Вот уж поистине крохотный непредвиденный фактик, который, кажется, отнимает у Мегрэ свободу действовать или, точнее, заставит его какое-то время действовать не так, как он наметил.
   Мегрэ слушал Торанса, лицо его все более и более серьезнело, и непохоже было, что он еще думает о кружке пива, которую сам себе пообещал.
   – Это громадное заведение с автоматической линией для мойки автомобилей… Мне пришлось показать старшему мастеру свой жетон… Жан-Шарль Гайар не постоянный их клиент… Там не припомнят, чтобы он появлялся у них в гараже раньше… Он спросил, не могут ли они вымыть его машину максимум за час… В половине шестого ему надо ехать…
   – Они уже начали работу?
   – Собирались, но я попросил подождать… Нужно было немедленно принимать решение.
   – Что мне делать?
   – Жди там и не давай никому дотронуться до машины… Я пошлю к тебе кого-нибудь, кто пригонит ее сюда… Не бойся… Будут официальные документы…
   – А когда вернется Гайар?
   – С тобой останется инспектор… Пока еще не знаю, кто… Я предпочитаю, чтобы вы были вдвоем… С Гайаром держись предельно вежливо, но все же устрой так, чтобы он приехал с тобой сюда…
   Мегрэ подумал о юном похитителе автомобилей, которого он ждал.
   – Не веди его сразу в мой кабинет… Заставь подождать… Возможно, что он будет возмущаться… Не поддавайся… И главное, не разрешай ему звонить по телефону…
   Торанс без энтузиазма вздохнул:
   – Хорошо, патрон… Но управляйтесь побыстрее… Меня удивит, если он в такую жару долго прогуляет в Булонском лесу…
   Мегрэ колебался, идти ли ему срочно к судебному следователю, чтобы снять с себя ответственность. Но он был почти убежден, что магистрат помешает ему действовать так, как подсказывает интуиция.
   В соседней комнате он один за другим оглядел всех инспекторов.
   – Вашэ…
   – Да, патрон…
   – Ты когда-нибудь водил американскую машину?
   – Приходилось…
   – Гони в «Гараж Модерн», что на авеню Гранд-Арме… Это совсем внизу, около Порт Майо… Там найдешь Торанса, он покажет тебе голубую машину… Приведи ее к нам во двор и старайся как можно меньше дотрагиваться до нее.
   – Понятно…
   – А ты, Жанен, поедешь с ним, но останешься в гараже с Торансом… Он знает, что делать…
   Мегрэ взглянул на свои часы. С тех пор, как Дюпё ушел на авеню Итали, прошло всего пятнадцать минут. Он повернулся к Люка:
   – Пойдем…
   При условии, если все сделать быстро, они все же имели право выпить по кружке пива.



Глава 8


   Прежде чем приказать ввести механика, Мегрэ расспросил Дюпё.
   – Как все прошло?
   – Сначала он очень удивился и спросил меня, не работаю ли я с вами. Он показался мне более заинтригованным, чем обеспокоенным. Дважды задал один и тот же вопрос: «Вы уверены, что именно комиссар Мегрэ хочет меня видеть?» Потом он пошел вымыть руки и снять замасленную спецовку. По дороге спросил меня: «Имеют право вернуться к делу, приговор по которому уже вынесен?»
   – Как ты ответил?
   – Ответил, что не знаю, но думаю, нет. Всю дорогу он выглядел растерянным.
   – Приведи его и оставь нас…
   Когда Морана ввели в кабинет Мегрэ, парень был поражен, заметив, что прославленный комиссар волнуется больше, чем он сам. Мегрэ смотрел на него, как он идет по комнате – нескладный юноша с всклокоченными рыжими волосами, голубыми фарфоровыми глазами и веснушками вокруг носа.
   – Раньше, – начал он, словно кидаясь в атаку, – вы довольствовались тем, что заставляли допрашивать меня ваших инспекторов…
   В нем чувствовалась какая-то хитрость и наивность одновременно.
   – Так вот я сразу вам скажу, что ничего не натворил…
   У него не было страха. Несомненно, то, что он находился здесь, один на один с таким знаменитым человеком, производило на него впечатление, но страха у него не было.
   – Ты слишком уверен в себе…
   – А почему бы мне не быть уверенным?.. Разве суд не признал мою невиновность?.. Ну, скажем, почти невиновность… И я вел себя покладисто, уж вы-то знаете это лучше, чем кто-либо…
   – Ты хочешь сказать, что выдал своих сообщников?
   – Они злоупотребили моей наивностью, адвокат это доказал… Он объяснил, что у меня было трудное детство, что на моем иждивении находится мать и она больна…
   По мере того как он говорил, у Мегрэ складывалось любопытное впечатление. Механик выражал свои мысли с некоторой выспренностью, но нарочито утрируя свое произношение уличного парижского мальчишки; и в то же время его глаза весело поблескивали, словно он чувствовал удовлетворение от роли, которую играл.
   – Я надеюсь, за мной пришли не по поводу той истории? С тех пор я веду себя спокойно, ручаюсь, никто не скажет обратного… Так что же тогда?..
   Он сел, не ожидая приглашения, – случай редкий в этом кабинете, даже вытащил из кармана пачку сигарет «Галуаз».
   – Можно?
   Мегрэ, все еще изучающе разглядывавший его, согласно кивнул.
   – А если по каким-то соображениям мы начинаем расследование снова?
   Моран вздрогнул, на лице его вдруг появилось недоверие.
   – Это невозможно…
   – Предположим, мне надо кое-что уточнить…
   На столе Мегрэ зазвонил телефон, и голос Торанса сообщил:
   – Он здесь…
   – Протестовал?
   – Не очень… Говорит, что торопится и хочет увидеть вас немедленно…
   – Скажи, что я приму его сразу же, как только освобожусь…
   Гастон Моран слушал, нахмурив брови, словно соображая, что за комедию разыгрывают перед ним.
   – Это все липа, верно ведь? – бросил он, когда комиссар положил трубку.
   – Что липа?
   – Зачем меня провели сюда… Хотите запугать?.. Вы прекрасно знаете, что все улажено…
   – Что улажено?
   – Я чист, вот что!.. Хватит на меня вешать!.. И тут – Мегрэ это возмутило больше всего – мальчишка не без смущения, правда, подмигнул ему.
   – Послушай, Моран, тобой занимался инспектор Дюпё…
   – Да, тот, который сейчас привел меня сюда… Я не помнил его имени… Он правильно вел себя…
   – Что значит правильно?
   – Правильно – и все!
   – А все же?
   – Вы не понимаете?
   – Ты хочешь сказать, что он не устраивал тебе ловушек и допрашивал по-хорошему?
   – Я думаю, он допрашивал меня так, как должен был допрашивать…
   В словах юноши, в его поведении проскальзывала какая-то двусмысленность, которую комиссар силился разгадать.
   – Так было нужно, верно ведь?
   – Потому что ты был невиновен?
   Судя по всему, Моран чувствовал себя не в своей тарелке, он тоже был в замешательстве, и слова Мегрэ сбивали его с панталыку, так же как и его слова – Мегрэ.
   – Знаете-ка… – бросил он опять, но уже не без колебания, глубоко затянувшись сигаретой.
   – Что?
   – Да так, ничего…
   – Что ты хотел сказать?
   – Уже и сам не помню… Зачем я вам потребовался?
   – Что ты хотел сказать?
   – По-моему, здесь что-то не клеится…
   – Не понимаю…
   – Вы уверены в этом? Но в данном случае мне лучше заткнуться…
   – Немного поздно… Что ты хотел сказать?
   Мегрэ не угрожал, но был тверд. Он стоял спиной к окну и выглядел так внушительно, что Гастон Моран почувствовал, как его начинает охватывать паника.
   – Я хотел бы выйти… – пробормотал он вдруг, вставая.
   – Не прежде чем скажешь…
   – Значит, ловушка?.. Кто струсил?.. Кому игра оказалась не по нраву?
   – Какая игра?
   – Скажите мне сначала, что вы знаете…
   – Здесь я допрашиваю… Какая игра?
   – Если потребуется, вы будете повторять мне это до завтра, верно ведь?.. Мне говорили, но я не верил…
   – Что тебе еще говорили?
   – Что со мной будут любезны.
   – Кто тебе это сказал?
   Парень отвернул голову, решив молчать и в то же время понимая, что в конце концов уступит.
   – Так не играют… – процедил он сквозь зубы.
   – Что?
   Тогда Моран вдруг распетушился и подскочил к комиссару.
   – Ах, вы не знаете, нет?.. Ну а про сто тысяч франков?..
   Лицо Мегрэ так поразило парня, что он застыл в оцепенении. Он видел огромную фигуру, надвигающуюся на него, две протянутые к нему могучие руки, которые схватили его за плечи и начали трясти.
   Никогда в жизни Мегрэ не был так бледен. Лицо его, лишенное какого-либо выражения, походило на каменную глыбу.
   Он произнес бесстрастным, но все равно внушительным голосом:
   – Повтори!..
   – С… С… Вы делаете мне больно…
   – Повтори!..
   – Сто тысяч франков…
   – Какие сто тысяч франков?
   – Отпустите меня… Я все скажу…
   Мегрэ выпустил парня, но был по-прежнему бледен и в какой-то момент даже приложил руку к груди – так бешено колотилось его сердце.
   – Я подозревал, что дал маху…
   – Гайар?..
   Моран кивнул.
   – Это он обещал, что с тобой будут любезны?
   – Да… Он не сказал – любезны, он сказал – к тебе отнесутся с пониманием…
   – И что ты будешь оправдан?
   – Что в самом худшем случае я получу условное наказание…
   – И потребовал у тебя сто тысяч франков за защиту?
   – Нет, не за защиту… Это само собой…
   – Чтобы кому-то передать их?
   Юный механик был настолько взволнован, что на глазах его даже выступили слезы.
   – Вам…
   Минуты две Мегрэ стоял неподвижно со сжатыми кулаками, потом постепенно с его лица немного сошла бледность.
   Неожиданно он резко повернулся спиной к парню и на некоторое время застыл так, глядя в окно, хотя штора была опущена.
   Когда он снова повернулся к Морану, выражение лица у него было почти такое же, как обычно, но он вдруг почувствовал себя бесконечно усталым и мог бы поклясться, что постарел.
   Он сел за стол, указал парню на стул, машинально принялся набивать свою трубку.
   – Кури…
   Он произнес это как приказ, словно для того, чтобы отогнать бог знает каких демонов.
   Мягко, тихим, приглушенным голосом он продолжал:
   – Я полагаю, ты сказал мне правду…
   – Клянусь здоровьем матери…
   – Кто направил тебя к Гайару?
   – Один старик, что живет на бульваре Шапель…
   – Не бойся… К твоему делу возвращаться не будут… Стало быть, речь идет о некоем Потье, старьевщике…
   – Да.
   – Ты крал и сбагривал ему краденые вещи…
   – Бывало иногда…
   – Что он сказал тебе?
   – Повидаться вот с этим адвокатом…
   – Почему именно с ним, а не с другим?
   – Потому что он заодно с полицией… Теперь-то я понимаю, что это не так… Он одурачил меня на сто тысяч франков…
   Мегрэ размышлял.
   – Слушай. Сейчас сюда кое-кого приведут. Ты не скажешь ему ни единого слова. Просто посмотришь на него, а потом пройдешь с инспектором в соседнюю комнату…
   – Знаете, простите меня… Меня убедили, что всегда так делают…
   Мегрэ даже улыбнулся ему.
   – Алло!.. Торанс?.. Не хочешь ли привести его ко мне?.. У меня здесь тоже есть кое-кто, кого ты подержишь внизу на случай, если он мне еще понадобится… Да, сейчас…
   Он курил, внешне спокойный, но в горле у него словно комок застрял. Он неотрывно смотрел на дверь, которая вот-вот должна была открыться, которая уже открывалась: он увидел адвоката, элегантного в своем светло-сером костюме, увидел, как тот с недовольным видом сделал три или четыре быстрых шага, уже открыл было рот, чтобы заговорить, чтобы протестовать, и вдруг неожиданно встретился взглядом с Гастоном Мораном.
   Торанс ничего не мог понять в этой немой сцене. Жан-Шарль Гайар внезапно застыл на месте. Выражение его лица изменилось. Юноша неловко поднялся со стула и, не глядя на вошедшего, направился к двери.
   Двое мужчин остались наедине. Мегрэ, опершись обеими руками на крышку стола, боролся с желанием встать, тяжелым шагом подойти к адвокату и, хотя тот был еще выше и толще, чем он сам, влепить ему пару пощечин.
   Вместо этого он произнес до странности слабым голосом:
   – Садитесь…
   Вероятно, вид у него был еще более впечатляющий, чем тогда, когда он схватил за плечи юного механика, так как адвокат машинально повиновался, забыв опротестовать и то, что угнали его машину, и то, что два инспектора без ордера на арест привезли его на набережную Орфевр, где его заставили ждать, словно он первая попавшаяся подозрительная личность.
   – Надо полагать, – начал Мегрэ устало, как бы подводя итог делу, – вы поняли ситуацию… Адвокат пытался возразить.
   – Дайте мне сказать… – продолжал Мегрэ. – Я буду краток, насколько возможно, ибо мне тягостно находиться с вами наедине…
   – Не знаю, что этот парень…
   – Я приказал вам молчать… Я велел привезти вас сюда не для того, чтобы допрашивать… Я не потребую у вас никаких объяснений… Если бы я последовал своему первому порыву, я послал бы вас в камеру предварительного заключения, не встречаясь с вами, и вы ждали бы там результатов экспертизы…
   Мегрэ положил перед собой список номер три, где Люка записал клиентов Гайара, которые прошли через уголовный суд и были либо оправданы, либо получили незначительное наказание.
   Он читал фамилии монотонным голосом, словно молитву. Потом, подняв голову, добавил:
   – Вы и сами понимаете, что все эти лица будут допрошены… Некоторые будут молчать… Или скорее начнут с молчания… Когда же они узнают, что деньги, предназначенные для определенной цели, не дошли по назначению…
   Адвокат переменился в лице. Однако он еще пытался сопротивляться.
   – Не знаю, что этот юный проходимец… – снова начал, он.
   Тогда Мегрэ так стукнул кулаком по столу, что там все подпрыгнуло.
   – Замолчите! – завопил он. – Не смейте открывать рта, пока я вам не разрешу!..
   В комнате инспекторов услышали стук и переглянулись.
   – Я понимаю, почему вы с такой тщательностью выбирали себе клиентов… Зная, что они должны быть или оправданы, или подвергнуты небольшому наказанию, нетрудно было заставить их поверить, что благодаря некоторой сумме…
   Нет! Он не мог больше говорить об этом…
   – У меня есть все основания полагать, что мое имя было использовано не единожды… Вы занимались декларациями о налогах… Только сейчас я связался с метром Жюбеленом и имел с ним длительную беседу…
   Когда он раскуривал трубку, его рука еще немного дрожала.
   – Следствие будет долгим, трудным… Смею вас заверить, оно будет вестись с предельной скрупулезностью…
   Гайар, избегая его взгляда, все ниже опускал голову, его руки лежали на коленях, на одной из них, на левой, на месте четырех пальцев зияла пустота.
   – Когда дело перейдет в суд присяжных, вспомнят о вашей женитьбе на женщине, привыкшей к роскошной жизни, и о болезни, которая, по существу, отрезала ее от мира…
   Он откинулся в кресле, закрыл глаза.
   – Для вас найдут смягчающие обстоятельства… Почему у вас была такая нужда в деньгах, ведь ваша жена больше не выезжала, и вы вроде бы вели уединенный образ жизни, посвятили себя работе?.. Я ничего не знаю об этом и не спрашиваю вас… Эти вопросы вам зададут другие, и вы, вероятно, понимаете, почему… Впервые, мсье Гайар…
   Его голос снова сорвался, и он бесцеремонно встал, подошел к стенному шкафу, достал оттуда бутылку коньяка и рюмку. Эту бутылку он хранил там не для себя, а для тех, кто иногда нуждался в рюмке коньяка в ходе долгого и драматического допроса.
   Одним глотком он опрокинул рюмку, вернулся на свое место, раскурил погасшую трубку…
   Теперь он был немного спокойнее и говорил непринужденным тоном, как если бы дело уже не касалось его лично.
   – Как раз сейчас эксперты тщательнейшим образом осматривают вашу машину… Я не открою вам секрета, сказав, что, если труп перевезли в ней, есть надежда найти там его следы… Вы это поняли настолько хорошо, что после моего сегодняшнего визита к вам утром ощутили необходимость отправить ее в мойку… Тихо! В последний раз я приказываю вам молчать, иначе вас немедленно отведут в камеру предварительного заключения… Я также довожу до вашего сведения, что группа специалистов уже выехала на улицу Ла Брюйер…
   Гайар вздрогнул, пробормотал:
   – Моя жена…
   – Они едут туда не для того, чтобы заниматься вашей женой… Сегодня утром в окно я заметил во дворе нечто вроде навеса… Его обследуют сантиметр за сантиметром… Подвал тоже… И все остальное в доме, вплоть до чердака, если это потребуется… Вечером я допрошу обеих ваших служанок… Я сказал: молчать!.. Адвокату, которого вы выберете себе, нетрудно будет доказать отсутствие преднамеренности… То, что ваша машина по случайности оказалась неисправна и что у вас не было другого транспорта, чтобы избавиться от трупа, подтверждает это… Вам пришлось ждать, пока починят вашу машину, а ведь не так уж приятно провести два или три дня с трупом в доме…
   Теперь уже он говорил самому себе, не глядя на собеседника. Все мелочи, отмеченные им в последние дни, всплывали в его памяти и становились на свои места. На все вопросы, которые он задавал себе, нашелся ответ…
   – Мазотти был убит семнадцатого мая, и мы допрашивали тех, кто в последнее время страдал от его рэкета… И по крайней мере один из ваших клиентов, Эмиль Буле, получил вызов в числе первых… Связался ли он немедленно с вами, поскольку вы занимались его декларациями о налогах и еще двумя незначительными делами?.. Но он пришел сюда восемнадцатого мая, и ему задали несколько шаблонных вопросов… После этого он был вызван во второй раз на двадцать второе или двадцать третье мая, не знаю, для чего, возможно, инспектор Люка захотел кое-что уточнить. Итак, двадцать второго мая после полудня Буле снял со счета в банке пятьсот тысяч франков… Ему срочно понадобились наличные деньги… Он не мог ждать до вечера, чтобы взять их в кассе своего кабаре… И эта сумма бесследно исчезла… Я не спрашиваю, не вы ли ее получили… Я это знаю…
   Он произнес последние слова с презрением, какого никогда еще не выражал ни одному человеческому существу.
   – Восьмого или девятого июня Буле получил третий вызов в полицию на среду, на двенадцатое июня… Он испугался, он страшился скандала… Несмотря на свое ремесло, а может, именно благодаря ему он превыше всего ставил свою респектабельность… Вечером одиннадцатого июня, накануне того дня, когда он должен был явиться по повестке, он был встревожен и в то же время негодовал, ведь пятьсот тысяч франков он выложил за свое спокойствие… С десяти часов вечера он звонил вам по телефону, но ему никто не отвечал… Он много раз набирал номер, и, наконец, вы взяли трубку и согласились принять его минут через пятнадцать или через полчаса… Легко себе представить, что он сказал вам в тиши вашего кабинета. Он заплатил, чтобы его не вмешивали в дело Мазотти, чтобы его имя не попало на страницы газет… А вместо того, чтобы оставить его, в покое, на что он мог бы рассчитывать, его собираются допрашивать снова, да еще в стенах Уголовной полиции, где он рискует нарваться на журналистов и фоторепортеров… Он почувствовал себя обманутым. Он негодовал так же, как сейчас Гастон Моран… Он заявил вам, что будет говорить начистоту и напомнит полиции о сделке, которую заключил с ней. Вот и все… Если бы он вышел от вас живым, если бы на следующее утро пришел сюда и здесь излил свою злость… Дальнейшее меня уже не касается, мсье Гайар… Я не стремлюсь получить от вас признание…
   Он снял трубку.
   – Торанс?.. Ты можешь отпустить парня… Не забудь записать его адрес, судебному следователю он потребуется… А потом приходи за тем, который находится у меня…
   Он ждал стоя, жаждая поскорее избавиться от присутствия адвоката.
   И тогда адвокат, не подымая головы, едва слышно произнес:
   – У вас когда-нибудь была страсть, мсье Мегрэ? Мегрэ сделал вид, что не услышал вопроса.
   – У меня было две страсти…
   Комиссар счел за лучшее повернуться к нему спиной, твердо решив не дать себя разжалобить.
   – Сначала – моя жена, которую я всеми силами пытался сделать счастливой…
   В его голосе звучала горечь. Он помолчал.
   – Потом, когда она заточилась в своей комнате и я почувствовал необходимость развлечься, у меня появилась новая страсть – игра…
   В коридоре послышались шаги. В дверь тихо постучали.
   – Войдите!
   Торанс застыл в проеме двери.
   – До моего возвращения из Дворца правосудия отведи его в задний кабинет…
   Мегрэ не взглянул на уходящего Гайара. Потом он снял трубку, чтобы спросить у судебного следователя, могут ли они немедленно увидеться.
   Несколько минут спустя он миновал маленькую застекленную дверь, которая отделяла здание полиции от Дворца правосудия.
   Отсутствовал он час. Когда вернулся, в его руке была официальная бумага. Открыв дверь в комнату инспекторов, он нашел Люка, сгорающего от нетерпения все узнать.
   Без лишних слов комиссар протянул ему ордер на арест Жан-Шарля Гайара.
   – Он сейчас в заднем кабинете с Торансом… Вдвоем отведете его в камеру предварительного заключения…
   – Надеть наручники?
   Это было правило, в котором иногда допускались исключения. Мегрэ не хотелось выглядеть мстительным… Последние слова адвоката внесли в его душу смятение.
   – Нет…
   – Что сказать охране?.. Снять с него галстук, ремень, шнурки?..
   Опять правило и опять не без исключений.
   Мегрэ поколебался, помотал головой – нет. И остался один в своем кабинете.
   Когда в этот вечер комиссар с некоторым опозданием пришел обедать, мадам Мегрэ заметила, что глаза у него немного осоловелые, но поблескивают и от него попахивает вином.
   Во время обеда он почти все время молчал и встал, чтобы выключить телевизор, который раздражал его.
   – Ты уходишь?
   – Нет.
   – Твое дело закончено?
   Он не ответил.
   Спал он беспокойно, поднялся в мрачном настроении и решил, как он иногда делал, отправиться на набережную Орфевр пешком.
   Едва он ступил на порог своего кабинета, как дверь комнаты инспекторов открылась. Люка притворил ее за собой, серьезный и таинственный.
   – У меня для вас новость, патрон…
   Догадался ли он, что хочет сообщить ему инспектор? Люка не раз задавал себе этот вопрос, но так никогда и не узнал ответа на него.
   – Жан-Шарль Гайар повесился в своей камере…
   Мегрэ не встрепенулся, не стиснул зубы, продолжал стоять и смотреть в открытое окно на шумящие листвой деревья, на лодки, что скользили по Сене, на прохожих, которые, словно муравьи, кишели на мосту Сен-Мишель.
   – Я еще не знаю подробностей… Вы думаете, что…
   – Думаю что? – спросил Мегрэ неожиданно агрессивным тоном.
   Люка пошел на попятный:
   – Я хотел бы узнать…
   Он быстро закрыл дверь, а всего час спустя Мегрэ можно было увидеть спокойным, занятым, судя по всему, текущими делами.