Славная Светлана. В дебрях Камасутры

   — Ну, не преувеличивай, не так уж он и орал, — поморщился Птенчиков.
   — Когда на тебя сам Грозный голос повышает, мало не покажется, — сочувственно заметил Олег.
   — Вот именно, — кивнул Егор. — Ну, думаю, все, пришел конец нашей исторической миссии. А Иван Иванович невозмутимо так говорит: «Да, турок. Да, захватил. А потом начитался трофейных книг из знаменитой Либереи, и до того его проняла чужая мудрость, что решил он всю жизнь в своем государстве обновить да коммунизм построить».
   — Не морочь людям голову, мой Магмет-салтан никакого отношения к коммунизму не имеет, — строго возразил Птенчиков.
   — Магмет-салтан? — напрягся Олег.
   — Между прочим, Иоанну пришлись по душе идеи переустройства общества, которые я высказывал от лица своего героя. А сюжетный ход с прочтением захваченной библиотеки был вообще гениален — юный князь буквально выскочил из-за стола и повел нас прямиком к тайному подвалу. — Птенчиков улыбнулся, вспомнив, как они с Иоанном черпали мальвазию тяжелым подсвечником. — Кстати, я был удостоен великой чести. Будущий государь всея Руси одарил меня новой фамилией, более, так сказать, благозвучной. Знайте же, смерды: отныне я зовусь Пересветовым!
   — Пересветов? Ты?! — Олег схватился за сердце.
   — Спокойнее, спокойнее, — забормотал Аркадий, рассеянно шаря вокруг себя руками. — Где-то у нас был пустырничек? — Он неожиданно закатил глаза и начал грузно оседать на пол.
   — Вы что? — всполошился Птенчиков. — Егор, сделай что-нибудь!
   Гвидонов попытался подхватить Аркадия, но не совладал с его богатырским весом и тоже оказался на полу.
   — Неужели они так обиделись на «смердов»? — недоумевал Птенчиков, пытаясь привести друзей в чувство.
   — Значит, ты назвался Пересветовым и написал для молодого Иоанна «Сказание о Магмете-салтане»? — уточнил Олег, немного придя в себя. — Ты хоть знаешь, как круто повернул историю Российского государства?
   — Я? — пришел в ужас Птенчиков. — Что вы, ребята! Я только сочинил небольшую сказку! А Пересветовым меня Иоанн назвал по собственной инициативе. — Он умоляюще взглянул на друзей: — Объясните толком, в чем вы меня пытаетесь обвинить?
   Историки помялись.
   — Давай я лучше включу компьютер, ты почитаешь о своих подвигах в центральном архиве, — предложил Олег.
   В ожидании самого худшего Птенчиков уселся перед монитором. Вот и возвращайся к ним из командировок! Сейчас обвинят в организации опричнины, установлении крепостного права и провале Ливонской войны... Хоть бы убийство царского отпрыска не повесили до кучи!
   Меж тем Олег выбрал из перечня документов нужный и вывел текст на экран:
   «Ветер перемен освежал застойную атмосферу удельной Руси и расчищал перед мысленным взором современников невиданные до сих пор дали, — прочел Птенчиков. — Именно тогда, в начале реформ, на исторической сцене появилась весьма яркая, но и весьма загадочная фигура — писатель-публицист Иван, или, как он сам себя называл, Ивашка Пересветов».^[2]
 
   Птенчиков поднял глаза на Олега.
   — Ты читай, читай, — меланхолично махнул тот.
   «Многие ученые отстаивают реальность существования писателя Пересветова, — говорилось далее. — Другие исследователи убеждены в том, что фамилия Пересветов — не что иное, как псевдоним, под которым видные политические деятели бурной эпохи Грозного высказывали свои программные политические взгляды. Концепция, признающая реальность писателя Пересветова и его авторство для всех произведений так называемого Пересветовского цикла...».
   — Какого еще цикла?! — взвился Иван. — Я всего-то одну сказку рассказал, причем, прошу заметить, устно!
   — Есть там и про твою сказку, не переживай, — утешил его Аркадий. — Вот, смотри: «Сказание о Магмете-салтане». Тут тебе и захват Константинополя, и чтение умных книжек с последующим проведением государственных реформ.
   — «...Почти зеркальное сходство между проектом реформ в публицистическом произведении и их воплощением в действительность никто не оспаривает», — прочел Птенчиков. — Не верю.
   — От фактов не уйдешь. К примеру, войско Магмета-салтана в твоем сказании организовано по десяткам, сотням и тысячам. Русское войско, идущее на Казань, в свое время будет организовано точно так же.
   — Вранье! — вскочил Иван. Аркадий растерялся:
   — Да нет, правда...
   — Я не мог организовать войска! Я вообще не в курсе всех этих военных хитростей! — Птенчиков схватился за голову.
   — Не переживай, все ведь получилось. У тебя еще было много неплохих идей законодательного характера...
   — Я понял, в чем дело! — перебил приятеля Олег — Наш Иван лишь подал Иоанну и его окружению общую идею, дал своевременный толчок. Но текст «Сказания», правда, писал не он!
   — А кто? — ревниво встрял помалкивавший Егор.
   — Те, кого называли в качестве возможных авторов прежние исследователи пересветовского цикла: молодой дворянин Алексей Адашев или священник Сильвестр, духовник юного царя, ставшие наиболее яркими представителями нового правительства. А может, и сам Иоанн приложил руку. Лично я согласен с теми, кто приписывает авторство «Сказания» Адашеву. Вы его случайно в Кремле не встречали?
   — Сложный вопрос, — задумался Птенчиков, — Не совсем представляю, как он выглядит.
   — На пиру много народу тусовалось, может, и Адашев сидел, сказку слушал да на ус мотал, — пояснил Егор.
   — Скорее всего, — согласился Аркадий.
   — Выходит, наш Иван Иванович сделал для России благое дело? — восхитился ученик Птенчикова.
   — Жаль, что потом Иоанн порвал со своими соратниками-реформаторами, назвав их деятельность истоком всех бед — крамол, мятежей, измен и прочих напастей, случившихся в государстве. Смотри!
   «Собака Алексей», — прочитал Егор. — «Поп невежа Сильвестр», «всему злу соединитель»... А Пересветов?
   — Что — Пересветов?
   — Как он обзывал Пересветова?
   Друзья-историки задумались.
   А знаешь, кажется, Пересветова он не обзывал. Ну, Иван, мы тобой гордимся!
   Собственно, мы и раньше гордились, — уточнил Аркадий.
   — И будем гордиться всю жизнь! — патетически заключил Олег.
 
   С возвращением Птенчикова и Гвидонова из экспедиции весь ИИИ погрузился в изучение «Камасутры». Историки и инженеры, программисты и сотрудники пищеблока — все сидели у компьютеров, сверяя фотографии пропавшей Сони с изображениями в отсканированной Егором книге. В распоряжение «экспертов» попал обширный материал: в свое время девушка пыталась строить карьеру топ-модели. Наибольший интерес представляла фотосессия для одного из дамских журналов, где Соня демонстрировала коллекцию купальных костюмов.
   Исследователи накладывали снимки на иллюстрации к «Камасутре» и, совмещая их при помощи анимационной графики, пытались определить степень сходства изучаемых образов. Абсолютной идентичности не получалось: то у героини «Камасутры» бюст окажется попышнее, то бедро покруче. — Но эти детали списывали на счет творческой манеры неизвестного художника. Главное — на всех иллюстрациях индийского трактата о любви девушка имела характерный славянский тип лица, что выражалось и в разрезе глаз, и в форме носа, и в линиях рта. Большинство сотрудников ИИИ было убеждено, что на гравюрах изображена именно Соня.
   В тот день Иван Птенчиков направлялся в кабинет главшефа ИИИ для серьезной беседы. Требовалось убедить почтенного начальника в необходимости новой экспедиции. Интуиция мэтра настойчиво звала его в Индию. Соня там! Ее беззастенчиво используют; возможно, истязают, унижают, подвергают оскорблениям. Нужно спасти девушку, вырвать из похотливых лап любителей развлечений, вернуть в родное время к друзьям и близким. Конечно, ее ждет объяснение с полицией, но, может быть, после всего ею пережитого суд проявит к Соне снисходительность? Птенчиков сунул руку в карман, машинально нащупывая зажигалку. Верного талисмана на месте не было. Ну да, он ведь переложил зажигалку в хитон, когда собирался развлекать Грозного за трапезой! Иван остановился, будто налетел на невидимое препятствие. Хитон! Зажигалка! Грозный! Сгоревшая Либерея! Что же он натворил...
   Вероятно, зажигалка выпала в подвале, когда он на пару с Грозным пытался залить огонь мальвазией. До чего неудобная одежда этот хитон! Что же теперь делать? Вдруг Иоанн обнаружит зажигалку, станет ее вертеть-крутить, да и подожжет ненароком свои хоромы? Надо срочно идти к Олегу с Аркадием, каяться в преступлении. Провез в прошлое контрабанду, проявил безответственность, безнравственность, без... В общем, сущий ужас. А они ему так доверяли!
   Может, лучше промолчать? Тогда о потере зажигалки никто и не узнает. Еще не факт, что Грозный ее найдет, значит, и волноваться не о чем.
   Иван прислонился лбом к холодной стене. Нет, он не сможет смотреть в глаза своим друзьям, зная, что побоялся быть с ними честным.
   Забыв о совещании с главшефом, Птенчиков развернулся и побежал к Лаборатории по Переброскам во времени.
   — Ты что-то забыл? — удивился, увидев его, Олег.
   — Не забыл. Потерял. Зажигалку, — мужественно выдавил из себя Птенчиков.
   — Сейчас посмотрим... Подожди, ты ведь не куришь!
   — Я не здесь ее потерял. — Иван набрал побольше воздуха, точно приготовился кинуться с вышки в глубокие воды. — Я брал зажигалку с собой в экспедицию. И потерял ее в подвале у Грозного. — Он заставил себя взглянуть Олегу в глаза.
   — Ну и дела, — присвистнул историк. — И что ты теперь предлагаешь делать? Снаряжать за ней экспедицию к Иоанну свет Васильевичу? То-то он обрадуется!
   — Обрадуется, — вздохнул Птенчиков. — Отведет душеньку. Думаю, он здорово разозлился, когда не увидел нас утром среди своих сундуков.
   — Вот что, приятель, — сурово произнес Сапожков. — Не забивай людям головы всякой ерундой. Мы тут «Камасутру» изучаем, а ты — зажигалка! Кстати, что сказал главшеф по поводу иллюстраций?
   — Я с ним еще не разговаривал. Обнаружил пропажу — и скорее к тебе.
   — Ты что, передумал в Индию лететь?! А ну, бегом к начальству!
   — А как же зажигалка? — посветлел Птенчиков.
   — Ну, брат... Придется тебе подыскать новый талисман.
 
   Видеофон внешней связи взбудораженно курлыкал, сообщая о чьем-то непременном желании пообщаться. Юная секретарша главшефа ИИИ неохотно оторвалась от монитора, где полуобнаженная Сонька демонстрировала правила исполнения «пронзающего объятия». «Пронзать» следовало сидящего или стоящего мужчину «вершиной своих грудей». У Соньки получалось. Юная секретарша пребывала в расстроенных чувствах: при ее комплекции этот вид объятий смотрелся бы наивно.
   Видеофон продолжал взывать к ее сознательности. Девушка нажала кнопку.
   Возникший на экране начальник полиции одарил ее тяжелым взглядом:
   — Что-то вы не горите служебным рвением. Я все провода оборвал, пока дозвонился.
   Секретарша постаралась скрыть раздражение под ослепительной улыбкой:
   — Добрый день, генерал! Извините за неудобства. У нас сейчас такая запарка — обрабатываем результаты поисковой экспедиции мэтра Птенчикова. Даже покушать некогда!
   — Я как раз по этому поводу. Мэтр сегодня не заходил в ИИИ? Его мобильный, как обычно, не отвечает, но государственные дела не терпят отлагательства.
   — Конечно приходил! Он и сейчас здесь, в кабинете шефа.
   — Соедините меня с ним. — Начальник полиции утомленно откинулся в кожаном кресле.
   — Извините, генерал, но на данный момент это невозможно. — Секретарша расцвела ослепительнее прежнего. Как же, стану я тебе помогать, боров невоспитанный! — Мэтр с шефом очень заняты, просили, чтобы никто их не беспокоил.
   — Ко мне это распоряжение не относится, — холодно заверил ее полицейский.
   — И все же вам придется подождать.
   Генерал начал закипать:
   — Никто никогда не заставляет ждать начальника полиции! Чем они могут быть так беспросветно заняты?
   — «Камасутрой», — невинно выдала секретарша.
   — Ка... что?! — не поверил собственным ушам генерал.
   — Мэтру удалось обнаружить древний экземпляр с оригинальными иллюстрациями. Думаю, они еще не скоро освободятся, — конфиденциально поделилась секретарша. — Исследование, знаете ли, не совсем обычное. Отнимает много времени и сил.
   — Ну да, ну да, — растерянно покивал начальник полиции и почему-то покраснел. — Будьте любезны... Когда они закончат... Соединитесь, пожалуйста, со мной. — Экран мигнул, и одутловатое лицо грозного генерала исчезло. Секретарша довольно расхохоталась и вернулась к компьютеру: ей осталось изучить по иллюстрациям семь видов объятий, а затем следовал еще более интригующий раздел «О поцелуях».
 
   — Итак, нам известно, что понятие Кама представляет собой любовь, наслаждение и вообще — чувственное удовлетворение, — лекторским тоном вещал Птенчиков. Главшеф ИИИ согласно кивал в такт плавно льющейся речи. — Правила отношений между мужчинами и женщинами были изложены Нандином, последователем Махадевы, в тысяче глав.
   — Кем, кем? — удивился главшеф.
   — Нандин — это привратник и друг Шивы, он обычно изображается в виде белого быка. А Махадева — одно из имен Шивы, верховного божества, входящего вместе с Брахмой и Вишну в божественную триаду — тримурти. Изображается...
   — Понятно, понятно, мэтр. Так что вы рассказывали про белого бычка? — Ученый поспешил вернуть на землю воспарившего к вершинам индийской мудрости Птенчикова.
   — Я рассказываю вам про белого бычка? — возмутился учитель, но тут же сообразил, что так оно и есть. — М-да... Затем «Афоризмы любви», или «Камасутра», изложенные Нандином в тысяче глав, были воспроизведены Шветакету, сыном Уддвалаки, в сокращенной форме в пятистах главах, и этот же труд был воспроизведен Бабхравьей, наследником страны Пунчала...
   — Смилуйтесь, мэтр! — взмолился главшеф. — Я убежден, что коллектив моего Института потрудился на славу. Скажите, на каком этапе создания, воспроизведения, сокращения или воплощения «Камасутры» появляется наша Соня и где вы предполагаете ее искать?
   В экземпляре книги, сосканированной в Либерее Ивана Грозного, есть указание на то, что загадочные иллюстрации, дающие нам надежду отыскать пропавшую девушку, были списаны с каменных изображений на стенах храма Каа-мы близ Сионийских гор.
   — Не может быть! Да у кого же рука поднялась поместить ТАКОЕ в храм?
   — Эротические мотивы в той или иной форме присутствуют во многих индуистских храмах. Любовное соединение мужчины и женщины, связанное с магией плодородия, считается служением божеству...
   — Ладно, допустим. Так что там у нас с храмом Каа-мы?
   — Олег Сапожков, разрабатывая материалы по теме, обнаружил любопытную вещь: первоначально этот храм назывался иначе! Мы предполагаем, что имеет смысл начать поисковую экспедицию с момента переименования храма — благо дата этого события известна — и затем двигаться по исторической шкале в сторону более поздних времен, пока не удастся найти какие-либо свидетельства о пребывании в тех местах Сони. Есть серьезные опасения, что девушке пришлось вести жизнь рупадживы...
   — Какой ужас! — в праведном негодовании воскликнул главшеф и на всякий случай уточнил: — А что такое «рупаджива»?
   Птенчиков смутился:
   — Ну, если перевести дословно, то рупаджива — это «живущая красотой». А если буквально... публичная женщина. Что-то вроде греческой гетеры. По уровню образования и интеллекта она изрядно превосходила женщин-домохозяек...
   — О, разумеется, Соня должна была стать рупадживой! — убежденно закивал главшеф.
   — Вот я и говорю, что нужно немедленно высылать спасательную экспедицию, — жестко заключил Птенчиков.
 
   — Как дела? — поинтересовалась секретарша, когда Птенчиков покинул кабинет начальства.
   — Отлично! — искренне ответил Иван, которому удалось добиться разрешения на очередной штурм минувших веков.
   — Вас искал начальник полиции. Соединить?
   — Ох, Мариночка, будьте так любезны! И когда же я научусь не забывать мобильный?
   — Никогда, — рассмеялась секретарша. — Гении должны быть рассеянны.
   — Вы так считаете? — Птенчиков пригладил волосы, размышляя, настолько ли он гениален, насколько забывчив.
   Экран видеофона высветил грузную фигуру начальника полиции, надвигающуюся откуда-то из глубины служебного кабинета.
   — Мэтр! Наконец-то. — Генерал опустился в удобно изогнувшийся модульный трансформер. — Долго же вы занимались Ка... э... ну... — Он неожиданно смешался и замолчал.
   — Извините, главшеф никак не отпускал, — простодушно пояснил Птенчиков. Секретарша фыркнула в кулак, начальник полиции покрылся нервным румянцем.
   — О... я понимаю. Я бы тоже... в смысле, я бы ни за что! Но... уф... — Он утер вспотевший лоб.
   — Казалось бы, что нового можно обнаружить в «Камасутре»? — риторически продолжал Птенчиков.
   — Ну... — задумался генерал.
   — А ведь сумели! — Птенчиков торжествующе воздел палец к потолку. — Но об этом как-нибудь при встрече. Что с вами?
   Поперхнувшийся генерал натужно закашлялся.
   — Не беспокойтесь, мэтр... я польщен... но, как человек традиционной ориентации, вряд ли смогу... ох! — зашелся, он в новом приступе кашля.
   — Я вижу на вашем столе графин. Вы попейте, попейте! — озабоченно посоветовал Птенчиков.
   — Ничего, мэтр. Я уже в норме. — Генерал перевел дух. — Я хотел с вами проконсультироваться. Получить, так сказать, квалифицированный совет.
   — Всегда рад, — ободряюще улыбнулся Иван. — Что вас тревожит?
   — Понимаете, вопреки вашим недавним прогнозам, никто... кроме вас, конечно... так и не сделал мне непристойного предложения!
   — Да?! — Глаза Птенчикова округлились. — Надо же...
   Он тщетно попытался припомнить, что именно мог предложить генералу, однако решил, что лучше не уточнять.
   — Это, конечно, проблема. А если вам взять инициативу в свои руки?
   — В смысле сделать непристойное предложение самому? — растерялся начальник полиции.
   — Вот именно.
   — Интересная мысль. Но кому?
   — Ну, знаете ли! — возмутился Иван. — Может, еще прикажете вам рупаджив из Индии выписать?
   — Ру... — По лицу генерала снова поползли пятна. — Так вы считаете, что в деле о хищении моей фуражки замешаны рупадживы? Но какие они могут выдвинуть требования?
   — Ах, фуражка! — уловил, наконец, суть разговора Птенчиков. — Неужели она до сих пор не нашлась?
   — Стал бы я вас беспокоить по менее важному поводу, — проворчал полицейский. — Так какими вы располагаете сведениями о деятельности индийских рупаджив?
   — Самыми разнообразными, — честно признался Иван. — Чего только не приходилось делать бедняжкам! Они были обязаны осваивать искусства пения, рисования и татуировки, а кроме того, такие экзотические виды деятельности, как украшение кумира рисом, укладку на полу мозаики из цветного стекла, игру на наполненных водой музыкальных стаканах, хранение воды в акведуках, уж не говоря о приготовлении благовоний, изготовлении искусственных попугаев, навыках маскировки, скандирования, фехтования, плотницкого ремесла. Помимо всего прочего, они должны были иметь знания о копях и карьерах, а также об обучении скворцов говорению...
   — Боже, зачем же им моя фуражка?!
   Птенчиков осекся на полуслове.
   — Да, думаю, им ваша фуражка ни к чему. — Он заметил отчаяние, отразившееся на лице начальника полиции. — Не падайте духом! При чем здесь вообще индийские рупадживы? Оглянитесь вокруг! Мало ли рядом интересных женщин?
   — Шерше ля фам? — задумчиво протянул генерал.
   — Вот именно!
   — Вы полагаете, в деле замешана тайная поклонница-фетишистка? Спит, прижимая к груди мою фуражку? — Глаза генерала заблестели. — Интересная версия!
   — Да, неординарная, — вынужден был признать Птенчиков, не ожидавший от собеседника такого полета фантазии.
   — Спасибо, мэтр! Вы подарили мне надежду! — Начальник полиции легко вскочил на ноги и исполнил прощальный пируэт.

ГЛАВА 5

   Варя с Егором сидели на краю самоходного тротуара, медленно продвигаясь в сторону дома. Снег на городских улицах давно растопили работники ГИБДД, и первые цветы мать-и-мачехи с любопытством тянули из травы желтые головки, опережая своих деревенских родственников едва ли не на месяц.
   Егор обнял девушку за плечи:
   — Как это чудесно — вернуться из мрачных подвалов коварного и неуравновешенного царя и заглянуть в твои лучистые глаза!
   Варя лукаво прищурилась:
   — Герой мой, я тебя не узнаю! Почему столь тонкие мысли излагаются в прозе? Здесь должен последовать весенний лимерик! Ну, давай: «Один престарелый поэт...
   — Сочинил неприличный куплет, — фыркнул Егор. — Даме сердца своей посвятил поскорей...
   — Но в него полетел табурет», — строго заключила Варя. — Почему сразу «неприличный»? Вот и отпускай тебя в командировки!
   — Не сердись, я все время находился под присмотром учителя.
   — Учитель и сам-то хорош: из всей Либереи выбрал «Камасутру»! Нет бы привезти что-нибудь нетленное, о спасении души...
   — Кто виноват, что твоя любимая подруга позировала для «Камасутры», а не для цикла «Жития святых»!
   — Кстати, о друзьях. Ты знаешь, что ребята из Колледжа готовят к нашей свадьбе сюрприз?
   — Постановку «Конька-Горбунка»? — оживился Егор. — Жаль, что мы будем только зрителями. Ты бы великолепно смотрелась в роли Царь-девицы!
   — В роли твоей невесты я буду смотреться еще лучше, — застенчиво улыбнулась Варя, перебирая пальцами тяжелую косу. — Между прочим, пока ты был в командировке, я времени даром не теряла, и у меня тоже есть для тебя сюрприз.
   — Какой?
   — Потрясающий! Тянет на защиту диссертации. Да что диссертация — на Нобелевскую премию!
   — С каких это пор стали раздавать Нобелевские премии в области сюрпризов? Или... — Егор в притворном испуге схватился за голову. — Варя, скажи честно, это как-то связано с натурологией? В какую глушь ты опять собираешься меня затащить?
   — Что ты, любимый, никуда ехать не надо. Мой сюрприз вполне универсален. Могу тебя порадовать где угодно. Думаю, лучше всего сделать это прямо в день нашей свадьбы, когда соберутся гости...
   — Варвара, не томи! Я сгорю от любопытства прямо на этом тротуаре, не дожив не то что до свадьбы — даже до защиты диплома!
   — Ну хорошо, — сдалась невеста. — Помнишь волшебный рецепт Царь-девицы?
   — Чтобы враз помолодеть?
   — Не только.
   — Ну да, еще «красавцем учиниться». Как же, помню: нужно «челядь нам заставить три котла больших поставить и костры под них сложить. Первый надобно налить до краев водой студеной, а второй водой вареной, а последний — молоком, вскипятя его ключом».
   — Я раскрыла секрет котлов, — просто сказала Варя.
   — Не верю, — выдохнул Егор.
   — Правда.
   — Не верю, что ты хочешь заставить меня прыгнуть в кипящую воду.
   — Не в кипящую, а в «вареную». Я рассчитала состав этого «бульона» и абсолютно убеждена, что...
   — Значит, я тебя не устраиваю?
   — Егор, процедура совершенно безвредна! Обещаю, что нырну в котел первой.
   — Тебя не устраивает верный и преданный Егор Гвидонов, такой, как он есть! Как же, помним: несовместимость по «гамма-параграфу», диссонанс консонансных эклектограмм...
   — Егор!
   — Я-то думал, что после спасения из рук палача, совместного прыжка в бездну с крыши каменной башни, стрелы, пронзившей мое плечо...
   — Прекрати истерику. Я люблю тебя, ты же знаешь!
   — Стоит лишь ненадолго отлучиться в мрачные подвалы Средневековья, и девушка, которой ты безраздельно доверяешь, решает, что ты ее недостоин! Изобретает извращенные методы преобразования твоей личности, готовит котлы с ядовитыми зельями! Не напрягайся, Гвидонов, — станешь молодец, красавец, удалец, впадешь в младенчество и будешь радостно агукать при ее приближении...
   — Все, с меня хватит! — Варя соскочила с тротуара. — Извини, что хотела разделить с тобой радость открытия. Вероятно, мы и впрямь несовместимы. — Она махнула рукой, подзывая аэротакси.
   Егор спохватился:
   — Ладно, Сыроежка, не кипятись. Подумаешь — не оценил оказанного доверия, бывает и хуже. Вот куплю литруху, и преобразуется моя личность безо всякого кипячения!
   Варя вскочила в аэробот.
   — Подожди, изобретательница!
   — Прощай, Егор. Извини, если чем обидела.
   Весеннее солнышко осветило гордый профиль Варвары Сыроежкиной. Аэробот нетерпеливо дернулся и взмыл к облакам.
 
   Сидя на коврике со скрещенными ногами, Птенчиков пытался управлять потоками праны. Упражнение называлось Нади Содхана. Расположив левую руку на колене ладонью вниз, правую требовалось поднести к лицу и прижать мизинцем носовую перепонку, чтобы блокировать одну ноздрю. Затем через свободный носовой ход следовал медленный вдох, потом пауза, во время которой выполнялась Мула Бандха. Левая ноздря освобождалась, правая в свою очередь зажималась большим пальцем, и усмиренная прана — энергетическая основа всего сущего — плавно вытекала из носа.
   Сосредоточиться не удавалось. Иван то и дело сбивался с ритма, и мысленный образ потоков праны замещался картинами более реалистическими. Ему не давал покоя недавний спор с учениками, артистами экспериментального театра.