Жорж Сименон
«Мегрэ и мертвец»

Глава 1

   — Простите, сударыня… — После нескольких минут терпеливых усилий Мегрэ удалось наконец перебить посетительницу. — Вы говорите, ваша дочь медленно отравляет вас?
   — Правильно.
   — Только что вы столь же настоятельно утверждали, что ваш зять перехват бывает горничную в коридоре и подливает вам яд в кофе или в один из лекарственных отваров, которые вы принимаете?
   — Правильно.
   — Тем не менее, — Мегрэ просмотрел или притворился, что просматривает заметки, которые сделал во время разговора, длившегося уже больше часа, — вы заявили вначале, что ваша дочь и зять ненавидят друг друга.
   — И это правильно, господин комиссар.
   — Значит, они сговорились вас убить?
   — Да нет же! Они пытаются отравить меня порознь.
   — А ваша племянница Рита?
   — Тоже отдельно от них.
   Шел февраль. День был погожий, солнечный, лишь иногда на небо наползало косматое облако и лил короткий дождь. Однако уже три раза после прихода посетительницы Мегрэ помешивал дрова в печке, последней печке на набережной Орфевр: комиссар ценой немалых усилий отстоял ее, когда в уголовной полиции устанавливали центральное отопление. Женщина, без всякого сомнения, исходила потом под грузом норковой шубы, черного шелкового платья и целой коллекции драгоценностей, которыми была увешана, как цыганка побрякушками: шея, запястья, уши, грудь. На ту же мысль — скорей о цыганке, нежели о светской даме, — наводила и ее кричащая косметика, уже превратившаяся в корку и начавшая осыпаться.
   — Короче, ваши близкие пытаются вас отравить?
   — Не пытаются. Уже отравляют.
   — И вы полагаете, они действуют, не сговариваясь между собой?
   — Я не полагаю. Я уверена в этом. — У дамы был тот же румынский акцент, что у одной известной актрисы с Бульваров, те же порывистые жесты, то и дело заставлявшие комиссара вздрагивать. — Я не сумасшедшая. Вот прочтите… Надеюсь, вы знаете профессора Тушара? Его приглашают экспертом на все крупные процессы.
   Она подумала обо всем, не забыла даже проконсультироваться у самого известного парижского психиатра и получить справку о полной своей нормальности.
   Мегрэ остается одно — терпеливо слушать и время от времени заносить в блокнот несколько слов, чтобы ублажить даму. Ее визиту предшествовал личный звонок одного из министров начальнику уголовной полиции. Муж посетительницы, скончавшийся несколько недель назад, был государственным советником. Жила она на Пресбургской улице в одном из огромных домов, фасады которых выходят на площадь Звезды.
   — Что касается моего зятя, дело происходит вот как… Я изучила вопрос. Слежу за Гастоном уже несколько месяцев.
   — Значит, он начал еще при жизни вашего супруга?
   Дама сует ему тщательно вычерченный заранее план второго этажа своего дома.
   — Моя спальня обозначена буквой А. Спальня дочери и ее мужа — буквой Б. Но с некоторых пор Гастон там не ночует.
   Наконец телефон дает Мегрэ минуту передышки.
   — Алло… Кто меня вызывает?..
   Телефонист обычно соединяет с Мегрэ лишь в безотлагательных случаях.
   — Извините, господин комиссар. Звонит какой-то тип. Назвать себя не хочет, но настаивает на разговоре с вами. Клянется, что это вопрос жизни и смерти…
   — Он желает говорить именно со мной?
   — Да… Даю?
   И Мегрэ слышит взволнованный голос:
   — Алло… Это вы?
   — Да, комиссар Мегрэ.
   — Извините, моя фамилия вам ничего не скажет. Меня вы не знаете, хотя знавали мою жену Нину… Алло… Я должен вам все объяснить — и быстро, иначе может случиться…
   «Ну и ну! Еще один псих. Видимо, день такой…» — думает Мегрэ. Он заметил, что ненормальные возникают на его горизонте, так сказать, циклически, словно под влиянием фаз луны. Надо будет, не откладывая, заглянуть в календарь.
   — Сперва я хотел увидеться с вами. Прошел по набережной Орфевр, но войти не решился: он следовал за мной по пятам. Я подумал, что такой не поколеблется выстрелить.
   — О ком вы говорите?
   — Минутку… Я тут неподалеку. Напротив вашего кабинета. Секунду назад еще видел ваше окно… Набережная Бонз-Огюстен… Знаете маленькое кафе под названием «Погреба Божоле»? Я только что зашел там в телефонную кабину… Алло… Вы меня слышите?..
   На часах одиннадцать десять утра. Мегрэ машинально отмечает в блокноте время, потом название кафе.
   — Я перебрал все возможные варианты. Обратился к постовому на площади Шатле.
   — Когда?
   — С полчаса назад… Один из них шел за мной… Маленький брюнет… Их несколько, и они сменяют друг друга… Не уверен, что могу опознать всех… Но знаю, что маленький брюнет из их шайки.
   Молчание.
   — Алло!.. Алло!.. — вопрошает Мегрэ. Молчание длится несколько секунд, потом голос продолжает:
   — Извините. Мне показалось, в кафе кто-то вошел, я решил, что это он, приоткрыл дверь кабины и посмотрел, но это просто рассыльный — принес продукты… Алло!..
   — Что вы сказали постовому?
   — Что эти типы преследуют меня со вчерашнего вечера, точнее, часов с четырех-пяти дня. Наверняка ждут удобного случая покончить со мной. Попросил его задержать человека, идущего за мной…
   — Постовой не согласился?
   — Он потребовал, чтобы я указал, кто меня преследует; я обернулся, а человека нет. Вот постовой и не поверил мне. Я воспользовался разговором с ним и спустился в метро. Вскочил в вагон, а когда поезд тронулся, выпрыгнул. Поколесил по переходам, выбрался наверх напротив Базара у Ратуши, прошел через несколько магазинов…
   Тот, кто звонит, если уж не бежал, то шел очень быстро: дышит он тяжело, прерывисто.
   — Прошу вас, немедленно направьте сюда инспектора в штатском… Да, к «Погребам Божоле»… Со мной пусть не заговаривает, делает вид, что он тут случайно. Я выйду, и этот тип почти наверняка сядет мне на хвост. Достаточно задержать его, как я явлюсь к вам и все объясню…
   — Алло!
   — Я говорю, что…
   Молчание. Неясный шум.
   — Алло!.. Алло!..
   Телефон смолкает.
   — Я рассказывала вам… — невозмутимо продолжает жертва отравителей, видя, что Мегрэ положил трубку.
   — Подождите, пожалуйста.
   Мегрэ распахивает дверь в инспекторскую.
   — Жанвье! Бери шляпу и беги на набережную Бонз-Огюстен. Там есть маленькое кафе, называется «Погреба Божоле». Спросишь, не ушел ли еще тот, кто только что звонил по телефону. — Мегрэ снимает трубку. — Соедините меня с кафе «Погреба Божоле».
   Одновременно он глядит в окно и на другом берегу Сены, где набережная Бонз-Огюстен подступает к мосту Сен-Мишель, видит узкую витрину бистро для завсегдатаев, — комиссару случалось там пропустить стаканчик вина у стойки. Он вспоминает, что туда ведет всего одна ступенька, в зале прохладно, а хозяин носит черный фартук, как и положено владельцу винного погреба. Дверь сейчас не видна — мешает грузовик, остановившийся у тротуара. Да и прохожих много.
   — Понимаете, господин комиссар…
   — Минутку, сударыня…
   Не отрывая глаз от окна, Мегрэ старательно набивает трубку. Эта старуха с ее историями об отравлении отнимет у него все утро, если не больше. Она притащила с собой кучу бумаг, планов, справок, даже анализов пищи, которые произвела у своего аптекаря.
   — Понимаете, я все время начеку…
   У нее резкие духи, их отвратительный запах заполонил весь кабинет; заглушив привычный аромат трубки.
   — Алло… Все еще не вышли на нужный мне номер?
   — Звоню непрерывно, господин комиссар. Все время занято. А может, забыли повесить трубку.
   Жанвье без пальто походкой фланера перебрался через мост и спустился в бистро. Грузовик тоже отъехал, но зал все равно не просматривается — там слишком темно. Проходит еще несколько минут. Наконец звонит телефон.
   — Господин комиссар, абонент вызван. Там отвечаю!.
   — Алло… Кто говорит?.. Ты, Жанвье? Трубка была снята?.. Ну что?
   — Отсюда действительно звонил какой-то коротышка.
   — Ты его видел?
   — Нет. Он ушел до моего появления. Кажется, все время смотрел через стекло кабины, то и дело приоткрывая дверь. Потом вошел новый клиент, глянул на телефон и заказал стаканчик у стойки. Заметив его, первый сразу же прервал разговор.
   — И оба ушли?
   — Да, один за другим.
   — Постарайся разговорить хозяина — пусть поподробней опишет обоих… Алло… Раз уж ты там, возвращайся через площадь Шатле, расспроси постовых. Попробуй выяснить, не обращался ли к одному из них около часа назад этот самый коротышка с просьбой задержать человека, преследующего его.
   Когда Мегрэ положил трубку, старуха бросила на него удовлетворенный взгляд и, словно выставляя комиссару хорошую отметку, одобрила:
   — Вот это я называю расследовать по-настоящему! Вы не теряете времени, все учитываете…
   Мегрэ со вздохом опустился в кресло. Он чуть было не распахнул окно, потому что и сам уже задыхался, но решил не упускать возможности сократить визит протеже министра.
   Фамилия дамы была Обен-Васконселос. Это имя запечатлелось в памяти комиссара, но больше он ее не видел. Уж не умерла ли она вскоре после свидания с ним? Вряд ли. Мегрэ слышал бы об этом. А может быть, ее упрятали в сумасшедший дом? Или, разочаровавшись в официальной полиции, она обратилась в частное сыскное агентство? Или просто проснулась на следующее утро с новой навязчивой идеей?
   Как бы то ни было, комиссару еще около часа пришлось выслушивать ее разговоры обо всех, кто целыми днями подливает ей яд в просторном доме на Пресбургской улице, где жизнь, прямо скажем, не очень-то веселая. В полдень Мегрэ сумел наконец распахнуть окно и с трубкой в зубах проследовал к начальнику.
   — Сплавили ее деликатно?
   — Насколько мог, да.
   — Похоже, в свое время она была одной из красивейших женщин Европы. Я немного знал ее мужа, самого безобидного, бесцветного и нудного человека, какого только можно вообразить. Вы в город, Мегрэ?
   Комиссар заколебался. На улицах пахло весной. В пивной «У дофины» уже вынесли столики на террасу, и фраза начальника прозвучала как бы приглашением отправиться туда и спокойно выпить аперитив перед завтраком.
   — Думаю, мне лучше остаться. У меня был сегодня утром любопытный звонок.
   Продолжить комиссар не успел — зазвенел телефон. Начальник взял трубку, потом протянул собеседнику.
   — Вас, Мегрэ.
   — Алло… Нас перебили… Он вошел и мог услышать разговор через дверь кабины. Я испугался.
   — Где вы?
   — В «Вогезском табаке» на углу Вогезской площади и улицы Фран-Буржуа… Я попробовал оторваться от него, только не знаю, удалось ли… Но могу ручаться: он вот-вот попытается меня убить… Объяснять слишком долго… Я подумал, что другие только посмеются надо мной, но вы — вы…
   — Алло!..
   — Он здесь. Я… Извините.
   Начальник смотрел на Мегрэ: комиссар помрачнел.
   — Что-нибудь стряслось?
   — Не знаю. История очень странная. Вы позволите?
   Комиссар снял трубку другого аппарата.
   — Срочно соедините с «Вогезским табаком»… Да, хозяина… — И, адресуясь к начальнику, Мегрэ добавил:
   — Только бы и на этот раз не забыли повесить трубку.
   Почти сразу же новый звонок.
   — Алло… «Вогезский табак»? У телефона хозяин?.. У вас ли еще клиент, который только что звонил?.. Что?.. Да, пойдите и проверьте… Алло… Уже ушел?.. Расплатился?.. Скажите, не появлялся ли еще один клиент, пока первый звонил?.. Нет?.. А на террасе?.. Посмотрите, там ли он еще… Тоже ушел?.. Не дожидаясь аперитива, который заказал?.. Благодарю… Нет… Кто звонил? Полиция… Нет, ничего особенного.
   Мегрэ окончательно решил не сопровождать начальника в пивную «У дофины». Когда он распахнул дверь в инспекторскую, Жанвье уже вернулся и ждал его.
   — Заходи. Рассказывай.
   — Очень странный тип, шеф. Коротышка в бежевом плаще, серой шляпе и черных ботинках. Влетел в «Погреба Божоле» и бросился к телефонной кабине, крикнув хозяину: «Налейте на свой вкус». Через окошечко хозяин видел, что незнакомец весь дергается и жестикулирует, словно говорит сам с собой. Потом, когда вошел другой клиент, первый выскочил из кабины, как чертик из табакерки, и, ничего не выпив, не сказав ни слова, припустил к площади Сен-Мишель.
   — А другой как выглядит?
   — Тоже коротышка… В общем, невысокий, обтрепанный, чернявый.
   — Что сказал постовой на площади Шатле?
   — Все сходится. Тип в плаще, возбужденно жестикулируя, попросил задержать человека, который его преследует, но ни на кого конкретно не смог указать. Постовой собирался на всякий случай упомянуть о нем в донесении.
   — Отправляйся в табачный магазин на углу Вогезской площади и улицы Фран-Буржуа.
   — Ясно.
   Жестикулирующий коротышка в бежевом плаще и серой шляпе. Вот все, что о нем известно. Остается одно — встать у окна и наблюдать, как толпы выплескиваются из контор, растекаясь по террасам кафе и ресторанов. Париж был светлый, веселый. Как всегда в середине февраля, люди наслаждались дыханием весны сильнее, чем потом, когда она придет по-настоящему; газеты несомненно упомянут о знаменитом каштане на бульваре Сен-Жермен, который расцветет через месяц.
   Мегрэ позвонил в пивную «У дофины».
   — Алло… Жозеф?.. Это Мегрэ… Не принесешь ли две кружки и сандвичей?.. Да, на одного.
   Сандвичи еще не прибыли, как комиссара снова вызвали, и он сразу узнал голос: Мегрэ предупредил телефониста, чтобы тот соединял прямо с ним, не теряя ни секунды.
   — Алло… На этот раз я, кажется, оторвался от него.
   — Кто вы такой?
   — Муж Нины, но это не важно… Их самое меньшее четверо, не считая женщины… Совершенно необходимо прислать кого-нибудь и…
   Теперь неизвестный даже не сказал, где он находится. Мегрэ позвонил по городскому телефону. Проверка заняла несколько минут. Вызов был сделан из «Четырех ла-рошельских сержантов», ресторана на бульваре Бомарше в двух шагах от площади Бастилии. Недалеко оттуда и до Вогезской площади. Легко сообразить, что зигзагообразный маршрут коротышки в плаще пролегает внутри одного квартала.
   — Алло, Жанвье?.. Я так и думал, что ты все еще там, — позвонил Мегрэ на Вогезскую площадь. — Лети в «Четыре ла-рошельских сержанта». Такси не отпускай.
   Прошел час. Ни звонков, ни известий от мужа Нины. Когда телефон заработал снова, звонил уже не он, а официант из кафе.
   — Алло… Я имею честь говорить с комиссаром Мегрэ?.. Лично с ним?.. Я официант из кафе «Бираг» на улице Бирага. Звоню вам по поручению клиента, который попросил меня связаться с вами.
   — Давно?
   — С четверть часа. Я должен был сделать это сразу же, но у нас теперь час пик…
   — Клиент низенький, в плаще?
   — Он самый… Я боялся, не розыгрыш ли это. Он очень спешил. Все время посматривал на улицу… Минутку, сейчас припомню поточней… Он велел вас предупредить, что попробует увести того человека в «Пушку Бастилии»… Знаете пивную на углу бульвара Генриха Четвертого?.. Он просил, чтобы вы поскорей прислали туда кого-нибудь… Подождите, это не все… Вы-то, конечно, поймете… Вот дословно: «Они сменились. Теперь это высокий, рыжий, самый опасный».
 
 
   В «Пушку» Мегрэ поехал сам. Взял такси, и оно меньше чем за десять минут доставило его на площадь Бастилии. Пивная была просторная, тихая, рассчитанная в основном на завсегдатаев, которые довольствовались дежурным блюдом и копченостями. Комиссар поискал глазами человека в плаще, потом осмотрел вешалку в надежде увидеть бежевый плащ.
   — Скажите, официант…
   Официантов было шестеро плюс кассирша и хозяин. Мегрэ опросил всех. Нужного ему человека никто не заметил. Тогда он сел в углу, у входа, заказал кружку пива, раскурил трубку и принялся ждать. Через полчаса, несмотря на съеденные сандвичи, потребовал сосиску с капустой. Смотрел на улицу, вздрагивая при виде каждого прохожего в плаще, а их было немало: с утра уже в третий раз прошел ливень, чистый, светлый, веселый, как всякий дождь, после которого снова сияет солнце.
   — Алло… Уголовная полиция?.. Говорит Мегрэ… Жанвье вернулся?.. Дайте его… Ты, Жанвье?.. Хватай такси и гони ко мне в «Пушку Бастилии»… Жду… Нового? Нет, ничего.
   А если этот субъект просто скверный шутник? Тем хуже… Мегрэ оставил дежурить в пивной инспектора и вернулся на службу. Маловероятно, чтобы мужа Нины убили после половины первого: он явно избегает укромных мест; напротив, выбирает оживленные кварталы, людные улицы. Тем не менее комиссар связался с наружной службой, куда ежеминутно стекаются сведения обо всех происшествиях в Париже.
   — Если поступит сигнал, что с человеком в плаще произошел несчастный случай, или он впутался в ссору, или еще что-нибудь, звоните мне.
   Он также зарезервировал за собой одну из машин, дежуривших во дворе уголовной полиции. Вероятно, это смешно, но он хочет быть застрахован от любой неожиданности.
   Мегрэ принимал посетителей, курил трубку, время от времени помешивал в печке, хотя окно не закрывал, и бросал укоризненный взгляд на телефон. «Вы знали мою жену», — сказал этот тип. Комиссар силился вспомнить, какая же это Нина — он ведь знавал многих. Несколько лет назад сталкивался с одной в Канне — она держала маленький бар, но уже тогда была старухой, а теперь наверняка умерла. Да, есть еще Алина, племянница его жены, — все ее зовут Ниной.
   — Алло… Комиссар Мегрэ?.. Четыре часа дня. Еще совсем светло, но комиссар уже зажег настольную лампу с зеленым абажуром.
   — Говорит заведующий почтовым отделением на улице Фобур-Сен-Дени, двадцать восемь… Простите за беспокойство… Возможно, это розыгрыш… Несколько минут тому назад к окошечку заказных отправлений подошел клиент… Алло… по словам операционистки мадмуазель Данфер, он торопился, выглядел испуганным. Протянул ей записку и сказал: «Не старайтесь понять, а немедленно позвоните комиссару Мегрэ и передайте это сообщение». Затем он исчез в толпе, а девушка побежала ко мне. Бумажка у меня перед глазами. Написано карандашом, неразборчиво. Наверняка набросано на ходу. Вот… «Не смог добраться до „Пушки“… Вы что-нибудь понимаете? Я — нет. Впрочем, не важно… Дальше слово, которое мне не прочесть… „Теперь их двое. Маленький брюнет вернулся…“ Не знаю, правильно ли я разобрал слово „брюнет“.. Что вы сказали?.. Хорошо, вам видней. Но это не конец. „Уверен, они решили убрать меня еще сегодня. Подхожу к вашей набережной. Но они хитрые. Предупредите постовых“. Это все… Если хотите, я пришлю вам записку с доставщиком пневматичек… На такси?.. Извольте, но при условии, что заплатите вы: я не могу себе позволить…
   — Алло, Жанвье?.. Можешь возвращаться, старина. Через полчаса они курили вдвоем в кабинете комиссара.
   — Ты хоть позавтракал?
   — Съел порцию сосисок с капустой в «Пушке». Мегрэ успел поднять на ноги велопатрули и постовых. Парижане, заполнявшие магазины, теснившиеся на тротуарах, вливавшиеся в кино и на станции метро, ничего не замечали, хотя сотни глаз уже буравили толпу, задерживаясь на бежевых плащах и серых шляпах.
   В пять часов, когда оживление в квартале Шатле достигло максимума, опять ударил ливень. Мостовая заблестела, вокруг фонарей появились ореолы, и через каждые десять метров прохожие на тротуарах поднимали руку, ловя такси.
   — Содержатель «Погребов Божоле» дает ему от тридцати пяти до сорока лет. Хозяин «Вогезского табака» — около тридцати. Он бритый, лицо розовое, глаза светлые. Сказать, что он собой представляет, пока не берусь. Мне ответили: «Человек как все».
   В шесть позвонила г-жа Мегрэ: к обеду придет ее сестра; ей надо удостовериться, не опоздает ли муж, а заодно попросить его по дороге домой завернуть к кондитеру.
   — Подежуришь до девяти? Потом тебя сменит Люкас — я ему скажу.
   Жанвье согласился. Оставалось одно — ждать.
   — Кому бы я ни понадобился, пусть звонят прямо ко мне домой.
   Мегрэ не забыл завернуть к кондитеру на авеню Республики, единственному в Париже, у кого, по мнению г-жи Мегрэ, пекут настоящие наполеоны. Расцеловался со свояченицей, от которой, как всегда, пахло лавандой. Они пообедали, и комиссар позволил себе стаканчик кальвадоса. Прежде чем проводить Одетту до метро, он позвонил на службу.
   — Люкас?.. Ничего нового?.. Ты в моем кабинете?.. Люкас, развалившись в собственном кресле Мегрэ и закинув ноги на стол, несомненно что-нибудь читает.
   — Ну, дежурь, старина. Доброй ночи.
   Когда Мегрэ возвращался от метро, бульвар Ришар-Ленуар был пустынен, и шаги гулко разносились в воздухе. Внезапно комиссар услышал, что сзади кто-то идет Он вздрогнул и невольно обернулся, потому что как раз думал о муже Нины: быть может, ему даже в этот час все еще приходится тревожно шагать по улицам, избегая неосвещенных мест, ища хоть относительной безопасности в кафе и барах.
   Уснул Мегрэ раньше, чем жена, — так по крайней мере уверяла она потом, как вечно уверяла, что он хранит; когда телефон нарушил сон комиссара, будильник на ночном столике показывал двадцать минут третьего. Звонил Люкас.
   — Может, я зря беспокою вас, шеф. Пока что мне известно немногое. Наружная служба сообщает, что на площади Согласия найден труп… Рядом с набережной Тюильри… Значит, подследственно Первому округу… Я позвонил в комиссариат, чтобы тело не трогали… Что?.. Хорошо, посылаю за вами такси.
   Глядя, как муж натягивает брюки и не может найти рубашку, г-жа Мегрэ вздохнула:
   — Как считаешь, это надолго?
   — Не знаю.
   — Неужели нельзя послать кого-нибудь из инспекторов?
   Комиссар распахнул в столовой буфет, и она поняла, что он нацедил себе стопку кальвадоса. Затем муж вернулся за трубками: забыл их захватить.
   Такси уже ожидало Мегрэ. Большие Бульвары были безлюдны. Над зеленоватым куполом Оперы плыла огромная, необыкновенно яркая луна. На площади Согласия, около сада Тюильри, впритык к тротуару стояли две машины и сновали люди.
   Первое, что заметил комиссар, выбравшись из такси, был бежевый плащ, казавшийся темным пятном на серебряном тротуаре. Полицейские в пелеринах раздались по сторонам, инспектор из Первого округа заторопился навстречу Мегрэ, и комиссар проворчал:
   — Это был не розыгрыш. Беднягу-таки достали. Совсем рядом слышался прохладный плеск Сены, и машины, вылетавшие с улицы Руайяль, бесшумно скользили к Елисейским полям. В ночи ярко пылала красная вывеска «Максима».
   — Удар ножом, господин комиссар, — доложил инспектор Леке, давний знакомый Мегрэ. — Труп мы не увезли — ждали вас.
   Почему с первой минуты Мегрэ почувствовал: тут что-то не так?
   Площадь Согласия с белой иглой обелиска посередине чересчур просторна, открыта, освещена. Она как-то не вяжется с утренними телефонными звонками, с «Погребами Божоле», «Вогезским табаком», «Четырьмя сержантами» на бульваре Бомарше. До последнего своего звонка, до записки, оставленной в почтовом отделении на улице Фобур-Сен-Дени, покойный держался в пределах района с узкими и людными улочками. Разве тот, кто чувствует, что его преследуют, что за ним по пятам идет убийца и с минуты на минуту его настигнет смертельный удар, ринется на чуть ли не космический простор площади Согласия?
   — Вот увидите: он убит не здесь.
   Подтвердилось это час спустя, когда полицейский Пьебеф, дежуривший у ночного кабаре на улице Дуэ, представил свое донесение.
   У кабаре остановилась машина, из которой вышли двое мужчин в смокингах и две дамы в вечерних туалетах. Все четверо были в отличном настроении и малость навеселе, особенно один из них; дойдя с остальными до дверей, он вдруг вернулся обратно.
   — Не знаю, сержант, правильно ли я делаю, рассказывая вам об этом: будет жаль, если нам испортят вечер… Ну да ладно!.. Используйте то, что я скажу, как сочтете нужным… Только что, когда мы пересекли площадь Согласия, перед нами остановилась машина. Нашу вел я, решил, что у передних авария, и затормозил. Но они что-то вытащили из салона и положили на тротуар. Думаю, что труп. Это был желтый «Ситроен», номер парижский, последние цифры — тройка и восьмерка.

Глава 2

   С какого момента муж Нины превратился в «мертвеца комиссара Мегрэ», как его прозвали в уголовной полиции? Пожалуй, с первой же их встречи, если можно так выразиться, этой ночью на площади Согласия. Во всяком случае, поведение комиссара поразило инспектора Леке. В чем оно было не совсем обычным — объяснить трудно. В полиции привыкли к насильственной смерти, к самым неожиданным преступлениям, к трупам, к которым относятся с профессиональным безразличием, а подчас и отпускают на их счет шуточки казарменного пошиба. К тому же Мегрэ не выказал волнения в полном смысле этого слова.
   Но почему, например, он не начал с самого простого — не наклонился над телом? Нет, он несколько раз пыхнул трубкой и остался среди полицейских в мундирах, разговаривая с Леке и поглядывая на молодую даму в парчовом платье и норковом манто, которая вышла из очередной машины в обществе двух мужчин и, вцепившись в рукав одного из них, ждала, словно вот-вот случится что-нибудь еще.
   Лишь спустя некоторое время комиссар медленно приблизился к распростертому на асфальте телу в бежевом плаще и все так же медленно склонился над ним, словно над родственником или другом, как позднее рассказывал инспектор Леке. А когда Мегрэ выпрямился с нахмуренным лицом и — это сразу почувствовалось, — весь кипя от ярости, спросил таким тоном, как будто возлагал на окружающих ответственность за случившееся:
   — Кто это сделал?
   Кулаками или ногами — трудно сказать, но до или после удара ножом пострадавшего жестоко били: лицо вспухло, губа рассечена, голова с одной стороны совершенно обезображена.