Семенов Юлиан Семенович. Путь в новогоднюю ночь

   Она разочаровалась в первый же день. Во-первых, готовить борщи и гуляши приходилось в палатке: дом под столовую еще не был закончен. Во-вторых, как раз перед тем, как она собралась открыть продажу завтраков, к ней, откинув полог, вошел начальник экспедиции Воронов и начал, словно настоящий обехаэсовец, лазить по котлам ложкой и пробовать еду. Нина вытерла руки о фартук и предложила:
   - Садитесь, Илья Владимирович, я вам борща налью.
   - Налей.
   За стенками палатки скрипел снег. Геологи, словно застоялые кони, прыгали с ноги на ногу, ожидая горячей еды, - впервые за двадцать дней их пребывания здесь.
   - Повар-душа, скоро? - кричал Бабаянц.
   Нина налила Воронову самую гущу, выбрала мяса без жил и плеснула полполовника сметаны. Воронов съел борщ в минуту. Нина смотрела на него с жалостью. Кончив есть, Воронов вытер масленые губы ладонью, наблюдая за тем, как Нина орудовала огромным половником, и вышел, не сказав ни слова.
   Повариха улыбнулась и подумала: "Все люди жрать здоровы. Мясо - оно и для идейного мясо".
   Потом она открыла полог, и в палатку вместе с тюлевыми клубами морозного пара ворвались шумные голодные ребята. Нина плескала борщ и кидала в каждую миску по кусочку мяса. На соленые мужичьи шутки она отвечала смехом, высоко запрокидывая большую голову, тяжелую от белокурых волос, уложенных сзади в пучок.
   - Повар, не стойте в своем окошечке! - закричал Сергей из пятой палатки. - У меня начинается сердцебиение!
   - Повар-душа, когда наступит весна, я подарю тебе фиалок, - пообещал Бабаянц.
   - Благодарю, - сказал шофер Сейфуллин, - однако влаги в твоем супе более чем достаточно.
   Когда завтрак кончился и геологи разошлись по своим объектам, к поварихе снова пришел Воронов. В руке он держал миску с чьим-то недоеденным борщом.
   - Ты это серьезно? - спросил он.
   - Ой, о чем это вы разговариваете? - подняла брови Нина и расстегнула пуговицу на блузке.
   Кругом было тихо, и только остатки борща бурлили в котле. Повариха расстегнула еще одну пуговицу, подошла к Воронову и засмеялась горлом.
   - Ты со мной дружи, я добрая...
   Воронов опустил глаза и сказал:
   - Еще раз ребят бурдой накормишь - акт составлю.
   Повернулся и вышел.
   Нина застегнула блузку и обиженно поджала губы. А через несколько дней она переехала в новый дом. Столовая была большая, светлая. В кухне печь отделали кафелем, хотя это не было предусмотрено по смете. Повариха смеялась:
   - Что мы, в Японии живем, что ли? И без кафеля обойтись можно.
   - Это почему же в Японии? - спрашивали ребята.
   - Потому, что там все изощренные и со своими бабами не живут, а на стороне нанимают, - объяснила Нина.
   Когда работа в столовой кончалась, повариха доставала гитару с белым бантом на деке и начинала петь про подмосковные вечера. Голос у нее был низкий, с хрипотцой, но приятный.
   - Тоскует баба, - говорил Сейфуллин, - утешить бы...
   Кто-то пустил смешной слух, что Нина и не повариха вовсе, а известная певица и киноартистка и приехала сюда, чтобы сделать кинофильм о геологах.
   Когда в поселке стараниями снабженца Геметова открылась промтоварная лавка, Нина пришла к Воронову и спросила его:
   - Что у тебя в магазине продают, начальник? Кальсоны да книги. А я женщина. Мне, может, на ваши кальсоны смотреть противно. Пусть шелку привезут да штапеля в синюю розочку...
   ...Осенью в поселке приключилась беда: по недосмотру техника сгорел новый генератор. Крохотная электростанция стала. Нина сорвала с себя фартук и закричала на людей, собравшихся в столовой:
   - Грязь жрите, землю! Она тут жирная! Пока света не будет, готовить не стану.
   - Не наша вина-то, Нин...
   - А мне плевать!
   И повариха ушла из столовой, оставив людей без ужина. Наутро ее не пустили на кухню: там хозяйничали геологи во главе с Вороновым. Они чистили картошку перочинными ножами и пропускали через мясорубку немытую свинину.
   Повариха стояла на пороге и не знала, что ей делать: смеяться или кричать. Она долго раздумывала, а потом заплакала.
   - Гады вы проклятые, - всхлипывала она, - из-за вас вся жизнь у меня перекореженная. Чтоб вам ни дна ни покрышки!
   Вечером Нина пришла к Воронову, выпив перед этим полстакана спирта. Она смотрела на него блестящими, навыкате глазами и говорила:
   - Ты что из себя другого выдаешь? Такой же ты, как и все. Зачем сюда люди идут?
   За рублем. За рублем едут в эту проклятую тайжищу глухоманную! А ты что, словно в драмкружке, выпендриваешься?
   Воронов курил и сопел носом.
   - Сам на меня небось как жеребец смотришь, а форс даешь. Зачем? Одна у нас жизнь, чего ж ее бежать? Люди так людьми и помрут...
   - Ты для чего Сейфуллина к себе водишь? - спросил Воронов.
   Женщина молчала.
   - Ты зачем перед Бабаянцем задом вертишь и блузку раскрываешь? Воронов говорил негромко, раздувая ноздри, морщась. - Ты почему ребят дрянью кормишь, мясо воруешь и на прииске перепродаешь? Ты зачем всем и каждому жужжишь, что плохо у нас, скучно и кино нет? А? Ты что в нашей жизни понимаешь?
   - Жизнь у всех одна, - тихо ответила женщина.
   - Врешь ты. У нас с тобой жизнь разная.
   Через неделю, когда установились дороги, схваченные цепкими руками первого мороза, повариха Нина уехала из поселка. Тайга расступилась и снова сомкнулась, оставшись один на один с людьми, которые сражались против ее зеленой силы...
   Новогодняя ночь
   Машины шли медленно. Свет фар пробивал белую стену снега только на пять метров.
   Мороз ломал стволы деревьев. Они скрипели, и от этого казалось, что лес стонал.
   В головной трехтонке начальник снабжения Якутской геологической партии Дмитрий Сергеевич Геметов то и дело протирал рукавицей чистое ветровое стекло и сокрушенно качал головой.
   - Бабу везем, вот и не видно ни черта. Пурга.
   - Все равно была бы, - возразил шофер Сейфуллин, - прогноз такой.
   - Ты что, метеоролог?
   Сейфуллин непонятно улыбнулся. Ссориться с Геметовым никак не входило в его планы, потому что везли сейчас, помимо оборудования для электростанции и двух кинопередвижек, шампанское, спирт, вина и всяческую снедь к встрече Нового года.
   А перед отъездом из экспедиции, три недели тому назад, новый начальник Воронов, человек, как выяснилось, непьющий, объявил, что свою порцию шампанского, а равно и другого производного не только от виноградной лозы, но и от пшеничного хлеба отдаст шоферам, если груз будет доставлен в полной сохранности и к сроку.
   - Вон как везу осторожненько, - сказал Сейфуллин, забыв о том, что рядом с ним не Воронов, а Геметов.
   В силу профессиональной проницательности снабженец понял, куда клонит Сейфуллин, и ответил загадочно:
   - С неба звездочка упала.
   Сейфуллин внимательно поглядел на небо, ничего, конечно, кроме беспросветной белой мглы, не увидел, но дипломатично согласился:
   - Да, бывает...
   ...Шофер второй машины, Проценко, ехал один и пел. Он всегда пел. Он даже думал словами стихов или песен. Когда Проценко хотел объясниться с медсестрой Людочкой, он говорил:
   Дорогая, сядем рядом,
   Поглядим в глаза друг другу.
   Я хочу под этим взглядом
   Слушать чувственную вьюгу.
   Людочка смеялась и садилась рядом с ним. Проценко лихо закидывал ногу за ногу, пощипывал струны гитары и запевал томно:
   На деревне расставание поют,
   Провожают В.Проценко в институт...
   Людочка теребила косынку.
   - Скажите, девушки, подружке вашей,
   Что я о ней одной страдаю,
   нерешительно заканчивал Проценко и всегда после этих слов норовил Людочку обнять. Но каждый раз после этой неудачной попытки он оставался один.
   - Эх, неприятно! - вздыхал он и тоскливо смотрел в бесконечную веселую пропасть синего дачного неба.
   ...В третьей машине вместе с шофером Гостевым ехала Наташа. Сначала девушка ему не понравилась. Он косил глазом весь первый день пути, изучая ее профиль. Шофер видел курносый нос, ямочку на щеке и мохнатые серые ресницы. Второй и третий день Гостев беспрерывно курил. Курил так, что в кабине, где воздух был раскаленным от маленькой печки, делалось сине, как в тайге летом после грибного дождя.
   Вечером третьего дня решили заночевать в пути, потому что до ближайшего зимовья осталось километров пятьдесят, а по такой пурге, да еще ночью, эти пятьдесят километров могли бы оказаться похуже других пятисот.
   Наташа вызвалась дежурить. Шоферы уснули сразу же, как по команде. Девушка сидела рядом с Гостевым и думала о том, как ее встретит Воронов. Он не знал, что она едет к нему. Собственно, Воронов и не мог знать, потому что никто не верил, что машины смогут пробиться в поселок, за тысячу километров, в декабре, месяце буранов...
   Моторы работали на холостом ходу, убаюкивая. Лихо, по-разбойному посвистывал ветер. Наташа вылезла из кабины и пошла к головной машине.
   Геметов спал на плече у Сейфуллина, подложив под щеку ладони, сложенные лодочкой. Во сне он был не страшным, не таким, как показался Наташе в первый день, в Якутске, когда она умоляла снабженца взять ее с собой. Геметов тогда раскричался и заявил, что у него тара. Почему тара, какая тара, он не объяснил.
   Наташа пошла в обком, и только это спасло ее от зряшнего трехмесячного пребывания в городе. Геметов рассвирепел и заиграл желваками.
   - Я думаю, что экспедиция без вас не погибнет, - сказал он Наташе, когда они вместе вышли от инструктора промышленности, - но если погибнем мы, так только из-за того, что вы едете вместе с нами. Я, знаете ли, боюсь женщин в дороге.
   - Правильно делаете, - согласилась Наташа и, не попрощавшись, пошла в гостиницу собираться.
   "Через неделю я буду с тобой, Воронов", - думала девушка и не могла сдержать счастливой улыбки.
   ...Первым проснулся Проценко. Он проснулся от того, что отлежал себе шею.
   Мариника, Мариника,
   Ты не спи-ка,
   Ты не спи-ка!
   Он пропел это бодрым голосом и отправился будить Геметова. Ему он пропел ту же песенку.
   - Лемешев, - гордо сказал Сейфуллин. Геметов протер глаза и ответил:
   - Значительно хуже.
   Наташа осторожно разбудила Гостева. Тот сладко потянулся, зачмокал губами, хрустнул пальцами и спросил:
   - Ма, эт ты?
   Увидев Наташу, он покраснел и, чтобы скрыть смущение, закашлялся. Потом с такой силой нажал на акселератор, что мотор, казалось, должен был лопнуть от напряжения.
   Наташа села рядом с Гостевым и уснула сразу же, уронив голову на его руку.
   - А я повторяю, что баба несет водителю автомобиля несчастье. Это очень правильно, - мрачно заметил Геметов, - потому как примета такая есть...
   Дорогу замело так, что головная машина забуксовала. Геметов с Сейфуллиным вылезли из кабины, позвали Проценко и втроем двинулись к гостевской машине. Они заглянули к нему, увидели, что девушка спит на плече шофера, и пошли расчищать путь одни.
   Стометровую полянку одолели за полчаса. Когда машины въехали в тайгу, Сейфуллин отер пот со лба и сказал мечтательно:
   - Сейчас бы семьдесят пять грамм шампанского...
   - А двадцать грамм спирта хочешь?
   Зная хитрый нрав снабженца, Сейфуллин ничего не ответил, а только вздохнул.
   - Чего вздыхаешь?
   - Дедушку вспомнил.
   - Больше никого не вспомнил?
   - Никого.
   - Ну, тогда жми.
   Машины шли медленно, и снег отлетал от них тугой, словно каучук. Дорогу теперь приходилось расчищать почти через каждые десять километров. Лбы у водителей начали шелушиться от пота, козырьки шапок оторвались и все время налезали на глаза. Геметов скрипел зубами. Проценко пел:
   До тебя мне идти далеко,
   А до смерти четыре шага.
   Гостев поправлял его:
   - Шесть, шесть шагов.
   - Восемь, - замечал Сейфуллин, - я сам высчитывал.
   Наташа смеялась. Геметов переставал скрипеть зубами и переглядывался с шоферами.
   А когда во время очередного привала Наташа отобрала у всех шапки и пришила козырьки, Геметов сказал:
   - От имени и по поручению, словом... большое спасибо...
   Утром 31 декабря Геметов начал нервничать. До экспедиции оставалось никак не меньше сорока километров, причем самых страшных: дорога шла вдоль реки, похожей сейчас на лестницу, составленную из битых, нагроможденных друг на друга зеркал.
   Из синего прибрежного льда торчали деревья, обернутые в белую вату инея.
   - Слушай, Хатиб, - обратился Геметов к Сейфуллину, - а ты быстрее ездить умеешь?
   - По шоссе - да.
   Дорога петляла вдоль реки, а потом внезапно свернула в тайгу. Снега здесь было чуть поменьше, и Сейфуллин сразу же наддал газ. Так проехали несколько километров, и Геметов даже замурлыкал песню. Он представлял себе, какая в экспедиции будет радость: электричество и шампанское к Новому году.
   Он представлял себе, как геологи станут благодарить его, как Воронов даст ребятам премию в месячный оклад, как закрутят кинофильм "Мы из Кронштадта", как во все дома придет электричество. Словом, Геметов представлял себе самые радужные картины. Поэтому он недовольно нахмурился, когда Сейфуллин притормозил.
   - В чем дело?
   - Полянка хитрая, Дмитрий Сергеевич.
   - Проскочим.
   - Боязно.
   - Хатиб, - сказал Геметов с укором, - мне стыдно слушать тебя.
   Машина рванулась с места. Стрелка спидометра заметалась, как вратарь в воротах проигрывающей команды. В кабине стало жарко, словно в бане. Геметов оглянулся:
   Проценко несся за ним впритык.
   "Вот дурень, - подумал Геметов, - воткнется же".
   Он распахнул дверцу, стал на подножку и закричал:
   - Не наступай на пятки!
   Проценко ничего, конечно, не услыхал. Геметов махнул ему рукой: мол, отстань, - но в ту же секунду почувствовал резкий удар в плечо. Пальцы его разжались, и, описав в воздухе дугу, он упал головой в сугроб.
   Когда Сейфуллин вытащил его из снега, Геметов ошалело сказал:
   - Прямо как из рая вынули. Там все белое.
   Потом он посмотрел на Сейфуллина, на Проценко с рассеченным лбом, на его помятую машину, на Гостева с Наташей, которые бежали к нему со всех ног, и сказал:
   - Плохо, ребята, дело...
   ...Гостев взял Проценко на буксир, а Сейфуллин с Геметовым двинулись следом, выкопав передние колеса своей машины из глубокой ямы, занесенной снегом.
   Сейфуллин то и дело посматривал на стрелку Уровня масла. Давление неуклонно падало.
   - Наверное, сальник, - сказал он Геметову, который все время вертел шеей, вспухавшей с каждой минутой все больше и больше...
   Проценко в своей машине кусал губы и вытирал со лба кровь, которая сочилась из-под марли. Он взглянул на себя в зеркальце и пропел:
   Голова обвязана, кровь на рукаве, След кровавый стелется по сырой земле.
   Проценко до боли в суставах сжимал руль, потому что ехать на буксире было необычайно трудно. Снег лежал сухой, крупчатый, пошедший кое-где наледью. От этого машина вихляла, как новичок на катке.
   Избушка зимовья, рубленная позапрошлым летом в центре безмолвия, на поляне, стиснутая со всех сторон сильными, заломленными в небо руками деревьев, казалась здесь чем-то сказочным, декоративным.
   Луна стояла как раз над поляной. Снег искрился так ярко, что думалось, будто с луны кто-то бросал зажженные спички. Но спички эти были лунными, холодными, как бенгальский огонь, который не может согреть, а уж зажечь тем более. Только густым черно-белым тучам, окружавшим желтый диск, было, по-видимому, жарко от ночного светила, потому что все они проносились мимо луны на порядочном расстоянии, опасаясь растаять, разорваться на мелкие, беспомощные клочки...
   - Приехали, - облегченно вздохнув, сказал Гостев, но тут же вздрогнул, услыхав позади три протяжных гудка - сигнал тревоги.
   - Эй, - кричал Сейфуллин, - сюда! У меня мотор заглох!
   - Вот тебе и приехали, - сказал Гостев Наташе. - Аида к ним, посмотрим, в чем дело...
   В зимовье стало тепло. Проценко сидел, нахмурив брови. Наташа перебинтовывала ему голову, а он внимательно следил за ее быстрыми руками.
   Потом Наташа растерла шею Геметову. Тот кряхтел и морщился. Когда девушка закутала его шарфом, он одобрительно хмыкнул:
   - Молодец ты с нашим братом управляться.
   - Велика наука, - улыбнулась Наташа.
   Проценко остался верен себе. Он пропел:
   Спасибо, сердце,
   Что ты умеешь так любить!
   Все отчего-то замолчали. Маленькое окошко, наполовину застекленное, наполовину забитое фанерой, было похоже из-за полукруглой формы на одноглазого волшебника.
   Сходство это дополнялось тем, что как раз над ним висели ветвистые оленьи рога.
   - А не встретить ли нам Новый год? - вдруг спросил Сейфуллин. - Все равно здесь засели.
   - Никто не засел, - рассердился Геметов. - Гостев у нас персонаж положительный, ему и ехать в экспедицию. А мы подремонтируемся - и следом.
   - Я с Гостевым, Дмитрий Сергеевич, - сказала Наташа, но, увидав потемневшее лицо снабженца, добавила тихо: - Разрешите, пожалуйста...
   Геметов несколько раз подряд глубоко задохнулся махорочным дымом, потом потушил цигарку о стол и отшвырнул в угол.
   - Неистовая ты, ей-богу...
   - Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич. Значит, можно?
   - Сказал же... Пошли машины перегружать, ребята!
   Консервированные фрукты, икру, печенье, бутылки со спиртом, вино и шампанское перенесли в гостевский "ГАЗ", а передвижки и оборудование для электростанции - к Проценко.
   Пальцы на морозе стыли. Бутылки с шампанским были скользкие, то и дело падали в снег. Каждый раз, когда бутылка падала, Геметов начинал кричать:
   - Что, руки у тебя отсохли, да? Рак кожных покровов у тебя, да?
   Когда Проценко выронил сразу две бутылки, а Геметов особенно сильно раскричался, Сейфуллин сунул в карманы несколько банок консервов, три бутылки шампанского и пошел в избушку зимовья.
   Геметов сначала растерялся, а потом заорал:
   - Чего, чего?!
   - Я хоть и татарин, - медленно, с расстановкой ответил Сейфуллин, - а Новый год встречаю по-христиански. Ясно? А это, - он хлопнул себя по набитым карманам, - усушка и утруска. Для вашей перестраховки, потому что никто и слова не скажет.
   - Ну и жох, - протянул Геметов. - Ладно, черт с тобой, возьми еще и спирта.
   "Воронов, любимый мой Воронов, - думала Наташа, перегружая тюки с крупами, - скоро, совсем скоро я увижу тебя..."
   Через полчаса все столпились вокруг стола. Геметов раскупорил бутылки. Выпили за счастье в Новом году. Проценко принес из машины гитару и заиграл "Амурские волны".
   Наташа взглянула на часы и сказала:
   - Товарищ Гостев, разрешите мне пригласить вас на вальс.
   Длинный, нескладный Гостев покраснел.
   - Я не умею, - тихо ответил он и спрятал ноги под табуретку.
   В печке трещали дрова. В запотевшем окошке отражался тусклый свет переносной лампы. Стены зимовья пахли малиной и вяленой рыбой. Янтарные капельки смолы застыли невыплаканными слезами. Проценко смотрел на девушку грустно, с любовью.
   Гостев вспоминал свою дочь Дашку. Сейфуллин в мохнатых унтах, с застывшим лицом танцевал с Наташей вальс. Он держал девушку почти на весу, потому что пол был неровный, со щелями.
   Потом Наташа танцевала с Геметовым.
   - А я безногий, что ль? - перестав играть, спросил Проценко. Он обхватил Наташу за талию и, сам себе напевая, прошел с ней два круга.
   Гостев поднялся, как только Наташа кончила танцевать, нахлобучил ушанку и сказал:
   - Ну, пока! Я поехал потихоньку.
   И вышел, не дожидаясь девушки.
   Глухая ревность кровь пьянит,
   Пусть Гостев нас тут не винит,
   сказал вслед ему Проценко.
   Наташе стало радостно и весело: она была очень молода и поэтому радовалась всегда, когда чувствовала, что нравится окружающим.
   Все вышли провожать их.
   - Осторожней, парень, - сказал Геметов, - дорога - сам знаешь.
   - Чего там...
   - Там "чего" нет, - ответил Геметов, - не терпевший никаких морфологических неточностей в речи, - а вот "ничего" там быть может. Постиг?
   Когда машина тронулась, Наташа увидела, как шоферы вынесли переноску и все втроем полезли под проценковскую машину.
   "Как же они будут в такую стужу ремонтировать? - подумала Наташа. Разве мыслимо?"
   Девушка закрыла глаза и сразу же увидела Воронова. Она счастливо засмеялась.
   Гостев недоуменно посмотрел на нее.
   ...Лед вспузырило, как простоквашу.
   - Через реку махнем, - сказал Гостев, быстро взглянув на светящийся циферблат часов, - а там до дома пять километров.
   - Успеем к двенадцати?
   - Должны.
   - А Геметов волновался...
   - Правильно делал. В тайге без дружбы нельзя.
   Наташа не поняла.
   - Ну, когда один, - пояснил Гостев. - В тайге одному нельзя, пропадешь зазря.
   - Это верно, - согласилась девушка.
   - У меня к вам вопрос.
   - Какой?
   - Вы нашему товарищу Воронову не родственницей будете?
   Наташа улыбнулась.
   - Нет.
   - Странно, - вдруг обрадовался Гостев. - А то мне ваша личность показалась знакомой. У Воронова на столе стоит. Только там значительно некрасивше. Это точно.
   Гостев посмотрел на девушку, увидал ее профиль, хотел сказать что-то, но не успел: впереди чернела полынья. Гостев вывернул руль и почувствовал, как у него сразу же вспотели ладони: что-то захрустело так, будто рвали коленкор. Наташа уперлась руками в сиденье, чтобы не удариться лбом о стекло. Передние колеса провалились под лед.
   Гостев рванул рычаг коробки скоростей вверх и дал задний ход. В ту же минуту раздался треск, но теперь уже с боков. И в кабину хлынула дымная, обжигающая вода.
   Наташа вскочила на сиденье. Гостев распахнул дверцу и прыгнул вниз. Через мгновение он прохрипел:
   - Давай сюда!
   Наташа заглянула вниз и увидела Гостева. Он стоял по горло в воде. Его лицо стало белее снега. Это было так страшно, что девушка зажмурилась.
   - Скорей, черт! - заорал Гостев. - Скорей.
   Наташа шагнула вниз и почувствовала, как ее подхватили сильные руки шофера. Он держал ее над головой и нес к берегу. Руки у него дрожали, глаза налились кровью, а тело покалывало тысячью иголок, не больно, но противно.
   Он добрел до берега и бросил Наташу в снег. Здесь, у берега, ему было так же, как и около машины, почти по горло. Он начал карабкаться, но лед был свежий, скользкий. Гостев все время падал вниз, в воду. Наташа протянула ему руки.
   - Держись!
   Гостев взял ее пальцы и, упершись ногами в крутую стенку ледяного берега, начал подтягиваться. Наташа заскользила. Как она ни старалась упираться коленями, снег под ней полз прямо в черную полынью, к Гостеву. Он увидел это. Разжал пальцы.
   Упал в воду, и брызги, поднятые им, сразу же зазвенели льдинками. Гостев пошел вдоль берега, отыскивая место, где можно было бы выбраться из воды. Он шел, словно ледокол в Арктике: от него отскакивали маленькие льдинки и тонко звенели, сталкиваясь друг с другом.
   Наташа бежала по снегу, проваливалась, вылезала и кричала не переставая:
   - Давай руку! Давай руку, Гостев!
   Шофер упрямо мотал головой и брел все дальше, к тому месту, где рядом с водой из снега торчала стеклянная ива. Там он вылез и упал в снег.
   - Беги вдоль по берегу, - сказал он девушке, задыхаясь, чувствуя, как сердце у него поднималось к горлу. - Беги! Ну!
   - Ты что? - испуганно спросила Наташа, увидав, как весь он, на глазах, покрывался хрустящей корочкой льда.
   - Что ты?! - закричала девушка, и лес отозвался смешливым многоголосым эхом.
   Когда женщина чувствует, что мужчина, спутник в трудной дороге, слабее ее, она может стать впереди, она может повести его за собой. Но когда женщина знает силу своего спутника, его мужество, а потом видит его бессильным, не таким, каким привыкла видеть всегда, вот тогда она теряется, становясь только женщиной, которая призвана любить, бояться и жалеть.
   - Беги! - снова прохрипел Гостев. - Вдвоем нам ни к чему...
   Наташа заплакала, а потом схватила Гостева за воротник, рванула на себя и с размаху, что есть силы, Ударила его по лицу.
   - Не надо, - прошептал Гостев, - больно мне.
   Девушка почувствовала, как у нее напряглись мышцы шеи. Она снова схватила Гостева и снова начала его бить по лицу. Потом стащила с него ватник и джемпер.
   Ватник, хрустнув, сломался. Наташа сорвала с плеч свою куртку и стала втискивать в теплые рукава холодеющее тело Гостева. Наташа застегнула на нем все пуговицы, рванула Гостева на себя и посадила в снег. Он упал. Наташа снова посадила его, а он снова упал. Тогда девушка стала бить его руками по холодному лицу, ногами толкать в ребра и живот.
   - Больно, - зло сказал Гостев.
   Наташа засмеялась сквозь слезы: "Больно - это тепло..."
   Девушка стащила с себя меховые штаны. Холод сразу же прошел сквозь легкую фланелевую ткань лыжных брюк. Эти брюки ей сшила в Москве бабушка по последней моде: узенькими, с накладными карманами и белой строчкой по швам. Наташа развязывала шнурки у лодыжек и все время следила за тем, чтобы Гостев не упал в снег. Но он все-таки упал. Наташа подскочила к нему, схватила за руки и принялась разводить их в стороны, стараясь разогреть Гостева. И вдруг Наташа подумала: "Ведь в машине спички и спирт. Это спасение!"
   Она оглянулась на полынью, на машину, которая врастала в лед, на стеклянную иву у берега, на долговязого человека с белым лицом, который только что спас ее, и побежала к реке.
   - Стой! - закричал Гостев.
   Ему показалось, что кричал он зычно и громко. А на самом деле он свистяще шептал:
   - Стой! Стой! Наташа! Стой!
   Девушка бежала по льду. И тогда он поднялся. Как пьяный, раскачиваясь из стороны в сторону, Гостев пошел следом за Наташей. И чем дальше и быстрее он шел, тем больше чувствовал в себе силу, которая победит холод.
   Сейфуллин, Проценко и Геметов лежали под машиной на тулупе. Геметов светил переноской, а шоферы лихорадочно кончали ремонт. Решили сделать одну проценковскую машину и на ней привезти в партию кинопередвижки и движок, чтобы в новогоднюю ночь у людей был свет.
   - Да, - продолжал Сейфуллин, усмехаясь, - посмеются над нами, как нагрянем. Я, между прочим, очень обожаю консервированные сливы с манной кашей. Вернемся - две банки съем.
   - Так я тебе две банки и дам! - возразил Геметов.
   - А за героизм?
   Все засмеялись. Сейфуллин торопился, и поэтому гаечный ключ то и дело соскакивал с пробки маслобака.
   - Черт, - сквозь зубы сказал Сейфуллин и выругался.
   "Товарищ, я вахту не в силах стоять", - Сказал кочегар кочегару, простонал Проценко и закончил прозой, которую так презирал: - Башка, ребята, лопается.
   - Потерпи, браток, - попросил Геметов, - немного уж осталось.
   Проценко крякнул и снова, как фотограф в темный мешок, запустил руки в мотор.
   Стараясь хоть чем-нибудь помочь шоферам, Геметов начал рассказывать смешные анекдоты.
   "Хороший какой мужик, - подумал Сейфуллин, - беспокойный и заботливый..." Он посмотрел на снабженца и улыбнулся ему. Тот сморщил лицо и сказал:
   - Неспокойно у меня на душе за наших. Просто черт знает как скребет. Не надо было их одних пускать. Пропади это шампанское пропадом!
   Проценко довернул гайку, бросил ключ и сказал:
   - Все. Поехали.
   ...Воронов проснулся оттого, что в дверь громко стучали ногами. Он нашел рукой очки на тумбочке, быстро надел их и крикнул:
   - Кто?!
   - Я, Геметов.
   - Молодец, старина! - засмеялся Воронов, натягивая джемпер.
   - Да скорей откройте! - крикнул Геметов.
   Воронов босиком подбежал к двери, откинул щеколду. В комнату вошел снабженец. На руках у него лежала белая Наташа. Воронов отступал, пока не сел на кровать.
   - Пустите, - попросил Геметов, - я ее положу.
   Воронов встал, взял у него из рук девушку и, склонившись над ней, спросил:
   - Наташа, Наташенька, ты слышишь меня?
   Девушка открыла глаза, узнала Воронова и заплакала.
   - Ну, с Новым годом вас! - сердито сказал Геметов. - А я пошел Гостева спиртом лечить. Поморозился парень. Да, товарищ Воронов, гречку сейчас раздавать или вместе с рыбными консервами? Я трески привез...
   Воронов не слушал его. Он смотрел в Наташино лицо неотрывно, жадно. Геметов покачал головой. Пошел к двери и уже с порога сказал:
   - А подруга ваша - девка что надо.
   ...Стрелки маленького будильника показывали половину третьего. Новый год пришел, а с ним пришло счастье...
   ...О моей поездке к геологам в нашей газете было напечатано совсем немного. На третьей полосе, в нижнем левом углу, петитом было набрано: "Трудная работа геологов. Только за последние два месяца в районе р.Сумары обнаружено три крупных алмазных месторождения. Поиски велись под руководством старейшего сибирского поисковика И.М.Алаторцева.
   В восьмистах километрах севернее Сумары экспедицией И.В.Воронова открыта алмазная трубка. Поиски продолжаются..."