– Вы меня раскусили, – сказала она. – Да, я задумала ограбить и разорить к чертовой матери вашу контору. Конкретно работаю по почтовым открыткам, тетрадям в линейку и аспирину – товар самый ходовой, на черном рынке отобьется втрое.
   Сотрудник притворился глубоко уязвленным:
   – Мэм, я...
   – Все в порядке, я вас понимаю, – улыбнулась ему Рита. – Издали вы, наверное, приняли меня за негритянку.
   – Я просто делаю свою работу. – Сотрудник бросил взгляд в дальний конец зала, словно надеялся на прибытие подкреплений.
   – Нет вопросов. Но теперь-то, имея дело с краснокожей, вы понимаете, что я чихать хотела на эту мишуру: мне нужна огненная вода. – Она пытливо оглядела полки. – Где здесь выпивка?
   – У нас есть пиво, – скучным голосом сообщил сотрудник.
   – Будьте бдительны и впредь не путайте красное с черным, – посоветовала ему Рита. – Это разные стереотипы.
   Как только страж исчез из виду, она вскрыла коробку «алка-зельцера» и переправила несколько пакетов в карманы рубашки. Уже идя к выходу, она неожиданно увидела Лоретту Сноу, которая тихо паслась у полок с медицинскими препаратами. Следуя примеру того же сотрудника, но с гораздо большим успехом, Рита проследила весь ее славный путь – от двух бутылочек детских витаминов и пары зубных щеток до фигурки покемона и мотоцикла для куклы Барби, поочередно канувших в недра ее сумки. То, что эта дамочка крадет вещи для своих детей, пришлось по душе Рите, которая вспомнила собственные походы за рождественскими подарками в первый год после того, как ее оставил муж. А милашка Лоретта, похоже, не такая уж квелая курица, подумала она. Одно было очевидно: работает она по-дилетантски. Уже занеся руку над облюбованной вещью, она замирала и несколько секунд тревожно озиралась по сторонам, а, завладев добычей, поспешно покидала место преступления с опущенной головой и прижатой к груди сумкой, как будто ожидая вот-вот услышать крик «Держи вора!». Если это был не первый ее набег на супермаркет, оставалось только удивляться, как она до сих пор не попалась с поличным, – а, на взгляд Риты, мисс Сноу не производила впечатление человека, которого хотя бы раз ловили на воровстве. Когда мисс Сноу переместилась в кондитерскую секцию и вплотную занялась импортными шоколадными конфетами, Рита заметила Мистера Бдительность, который крадучись приближался к ней по боковому проходу. Моментально оценив ситуацию, она промчалась вдоль стеллажей, отделявших ее от Лоретты, и на повороте в боковой проход пнула пирамиду жестянок с орехами кешью. Пирамида рухнула, банки с грохотом посыпались на пол, раскатываясь во всех направлениях. Мисс Сноу, вздрогнув, оглянулась на шум и поспешила к выходу. А страж, руки в боки, уже стоял перед Ритой.
   – Консервный обвал в секции номер четыре, – констатировала она. – Жертв нет, виновник задержан на месте. – Подняв с пола одну из банок, она взглянула на цену: – Черт возьми, да это дешево! Надо бы взять несколько штук для моего мужа.
   Мисс Сноу она настигла на автостоянке – та искала в сумке ключи от старой «тойоты», многочисленные шрамы на кузове которой очень недурно смотрелись при ярком солнце.
   – Эй, Лоретта! – окликнула ее Рита.
   По испуганной реакции мисс Сноу можно было подумать, что она видит перед собой не Риту, а представителя всевидящего и неумолимого Закона.
   – Без паники, – сказала, подходя к ней, Рита, – погоня отстала. Суперагенту не до вас, у него сезон сбора орехов.
   Теперь лицо женщины вместо испуга выражало недоумение.
   – Вы разве его не заметили? – Рита присела на капот «форда», припаркованного по соседству с «тойотой». – Такой маленький тощий засранец в форменной рубашке – он вас выследил и уже хотел взять в оборот, но я его вовремя отвлекла, учинив этот ореховый погром.
   – Я... Но я не... – Мисс Сноу была настроена все отрицать, но затем, похоже, передумала.
   – Не берите в голову, – успокоила ее Рита. – Мне тоже случалось подтянуть кое-что для моей малышни. Но раз уж вы засветились, лучше в ближайшее время здесь не появляться. Кроме того, вам не мешает поработать над техникой стибри-шоппинга. – Она постучала пальцем по сумке мисс Сноу. – Это надо делать спокойно и с достоинством. Возьмите нужную вещь, повертите в руках как бы в раздумье... можете пройтись с нею вдоль полок, а когда убедитесь, что на вас никто не смотрит, опустите ее в сумку. Эти магазинные пинкертоны обычно держат на прицеле тех, кто ведет себя подозрительно, ошивается по закоулкам, а если крадете прямо у них под носом, они как слепые кроты. Вот, например... – Рита продемонстрировала банку орехов кешью, которую до того держала за спиной. – Ваши детишки любят орехи?
   Мисс Сноу растерянно кивнула. Рита вручила ей банку и указала на передвижную кофейню через дорогу.
   – Выпьем кофе, – предложила она. – Я плачу. Они перешли на другую сторону улицы и взяли «американо» (Рита) и «латте» (мисс Сноу).
   – Самый надежный вариант, – продолжила Рита, – это сразу на месте избавиться от упаковки и взять товар чистым. Тогда, если вас остановят на выходе, они не смогут доказать, что эта вещь из их магазина.
   Мисс Сноу отхлебнула кофе, взглянув на нее поверх чашки.
   – А вы не слишком разговорчивы, – заметила Рита.
   – Мне очень стыдно. Обычно... я так не поступаю.
   – Когда сидишь на мели, надо как-то выкручиваться. – Рита поставила свою чашку на край прилавка.
   Продавец, этакий симпатяга с шевелюрой до плеч и жидковатыми усами, излучился улыбкой, но она его проигнорировала.
   – Все наладится, – сказала она мисс Сноу. – Вы правильно сделали, что обратились к Джимми. Уж он-то сумеет пристроить ваш кольт.
   – Надеюсь, что так.
   – Дело на мази, он уже нашел покупателя.
   – Да... Он мне говорил.
   Рита, прикрыв глаза ладонью от слепящего солнца, посмотрела вверх на реактивный лайнер, который дюйм за дюймом неторопливо перечеркивал безоблачный небосвод.
   – Я ничего против вас не имею, Лоретта, – сказала она. – Если честно, сперва вы мне не понравились, но я была тогда сильно не в духе и даже не попыталась войти в ваше положение. А сегодня, увидев, как вы заботитесь о своих детях, правда сноровки пока маловато...
   Это замечание вызвало у мисс Сноу нервный смешок.
   – ... я взглянула на вас другими глазами. Однако меня тревожит одна вещь. Вы ищете своего героя, Лоретта, и, сдается мне, нацелились в этом смысле на Джимми.
   Улыбка погасла на лице мисс Сноу.
   – Нет, я вас прекрасно понимаю, – продолжила Рита. – Было время, я занималась такими же поисками, но героический сукин сын так и не появился на моем горизонте.
   Двое мужчин средних лет вышли из расположенной неподалеку парикмахерской и двинулись в их сторону. Симпатяга продавец вступил с ними в беседу, называя обоих по именам и интересуясь, как идут дела.
   – Насчет меня вы, безусловно, ошибаетесь, – с вежливой категоричностью произнесла мисс Сноу, как бы не желая обидеть собеседницу, но, считая необходимым сразу расставить точки над «i».
   – Поверьте, милочка, я в состоянии видеть вещи, о которых вы даже не догадываетесь. Проблема совсем не в вас. Возможно, Джимми окажется именно тем героем, которого вы ищете. Но он не ваш герой. Чувствуете разницу?
   Мисс Сноу также поставила чашку на прилавок.
   – Мне пора домой.
   – Не сердитесь. Я это не к тому, что хочу защитить свою территорию от соперниц. Это вообще не мой стиль.
   – Тогда о чем весь этот разговор? – Сухо поинтересовалась мисс Сноу; эта фраза и сама интонация была как два дюйма острой стали, на мгновение показавшихся из безобидных с виду, красивых и мягких ножен.
   – Все, что вам нужно, – это продать кольт, – сказала Рита. – Как получите свои деньги, уезжайте в Сиэтл и не пытайтесь влезть в эту историю глубже, чем следует.
   – Это звучит так, словно вы мне угрожаете, – сказала мисс Сноу.
   Черный «файерберд» вырулил на улицу с заправочной станции и погнал с места в карьер, нещадно паля резину. Проезжая мимо них, сидевший рядом с водителем лохматый юнец высунул голову из машины и проорал что-то насчет «траханья во все дырки». Эта глупая выходка заметно встревожила мисс Сноу.
   – Я вас всего лишь предупреждаю, – сказала Рита. – Речь идет не обо мне. Речь идет о вас. Джимми на вас вроде как запал, а вы... вы женщина уязвимая и легко ранимая. – Она фыркнула. – Ненавижу эти слюнявые словечки в духе Опры Уинфри[8], но здесь точнее не скажешь. Вы легко ранимы, и ваша связь с Джимми может обернуться психическими травмами для вас обоих. Я от этого, понятно, не в восторге, но поднимать волну не собираюсь, будьте спокойны. А к вам только одна просьба: держите мои слова в уме на тот случай, если дело начнет заходить далеко.
   Мисс Сноу плотно сжала губы и промокнула их бумажной салфеткой.
   – Я вам очень признательна за то, что вы сделали там, – она качнула головой в сторону супермаркета, – но никак не пойму, к чему вы клоните.
   – И не пытайтесь понять, – сказала Рита. – Вы слишком многого не знаете. Просто будьте осторожны.
   Мисс Сноу глядела на нее из-под полуопущенных век. Продавец спросил, не хотят ли они повторить; Рита сказала: «Нет».
   – Мне пора домой, – вновь сказала мисс Сноу, но не двинулась с места. – Значит, все идет нормально? Я имею в виду – с пистолетом?
   – Я же сказала, дело на мази. – Рита дотронулась до ее сумки. – На вашем месте я бы распаковала товар и выбросила обертки до того, как садиться в машину. От греха подальше.
   «Файерберд» вернулся и затормозил перед кофейней, подрагивая сверкающим на солнце телом. Водитель показал женщинам язык, проделав им серию псевдоэротических манипуляций под одобрительный хохот пассажира. Рита невольно позавидовала школьникам: они были счастливы в своем безбрежном идиотизме и не сомневались, что сохранят это чудесное ощущение на всю оставшуюся жизнь, избегнув неурядиц и головных болей большого мира. Мисс Сноу повернулась к машине спиной и начала нервно теребить ремешок своей сумки.
* * *
   Сумерки раскинули над городом свой дымчатый покров – так истлевшие кружева покрывают скелет безвременно отдавшей Богу душу и погребенной в подвенечном наряде невесты. Джимми катил по скоростной автостраде вглубь Каскадных гор мимо гранитных скал и поросших елями холмов с проплешинами поселков на склонах. Справа от трассы тянулась долина мутно-зеленой реки, на юге и на востоке, в стороне от гор, бледнело бездонное небо. Он ехал не торопясь, приемник выдавал одну за другой трескучие рок-мелодии восьмидесятых; на очередном подъеме его обогнал восьмиосный длинномер, причем обгон растянулся настолько, что Джимми успел по нескольку раз прочесть все, даже самые мелкие, надписи на борту и задней двери грузовика. Легковушки же пролетали со свистом и исчезали вдали, как будто были выходцами из другого измерения с гораздо более стремительным течением времени.
   Джимми думал о своей истории и о том, что Рита посоветовала в ней изменить, когда нынче днем вернулась на выставку. «Пусть Сьюзен будет более сильной, – сказала она, – пусть проявит характер, а так мне все ее страдания до лампочки». Резон в ее словах был, но Джимми не хотелось делать героиню слишком сильной. Сам факт, что она выдержала столь долгое одиночное заключение в доме-тюрьме полковника, – разве это не свидетельство ее силы? Он представил Сьюзен сидящей за столом в ее спальне: вооружившись испано-английским словарем, она переводила стихи, написанные для нее Луисом. Только что переведенные строки заставили ее грезить наяву:
   ...как тот же котенок, игрушка и баловень женщин, клубочек живой, мирно спящий на мягком шелку и безупречно себя заключивший в объятья...
   Она вспомнила, как этим утром занималась любовью с Луисом, и попыталась оценить глубину и силу своих тогдашних физических ощущений. Несколькими месяцами ранее ей и в голову не пришло бы ничего подобного – это были мысли, не подобающие леди, и временами они заставляли ее краснеть от стыда, но она предавалась им с упоением, вновь и вновь воскрешая в памяти все детали свидания. Она вспоминала его лицо, склонившееся к ней в желтых лучах восходящего солнца; в его чертах – неистовое напряжение страсти, его волосы – поток черной лавы, а каждое движение его тела откликается в ней вспышкой горячего, болезненно-острого наслаждения. Но и эти воспоминания не могли противостоять депрессии, державшей ее в плену не менее прочно, чем ограда полковничьей усадьбы. «Почему я не могу ничего предпринять?» – в который раз спрашивала она себя. Обращаясь мыслями к Луису, думая о тех радостях, которые несет союз с ним, – не только о радостях любовных ласк, но и о новом мире взаимопонимания и общих интересов, мире веселящейся ночной Гаваны и роскошных пляжей острова Пинос, – она была готова уступить его настойчивым просьбам. Однако стоило ей сместить фокус мысленного взора чуть влево или вправо от светлой перспективы, как этот взор упирался в железные стены, ограничивавшие ее свободу действий. Были ли эти стены так уж непреодолимы? Неужели отец, узнав всю правду о ее мучениях, будет настаивать на сохранении брака? Возможно, он найдет способ избежать полного разорения семьи и в случае разрыва с полковником. А Луис... Сьюзен не сомневалась в том, что он выдержит любые испытания, какие только сможет породить мстительный ум ее супруга. Луис был не из тех, кто пасует перед трудностями. В таком случае, почему бы не сделать решительный шаг? Измученная этими вопросами, которые, казалось, возводили вокруг нее еще одно кольцо незримых тюремных стен, она опустила голову на руки и долгое время оставалась в такой позе, медленно погружаясь в мир полусонной тишины и покоя, который нарушался только беспрерывным, назойливым мельтешением мыслей. Жаль, что ей некому доверить свою тайну, подумала она. Возможно, объективный взгляд со стороны помог бы ей разобраться в себе и принять правильное решение.
   Образ ее кузена Аарона возник как будто сам собой, всплыл из глубин памяти случайно, вне связи с ходом ее рассуждений. С Аароном она когда-то могла говорить откровенно, однако в последние годы перед ее замужеством их отношения осложнились. Дело в том, что по мере ее взросления Аарон стал смотреть на кузину другими глазами. При встречах его поцелуи становились все менее родственными, он дольше обычного задерживал ее руку в своей, а однажды вечером, когда они вдвоем гуляли по дорожкам сада, признался ей в любви. Это признание, в котором звучали мольба, отчаяние и надежда, явилось для Сьюзен полной неожиданностью. Опомнившись от первого потрясения, она взяла с кузена слово никогда впредь не заговаривать с ней на эту тему. И хотя ее дружеские чувства к Аарону заставили Сьюзен придать отказу форму ласкового вразумления, их отношения после этого утратили былую простоту и доверительность. Вскоре он перебрался в Нью-Йорк, а накануне ее свадьбы коротким письмом сообщил, что неотложные дела не позволяют ему присутствовать на церемонии.
   Быть может, подумала она, прошедшие годы излечили кузена от этой несчастной и нелепой любви, а если и не совсем излечили, то чем она, собственно, рискует, завязав с ним переписку? В худшем случае он не ответит на письмо, и только. Вдохновленная новой идеей и надеждой – пусть даже очень слабой – на поддержку и помощь со стороны, она извлекла из ящика стола лист гладкой бумаги, выбрала ручку с серебряным пером из полудюжины ручек, стоявших в подставке, и начала:
   Милый кузен. Ты, несомненно, будешь удивлен тем, что я обращаюсь к тебе после стольких лет молчания, причем делаю это без приличного такому случаю вступления, то есть всех этих общих фраз, приветствий и т.п. Поверь, мне сейчас не до того. Я очень надеюсь, что ты во имя давней дружбы оставишь в стороне тяжелые воспоминания, которые могут стать препятствием к нашей переписке, так как я очень нуждаюсь в твоем участии и добром совете...
   Сумерки сменились ночной тьмой к тому времени, как Джимми свернул с автострады на узкую извилистую грунтовку, ведущую к дому Борчарда. Машину начало трясти на ухабах, и он, прервав историю, сосредоточил все внимание на дороге. Лучи фар метались по лесу, населяя его жутковато-гротескными образами; тяжелые ветви хлестали по ветровому стеклу и скребли крышу фургона. Промелькнули спутанный клубок колючей проволоки и куча хвороста, далее пошел участок с гравийным покрытием, по днищу забарабанили камни; в свете фар тут и там блестели стреляные гильзы. Какая-то мелкая тварь с янтарно-желтыми глазами пересекла дорогу и быстро исчезла в кустах. Чуть погодя он, снизив скорость, миновал ветхую лачугу с дверью, висящей на одной петле, и дырявой мишенью, прибитой к покосившейся стенке. Преодолев последний участок подъема, машина выехала на открытую, относительно ровную площадку; земля была изрыта колеями, в которых стояла вода. Далее путь преграждали двустворчатые ворота из досок и толстой проволоки. Джимми заглушил двигатель, вылез из фургона и, подойдя к воротам, обнаружил, что они заперты на замок. Над воротами красовалась эмблема: красноглазый олень, вздыбленный над американским флагом. Вдали за деревьями сияли огни большого дома.
   – Эй! – громко позвал он. – Эй, кто-нибудь!
   – Руки за голову, быстро! – раздался голос за его спиной.
   Вздрогнув, Джимми повиновался приказу.
   – Вот так. Теперь кру-у-гом!
   Он развернулся и увидел перед собой невысокого бледного парня с пухлыми девичьими губами и стрижкой ежиком; его волосы в свете дальних огней казались неестественно белыми. Винтовка М-16 смотрела в грудь Джимми.
   – Я тебя не знаю, – заявил парень.
   – Мне надо поговорить с майором Бор...
   – Я разве спросил, что тебе надо? – перебил его парень.
   – Вы ничего не спросили, – сказал Джимми примирительно. – Вы сказали только, что меня не знаете.
   – Надо же, какие умные зверушки встречаются в моем лесу. – Парень подошел ближе; из-за бесцветных бровей его лицо казалось недоделанным, оставшимся на стадии заготовки. – Продолжай в том же духе, о'кей?
   – Я приехал к майору Рэю Борчарду. Думаю продать ему пистолет.
   – Майор готовится к важной встрече. А стволов у него и без тебя навалом, зря суетишься. – Он передернул затвор. – Ты вторгся в частное владение, тебе это известно?
   – Насколько я понял, этот ствол ему нужен, – сказал Джимми. – Он предлагал мне за него шесть штук.
   Голубые глазки парня впились в Джимми, словно пытаясь выявить дефект.
   – Это насчет кольта Боба Чэмпиона?
   – Так точно.
   Охотник на умных зверушек был явно разочарован: – Ладно, идем. Я тебя провожу.
   Тропа, петляя, шла в гору и заканчивалась перед крыльцом потемневшего от времени двухэтажного строения из отесанных бревен, окруженного еловой порослью и кустами черемухи. Меж ветвями в несколько слоев висела старая паутина, в которой не было ни единой мухи. Они вошли в дом, и белобрысый отправился наверх доложить майору, оставив Джимми в просторном холле первого этажа, где прежде всего бросалось в глаза обилие кожаных кресел, светильников на медных ножках и вязаных крючком ковров. Пройдясь по комнате, он осмотрел репродукции классических литографий Каррира и Айвза[9], а также застекленные шкафы с десятками ружей и пистолетов. В числе последних был превосходный дуэльный пистолет восемнадцатого века, который приковывал к себе внимание Джимми до тех пор, пока он не убедился, что это всего лишь современная имитация. На столах были расставлены массивные пепельницы из желтой меди, а большую часть задней стены занимал камин, в котором легко мог бы припарковаться «Фольксваген». Потрескивали дрова, заполняя комнату мерцающим кроваво-оранжевым светом и пряным запахом горящей ели.
   Джимми опустился в кресло рядом с камином. На ближайшем к нему участке стены висела фотография в рамке: пятеро мужчин в армейских рабочих комбинезонах стоят посреди голой равнины. Блики на стекле фотографии помешали ему разглядеть, был ли среди этих мужчин Борчард. По идее, должен быть, подумал он. В целом комната ему не понравилась: она слишком походила на стандартную голливудскую декорацию «дома в лесной глуши» и не несла на себе отпечатка личности хозяина. То же самое и Боб Чэмпион – ничто здесь не могло служить напоминанием о его прискорбной жизни и смерти.
   Джимми вновь настроился на волну своей истории и увидел Сьюзен за тем же письменным столом через несколько недель после предыдущей сцены. Она была занята переводом новых стихов Луиса:
   Я не хочу трагической звездою светить тебе, любимая, с небес и не хочу остаться стопкой писем или скупыми строчками стихов; ведь память – нечто большее, чем этот набор сентиментальной чепухи.
   Любви нашей сейчас нужны решимость и воля к действию, чтоб, как морской прилив, идти и брать свое, преград не зная...
   Заявлено смело и откровенно. Луис настойчив, и она не может его за это порицать. Бог свидетель, она первая заслуживала порицание за все то, что ему пришлось ради нее вынести. Каждый раз, перечитывая эти строки, она была готова немедленно прекратить их мучительные отношения, но уже заранее знала, что стоит только поднять этот вопрос в разговоре с Луисом, как все вернется на круги своя. Печально вздохнув, она занялась переводом очередной строфы:
   ...сознанья первый проблеск, пробудивший от спячки Зверя, распалил его воспоминаньями о твоем нежном теле, покорном каждому движенью рук; уж замысел отчаянный составлен из жизней и смертей, когтей и жал, снабдивших меня словами песни, чтоб любовь я взял из колдовского сна объятий, где страж – олень с рубинами в глазах...
   Слово «снабдить» ей не нравилось, но «дать» было слишком примитивно, а «ниспослать» искажало смысл. «Наделить»? Тоже не годится. Возможно, если перестроить всю фразу, подумала она, найдется более удачный вариант. Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. В комнату заглянула горничная:
   – Senora, una carta para usted[10].
   – Pase![11] – сказала Сьюзен.
   Девушка поднесла ей письмо, сделала реверанс и удалилась, бесшумно притворив за собой дверь.
   Увидев имя своего кузена, Сьюзен с замиранием сердца поспешно вскрыла конверт.
   Дорогая Сьюзен! Должен признаться, что твое письмо в первую очередь пробудило те самые тяжелые воспоминания, которые ты хотела бы оставить в стороне. Ты должна понять, что если я до сих пор не могу простить себя за опрометчивые слова, сказанные однажды вечером в саду моего дяди, и за сами чувства, которые я имел глупость вынашивать, а затем облечь в эти слова, то я точно так же не могу простить тебя за твой отказ. Разумеется, теперь ты не видишь никакого смысла ворошить прошлое. Не вижу этого смысла и я. Ты отвергла меня в выражениях гораздо более мягких, чем я того заслуживал. Тем не менее, я и сейчас еще не могу полностью избавиться от чувства обиды и гнева. Значит ли это, что частица былой любви по-прежнему живет в моем сердце? Может быть. Но если дело обстоит таким образом, твою идею довериться именно мне вряд ли можно признать удачной. И все же, когда я вспоминаю нашу близость до того злополучного вечера, наши откровенные беседы и беззаботный смех, когда я думаю, как мне недоставало общения с тобой все эти прошедшие годы, у меня не хватает духу отказать тебе в дружеской помощи и совете.
   Некоторые интимные подробности твоего письма не могут вызвать иной реакции, кроме ужаса и отвращения. Не понимаю, почему ты скрываешь от родителей правду о недопустимом поведении твоего мужа. Сейчас, узнав эту правду, я призываю тебя сделать то, что в данной ситуации является единственно правильным и что ты до сих пор почему-то считала невозможным: уйти от Резерфорда. Ты думаешь, твой запутавшийся в долгах отец будет против этого шага? Уверяю тебя, это не так. И никто из нас, твоих любящих родственников, не осудит тебя, если ты решишься покончить с этой гнусной пародией на брак...
   Громкий топот на лестнице вернул Джимми к реальности. Майор Борчард, в камуфляжной форме и армейских ботинках, спускался со второго этажа в сопровождении белобрысого адъютанта.
   – Мистер Гай! – Улыбка майора неудержимо расширялась по мере его приближения, и Джимми подумал, что, если он будет продолжать в том же духе, уголки его губ в конце концов сойдутся на затылке. – Я только что узнал, что вы приняли новое решение относительно кольта.