годы.
   -  Не спеши, - ответил Тимур, - давай отойдем на пару километров.
    И он нажал на кнопку пуска.
    Оба «меркурия» глухо заворчали и забулькали, а Тимур сказал:
   -  Садись в кресло. На скорости лучше сидеть, чем стоять.
   -  А лежать лучше, чем сидеть, - усмехнулся я, вспомнив поговорку.
   -  Не скажи, - возразил Тимур, - если ты уляжешься тут на полной скорости, то из тебя всю душонку вытрясет.
   -  Молчу, - ответил я и забрался в одно из двух высоких кресел, закрепленных за надстройкой.
    Второе, пилотское, кресло занял Тимур.
    Повернувшись ко мне, он выразительно пошевелил бровями и сказал:
   -  Деньги утром, стулья вечером.
   -  А… - спохватился я, - извини.
    Вынув из кармана бумажник, я дал Тимуру двести долларов и сказал:
   -  Деньги - стулья - деньги. Остальное получишь, когда приедешь за мной.
   -  Годится, - ответил Тимур и, засунув деньги в нагрудный карман ветхой джинсовой рубашки, передвинул вперед какой-то рычаг.
    За спиной синхронно взревели два мотора, и «Ништяк» резво прыгнул вперед.
    Глядя на воду, я вспомнил прогулку на гоночном катере по Балтийскому морю. Правда, тогда она закончилась тем, что меня угостили кофе со снотворным, но на этот раз такого финала вроде бы не предвиделось.
    Речная гладь летела навстречу, под днищем яростно шипела потревоженная мощными моторами вода, а плотный встречный ветер, отбрасываемый ветровым стеклом, улетал куда-то вверх и совсем не беспокоил нас с Тимуром.
   -  А ничего бежит, - одобрительно сказал я.
    Тимур кивнул и сбавил скорость. Потом заглушил моторы:
   -  Теперь можно и курнуть.
    Катер плавно покачивался на мелких речных волнах, и, оглядевшись, я понял, что за эти полторы минуты мы удалились от пристани как раз на те самые два километра, о которых говорил Тимур.
   -  А почему ты не хотел курнуть на берегу? - поинтересовался я.
   -  Почему… - Тимур сноровисто забивал косяк, - а потому что такие лица, как у тебя, бывают только у бандитов или спецов. Бандитов я не боюсь, я и сам парень ничего, а вот со спецами мне лучше дела не иметь. Ну, представь себе - я достаю оковалок «плана», а в это время из-за ангаров выскакивают твои дружки с пушками и ксивами: руки в гору, контрольная закупка, вы арестованы и прочее. Мне оно надо?
   -  А если я все-таки спец, и сейчас скажу тебе: руки вверх, товарищ наркоторговец?
   -  Во-первых, я не торговец, а во-вторых, - Тимур усмехнулся, не переставая трудиться над папиросой, - ты вокруг погляди. И подумай, как ты будешь меня вязать на середине реки. Зажигалка есть?
   -  Правильно рассуждаешь, - сказал я, протягивая зажигалку, - береженого, как говорится, бог бережет.
   -  Вот и я говорю, - ответил Тимур и, глубоко затянувшись, передал мне косяк.
    Следующие несколько минут прошли в полном молчании, прерываемом лишь потрескиванием косяка. Посмотрев друг на друга новыми глазами, мы рассмеялись без всякой причины, и Тимур спросил:
   -  Ну, как, ничего травка?
   -  Ничего, - я одобрительно кивнул, с трудом сдерживая идиотское хихиканье, - очень даже ничего. Азия?
   -  Не-е-е… - презрительно махнул рукой Тимур, - нам Азия ни к чему. Местная трава, выращивает тут один…
   -  Хорошо выращивает, однако, - сказал я, чувствуя, как с окружающим миром начинают происходить чудесные превращения.
    Голубое небо стало еще более голубым, далекий лес на берегу превратился в волшебную чащобу, в которой наверняка бродили лешие и прочие кикиморы, вода зажурчала таинственно и красиво… В общем, трава была действительно высшего сорта.
    Тимур нажал на кнопку, и оба «меркурия» снова ожили.
   -  Ну, - сказал он, - а теперь - с ветерком.
    И «Ништяк» понесся по водной глади со скоростью никак не меньше сотни километров в час.
    Почувствовав, что наступил сушняк, я достал из рюкзака большую бутылку минералки и, открыв ее, с наслаждением присосался к горлышку.
    Напившись, я протянул минералку Тимуру, но он, помотав головой, отказался:
   -  Не, не хочу.
    Я пожал плечами и, завинтив пробку, сунул бутылку обратно в рюкзак.
   -  А скажи, Миша, какое тебе место нужно? - спросил Тимур и, отпустив штурвал, достал сигареты.
    Я заволновался и сказал:
   -  Ты, это… Штурвал держал бы!
   -  Не беспокойся, - засмеялся Тимур, - тут все так устроено, что если бросить штурвал, то катер сам идет прямо, как по ниточке, и никуда свернуть не хочет. Так куда тебя отвезти?
   -  Куда отвезти… - я тоже достал сигареты, - отвези меня, мил человек, в такое место, чтобы там было красиво и тихо. Чтобы берег был спокойный и дикий, и народу чтобы ни единой души… Чтобы большая вода текла мимо меня, и чтобы жизнь показалась мне прекрасной.
   -  Поня-а-тно… - протянул Тимур, - романтики захотелось.
   -  Вот-вот, - поддержал я его, - именно романтики. А то в последнее время никакой романтики - одни приключения. Причем такие, что не дай бог.
   -  Может, ты в розыске? - предположил Тимур.
   -  Нет, не в розыске, - я усмехнулся, - от розыска так не бегают.
   -  А как от розыска бегают? - ехидно спросил Тимур, снова берясь за штурвал и слегка подправляя курс.
    Я посмотрел на него и сказал:
   -  А то ты сам не знаешь!
    Тимур едва заметно улыбнулся и промолчал.
   -  Так вот, - я продолжил свои рассуждения насчет райского места, - хочу я пожить денька три на берегу этой реки. Естественно, в диком месте. Поразмышлять о жизни, навести порядок в своей голове…
   -  Понимаю, - Тимур кивнул.
   -  А раз понимаешь, то вези меня в такое место. А через три дня заберешь.
    Я снова расстегнул рюкзак и достал оттуда рацию.
   -  Держи, - я протянул рацию Тимуру.
    Он посмотрел на нее и спросил:
   -  Не боишься такую дорогую штуку чужому человеку отдавать?
   -  Нет, не боюсь, - ответил я, - а кроме того, без второй рации это просто кусок говна. Никому не нужный. Они еще на заводе только друг на друга настроены. Так что держи, будем, если что, связь держать.
   -  Положи на банку, - сказал Тимур.
    Поскольку я после своих корабельных путешествий уже мог считать себя старым морским волком, то знал, что банка - это просто скамейка в лодке, и положил рацию, куда было сказано.
   -  Значит, отвезу я тебя… - Тимур закатил глаза к небу, - отвезу тебя… Все, знаю, куда отвезу. Место тихое и красивое.
   -  Вот и хорошо, - сказал я и поудобнее устроился в высоком кресле.
    Ровная водная гладь летела навстречу, встречный ветер огибал нас где-то поверху, едва шевеля мои короткие волосы, и жизнь казалась мне прекрасной и беззаботной.
 

Часть первая
 
ИГРА В ПРЯТКИ
 
Глава первая
 
ТИМУР И ЕГО «НИШТЯК»

 
   Я вылез из палатки и с хрустом потянулся. Солнце уже приподнялось над лесом, и над водой таял легкий парок.
   Спустившись к реке, я вошел в воду и решительно упал лицом вперед. Мягкая теплая вода обняла меня, как говорится, до глубины души моей, и я почувствовал, как в меня вливается жизненная сила и щенячья радость бытия. Поднявшись на ноги, я начал энергично плескаться. Потом сбегал на берег, где на пенечке лежали туалетные принадлежности, схватил их и бегом вернулся в воду.
   На свежем воздухе все приобрело совершенно другой вкус и запах.
   Мыло пахло так, как много лет назад, когда я был мальчишкой, еще не курил и не сжигал вкусовые рецепторы пивом и водкой, а зубная паста неожиданно обрела праздничную радостную мятность, которой я давно уже не замечал. Наконец я почувствовал себя заново родившимся и, бессмысленно улыбаясь, вышел на берег.
   Положив мыло, щетку и пасту на пенек, я сполоснул руки и, сняв с сучка мохнатое полотенце, растерся им докрасна. Это привело меня в такой восторг, что я встал на руки и сделал таким образом несколько шагов. Потом меня повело в сторону и, вывернувшись, я опустился на ноги, попав босой ступней прямо на сосновую шишку.
   Легкая боль, которую я при этом испытал, напомнила, что в последний раз мне приходилось наступать на шишку босиком…
   Не помню когда. Очень давно.
   Тогда, когда моя жизнь была совсем другой.
   Отогнав глупые мысли о безвозвратно ушедшей невинной юности, я оделся, достал из рюкзака консервы и занялся приготовлением завтрака.
   Костер у меня был самый что ни на есть классический, с двумя закопченными рогульками по бокам и кривым сучком в качестве перекладины, на котором висел котелок.
   Когда я затаривался в одном из универмагов Томска, меня почему-то потянуло на старину, и я не стал покупать дорогих деликатесов. Пачка чая со слоном, сахар-рафинад, несколько брикетов гречневой каши, военная тушенка в жестяных замасленных банках, хлеб, булка, сахар… Единственным, что я себе позволил как человек состоятельный, была палка твердой колбасы. Ну, и блок «Мальборо».
   А в спортивном магазине я купил длиннющую складную удочку, которая в сложенном виде была не больше зонтика. Тут уж скупиться не годилось, и я взял самую дорогую, «навороченную». Ну, там, крючки-грузила всякие, поплавки, леска…
   В общем, все, что нужно для рыбной ловли, а также складную лопатку и туристский топорик.
   Палатка, которую предложил мне продавец, представляла собой одноместный круглый купол веселенькой расцветки. Что ж, взял я палатку эту модную, хотя поначалу рассчитывал на классическую, брезентовую, двускатную…
   Вода в котелке закипела, и, сняв его с огня, я налил кипяток в алюминиевую пол-литровую кружку. Затем насыпал заварки и, пока чай настаивался, принялся за тушенку с черным хлебом. И разрази меня гром, если она в тот момент не была для меня вкуснее всех самых дорогих российских и заграничных деликатесов!
 

* * *

 
   Знахарь сидел на камне, не успевшем остыть за теплую ночь, и курил, задумчиво пуская дым по ветру.
   Вчера он поймал в Оби большую рыбу неизвестной ему породы, и теперь ее голова торчала на сучке, напоминая о его рыбацком подвиге. Остальное он съел на ужин, удивляясь тому, как это раньше он мог считать вкусной ту рыбу, что подавалась в валютных ресторанах.
   Ему вспомнился тот вечер, когда, подчиняясь неожиданно захватившей его идее, он вскочил с шаткого пластикового стульчика на набережной Лейтенанта Шмидта, прыгнул в машину и, моля всех богов, чтобы Риты не оказалось в номере, полетел в гостиницу. Там он быстро собрал самые необходимые вещи, нацарапал записку и помчался куда глаза глядят. А глядели они в аэропорт, где Знахарь купил билет на первый попавшийся рейс в Сибирь. Рейс был в Томск, и это вполне устраивало беглеца.
   И, уже сидя в провонявшем туалетным дезодорантом салоне ИЛ-86, он понял, что поступил совершенно правильно. Он бежал от той жизни, пружина которой закручивалась все сильнее и в конце концов могла разорвать его на кровавые клочки.
   Он чувствовал себя как школьник, сбежавший с уроков, и радость ожидавшей где-то впереди свободы переполняла его. Для того, чтобы эта радость не перелилась через край, пришлось прибегнуть к испытанному средству, и стюардесса, получив от Знахаря пятьдесят долларов, принесла ему фляжку английского бренди.
   Несколько успокоившись после двух рюмок, Знахарь стал обдумывать свои дальнейшие действия и, снова подозвав стюардессу, спросил:
   - А в этом Томске река есть?
   Стюардесса подняла брови и ответила:
   - А как же! Великая русская река Обь рядом.
   - Спасибо, девушка, - сказал Знахарь и величественным жестом отпустил ее.
   Посмотрев ей вслед, он подумал, что соврал самым бессовестным образом, назвав ее девушкой. Но с другой стороны, если женщине не врать, то она станет еще большей стервой, чем была до того.
   Великая русская река Обь вполне устраивала Знахаря.
   С напряжением вспомнив географическую карту, он предположил, что Обь идет с самого севера России до самого юга. Или наоборот. Направление ее течения не играло никакой роли. По-настоящему важным было то, что, при такой протяженности, на берегу великой русской реки Оби наверняка найдется тихое и спокойное место вдали от цивилизации, которая не приносит людям ничего, кроме все усиливающейся головной боли. Особенно таким людям, как сам Знахарь.
   Знахарь вздохнул, и тут сидевший справа от него солидный мужчина лет пятидесяти пяти, который рассеянно листал «Rolling Stone», сдержанно усмехнувшись, сказал:
   - Что-то вы, молодой человек, вздыхаете тяжело, не по годам.
   - Правда тяжело? - удивился Знахарь. - А я и не заметил.
   - Да уж тяжеленько… - кивнул мужчина.
   Он закрыл журнал, сунул его в сетку на спинке сиденья впереди и, повернувшись к Знахарю, сказал:
   - Знаете, что? Я, как человек безусловно опытный и даже убеленный сединами, предлагаю вам свое общество на время полета. Лететь нам четыре часа, так что… А не заказать ли нам коньячку?
   - Ваша правда, - решительно ответил Знахарь, - я и сам об этом подумывал, но пить одному… Как-то не с руки.
   Он, конечно же, соврал, потому что пить ему приходилось во всех возможных ситуациях и компаниях, но этот мужчина чем-то располагал к себе, и Знахарь решил не кобениться, а нормально, по-мужски отдохнуть во время долгого перелета.
   Делать все равно было нечего, а спать он не хотел.
   - Вот и хорошо, - сказал мужчина, - девушка!
   Проходившая между кресел стюардесса остановилась и с дежурной улыбкой посмотрела на него:
   - Я вас слушаю.
   - А принесите-ка нам, любезнейшая мадемуазель, коньячку. Причем не шкалик, а нормальную бутылку. Сами видите, тут шкаликов целая пригоршня понадобится.
   - Лимон? Авокадо? - стюардесса была сама любезность.
   Мужчина посмотрел на Знахаря:
   - Вы что предпочитаете?
   - Да мне как-то все равно, - Знахарь пожал плечами.
   - Ну тогда лимон, - уверенно сказал мужчина, - старое, проверенное всегда лучше неизвестного нового. Это, конечно же, ни в коем случае не касается молодых и красивых девушек.
   Стюардесса расцвела и, радостно подрагивая ягодицами, удалилась по проходу в сторону запасов коньяка.
   - Меня зовут Виктор Ефимович Волжанин, - представился мужчина и слегка привстал.
   - Очень приятно, - ответил Знахарь, - а меня…
   Он чуть было не назвал свое настоящее имя - Константин Разин, но вовремя прикусил язык.
   - А меня - Майкл Боткин.
   - Майкл? Странно… - удивился мужчина, - Боткин - это еще понятно. Боткин, Сойкин, Малкин и Залкинд. Вы еврей?
   - Нет, - теперь удивился Знахарь, - а что, похож?
   - Абсолютно нет, - уверенно сказал Волжанин, - наверное, вы назвали свой псевдоним.
   - Совершенно верно, - кивнул Знахарь, - и предпочитаю отзываться именно на это имя - Майкл.
   - С удовольствием, Майкл, - покладисто ответил Волжанин, - а меня называйте Виктором. Это в разных важных местах я раздуваю щеки и называюсь Викто-ром Ефимовичем, а знакомство в воздухе, на высоте… скажем… восьми тысяч метров как-то сближает. Вы не находите, что тут мы в какой-то степени ближе к Богу?
   - Это в смысле того, что тут у нас больше шансов быстренько встретиться с ним? - усмехнулся Знахарь.
   - Ну, я же не это имел в виду, - засмеялся Волжанин.
   В это время стюардесса принесла поднос с коньяком и нарезанным лимоном.
   Поставив его на откидной столик перед Знахарем, она сделала едва заметный книксен и удалилась. Посмотрев ей вслед взором знатока породистых лошадей, Волжанин разочарованно вздохнул и сказал:
   - А бабки у нее подгуляли…
   Знахарю стало смешно, и он спросил:
   - Вы случайно не коннозаводчик?
   - Коннозаводчик? А что, интересная мысль…
   Волжанин озадаченно посмотрел в пространство перед собой, потом весело взглянул на Знахаря и ответил:
   - Нет, Майкл, я не коннозаводчик и даже не владелец автомастерской. Я простой коммерческий директор радиостанции.
   - Ух ты! А что за станция? - спросил Знахарь, разливая коньяк по пластиковым мензуркам.
   Волжанин приосанился и важно ответил:
   - А станция, Майкл, не простая, а наоборот, любимая народом и уважаемая правителями.
   - Случайно не «Голос Америки»? - ехидно поинтересовался Знахарь.
   Волжанин расхохотался и сбросил важный вид.
   - Нет, не «Голос». Все проще. «Радио Петроград» - «Русский Шансон». Слышали такую?
   - А как же, - уважительно ответил Знахарь, - конечно, слышал! И всегда слушаю, если попадается. Вот так не знаешь, с кем летишь, а оказывается - такой интересный человек…
   - Ну, я-то не очень интересный человек, - возразил Волжанин, - я простой чиновник, а вот те, кто у нас звучат - действительно заслуживают внимания.
   - Согласен, - кивнул Знахарь, - вот за это мы и выпьем.
   - За что - за это? - поинтересовался Волжанин, - за простого чиновника или за настоящих артистов из народа?
   - А за то и за другое, чтобы никому обидно не было, - дипломатично ответил Знахарь.
   - А вы, батенька, не так просты, как может показаться с первого взгляда, - Волжанин взял с подноса мензурку с коньяком, - ну, за радиовещание!
   - Ага, - согласился Знахарь, - за него, родное!
   Они выпили и Волжанин, кинув в рот тонкий пластик лимона, сладострастно сморщился:
   - Крррасота!
   Разжевав и проглотив лимон, он достал сигареты и, озабоченно посмотрев на табло, сказал:
   - Тэкс… Табло. Не горит. Значит - можно курить.
   - Надеюсь, - ответил Знахарь и тоже достал сигареты, - вообще-то мы ведь бизнес-классом летим, так что курить, наверное, всяко можно.
   - Согласен, - кивнул Волжанин, - да, так о чем это я?
   - А о радиовещании, - подсказал Знахарь.
   - Ага. Так вот - мы, руководство радиостанции, решили расширить сферу вещания. Так сказать, распространить свои коварные щупальца на восток. В Сибирь. В частности, в Томск.
   - Это хорошо, - кивнул Знахарь, - будем слушать.
   - А куда вы денетесь, - коварно ухмыльнулся Волжанин, - кстати, может быть, по второй?
   - Точно! - спохватился Знахарь, - простите, заболтался.
   - Вот всегда вас, молодых, направлять приходится, - добродушно пожурил его Волжанин.
   Знахарь изобразил некоторую виноватость и стал осторожно наливать коньяк в мензурки.
   - Ну а вы сами, - спросил Волжанин, следя за его действиями, - вы на какой ниве подвизаетесь?
   - Я-то… - Знахарь закончил разливать и взял свою мензурку, - я, пожалуй, на ниве мелкого и крупного бизнеса.
   - Мелкого и крупного… - Волжанин посмотрел на Знахаря и выпил свой коньяк, - интересно, как это?
   - Ну, например, ботиночные шнурки - мелкий бизнес? - Знахарь последовал его примеру.
   - Пожалуй, да, - согласился Волжанин.
   - А если их сорок два эшелона?
   - Тогда, конечно, крупный. Но, по-моему, вы темните. Только не подумайте, что я хочу выведать ваши тайны и сгораю от любопытства. Я же не барышня!
   - Это заметно сразу, - подтвердил Знахарь.
   - Слава богу, - облегченно вздохнул Волжанин.
   - Никаких особых тайн нет, - привычно соврал Знахарь, - так, берусь за что придется… Но, признаюсь, удача сопутствует мне.
   - А это главное! - Волжанин поднял палец, - вот за удачу…
   - И это правильно, - согласился Знахарь и взялся за бутылку.
   Выпили по третьей.
   - Вот теперь - другое дело, - сказал Волжанин и ослабил галстук.
   - Согласен, - кивнул Знахарь и перестегнул брючный ремень на следующую дырку.
   Выполнив эти несложные действия, способствовавшие достижению большего комфорта, оба снова закурили и несколько минут молчали. Потом Волжанин выпустил тонкую струйку дыма в потолок и сказал: