* * *
   – Эй, послушайте!
   Кто-то хлопнул Джимми по плечу, что заставило его подпрыгнуть от неожиданности. Рослый мужчина средних лет, кустистые усы, широкие плечи, военная выправка. Одет в серую спортивную куртку, под которой видна тенниска. Слегка вытянутое лицо со впалыми щеками и массивной нижней челюстью; над бровью три волнистых морщины с идеально совпадающим изгибом, что делает их похожими на знаки отличия какой-то никому не ведомой армии. Мужчина широко улыбнулся и протянул Джимми руку.
   – Рэймонд Борчард, – представился он, тщательно выговаривая каждую букву, как будто ожидал, что Джимми станет тут же записывать его имя.
   Джимми было досадно, что его прервали на середине истории, но винить он мог только себя самого: не стоило заниматься этим в общественном месте. Он протянул Борчарду нарочито вялую ладонь, дабы минимизировать предполагаемый ущерб от чересчур крепкого рукопожатия.
   – Меня интересует один пистолет, – сказал Борчард. – Собственно говоря, тот самый, что вы держите в руке.
   Джимми опустил глаза на кольт:
   – Если вам нужна модель одиннадцатого года, в других местах такая будет подешевле.
   – Я полагаю, это кольт Боба Чэмпиона, – сказал Борчард.
   – В самую точку.
   – Мне нужен именно он.
   – Рад это слышать, – сказал Джимми, – но он попал ко мне только что. Я еще не определился с ценой и все такое...
   – Даю четыре тысячи, – сказал Борчард. – Вы никому не спихнете его дороже.
   – Черта с два! – запальчиво возразил Джимми. – Сразу видно, что вы неделовой человек и понятия не имеете о том, как ведется мой бизнес.
   Собеседник был плотен, широк в кости и тянул за метр девяносто. Явно из тех, кто привык всегда добиваться своего. Улыбка Борчарда мучительно искривилась, как будто ему стоило больших усилий удерживать ее на лице. Теперь в его сочном баритоне появились резкие нотки – так риф выступает над поверхностью воды во время отлива.
   – Виноват, – сказал он, – вообще-то, я не так уж дурно воспитан. Спишите это на нетерпение.
   Джимми поднял стеклянную крышку и поместил кольт рядом с дуэльным пистолетом, украшенным золотой филигранью и гравировкой.
   Борчард изобразил нечто вроде приглашающего жеста:
   – Теперь вы знаете, что мне очень нужен этот кольт. Почему не воспользоваться случаем и не назвать свою цену?
   – Потому что, как я уже говорил, у меня не было времени с этой ценой определиться. – Джимми запер стенд на замок.
   – Шесть тысяч. – Улыбка Борчарда сошла на нет.
   – Шесть? Это, должно быть, и впрямь какое-то чудо-оружие. – Джимми выбил пальцами дробь на стекле. – Интересно, сколько вы предложите завтра?
   Борчард скрестил руки на груди и принял позу – ну вылитый Капитан Америка, только без традиционного злодееборческого костюма и шлема-маски.
   – Я догадываюсь, вы обо мне кое-что слышали, – изрек он.
   – Кто ж о вас не слыхал? Имя майора Рэя Борчарда не сходит с уст в тех краях, откуда я родом.
   Судя по намеку на растерянность, затуманившему его лицо, майор не был уверен, стоит ли принимать это заявление всерьез.
   – Я вам, похоже, не очень-то нравлюсь, мистер Гай. Это из-за моих убеждений?
   – Ну, нет, я сплошь и рядом имею дело с людьми вашего сорта.
   – Моего сорта? – Борчард хмыкнул. – И что это за сорт?
   – Недоделанные герои. – Джимми спрятал в карман ключ от стенда. – Перезрелые бойскауты, что шляются по лесам с армией из двух дюжин обормотов и бредят мировым господством. Эта братия дает немалую часть моего оборота.
   – Тогда в чем дело? Почему вы не уступите мне кольт?
   Джимми не мог не отдать должное его самоконтролю. Ярость била из него, подобно фонтану пара из канализационной решетки, но голос оставался на удивление ровным.
   – Это она просила не продавать его мне, – сказал Борчард. – Я угадал?
   – Она?
   Борчард воздел взор к рядам потолочных ламп, словно рассчитывая на подсказку свыше:
   – Я начинаю думать, что вы просто болван, мистер Гай.
   – Однако ж это не я готов заплатить шесть кусков за дрянную железку только потому, что ею раньше владел какой-то трёхнутый местечковый Робин Гуд.
   Тяжелый вздох Борчарда долженствовал означать, что Джимми оказался, увы, неспособен правильно оценить могущество неких стоящих за майором сил и ту великую истину, которая была представлена здесь в его, майора, лице.
   – Я вернусь завтра, – сказал он. – Надеюсь, к тому времени вы разберетесь с ценой.
   – Не знаю, не знаю. Сейчас вы даете шесть тысяч, а там, глядишь, появятся другие предложения. Эта вещь может оказаться ценнее, чем я думал вначале.
   – Завтра, – отрезал Борчард. – Мне нужен этот кольт.
   – Я рад бы нынче ночью не видеть вас во сне, – сказал Джимми, – но этого, боюсь, не избежать.
   Повествовательный настрой был потерян, и после ухода Борчарда он, чтобы хоть чем-то заняться, стал протирать стекла стендов. Жаль, что он не успел закончить беседу Сьюзен и Арнульфо еще до появления Борчарда. Диалоги не были его сильной стороной, но вот так – с ходу – могло что-нибудь получиться. В целом, если не считать кольта, денек выдался гаже некуда, особенно последние часы, после ссоры с Ритой.
   Арнульфо. Он еле слышным шепотом произнес это имя. Не звучит. Лучше взять что-то попроще.
   Мануэль. Карлос. Луис. Луис Карраскел. Выбор никак не давался. Быть может, подумал он, все-таки стоит сходить в буфет, попросив кого-нибудь присмотреть за столами. Еда могла привести его в норму, настроить на продолжение истории. Он как раз озирался по сторонам, выглядывая не занятых в данный момент коллег, когда перед столом вновь появились русские...
* * *
   «Брэндивайнз» являл собой эрзац английской таверны, с вывески которой посетителям жизнерадостно салютовал пивной кружкой заметно окосевший Генрих Восьмой. Внутри зал был отделан деревянными панелями, официантки щеголяли в костюмах средневековых служанок, свечи в черных канделябрах посреди дубовых столов тщились рассеять интимный полумрак, а меню пестрело названиями типа «Старо-добрый плывун-чеддер» или «Мясо Кромвеля», пикантная прелесть которых едва ли могла быть по достоинству оценена здешней публикой. Заведение не из тех, в каких привыкла расслабляться Рита, но его хозяин был активистом Национальной стрелковой ассоциации и давал приличную скидку людям из оружейного бизнеса. Вот и сейчас добрая половина дельцов уже прикрыла свои лавочки и переместилась от выставочных стендов поближе к стойке бара. Несколько знакомых окликнули ее по имени и помахали руками, но никто не позвал к себе – она была этому только рада. Заняв столик рядом с дверями уборной, Рита перехватила пухлую блондинку, чьи высоко подтянутые сиськи так и норовили вырваться на свободу из форменной крестьянской блузы, и заказала пару двойных виски, кружку «Миллера» и порцию арахиса. Она еще ждала выпивку, когда на пороге мужской комнаты, застегивая на ходу брюки, нарисовался коренастый латино в майке с надписью: «Стволы и перья фирмы “Фрейтас”». Заметив ее, он расплылся в ухмылке:
   – Привет, Рита! Как делишки?
   – Отсос и отвал, Хорхе, – сказала она. – А у тебя?
   Тот пожал плечами:
   – Для пятничной раскачки терпимо. А вот завтра надо будет крутануться по полной.
   Он явно ждал ее реакции. Рита сказала: «Да уж...» – и посмотрела сквозь собеседника, который справился, наконец, с ширинкой и отбыл, напоследок бросив: «Пока».
   Первая порция виски привела ее в норму, после второй она почувствовала себя способной к общению и уже пожалела о том, что так быстро отшила Хорхе. Ей захотелось перекинуться с кем-нибудь парой слов насчет Джимми. «Только представь, – сказала бы она, – я сейчас явлюсь обратно на выставку, или в мотель, или куда еще, где он там завис, и что я увижу? – он сидит, как лунатик, пялясь на старый кольт и сочиняя одну из этих своих историй. Я не говорю, что эти истории дрянь, совсем нет. Если у него такая манера делать дела, ради бога, – против самих манер я ничего не имею. Я только хочу, чтоб для него дело было важнее фантазий». На это Хорхе ответил бы примерно так: «У Джимми, понятно, мозги слегка набекрень, ну и что с того? Грех тебе на него наезжать, Рита! Если на то пошло, парень способен зараз срубить бабки, какие хрен сделает кто-нибудь из нас. Таков ваш бизнес: то сидишь на коне, то по горло в говне. А если соскучилась по стабильности, делай, как я, – гони ширпотреб по две-три сотни за штуку...» Беседа в таком духе пошла бы ей на пользу. Следом закономерно возникла другая тема: тот самый кольт. Он и очередная история Джимми могли втянуть их в серьезную заваруху, ну так ведь это уже не впервой, и раньше они всегда выпутывались. Пока она держит ситуацию под контролем, все будет о'кей.
   Официантка принесла еще пару двойных. Рита отхлебнула виски и стала раздумывать, стоит ли им ехать в Норт-Бенд или сделать паузу до Якимы. Все зависит от того, продаст ли Джимми «беретту».
   – Мисс Уайтлоу?
   Бледнолицый дылда с густыми усами, вежливо лыбясь, навис над ее столиком. Из-за его локтя выглядывал коротко стриженый юнец-альбинос с розовым херувимским ртом, будто бы противоестественно трансплантированным с картин старых итальянских мастеров на обезьянью во всех прочих отношениях физиономию. Дылда протянул ей ладонь.
   – Отвянь. Только без рук, – сказала Рита. Он продолжал улыбаться.
   – Примерно час назад я имел беседу с вашим компаньоном.
   Ничего себе парочка. Вожак стаи и шакалистый скаут. В данный момент они ей даже глянулись, делая скидку на ее пристрастие ко всей этой расистской швали.
   – Вот как? – сказала она. – И что вы думаете?
   – А о чем я должен думать?
   – О Джимми. Что вы думаете о парне?
   Мужчины обменялись взглядами, которые Рита прочла так же легко, как если бы они подняли над головами плакат: «Мы имеем дело с пьяной индианкой»
   – Сказать по правде, – сказал главный, садясь напротив нее, – мне он показался несколько близоруким.
   – «Несколько близорукий». – Она попробовала это определение на вкус. – Сказано так себе, однако спорить не буду.
   Младший тихонько опустился на стул и замер. Его пугливая осторожность навела Риту на мысль, что этим действием он рискует навлечь на себя неудовольствие шефа.
   – Я предложил ему четыре тысячи за старый кольт, но он ни в какую, – сказал большой человек. – Я подумал, что мы – вы и я – могли бы решить этот вопрос между собой.
   Рита погрозила ему пальцем, стараясь вспомнить имя:
   – Майор. Борчард. Я угадала?
   – Рэймонд Борчард, – представился он после небольшой паузы. – Вы наверняка слышали обо мне от Лоретты Сноу.
   Взрыв хохота у стойки отвлек ее внимание. Кори Саутер, владелец фирмы «Оружие и военные сувениры», готовился позабавить почтенную публику демонстрацией своей задницы. Он уже приспустил штаны, повернувшись спиной к товарищам по бизнесу, один из которых держал наготове вилку, намереваясь добавить свежатинки к своему мясному салату.
   – Лоретта Сноу, – повторил Борчард нетерпеливо. – Она имела с вами разговор, не так ли?
   – Если вы о той белой курочке, что раскудахталась сегодня на выставке и чуть не вся изошла на сопли, то оно так и есть, – сказала Рита.
   Борчард опустил правое веко, словно проверяя прицел; улыбка растаяла в гуще его усов. Надо же, подумала Рита, а он, оказывается, не любит, когда кто-то дурно отзывается о крошке Лоретте. Странно, если учесть отношение самой курочки к доблестному майору.
   – Откормлена птичка на славу, – продолжила Рита. – Когда такую жаришь, можно не мазать салом сковородку.
   – Я хотел поговорить о кольте, – сказал Борчард.
   – Валяйте. – Рита приступила к четвертой порции виски.
   – Я даю за него пять тысяч. Прямо сейчас.
   Она сгребла с блюда пригоршню арахиса, запрокинула голову и поймала ртом несколько орешков.
   – Продажами занимается Джимми, – сказала она, жуя.
   – А чем занимаешься ты, дорогуша? – подал голос юнец.
   Борчард среагировал без промедления:
   – Рэнди, я сам разберусь!
   Рэнди склонил голову, недобро взглянув на Риту из-под белесых бровей.
   – Незачем срывать злость на своем сучонке, – сказала Рита майору. – Что бы он там ни вякал, мой взгляд на вас это мало изменит.
   Борчард откинулся на спинку стула:
   – Я догадываюсь, что Лоретта успела отравить колодец, но справедливости ради вам не помешает выслушать другую сторону.
   – В гробу дубовом я видала вашу Лоретту. – Рита сделала сочное ударение на имени. – Суть в том, что я вообще терпеть не могу бледнолицых.
   Кто-то включил в сеть джукбокс, и тот стартовал сразу на припеве «Glory Days»[3] с оглушительным ревом, полностью исключавшим возможность беседы. Раздались протестующие крики, и через несколько секунд автомат заглох.
   – Почему же тогда, – спросил Борчард, – вы работаете с белым напарником?
   – Джимми не этот ваш «истинный ариец». У него бывают видения, совсем как у людей моей расы.
   Рэнди презрительно фыркнул. Майор взглядом велел ему заткнуться и, обернувшись к Рите, воспроизвел свою дежурную улыбку:
   – На мой взгляд, он несколько заторможен. Но я подумал, что у вас-то хватит мозгов не упустить хорошую сделку.
   Рита допила пиво и вручила пустой бокал проходившей мимо столика официантке.
   – Пять тысяч наличными, – сказал Борчард.
   – Эта пушка не иначе как священный амулет. Накиньте еще столько же, и я посмотрю, что можно будет для вас сделать.
   – К черту! – Рэнди хлопнул ладонью по столу и с вызовом посмотрел на Борчарда: – Не пойму, чего вы церемонитесь с этой долбаной черножопой скво?
   – Ты бы лучше не дрыгался, Рэнди, – сказала ему Рита, – а то папочка больше не даст тебе поиграть со своим пулеметом.
   Борчард повернулся к спутнику:
   – Подожди меня в машине.
   – Какого дьявола, Рэй?! Я только...
   – Быстро в машину!
   – Разве я была не права? – сказала Рита вылезавшему из-за стола юнцу. – Ну вот ты и обкакался, дружок.
   Когда Рэнди исчез, Рита заметила:
   – Ребенок сильно запущен. Боюсь, ему уже ничто не поможет.
   Борчард водрузил локти на стол:
   – Никто другой не даст вам пять тысяч за этот кольт. Если Лоретта просила не продавать его мне, я легко могу провести сделку через третьих лиц. Но прежде чем обсуждать этот вопрос, я хочу сказать пару слов о Лоретте. Женщина она не злая, но здорово наловчилась использовать мужчин. Я думаю, она манипулирует вашим Джимми. Использует его в игре против меня. У нас с ней была связь, и... – Он покачал головой, оставляя время для ответа, но не дождался его и спросил: – Ну так что?
   – Разве я вам не сказала? Это не мое дело.
   Официантка принесла ей пиво и еще одну порцию двойного. Выставляя виски, она улыбнулась Рите:
   – Это за мой счет, милочка.
   Рита вытянула из кармана рубашки несколько купюр и дала ей десятку со словами: «А то потом забуду».
   – Я думал, вы не любите белых, – сказал Борчард.
   – Кроме тех, кто угощает меня виски.
   Над их головами перекатывались волны ресторанного шума: взрывы смеха, обрывки споров на спортивную или оружейную темы и прочий застольный треп. Спустя сутки, субботним вечером, далеко не все из них будут так веселы. Пойдут жалобы на плохую организацию, упадок спроса и все такое. Вечер пятницы был лучшим временем любой выставки. Впрочем, подобные ностальгические размышления сейчас мало занимали Риту. Четыре двойных виски – и она всюду чувствовала себя как дома.
   – Мне нужен этот кольт, мисс Уайтлоу, – сказал Борчард.
   – Обратитесь к Джимми.
   – Я обращаюсь к вам. – Он подался вперед, его руки заскользили, вторгаясь на ее часть стола, – еще немного, и он до нее дотронется. – Если что, я ведь могу и надавить.
   Ярость поднялась в ней, как столбик ртути в раскаленном термометре.
   – Убрал бы ты подальше свои потные ручонки, – сказала она, – не то мигом станешь девятипалым.
   Борчард отодвинулся, а она приложила ко лбу бокал с пивом, чтобы немного остыть.
   – Я назвал свою цену и больше торговаться не намерен, – заявил Борчард.
   Учитывая его страстное желание получить этот ствол при столь же страстном нежелании курочки продать его майору, Рита, знавшая, каким манером Джимми сочиняет свои истории, попробовала представить, куда фантазии заведут его на сей раз. И куда это все может завести ее.
   – Я вас вполне понимаю, – сказала она Борчарду. – Вы видите перед собой стервозную индианку, которая вылупилась на белый свет из какой-нибудь резервации, какой-нибудь гнилой дыры вроде Браунинга. Она, если что, умеет за себя постоять. Кто знает, вдруг у нее в сапоге спрятан охотничий нож... и вдруг она пустит его в ход. Но, так или иначе, она величина известная. Вы уверены, что, навешав этой скво на уши третьесортной лапши, можно убедить ее в чем угодно.
   Борчард выпрямился на стуле, весь внимание.
   – А вот Джимми – его разгадать не так легко. Вы посчитали его тормозом, а на деле он будет поумнее многих. Правда, его папаша был тот еще воспитатель, но совсем выбить из парня мозги он не смог. Кое в чем котелок его варит по полной программе. Он, например, встречает человека, заставляет его раскрыться, а потом переиначивает характер на свой лад и вставляет его в одну из придуманных им историй. Классных, скажу вам, историй! Джимми никогда их не записывает, но может выдать всё наизусть как по писаному, не упустив ни слова. Кто-то может считать его поверхностным типом, этаким лохом, подвинутым на старых пушках, но он куда сложнее и глубже. Никогда не знаешь точно, чего от него ждать.
   – Я верю, что он великий гений, – сказал Борчард, – но какое отношение это все имеет к кольту?
   – У меня двое детей, – продолжила Рита. – Сейчас я пристроила их у своей тетки, а в ту пору, когда я познакомилась с Джимми, они еще жили со мной. И вот как-то вечером мне надо было уйти, а малышей оставить не на кого. Ну Джимми и вызвался помочь. И он сумел найти к ним подход. Вернувшись домой, я нашла детей висящими на стенке, – Джимми прибил их крепежными скобами за края ночных рубашек, распялив, как охотничьи трофеи. Эти бесенята его достали, и он решил таким способом их успокоить. Но они и тут продолжали его доставать. Им очень понравилось висеть на стене, и они загоняли Джимми просьбами принести им то лимонад, то конфеты... – Она рассмеялась. – Я, понятно, сперва взбеленилась, но потом признала, что все это чертовски забавно.
   – Это вы к тому, что он и меня может распять на стенке?
   – Я вам советую не давить на Джимми – он сам вроде как паровой котел с высоким давлением... Неизвестно, что выйдет, если сорвете крышку.
   Борчард дал отдых своей улыбке и нахмурился, явно желая показать, что его отношение к предмету остается неизменным.
   – Я предлагаю пять тысяч за пистолет, который в ином случае вы не продадите и за две. Вы не можете это отрицать. И вам не выжать из меня ни цента больше.
   – Думаю, если бы я показала вам яму в земле и предупредила, что на дне ее стоит медвежий капкан, вы бы все равно туда прыгнули, чтоб лично убедиться.
   Борчард, похоже, принял ее слова за комплимент.
   – Я не привык поворачивать назад, пройдя полпути, – сказал он.
   – Рита? – К столику подвалил бородач в кожаном жилете и ковбойке. Его сопровождала утомленного вида седая женщина, прижимавшая к груди меню.
   – Можно к вам подсесть? – спросил бородач. – Если, конечно, у вас не деловой разговор. Свободных мест больше нет, а Мамуля весь день на ногах.
   – Нет проблем, Дуг. Мы уже закончили. – Рита сдвинулась ближе к столу, чтобы они смогли протиснуться между ее стулом и стенкой.
   Борчард поднялся.
   – Я старался все уладить по-хорошему, – произнес он, как бы сожалея, что ситуация обернулась подобным образом, хотя, конечно же, не он окажется в итоге пострадавшей стороной. – Что ж, буду стараться сильнее.
   – Смотрите, не перестарайтесь, – предупредила Рита.
   – С кем это ты трепалась? – спросил Дуг после ухода Борчарда, тогда как Мамуля была поглощена изучением меню, открытого на гамбургерной странице.
   Когда исчезло напряжение, вызванное присутствием Борчарда, виски взяло свое, и Рита «поплыла».
   – Так, один хрен козлиный, – сказала она, – по кличке «Майор».
* * *
   Номер 322 в «Под красной крышей» был не из ряда вон: облезлый серый ковер на полу, темно-красные портьеры, стол рядом с дверью, пара кресел и туалетный столик светлого дерева с трехстворчатым зеркалом, в котором отражалась впечатляющих размеров кровать. Впрочем, Джимми, лежавший на кровати в одних трусах, пристроив на груди кольт, в данный момент видел совсем иную обстановку: закрыв глаза, он видел спальню Сьюзен в гаванском особняке Резерфордов. Там, меж шелковых подушек и тюлевых гардин, в окружении старинной испанской мебели, она лежала в объятиях своего любовника, Луиса Карраскела. С этим самым Луисом была проблема: Джимми никак не удавалось его прочувствовать. Он уже догадывался, что Луису будет отведена роль механизма – несложного, но необходимого для продвижения действия, а работать с такими чисто механическими персонажами Джимми не любил. Впрочем, особого выбора у него сейчас не было. Образ оставался бледным и расплывчатым; возникало ощущение, что в истории должен появиться еще один персонаж, который займет место, изначально намеченное им для Луиса. А пока что он видел Луиса только глазами влюбленной в него Сьюзен – на данном этапе повествования этого было достаточно...
   За их первой, состоявшей из полунамеков беседы в президентском дворце последовали осторожное ухаживание и полные тревоги тайные встречи, но постепенно любовники осмелели, благо развитию их отношений способствовали регулярные поездки полковника Резерфорда в Гуантанамо, которые обычно растягивались на неделю... За все время их связи Сьюзен ни на единое мгновение не усомнилась в том, что этот ласковый, умный, смуглокожий красавец был послан ей не иначе как самим Господом Богом. Его живость и остроумие, как и его нежность в любовной игре, были так не похожи на властные, зачастую неуклюжие и грубые сексуальные повадки полковника, что Луис порой представлялся ей дарованным свыше даже не как любовник, а как некое сильнодействующее лечебное средство. Никогда прежде она не была столь счастлива и, целиком поглощенная этим чувством, просто не находила времени задуматься о возможных последствиях.
   Сначала она всерьез рассчитывала стать женой Луиса, но вскоре осознала, насколько трудно будет добиться развода с человеком, имевшим в этих краях такое большое влияние. Луис был в какой-то степени защищен своими родственными связями, но, при невозможности отомстить иным способом, полковник вполне мог погубить его деловую репутацию. Родные Сьюзен были еще более уязвимы. При начале бракоразводного процесса полковник неминуемо потребует назад все деньги, данные взаймы ее отцу, что приведет семью к разорению. Таким образом, едва почувствовав вкус и близость свободы, Сьюзен обнаружила, что находится все в том же заточении, лишь усложнившемся психологически и ставшем оттого еще труднее переносимым. Сладость и пылкость их с Луисом объятий усилили ее отвращение к постельным трудам полковника. Она и раньше никогда не шла ему навстречу, оставаясь покорной, и только. Теперь же она стала противиться его домогательствам, а он в ответ брал ее силой, подавляя физически и морально, – сделать это было нетрудно, учитывая ее беззащитность. Луис неоднократно заявлял, что готов вытерпеть все, что ему уготовит полковничья месть, лишь бы Сьюзен согласилась уйти к нему, однако она не хотела причинять вред столь многим людям в порядке платы за такую ничтожную, в сущности, вещь, как свое личное счастье. Нельзя также забывать, что ее воспитывали в старой традиции, согласно которой покорность мужу была священным условием брачного контракта, и даже равнодушие и грубость полковника Резерфорда не избавляли ее от чувства, что в данном случае правда была на его стороне.
   Луис, любивший Сьюзен не менее страстно и искренне, чем она его, все чаще впадал в отчаяние, не видя выхода из этого заколдованного круга. Что, в конце концов, он мог предпринять? Она запретила ему вступать в открытое противоборство с полковником, и Луис был не в силах пойти ей наперекор. Мысль о том, чтобы убрать полковника с дороги путем какой-нибудь хитрой комбинации, не раз приходила ему в голову, как и мысль о банальном убийстве. Однако он был недостаточно ловок и подл для реализации первого варианта и не обладал хладнокровной жестокостью, необходимой для осуществления второго. В свою очередь Сьюзен понимала, что, если она так и не решится разорвать постылые брачные узы, ей надо будет отказаться от Луиса. К последнему ее побуждала и мучительная боль, которая читалась на лице ее возлюбленного при каждом свидании, но у нее не хватало духу отказаться от того единственного, что привносило радость и утешение в ее тоскливый застенок. Она неоднократно говорила Луису, что им нужно расстаться, но уступала его мольбам и отказывалась от своего намерения. Разумеется, продолжать в том же духе, вновь и вновь откладывая окончательное решение вопроса, было безрассудством, но настоящая любовь, как известно, плохо дружит со здравым смыслом.