Клеопатра. Не сладко.
Цезарь. Подави свой страх – и ты завоюешь Цезаря. Близко ли римляне, Тота?
Фтататита. Они на пороге, а стража разбежалась.
Женщины (горестно стонут). О, горе нам, горе!
По галерее бежит нубиец.
Нубиец. Римляне в ограде! (Одним прыжком исчезает за дверью.)
Женщины с воплями бросаются за ним. Фтататита смотрит со злобной решимостью. Она не двигается с места. Клеопатра еле удерживается, чтобы не броситься вслед за служанками. Цезарь держит ее за руку и сурово смотрит на нее, не сводя глаз. Она стоит, как мученица, обреченная на казнь.
Цезарь. Царица должна одна встретить Цезаря. Скажи: да будет так.
Клеопатра (белая, как полотно). Да будет так!
Цезарь (отпуская ее). Хорошо.
Слышен шум и тяжелый шаг вооруженных воинов. Ужас Клеопатры усиливается. Рев буцины раздается совсем рядом. Его подхватывает оглушительная фанфара труб. Это свыше сил Клеопатры, она издает вопль и бросается к двери. Фтататита безжалостно останавливает ее.
Фтататита. Я вынянчила тебя. Сейчас ты сказала: «Да будет так!» И если бы даже тебе пришлось умереть, ты должна сдержать слово царицы. (Подводит Клеопатру к Цезарю, и он ведет ее, еле живую от страха, к трону)
Цезарь. Теперь, если ты дрогнешь… (Садится на трон)
Клеопатра стоит на ступеньках почти без чувств, приготовившись к смерти. Римские солдаты с грохотом идут по галерее. Впереди знаменосец с римским орлом, за ним труба с буциной – рослый воин с рогом, обвивающимся вокруг его тела; медный раструб изображает воющую волчицу. Дойдя до нефа, они с изумлением глядят на трон, потом выстраиваются перед троном, выхватывают мечи и, потрясая ими в воздухе, кричат «Слава Цезарю» Клеопатра оборачивается и бессмысленно смотрит на Цезаря. Внезапная истина доходит до ее сознания, и она с воплем облегчения, рыдая, падает в его объятия.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Александрия. Зал в нижнем этаже дворца, переходящий в лоджию, куда ведут две ступени. Через арки лоджии видно, как сверкают в утреннем солнце волны Средиземного моря. Высокие светлые стены покрыты фресками, представляющими процессию египетских царей, изображенных в профиль, в виде плоского орнамента, отсутствие зеркал, искусственных перспектив, мягкой мебели и тканей делает это место красивым, простым, здоровым, прохладным или, как сказал бы богатый английский фабрикант, – бедным, голым, нелепым и неуютным, ибо цивилизация Тоттенхем-Корт-Роуд по отношению к египетской цивилизации – все равно что стеклянные бусы и татуировка по отношению к цивилизации Тоттенхем-Корт-Роуд
Юный царь Птолемей-Дионис (десятилетний мальчик), которого ведет за руку его опекун Потин, сходит со ступеней лоджии. Двор собрался на царский прием. Придворные-мужчины и женщины разных племен и разного цвета кожи, но большей частью египтяне; некоторые из них значительно светлее – жители Нижнего Египта, другие, более смуглые, – уроженцы Верхнего Египта, среди них несколько греков и евреев. В группе по правую руку Птолемея выделяется наставник Птолемея – Теодот, группу по левую руку Птолемея возглавляет Ахилл – военачальник Птолемея. Теодот – маленький, высохший старичок, с таким же высохшим и сморщенным лицом, на котором, господствуя над остальными чертами, выделяется высокий, прямой лоб, он смотрит с проницательностью и глубокомыслием сороки и слушает то, что говорят другие, с придирчивой саркастичностью философа, внимающего ораторским упражнениям своих учеников. Ахилл – высокий красивый человек лет тридцати пяти, с роскошной черной бородой, курчавящейся, словно шерсть пуделя, умом не блещет, но вид имеет внушительный и не роняет своего достоинства. Потин – крепкий мужчина примерно лет пятидесяти, евнух, пылкий, энергичный, находчивый, умом и характером не отличается, нетерпелив и не умеет владеть собой, у него пушистые волосы, похожие на мех. Царь Птолемей на вид гораздо старше, чем английский мальчик тех же лет, но держится ребячливо, привык к тому, чтобы его водили на помочах, беспощаден и раздражителен и, подобно всем взращенным при дворе принцам, выглядит чересчур тщательно умытым, одетым и причесанным.
Царя встречают церемониальными поклонами, он сходит со ступенек к тронному креслу, которое стоит направо от него, – это единственное сиденье во всем зале. Подойдя к креслу, он растерянно поглядывает на Потина, который становится по левую его руку.
Потин. Царь Египта скажет свое слово.
Теодот (пискливым голосом, который звучит внушительно только благодаря его самомнению). Внемлите слову царя!
Птолемей (без всякого выражения; он, по-видимому, повторяет затверженный урок). Узнайте, все вы. Я – перворожденный сын Авлета – Певучей Флейты, который был вашим царем. Моя сестра Береника свергла его с трона и завладела его царством, но… но… (Заикается и смолкает.)
Потин (тихонько подсказывает). Но боги не потерпели…
Птолемей. Да, боги не потерпели, не потерпели… (Останавливается, и совершенно убитым голосом.) Я забыл, чего боги не потерпели…
Теодот. Пусть Потин, опекун царя, скажет слово царя.
Потин (с трудом подавляя раздражение). Царь хотел сказать, что боги не потерпели, чтобы беззаконие сестры его осталось безнаказанным.
Птолемей (поспешно). Да, да, дальше я помню. (Снова начинает тем же монотонным голосом.) И вот боги послали чужеземца Марка Антония, римского начальника всадников, через пески пустынь, и он вернул трон отцу моему. И отец мой взял сестру мою Беренику и отсек ей голову. И ныне, после кончины отца моего, другая дочь его, сестра моя Клеопатра, похитила у меня царство мое и хочет завладеть моим троном. Но боги не потерпят…
Потин предостерегающе покашливает.
Боги… боги… не потерпят…
Потин (подсказывает). Не допустят…
Птолемей. Ах, да… не допустят сего беззакония, они предадут ее голову секире, как предали голову сестры ее. Но с помощью колдуньи Фтататиты она заворожила римлянина Юлия Цезаря и заставила его поддержать ее беззаконные притязания на египетское царство. Узнайте теперь, что я не потерплю… Я не потерплю… (Капризно, Потину.) Чего я не потерплю?
Потин (выведенный из себя, со всем пылом страстно негодующего политика). Царь не потерпит, чтобы чужеземец похитил у него трон нашего египетского царства. (Возгласы одобрения.) Скажи царю, Ахилл, сколько воинов и всадников у этого римлянина?
Теодот. Военачальник царя скажет слово.
Ахилл. Всего два римских легиона, о царь! Три тысячи солдат и едва ли тысяча всадников.
Двор разражается презрительным смехом, начинается оживленная болтовня; в это время в лоджии появляется римский офицер Руфий. Это рослый, сильный чернобородый человек средних лет, с маленькими светлыми глазами, решительный и грубый; у него толстые нос и щеки, но сам он весь словно выкован из железа.
Руфий (со ступеней). Эй, вы там!
Смех и болтовня сразу прекращаются.
Цезарь идет.
Теодот (с большим присутствием духа). Царь разрешает римскому военачальнику войти.
Цезарь в простой одежде, но в венке из дубовых листьев, прикрывающем лысину, спускается из лоджии в сопровождении своего секретаря Британа, уроженца британских островов, человека лет сорока, высокого, внушительного, уже слегка лысеющего, с густыми, спадающими вниз каштановыми усами, подстриженными так, что их концы переходят в опрятные баки. Он аккуратно одет во все синее; за поясом у него кожаная сумка, чернильница из рога и тростниковое перо. Его серьезный вид, свидетельствующий о важности предстоящего им дела, находится в очевидном несоответствии с добродушием Цезаря, который разглядывает незнакомую обстановку с откровенным любопытством, а затем оборачивается к креслу царя. Британ и Руфий располагаются возле ступеней, ведущих к лоджии.
Цезарь (смотрит на Потина и Птолемея). Кто царь, мужчина или мальчик?
Потин. Я – Потин, опекун владыки моего, царя.
Цезарь (ласково похлопывает Птолемея по плечу). Так это, значит, ты царь? Скучное занятие в твоем возрасте, а? (Потину.) Привет тебе, Потин. (Равнодушно отворачивается и медленно идет на середину зала, оглядываясь по сторонам и рассматривая придворных, пока не доходит до Ахилла.) А этот молодец кто такой?
Теодот. Ахилл, военачальник царя.
Цезарь (дружески, Ахиллу). А, военачальник, я тоже военачальник. Но я слишком поздно начал, слишком поздно. Желаю тебе здравствовать и одержать много побед, Ахилл.
Ахилл. Как будет угодно богам, Цезарь.
Цезарь (Теодоту). А ты, кажется…
Теодот. Теодот, наставник царя.
Цезарь. Ты учишь людей быть царями, Теодот. Умное занятие, ничего не скажешь. (Отворачивается, разглядывает богов по стенам, затем снова подходит к Потину.) А что здесь, собственно, такое?
Потин. Палата советников царской сокровищницы, Цезарь.
Цезарь. А-а, ты мне напомнил. Мне нужны деньги.
Потин. Сокровищница царя оскудела, Цезарь.
Цезарь. Да, я вижу, здесь всего одно сиденье.
Руфий (грубо кричит). Дайте сюда кресло для Цезаря!
Птолемей (застенчиво поднимается и предлагает Цезарю свое кресло). Цезарь…
Цезарь (ласково). Нет, нет, мой мальчик. Это твое место. Сядь.
Он заставляет Птолемея сесть. Между тем Руфий, оглядываясь по сторонам, замечает в углу изображение бога Ра, которое представляет собой сидящего человека с соколиной головой. Перед этим изображением стоит бронзовый треножник размером с табуретку, на нем курится фимиам. Руфий, с находчивостью римлянина и свойственным ему равнодушием к чужеземным суевериям, быстро хватает треножник, стряхивает курения, сдувает пепел и ставит его позади Цезаря, почти посредине зала.
Руфий. Садись сюда, Цезарь.
Придворные содрогаются, раздается свистящий шепот: «Кощунство!»
Цезарь (усаживаясь). Так вот, Потин, поговорим о деле. Мне очень нужны деньги.
Британ (неодобрительно: ему не нравится такой неофициальный тон). Мой повелитель хочет сказать, что у Рима законный иск к Египту по обязательствам, заключенным вашим почившим царем с триумвиратом. И долг Цезаря по отношению к отчизне заставляет его требовать немедленной уплаты.
Цезарь (учтиво). Ах да, я забыл. Я не представил вам моих соратников. Потин,– это Британ, мой секретарь. Островитянин, с западного края мира. От Галлии – день пути.
Британ чопорно кланяется.
А это Руфий, мой товарищ по оружию.
Руфий кивает.
Так вот, Потин, мне нужно тысячу шестьсот талантов.
Придворные ошеломлены, в толпе подымается ропот. Теодот и Ахилл безмолвно взывают друг к другу, возмущенные столь чудовищным требованием.
Потин (в ужасе). Сорок миллионов сестерций! Немыслимо! В царской сокровищнице нет таких денег.
Цезарь (ободряюще). Всего тысяча шестьсот талантов, Потин. Зачем считать на сестерции? Что купишь на одну сестерцию? Каравай хлеба.
Потин. А за талант можно купить породистого коня. Мы переживаем смутное время, ибо сестра царя, Клеопатра, беззаконно оспаривает его трон. Царские подати не собирались целый год.
Цезарь. Их собирают, Потин. Мои воины сегодня с утра занимаются этим.
Снова шепот и общее изумление, кое-где среди придворных сдавленные смешки.
Руфий (резко). Нужно платить, Потин. Что зря разговаривать. Вы и так отделаетесь недорого.
Потин (язвительно). Возможно ли, чтобы завоеватель мира, Цезарь, терял время на такие мелочи, как наши подати?
Цезарь. Друг мой, подати для завоевателя мира – самое главное дело.
Потин. Так слушай, Цезарь, сегодня же сокровища храмов и золото царской казны отдадут литейщикам монетного двора перелить на монету и уплатить выкуп на глазах у всего народа. И пусть увидит народ, как мы будем сидеть у голых стен и пить из деревянных чаш. Да падет гнев его на твою голову, Цезарь, если ты принудишь нас к этому святотатству.
Цезарь. Не опасайся этого, Потин: народ знает, как приятно пить вино из деревянной чаши. А я за твою щедрость готов уладить ваши споры из-за трона, если хочешь. Что ты скажешь на это?
Потин. Если я скажу «нет», разве я остановлю тебя?
Руфий (вызывающе). Нет.
Цезарь. Ты говоришь, что дело тянется уже целый год, Потин. Можешь ты уделить мне на это десять минут?
Потин. Ты сделаешь так, как тебе угодно, ясно.
Цезарь. Хорошо, но сначала позовите Клеопатру.
Теодот. Ее нет в Александрии, она убежала в Сирию.
Цезарь. Не думаю. (Руфию.) Позови Тотатиту.
Руфий (кричит). Эй, Титатота!
Фтататита появляется в лоджии и надменно останавливается на ступеньках.
Фтататита. Кто произносит имя Фтататиты, главной няньки царицы?
Цезарь. Никто, кроме тебя, его произнести не может, Тота. Где твоя повелительница?
Клеопатра, которая прячется за Фтататитой, выглядывает и смеется. Цезарь встает.
Угодно царице почтить нас своим присутствием на минуту?
Клеопатра (отталкивает Фтататиту и высокомерно становится на ее место). Я должна вести себя как царица?
Цезарь. Да.
Клеопатра тотчас же подбегает к трону, хватает Птолемея, стаскивает его с кресла и усаживается на его место. Фтататита опускается на ступеньки лоджии и пристально, с видом сивиллы, наблюдает эту сцену.
Птолемей (в страшном огорчении, едва удерживаясь от слез). Цезарь, видишь, как она со мной обращается? И вот всегда так. Если я царь, так как же она смеет отнимать у меня все?
Клеопатра. Не будешь ты царем, нюня. Тебя съедят римляне.
Цезарь (тронутый отчаянием мальчика). Подойди сюда, мой мальчик, стань около меня.
Птолемей идет к Цезарю, который снова усаживается на свой треножник и ласково берет мальчика за руку. Клеопатра, вскочив, пожирает их ревнивым взглядом.Клеопатра (с пылающими щеками). На тебе твой трон. Не нужен он мне (Бежит к Птолемею, который пятится от нее.) Иди сию же минуту и садись на свое место.
Цезарь. Иди, Птолемей. Никогда не отказывайся от трона, когда тебе его предлагают.
Руфий. Я надеюсь, Цезарь, у тебя хватит здравого смысла последовать собственному совету, когда мы вернемся в Рим.
Птолемей медленно идет к трону, далеко обходя Клеопатру, явно опасаясь ее. Она становится на его место, рядом с Цезарем.
Цезарь. Потин…
Клеопатра (прерывая его). Разве ты не хочешь говорить со мной?
Цезарь. Успокойся. Открой еще раз рот без моего разрешения, и я тебя съем на месте.
Клеопатра. А я не боюсь. Царица не должна бояться. Съешь моего мужа. Посмотри, как он боится.
Цезарь (вскакивая). Твоего мужа? Что ты говоришь?
Клеопатра (показывая на Птолемея). Вот эту дрянь.
Оба римлянина и бритт переглядываются, пораженные.
Теодот. Цезарь, ты чужеземец, и тебе неведомы наши законы. Цари и царицы Египта не могут вступать в брак ни с кем, кто не их царской крови. Птолемей и Клеопатра – царственные супруги, ибо они брат и сестра.
Британ (шокированный). Цезарь, это непристойно.
Теодот (возмущенный). Что?
Цезарь (снова овладевая собой). Прости его, Теодот. Он варвар и полагает, что обычаи его острова суть законы природы.
Британ. Напротив, Цезарь, это египтяне варвары, и ты напрасно поощряешь их. Я говорю, что это позор.
Цезарь. Позор или нет, мой друг, но это открывает врата миру. (Серьезно обращается к Потину.) Потин, выслушай мое предложение.
Руфий. Слушайте Цезаря.
Цезарь. Птолемей и Клеопатра будут царствовать в Египте вместе.
Ахилл. А как быть с младшим братом царя и младшей сестрой Клеопатры?
Руфий (поясняя). У них, оказывается, есть еще один маленький Птолемей.
Цезарь. Ну что ж, маленький Птолемей может жениться на другой сестре, и мы им обоим подарим Кипр.
Потин (нетерпеливо). Кому нужен Кипр?
Цезарь. Это не важно. Вы возьмете его во имя мира.
Британ (бессознательно предвосхищая идею более поздних государственных деятелей). Почетного мира, Потин.
Потин (возмущенно). Будь честен, Цезарь. Деньги, которые ты требуешь, – это цена нашей свободы. Возьми их и дай нам самим уладить наши дела.
Наиболее смелые из придворных (ободренные тоном Потина и спокойствием Цезаря). Да, да, Египет – египтянам!
Собрание превращается в перебранку, египтяне все более и более распаляются. Цезарь все так же невозмутим, но Руфий хмурится и свирепеет, а Британ высокомерен.
Руфий (презрительно). Египет – египтянам! Вы забываете что здесь стоит римская оккупационная армия, оставленная Авлием Габинием, который посадил на трон игрушечного царя.
Ахилл (внезапно заявляя о своих правах). И которая ныне находится под моим началом. Я здесь римский военачальник, Цезарь!
Цезарь (забавляясь комизмом положения). А также и египетский военачальник, не так ли?
Потин (победоносно). Да, это так, Цезарь.
Цезарь (Ахиллу). Значит, ты можешь пойти войной на египтян от имени Рима? И на римлян – на меня, если понадобится, – от имени Египта?
Ахилл. Да, это так, Цезарь.
Цезарь. А не скажешь ли ты, военачальник, на какой стороне ты находишься сейчас?
Ахилл. На стороне права и богов.
Цезарь. Гм. Сколько у тебя войска?
Ахилл. Когда я двинусь в бой, враги узнают это.
Руфий (воинственно). А воины у тебя – римляне? Если нет, то не важно, сколько их у тебя, лишь бы не превышало пятьсот на десять.
Потин. Напрасно ты пытаешься запугать нас, Руфий. Цезарь терпел поражения раньше. Он может потерпеть его и теперь. Всего несколько недель тому назад Цезарь, спасая свою жизнь, бежал от Помпея. И, может быть, не пройдет нескольких месяцев, он побежит от Катона и Юбы Нумидийского, царя Африканского.
Ахилл (с угрозой, подхватывая речь Потина). Что ты можешь сделать с четырьмя тысячами человек?
Теодот (пискливым голосом, подхватывая слова Ахилла). И без денег? Уйдите прочь!
Придворные (яростно кричат и толпятся вокруг Цезаря). Идите прочь! Египет – египтянам! Убирайтесь!
Руфий жует бороду, он слишком взбешен, чтобы говорить. Цезарь сидит совершенно спокойно, точно он завтракает, а к нему пристает кошка, выпрашивая кусочек рыбы.
Клеопатра. Почему ты позволяешь им так говорить, Цезарь? Ты боишься?
Цезарь. Почему же, дорогая? Ведь то, что они говорят, – истинная правда.
Клеопатра. Но если ты уйдешь, я не буду царицей.
Цезарь. Я не уйду, пока ты не станешь царицей.
Потин. Если ты не глупец, Ахилл, возьми эту девчонку, пока она не ушла у нас из рук.
Руфий (вызывающе). А почему бы заодно не прихватить и Цезаря, Ахилл?
Потин (отвечая на вызов, словно ему пришлась по душе эта идея). Неплохо сказано, Руфий. Правда, почему бы и нет?
Руфий. Попробуй, Ахилл! (Кричит.) Эй, стража!
Лоджия немедленно заполняется воинами Цезаря; обнажив мечи, они останавливаются на ступенях и ждут приказания своего центуриона, который держит жезл в руке. Сперва египтяне встречают воинов гордыми взглядами, но затем угрюмо, нехотя возвращаются на свои места.
Британ. Вы все здесь пленники Цезаря.
Цезарь (милостиво). О нет, нет! Ни в коем случае. Вы гости Цезаря, господа.
Клеопатра. А почему ты не рубишь им головы?
Цезарь. Что? Отрубить голову твоему брату?
Клеопатра. А что? Ведь он же отрубил бы мне голову, если бы представился случай? Правда, Птолемей?
Птолемей (бледный и упрямый). И отрублю, когда буду большой.
Клеопатра борется в своем новообретенном величии царицы с неудержимым желанием показать язык Птолемею. В последующей сцене она не принимает участия, но наблюдает с любопытством и изумлением; она вся дрожит от детского нетерпения; когда Цезарь встает, она садится на его треножник.
Потин. Цезарь, если ты попытаешься захватить нас…
Руфий. Он сделает это, египтяне. Будьте готовы к этому. Мы захватили дворец, побережье и Восточную пристань. Дорога к Риму открыта. И вы пойдете по ней, если такова будет воля Цезаря.
Цезарь (любезно). Мне не оставалось ничего другого, Потин, надо было обеспечить отступление моим собственным воинам. Но ты свободен и можешь идти, как и все другие здесь во дворце.
Руфий (возмущенный этим милосердием). Как? И предатели? И вся клика?
Цезарь (смягчая его выражения). Римская оккупационная армия и все остальные, Руфий.
Потин (вне себя). Да… Но… но ведь…
Цезарь. Что ты хочешь сказать, друг мой?
Потин. Ты выгоняешь нас на улицу из нашего собственного дома. И с величественным видом заявляешь нам, что мы можем идти. Это вы должны уйти.
Цезарь. Твои друзья на улице, Потин. Тебе там будет спокойней.
Потин. Это подвох. Я опекун царя. Я шагу отсюда не сделаю. Я здесь по праву. А где оно – твое право?
Цезарь. Оно в ножнах Руфия, Потин. И мне не удержать его там, если ты будешь слишком медлить.
Возмущенный ропот.
Потин (с горечью). И это римская справедливость!
Теодот. Но не римская благодарность, полагаю?
Цезарь. Благодарность? Разве я в долгу перед вами за какую-нибудь услугу, господа?
Теодот. Разве жизнь Цезаря так ничтожна в его глазах, что он забыл, как мы ее спасли?
Цезарь. Мою жизнь? И это все?
Теодот. Твою жизнь, твои лавры, твое будущее.
Потин. Он говорит правду. Я призову свидетеля, и он докажет, что, если бы не мы, римская оккупационная армия под предводительством величайшего воина мира держала бы ныне жизнь Цезаря в своих руках. (Кричит в лоджию.) Сюда, Луций Септимий!
Цезарь вздрагивает, потрясенный.
Если ты слышишь меня, приди сюда и подтверди мои слова Цезарю.
Цезарь (содрогаясь). Нет, нет.
Теодот. Да, говорю я! Пусть военный трибун принесет свидетельство.
Луций Септимий, подтянутый, чисто выбритый, выхоленный, атлетического сложения человек лет сорока, в одежде римского воина, с правильными чертами лица, решительным ртом и тонким красивым римским носом, проходит через лоджию и становится перед Цезарем, который на миг закрывает лицо плащом, но затем, овладев собой, откидывает плащ и с достоинством смотрит на трибуна.
Потин. Говори, Луций Септимий. Цезарь явился сюда, преследуя своего врага. Разве мы дали убежище его врагу?
Луций. Едва нога Помпея ступила на египетский берег, голова его упала от меча моего.
Теодот (со змеиной радостью). На глазах его жены и ребенка! Запомни это, Цезарь. Они видели это с корабля, с которого он только что сошел. Мы дали тебе полной мерой насладиться местью.
Цезарь (в ужасе). Местью?
Потин. Едва лишь галера твоя показалась у гавани, нашим первым даром тебе была голова твоего соперника, того, что оспаривал у тебя владычество над миром. Подтверди это, Луций. Разве это не так?
Луций. Вот этой рукой, которая убила Помпея, я положил его голову к ногам Цезаря.
Цезарь. Убийца! Так же убил бы ты Цезаря, если бы Помпеи победил при Фарсале.
Луций. Горе побежденному, Цезарь. Когда я служил Помпею, я убивал людей не менее достойных, чем он, только потому, что он победил их. Пришла и его очередь.
Теодот (льстиво). Это дело не твоих рук Цезарь, а наших; вернее, моих. Ибо это было сделано по моему совету. Благодаря нам ты сохранил славу милосердного и насладился местью.
Цезарь. Месть! месть! О, если бы я мог унизиться до мести, к чему бы только не принудил я вас в возмездие за кровь этого человека.
Они отшатываются, смятенные и пораженные.
Он был моим зятем, моим старым товарищем. В течение двадцати лет он был владыкой великого Рима, в течение тридцати лет победа следовала за ним. Разве я, римлянин, не разделял его славы? Или судьба, которая заставила нас биться за владычество над миром, это дело наших рук? Кто я – Юлий Цезарь или волк, что вы бросаете мне седую голову старого воина, венчанного лаврами победителя, могущественного римлянина, предательски убитого этим бессердечным негодяем? И еще требуете от меня благодарности! (Луцию Септимию.) Уйди, ты внушаешь мне ужас!
Луций (холодно и безбоязненно). Ха! Мало ли отрубленных голов видел Цезарь! И отрубленных правых рук, не так ли? Тысячи их были в Галлии, после того как ты победил Верцингеторикса. Пощадил ли ты их при всем твоем милосердии? Это ли была не месть?
Цезарь. Нет, клянусь богами! О, если бы это было так! Месть – это по крайней мере нечто человеческое. Нет, говорю я. Эти отрубленные правые руки и храбрый Верцингеторикс, гнусно удушенный в подземельях Капитолия, были жертвами (содрогаясь, с горькой иронией) мудрой строгости, необходимой мерой защиты общества; долг государственного мужа – безумье и бредни, в десять раз более кровавые, нежели честная месть. О, каким я был глупцом! Подумать только, что жизнь людей должна быть игрушкой в руках подобных глупцов! (Смиренно.) Прости меня, Луций Септимий. Как убийце Верцингеторикса упрекать убийцу Помпея? Можешь идти с остальными. Или оставайся, если хочешь, я найду тебе место у себя.
Луций. Судьба против тебя, Цезарь. Я ухожу. (Поворачивается и идет через лоджию.)
Руфий (вне себя, видя, как ускользает его добыча). Значит, он республиканец!
Луций (оборачивается на ступенях лоджии, вызывающе). А ты кто?
Руфий. Цезарианец, как и все солдаты Цезаря.
Цезарь (учтиво). Поверь мне, Луций, Цезарь не цезарианец. Будь Рим истинной республикой, Цезарь был бы первым из республиканцев. Но ты сделал выбор. Прощай.
Луций. Прощай. Идем, Ахилл, пока еще не поздно.