Страница:
— Вас интересуют сведения о всех статьях прихода и расхода, сальдо или же общее положение клиента?
Он-то, по крайней мере, говорил конкретно.
— А насколько хорошо общее положение?
— Не могли бы вы пройти вон туда? Нас могут услышать.
Они отошли в угол комнаты, но их по-прежнему разделяла дубовая стойка.
— Отец, наверное, говорил вам, что графиня отличалась крайней безалаберностью. Мне не раз приходилось придерживать необеспеченные чеки. Причем она об этом даже не подозревала. Она выписывала кучу чеков, даже не интересуясь, есть ли деньги на счете. А когда я звонил ей, чтобы предупредить, она буквально теряла голову. Уже сегодня утром было представлено три чека, и мне пришлось завернуть их. Мне велено не производить никаких выплат до тех пор, пока…
— Значит, это полный крах?
— Не совсем так. Продано три фермы из пяти. Две оставшиеся — заложены, равно как и замок. В Париже у графини был небольшой доходный дом, и какие-то деньги она постоянно получала. Но когда она разом переводила на счет сына по сорок — пятьдесят тысяч, все шло наперекосяк. Я делал что только мог. Оттягивал выплаты по чекам, так что людям приходилось по два-три раза представлять чеки к оплате. Отец…
— Знаю, он платил из своих денег.
— Вот и все, что я могу вам сказать. В настоящее время на счете всего семьсот семьдесят пять франков.
Ко всему прочему, не уплачен поземельный налог за прошлый год, и на прошлой неделе судебный исполнитель уже направил первое предупреждение.
— А Жан Метейе в курсе всего этого?
— Ему известно все. И даже более, чем просто известно…
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего.
— По-вашему, он не из тех, кто витает в облаках?
Эмиль Готье промолчал, он был не из болтливых.
— Это все, что вы хотели выяснить?
— Имеет ли счет в вашем банке кто-либо еще из обитателей Сен-Фиакра?
— Нет.
— Никто не проводил здесь сегодня никаких банковских операций? Не получал денег по чеку?
— Никто.
— И вы неотлучно были на месте?
— Ни на миг не отходил.
В нем не чувствовалось ни малейшего смущения, он по-прежнему вел себя, как подобает образцовому служащему, когда тот отвечает на вопросы официального лица.
— Может быть, вы хотите поговорить с директором?
Хотя вряд ли он скажет вам что-нибудь новое.
Тем временем стемнело, зажглись фонари. На центральной улице царило почти такое же оживление, как в большом городе, а у дверей кафе и баров выстроились длинные вереницы машин.
Показался любопытный кортеж: два верблюда и слоненок несли полотнища рекламных афиш цирка, разбившего шатер-шапито на площади Победы.
В одной из бакалейных лавок Мегрэ заметил уже знакомую ему крестьянку: она покупала какие-то консервы, по-прежнему не выпуская руки своего рыжеволосого отпрыска.
А через несколько шагов комиссар чуть не налетел на Метейе и адвоката, которые с озабоченным видом что-то на ходу обсуждали. Адвокат говорил:
— …они обязаны его блокировать…
Комиссара они не заметили и продолжали путь к Дисконтному банку.
Если вся деловая и светская жизнь города сосредоточена на улице длиной в пятьсот метров, волей-неволей будешь по десять раз на дню натыкаться на одних и тех же людей.
Мегрэ отправился в типографию газеты «Журналь де Мулен». Административные службы и редакции размещались по фасаду здания: современные аквариумы из стекла и бетона, щедро украшенные фотоснимками из последних газет и журналов и сводками новостей, переписанными синим карандашом на длинных листах белой бумаги.
Маньчжурия. Как сообщает агентство Гавас…
Сама типография находилась в глубине темного тупика. Заблудиться было невозможно — достаточно было идти на грохот типографских машин. В полупустом цехе люди в халатах работали у высоких мраморных столов.
Подальше, в застекленной выгородке, стояли два линотипа, тарахтевшие не хуже пулемета.
— Я хотел бы поговорить с начальником цеха.
Из-за грохота машин здесь приходилось кричать что есть мочи. От запаха типографской краски першило в горле. Какой-то коротышка в синем халате, собиравший в форму набранные строки, приложил руку к уху:
— Вы начальник цеха?
— Я метранпаж.
Мегрэ достал из бумажника листочек, убивший графиню де Сен-Фиакр. Человечек поправил на носу очки в металлической оправе и вгляделся в текст, гадая, что бы это могло значить.
— Это было напечатано у вас?
— Что?
Вокруг сновали рабочие со стопками газет в руках.
— Я спрашиваю: это было напечатано здесь?
— Идемте!
Во дворе дело пошло на лад. Там было холодно, но, по крайней мере, почти не приходилось напрягать голос.
— Так о чем вы спрашивали?
— Вам знаком этот шрифт?
— Это челтенхем, девятый кегль…
— Это напечатано у вас?
— Почти все линотипы оборудованы таким шрифтом…
— А в Мулене есть еще линотипы?
— В Мулене — нет, но есть в Бурже, в Невере, в Шатору, в Отене…
— В этом документе есть какие-нибудь особенности?
— Он напечатан на выколотке, знаете, такая равняльная дощечка? Видимо, кто-то хотел придать этой бумажке вид газетной вырезки, не так ли? Однажды меня Уже просили сделать такую штуку — для какого-то там розыгрыша.
— Ага!
— Лет пятнадцать назад, никак не меньше. В те времена мы еще набирали газету вручную.
— А бумага ни о чем вам не говорит?
— Почти все провинциальные газеты закупают бумагу у одного и того же поставщика… Это немецкая бумага… Извините, мне нужно закончить форму… Понимаете, это для ньеврского выпуска.
— Вы знаете Жана Метейе?
Мужчина пожал плечами.
— Что вы о нем думаете?
— Послушать его, так он разбирается в нашем деле лучше всех нас, вместе взятых. Он немножко с приветом… Мы позволяем ему крутиться в цехе из-за графини: она, знаете ли, приятельница хозяина…
— А он умеет пользоваться линотипом?
— Гм… Говорит, что умеет.
— То есть он мог бы набрать эту заметку?
— Пожалуй, мог бы — часа за два… И то ему пришлось бы по десять раз перенабирать каждую строку.
— Случалось ли ему за последнее время сидеть за линотипом?
— Да откуда же мне знать? Приходит, уходит… Надоедает нам со своими новыми способами изготовления клише. Извините, но… Поезд ждать не будет, а мне еще нужно закончить полосу.
Настаивать было бесполезно. Мегрэ решил было вновь пойти в цех, но царившая там суета остановила его. У этих людей каждая минута была на счету. Они не ходили, а бегали. Спешившие к выходу разносчики без конца толкали его.
Наконец ему удалось переговорить с каким-то учеником линотиписта, вышедшим покурить.
— Что делают с использованными строчками?
— Их переплавляют: они ведь из свинца.
— Как часто?
— Через день. Вон, видите, плавильня находится в том углу. Но поосторожней, там жарковато.
Мегрэ отправился восвояси. Он несколько устал, а может, просто чувствовал себя слегка обескураженным.
Уже совсем стемнело. Мостовая поблекла от стужи.
Возле магазина готового платья, притопывая ногами, крутился продавец и гнусавым, простуженным голосом зазывал клиентов.
— Зимние мужские пальто из прекрасного английского сукна от двухсот франков и выше! Заходите! Вам ничего не стоит посмотреть…
Чуть дальше, у «Кафе де Пари», откуда доносился треск бильярдных шаров, Мегрэ заметил желтую машину, принадлежавшую графу де Сен-Фиакру.
Войдя в кафе, комиссар огляделся по сторонам в поисках графа, но не обнаружив его, уселся на банкетку.
Кафе было из шикарных. Трое музыкантов на эстраде настраивали инструменты, объявляя порядковый номер музыкальной пьесы с помощью трех картонок с цифрами.
Из телефонной будки доносились обрывки разговора.
— Кружку пива! — скомандовал Мегрэ официанту.
— Вам светлого или темного?
Комиссар прислушивался к доносившемуся из кабинки голосу. Однако не мог разобрать ни слова. Тут де Сен-Фиакр вышел, и кассирша спросила его:
— Сколько раз вы звонили?
— Три.
— В Париж, не так ли? Трижды восемь — двадцать четыре.
Заметив комиссара, граф, как ни в чем не бывало, направился к нему и уселся рядом.
— А вы не говорили, что собираетесь в Мулен. Я мог бы вас подвезти. Правда, машина у меня открытая, а при такой погоде…
— Вы звонили Мари Васильефф?
— Нет. Не вижу необходимости вас обманывать…
Официант, кружку светлого. Впрочем, нет. Чего-нибудь горячего, скажем, грогу. Так вот, я звонил одному человеку по фамилии Вольф. Возможно, это имя вам неизвестно, но среди ваших коллег с набережной Орфевр наверняка найдется немало таких, кому он прекрасно знаком.
В некотором роде он ростовщик. Мне и раньше доводилось прибегать к его помощи. Вот и сейчас я попытался…
Мегрэ как-то странно глядел на него.
— Вы просили у него денег?
— Под любые проценты! К тому же он мне отказал.
Не смотрите на меня так. Сегодня днем я зашел в банк…
— В котором часу?
— Около трех. Оттуда как раз выходили известный вам молодой человек и его адвокат.
— Вы хотели снять деньги со счета?
— Решил попытаться. Но, главное, не думайте, что я пробую вас разжалобить. Некоторые люди начинают мямлить, стесняться, едва разговор зайдет о деньгах. Я не из таких. Суть в том, что, отослав в Париж сорок тысяч франков и оплатив билет на поезд Мари Васильефф, я остался с тремя сотнями франков в кармане. Когда я сюда собирался, мне в голову не могло прийти ничего подобного, так что мне даже не во что переодеться. А в Париже я задолжал несколько тысяч квартирной хозяйке, и теперь она ни за что не позволит забрать хоть что-нибудь из квартиры.
Он говорил, а сам следил за бильярдными шарами, которые игроки гоняли по зеленому сукну. Игроки, невзрачные местные юнцы, время от времени завистливо поглядывали на элегантного, вальяжного посетителя.
— Только и всего. Все-таки мне хотелось бы явиться на похороны матери в черном костюме. А в здешних краях ни один портной не станет шить мне в кредит, даже если я пообещаю заплатить ему через несколько дней. В банке мне сообщили, что счет матери блокирован, да и на счете всего семьсот с чем-то франков. А знаете, кто мне сообщил все эти радостные вести?
— Сын вашего управляющего.
— Вот именно.
Граф глотнул обжигающего грога и примолк, по-прежнему не сводя глаз с бильярдного стола. Оркестр тем временем заиграл Венский вальс, и по странной случайности бильярдные шары стучали точно в такт музыке.
В жарко натопленном кафе царил полумрак, хотя электрические лампы уже зажгли. Здесь сохранилась подлинная атмосфера старинного провинциального кафе, и единственной уступкой современности был плакатик, гласивший: «Коктейли по шесть франков».
Мегрэ неторопливо покуривал. И тоже не сводил глаз с бильярдного стола, над которым висела лампа в зеленом картонном абажуре. Время от времени распахивалась входная дверь и на мгновение в кафе врывался поток ледяного воздуха.
— Давайте сядем подальше от двери.
Голос, произнесший эти слова, принадлежал буржскому толстяку адвокату. Он прошел мимо столика, где сидели граф и Мегрэ; следом за ним — Жан Метейе в белых шерстяных перчатках. Они пробирались к столику, не глядя по сторонам, и заметили Мегрэ и графа, лишь когда уселись.
Они оказались почти напротив друг друга. На щеках Метейе проступил легкий румянец, и, когда он обратился к официанту, голос его прозвучал несколько нетвердо:
— Порцию шоколада.
А Сен-Фиакр вполголоса съязвил:
— Давай, давай, дорогуша.
Какая-то женщина уселась за стол, стоявший как раз посредине между столами обеих пар. Она по-приятельски улыбнулась официанту и негромко проговорила:
— Мне как обычно.
Ей принесли шерри. Она принялась пудриться и красить губы, а сама, хлопая ресницами, никак не могла Решить — на чей стол обратить призывный взгляд.
На кого стоит повести атаку — на широкого и уютного Мегрэ или на адвоката: тот выглядел куда элегантней и Уже с эдакой улыбочкой разглядывал ее.
— Вот так! Придется мне возглавить траурный кортеж, будучи в сером костюме, — тихонько проговорил граф де Сен-Фиакр. — Не могу же я одолжить черный костюм у дворецкого или надеть визитку покойного отца!
За исключением адвоката, явно проявлявшего интерес к новой посетительнице, все следили за партией на ближайшем бильярде.
Всего в кафе было три бильярдных стола, и на двух шла игра. Как раз в ту минуту, когда музыканты кончили играть, раздались крики браво. И вновь зал наполнился звоном бокалов и звяканьем посуды.
— Три портвейна!
Дверь то и дело распахивалась. Волны холодного воздуха постепенно растворялись в жаркой атмосфере кафе.
Кассирша щелкнула выключателем у себя над спиной, и над третьим бильярдным столом зажглись лампы.
— Тридцать очков, — произнес чей-то голос.
И, обращаясь к официанту:
— Стакан виши… Нет, лучше виттель-фрез[4].
Голос принадлежал Эмилю Готье — он старательно натирал мелом рукоятку кия. Затем поставил маркер на нулевую отметку. Партнером его был заместитель директора банка — мужчина с черными, подкрученными кверху усами, лет на десять старше Эмиля.
Лишь после третьего шара, который он влепил в стенку, Эмиль заметил Мегрэ. Чуть смутившись, он кивнул комиссару. Но потом настолько увлекся игрой, что совершенно перестал замечать что-либо вокруг.
— Если вас не пугает холод, то в моей машине, разумеется, найдется для вас место, — сказал меж тем Морис де Сен-Фиакр. — Позвольте угостить вас чем-нибудь? Знаете, я все же в состоянии заплатить за аперитив.
— Официант, — громко окликнул Жан Метейе, — закажите для меня телефонный разговор с Буржем, номер семнадцать.
Это был номер его отца. Через несколько минут он вошел в кабинку и закрыл за собой дверь.
А комиссар все курил свою трубку. Заказал вторую кружку пива. И, вероятно, из-за того, что он был подородней, чем адвокат, женщина остановила свой выбор на нем. Всякий раз, когда комиссар поворачивался в ее сторону, она улыбалась ему, как старому знакомому.
Ей и в голову не приходило, что он думал в эту минуту о старушенции, как называл покойную графиню ее собственный сын, об этой пожилой женщине, бездыханное тело которой лежало сейчас в комнате на втором этаже замка, а мимо шли и шли крестьяне, толкая друг друга локтями.
Он помнил ее совсем иной. Помнил, какой она была в те времена, когда вереницы машин еще не выстраивались перед «Кафе де Пари», а в самом кафе еще и в помине не было никаких коктейлей.
Мегрэ видел ее как сейчас: вот прогуливается по парку высокая грациозная молодая аристократка, точь-в-точь героиня народного романа, а рядом кормилица катит детскую коляску.
В те годы Мегрэ был еще ребенком, и волосы его торчали хохолком на затылке, как у рыжего служки и Эмиля Готье.
Как завидовал он графу в то утро, когда супруги отправлялись в Экс-ле-Бен в собственном автомобиле (одном из первых, появившихся в этих краях), заваленном меховыми пледами, шубами, от которых вся машина благоухала духами! Лицо графини было скрыто вуалеткой. Граф надевал автомобильные очки-консервы. Вся сцена походила на героическое похищение. А кормилица трясла ручонкой младенца, словно и он прощался с Родителями.
И вот теперь покойницу кропили святой водой, и от горящих свеч в комнате пахло паленым воском.
Эмиль Готье, деловито расхаживавший вокруг стола, с упоением предавался игре, время от времени с важным видом негромко объявляя счет:
— Семь…
И вновь примерялся ударить по шару. Он выигрывал.
Его черноусый начальник кисло проговорил:
— Потрясающе!
А поверх зеленого сукна глядели друг на друга двое мужчин: Жан Метейе, которому все что-то нашептывал улыбчивый адвокат, и граф де Сен-Фиакр, вялым жестом подозвавший вдруг официанта.
— Еще порцию грога!
Мысли Мегрэ обратились теперь на скаутский свисток. Замечательный бронзовый двухзвучный свисток, какого никогда не было у комиссара.
Глава 8
Он-то, по крайней мере, говорил конкретно.
— А насколько хорошо общее положение?
— Не могли бы вы пройти вон туда? Нас могут услышать.
Они отошли в угол комнаты, но их по-прежнему разделяла дубовая стойка.
— Отец, наверное, говорил вам, что графиня отличалась крайней безалаберностью. Мне не раз приходилось придерживать необеспеченные чеки. Причем она об этом даже не подозревала. Она выписывала кучу чеков, даже не интересуясь, есть ли деньги на счете. А когда я звонил ей, чтобы предупредить, она буквально теряла голову. Уже сегодня утром было представлено три чека, и мне пришлось завернуть их. Мне велено не производить никаких выплат до тех пор, пока…
— Значит, это полный крах?
— Не совсем так. Продано три фермы из пяти. Две оставшиеся — заложены, равно как и замок. В Париже у графини был небольшой доходный дом, и какие-то деньги она постоянно получала. Но когда она разом переводила на счет сына по сорок — пятьдесят тысяч, все шло наперекосяк. Я делал что только мог. Оттягивал выплаты по чекам, так что людям приходилось по два-три раза представлять чеки к оплате. Отец…
— Знаю, он платил из своих денег.
— Вот и все, что я могу вам сказать. В настоящее время на счете всего семьсот семьдесят пять франков.
Ко всему прочему, не уплачен поземельный налог за прошлый год, и на прошлой неделе судебный исполнитель уже направил первое предупреждение.
— А Жан Метейе в курсе всего этого?
— Ему известно все. И даже более, чем просто известно…
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего.
— По-вашему, он не из тех, кто витает в облаках?
Эмиль Готье промолчал, он был не из болтливых.
— Это все, что вы хотели выяснить?
— Имеет ли счет в вашем банке кто-либо еще из обитателей Сен-Фиакра?
— Нет.
— Никто не проводил здесь сегодня никаких банковских операций? Не получал денег по чеку?
— Никто.
— И вы неотлучно были на месте?
— Ни на миг не отходил.
В нем не чувствовалось ни малейшего смущения, он по-прежнему вел себя, как подобает образцовому служащему, когда тот отвечает на вопросы официального лица.
— Может быть, вы хотите поговорить с директором?
Хотя вряд ли он скажет вам что-нибудь новое.
Тем временем стемнело, зажглись фонари. На центральной улице царило почти такое же оживление, как в большом городе, а у дверей кафе и баров выстроились длинные вереницы машин.
Показался любопытный кортеж: два верблюда и слоненок несли полотнища рекламных афиш цирка, разбившего шатер-шапито на площади Победы.
В одной из бакалейных лавок Мегрэ заметил уже знакомую ему крестьянку: она покупала какие-то консервы, по-прежнему не выпуская руки своего рыжеволосого отпрыска.
А через несколько шагов комиссар чуть не налетел на Метейе и адвоката, которые с озабоченным видом что-то на ходу обсуждали. Адвокат говорил:
— …они обязаны его блокировать…
Комиссара они не заметили и продолжали путь к Дисконтному банку.
Если вся деловая и светская жизнь города сосредоточена на улице длиной в пятьсот метров, волей-неволей будешь по десять раз на дню натыкаться на одних и тех же людей.
Мегрэ отправился в типографию газеты «Журналь де Мулен». Административные службы и редакции размещались по фасаду здания: современные аквариумы из стекла и бетона, щедро украшенные фотоснимками из последних газет и журналов и сводками новостей, переписанными синим карандашом на длинных листах белой бумаги.
Маньчжурия. Как сообщает агентство Гавас…
Сама типография находилась в глубине темного тупика. Заблудиться было невозможно — достаточно было идти на грохот типографских машин. В полупустом цехе люди в халатах работали у высоких мраморных столов.
Подальше, в застекленной выгородке, стояли два линотипа, тарахтевшие не хуже пулемета.
— Я хотел бы поговорить с начальником цеха.
Из-за грохота машин здесь приходилось кричать что есть мочи. От запаха типографской краски першило в горле. Какой-то коротышка в синем халате, собиравший в форму набранные строки, приложил руку к уху:
— Вы начальник цеха?
— Я метранпаж.
Мегрэ достал из бумажника листочек, убивший графиню де Сен-Фиакр. Человечек поправил на носу очки в металлической оправе и вгляделся в текст, гадая, что бы это могло значить.
— Это было напечатано у вас?
— Что?
Вокруг сновали рабочие со стопками газет в руках.
— Я спрашиваю: это было напечатано здесь?
— Идемте!
Во дворе дело пошло на лад. Там было холодно, но, по крайней мере, почти не приходилось напрягать голос.
— Так о чем вы спрашивали?
— Вам знаком этот шрифт?
— Это челтенхем, девятый кегль…
— Это напечатано у вас?
— Почти все линотипы оборудованы таким шрифтом…
— А в Мулене есть еще линотипы?
— В Мулене — нет, но есть в Бурже, в Невере, в Шатору, в Отене…
— В этом документе есть какие-нибудь особенности?
— Он напечатан на выколотке, знаете, такая равняльная дощечка? Видимо, кто-то хотел придать этой бумажке вид газетной вырезки, не так ли? Однажды меня Уже просили сделать такую штуку — для какого-то там розыгрыша.
— Ага!
— Лет пятнадцать назад, никак не меньше. В те времена мы еще набирали газету вручную.
— А бумага ни о чем вам не говорит?
— Почти все провинциальные газеты закупают бумагу у одного и того же поставщика… Это немецкая бумага… Извините, мне нужно закончить форму… Понимаете, это для ньеврского выпуска.
— Вы знаете Жана Метейе?
Мужчина пожал плечами.
— Что вы о нем думаете?
— Послушать его, так он разбирается в нашем деле лучше всех нас, вместе взятых. Он немножко с приветом… Мы позволяем ему крутиться в цехе из-за графини: она, знаете ли, приятельница хозяина…
— А он умеет пользоваться линотипом?
— Гм… Говорит, что умеет.
— То есть он мог бы набрать эту заметку?
— Пожалуй, мог бы — часа за два… И то ему пришлось бы по десять раз перенабирать каждую строку.
— Случалось ли ему за последнее время сидеть за линотипом?
— Да откуда же мне знать? Приходит, уходит… Надоедает нам со своими новыми способами изготовления клише. Извините, но… Поезд ждать не будет, а мне еще нужно закончить полосу.
Настаивать было бесполезно. Мегрэ решил было вновь пойти в цех, но царившая там суета остановила его. У этих людей каждая минута была на счету. Они не ходили, а бегали. Спешившие к выходу разносчики без конца толкали его.
Наконец ему удалось переговорить с каким-то учеником линотиписта, вышедшим покурить.
— Что делают с использованными строчками?
— Их переплавляют: они ведь из свинца.
— Как часто?
— Через день. Вон, видите, плавильня находится в том углу. Но поосторожней, там жарковато.
Мегрэ отправился восвояси. Он несколько устал, а может, просто чувствовал себя слегка обескураженным.
Уже совсем стемнело. Мостовая поблекла от стужи.
Возле магазина готового платья, притопывая ногами, крутился продавец и гнусавым, простуженным голосом зазывал клиентов.
— Зимние мужские пальто из прекрасного английского сукна от двухсот франков и выше! Заходите! Вам ничего не стоит посмотреть…
Чуть дальше, у «Кафе де Пари», откуда доносился треск бильярдных шаров, Мегрэ заметил желтую машину, принадлежавшую графу де Сен-Фиакру.
Войдя в кафе, комиссар огляделся по сторонам в поисках графа, но не обнаружив его, уселся на банкетку.
Кафе было из шикарных. Трое музыкантов на эстраде настраивали инструменты, объявляя порядковый номер музыкальной пьесы с помощью трех картонок с цифрами.
Из телефонной будки доносились обрывки разговора.
— Кружку пива! — скомандовал Мегрэ официанту.
— Вам светлого или темного?
Комиссар прислушивался к доносившемуся из кабинки голосу. Однако не мог разобрать ни слова. Тут де Сен-Фиакр вышел, и кассирша спросила его:
— Сколько раз вы звонили?
— Три.
— В Париж, не так ли? Трижды восемь — двадцать четыре.
Заметив комиссара, граф, как ни в чем не бывало, направился к нему и уселся рядом.
— А вы не говорили, что собираетесь в Мулен. Я мог бы вас подвезти. Правда, машина у меня открытая, а при такой погоде…
— Вы звонили Мари Васильефф?
— Нет. Не вижу необходимости вас обманывать…
Официант, кружку светлого. Впрочем, нет. Чего-нибудь горячего, скажем, грогу. Так вот, я звонил одному человеку по фамилии Вольф. Возможно, это имя вам неизвестно, но среди ваших коллег с набережной Орфевр наверняка найдется немало таких, кому он прекрасно знаком.
В некотором роде он ростовщик. Мне и раньше доводилось прибегать к его помощи. Вот и сейчас я попытался…
Мегрэ как-то странно глядел на него.
— Вы просили у него денег?
— Под любые проценты! К тому же он мне отказал.
Не смотрите на меня так. Сегодня днем я зашел в банк…
— В котором часу?
— Около трех. Оттуда как раз выходили известный вам молодой человек и его адвокат.
— Вы хотели снять деньги со счета?
— Решил попытаться. Но, главное, не думайте, что я пробую вас разжалобить. Некоторые люди начинают мямлить, стесняться, едва разговор зайдет о деньгах. Я не из таких. Суть в том, что, отослав в Париж сорок тысяч франков и оплатив билет на поезд Мари Васильефф, я остался с тремя сотнями франков в кармане. Когда я сюда собирался, мне в голову не могло прийти ничего подобного, так что мне даже не во что переодеться. А в Париже я задолжал несколько тысяч квартирной хозяйке, и теперь она ни за что не позволит забрать хоть что-нибудь из квартиры.
Он говорил, а сам следил за бильярдными шарами, которые игроки гоняли по зеленому сукну. Игроки, невзрачные местные юнцы, время от времени завистливо поглядывали на элегантного, вальяжного посетителя.
— Только и всего. Все-таки мне хотелось бы явиться на похороны матери в черном костюме. А в здешних краях ни один портной не станет шить мне в кредит, даже если я пообещаю заплатить ему через несколько дней. В банке мне сообщили, что счет матери блокирован, да и на счете всего семьсот с чем-то франков. А знаете, кто мне сообщил все эти радостные вести?
— Сын вашего управляющего.
— Вот именно.
Граф глотнул обжигающего грога и примолк, по-прежнему не сводя глаз с бильярдного стола. Оркестр тем временем заиграл Венский вальс, и по странной случайности бильярдные шары стучали точно в такт музыке.
В жарко натопленном кафе царил полумрак, хотя электрические лампы уже зажгли. Здесь сохранилась подлинная атмосфера старинного провинциального кафе, и единственной уступкой современности был плакатик, гласивший: «Коктейли по шесть франков».
Мегрэ неторопливо покуривал. И тоже не сводил глаз с бильярдного стола, над которым висела лампа в зеленом картонном абажуре. Время от времени распахивалась входная дверь и на мгновение в кафе врывался поток ледяного воздуха.
— Давайте сядем подальше от двери.
Голос, произнесший эти слова, принадлежал буржскому толстяку адвокату. Он прошел мимо столика, где сидели граф и Мегрэ; следом за ним — Жан Метейе в белых шерстяных перчатках. Они пробирались к столику, не глядя по сторонам, и заметили Мегрэ и графа, лишь когда уселись.
Они оказались почти напротив друг друга. На щеках Метейе проступил легкий румянец, и, когда он обратился к официанту, голос его прозвучал несколько нетвердо:
— Порцию шоколада.
А Сен-Фиакр вполголоса съязвил:
— Давай, давай, дорогуша.
Какая-то женщина уселась за стол, стоявший как раз посредине между столами обеих пар. Она по-приятельски улыбнулась официанту и негромко проговорила:
— Мне как обычно.
Ей принесли шерри. Она принялась пудриться и красить губы, а сама, хлопая ресницами, никак не могла Решить — на чей стол обратить призывный взгляд.
На кого стоит повести атаку — на широкого и уютного Мегрэ или на адвоката: тот выглядел куда элегантней и Уже с эдакой улыбочкой разглядывал ее.
— Вот так! Придется мне возглавить траурный кортеж, будучи в сером костюме, — тихонько проговорил граф де Сен-Фиакр. — Не могу же я одолжить черный костюм у дворецкого или надеть визитку покойного отца!
За исключением адвоката, явно проявлявшего интерес к новой посетительнице, все следили за партией на ближайшем бильярде.
Всего в кафе было три бильярдных стола, и на двух шла игра. Как раз в ту минуту, когда музыканты кончили играть, раздались крики браво. И вновь зал наполнился звоном бокалов и звяканьем посуды.
— Три портвейна!
Дверь то и дело распахивалась. Волны холодного воздуха постепенно растворялись в жаркой атмосфере кафе.
Кассирша щелкнула выключателем у себя над спиной, и над третьим бильярдным столом зажглись лампы.
— Тридцать очков, — произнес чей-то голос.
И, обращаясь к официанту:
— Стакан виши… Нет, лучше виттель-фрез[4].
Голос принадлежал Эмилю Готье — он старательно натирал мелом рукоятку кия. Затем поставил маркер на нулевую отметку. Партнером его был заместитель директора банка — мужчина с черными, подкрученными кверху усами, лет на десять старше Эмиля.
Лишь после третьего шара, который он влепил в стенку, Эмиль заметил Мегрэ. Чуть смутившись, он кивнул комиссару. Но потом настолько увлекся игрой, что совершенно перестал замечать что-либо вокруг.
— Если вас не пугает холод, то в моей машине, разумеется, найдется для вас место, — сказал меж тем Морис де Сен-Фиакр. — Позвольте угостить вас чем-нибудь? Знаете, я все же в состоянии заплатить за аперитив.
— Официант, — громко окликнул Жан Метейе, — закажите для меня телефонный разговор с Буржем, номер семнадцать.
Это был номер его отца. Через несколько минут он вошел в кабинку и закрыл за собой дверь.
А комиссар все курил свою трубку. Заказал вторую кружку пива. И, вероятно, из-за того, что он был подородней, чем адвокат, женщина остановила свой выбор на нем. Всякий раз, когда комиссар поворачивался в ее сторону, она улыбалась ему, как старому знакомому.
Ей и в голову не приходило, что он думал в эту минуту о старушенции, как называл покойную графиню ее собственный сын, об этой пожилой женщине, бездыханное тело которой лежало сейчас в комнате на втором этаже замка, а мимо шли и шли крестьяне, толкая друг друга локтями.
Он помнил ее совсем иной. Помнил, какой она была в те времена, когда вереницы машин еще не выстраивались перед «Кафе де Пари», а в самом кафе еще и в помине не было никаких коктейлей.
Мегрэ видел ее как сейчас: вот прогуливается по парку высокая грациозная молодая аристократка, точь-в-точь героиня народного романа, а рядом кормилица катит детскую коляску.
В те годы Мегрэ был еще ребенком, и волосы его торчали хохолком на затылке, как у рыжего служки и Эмиля Готье.
Как завидовал он графу в то утро, когда супруги отправлялись в Экс-ле-Бен в собственном автомобиле (одном из первых, появившихся в этих краях), заваленном меховыми пледами, шубами, от которых вся машина благоухала духами! Лицо графини было скрыто вуалеткой. Граф надевал автомобильные очки-консервы. Вся сцена походила на героическое похищение. А кормилица трясла ручонкой младенца, словно и он прощался с Родителями.
И вот теперь покойницу кропили святой водой, и от горящих свеч в комнате пахло паленым воском.
Эмиль Готье, деловито расхаживавший вокруг стола, с упоением предавался игре, время от времени с важным видом негромко объявляя счет:
— Семь…
И вновь примерялся ударить по шару. Он выигрывал.
Его черноусый начальник кисло проговорил:
— Потрясающе!
А поверх зеленого сукна глядели друг на друга двое мужчин: Жан Метейе, которому все что-то нашептывал улыбчивый адвокат, и граф де Сен-Фиакр, вялым жестом подозвавший вдруг официанта.
— Еще порцию грога!
Мысли Мегрэ обратились теперь на скаутский свисток. Замечательный бронзовый двухзвучный свисток, какого никогда не было у комиссара.
Глава 8
Приглашение на ужин
— Опять он собрался звонить, — вздохнул комиссар, увидав, что Метейе вновь поднялся с места.
Он проводил его взглядом, и оказалось, что секретарь направляется отнюдь не к телефонной будке и не в уборную. Между тем толстячок адвокат весь изъерзался, словно ему не сиделось на месте. При этом он то и дело поглядывал на графа. И даже как будто пытался изобразить подобие улыбки.
Быть может, Мегрэ был здесь лишним? Как бы то ни было, эта сцена напомнила комиссару некоторые эпизоды юности: компания приятелей сидит в какой-нибудь пивной вроде этого кафе, а где-нибудь в другой конце зала — две женщины. И вот начинаются споры, обсуждения, сомнения и колебания, в конце концов зовут официанта и просят передать записочку…
Адвокат пребывал в таком же возбуждении. И женщина, сидевшая за два столика от Мегрэ, ошибочно приняв это волнение на свой счет, заулыбалась, открыла сумочку и, вынув пудреницу, припудрила нос.
— Я сейчас вернусь, — обратился комиссар к Морису де Сен-Фиакру. Пройдя через зал вслед за Жаном Метейе, он обнаружил не замеченную им ранее дверь, за которой начинался широкий коридор, застланный красным ковром. В конце коридора у стойки, на которой лежала толстенная книга, сидела за телефонным коммутатором какая-то женщина. Здесь же, у стойки, торчал теперь Метейе, беседовавший с женщиной. Как видно, разговор их подходил к концу — секретарь собрался уходить как раз в ту минуту, когда комиссар двинулся по коридору.
— Спасибо, мадемуазель. Значит, первая улица налево?
Казалось, появление комиссара ничуть его не смутило и не напугало. Скорее, напротив. Глаза его весело поблескивали.
— А я и не знал, что здесь у вас есть гостиница, — проговорил комиссар, обращаясь к девушке.
— Вы остановились где-то в другом месте? Зря. Это лучшая гостиница в Мулене.
— Скажите, у вас не останавливался граф де Сен-Фиакр?
Девушка чуть было не расхохоталась. Потом вдруг посерьезнела.
— Что он натворил? — поинтересовалась она чуть встревоженно. — За пять минут уже второй раз…
— Куда вы отослали моего предшественника?
— Он хотел знать, здесь ли граф провел ночь с субботы на воскресенье. Пока что я ничего не могу сказать — ночной портье еще не пришел. Тогда этот господин поинтересовался, есть ли у нас гараж, и отправился прямо туда.
Черт подери! Комиссару не оставалось ничего другого, как последовать за Метейе.
— А гараж находится на первой улице налево, — раздосадованно проговорил он.
— Именно так. И работает всю ночь.
Жан Метейе не терял времени даром: Мегрэ еще только свернул на указанную улицу, а он уже возвращался, насвистывая на ходу. В углу гаража присел перекусить сторож.
— Я к вам по тому же делу, что и предыдущий посетитель. Меня интересует желтый автомобиль. Кто-нибудь брал его в ночь с субботы на воскресенье?
На столе красовалась десятифранковая купюра. Мегрэ положил туда еще столько же.
— Да, брали — около полуночи.
— А потом вернули?
— Часа в три ночи.
— Машина была грязная?
— Да не очень. Погода, знаете ли, сухая.
— Они пришли вдвоем, не так ли? Мужчина и женщина.
— Нет, только мужчина.
— Такой низенький и худой?
— Да нет, наоборот, очень высокий и вообще здоровенный.
Несомненно, речь шла о графе де Сен-Фиакре.
В кафе, куда вернулся Мегрэ, вновь надрывался оркестр, и первое, что заметил комиссар, войдя в зал, был пустой столик в углу, где сидели Метейе и его адвокат.
Правда, через мгновение он обнаружил адвоката: тот сидел на его собственном месте рядом с графом де Сен-Фиакром.
При виде комиссара законник поднялся с банкетки.
— Прошу меня извинить… Ну что вы! Садитесь, прошу вас…
Но сам он вовсе не собирался уходить. Наоборот, уселся напротив. Выглядел он очень оживленным, даже щеки порозовели. Похоже, он старался поскорее закончить щекотливое дело. Адвокат без конца озирался, ища глазами Метейе, но того нигде не было видно.
— Сейчас вам все станет ясно, господин комиссар. Сам бы я не решился явиться в замок, что совершенно естественно. Но раз случаю угодно было столкнуть нас, если можно так выразиться, на нейтральной территории…
Он через силу заулыбался. И после каждой фразы кивал собеседникам, словно раскланиваясь в знак признательности за одобрение.
— Как я уже говорил своему клиенту, при такой тягостной ситуации совершенно незачем еще более усугублять положение излишней обидчивостью. Господин Жан Метейе прекрасно это понял. И как раз перед вашим приходом, господин комиссар, я говорил графу, что мы не прочь договориться полюбовно.
Мегрэ проворчал:
— Черт подери!
А сам подумал:
«Ну, любезный, если через пять минут ты не получишь по физиономии от этого самого господина, которого так сладко улещиваешь, считай, что тебе крупно повезло».
Бильярдисты по-прежнему кружили вокруг стола, крытого зеленым сукном. А женщина тем временем положила на стол сумочку и отправилась в дальний конец зала.
— Вот еще одна дурища, которая никак не возьмет в толк, в чем тут дело. Ее, по всей видимости, осенила блестящая мысль — Метейе вышел, чтобы переговорить с ней без свидетелей. Теперь она примется его разыскивать.
Мегрэ не ошибся: слегка подбоченясь, женщина расхаживала по кафе, стараясь отыскать Метейе.
А адвокат все не умолкал.
— Налицо весьма сложное сплетение интересов и прав, и со своей стороны мы готовы…
— К чему? — в упор спросил Сен-Фиакр.
— Ну… Вообще…
Адвокат забыл, что сидит за чужим столиком, и, чтобы перевести дух, машинально отхлебнул из кружки комиссара.
— Я понимаю — здесь не самое подходящее место.
Да и время тоже. Но не забывайте: мы лучше, чем кто-либо, знаем финансовое положение…
— Моей матери. Что дальше?
— Из деликатности, что делает ему честь, мой клиент перебрался в гостиницу.
Бедняга адвокат! Теперь, когда на него в упор уставился Морис де Сен-Фиакр, он с трудом ворочал языком и каждое слово стоило ему огромного усилия.
— Вы понимаете меня, господин комиссар, не так ли? Как известно, завещание хранится у нотариуса. Успокойтесь. Права господина графа ничуть не нарушены. Но, однако, в завещании фигурирует и Жан Метейе. Дела графини крайне запутаны. Лишь мой клиент знает, что к чему.
Мегрэ восхитился самообладанием графа, которому удавалось хранить прямо-таки ангельское спокойствие.
Он даже слегка улыбался.
— О да, он был образцовым секретарем, — совершенно серьезно проговорил он.
— Заметьте, сам он из прекрасной семьи и получил великолепное образование. Я знаю его родителей. Отец…
— Вернемся к наследству, хорошо?
Совершенно невероятное везение! Адвокат едва мог поверить собственным ушам.
— Позвольте что-нибудь для вас заказать. Официант!
Господам то же самое, что раньше, не так ли? И один рафаэль-ситрон для меня.
А через два столика от них женщина с мрачным видом уселась на свое место, не найдя Метейе, она решила, на худой конец, попытать счастья с кем-нибудь из бильярдистов.
— Как я уже говорил, мой клиент готов вам помочь.
Он не питает доверия к некоторым личностям и сам расскажет вам, какие темные махинации проворачивали здесь эти людишки, отнюдь не страдающие от избытка совести. Наконец…
Теперь он подошел к самому трудному. Несмотря на весь свой апломб, адвокат судорожно сглотнул и лишь потом продолжил:
— Вы сами убедились — касса замка пуста. Но ведь совершенно необходимо, чтобы госпожа ваша матушка…
— Госпожа ваша матушка! — восхищенно подхватил Мегрэ.
— Госпожа ваша матушка… — повторил адвокат, и бровью не поведя. — О чем бишь я? Ах да! Необходимо, чтобы похороны были достойны семьи де Сен-Фиакров. И пока дела будут улаживаться ко всеобщему удовлетворению, мой клиент готов приложить все усилия, чтобы…
— Иначе говоря, он одолжит денег на похороны? Вы это имели в виду?
Мегрэ не осмеливался взглянуть на графа. Не сводя глаз с Эмиля Готье, который вновь провел серию блистательных ударов, комиссар, весь напружинившись, ждал, что за их столиком вот-вот разразится жуткий скандал.
Но нет. Граф де Сен-Фиакр поднялся с места и обратился к новому посетителю:
— Садитесь же за наш столик, сударь.
Он обращался к успевшему вернуться в кафе Жану Метейе, которому адвокат, по всей видимости, знаком Дал понять, что все идет хорошо.
— Вам тоже рафаэль-ситрон? Официант!
В зале раздались аплодисменты, оркестр закончил очередную пьесу. Но шум стих, и говорить стало еще более неловко — голоса зазвучали четче и громче. В наступившей тишине только и было слышно, как стучат, сталкиваясь, бильярдные шары.
— Я сказал господину графу, и он прекрасно все понял…
— Кому коктейль?
— Вы приехали сюда на такси, господа? В таком случае, если вы собираетесь ехать обратно в Сен-Фиакр, моя машина — в вашем распоряжении. Правда, нам придется слегка потесниться, я уже предложил комиссару захватить его с собой. Сколько с меня, официант? Да нет же, я сам за все заплачу.
Но адвокат уже поднялся и сунул стофранковую ассигнацию в руку официанта, осведомившегося:
— За все?
— Ну конечно!
А граф, изобразив самую что ни на есть очаровательную улыбку, проговорил:
— Право, вы слишком любезны.
Эмиль Готье, наблюдавший, как они, уходя, расшаркивались друг перед другом у дверей, даже забыл, что ему пора наконец бить по шару.
Он проводил его взглядом, и оказалось, что секретарь направляется отнюдь не к телефонной будке и не в уборную. Между тем толстячок адвокат весь изъерзался, словно ему не сиделось на месте. При этом он то и дело поглядывал на графа. И даже как будто пытался изобразить подобие улыбки.
Быть может, Мегрэ был здесь лишним? Как бы то ни было, эта сцена напомнила комиссару некоторые эпизоды юности: компания приятелей сидит в какой-нибудь пивной вроде этого кафе, а где-нибудь в другой конце зала — две женщины. И вот начинаются споры, обсуждения, сомнения и колебания, в конце концов зовут официанта и просят передать записочку…
Адвокат пребывал в таком же возбуждении. И женщина, сидевшая за два столика от Мегрэ, ошибочно приняв это волнение на свой счет, заулыбалась, открыла сумочку и, вынув пудреницу, припудрила нос.
— Я сейчас вернусь, — обратился комиссар к Морису де Сен-Фиакру. Пройдя через зал вслед за Жаном Метейе, он обнаружил не замеченную им ранее дверь, за которой начинался широкий коридор, застланный красным ковром. В конце коридора у стойки, на которой лежала толстенная книга, сидела за телефонным коммутатором какая-то женщина. Здесь же, у стойки, торчал теперь Метейе, беседовавший с женщиной. Как видно, разговор их подходил к концу — секретарь собрался уходить как раз в ту минуту, когда комиссар двинулся по коридору.
— Спасибо, мадемуазель. Значит, первая улица налево?
Казалось, появление комиссара ничуть его не смутило и не напугало. Скорее, напротив. Глаза его весело поблескивали.
— А я и не знал, что здесь у вас есть гостиница, — проговорил комиссар, обращаясь к девушке.
— Вы остановились где-то в другом месте? Зря. Это лучшая гостиница в Мулене.
— Скажите, у вас не останавливался граф де Сен-Фиакр?
Девушка чуть было не расхохоталась. Потом вдруг посерьезнела.
— Что он натворил? — поинтересовалась она чуть встревоженно. — За пять минут уже второй раз…
— Куда вы отослали моего предшественника?
— Он хотел знать, здесь ли граф провел ночь с субботы на воскресенье. Пока что я ничего не могу сказать — ночной портье еще не пришел. Тогда этот господин поинтересовался, есть ли у нас гараж, и отправился прямо туда.
Черт подери! Комиссару не оставалось ничего другого, как последовать за Метейе.
— А гараж находится на первой улице налево, — раздосадованно проговорил он.
— Именно так. И работает всю ночь.
Жан Метейе не терял времени даром: Мегрэ еще только свернул на указанную улицу, а он уже возвращался, насвистывая на ходу. В углу гаража присел перекусить сторож.
— Я к вам по тому же делу, что и предыдущий посетитель. Меня интересует желтый автомобиль. Кто-нибудь брал его в ночь с субботы на воскресенье?
На столе красовалась десятифранковая купюра. Мегрэ положил туда еще столько же.
— Да, брали — около полуночи.
— А потом вернули?
— Часа в три ночи.
— Машина была грязная?
— Да не очень. Погода, знаете ли, сухая.
— Они пришли вдвоем, не так ли? Мужчина и женщина.
— Нет, только мужчина.
— Такой низенький и худой?
— Да нет, наоборот, очень высокий и вообще здоровенный.
Несомненно, речь шла о графе де Сен-Фиакре.
В кафе, куда вернулся Мегрэ, вновь надрывался оркестр, и первое, что заметил комиссар, войдя в зал, был пустой столик в углу, где сидели Метейе и его адвокат.
Правда, через мгновение он обнаружил адвоката: тот сидел на его собственном месте рядом с графом де Сен-Фиакром.
При виде комиссара законник поднялся с банкетки.
— Прошу меня извинить… Ну что вы! Садитесь, прошу вас…
Но сам он вовсе не собирался уходить. Наоборот, уселся напротив. Выглядел он очень оживленным, даже щеки порозовели. Похоже, он старался поскорее закончить щекотливое дело. Адвокат без конца озирался, ища глазами Метейе, но того нигде не было видно.
— Сейчас вам все станет ясно, господин комиссар. Сам бы я не решился явиться в замок, что совершенно естественно. Но раз случаю угодно было столкнуть нас, если можно так выразиться, на нейтральной территории…
Он через силу заулыбался. И после каждой фразы кивал собеседникам, словно раскланиваясь в знак признательности за одобрение.
— Как я уже говорил своему клиенту, при такой тягостной ситуации совершенно незачем еще более усугублять положение излишней обидчивостью. Господин Жан Метейе прекрасно это понял. И как раз перед вашим приходом, господин комиссар, я говорил графу, что мы не прочь договориться полюбовно.
Мегрэ проворчал:
— Черт подери!
А сам подумал:
«Ну, любезный, если через пять минут ты не получишь по физиономии от этого самого господина, которого так сладко улещиваешь, считай, что тебе крупно повезло».
Бильярдисты по-прежнему кружили вокруг стола, крытого зеленым сукном. А женщина тем временем положила на стол сумочку и отправилась в дальний конец зала.
— Вот еще одна дурища, которая никак не возьмет в толк, в чем тут дело. Ее, по всей видимости, осенила блестящая мысль — Метейе вышел, чтобы переговорить с ней без свидетелей. Теперь она примется его разыскивать.
Мегрэ не ошибся: слегка подбоченясь, женщина расхаживала по кафе, стараясь отыскать Метейе.
А адвокат все не умолкал.
— Налицо весьма сложное сплетение интересов и прав, и со своей стороны мы готовы…
— К чему? — в упор спросил Сен-Фиакр.
— Ну… Вообще…
Адвокат забыл, что сидит за чужим столиком, и, чтобы перевести дух, машинально отхлебнул из кружки комиссара.
— Я понимаю — здесь не самое подходящее место.
Да и время тоже. Но не забывайте: мы лучше, чем кто-либо, знаем финансовое положение…
— Моей матери. Что дальше?
— Из деликатности, что делает ему честь, мой клиент перебрался в гостиницу.
Бедняга адвокат! Теперь, когда на него в упор уставился Морис де Сен-Фиакр, он с трудом ворочал языком и каждое слово стоило ему огромного усилия.
— Вы понимаете меня, господин комиссар, не так ли? Как известно, завещание хранится у нотариуса. Успокойтесь. Права господина графа ничуть не нарушены. Но, однако, в завещании фигурирует и Жан Метейе. Дела графини крайне запутаны. Лишь мой клиент знает, что к чему.
Мегрэ восхитился самообладанием графа, которому удавалось хранить прямо-таки ангельское спокойствие.
Он даже слегка улыбался.
— О да, он был образцовым секретарем, — совершенно серьезно проговорил он.
— Заметьте, сам он из прекрасной семьи и получил великолепное образование. Я знаю его родителей. Отец…
— Вернемся к наследству, хорошо?
Совершенно невероятное везение! Адвокат едва мог поверить собственным ушам.
— Позвольте что-нибудь для вас заказать. Официант!
Господам то же самое, что раньше, не так ли? И один рафаэль-ситрон для меня.
А через два столика от них женщина с мрачным видом уселась на свое место, не найдя Метейе, она решила, на худой конец, попытать счастья с кем-нибудь из бильярдистов.
— Как я уже говорил, мой клиент готов вам помочь.
Он не питает доверия к некоторым личностям и сам расскажет вам, какие темные махинации проворачивали здесь эти людишки, отнюдь не страдающие от избытка совести. Наконец…
Теперь он подошел к самому трудному. Несмотря на весь свой апломб, адвокат судорожно сглотнул и лишь потом продолжил:
— Вы сами убедились — касса замка пуста. Но ведь совершенно необходимо, чтобы госпожа ваша матушка…
— Госпожа ваша матушка! — восхищенно подхватил Мегрэ.
— Госпожа ваша матушка… — повторил адвокат, и бровью не поведя. — О чем бишь я? Ах да! Необходимо, чтобы похороны были достойны семьи де Сен-Фиакров. И пока дела будут улаживаться ко всеобщему удовлетворению, мой клиент готов приложить все усилия, чтобы…
— Иначе говоря, он одолжит денег на похороны? Вы это имели в виду?
Мегрэ не осмеливался взглянуть на графа. Не сводя глаз с Эмиля Готье, который вновь провел серию блистательных ударов, комиссар, весь напружинившись, ждал, что за их столиком вот-вот разразится жуткий скандал.
Но нет. Граф де Сен-Фиакр поднялся с места и обратился к новому посетителю:
— Садитесь же за наш столик, сударь.
Он обращался к успевшему вернуться в кафе Жану Метейе, которому адвокат, по всей видимости, знаком Дал понять, что все идет хорошо.
— Вам тоже рафаэль-ситрон? Официант!
В зале раздались аплодисменты, оркестр закончил очередную пьесу. Но шум стих, и говорить стало еще более неловко — голоса зазвучали четче и громче. В наступившей тишине только и было слышно, как стучат, сталкиваясь, бильярдные шары.
— Я сказал господину графу, и он прекрасно все понял…
— Кому коктейль?
— Вы приехали сюда на такси, господа? В таком случае, если вы собираетесь ехать обратно в Сен-Фиакр, моя машина — в вашем распоряжении. Правда, нам придется слегка потесниться, я уже предложил комиссару захватить его с собой. Сколько с меня, официант? Да нет же, я сам за все заплачу.
Но адвокат уже поднялся и сунул стофранковую ассигнацию в руку официанта, осведомившегося:
— За все?
— Ну конечно!
А граф, изобразив самую что ни на есть очаровательную улыбку, проговорил:
— Право, вы слишком любезны.
Эмиль Готье, наблюдавший, как они, уходя, расшаркивались друг перед другом у дверей, даже забыл, что ему пора наконец бить по шару.