Шепард Люциус
Человек, раскрасивший дракона Гриауля

   Люциус Шепард
   Человек, раскрасивший дракона Гриауля
   "Если не считать работ, что находятся в собрании Сихи, единственными сохранившимися до сего дня произведениями Каттанэя располагает муниципальная галерея Регенсбурга. Это восемь написанных маслом полотен, самое примечательное среди которых - "Женщина с апельсинами". Все они экспонировались на студенческой выставке, которая продолжалась несколько недель после того, как Каттанэй покинул город своего рождения и направился в Теочинте, где надеялся увлечь дерзким замыслом почтенный магистрат; навряд ли ему удалось узнать о судьбе картин или о том безразличии, с каким отнеслись к ним критики. Пожалуй, для современных исследователей творчества художника наибольший интерес - ибо в нем отчетливо просматривается характер Каттанэя - представляет "Автопортрет", написанный в двадцативосьмилетнем возрасте, за год до того, как Каттанэй ушел в Теочинте.
   Фон полотна - глянцевито-черный, на нем проступают едва различимые очертания половиц. Черноту перечеркивают две золотистых линии, а в "окошке" между ними виднеются худощавое лицо художника и его плечо. Мы как бы глядим на художника сверху вниз - быть может, через отверстие в крыше, а он смотрит на нас, щуря глаза от света, его губы кривит гримаса полной сосредоточенности. При первом знакомстве с картиной я был поражен исходившим от нее напряжением. Мне казалось, я наблюдаю человека, заключенного в клетку тьмы с золотистой решеткой в окне, мучимого знанием о свете, который существует вне тюремных стен. И пускай то было впечатление историка искусства, а не простого посетителя галереи, впечатление, которое заслуживает гораздо меньшего доверия в силу своей, так сказать, искушенности; но еще мне показалось, что художник сам обрек себя на подобную участь, что он легко мог бы вырваться из заключения, однако, сознавая необходимость некоторого ограничения, намеренно заточил себя в темноту..."
   Рид Холланд, доктор философии.
   "Мерик Каттанэй: замысел и воплощение".
   1
   В 1853 году в стране далеко к югу, в мире, отделенном от нашего тончайшей гранью возможного, дракон по имени Гриауль обитал в долине Карбонейлс; административным центром плодородной местности, что славилась добычей серебра, красного дерева и индиго, был город Теочинте. В те времена драконов хватало, в большинстве своем они обитали на скалистых островах к западу от Патагонии - крошечные, раздражительные существа, самое крупное из которых размерами едва ли превосходило ласточку. Однако Гриауль принадлежал к роду Древних. За долгие века он вырос настолько, что его спинной гребень насчитывал в высоту 750 футов, а расстояние от кончика хвоста до носа равнялось шести тысячам футов. Здесь уместно будет упомянуть, что драконы живут не за счет поглощения калорий, а впитывая энергию, которую производит течение времени. Если бы не наложенное заклятие, Гриауль умер бы тысячелетия тому назад. Но чародей, которому доверили покончить с драконом, знал, что магическая "отдача" угрожает его собственной жизни, и в последний миг испугался, благодаря чему заклятие оказалось не совсем удачным. Чародей бесследно исчез, а Гриауль остался жив. Его сердце перестало биться, дыхание пресеклось, но мозг продолжал действовать и порабощал всех, кто слишком долго находился в пределах незримого влияния.
   Впрочем, открыто оно не проявлялось. Да, жители долины приписывали суровость своих характеров годам, проведенным в мысленной тени дракона, однако разве в мире мало таких, кто взирает на него с откровенной злобой, хотя никакого Гриауля поблизости нет и никогда не было? Да, они утверждали, что в частых набегах на земли соседей виноват все тот же Гриауль, а без него они, дескать, люди мирные, но разве подобное не в природе человека? Наверно, яснее всего о влиянии дракона говорил тот факт, что, хотя за убийство исполинского зверя предлагали целое состояние в серебре, никто из многочисленных охотников в осуществлении этой затеи не преуспел. Один за другим выдвигались сотни планов, но все они провалились, поскольку были чистым безумием или страдали непродуманностью. В архивах Теочинте копились схемы громадных паровых клинков и прочих невообразимых устройств, творцы которых, как правило, не спешили покидать долину, а потому со временем присоединялись к ее вечно недовольному населению. Так все и тянулось из года в год, люди приходили и уходили, чтобы вернуться вновь, а весной 1853 года в Карбонейлсе появился Мерик Каттанэй и предложил раскрасить дракона.
   Каттанэй был долговязым юнцом с копной черных волос на голове. Кожа на его лице плотно облегала скулы, глазницы и нос. Из одежды он предпочел мешковатые брюки и крестьянскую блузу, а в разговоре для выразительности размахивал руками. Когда он кого-то слушал, глаза его постепенно расширялись, словно от избытка усвоенных сведений, а порой он принимался маловразумительно вещать о "концептуальном понятии смерти через искусство". Неудивительно, что отцы города, не исключая возможности того, что он и в самом деле таков, каким кажется, все-таки склонялись ко мнению, будто Каттанэй насмехается над ними. Так или иначе, веры ему у них не было. Однако, поскольку он явился с охапкой схем и диаграмм, следовало узнать, что взбрело ему в голову.
   - По-моему, - сказал Мерик, - Гриауль не сумеет распознать угрозу. Мы притворимся, будто разукрашиваем его, превращаем в подлинное совершенство, а сами будем потихоньку отравлять его краской.
   Послышались возражения. Мерик нетерпеливо дождался, пока отцы города успокоятся. Беседовать с ними было ему не в удовольствие. Они сидели за длинным столом и хмуро переглядывались между собой, а большое пятно сажи над их головами как бы выражало общую мысль. Они напоминали Мерику виноторговцев Регенсбурга, которые когда-то заказали ему групповой портрет, а потом дружно отвергли законченную картину.
   - Краска может убивать, - произнес он, когда ропот стих. - Возьмите, к примеру, поль-веронез. Ее изготавливают из оксида хрома и бария. Вдохнув один только раз, вы тут же потеряете сознание. Но нужно подойти к работе со всей серьезностью. Если мы просто начнем шлепать краску на его бока, он сможет что-то заподозрить.
   Перво-наперво, продолжал он, надо будет возвести подмости, с канатами и лестницами, и установить их так, чтобы они доходили до драконовых глазниц, а выше разместить рабочую платформу площадью семьсот квадратных футов. По его расчетам, потребуется восемьдесят одна тысяча футов древесины, а команда из девяноста человек завершит строительство в пять месяцев. Тем временем группы, в составе которых будут химики и геолога, станут разыскивать известковые отложения - они пригодятся для грунтовки чешуи - и источники пигментации, будь то органические или минеральные, вроде азурита или гематита. Специальные бригады займутся очисткой шкуры дракона от мшанников, отставшей чешуи и прочей грязи, а потом примутся покрывать чистую поверхность смолами.
   - Проще всего побелить его негашеной известью, - говорил Мерик. - Но так мы потеряем переходы цветов и гребни, которые характеризуют размеры и возраст Гриауля, а их, по моему глубокому убеждению, следует всячески придерживаться, иначе у нас получится не картина, а нелепая татуировка!
   Надлежало также поднять на дракона чаны для краски и собрать наверху различные мельницы: бегуны для отделения красителей от рядовых руд, шаровые мельницы для размельчения красящих веществ, глиномялки для смешивания, глин с минеральными маслами. Еще там должны были быть чаны для кипячения и кальцинаторы - печи высотой в пятнадцать футов, предназначенные для производства каустической извести, которая будет использоваться в герметизирующих растворах.
   - Мы поставим их на голове дракона, - сказал Каттанэй, - точнее, на передней теменной кости. - Он посмотрел свои записи. - У меня вышло, что кость шириной около 350 футов. Это как, похоже на правду?
   В большинстве своем отцы города пребывали в состоянии полного изумления, однако один из них сумел утвердительно кивнуть, а другой спросил:
   - Сколько он будет умирать?
   - Трудно сказать наверняка, - ответил Мерик. - Нам ведь неизвестна его восприимчивость к яду. Быть может, несколько лет. Но даже в худшем случае умирание растянется всего лишь лет на сорок или пятьдесят: химикалии, проникая под чешую, постепенно размягчат скелет, и в конце концов Гриауль развалится, как старый амбар.
   - Сорок лет! - воскликнул кто-то. - Немыслимо!
   - Или пятьдесят, - улыбнулся Мерик. - Зато нам хватит времени, чтобы закончить работу. - Он повернулся, подошел к окну и встал у него, глядя на белые домики Теочинте. Похоже, сейчас наступает переломный момент. Если он правильно понял членов магистрата, они ни за что не поверят в план, который не сопряжен с трудностями. Им нужно чувствовать, что они совершают жертвоприношение, что соглашаются, движимые исключительно благородными побуждениями. - За сорок-пятьдесят лет ваши ресурсы истощатся, ибо на осуществление моего замысла уйдет все - лес, животные, минералы. Ваша жизнь уже никогда не станет прежней, но от дракона вы избавитесь.
   Отцы города взволнованно зашумели.
   - Вы действительно хотите его убить? - Мерик стукнул кулаком по столу, за которым они сидели. - Вы столетия дожидались того, кто срубит ему голову или обратит в облачко пара. Но такого не произойдет! Я же предлагаю вам выход не из легких, зато практичный и элегантный. Его погубит та самая земля, на которой он распростерся! Да, придется потрудиться, новы избавитесь от него. А вы ведь именно того и желаете, правда?
   Отцы города молча обменялись взглядами. Мерик увидел, что они поверили ему и гадают теперь, какую он запросит цену.
   - Мне понадобится пятьсот унций серебра, чтобы нанять инженеров и мастеровых, - сказал он. - Поразмыслите на досуге. А я пока погляжу на вашего дракона, осмотрю его чешую и так далее. Когда я вернусь, вы сообщите мне свое решение.
   Члены магистрата заворчали, принялись чесать в затылках, но, наконец, договорились обсудить предложение Каттанэя с верховной властью. На обсуждение они запросили неделю, а сопровождать художника к Гриаулю назначили мэршу Хэнгтауна Джарке.
   Протяженность долины с юга на север составляла семьдесят миль, с обоих боков ее возвышались лесистые холмы, очертания которых невольно наводили на мысль, что под ними спят громадные звери. На плодородной, обработанной почве долины произрастали банановые деревья, сахарный тростник и дыни, кое-где виднелись рощицы диких пальм и заросли ягодников, над которыми высились мрачными часовыми гигантские смоковницы. Очутившись на расстоянии в полчаса езды от города, Джарке и Мерик стреножили своих лошадей и начали подниматься по пологому склону, который выводил в распадок между двумя холмами. Мерик потел, задыхался и, в итоге, остановился, не пройдя и трети пути, но Джарке упорно двигалась вперед. Она не замечала того, что совершает восхождение в одиночестве. Лицо ее было смуглым и обветренным, и внешне она напоминала пивной бочонок с ножками. Они с Мериком были почти ровесниками, однако с первого взгляда казалось, что Джарке старше лет на десять. На ней было серое платье, перепоясанное в талии кожаным ремнем, с которого свисали четыре метательных ножа, с плеча свешивался моток веревки.
   - Далеко еще? - крикнул Мерик.
   Джарке обернулась и нахмурилась.
   - Ты стоишь на его хвосте. Все остальное за холмом.
   По спине Мерика пробежал холодок, и он уставился на траву под ногами, словно ожидал, что она вдруг исчезнет, обнажив ряд сверкающих чешуек.
   - Почему мы идем пешком? - спросил он.
   - Лошадям тут не нравится, - фыркнула Джарке, - да и людям тоже.
   Она зашагала дальше.
   Двадцать минут спустя они перевалили через холм и продолжили подъем. Из подлеска выглядывали кривые, кряжистые стволы дубов, в камышах жужжали насекомые. Путь пролегал по как будто бы естественному уступу шириной в несколько сот футов, но впереди, там, где склон круто уходил вверх, маячили толстые зеленовато-черные колонны. Между ними виднелись кожистые складки, все в земле, которая лепилась к ним многочисленными комьями. Колонны выглядели остатками рухнувшего забора или призраками седой древности.
   - Крылья, - пояснила Джарке. - Обычно их не видно. В окрестностях Хэнгтауна есть места, где можно пройти под ними... Но я бы тебе этого не советовала.
   - Я хочу взглянуть на них поближе, - проговорил Мерик, чувствуя, что не в силах отвернуться. Хотя листья деревьев сверкали в ярких лучах солнца, крылья оставались темными, словно поглощали свет, словно возраст дракона не допускал такой детской забавы, как эффект отражения.
   Джарке отвела Каттанэя на лужайку, которую окружали с трех сторон древовидные папоротники и дубы. Они отбрасывали на траву густую тень. С четвертой стороны земля резко обрывалась. Джарке обмотала один конец своей веревки вокруг дуба, а вторым обвязала Мерика.
   - Дерни, когда захочешь задержаться, а после двух рывков я тебя вытащу, - сказала она и начала отпускать веревку. Мерик двинулся к обрыву. Папоротники щекотали ему шею, дубовые листья гладили по щекам. Внезапно в глаза ему ударило солнце. Он огляделся: ноги его стояли на складке драконьего крыла, которое исчезало вверху под слоем земли и растительности. Мерик позволил Джарке спустить его на десяток футов, дернул за веревку, повис в воздухе и принялся рассматривать исполинский бок Гриауля.
   Чешуйки имели шестиугольную форму, были тридцати футов в поперечнике и около половины этого расстояния в высоту. Среди цветов и оттенков основным являлся бледный золотисто-зеленый, попадался также и белесый; некоторые чешуйки заросли голубоватым мхом, другие - лишайником, чьи узоры представлялись символами неведомого змеиного алфавита. В трещинах вили гнезда птицы, из щелей высовывались и колыхались на ветру стебли папоротника. Мерику почудилось, будто он оказался в чудесном висячем саду. От осознания древности Гриауля у него закружилась голова, он неожиданно понял, что может смотреть только прямо перед собой, и висел так, точно муха на теле гигантского зверя. Он утратил всякое ощущение перспективы: бок Гриауля заслонял небо, создавал свое собственное притяжение, и Мерика так и подмывало встать на него и пойти вверх без помощи веревки. Он было извернулся, чтобы выполнить задуманное, но Джарке приняла рывок за сигнал и потянула веревку к себе. Она подняла Мерика вдоль крыла, проволокла его по грязи через папоротники и вытащила на лужайку. Бездыханный, он лежал у ее ног.
   - Хороша туша, да? - усмехнулась она.
   Когда Каттанэй немного оправился, они двинулись по направлению к Хэнгтауну, но не прошли и сотни ярдов по тропе, что вилась меж деревьями, как Джарке выхватила из-за пояса нож и метнула его в выскочившего из подлеска зверька размером с енота.
   - Шипун, - сказала она, опустилась на колени и вынула нож из шеи зверька. - Мы называем их так, потому что они шипят на бегу. Они питаются змеями, но не прочь полакомиться и неосторожными детишками.
   Мерик присел рядом. Тело шипуна покрывал короткий черный мех, но голова была лысой; ее бледная, как у трупа, кожа морщилась как после чересчур долгого пребывания в воде. Раскосые глаза, плоский нос; в непропорционально крупной пасти торчали устрашающего вида клыки.
   - Драконьи паразиты, - проговорила Джарке. - Живут в его глотке, прячутся за губой и нападают на других паразитов. - Она надавила на лапу шипуна, и из той вылезли кривые, как крючья, когти. - А если добычи не попадается, - женщина вырезала у зверька язык ножом, лезвие которого, подобно поверхности терки, усеяно было зубцами, - тогда они вылизывают Гриауля.
   В Теочинте дракон представлялся Мерику заурядной ящерицей со слабо различимым биением жизни внутри, этаким осколком былого богатства ощущений и чувств, однако теперь он начал подозревать, что со столь замысловатым биением жизни еще не сталкивался.
   - Моя бабка, - рассказывала Джарке, - уверяла, будто драконы в старину могли в мгновение ока долететь до солнца и вернуться обратно, и будто возвращались они с шипунами и всеми остальными. Она считала их бессмертными. А потом они сделались такими большими, что Земля уже не могла их вместить, поэтому сюда заглядывал один молодняк, - женщина состроила гримасу. - Не знаю, верить этому или нет.
   - Значит, ты глупа, - произнес Мерик.
   Джарке искоса поглядела на него, рука ее потянулась к поясу.
   - Как ты можешь жить здесь и сомневаться? - Мерик, похоже, сам удивился тому, с какой яростью защищает миф. - Боже мой! Этот... - Он умолк, ибо заметил на лице женщины проблеск улыбки.
   Она прицокнула языком, чем-то, по всей видимости, довольная.
   - Пойдем. Я хочу достичь глаза до заката.
   Пики сложенных крыльев Гриауля, заросшие снизу доверху травой, кустарником и карликовыми деревьями, образовывали два холма, в тени которых, на берегу озерца, и примостился Хэнгтаун. Джарке объяснила, что озерцо питает поток, бегущий с соседнего холма; у города он разливается, а потом стекает по перепонкам одного из крыльев на плечо дракону. Под крылом, сказала она, очень красиво, там папоротники и водопады, но горожане опасаются туда ходить.
   Издалека Хэнгтаун выглядел весьма живописно: старинные дома, дымки из печных труб... Но при ближайшем рассмотрении дома превратились в кособокие хижины с прорехами в стенах и разбитыми стеклами. У берега озера плавали в мыльной пене пищевые отбросы и прочий мусор. На улицах было пусто, лишь на некоторых крылечках сидели мужчины. Они мрачно кивали Джарке и недружелюбно косились на Мерика. Ветер шевелил траву, под крышами хижин сновали пауки, и повсюду ощущались апатия и разложение.
   Джарке было как будто не по себе. Она, по-видимому, решила ни с кем Мерика не знакомить и задержалась в городе ровно столько, сколько ей понадобилось для того, чтобы взять из какой-то хижины еще один моток веревки. Оставив Хэнгтаун позади, они двинулись между крыльев вниз по спинному хребту дракона - скоплению золотисто-зеленых столбов, обагренных лучами заходящего солнца. Джарке пустилась рассказывать, как горожане приспосабливаются к такой жизни. Травы, что растут на спине Гриауля, и омертвевшие чешуйки считаются лекарствами и вроде бы обладают колдовской силой. Кроме того, различные коллекционеры интересуются предметами быта предыдущих поколений хэнгтаунцев.
   - А еще существуют добытчики чешуи, - докончила Джарке с нескрываемым отвращением. - Генри Сихи из Порт-Шантея платит им хорошие деньги за живые чешуйки, и многие соблазняются, хоть и боятся, что это накличет на них беду. - Она прошла несколько шагов в молчании, потом прибавила: - Но есть и такие, кто живет тут совсем по другим причинам.
   Лобный рог над глазами Гриауля был изогнут у основания, как у нарвала, и отклонялся назад, к крыльям. Джарке пропустила веревки сквозь ушки вбитых в рог стержней, обвязала Мерика и обвязалась сама. Велев ему подождать, она спрыгнула с века. Мгновение спустя Каттанэй услышал ее голос. Когда он спускался, у него снова закружилась голова. Он разглядел далеко внизу когтистую лапу, заметил мшистые клыки, выступающие из-под невероятно длинной верхней челюсти, ударился о нее и беспомощно затрепыхался в воздухе. Джарке поспешила ему на помощь и усадила на край нижнего века.
   - Черт! - воскликнула она, топая ногой.
   Трехфунтовая долька соседней чешуйки соскользнула с места. Мерик присмотрелся повнимательнее: внешне ее было не отличить от остальных, однако между ней и шкурой дракона виднелась тонюсенькая щель. Джарке брезгливо толкала ее до тех пор, пока она не оказалась вне пределов досягаемости.
   - Мы называем их хлопьями, - объяснила она в ответ на вопрос Мерика. Какие-то насекомые. Суют под чешую свои хоботки и высасывают кровь. Видишь? - Она показала на стаю птиц, паривших рядом с боком Гриауля. Те внезапно разлетелись в стороны, и золотая блестка оторвалась от тела дракона и понеслась в долину. - Птицы охотятся на них, разрывают и съедают внутренности. - Джарке подсела к нему, помолчала и спросила: - Ты и впрямь сможешь это сделать?
   - Что? Убить дракона?
   Она кивнула.
   - Разумеется, - проговорил он и не удержался, чтобы не приврать, - я разрабатывал свой способ много лет.
   - Но если вся краска будет у него на голове, как ты доставишь ее туда, куда нужно?
   - Очень просто: по трубам.
   - Ты умный парень, - проговорила Джарке и кивнула снова. Видя, что Мерик польщен и собирается ее поблагодарить, она добавила: - Но из того ничего не следует. Быть умным - невелика заслуга, все равно, что быть высоким. - Она отвернулась, и разговор оборвался.
   Мерик уже устал удивляться, но не мог не восхититься драконьим глазом. По его прикидкам, тот был футов семьдесят в длину и пятьдесят в высоту; его прикрывала полупрозрачная мембрана, начисто лишенная даже намека на мох или лишайник. Она посверкивала в лучах закатного солнца, а за ней угадывались иные цвета. Солнце опускалось все ниже, и мембрана начала подрагивать, а потом разошлась точно посередине. С неторопливостью театрального занавеса ее половинки раздвинулись, и из-за них выглянул огромный зрачок. При мысли о том, что Гриауль видит его, Мерик пришел в ужас и вскочил на ноги, но Джарке остановила художника.
   - Стой и смотри, - велела она.
   Впрочем, он и без того не способен был шевельнуться. Глаз дракона зачаровывал. Зрачок был узким и густо-черным, а вот радужная оболочка... Каттанэй никогда раньше не видел столь ослепительных оттенков голубого, алого и золотого. Те блики, которые он сперва принял за отблески заката, были на деле своего рода фотическими реакциями. Кольца света зарождались где-то в глубине зрачка, расширялись, затопляли радужную и гасли, чтобы уступить место следующим. Мерик ощущал тяжесть драконьего взора, в котором таились неизмеримо древние мысли, и, словно вняв неслышному призыву, в его сознание хлынули воспоминания, неожиданно яркие и отчетливые...
   Лишь с наступлением сумерек Каттанэй сообразил, что глаз закрылся. Его рот был разинут в безмолвном крике, глаза слезились от напряжения, язык словно приклеивался к небу. Джарке неподвижно сидела в тени.
   - По... - он судорожно сглотнул. - Поэтому ты живешь здесь, верно?
   - Отчасти, - ответила она. - Я вижу в нем то, что происходит, то, что нужно изучать.
   Она встала, подошла к краю века и сплюнула. Долина внизу выглядела серой и неправдоподобной, холмы едва проступали из надвигающейся тьмы.
   - Я видела там тебя, - сказала Джарке.
   Неделю спустя, потратив много времени на исследования и разговоры, они возвратились в Теочинте. Отцы города встретили Мерика в ратуше, сообщили ему, что его план одобрен, вручили художнику сундук с пятьюстами унциями серебра и заявили, что все общественные запасы - в его распоряжении. Они предложили повозку и сопровождающих, чтобы доставить сундук в Регенсбург, и справились, нет ли такой работы, какую можно было бы начать в его, Каттанэя, отсутствие.
   Мерик взвесил на ладони серебряный слиток. Вот оно, желанное богатство - два, а может статься, и три года свободного труда безо всяких заказов. Но как все переменилось за одну-единственную неделю! Он посмотрел на Джарке. Та глядела в окно, явно оставляя решение за ним. Он положил слиток обратно в сундук и прикрыл крышку.
   - Вам придется посылать другого, - сказал он.
   Отцы города недоуменно переглянулись, а Мерик засмеялся, - он хохотал над тем, как легко отринул свои мечты и ожидания.
   "С первого посещения мною долины прошло одиннадцать лет, а с той поры, как началась раскраска - двенадцать. Я был потрясен произошедшими изменениями. Множество холмов лишилось растительности и превратилось в бурые кочки, диких животных не было и следа. Но сильнее всего изменился, конечно же, сам Гриауль. Спину его заслоняли подмости, по боку, словно пауки, ползали мастеровые, все чешуйки были либо окрашены, либо загрунтованы. В башне, которая вздымалась к глазу дракона, было полным-полно народа, а по ночам кальцинаторы и чаны на его голове выбрасывали в небо языки пламени, и казалось, что в небесах нежданно-негаданно возник еще один город. Внизу же появился и разрастался на глазах поселок, среди жителей которого, помимо рабочих, были проститутки, игроки, различного рода бездельники и солдаты. Умопомрачительная стоимость проекта вынудила власти Теочинте создать регулярное воинское подразделение, которое совершало набеги на соседние земли, чтобы хоть как-то возместить колоссальные расходы. На бойнях ожидали своей очереди быть переработанными в масла и красители стада испуганного домашнего скота. По улицам громыхали повозки с рудами и растительными продуктами. Я сам привез в Теочинте корни марены: они дают чудесный розовый оттенок.
   Договориться с Каттанэем о встрече было не так-то просто. Рисовать он не рисовал, но в его кабинете сутки напролет толпились инженеры и мастеровые, и он советовался с ними или занимался чем-либо не менее важным. Когда мы, наконец, встретились, я обнаружил, что, подобно Гриаулю, он переменился коренным образом. Его волосы поседели, лоб избороздили морщины, а правое плечо уродовала шишка, результат неудачного падения. Он развеселился, узнав, что я хочу приобрести картину, то есть купить раскрашенные чешуйки после смерти Гриауля, и, как мне кажется, не принял меня всерьез. Но женщина по имени Джарке, его постоянная спутница, сообщила Каттанэю, что на меня можно положиться и что я уже приобрел несколько костей, зубы и даже грязь из-под брюха Гриауля. Последнюю я, признаться, продал как обладающую магическими свойствами.