Шуров Игорь
ТТС
Игорь Шуров
ТТС
Случалось это как-то само собой, невзначай.
Однажды утром у него болела голова, а телефон тарахтел без умолку.
Движимый идиотской привычкой послушного исполнителя, он неизменно брал трубку и раз за разом глотал какие-то бессмысленные адреса: - Это приемный покой?
- Нет.
- Это нефтебаза?
- Вы ошиблись.
- Это стройгазморжесть?
- Нет!
Это... это... это...
- Нет! Нет! Нет!
Казалось, кто-то решил довести его до безумия. В конце концов он не выдержал. Он грохнул телефон оземь. Он изломал его в куски.
Он истолок его в порошок. Он проглотил эту жуткую желтовато-черную угольную пыль и запил кефиром.
Все. Он отер пот и прилег, почувствовав минутное облегчение.
Он уже входил в райские кущи сновидения, когда услышал замогильный утробный голос: - Это оберточный завод?
Он привстал, заголил живот и прислушался.
Определенно, голос исходил из его собственного чрева.
Он наклонился так, что волосы на его животе защекотали ему ухо.
Тогда он вкрадчиво, сказал в пупок: - Нет. Это квартира.
Там внутри, где-то в потрохах его коммуникаций, что-то извинилось, запикало. загудело, а потом раздался щелчок.
Неделю он промаялся в бесплодных переговорах.
Сложный телефонный узел его внутренностей пропускал за день чудовищное количество звонков.
К среде он научился усилием воли соединять нужных абонентов.
К четвергу абоненты уже благодарили его за отличное качество связи.
В пятницу пришли с пульта сигнализации, из госстраха и ЖЭКа.
После переговоров он был застрахован, взят под охрану.
В субботу он почувствовал потуги и схватки (впервые позвонили по международному).
В воскресенье он обслуживал всю Европу и Ближний Восток.
В понедельник приехали японцы. Они изучали его, обмеряли, ощупывали, цокали языками, качали маленькими головами, подолгу вежливо кланялись, исписали рулоны бумаги, оставили в банке из-под огурцов икебану на память и к вечеру улетели на какой-то прозрачной урчащей штуковине.
В среду был организован митинг, посвященный открытию новой ТТС.
Лежа на спине, он держал в руках алую ленточку, которую перерезал ослепительно-пунцовый мэр города.
Весь месяц прошел в напряженной работе. И все это время его терзали тягостные сомнения.
Он узнал государственные, политические, военные и любовные тайны. И знание надломило его. Он устал.
Однажды взгляд его упал на икебану, он вспомнил маленьких ушлых японцев, взял кухонный нож и произвел себе хара-кири.
Потом испугался, нащупал что-то горячее, пульсирующее внутри и, надавливая большим пальцем, попытался вызвать скорую.
Через мгновение ему ответили: - Нефтебаза слушает!
ТТС
Случалось это как-то само собой, невзначай.
Однажды утром у него болела голова, а телефон тарахтел без умолку.
Движимый идиотской привычкой послушного исполнителя, он неизменно брал трубку и раз за разом глотал какие-то бессмысленные адреса: - Это приемный покой?
- Нет.
- Это нефтебаза?
- Вы ошиблись.
- Это стройгазморжесть?
- Нет!
Это... это... это...
- Нет! Нет! Нет!
Казалось, кто-то решил довести его до безумия. В конце концов он не выдержал. Он грохнул телефон оземь. Он изломал его в куски.
Он истолок его в порошок. Он проглотил эту жуткую желтовато-черную угольную пыль и запил кефиром.
Все. Он отер пот и прилег, почувствовав минутное облегчение.
Он уже входил в райские кущи сновидения, когда услышал замогильный утробный голос: - Это оберточный завод?
Он привстал, заголил живот и прислушался.
Определенно, голос исходил из его собственного чрева.
Он наклонился так, что волосы на его животе защекотали ему ухо.
Тогда он вкрадчиво, сказал в пупок: - Нет. Это квартира.
Там внутри, где-то в потрохах его коммуникаций, что-то извинилось, запикало. загудело, а потом раздался щелчок.
Неделю он промаялся в бесплодных переговорах.
Сложный телефонный узел его внутренностей пропускал за день чудовищное количество звонков.
К среде он научился усилием воли соединять нужных абонентов.
К четвергу абоненты уже благодарили его за отличное качество связи.
В пятницу пришли с пульта сигнализации, из госстраха и ЖЭКа.
После переговоров он был застрахован, взят под охрану.
В субботу он почувствовал потуги и схватки (впервые позвонили по международному).
В воскресенье он обслуживал всю Европу и Ближний Восток.
В понедельник приехали японцы. Они изучали его, обмеряли, ощупывали, цокали языками, качали маленькими головами, подолгу вежливо кланялись, исписали рулоны бумаги, оставили в банке из-под огурцов икебану на память и к вечеру улетели на какой-то прозрачной урчащей штуковине.
В среду был организован митинг, посвященный открытию новой ТТС.
Лежа на спине, он держал в руках алую ленточку, которую перерезал ослепительно-пунцовый мэр города.
Весь месяц прошел в напряженной работе. И все это время его терзали тягостные сомнения.
Он узнал государственные, политические, военные и любовные тайны. И знание надломило его. Он устал.
Однажды взгляд его упал на икебану, он вспомнил маленьких ушлых японцев, взял кухонный нож и произвел себе хара-кири.
Потом испугался, нащупал что-то горячее, пульсирующее внутри и, надавливая большим пальцем, попытался вызвать скорую.
Через мгновение ему ответили: - Нефтебаза слушает!