Магнитофон, оформленный под старинную малахитовую шкатулку, негромко пел про сиреневый туман. Проходя по мягкому ковру с высоким ворсом, Знахарь вспомнил про своего попутчика, Виктора Волжанина, и решил, что позвонит ему, как только закончит дела с этим сытым жуликом. Притча, которую рассказал Знахарю коммерческий директор «Радио Петроград» - «Русский Шансон», запала ему в душу, и Знахарю хотелось поговорить с Волжаниным и об этой притче, и о многом другом.
   Но только после того, как будут сделаны дела.
   Знахарь опустился в одно из кресел, а Вертяков сел в другое, доброжелательно посмотрел на визитера и сказал:
   - Ваш вопрос решен самым положительным образом. Все бумаги уже готовы и имеют все необходимые подписи и печати. Все соответствует букве закона, а кроме того, сделка застрахована на случай изменения земельного законодательства. Я имею в виду, если это изменение будет неблагоприятным и будет иметь обратную силу.
   Знахарь кивнул и сказал:
   - Это похвально. Но, сами понимаете, страховка не покроет некоторых не отраженных в документах расходов.
   Вертяков развел руками и ответил:
   - Но все-таки…
   Потом он спохватился и спросил:
   - Может быть, чай, кофе?
   - Благодарю вас, не стоит, - отказался Знахарь.
   - Как угодно. А я, пожалуй, чай. Да и вам тоже закажу на тот случай, если вы, глядя на меня, соблазнитесь.
   - Хорошо, - сказал Знахарь, улыбнувшись, - давайте.
   - Эллочка, - Вертяков, повернувшись в сторону двери, повысил голос, - зайди к нам!
   Элла Арнольдовна не замедлила появиться в дверях, держа в руках большой секретарский блокнот и золотую перьевую ручку.
   - Дорогая, принеси нам с Майклом чайку, - сказал Вертяков, и Элла Арнольдовна, сделав книксен, удалилась.
   Знахарь одобрительно посмотрел ей вслед и сказал:
   - У вас эффектная секретарша. И возраст самый подходящий. Не люблю, знаете ли, этих молоденьких вертихвосток. Они ничего не умеют по-настоящему. Ничего, вы понимаете меня?
   И он многозначительно посмотрел на Вертякова.
   Тот глубокомысленно кивнул и ответил:
   - О да… Вы попали в самую точку. Как мужчина мужчине, скажу вам, что женщина становится настоящей женщиной только к сорока годам. Раньше она, конечно, посвежее, так сказать, молодая редиска, но… Вы меня понимаете?
   - Конечно, Борис Тимофеевич. Однако к делу. Как я понимаю, документы оформлены по замерам именно того участка, который я указал?
   - Совершенно верно, - кивнул Вертяков, - в приложениях имеется фрагмент из аэрофотосъемки района, и на нем все отмечено и очерчено. Так что все в порядке.
   - Отлично!
   Знахарь достал из внутреннего кармана пиджака толстый пакет, но Вертяков протестующе выставил ладонь.
   - Нет, прошу вас!
   - Что такое? - Знахарь удивленно посмотрел на него, - вы отказываетесь?
   - Конечно, нет, - Вертяков усмехнулся, - но… Когда вы выйдете на улицу, к вам подойдут. Там и отдадите. Береженого, знаете ли, бог бережет.
   - Понимаю. Предусмотрительность никогда не мешает. Я с вами полностью согласен.
   Знахарь сунул деньги обратно и спросил:
   - А если, к примеру, получив все документы, я выйду на улицу и никому ничего не отдам? Сэкономлю, так сказать?
   Вертяков улыбнулся и сказал:
   - Я знаю, что вы так не поступите, но все же отвечу на ваш вопрос. Если вы нарушите нашу с вами устную договоренность, то выбранный вами участок немедленно будет признан заповедной зоной, и у вас появится масса проблем с разными организациями. Как официальными, так и неофициальными.
   - Понял, - Знахарь одобрительно кивнул, - все правильно. Свои интересы нужно защищать.
   - Конечно! А как вы сами поступили бы на моем месте, случись такое?
   - Ну… Примерно так же.
   - Вот видите! Мы понимаем друг друга, а взаимопонимание, как известно, - залог успеха.
   Открылась дверь, и Элла Арнольдовна внесла поднос с чаем.
   На подносе стоял пузатый фарфоровый чайник, две чашки на блюдцах, сахарница, блюдечко с нарезанным лимоном и миниатюрный горшочек с медом.
   Поставив поднос на столик, она снова сделала книксен, отчего мышцы на ее стройных ногах на мгновение рельефно напряглись, и вышла. Мужчины проводили ее взглядом, затем переглянулись и, не сказав ни слова, усмехнулись.
   - Прошу вас, хозяйничайте, - сказал Вертяков и, подавая пример, налил себе ароматного чаю.
   - Все-таки вы меня соблазнили, - сказал Знахарь и, дождавшись, когда Вертяков поставит чайник на место, взял его за толстую фарфоровую ручку и стал осторожно наливать в свою чашку горячий, коньячного оттенка, напиток.
   Некоторое время тишина кабинета нарушалась лишь позвякиванием ложечек, предупредительными любезными репликами и одобрительными отзывами в адрес настоящего китайского чая и ароматного местного меда.
   Наконец Вертяков, откинувшись на спинку кресла, спросил:
   - Не возражаете, если я закурю?
   - Конечно нет! - ответил Знахарь, доставая из кармана сигареты, - я и сам курящий.
   - Эх, бросить бы… Пытался, да ничего не получается.
   - Как я вас понимаю! - согласился с ним Знахарь, - та же история…
   Вертяков кивнул и поднес Знахарю золотую настольную зажигалку «Ронсон»:
   - Расскажите мне еще раз, что вы собираетесь делать на этом участке. В прошлый ваш визит я, честно говоря, был сильно озабочен и не был в должной мере внимателен. Прошу за это прощения, но, сами знаете, как иногда бывает…
   Знахарь кивнул:
   - Знаю. А что касается участка… Вы сами-то его видели?
   - Нет, не приходилось. Только на той фотографии с воздуха.
   - Понятно. Ну, скажу вам, место просто волшебное. Это и на снимке видно. Излучина реки, вокруг лес - и не просто лес, а тайга! Река широкая и спокойная, тайга густая, тишина и, главное, никого на десятки километров. Я, знаете ли, устал от этой американской суеты - бизнес, деньги, - да пропади оно все пропадом! Я все-таки русский человек, и в последнее время меня все сильнее тянет на родину. Причем не просто в какой-то российский город, а именно в глубинку, так сказать, в дикое место. И чтобы если лось или медведь, то пусть тоже русские будут. Примерно так.
   - Русский лось… - Вертяков рассмеялся, - это вы хорошо сказали.
   - Да… Не знаю, как там у меня в голове дальше повернется, но сейчас хочу именно этого. Деньги у меня есть, так что… Кстати, вы можете порекомендовать мне хороших строителей? Чтобы работали быстро, добросовестно и не были алкоголиками. Веселие Руси есть питие - это кажется, Петр Первый сказал, - но для непьющих от такого подхода один только геморрой.
   - Совершенно с вами согласен, - Вертяков встал и подошел к столу.
   Взяв визитницу, он долго перелистывал ее и наконец сказал:
   - Вот он, голубчик! Даю вам человека, который выполнит любой строительный заказ в кратчайший срок и на высшем уровне. Берет, правда, дорого, но уж качество гарантировано на триста процентов, а сроки ни на минуту не превышают время реальной работы. Держите!
   И он, подойдя к Знахарю, протянул ему скромную визитку, которая даже своим сереньким цветом подчеркивала презрение владельца к никчемным понтам вроде золотого обреза и рельефного шрифта, а также говорила о том, что он достаточно уверен в себе, чтобы пренебречь внешними эффектами.
   Взяв визитку, Знахарь бегло взглянул на нее, затем сунул в нагрудный карман и встал.
   - У вас отличный чай и прекрасная секретарша, - сказал он, - но мне не терпится поставить ногу на собственную землю.
   - Я понимаю вас, - засмеялся Вертяков, - не смею задерживать.
   Он сделал небольшую паузу и добавил:
   - Там к вам подойдут. Вы помните?
   - Конечно. Всего доброго.
   - И вам того же. Не забудьте пригласить в гости, когда построитесь!
   - Обязательно!
   Последовало крепкое рукопожатие, и Знахарь вышел в приемную.
   Элла Арнольдовна встала из-за стола и, как бы приводя себя в порядок, провела ладонями по обтягивающей блузке, от добротной груди до сильных бедер. Самец, пришедший к шефу, произвел на нее самое благоприятное впечатление, и она бессознательно продемонстрировала ему свои наиболее эффектные места.
   В ту же секунду, поняв, что сделала, она смутилась, но лишь на миг.
   Выйдя из-за секретарского стола, она заглянула к Вертякову в кабинет и спросила:
   - Вы закончили?
   - Да, - донеслось из кабинета.
   - Прошу вас, - Элла Арнольдовна взяла Знахаря под руку и подвела его к своему столу.
   При этом она коснулась грудью его плеча, и Знахарь почувствовал сквозь тонкую ткань костюма ее твердый сосок.
   «Та-а-ак, - подумал он, - еще одна бешеная».
   - Вот ваши документы, - ворковала тем временем Элла Арнольдовна, усаживая Знахаря на стул, - читайте внимательно.
   Знахарь углубился в бумаги, а Элла Арнольдовна, зайдя за спину, перегнулась через его плечо и, скользя тугой шелковой грудью по его уху, указывала белым пальчиком на тот или иной пункт в тексте. Грудь ее была горяча, как грелка, и Знахарь почувствовал неуместное возбуждение.
   Одновременно с возбуждением он ощутил и раздражение, граничащее со злостью, поэтому, повернувшись к секретарше, засунул руку под юбку и погладил то место, которым Элла Арнольдовна думала в этот момент. Она тихо ахнула, закрыла глаза и резко втянула воздух пухлыми губами. Потом слабо оттолкнула его руку и прошептала:
   - Вы такой быстрый… А вдруг Борис Тимофеевич выйдет?
   - Вот тогда и не суетитесь, - усмехнулся Знахарь, - закончу стройку - и добро пожаловать.
   - Дурак, - прошептала Элла Арнольдовна и выпрямилась.
   Она несколько раз глубоко вздохнула, села на свое место и официально выпрямила спину.
   А Знахарь, вспомнив вдруг Риту, сказал:
   - Совершенно верно - дурак и сволочь. Мне это часто говорят.
   Элла Арнольдовна еще раз глубоко вздохнула, играя ноздрями, затем улыбнулась и тихо сказала:
   - Ловлю вас на слове.
   Потом кашлянула и громко произнесла совсем другим тоном:
   - Ну вот, я думаю, теперь вам все ясно.
   - Совершенно! - подтвердил Знахарь и встал.
   Встала и Элла Арнольдовна.
   Проводив Знахаря до двери, она предупредительно открыла перед ним тяжелую белую створку и, когда Знахарь, любезно попрощавшись с ней, повернулся и шагнул за порог, ущипнула его за ягодицу.
   Знахарь ойкнул и быстро обернулся, но увидел перед своим носом только быстро закрывшуюся дверь.
   - Ну, блин, дела… - пробормотал он и пошел к лестнице, держа под мышкой дорогой бювар с документами.
   Спустившись вниз, он вышел на улицу и направился к своему «лендроверу», купленному только вчера, но тут увидел, как из стоявшего неподалеку черного «мерседеса» с тонированными стеклами вышел здоровый бугай в черных очках и черном, не по жаре, костюме.
   Он уверенно взял курс прямо на Знахаря, тот все понял и достал из кармана пакет с деньгами. Когда бугай приблизился на расстояние удара, Знахарь протянул ему пакет. Бугай небрежно принял его, кивнул и, развернувшись, пошел обратно.
   Знахарь посмотрел на его спину, распиравшую могучими мышцами черный пиджак, покачал головой и пошел к «лендроверу». Сев за руль, он достал из кармана визитку, которую дал ему Вертяков, посмотрел на нее и, вытащив мобильник, набрал номер.
   Трубку сняли сразу.
   - Строительная фирма «Терем» к вашим услугам, - произнес женский голос.
   - Я могу поговорить с Павлом Кондратьевичем? - спросил Знахарь, глядя в визитку.
   - По какому вопросу? - поинтересовалась секретарша.
   - Я от Бориса Тимофеевича, - многозначительно ответил Знахарь.
   - Одну минутку, - гораздо более любезно сказала секретарша, - сейчас соединю.
   И в трубке заиграла занудная телефонная музычка, которая вмонтирована во все корейские офисные коммутаторы.
   Знахарь подумал, что если бы он был Полом Маккартни, то за такой идиотский вариант песни «Yesterday» подал бы на производителей коммутаторов в суд и отсудил бы у них все что можно…
 

Глава третья
 
СИБИРСКИЙ ТЕРЕМ

 
   Саня Щербаков сидел в баре «Вашингтон» и неторопливо пил коньяк.
   В его кармане лежали сто шестьдесят тысяч рублей, и это обстоятельство делало его гораздо более осмотрительным, чем обычно.
   В первые два дня после той ночи, когда Саня подобрал около разбитого «мерседеса» пакет с деньгами, он чувствовал себя как шпион на грани разоблачения. Однако, хорошенько обдумав все подробности произошедшего, он пришел к выводу, что беспокоиться нечего, и перестал вздрагивать от каждого резкого звука.
   Однако, понимая, что излишняя беспечность может погубить его, он не стал светить эти деньги в Томске и, чтобы обменять некоторое количество долларов на более уместные в его жизни рубли, поехал аж в Новосибирск.
   И теперь, сидя в «Вашингтоне» и слушая краем уха тихий разговор двух плечистых коротко стриженых типов, хвалил себя за предусмотрительность и благословлял тот момент, когда решил не менять деньги здесь, в Томске.
   - … ну, я ему и говорю: пока ничего, - бубнил один из бандюков, шевеля мясистыми ушами.
   Перед ним стояла полная тарелка мяса тушеного по-бурятски, и он, не прекращая разговора, энергично пережевывал фарфоровыми зубами кусок за куском. Саня посмотрел на его квадратное лицо и отвел глаза.
   - А он что? - поинтересовался другой, наливая водки.
   - А что он, жопу, говорит, разорву! Найдите, говорит, и предоставьте мне их целеньких. Я ему отвечаю: не беспокойтесь, мол, все будет о’кей, а он: знаю я, говорит, ваш о’кей, только языком шевелить умеете.
   - А ты что? - спросил другой и, отсалютовав рюмкой, опрокинул водку в рот.
   - А я ему - все путем, Анатолий Викторович. Между прочим, Лёхан, ты посмотри, что делается: был Толян нормальным пацаном с погонялом Зубило, и ничего. А теперь, блин, он прыщ на ровном месте - начальник службы безопасности у чучела этого, у Вертякова, и обращайся теперь к нему на вы, по имени, блин, отчеству… А ведь еще полгода назад мы с ним вместе водочку трескали и девок шерстили, как нормальные люди!
   - Не говори, Серега! - поддержал товарища Лё- хан, - все меняется, не то что в прежние времена… Вот старые урки рассказывают, что раньше воровской закон чтили, а если кто не так…
   - Да хрен с ними, со старыми урками, - прервал собеседника Серега, - короче, я ему опять говорю: все будет путем. Ведь этот Вертяков не пальцем деланный оказался. У него, оказывается, все бабки на ксероксе были скопированы. И теперь имеется список номеров банкнот.
   - Во, блин! Это что, они целый день переписывали? - изумился Лёхан.
   - А я откуда знаю? Вот только зачем он это сделал - не понимаю, - Серега пожал мощными плечами.
   - Ну, это их дела, нам лучше не соваться, - Лёхан махнул рукой.
   - Правильно. Меньше знаешь - лучше спишь. Так вот, все обменники у нас схвачены; если кто с этими денежками придет - тут его и засветят. Еще Вертяков сказал, что нужно отследить крупные покупки, да только я думаю, что это все без толку.
   - Это почему же?
   - А потому что, если это какие-то конкретные люди «мерседес» грабанули и денежки прибрали, то искать бесполезно. Разве что у них совсем мозгов нет.
   Именно на этом месте беседы двух бандюков Саня, хоть и был глубоко неверующим, вознес хвалу всем имеющимся богам. Получалось, что мозги у него все-таки были. И какое-то восемнадцатое подсознательное чувство уберегло его от визита к местным менялам.
   Допив коньяк, Саня встал и пошел к выходу из бара.
   Он чувствовал, что, получив неожиданную, но очень полезную информацию, он должен уйти отсюда и где-нибудь в тихом месте обдумать свои дальнейшие действия. А единственным по-настоящему тихим местом была его холостяцкая однокомнатная квартирка на окраине, где его сейчас ждал верный пес Шницель.
   Выйдя на улицу, Саня махнул рукой, и около него сразу же остановилась такая же помойка, на какой он сам последние три года халтурил, зарабатывая себе на жизнь. Усевшись рядом с водителем, он окинул взглядом убогий обшарпанный салон, вздохнул и сказал:
   - На Третью Лесную.
   Водитель кивнул и со скрежетом врубил передачу.
 

* * *

 
   Семен Барков, по прозвищу Кулак, стоял посредине огромного утоптанного плаца и, ничего не понимая, смотрел на пятиметровый деревянный крест, который торчал из земли прямо по центру этого самого плаца.
   То, что он увидел на этой зоне, совершенно не соответствовало тому, о чем еще до суда говорил ему в изоляторе временного содержания старый рецидивист Седой. Проникшись симпатией к Кулаку, Седой рассказал ему, как вести себя на зоне, какие там порядки, как следовать воровским понятиям и избегать опасных ошибок - короче, проинструктировал его перед первым сроком.
   Но срок этот оказался одновременно и последним, потому что Баркова приговорили к пожизненному заключению. И, поскольку оно должно было проходить в условиях, где не действуют никакие уголовные законы и воровские понятия, Семен, сидя в «столыпине», с грустью вспоминал доброжелательные наставления старого, побитого жизнью авторитета.
   Сразу же после суда его отвезли обратно в тюрьму, но уже не в ту камеру, где он просидел под следствием долгих пять месяцев, а в одиночку. Он не очень удивился этому, потому что понятия не имел, как обращаются с теми, кто получил пожизненное.
   Молча усевшись на узкую койку, привинченную к серой стене, он захотел закурить и, похлопав себя по карманам, вспомнил, что все его вещи остались в той, другой камере, которую он делил еще с тремя сидельцами.
   Но долго страдать не пришлось, потому что часа через два дверь камеры с лязгом распахнулась и вертухай равнодушно сказал:
   - Барков, на выход.
   Семен встал и, заложив руки за спину, вышел в коридор, где стояли еще трое вертухаев с дубинками. Профессионально ощупывая Семена глазами, они следили за каждым его движением и были готовы в любой момент пресечь любые нежелательные телодвижения.
   Быстро пройдя с ними по вонючему коридору, Семен, чувствуя на спине настороженные взгляды охранников, спустился по гулкой железной лестнице и остановился перед очередной дверью. Вертухай повертел в замке большим ключом, дверь со скрипом открылась, и они вышли во двор, где стоял серый грузовик с большим ящиком вместо кузова.
   Дверца фургона была распахнута, Семена без лишних слов направили к ней, и ему не оставалось ничего другого, как залезть внутрь. Там он оказался в сваренной из арматурных прутьев клетке; его заперли, двое охранников расположились на узкой скамье по другую сторону решетки, дверь захлопнулась, на потолке зажглась тусклая лампочка, мотор грузовика взревел, и началось путешествие в неизвестность.
   Полчаса на грузовике, пять суток в обшитом кровельным железом купе без окна, потом снова трясучая камера на колесах, и вот наконец Семен спрыгнул на утрамбованную землю, на которой не росло ни одной травинки.
   Глубоко вдохнув чистый лесной воздух, Семен огляделся, но встречавший его пожилой вертухай сказал:
   - Еще успеешь налюбоваться. Пошли.
   И, повернувшись к Семену спиной, направился к одному из одноэтажных бараков, разбросанных по огромному пространству зоны.
   Семен, чувствуя, что все происходит совсем не так, как он ожидал, молча пошел за вертухаем. Зону окружали несколько рядов колючей проволоки, за которой стоял густой лес, через равные промежутки торчали деревянные вышки под остроконечными дощатыми колпаками, все было вроде бы нормально…
   Как люди проводят пожизненное заключение, Семен знал по телевизионным передачам, да еще по рассказам сокамерников. Постоянный прессинг, который можно сравнить с непрекращающейся пыткой, жуткие условия содержания и прочие «прелести» вызывали у Семена чувство смертной тоски, и, когда ему объявили приговор, он не мог в это поверить. Не верил он и тогда, когда уже трясся в железном фургоне и когда пять суток слушал однообразный стук колес…
   Они подошли к одному из бараков, на стене которого была нарисована большая цифра «5», вертухай открыл дверь и, не оглядываясь на Семена, вошел внутрь.
   Семен последовал за ним, и они оказались в обшитом фанерой коридоре, напоминавшем строительную бытовку для начальства. Пройдя мимо трех дверей, вертухай остановился у четвертой, на которой висела табличка «начальник колонии», и постучал.
   Из-за двери послышался чей-то голос, и вертухай, открыв дверь, сделал жест - заходи, дескать…
   В небольшой комнате стоял скромный письменный стол, за которым сидел здоровенный мордоворот с погонами подполковника. Его форменный мундир висел на спинке стула, стоявшего у стены, верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, виднелась волосатая грудь.
   Подняв глаза на Семена, остановившегося перед столом, подполковник долго изучал его, затем сказал:
   - Присядь.
   Семен взял один из свободных стульев, которые стояли вдоль стены и сел напротив подполковника, положив ногу на ногу.
   Подполковник посмотрел на его ноги и усмехнулся.
   - Ты сидишь на стуле только потому, что мне лень поднимать на тебя глаза, - сказал он, - в некоторых странах Древнего Востока преступника сажали в яму, выкопанную перед троном. Просто для того, чтобы было удобнее смотреть на него сверху вниз.
   Семен молчал и слушал.
   - Меня зовут Савелий Андреевич Штерн. Я здешний царь и бог. Ты еще успеешь убедиться в этом, а пока скажу тебе только, что могу убить тебя в любую минуту. Тебя не существует. Для меня ты - просто вещь, с которой я могу обойтись так, как мне заблагорассудится. Я знаю, что в последнее время ты много думал о том, как проведешь оставшееся тебе время жизни в каменной клетке. Теперь можешь забыть об этом. Все будет совсем иначе. Пока что ты не понимаешь, что это значит, но я тебе объясню.
   Штерн достал из стола пачку «Парламента» и спросил:
   - Курить будешь?
   Семен кивнул.
   Бросив пачку на стол, Штерн сказал:
   - Закуривай.
   И положил рядом с сигаретами зажигалку.
   Семен неторопливо достал из пачки сигарету, прикурил и, с удовольствием затянувшись, выпустил дым в потолок. Он не курил уже пять дней и теперь почувствовал, как его повело от первой же затяжки.
   Штерн следил за Семеном, и на его лице не отражалось ровным счетом ничего, будто он от нечего делать рассматривал кирпичную стену.
   - Ты молчишь и слушаешь… Это хорошо, - задумчиво сказал Штерн, - некоторые, попав сюда, начинают вести себя, как на обычной зоне, и я сразу убиваю их. Такие мне не нужны.
   - Вы их сами убиваете? - спросил Семен, чтобы хоть что-нибудь сказать.
   Он слушал странного начальника колонии и понимал все меньше и меньше.
   - Не всегда. Это может сделать любой из моих подчиненных. И даже если он ошибется, ничего страшного в этом не будет. Помнишь такое выражение - человеческий материал? Вот вы все для меня и есть тот самый человеческий материал, из которого… Ладно, об этом потом. Запомни: ты - раб! Ты не имеешь никаких прав гражданина, никаких прав заключенного, вообще ни-ка-ких! Ты оказался здесь просто потому, что нам нужны сильные и безжалостные люди. Страшные люди. Но знай, что я страшнее всех вас вместе взятых.
   Штерн засмеялся:
   - Здесь нет ни паханов, ни шестерок, ни петухов - ничего из того, что имеется на любой поганой зоне, - по лицу Штерна скользнула гримаса брезгливости.
   - Это ж моя первая судимость, первый срок, и сразу - пожизненный. Так что никакого особого криминального опыта у меня нет.
   Штерн заглянул в лежавшую перед ним бумагу и усмехнулся:
   - Однако четырнадцать убийств!… И вроде не маньяк…
   - Да, я не псих, - подтвердил Семен, - вы сказали, что вам нужны… страшные люди. Это что - я, значит, страшный?
   - Немножко, - кивнул Штерн, - но, конечно, не для меня. А вот как раз я и сделаю из тебя по-настоящему страшного.
   - А кому это вам нужны эти страшные люди?
   - Потом узнаешь.
   Штерн положил перед собой огромные заросшие рыжим волосом руки и сказал:
   - Барак восемь, койка семнадцать. И помни: здесь не зона, и любые уголовные телодвижения приводят к смерти. Мне тут урки не нужны. Понял?
   - Понял, - ответил Семен и встал.
   - Присядь, - приказал Штерн, - я еще не закончил.
   Семен сел.
   - Чем меньше ты будешь разговаривать с другими курсантами, тем лучше для тебя самого.
   Услышав слово «курсант», Семен удивленно поднял брови.
   Штерн, заметив это, усмехнулся и сказал:
   - Я же сказал тебе, что зеков здесь нет. Все, что нужно, ты узнаешь у других, но в одном я могу тебя заверить сразу. Придет время, и ты пожалеешь о том, что не сидишь свой вечный срок в вонючей камере. Здесь - свежий воздух, небо над головой… Но скоро оно покажется тебе меньше, чем с овчинку. Помни, что ты принадлежишь мне. И единственная свобода, которая у тебя есть, - повеситься на любой перекладине. Никто и слова не скажет. Можно даже на вечернем построении. Перед строем. Я не буду возражать.
   Штерн внимательно посмотрел на Семена, как бы желая убедиться, что тот все понял, и наконец сказал:
   - Можешь идти.
   И вот теперь Семен стоял посредине огромного утоптанного плаца и, ничего не понимая, озирался по сторонам.
   Когда он шел следом за охранником, то смотрел в его спину, поэтому и не заметил такую примечательную деталь, как добротно сколоченный из бруса крест, стоявший чуть в стороне от центра плаца. Семен не мог найти другого названия для этой просторной, плоской и окруженной низкими бараками поляны.
   Присмотревшись, Семен заметил, что вертикальный брус креста в полуметре от земли был разделен массивной металлической петлей, позволявшей кресту откидываться в горизонтальное положение. Сейчас крест стоял вертикально и был подперт длинным толстым бруском, одним концом упиравшимся в землю, а другим - в прибитую к кресту деревянную плашку.