Ленька был человек мечтательный. Любил уединение.
   Часто, окончив работу, уходил за город, в поле. Подолгу неподвижно стоял — смотрел на горизонт, и у него болела душа: он любил чистое поле, любил смотреть на горизонт, а в городе не было горизонта.
   Однажды направлялся он в поле и остановился около товарной станции, где рабочие разгружали вагоны с лесом.
   Тихо догорал жаркий июльский день. В теплом воздухе настоялся крепкий запах смолья, шлака и пыли. Вокруг задумчиво и спокойно.
   Леньке вспомнилась родная далекая деревня — там вечерами пахнет полынью и дамом. Он вздохнул.
   Недалеко от Леньки, под откосом, сидела на бревне белокурая девушка с раскрытой книжкой на коленях. Она тоже смотрела на рабочих.
   Наблюдать за ними было очень интересно. На платформе орудуют ломами двое крепких парней — спускают бревна по слегам; трое внизу под откосом принимают их и закатывают в штабеля.
   — И-их, р-раз! И-ищ-що… оп! — раздается в вечернем воздухе, и слышится торопливо шелестящий шорох сосновой коры и глухой стук дерева по земле. Громадные бревна, устремляясь вниз, прыгают с удивительной, грозной легкостью.
   Вдруг одно суковатое бревно скользнуло концом по слегам, развернулось и запрыгало с откоса прямо на девушку. В тишине, наступившей сразу, несколько мгновений лишь слышно было, как бежит по шлаку бревно. С колен девушки упала книжка, а сама она… сидит. Что-то противное, теплое захлестнуло Леньке горло… Он увидел недалеко от себя лом. Не помня себя, подскочил к нему, схватил, в два прыжка пересек путь бревну и всадил лом в землю. Уперся ногами в сыпучий шлак, а руками крепко сжал верхний конец лома.
   Бревно ударилось о лом. Леньку отшвырнуло метра на три, он упал. Но и бревно остановилось.
   Лом попался граненый — у Леньки на ладони, между большим и указательным пальцами, лопнула кожа.
   К нему подбежали. Первой подбежала девушка.
   Ленька сидел на земле, нелепо выставив раненую руку, и смотрел на девушку. То ли от радости, то ли от пережитого страха — должно быть, от того и от другого — хотелось заплакать.
   Девушка разорвала косынку и стала заматывать раненую ладонь, осторожно касаясь ее мягкими теплыми пальцами.
   — Какой же вы молодец! Милый… — говорила она и смотрела на Леньку ласково, точно гладила по лицу ладошкой. Удивительные у нее глаза — большие, темные, до того темные, что даже блестят.
   Леньке сделалось стыдно. Он поднялся. И не знал, что теперь делать.
   Рабочие похвалили его за смекалку и стали расходиться.
   — Йодом руку-то надо, — посоветовал один.
   Девушка взяла Леньку за локоть.
   — Пойдемте к нам…
   Ленька не раздумывая пошел.
   Шли рядом. Девушка что-то говорила. Ленька не понимал что. Он не смотрел на нее.
   Дома Тамара (так звали девушку) стала громко рассказывать, как все случилось.
   Ее мать, очень толстая, еще молодая женщина с красивыми губами и родинкой на левом виске, равнодушно разглядывала Леньку и устало улыбалась. И говорила:
   — Молодец, молодец!
   Она как-то неприятно произносила это «молодец» — негромко, в нос, растягивая «е».
   У Леньки отнялся язык (у него очень часто отнимался язык), и он ничего путного за весь вечер не сказал. Он молчал, глупо улыбался и никак не мог посмотреть в глаза ни матери, ни дочери. И все время старался устроить куда-нибудь свои большие руки. И еще старался не очень опускать голову — чтобы взгляд не получался исподлобья. Он имел привычку опускать голову.
   Сели пить чай с малиновым вареньем.
   Мать стала рассказывать дочери, какие она видела сегодня в магазине джемперы — красные, с голубой полоской. А на груди — белый рисунок.
   Тамара слушала и маленькими глотками пила чай из цветастой чашки. Она раскраснелась и была очень красивой в эту минуту.
   — А вы откуда сами? — спросила Леньку мать.
   — Из-под Кемерова.
   — О-о, — сказала мать и устало улыбнулась.
   Тамара посмотрела на Леньку и сказала:
   — Вы похожи на сибиряка.
   Ленька ни с того ни с сего начал путано и длинно рассказывать про свое село. Он видел, что никому не интересно, но никак не мог замолчать — стыдно было признаться, что им не интересно слушать.
   — А где вы работаете? — перебила его мать.
   — На авторемонтном, слесарем. — Ленька помолчал и еще добавил: — И учусь в техникуме, вечерами…
   — О-о, — произнесла мать.
   Тамара опять посмотрела на Леньку.
   — А вот наша Тамарочка никак в институт не может устроиться, — сказала мать, закинув за голову толстые белые руки. Вынула из волос приколку, прихватила ее губами, поправила волосы. — Выдумали какие-то два года!.. Очень неразумное постановление. — Взяла изо рта приколку, воткнула в волосы и посмотрела на Леньку. — Как вы считаете?
   Ленька пожал плечами.
   — Не думал об этом.
   — Сколько же вы получаете слесарем? — поинтересовалась мать.
   — Когда как… Сто, сто двадцать. Бывает восемьдесят…
   — Трудно учиться и работать?
   Ленька опять пожал плечами.
   — Ничего.
   Мать помолчала. Потом зевнула, прикрыв ладошкой рот.
   — Надо все-таки написать во Владимир, — обратилась она к дочери. — Отец он тебе или нет!.. Пусть хоть в педагогический устроит. А то опять год потеряем. Завтра же сядь и напиши.
   Тамара ничего не ответила.
   — Пейте чай-то. Вот печенье берите… — Мать пододвинула Леньке вазочку с печеньем, опять зевнула и поднялась. — Пойду спать. До свиданья.
   — До свиданья, — сказал Ленька.
   Мать ушла в другую комнату
   Ленька нагнул голову и занялся печеньем — этого момента он ждал и боялся.
   — Вы стеснительный, — сказала Тамара и ободряюще улыбнулась.
   Ленька поднял голову, серьезно посмотрел ей в глаза.
   — Это пройдет, — сказал он и покраснел. — Пойдемте на улицу.
   Тамара кивнула и непонятно засмеялась.
   Вышли на улицу.
   Ленька незаметно вздохнул: на улице было легче.
   Шли куда-то вдоль высокого забора, через который тяжело свисали ветки кленов. Потом где-то сели — кажется, в сквере.
   Было уже темно. И сыро. Пал туман.
   Ленька молчал. Он с отчаянием думал, что ей, наверное, неинтересно с ним.
   — Дождь будет, — сказал он негромко.
   — Ну и что? — Тамара тоже говорила тихо.
   Она была совсем близко. Ленька слышал, как она дышит.
   — Неинтересно вам? — спросил он.
   Вдруг — Ленька даже не понял сперва, что она хочет сделать, — вдруг она придвинулась к нему вплотную, взяла его голову в свои мягкие, ласковые руки (она могла взять ее и унести совсем, ибо Ленька моментально перестал что-либо соображать), наклонила и поцеловала в губы — крепко, больно, точно прижгла каленой железкой. Потом Ленька услышал удаляющиеся шаги по асфальту и голос из темноты, негромко:
   — Приходи.
   Ленька зажмурился и долго сидел так.
   К себе в общежитие он шел спокойный. Медленно нес свое огромное счастье. Он все замечал вокруг: у забора под тусклым светом электрических лампочек вспыхивали холодные огоньки битой посуды… Перебегали через улицу кошки…
   Было душно. Собирался дождь.
 
 
   Они ходили с Тамарой в поле, за город. Ленька сидел на теплой траве, смотрел на горизонт и рассказывал, какая у них в Сибири степь весной по вечерам, когда в небе догорает заря. А над землей такая тишина! Такая стоит тишина!.. Кажется, если громко хлопнуть в ладоши, небо вздрогнет и зазвенит. Еще рассказывал про своих земляков. Он любил их, помнил. Они хорошо поют. Они очень добрые.
   — А почему ты здесь?
   — Я уеду. Окончу техникум и уеду. Мы вместе уедем… — Ленька краснел и отводил глаза в сторону.
   Тамара гладила его прямые мягкие волосы и говорила:
   — Ты хороший. — И улыбалась устало, как мать. Она была очень похожа на мать. — Ты мне нравишься, Леня.
   Катились светлые, счастливые дни. Кажется, пять дней прошло.
   Но однажды — это было в субботу — Ленька пришел с работы, наутюжил брюки, надел белую рубашку и отправился к Тамаре: они договорились сходить в цирк. Ленька держал правую руку в кармане и гладил пальцами билеты.
   Только что перепал теплый летний дождик, и снова ярко светило солнышко. Город умылся. На улицах было мокро и весело.
   Ленька шагал по тротуару и негромко пел — без слов.
   Вдруг он увидел Тамару. Она шла по другой стороне улицы под руку с каким-то парнем. Парень, склонившись к ней, что-то рассказывал. Она громко смеялась, закидывая назад маленькую красивую голову.
   В груди у Леньки похолодело. Он пересек улицу и пошел вслед за ними. Он долго шел так. Шел и смотрел им в спины. На молодом человеке красиво струился белый дорогой плащ. Парень был высокий.
   Сердце у Леньки так сильно колотилось, что он остановился и с минуту ждал, когда оно немного успокоится. Но оно никак не успокаивалось. Тогда Ленька перешел на другую сторону улицы, обогнал Тамару и парня, снова пересек улицу и пошел им навстречу. Он не понимал, зачем это делает. Во рту у него пересохло. Он шел и смотрел на Тамару. Шел медленно и слышал, как больно колотится сердце.
   Тамара все смеялась. Потом увидела Леньку. Ленька заметил, как она замедлила шаг и прижалась к парню… и растерянно и быстро посмотрела на него, на парня. А тот рассказывал. Ленька даже расслышал несколько слов: «Совершенно гениально получилось…»
   — Здравствуй…те! — громко сказал Ленька, останавливаясь перед ними. Правую руку он все еще держал в кармане.
   — Здравствуйте, Леня, — ответила Тамара.
   Ленька глотнул пересохшим горлом, улыбнулся.
   — А я к тебе шел…
   — Я не могу, — сказала Тамара и, взглянув на Леньку непонятно, незнакомо прищурилась.
   Ленька сжал в кармане билеты. Он смотрел в глаза девушке. Глаза были совсем чужие.
   — Что «не могу»? — спросил он.
   — Господи! — негромко воскликнула Тамара, обращаясь к своему спутнику.
   Ленька нагнул голову и пошел прямо на них. Молодой человек посторонился.
   — Нет, погоди… что это за тип? — произнес он, когда Ленька был уже далеко.
   А Ленька шел и вслух негромко повторял:
   — Так, так, так…
   Он ни о чем не думал. Ему было очень стыдно.
 
 
   Две недели жил он невыносимой жизнью. Хотел забыть Тамару — и не мог. Вспоминал ее походку, глаза, улыбку… Она снилась ночами: приходила к нему в общежитие, гладила его волосы и говорила: «Ты хороший. Ты мне очень нравишься, Леня». Ленька просыпался и до утра сидел около окна — слушал, как перекликаются далекие паровозы. Один раз стало так больно, что он закусил зубами угол подушки и заплакал — тихонько, чтобы не слышали товарищи по комнате.
   Он бродил по городу в надежде встретить ее. Бродил каждый день — упорно и безнадежно. Но заставить себя пойти к ней не мог.
   И как-то он увидел Тамару. Она шла по улице. Одна. Ленька чуть не вскрикнул — так больно подпрыгнуло сердце. Он догнал ее.
   — Здравствуй, Тамара.
   Тамара вскинула голову.
   Ленька взял ее за руку, улыбнулся. У него опять высохло в горле.
   — Тамара… Не сердись на меня… Измучился я весь… — Леньке хотелось зажмуриться от радости и страха.
   Тамара не отняла руки. Смотрела на Леньку. Глаза у нее были усталые и виноватые. Они ласково потемнели.
   — А я и не сержусь. Что ж ты не приходил? — Она засмеялась и отвела взгляд в сторону. Глаза у нее были до странного чужие и жалкие. — Ты обидчивый, оказывается.
   Леньку как будто кто в грудь толкнул. Он отпустил ее руку. Ему стало неловко, тяжело.
   — Пойдем в кино? — предложил он.
   — Пойдем.
   В кино Ленька опять держал руку Тамары и с удивлением думал: «Что же это такое?.. Как будто ее и нет рядом». Он опустил руку к себе на колено, облокотился на спинку переднего стула и стал смотреть на экран. Тамара взглянула на него и убрала руку с колена. Леньке стало жалко девушку. Никогда этого не было — чтобы жалко было. Он снова взял ее руку. Тамара покорно отдала. Ленька долго гладил теплые гладкие пальцы.
   Фильм кончился.
   — Интересная картина, — сказала Тамара.
   — Да, — соврал Ленька: он не запомнил ни одного кадра. Ему было мучительно жалко Тамару. Особенно когда включили свет и он опять увидел ее глаза — вопросительные, чем-то обеспокоенные, очень жалкие глаза.
   Из кино шли молча.
   Ленька был доволен молчанием. Ему не хотелось говорить. Да и идти с Тамарой уже тоже не хотелось. Хотелось остаться одному.
   — Ты чего такой скучный? — спросила Тамара.
   — Так. — Ленька высвободил руку и стал закуривать.
   Неожиданно Тамара сильно толкнула его в бок и побежала.
   — Догони!
   Ленька некоторое время слушал торопливый стук ее туфель, потом побежал тоже. Бежал и думал: «Это уж совсем… Для чего она так?»
   Тамара остановилась. Улыбаясь, дышала глубоко и часто.
   — Что? Не догнал!
   Ленька увидел ее глаза. Опустил голову.
   — Тамара, — сказал он вниз, глухо, — я больше не приду к тебе… Тяжело почему-то. Не сердись.
   Тамара долго молчала. Глядела мимо Леньки на светлый край неба. Глаза у нее были сердитые.
   — Ну и не надо, — сказала она наконец холодным голосом. И устало улыбнулась. — Подумаешь… — Она посмотрела ему в глаза и нехорошо прищурилась. — Подумаешь. — Повернулась и пошла прочь, сухо отщелкивая каблучками по асфальту.
   Ленька закурил и пошел в обратную сторону в общежитие. В груди было пусто и холодно. Было горько. Было очень горько.