– Можно сказать и так.
   Альбинос занял позицию на нижней площадке лестницы, а Борчард прошел через комнату и остановился перед камином.
   – Стало быть, шесть тысяч?
   – Не спешите, – остановил его Джимми. – У меня к вам будет разговор.
   Улыбка Борчарда пошла на убыль; он принял строевую стойку «вольно», а затем скрестил на груди руки.
   – Разговор? На какую тему?
   – Во-первых, о Сьюзен.
   – Сьюзен? – Борчард на секунду задумался. – Я полагаю, вы не о сестре моей бывшей жены? У меня нет других знакомых по имени Сьюзен.
   – Может, Сюзи Корлисс? – предположил альбинос. – Ну та, жена Майка Корлисса?
   – Извините... Это я по рассеянности. – Джимми сделал рукой движение, как будто стирал имя, написанное в воздухе. – Я имел в виду Лоретту Сноу.
   Борчард моментально вник в ситуацию.
   – Рэнди, – обратился он к альбиносу, – тебе лучше вернуться к воротам. Скоро приедут наши.
   Рэнди уныло удалился, как пес, которого гонят на улицу за некстати поднятый лай. Входную дверь он оставил приоткрытой. Борчард сел в кресло напротив Джимми. Теперь он походил на строгого и неподкупного мирового судью, шутки ради приклеившего к верхней губе фальшивые усы.
   – Я вас слушаю.
   – Дело вот в чем, – Джимми наклонился вперед, опираясь на подлокотники кресла, – я намерен допустить вас к торгам на кольт, но при одном условии...
   – Секунду, – остановил его Борчард. – Вы сказали «торгам»?
   – Именно. Нашелся еще один человек, желающий его приобрести. Так что по справедливости надо устроить торги.
   – Я уже сделал свое окончательное предложение.
   – Разве я его принял?
   – Пока нет, но я полагаю за собой право первенства.
   – Вы полагаете, – сказал Джимми, – а я делаю свой бизнес. Я хочу продать этот кольт, но не намерен уступать его вам только потому, что вы объявили себя первенцем. Если хотите законно сжимать эту пушку в своей потной ручке, пободайтесь за нее с соперником.
   Борчард пристально разглядывал Джимми. Треск огня в камине, казалось, задавал ритм его гневно марширующим мыслям.
   – А кто мой соперник? – спросил он наконец. Джимми усмехнулся:
   – Этого я не скажу, чтоб у вас не возник соблазн надавить на него частным порядком, как вы пытались это сделать со мной и Ритой.
   – Тогда как я буду знать, что игра идет по-честному? Может, этот второй человек – плод вашей фантазии.
   – Вам придется поверить мне на слово. Я всегда играю честно, можете навести справки.
   – Я их уже наводил. Репутация у вас неплохая, – признал Борчард. Горевшее в камине бревно осело и перевернулось, вызвав всплеск трескучих искр; пламя поднялось выше. – Вы еще говорили об условии...
   – Условие одно: вы должны оставить в покое Лоретту Сноу.
   Борчард кивнул, как бы отвечая своим невысказанным мыслям:
   – Что она обо мне наплела?
   – Пересказывать не собираюсь.
   – Хорошо. Тогда объясните, в чем заключается ваш интерес к Лоретте? Или это тоже секрет?
   – Я помогаю ей сделать хорошие деньги, раз подвернулся шанс, только и всего.
   – Благородный мотив, – одобрил Борчард. – Но вы, надеюсь, не обидитесь, если я сочту его недостаточно убедительным.
   Его высокомерно-ироничный тон начал действовать Джимми на нервы.
   – Плевал я с крутой горки, на что вы там сочтете или не сочтете! Это все, что я могу вам сказать.
   Борчард грустно вздохнул, давая понять, какое это нелегкое дело: вести деловой разговор с дураком.
   – Вы плохо знаете Лоретту, мистер Гай. Это отнюдь не та невинная овечка, какой она себя выставляет, при том что ее связь с реальностью, скажем так, на мечена пунктиром. Она придумывает – для самой себя в первую очередь – историю собственной жизни и с увлечением играет в ней роль жертвы.
   Специалисты могли бы квалифицировать это как пограничное состояние психики.
   Джимми почувствовал, как кровь приливает к щекам и как зародившаяся внутри него ярость медленно выдвигается на первый план, подобно хищнику, наметившему добычу и осторожно подбирающемуся к ней на расстояние броска. Он заговорил, для усиления эффекта покачивая перед носом майора указательным пальцем:
   – Есть еще одна вещь, на которую мне наплевать с той же горки, – это ваши рассказы о Лоретте и ее рассказы о вас. Просто держитесь от нее подальше, и мы спокойно разберемся с этим кольтом. Но если не угомонитесь, я мигом выбью вас из игры. – Вложив указательный палец в кулак, он изобразил нокаутирующий удар. – Уяснили?
   С улицы через приоткрытую дверь донеслись голоса – несколько человек приближались по тропе к дому.
   – Я уверен, мы сможем договориться, – сказал Борчард, поднимаясь из кресла и жестом предлагая Джимми сделать то же самое. – Давайте продолжим беседу в другом месте.
   Джимми проследовал за ним по слабо освещенному коридору и через дверь с проволочной сеткой вышел на травянистую поляну за домом, превращенную в стрельбище. На длинном, грубо сколоченном стенде, обозначавшем позицию для стрелков, лежали три пистолета, револьвер, винтовка и пара биноклей. Мишени были установлены перед барьером из мешков с песком на противоположном конце поляны. Стойкая пороховая вонь разбавлялась сладковатым запахом канифоли; над вершинами деревьев повисла дымка, сквозь которую неуверенно пробивался свет ущербного месяца; темные ели по периметру поляны застыли в угрюмой неподвижности.
   – Я хочу, чтобы вы поняли, почему мне так нужен этот кольт, – сказал Борчард. – Что вы знаете о Бобе Чэмпионе?
   – Неважно, что знаю я. Сами вызвались, так рассказывайте.
   Борчард устремил задумчивый взгляд куда-то поверх деревьев:
   – Чэмпион начинал как самый обыкновенный расист, это правда. Но в отличие от других он очень скоро понял, что расизм является всего лишь извращенным проявлением иной, куда более важной борьбы – борьбы за свободу личности. Хотя он был малообразованным человеком, его сочинения свидетельствуют об удивительно ясном и глубоком понимании того, что есть истинная справедливость. И за оружие он взялся только ради того, чтобы привлечь внимание к принципам, которые он исповедовал.
   – Угу, – буркнул Джимми, водя пальцем по спусковой скобе одного из лежавших на стенде пистолетов (это был «глок» калибра 357).
   – Он умер, сжимая в руке этот кольт, – продолжил майор. – Вся обойма была расстреляна, кроме одного патрона. Он мог бы его использовать, убив кого-нибудь из нападавших, но не сделал этого. Я уверен, что он осознавал символическое значение, какое может со временем обрести этот кольт с последним патроном в стволе. Поэтому он спрятал его внутри дома, в потайном месте, которое кроме него знала только Лоретта, и после этого вышел наружу под пули фэбээровцев. Вот, – он достал из кармана коробочку, в каких обычно носят обручальные кольца, открыл ее и продемонстрировал Джимми патрон на подкладке из красного бархата, – это тот самый патрон. Его дала мне Лоретта в те дни, когда мы с ней еще были друзьями.
   Чтобы скрыть улыбку, Джимми наклонился над стендом, делая вид, что разглядывает пистолет.
   – Я собираюсь в один прекрасный день вновь повенчать этот патрон с кольтом, – объявил майор мрачно-торжественным тоном, каким вполне мог бы изъясняться святой целитель, готовясь изгнать бесов из одержимого дитяти. – Я верну в этот мир дух Боба Чэмпиона.
   – Вы, помнится, говорили, что мисс Сноу любит сочинять разные истории, – сказал Джимми, – а сами как сказочник можете дать ей сто очков форы. В последние минуты жизни Боба Чэмпиона рядом с ним никого не было. Так, во всяком случае, говорила Рита. И я с тем же успехом могу заявить, что на выходе из дома бедняга обмочился и визжал от страха, как недорезанный поросенок.
   – Почему тогда он спрятал кольт?
   – Вот этого я не знаю... и вы не знаете тоже. Может, он под конец тронулся умом. Меня сейчас занимает другое: вы действительно верите в эту вами же придуманную чушь или просто пудрите людям мозги, чтобы таким манером повысить себя в звании и перейти в новую весовую категорию? Публике нравятся ходячие статуи.
   – А вы читали что-нибудь из написанного Бобом Чэмпионом? Или это чисто интуитивная реакция?
   – Я не читаю повести на туалетной бумаге. Для меня главное, чтобы она хорошо подтирала задницу. – Прежде чем майор успел ответить, он добавил: – Послушайте, мне нет дела до Боба Чэмпиона, пусть он даже написал Великую хартию вольностей. Я торгую оружием – в этом весь мой интерес.
   – И вас не волнует тот факт, что американский герой, мученик, положивший жизнь...
   – Герой? – Джимми держал «глок» стволом вверх. – Любой неудачник может играть в героя с такой штуковиной в руке. Если Чэмпион и впрямь был героем, почему его жена все эти годы только и думала о том, чтоб от него сбежать?
   Из дома донесся взрыв хохота. Майор помедлил, прислушиваясь, а затем вновь повернулся к Джимми:
   – Это вы со слов Лоретты Сноу? Боюсь, она водит вас за нос, мистер Гай.
   – Давайте-ка оставим эту тему.
   – Хорошо, тогда подскажите другую. Мне трудно вести беседу, не зная, какие темы числятся у вас запретными.
   – А вы небось думали, что после вашей патетической лекции на меня снизойдет просветление, я паду на колени и протяну вам кольт на красной бархатной подушке под стать этой прелестной коробочке?
   Майор Борчард устало вздохнул и перевел взгляд на пистолет в руке Джимми.
   – Хотите попробовать? – спросил он. Джимми пожал плечами:
   – Почему бы нет?
   Он проверил, есть ли патрон в патроннике, стал к барьеру, прицелился и одну за другой послал в мишень четыре пули. Звуки выстрелов слабо отразились от темной стены леса. Борчард посмотрел в бинокль, оценивая результат.
   – Неплохо, – сказал он.
   – Даже очень неплохо при такой барахляной пушке. – Джимми взглянул на майора, ожидая его реакции.
   – В обойме еще остались патроны, – сказал тот.
   В словах содержался намек, разозливший Джимми. Он положил пистолет на место.
   – У меня такое чувство, будто вы все время пытаетесь втянуть меня в какую-то свою игру.
   – Вы, должно быть, параноик. Их сейчас много развелось, – сказал Борчард, берясь за револьвер.
   – Тьфу ты, черт! – В раздражении Джимми стукнул кулаком по дощатой стойке. – Вы что, решили показать мне свою меткость? Это такая скрытая угроза? Похоже, вы меня совсем не слышите, приятель! Одно из двух: или я слишком туп, или вы не настолько хитры, но забить мой котелок своим дерьмом у вас не выйдет при любом раскладе. Через минуту я сажусь в машину и еду на восток, так что, если у вас есть что сказать по существу, выкладывайте поживее.
   После нескольких секунд молчания Борчард отложил револьвер.
   – Заявки на торгах должны быть в письменном виде... и нотариально заверены, – сказал он.
   – Я договорюсь, чтобы их присылали факсом, – сказал Джимми. – Но возня с нотариусом отнимет много времени, и, если клиент упрется, я не буду настаивать на этом пункте. Хотите видеть заявки в момент получения? Нет проблем – когда уточним время, я вас позову, будете дежурить у аппарата.
   – Идет, – неохотно согласился Борчард.
   – Ну вот, с этим вроде покончили. – Джимми взглянул на дом: – Я смогу выйти на тропу в обход? Не хочу мешать вашей встрече.
   – Можете принять в ней участие, если хотите.
   – Нет, спасибо... Я уже соскучился по своей зубной щетке.
   – Понимаю, – сказал Борчард сухо, – вы и так потратили на меня слишком много времени.
   Продравшись через кусты у боковой стены здания, Джимми вышел к фасаду и остановился, чтобы отряхнуть рубашку и брюки. С самого начала он старался не воспринимать Борчарда всерьез, но, тем не менее, повернувшись к нему спиной, испытал очень неприятное – типа «скреби-скреби на свой хребет» – чувство, да и сейчас ему было не по себе в этом Белом Раю, где натасканные ученики всегда готовы среагировать на хозяйский «фас». Двигаясь вниз по тропе и уже переместившись из оконного света в тень больших елей, он услышал позади зычный голос майора:
   – Кто наш герой?
   – Боб Чэмпион! – рявкнул нестройный хор.
   – Кто наш враг? – продолжил майор.
   Порыв ветра вызвал протяжный стон деревьев, заглушивший ответ; ночная птица испустила тоскливый крик; месяц – теперь уже незамутненный дымкой – застыл точно посредине между вершинами двух гор на западе.
* * *
   В воскресенье выставка начинала работу лишь после обеда. Рита и Джимми провели все утро в постели, смотря телевизор и завтракая холодной пиццей и «Спрайтом» из ближайшего торгового автомата. На ковре валялись пустые консервные банки и коробки от «обедов на дому», одежда, какие-то квитанции, журналы, конфетные фантики, мятые газеты, случайно попавшие под мокрую ногу при выходе из душа и отброшенные куда попало раздраженным купальщиком. Рита вынула ящик из туалетного столика и поместила его на кровать. В ящике лежал пузырь со льдом, и плавали в луже на дне раскисшие чипсы.
   Они смотрели фильм под названием «Воспитание Маленького Дерева», в программе телепередач представленный как «волнующая и поучительная повесть о восьмилетнем сироте из племени чероки, поселившемся в доме своей бабушки-индианки и бледнолицего дедушки». С точки зрения Риты, картина была полное дерьмо. Сироту играл индейский мальчик, стилизованный под «очаровательного крошку» из фильмов о белых, а бабушка была типичной «мудрой старухой», разглагольствовавшей о природе кукурузы и Духе Бизона, – носительницей тайного знания этой древней расы. Когда она посредством лекарственных трав вытянула яд гремучей змеи из руки своего мужа, распухшей, как лапа Микки-Мауса, а затем начала втолковывать очаровательному сиротке базовые постулаты индейского «кодекса воина», Рита потеряла терпение.
   – Посмотри, что есть на других каналах, – сказала она Джимми, который в тот момент владел пультом.
   – Ничего там нет, кроме кликуш-проповедников и всяких дурных новостей, – пробурчал он.
   – Включи проповедников. Они бывают забавными.
   – Однако ты никогда не возражаешь против такой же дебильной стряпни, если она про белых.
   – Этот фильм как раз про белых, Джимми.
   – В нем есть что-то от Грэма Грина. Тебе же нравился Грэм Грин.
   – Дай сюда чертов пульт!
   Джимми спрятал его под одеялом, она сунула руку туда же, но вместо пульта поймала его член, который тотчас среагировал на это прикосновение. Рита сжала в кулаке свою добычу.
   – Дай сюда!
   Он ухмыльнулся:
   – Обходись тем, что есть. Глядишь, и это сработает. Рита ослабила хватку и перешла на ласкающий массаж. Когда объект достиг нужной кондиции, она перебралась наверх и приняла его в себя, затем, высоко задирая колени, осела, чуть подалась вперед, приподнялась и осела вновь... волшебный ритм, с каждым повтором все выше и выше поднимающий планку наслаждения. Мысли ее двигались по кругу, подстраиваясь под томную равномерность движений, чередуя моменты обостренного восприятия с моментами ухода в забытье. Вот Джимми – он кажется вялым и сонным, но при этом он весь внимание. Как маленький мальчик, который изо всех сил борется со сном, чтоб досмотреть до конца любимый мультик. Его пальцы впились в ее ягодицы, ускоряя движение вниз, помогая потуже загнать заряд вглубь ее живота. Она ухватилась за спинку кровати, чтоб та не била в стену, и понемногу уступила инициативу Джимми. На обратной стороне ее плотно сомкнутых век возникла тонкая полоска света, которая начала извиваться и наконец сомкнулась в кольцо вроде ободка солнечного диска при затмении. Что-то внутри ее сместилось, щелкнул выключатель, сработало реле, и... проход открылся, заряд внутри нее выбросил мощную волну, прокатившуюся по всему телу. Откуда-то издалека до нее доносилось тяжелое пыхтение Джимми и ее собственный голос, произносящий ласковые слова. Откинув назад голову, она углядела в щели между шторами кусочек серого воскресного дня. Волна продолжала расти, но теперь она уже вышла за рамки ее тела, как будто настоящая Рита была всего лишь маленьким существом, обитающим под сенью этой волны, которая вдруг поймала ее на свой гребень и понесла, вертя и швыряя, навстречу неизвестно чему – хотя бы и смерти. А потом все исчезло, внутри нее остался лишь слабо мерцающий свет. Вернувшись в этот мир, она почувствовала себя в чуждой среде, как русалка, выброшенная волной на берег и оседлавшая какого-то мужчину, который теперь яростно загонял в нее свою плоть – лицо его исказилось, покраснело от напряжения и стало похоже на мордочку нюхнувшей кокаина мартышки. Она пошевелила бедрами, чтобы ему помочь. Джимми вцепился в ее талию, раз за разом все сильнее натягивая ее на себя, пока вдруг не застыл, простонав: «О-о-ох... Наконец-то!..» Рита убрала прилипшие к лицу потные пряди волос, сделала еще несколько движений бедрами, чувствуя, как ослабевает его напряжение, и устало опустилась рядом. Джимми издал удовлетворенный горловой звук и провел рукой вдоль ее спины.
   – Теперь я могу взять пульт? – спросила Рита.
   – Я люблю тебя, – сказал он глухо.
   При этих словах ее сердце дрогнуло и на несколько секунд выбилось из ритма. Всякий раз, когда с ней такое случалось, она не могла понять, что это: любовь или же безотчетный страх, который вызывало в ней само это слово?
   – Я люблю тебя. – Она поцеловала его и зашарила под одеялом в поисках пульта, который обнаружился рядом с коленом Джимми.
   Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох:
   – Только без проповедников, о'кей?
   Сев в постели, она бегло прошлась по каналам, ненадолго задержавшись на мультике с Багсом Банни, который самозабвенно расстреливал Йосемити – Сэма из пушки, установленной на бревенчатой стене форта. По 13-му каналу показывали одну из серий «Секретных материалов», но здесь дело уже шло к развязке. Джимми что-то промычал, а затем сказал: «Аарон...»
   Она отключила звук телевизора, чтобы лучше слышать:
   – О чем это ты?
   – Я должен написать Сьюзен, – сказал он.
   – Джимми, ты что, спишь?
   Он ответил не сразу:
   – Да нет... Не совсем.
   – Кто такой Аарон?
   – Герой.
   – Герой твоей истории? Ты мне о нем не рассказывал.
   – В другой раз, – сказал он. – Ты не против?
   Она ткнула его кулаком в плечо:
   – Ладно тебе, Джимми! Не секретничай.
   Джимми облизнул губы, проморгался и вытер рот тыльной стороной руки. Начал он вяло, отрывистыми фразами, но постепенно разошелся, речь потекла свободно и плавно. Вкратце пояснив, кто такой Аарон, он вернулся к предыдущей части повествования и очень живописно изобразил отношения между Сьюзен и Луисом, а также те обстоятельства ее жизни с полковником, которые делали эту жизнь невыносимой. Уже в который раз Рита недоумевала: и как это его незабвенный родитель ухитрился отбить Джимми мозги столь затейливым образом, что он, идя по жизни практически на ощупь, умудряется сочетать недюжинную деловую хватку с неспособностью разобраться в простейших бытовых вещах, а ум его по-настоящему просыпается только при сочинении историй? Эти истории, казалось, зарождаются у него в каком-то особом органе, который она не могла видеть или осязать, однако тайна их рождения была как-то связана с Ритой – во всяком случае, именно эта связь, а не сюжеты историй как таковые побуждали ее иногда ставить себя в один ряд с персонажами и превращаться из слушательницы в соучастницу действа. Сам процесс изложения почему-то ассоциировался у нее с водопадом в голове Джимми: огромные массы воды с ревом разбиваются о скалы среди дремучего леса, какие-то странные существа появляются и исчезают в бурлящем потоке, а по берегам бродят серебристые волки и пещерные люди, частные сыщики и расфуфыренные красотки... Она чувствовала, как история о кольте полковника Резерфорда заряжает внутри нее некую батарею, готовясь мощным высоковольтным импульсом разнести в клочья тусклый покров повседневных забот, опутавший ее душу, пробудить в ней жажду перемен. Одновременно у нее возникло предчувствие, что данная история может ближе, чем когда-либо ранее, подвести их обоих к краю пропасти.
   Голос Джимми звучал все тише и наконец замер, дыхание стало медленным и равномерным. Рита вполглаза просмотрела интернетовский рекламный ролик, в котором группы смачно прикинутых молодых людей, представляющих все этнические типы Земли, за исключением ее расы, выражали бурный восторг по получении доступа к неограниченным объемам порнухи и коммерческого мозгоблудия, после чего пристроилась под бочок Джимми. Веки его трепетали в такт сновидениям. Она прикоснулась губами к его щеке, он что-то прошептал, но слишком тихо. Быть может, ему снилось продолжение истории. Зачастую, когда он занимался с ней любовью, Рита не была уверена, что в своем воображении он имеет ее, а не какую-нибудь только что придуманную Шарлотту или Марию... или Сьюзен. Интересно, каково это: жить параллельно с историями, происходящими в твоей голове. Нелегко, наверное, внешне держаться как обычный человек, в то же время непрерывно фильтруя плывущую через сознание словесную шелуху, чтобы отыскать несколько мыслей, попавших в этот поток из нужного тебе источника. Она склонилась над Джимми, поцеловала в губы, вдохнула его теплый запах и вновь почувствовала возбуждение. У нее даже возникла мысль его растормошить – вспомнилось, как однажды в Орегон-Сити она оседлала Джимми еще перед рассветом и этот паровозик, пыхтя, добросовестно тащил ее по дороге наслаждений аж до половины седьмого вечера. Она никогда не могла полностью насытиться этим чокнутым паршивцем.
   А при работе над своими историями он никак не мог насытиться ею. Создавалось впечатление, что его член состоит в прямом двустороннем контакте с тем самым таинственным органом, где зарождались истории. А что, это было бы забавно, подумала она. Если удастся по уму толкнуть кольт, они на много дней обеспечат себе безбедную жизнь и... но Рита не стала задерживаться на этой мысли. Найдя пульт в складках одеяла, она навела его на экран и продолжила бег по каналам.
* * *
   Воскресная торговля на выставке традиционно хромала. Солидные покупатели в большинстве своем уже закруглились и отбыли восвояси, оставив зал в распоряжении зевак и ворья – продавцы с подозрением косились на каждую просторную куртку и сумку, возникавшую близ их прилавков. Фирма «Оружие Гая» держала свой товар под замком, так что воров они не опасались, но Рита любила наблюдать, как те работают у соседей, и потому охотно согласилась последить за стендами, пока Джимми безучастно сидел в стороне. Как правило, он любил выставочную суету, но сегодня она его раздражала: свет был слишком резким, голоса вокруг чересчур громкими, а запах... Казалось, запахи моющих средств и жареной говядины, человеческого пота, свежих маек и несвежих хот-догов напрочь нейтрализуют друг друга, в результате чего зал наполняет один лишь едва уловимый, слегка маслянистый запах смерти, – так мог бы пахнуть ствол гигантского ружья после нескольких тысяч выстрелов.
   Он попытался вернуться в свою историю, но никак не мог найти вход. Вместо этого в сознании всплыл залитый солнцем линолеумный пол. Очень грязный, с кусочками бумаги, влипшими в блестящую пленку жира. Постепенно за этим прорисовалась тема или, скорее, вереница причудливых абстрактных картин. Однажды – ему тогда было пятнадцать – он принял дозу «кислоты» и полдня безвылазно просидел в своей комнате, выводя карандашом фигуры на тонкой непрозрачной бумаге. Ковбои, индейцы, демоны в облаках, крылатые монстры – десятки образов, так или иначе замкнутых на самые грязные закоулки генетической памяти, как будто он извлекал на свет свою истинную генеалогию, историю духовной деградации своей семьи. Листы бумаги прилипали к жирному полу и рвались, когда он пытался их отодрать. В конце концов, ему надоело с ними возиться, и он отправился на конюшню, где стал наблюдать за ласточками, похожими на крошечных падающих ангелов – порождений божественного сияния, которое вливалось в чердачное окно. Бело-золотые столбы света дробились, широкими полосами пробиваясь из щелей меж досками. Внутри них можно было увидеть что угодно. Можно было даже войти в них и посетить чудесную Светящуюся Страну (эти полосы были ее границей). Ноздри его щекотал запах прелого сена и свежего конского навоза. В стойле пофыркивал молодой жеребец. Так проходили часы. Свет, проникавший в щели, сделался оранжевым. Ласточки вернулись в свои гнезда. Наконец он услышал отцовский голос, выкрикивающий его имя. Никто не умел вопить так, как его старикан. «Джиммэ-э-э-э-э-эй!» Произносимое таким манером, имя несло в себе тяжесть страшного арабского проклятия; его первым значением было «убийство» или «смерть». Но в тот день оно его ничуть не испугало. Оно просто стало частью его самого. Это кричал орел, видя врага, разоряющего его гнездо. Крик, полный силы и ярости, коснулся Джимми своим раскаленным дыханием, вызвав улыбку на его лице...
   Рита беседовала с покупателем – усохшим стариком в мешковатой спортивной куртке с ветеранским значком на лацкане. Она стояла, опершись левым коленом на складной стул; плотно обтянутый джинсами зад подрагивал при каждом ее жесте, и это заставило Джимми вспомнить сегодняшнее утро. Кто бы мог подумать, что одна женщина может вместить в себя столько дурного и столько прекрасного одновременно? То она взглянет так, что у тебя от страха яйца чуть не выпадают из штанов, а через минуту станет такой нежной, что у тебя дух перехватывает от желания. В промежуточном состоянии между этими крайностями ее стрелка чаще склоняется в дурную сторону, но это скорее защитная поза. Старик пошлепал прочь, а она поймала на себе взгляд Джимми и попыталась спрятать нечаянную улыбку, но признала свое поражение и опустилась на стул. Продолжая улыбаться, она взглянула на него через плечо, откинув с лица прядь волос, – и он увидел ее совсем юной, какой она могла выглядеть много лет назад, до того как нагрянула злая любовь и сбежала удача. Не часто она дозволяет той милой девчонке являть посторонним свой лик. Джимми хорошо помнил время, когда девчонке вообще не было хода в этот мир, а взгляд Риты на окружающих выражал только злобу и ненависть. Он вспомнил их первую встречу; это случилось в Биллингсе, где она тогда промышляла в каком-то вонючем притоне. Она сидела на табурете у стойки бара – в коротком черном платье, открывавшем ее ноги, плечи и грудь. Себя она оценила в две сотни баксов. Он сказал, что таких денег у него нет, но зато он может расплатиться с ней, рассказав историю. Не какую-то пошлую сказочку, а по-настоящему классную, живую историю. Работа ума и фантазии высшего качества по индивидуальному заказу – на любую тему.