Страница:
Фабрика здоровья
Наследие розенкрейцеров
Сейчас я буду раскрывать один масонский секрет. Дело в том, что в невропатологи я отправился неспроста. Меня всегда соблазняло тайное знание, представленное в древних инкунабулах под видом символических рисунков. Я рассматривал примитивные изображения холмов, божественных ликов, неуместных и любопытных путников, которые доиграются. Застенчивых змей, приколоченных гвоздями к кресту. Младенчиков, которые безропотно и с некоторым даже удовольствием отправляются в какой-то котел. По непонятной причине строгие старческие физиономии. Двоеперстия. И тому подобное розенкрейцерство.
Я рассуждал: не может же оказаться, что все эти слабо художественные картины были созданы просто так. В них, конечно, прячется высшая мудрость Николы Фламеля и Джона Ди. И я обратился к другим книгам с картинками, где мудрость была не высшая, но тоже ничего.
По мощам и елей, как говаривал один патриарх. Дело кончилось тем, что в учебнике нервных болезней я нашел картинку, которая была ничем не хуже тех самых, средневековых. Не менее аллегорическая. А то и более. Многие, я думаю, видели эту картинку, но мало кто познал ее глубинный, второй смысл на практике. Рисунок изображает представительство разных органов в мозговой коре. Сколько мозга и за что отвечает. Известно ведь, что организм такая свинская штука, что ответственность в нем возможна только коллективная, а значит - ничья. А я в итоге, аккуратно по Герману, отвечаю за все. Вот тебе и дорогой мой человек. И в радужке представлены все органы, и в ухе, и в пятке, и в коре.
А если что-нибудь из этого отрезать, то ничего не случится, хотя, казалось бы, сразу конец, целое посольство вырезали. Не стало пятки со всеми ее парламентерами от желудка - и ладно. Откусили ухо с чрезвычайным и полномочным послом независимой гениталии - наплевать. Слышать не слышно, а гениталия процветает. И с корой то же самое бывает. Нет коры, отмерла или вовсе не существовала - полный порядок. Жизненно важные органы продолжают работать.
Но вернемся к мозговому представительству. Больше всего мозга идет на лицо, рот (якобы для речевой деятельности) и кисти рук. А остальному - по чуть-чуть. Поэтому на картинке изображен мозг, а на мозге разлегся кошмарный урод: в основном, огромная пасть и загребущие лапы. Вот какими мы предстаем перед мозгом. И, может быть, даже перед высшими инстанциями, которые управляют мозгом из космоса. Вот так. А тайное розенкрейцерское знание заключается в следующем. Как лицо отражается в мозге, пастью своей звериной, так и мозг отражается на лице! Чтобы прийти к этому второму, сокровенному знанию, мало выучить учебник с картинкой. Надо заняться Умным Деланьем в окружающей среде. И я не раз видел: да, полная аналогия. Именно так все на лице и отражается. Весь мозг.
Я рассуждал: не может же оказаться, что все эти слабо художественные картины были созданы просто так. В них, конечно, прячется высшая мудрость Николы Фламеля и Джона Ди. И я обратился к другим книгам с картинками, где мудрость была не высшая, но тоже ничего.
По мощам и елей, как говаривал один патриарх. Дело кончилось тем, что в учебнике нервных болезней я нашел картинку, которая была ничем не хуже тех самых, средневековых. Не менее аллегорическая. А то и более. Многие, я думаю, видели эту картинку, но мало кто познал ее глубинный, второй смысл на практике. Рисунок изображает представительство разных органов в мозговой коре. Сколько мозга и за что отвечает. Известно ведь, что организм такая свинская штука, что ответственность в нем возможна только коллективная, а значит - ничья. А я в итоге, аккуратно по Герману, отвечаю за все. Вот тебе и дорогой мой человек. И в радужке представлены все органы, и в ухе, и в пятке, и в коре.
А если что-нибудь из этого отрезать, то ничего не случится, хотя, казалось бы, сразу конец, целое посольство вырезали. Не стало пятки со всеми ее парламентерами от желудка - и ладно. Откусили ухо с чрезвычайным и полномочным послом независимой гениталии - наплевать. Слышать не слышно, а гениталия процветает. И с корой то же самое бывает. Нет коры, отмерла или вовсе не существовала - полный порядок. Жизненно важные органы продолжают работать.
Но вернемся к мозговому представительству. Больше всего мозга идет на лицо, рот (якобы для речевой деятельности) и кисти рук. А остальному - по чуть-чуть. Поэтому на картинке изображен мозг, а на мозге разлегся кошмарный урод: в основном, огромная пасть и загребущие лапы. Вот какими мы предстаем перед мозгом. И, может быть, даже перед высшими инстанциями, которые управляют мозгом из космоса. Вот так. А тайное розенкрейцерское знание заключается в следующем. Как лицо отражается в мозге, пастью своей звериной, так и мозг отражается на лице! Чтобы прийти к этому второму, сокровенному знанию, мало выучить учебник с картинкой. Надо заняться Умным Деланьем в окружающей среде. И я не раз видел: да, полная аналогия. Именно так все на лице и отражается. Весь мозг.
Добрые люди
Эскиз, набросок. Или черно-белая фотография.
На Заводе штурманских приборов стряслась беда. На его территории, в мрачных голливудских закоулках сформировалось ООО "Добрые Люди". И в этом ООО какой-то добрый человек захворал. Женщина там от чего-то помирает.
Скорая Помощь приехала на завод, притормозила возле охранника.
Тот, маша рукавицей, пустился объяснять. Все непонятно, странно.
Бригада въехала внутрь и долго петляла по заводским переулкам и тупикам.
Вот, видят: три мужичка курят.
- Где здесь добрые люди? - высунулся фельдшер. (Поможите пожалуста).
Мужички опасливо помолчали. Потом осторожно ответили:
- Да нет, у нас все хорошо.
И ушли.
Пусто, ни души. Бригада развеселилась. Гоняет себе по лабиринту, кружит. Из машины раздается настойчивый зов:
- Добрые Люди!... Добрые Люди!... Где вы?...
Тишина.
На Заводе штурманских приборов стряслась беда. На его территории, в мрачных голливудских закоулках сформировалось ООО "Добрые Люди". И в этом ООО какой-то добрый человек захворал. Женщина там от чего-то помирает.
Скорая Помощь приехала на завод, притормозила возле охранника.
Тот, маша рукавицей, пустился объяснять. Все непонятно, странно.
Бригада въехала внутрь и долго петляла по заводским переулкам и тупикам.
Вот, видят: три мужичка курят.
- Где здесь добрые люди? - высунулся фельдшер. (Поможите пожалуста).
Мужички опасливо помолчали. Потом осторожно ответили:
- Да нет, у нас все хорошо.
И ушли.
Пусто, ни души. Бригада развеселилась. Гоняет себе по лабиринту, кружит. Из машины раздается настойчивый зов:
- Добрые Люди!... Добрые Люди!... Где вы?...
Тишина.
О том, как одна голова не давала покоя ногам, и наоборот
Если размечтаться, то хочется, чтобы Фабрики Здоровья было больше.
Пошла моя половина в парикмахерскую, привести в исполнение маникюр. А моя знакомая, узнав об этом, берет и говорит что маникюр и вообще парикмахерские - это очень опасно и плохо, потому что можно порезаться и заболеть смертельной болезнью спидом.
Я подумал: а ведь и правда! Кто там, за ними, смотрит?
Надкусят ошибочно ухо, а там потом вскочит что-нибудь порочное, и поди докажи, что ты это ухо ни к чему не прикладывал в любовном самозабвении. Очень обидно получится.
Я сразу вспомнил одну медицинскую легенду-анекдот, которая, похоже, сначала была вовсе не анекдотом. Во всяком случае, нам этот случай описывали на занятиях. Легенда рассказывает о цирковом артисте, совершенно лысом. Природа такой пустоты, разумеется, не потерпела и послала ему украшение, барельеф в виде шанкра. И все гадали: как же так? Большая же голова, не приспособишь по назначению. Оказалось, что артист выступал в паре с артисткой, у которой было столько венерического яду, что он даже пропитывал узенькую полоску трико. Напарница имела привычку забираться артисту на лысину и садиться там в шпагат, вращаясь для увеселения публики. Публика, конечно, бесхитростно ревела, а наездница натерла ему сифилитическую трудовую мозоль.
Моя бы власть, я бы все парикмахерские перевел под крышу министерства здравоохранения. Чтобы в них был такой же порядок, как, скажем, в моей больнице.
Постригся, побрился чистенько. И пошел зарабатывать спид туда, ради чего стригся.
Пошла моя половина в парикмахерскую, привести в исполнение маникюр. А моя знакомая, узнав об этом, берет и говорит что маникюр и вообще парикмахерские - это очень опасно и плохо, потому что можно порезаться и заболеть смертельной болезнью спидом.
Я подумал: а ведь и правда! Кто там, за ними, смотрит?
Надкусят ошибочно ухо, а там потом вскочит что-нибудь порочное, и поди докажи, что ты это ухо ни к чему не прикладывал в любовном самозабвении. Очень обидно получится.
Я сразу вспомнил одну медицинскую легенду-анекдот, которая, похоже, сначала была вовсе не анекдотом. Во всяком случае, нам этот случай описывали на занятиях. Легенда рассказывает о цирковом артисте, совершенно лысом. Природа такой пустоты, разумеется, не потерпела и послала ему украшение, барельеф в виде шанкра. И все гадали: как же так? Большая же голова, не приспособишь по назначению. Оказалось, что артист выступал в паре с артисткой, у которой было столько венерического яду, что он даже пропитывал узенькую полоску трико. Напарница имела привычку забираться артисту на лысину и садиться там в шпагат, вращаясь для увеселения публики. Публика, конечно, бесхитростно ревела, а наездница натерла ему сифилитическую трудовую мозоль.
Моя бы власть, я бы все парикмахерские перевел под крышу министерства здравоохранения. Чтобы в них был такой же порядок, как, скажем, в моей больнице.
Постригся, побрился чистенько. И пошел зарабатывать спид туда, ради чего стригся.
Адамсы
Интеллигентная семья. Юная дева лет девятнадцати. Образованная мама. Потомственная бабушка шаркает. Плюс Скорая Помощь. Потому что девочка чего-то в небо смотрит и рожи корчит. Не по-тургеневски совсем. Скорее, что-то из Хармса, если не серьезнее.
И доктор спрашивает:
- А давно она у вас этим занимается? Вы, вообще, не замечали, что у нее поведение немного странное? Дурашливое такое, неадекватное?
Мама:
- Если вы сами гебефреник, пошли вы на хуй!
Доктор:
- Постойте. Вы, получается, знаете, что такое гебефрения?
Мама:
- Идите на хуй, вам сказано!
Подошла бабушка в очках и тапках. Доктору:
- Вас что, первый раз посылают на хуй? Вы уже давно должны были привыкнуть к этому делу.
И доктор спрашивает:
- А давно она у вас этим занимается? Вы, вообще, не замечали, что у нее поведение немного странное? Дурашливое такое, неадекватное?
Мама:
- Если вы сами гебефреник, пошли вы на хуй!
Доктор:
- Постойте. Вы, получается, знаете, что такое гебефрения?
Мама:
- Идите на хуй, вам сказано!
Подошла бабушка в очках и тапках. Доктору:
- Вас что, первый раз посылают на хуй? Вы уже давно должны были привыкнуть к этому делу.
Русский Покемон
Одна больная, занимавшаяся бытовым антисемитизмом, постоянно с бодуна вызывала Скорую Помощь. И к ней, как нарочно, приезжали сплошные евреи, а она их посылала на хуй и написала жалобу. Потом решили послать к ней русского доктора. Он входит, она ложится. Морщится, постанывает и между делом интересуется:
- Как ваша фамилия?
- Иванов.
Надменный и сострадательный взгляд, сменяющийся острым неистовством:
- Вы такой же Иванов, как я... как... Фигельбом. Идите на хуй!
Ну, поспорили немного об этой командировке. Пришлось ей позвонить ответственному врачу. С отчеством Иосифович.
- Я умираю, а вы мне одних евреев присылаете...
- Ну и сдохнешь ты, сука. У нас сегодня все евреи!
P. S. Она, кстати сказать, не так уж ошиблась, когда заподозрила доктора в мимикрии.
Подобрали они с бригадой пьяного клиента с битым, как выразился доктор, ебальником, и ухо раздуто. Сами не знали, зачем. Зачем-то. Тут машина забуксовала. А бригаде толкать не положено. Вытряхнули клиента, велели толкать. Доктор выглядывает, говорит шоферу:
- Смотри, русский Покемон, вон ухо какое.
- Как ваша фамилия?
- Иванов.
Надменный и сострадательный взгляд, сменяющийся острым неистовством:
- Вы такой же Иванов, как я... как... Фигельбом. Идите на хуй!
Ну, поспорили немного об этой командировке. Пришлось ей позвонить ответственному врачу. С отчеством Иосифович.
- Я умираю, а вы мне одних евреев присылаете...
- Ну и сдохнешь ты, сука. У нас сегодня все евреи!
P. S. Она, кстати сказать, не так уж ошиблась, когда заподозрила доктора в мимикрии.
Подобрали они с бригадой пьяного клиента с битым, как выразился доктор, ебальником, и ухо раздуто. Сами не знали, зачем. Зачем-то. Тут машина забуксовала. А бригаде толкать не положено. Вытряхнули клиента, велели толкать. Доктор выглядывает, говорит шоферу:
- Смотри, русский Покемон, вон ухо какое.
Возвращение со звезд
Мне позвонил мой товарищ со скорой помощи. С риторическим вопросом.
Условия задачи: немолодой дедушка, 72 года, живет за чертой города, но никак не за чертой бедности, потому что владеет деревянным домом, а внучке по пьянке сделал шикарный подарок: купил жеребенка. До жеребенка он ничем и никогда не болел, а на фоне жеребенка прихворнул, потому что жеребенок был с приветом: искусал его, сломал руку, отхрумкал пальцы, дал по морде (челюсть пришлось шинировать).
Дедушка полежал в больнице пару месяцев, вернулся домой и вырубился. Тут и начался детектив.
Приехала Скорая Помощь, приступила к дознанию. Сын деда недоумевает: здоровый дед! пьет редко. Литр может принять. Вчера не принимал.
Дочь деда - туда же: здоровый дед. До жеребенка - никаких претензий.
А дед лежит на полу без чувств и пускает пузыри. Доктор уже место запросил в больнице. А фельдшер вдруг говорит:
- Слушай, нам тут дали глюкометр. Давай проверим сахар.
Ну давай, раз есть глюкометр.
Проверили - а сахара и нет.
- Гм! - чешет голову доктор. - Ну, тогда давай хуйнем ему глюкозы!
Хуйнули, как выразился мой товарищ, глюкозы. Дедушка приступил к возвращению со звезд. Первая ступень пошла. Или пришла. Я не знаю, как возвращаются. Сыну:
- А чего это тут стоят два урода каких-то? Ну-ка пошли их на хуй!
Еще влили глюкозы. Вторая ступень пошла.Речевой диапазон расширился. Было "на хуй", а стало:
- Давайте вы ребята отсюда пиздуйте.
Дали 2 бутерброда. Динамика после двух бутербродов: направления указываются те же, но общая манера смягчилась.
Собственно говоря, товарищ звонил мне, чтобы узнать: с чего вдруг упал сахар?
А я почем знаю.
Условия задачи: немолодой дедушка, 72 года, живет за чертой города, но никак не за чертой бедности, потому что владеет деревянным домом, а внучке по пьянке сделал шикарный подарок: купил жеребенка. До жеребенка он ничем и никогда не болел, а на фоне жеребенка прихворнул, потому что жеребенок был с приветом: искусал его, сломал руку, отхрумкал пальцы, дал по морде (челюсть пришлось шинировать).
Дедушка полежал в больнице пару месяцев, вернулся домой и вырубился. Тут и начался детектив.
Приехала Скорая Помощь, приступила к дознанию. Сын деда недоумевает: здоровый дед! пьет редко. Литр может принять. Вчера не принимал.
Дочь деда - туда же: здоровый дед. До жеребенка - никаких претензий.
А дед лежит на полу без чувств и пускает пузыри. Доктор уже место запросил в больнице. А фельдшер вдруг говорит:
- Слушай, нам тут дали глюкометр. Давай проверим сахар.
Ну давай, раз есть глюкометр.
Проверили - а сахара и нет.
- Гм! - чешет голову доктор. - Ну, тогда давай хуйнем ему глюкозы!
Хуйнули, как выразился мой товарищ, глюкозы. Дедушка приступил к возвращению со звезд. Первая ступень пошла. Или пришла. Я не знаю, как возвращаются. Сыну:
- А чего это тут стоят два урода каких-то? Ну-ка пошли их на хуй!
Еще влили глюкозы. Вторая ступень пошла.Речевой диапазон расширился. Было "на хуй", а стало:
- Давайте вы ребята отсюда пиздуйте.
Дали 2 бутерброда. Динамика после двух бутербродов: направления указываются те же, но общая манера смягчилась.
Собственно говоря, товарищ звонил мне, чтобы узнать: с чего вдруг упал сахар?
А я почем знаю.
Спасибо, спасибо
От первого лица. Рассказывает доктор. Так просто рассказывает, почти бессюжетно, в режиме полуосознанного монолога.
"Вот, заходим, мамаша нас на лестнице встречает. Изумленно приговаривает:
- Да он не пьет и даже не курит!
А там на мальчике, лет двадцати, совершенно черном, героином обдолбанном, лежит папа. Пьяный. Наверное, хотел оживить и уснул поперек мальчика. Теперь рычит, барахтается.
Мамаша:
- Ну, может быть, немножко курит.
Да. Дороги на руках такие, что не попасть. Я попал в подключичку. Да я и не целился, а так просто, хернул шприцем, потому что заебало уже. Гандон уже не дышал. Заинтубировали. Мальчик очнулся. Сел, сразу сказал:
- Так, пошли вы все на хуй.
Трубку вырвал, покашлял немножко. Нормально!
Я ему говорю:
- Ну, поехали в больницу все равно.
Потому что после налоксона нельзя вот так оставлять. Он не хочет, упирается. Я его взял за шиворот, пару раз по ебальнику дал. Он по дороге рухнул, налоксон минут сорок действует. Я ему дал своего герыча немножко. Юноша:
- Я вам так благодарен!...
А у приемника, когда приехали, вообще упал, как подкошенный. Красивая была картина! Идет, ноги заплетаются, и опять повторяет:
- Спасибо, что меня привезли! Я вам так благодарен! так благодарен!
И - ебальником о бетонный пол".
Доктора распирают чувства. Он восхищенно хихикает женским смехом, чмокает. Спас юношу, между прочим.
"Вот, заходим, мамаша нас на лестнице встречает. Изумленно приговаривает:
- Да он не пьет и даже не курит!
А там на мальчике, лет двадцати, совершенно черном, героином обдолбанном, лежит папа. Пьяный. Наверное, хотел оживить и уснул поперек мальчика. Теперь рычит, барахтается.
Мамаша:
- Ну, может быть, немножко курит.
Да. Дороги на руках такие, что не попасть. Я попал в подключичку. Да я и не целился, а так просто, хернул шприцем, потому что заебало уже. Гандон уже не дышал. Заинтубировали. Мальчик очнулся. Сел, сразу сказал:
- Так, пошли вы все на хуй.
Трубку вырвал, покашлял немножко. Нормально!
Я ему говорю:
- Ну, поехали в больницу все равно.
Потому что после налоксона нельзя вот так оставлять. Он не хочет, упирается. Я его взял за шиворот, пару раз по ебальнику дал. Он по дороге рухнул, налоксон минут сорок действует. Я ему дал своего герыча немножко. Юноша:
- Я вам так благодарен!...
А у приемника, когда приехали, вообще упал, как подкошенный. Красивая была картина! Идет, ноги заплетаются, и опять повторяет:
- Спасибо, что меня привезли! Я вам так благодарен! так благодарен!
И - ебальником о бетонный пол".
Доктора распирают чувства. Он восхищенно хихикает женским смехом, чмокает. Спас юношу, между прочим.
Теория Вирхова
Расчудесный писатель Клубков мучился деснами. Явился ко мне и начал сдержанно мучиться.
- Лечи печенку, - говорю. - Это же все от нее.
Оно и вправду так, особенно в китайской трактовке. Глаза, например, тоже зеркало печени: слезятся с бодуна и желтеют при желтухе. А с деснами вообще все просто, можно объяснить сосудистым ходом. Велел я ему пить травку-расторопшу. И стал он ее пить. А потом пошел к знакомому патологоанатому и все ему рассказал.
- Ччччччто за чушь!.... - взвился доктор. - Чччччччччто он такое говорит?!... Лечить надо орган! орган!....
И сердито замолчал. Третьим глазом прислушиваясь к немцу Вирхову, старому медицинскому гестаповцу, который тоже так думал. Ответные похвалы, которыми сыпал Вирхов, доктор улавливал без труда. Благо по долгу службы давно привык сообщаться с потусторонним миром.
Конечно, нет хлеба - кушай пирожные, это ясно. Ему-то лечить орган одно удовольствие. Органы аккуратно разложены на подносе, рядом - вострый ножик, стакан спиртика, лучок, беломор-папироса. Все абсолютно ясно. Безошибочная диагностика.
- Лечи печенку, - говорю. - Это же все от нее.
Оно и вправду так, особенно в китайской трактовке. Глаза, например, тоже зеркало печени: слезятся с бодуна и желтеют при желтухе. А с деснами вообще все просто, можно объяснить сосудистым ходом. Велел я ему пить травку-расторопшу. И стал он ее пить. А потом пошел к знакомому патологоанатому и все ему рассказал.
- Ччччччто за чушь!.... - взвился доктор. - Чччччччччто он такое говорит?!... Лечить надо орган! орган!....
И сердито замолчал. Третьим глазом прислушиваясь к немцу Вирхову, старому медицинскому гестаповцу, который тоже так думал. Ответные похвалы, которыми сыпал Вирхов, доктор улавливал без труда. Благо по долгу службы давно привык сообщаться с потусторонним миром.
Конечно, нет хлеба - кушай пирожные, это ясно. Ему-то лечить орган одно удовольствие. Органы аккуратно разложены на подносе, рядом - вострый ножик, стакан спиртика, лучок, беломор-папироса. Все абсолютно ясно. Безошибочная диагностика.
Child Abuse
Сейчас много рассуждают о сексуальной травме детского возраста. Не в трамвае, конечно, а в книжках, которые я вынужден читать по работе. И постоянно приводят какие-то примитивные, грубые примеры. Вот у меня была травма достаточно необычная - вернее, ее обстоятельства.
Когда мне было лет семь-восемь, бабушка возила меня в пионерлагерь Инструментального Завода. Она там работала докторшей. И я развлекался вольготной жизнью. В казарме не жил, на линейку не ходил, в глупые игры не играл. Общественные ребята меня за это, конечно, недолюбливали. Учили разным плохим вещам. Один раз научили стишку и сказали: прочитай папе. Но я уже что-то подозревал и решил сначала порадовать бабушку. Дай, говорю, я тебе стишок прочитаю. Бабушка растрогалась: лубочный внучек будет читать лубочное стихотворение. Поставила меня, в коротеньких штанишках, на стульчик. Откуда я изрыгнул такое, что у нее кровь отхлынула от поверхности тела.
А потом эти ребята научили меня рисовать на руке сердце, пронзенное стрелой. Я с удовольствием нарисовал этот символ шариковой ручкой. И гордо расхаживал. Не знаю, что я себе воображал, но, видимо, эта акция вполне устроила мою зачаточную сексуальность. Но бабушка таких вещей не выносила. Она, пожалуй, даже с излишней болезненностью воспринимала всякого рода блатную атрибутику. Что-то здесь было нездоровое, оставшееся у нее от рабфака 20-30-х годов. При виде убитого сердца она рассвирепела. Схватила меня за руку и поволокла в баню, хотя я весь уже успел помыться, был банный день, и у меня осквернилась только рука. Но она все равно потащила меня в баню целиком. А в бане мылся женский обслуживающий персонал. Доисторических размеров поварихи, прачки и уборщицы. И в этой бане, думая, что я ничего не смыслю, бабушка стала отдраивать мою руку. Затолкав, разумеется, меня к этим женщинам, в чем мама родила.
Я мало что помню. Какие-то чудовищные фрагменты. Или это позднейшие наслоения Рубенса? Эрмитаж? Клубы пара, страшное уханье. Обнаженные горы. В какой-нибудь Америке мою бабушку не то что засудили бы за беспрецедентный абьюз - ее бы казнили. Мне достаточно было бы позвонить в 911. Но я совсем не хотел, чтобы бабушку судили и казнили. Я понимал, что виноват, и что пронзенные стрелами сердца - ужасное преступление. Да и позвонить было неоткуда. Начало 70-х - откуда там телефон? Если только у начальницы. И то, наверное, не было. Никакой Америки. А то бы они живо. Я, между прочим, по сей день не выяснил, в чем эта травма сказалась. Но должна была сказаться. Это точно. Что-то слетело с катушек, а я и не вижу.
Когда мне было лет семь-восемь, бабушка возила меня в пионерлагерь Инструментального Завода. Она там работала докторшей. И я развлекался вольготной жизнью. В казарме не жил, на линейку не ходил, в глупые игры не играл. Общественные ребята меня за это, конечно, недолюбливали. Учили разным плохим вещам. Один раз научили стишку и сказали: прочитай папе. Но я уже что-то подозревал и решил сначала порадовать бабушку. Дай, говорю, я тебе стишок прочитаю. Бабушка растрогалась: лубочный внучек будет читать лубочное стихотворение. Поставила меня, в коротеньких штанишках, на стульчик. Откуда я изрыгнул такое, что у нее кровь отхлынула от поверхности тела.
А потом эти ребята научили меня рисовать на руке сердце, пронзенное стрелой. Я с удовольствием нарисовал этот символ шариковой ручкой. И гордо расхаживал. Не знаю, что я себе воображал, но, видимо, эта акция вполне устроила мою зачаточную сексуальность. Но бабушка таких вещей не выносила. Она, пожалуй, даже с излишней болезненностью воспринимала всякого рода блатную атрибутику. Что-то здесь было нездоровое, оставшееся у нее от рабфака 20-30-х годов. При виде убитого сердца она рассвирепела. Схватила меня за руку и поволокла в баню, хотя я весь уже успел помыться, был банный день, и у меня осквернилась только рука. Но она все равно потащила меня в баню целиком. А в бане мылся женский обслуживающий персонал. Доисторических размеров поварихи, прачки и уборщицы. И в этой бане, думая, что я ничего не смыслю, бабушка стала отдраивать мою руку. Затолкав, разумеется, меня к этим женщинам, в чем мама родила.
Я мало что помню. Какие-то чудовищные фрагменты. Или это позднейшие наслоения Рубенса? Эрмитаж? Клубы пара, страшное уханье. Обнаженные горы. В какой-нибудь Америке мою бабушку не то что засудили бы за беспрецедентный абьюз - ее бы казнили. Мне достаточно было бы позвонить в 911. Но я совсем не хотел, чтобы бабушку судили и казнили. Я понимал, что виноват, и что пронзенные стрелами сердца - ужасное преступление. Да и позвонить было неоткуда. Начало 70-х - откуда там телефон? Если только у начальницы. И то, наверное, не было. Никакой Америки. А то бы они живо. Я, между прочим, по сей день не выяснил, в чем эта травма сказалась. Но должна была сказаться. Это точно. Что-то слетело с катушек, а я и не вижу.
Вспомнить все
На этот раз вышло, что хотели все-таки добра, но в каком-то циничном контексте, а потому получилось благо. Наверно.
Скорая Помощь явилась не то на инсульт, не то на что-то еще печальное. Бабушка была совсем старая, лет восемьдесят. Она слабо разбиралась в обстановке, и, по всем признакам, не собиралась задерживаться в этой жизни. Хотя такие бабушки, слава Богу, очень живучи. Я помню, одна покойная прабабушка прислала поздравление молодоженам на свадьбу, где я гулял. И родители зачитали от ее имени торжественный текст.
- Ну, вы же понимаете, - вкрадчиво и сочувственно сказал доктор бабушкиному деду. - Пока везем, пока то, да сё...
Намекая, что может и не довезти. Вполне искренне. Подталкивал деда отказаться от госпитализации. И был, в общем-то, прав, потому что плохо придется всем - и бабушке, которой в больнице не помогут, и деду, и Скорой Помощи. Дед согласился. Бригада засобиралась на выход. Но доктор, ощутив укол совести, задержался.
- Слушай, - шепнул он фельдшеру. - Она совсем никакая. В пролежнях вся, еле дышит. Впори ей что-нибудь для виду... ну, я не знаю. Анальгин с пипольфеном впори.
Фельдшер послушно впорол. От пипольфена у бабушки мгновенно развился острый психоз. Она вскочила с постели и стала гоняться за дедом, принуждая его к срочному сожительству.
- Да я уже лет сорок не ёбся, - оправдывался дед. - Я забыл, как это делается.
- Придется вспомнить, - серьезно посоветовал доктор.
Скорая Помощь явилась не то на инсульт, не то на что-то еще печальное. Бабушка была совсем старая, лет восемьдесят. Она слабо разбиралась в обстановке, и, по всем признакам, не собиралась задерживаться в этой жизни. Хотя такие бабушки, слава Богу, очень живучи. Я помню, одна покойная прабабушка прислала поздравление молодоженам на свадьбу, где я гулял. И родители зачитали от ее имени торжественный текст.
- Ну, вы же понимаете, - вкрадчиво и сочувственно сказал доктор бабушкиному деду. - Пока везем, пока то, да сё...
Намекая, что может и не довезти. Вполне искренне. Подталкивал деда отказаться от госпитализации. И был, в общем-то, прав, потому что плохо придется всем - и бабушке, которой в больнице не помогут, и деду, и Скорой Помощи. Дед согласился. Бригада засобиралась на выход. Но доктор, ощутив укол совести, задержался.
- Слушай, - шепнул он фельдшеру. - Она совсем никакая. В пролежнях вся, еле дышит. Впори ей что-нибудь для виду... ну, я не знаю. Анальгин с пипольфеном впори.
Фельдшер послушно впорол. От пипольфена у бабушки мгновенно развился острый психоз. Она вскочила с постели и стала гоняться за дедом, принуждая его к срочному сожительству.
- Да я уже лет сорок не ёбся, - оправдывался дед. - Я забыл, как это делается.
- Придется вспомнить, - серьезно посоветовал доктор.
Лев и собачка
Сразу после института я начал активно учиться теории и тактике хрени. Что касается укрощения разнообразной хрени, то сидел у нас в ординаторской один флегматичный доктор, который стал для меня образчиком этого дела. Он был, есть и, надеюсь, будет крайне немногословен. Никому не удавалось выжать из него длинное предложение. Он никогда не глядел на собеседника. Этот доктор всегда таращился куда-то себе под нос, обычно - в бумаги. Но доктор был очень хороший.
- На что вы жалуетесь?
- У меня (взволнованно, краснея, возбуждаясь) ужасно, страшно болит голова!... Адская боль!..
- Головные боли... - равнодушно низводил жалобу доктор, карябая ручкой.
Я, проходя мимо, заглядывал в лист назначений. Там было все, как всем, как обычно. Без особого вымысла. Доктор был похож на тюбик с пастой, в котором проделали очень маленькую дырочку. Мог и лопнуть немного, если сильно надавить.
Однажды явился какой-то ревизор. Седой благообразный барин в белом халате, с львиной мордой и пренеприятным известием. У доктора моего лежала высокая стопка историй болезни, подготовленных к заполнению. Ревизор глубоко и сыто вздохнул. Он начал что-то говорить, высказывать какие-то претензии. Он принес свою стопку, из архива
- М-м!... - полуудивленно мычал доктор, не отрывая глаз от каракулей. - Да... Ага...
- Посмотрите, пожалуйста, сюда, - требовательно настаивал лев. - Где то-то? Где сё-то?
- Да... надо же... - посочувствовал доктор.
- Вы не очень-то любезны!
- Да? - не поднимая головы. - Ну, что ж... ммм... хорошо...
Лев злобно крякнул и вцепился в очередную историю. Преступление вскрылось мгновенно:
- Вот, уважаемый, где же тут заключительный диагноз? Это ваша история! Мне придется составить рапорт...
Он сунул доктору преступную историю, чтобы тот посмотрел. Доктор молча взял ее и хмыкнул, не без радостного удивления:
- Действительно... нету!
Взял ручку и написал.
Лев окаменел. Это вам не набережная, хотелось ему напомнить. Лицо у него стало... я даже не знаю, с чем сравнить. Ну, вот если представить себе председателя центризбиркома Вешнякова, на глазах у которого пишут "хер" в законную клеточку и бросают бюллетень в урну, то это будет похоже, в некотором приближении.
- Как же вы посмели? Немедленно... зачеркните!
- Ну, так уж вот... да... угу (продолжая писать свое).
- Немедленно зачеркните запись! Вы мошенник!
- Да? А вы осел и негодяй!
Лев, передвигаясь крупными прыжками, выскочил из ординаторской. Встал и доктор. Он побагровел и шваркнул историей о стол. Вышел следом, пригнувши голову. Тюбик лопнул, и теперь поперло.
- На что вы жалуетесь?
- У меня (взволнованно, краснея, возбуждаясь) ужасно, страшно болит голова!... Адская боль!..
- Головные боли... - равнодушно низводил жалобу доктор, карябая ручкой.
Я, проходя мимо, заглядывал в лист назначений. Там было все, как всем, как обычно. Без особого вымысла. Доктор был похож на тюбик с пастой, в котором проделали очень маленькую дырочку. Мог и лопнуть немного, если сильно надавить.
Однажды явился какой-то ревизор. Седой благообразный барин в белом халате, с львиной мордой и пренеприятным известием. У доктора моего лежала высокая стопка историй болезни, подготовленных к заполнению. Ревизор глубоко и сыто вздохнул. Он начал что-то говорить, высказывать какие-то претензии. Он принес свою стопку, из архива
- М-м!... - полуудивленно мычал доктор, не отрывая глаз от каракулей. - Да... Ага...
- Посмотрите, пожалуйста, сюда, - требовательно настаивал лев. - Где то-то? Где сё-то?
- Да... надо же... - посочувствовал доктор.
- Вы не очень-то любезны!
- Да? - не поднимая головы. - Ну, что ж... ммм... хорошо...
Лев злобно крякнул и вцепился в очередную историю. Преступление вскрылось мгновенно:
- Вот, уважаемый, где же тут заключительный диагноз? Это ваша история! Мне придется составить рапорт...
Он сунул доктору преступную историю, чтобы тот посмотрел. Доктор молча взял ее и хмыкнул, не без радостного удивления:
- Действительно... нету!
Взял ручку и написал.
Лев окаменел. Это вам не набережная, хотелось ему напомнить. Лицо у него стало... я даже не знаю, с чем сравнить. Ну, вот если представить себе председателя центризбиркома Вешнякова, на глазах у которого пишут "хер" в законную клеточку и бросают бюллетень в урну, то это будет похоже, в некотором приближении.
- Как же вы посмели? Немедленно... зачеркните!
- Ну, так уж вот... да... угу (продолжая писать свое).
- Немедленно зачеркните запись! Вы мошенник!
- Да? А вы осел и негодяй!
Лев, передвигаясь крупными прыжками, выскочил из ординаторской. Встал и доктор. Он побагровел и шваркнул историей о стол. Вышел следом, пригнувши голову. Тюбик лопнул, и теперь поперло.
Дорожно-транспортное происшествие
Скорая Помощь постоянно имеет дело с разными ДТП. И вот какая была история.
Подобрала бригада одну наркотическую женщину. А она захотела. Тепла, понимания, участия и вообще мужика.
- Удовлетвори женщину, - приказал доктор фельдшеру.
Тот стал удовлетворять. Машина едет себе по шоссе. И фельдшер через минуту недовольно говорит:
- Что-то мы ровно едем очень.
- Ты совсем обленился, - сделал ему замечание доктор. Но, конечно, велел шоферу свернуть во двор, где кочки с ухабами. И Скорая Помощь стала кружить по этим ухабам. Тут шофер сообразил:
- А я?
Чего это он, дескать, трясется за просто так. Сытый фельдшер уже отвалился, и доктор послал шофера ему на смену. А сам сел за руль. Шофер расположился, подпрыгивает на кочках, ленивенько удовлетворяет. Доктор объехал два раза вокруг двора. Вдруг, откуда ни возьмись, БИТ: Бригада Интенсивной Терапии. Приехала в один из домов, которые двор образовывали. А в это бригаде были сплошные женщины. Вот они и присмотрелись к Скорой Помощи, которая вела себя непонятно. Каталась по кругу.
Накатали телегу. Фельдшера выгнали. Шофера не тронули, потому что с него и взять нечего, он же шофер. И доктора не тронули. Он за рулем был.
Подобрала бригада одну наркотическую женщину. А она захотела. Тепла, понимания, участия и вообще мужика.
- Удовлетвори женщину, - приказал доктор фельдшеру.
Тот стал удовлетворять. Машина едет себе по шоссе. И фельдшер через минуту недовольно говорит:
- Что-то мы ровно едем очень.
- Ты совсем обленился, - сделал ему замечание доктор. Но, конечно, велел шоферу свернуть во двор, где кочки с ухабами. И Скорая Помощь стала кружить по этим ухабам. Тут шофер сообразил:
- А я?
Чего это он, дескать, трясется за просто так. Сытый фельдшер уже отвалился, и доктор послал шофера ему на смену. А сам сел за руль. Шофер расположился, подпрыгивает на кочках, ленивенько удовлетворяет. Доктор объехал два раза вокруг двора. Вдруг, откуда ни возьмись, БИТ: Бригада Интенсивной Терапии. Приехала в один из домов, которые двор образовывали. А в это бригаде были сплошные женщины. Вот они и присмотрелись к Скорой Помощи, которая вела себя непонятно. Каталась по кругу.
Накатали телегу. Фельдшера выгнали. Шофера не тронули, потому что с него и взять нечего, он же шофер. И доктора не тронули. Он за рулем был.
Романенко
Многие сволочи и скоты в душе своей добрые и милые люди. Это все окружающая среда виновата.
Был такой небезызвестный Романенко, философский историк партии научного коммунизма и атеизма. Помогал ковать кадры в нашем медицинском институте. Для Фабрики Здоровья, получается. Однажды он окончательно съехал с катушек и спятил на почве коммунального антисемитизма. Зашумел, попал в газету и телевизор, возглавил богатырское движение и написал книгу. О происках.
Благодаря связям, которые он успел наладить в медицинской среде, его так и не освидетельствовали. Он, однако, сетовал на гонения. И принялся раздаривать свою книгу. Студентам, прямо на занятиях. Жал руку, писал благодарные слова и дарил.
Настолько обезумел, что подарил ее одной девушке Гале с невыносимо ветхозаветной фамилией. А внешность у нее была такая, что можно было еще одну книгу написать на ту же тему. Эта Галя вообще втиралась в доверие. Ее один светозар невнимательно трахнул, а она ему потом руку поцеловала. И вот их глаза встретились. Оловянные Романенко и ее, ветхозаветные и печальные.
Романенко рукопожал Галю. И написал ей: "Товарищу по борьбе, в трудную для автора минуту". А вы говорите.
Был такой небезызвестный Романенко, философский историк партии научного коммунизма и атеизма. Помогал ковать кадры в нашем медицинском институте. Для Фабрики Здоровья, получается. Однажды он окончательно съехал с катушек и спятил на почве коммунального антисемитизма. Зашумел, попал в газету и телевизор, возглавил богатырское движение и написал книгу. О происках.
Благодаря связям, которые он успел наладить в медицинской среде, его так и не освидетельствовали. Он, однако, сетовал на гонения. И принялся раздаривать свою книгу. Студентам, прямо на занятиях. Жал руку, писал благодарные слова и дарил.
Настолько обезумел, что подарил ее одной девушке Гале с невыносимо ветхозаветной фамилией. А внешность у нее была такая, что можно было еще одну книгу написать на ту же тему. Эта Галя вообще втиралась в доверие. Ее один светозар невнимательно трахнул, а она ему потом руку поцеловала. И вот их глаза встретились. Оловянные Романенко и ее, ветхозаветные и печальные.
Романенко рукопожал Галю. И написал ей: "Товарищу по борьбе, в трудную для автора минуту". А вы говорите.
Расёмон
Моя маменька в свое время была председателем товарищеского суда. Судили санитарок. Они писали объяснительные. Например:
"Мы купили бутылку вина, пришли домой и стали танцевать. Пришла его первая жена. Я открыла дверь, а она ударила меня туфлей по голове. Тогда он сказал мне одевайся и подал мне трусы. Я вышла во двор и бросила в окно камень, но это оказалось чужое окно, поэтому мне пришлось разбить второе. А теперь мы все помирились и претензий не имеем".
Первая жена описывает события иначе. Получается расёмон:
"Я пришла и застала их на диване. И она стала мне показывать разные позы".
"Мы купили бутылку вина, пришли домой и стали танцевать. Пришла его первая жена. Я открыла дверь, а она ударила меня туфлей по голове. Тогда он сказал мне одевайся и подал мне трусы. Я вышла во двор и бросила в окно камень, но это оказалось чужое окно, поэтому мне пришлось разбить второе. А теперь мы все помирились и претензий не имеем".
Первая жена описывает события иначе. Получается расёмон:
"Я пришла и застала их на диване. И она стала мне показывать разные позы".
Месть и закон
Вот еще немножко о товарищеском суде в родильном доме. Дела давно минувших дней.
Приехала однажды комиссия всех проверять и нашла там сифилис у Надьки 53-х лет. Почему-то удивились и начали проверять уже по-настоящему всех. Нашли еще один сифилис, у Тоньки, но уже 19-ти лет. Надька была санитарка, а Тонька была медсестра.
Надели резиновые перчатки, спрыснулись одеколоном, взяли Надьку и Тоньку за провинившиеся места и стали пытать. Не успели еще засунуть Тоньке испанский сапог, как она набросала список половых друзей: 21 человек. Это которых она помнила. В первом и последнем приближении с их стороны. Я думаю, командира и комиссара она не выдала.
Потом Тонька, Надька и Один Их Друг собрались у Тоньки. Что позволило Тоньке наконец-то ударить Друга ножом. За дальнейшую эстафету сифилиса. Окровавленного Друга свезли на заслуженное комплексное лечение, а Тоньке устроили товарищеский суд Линча.
Были вопросы: почему же просто товарищеский? За такие-то достижения. Набился полный конференц-зал. Раз уж суд товарищеский, позвали тамбовского волка. Пришел милиционер. Тонька держала возмущенную речь:
"Решили отметить. Я, как порядочный человек, принесла поллитра. А Надька что? Надька на закуску поставила только четвертушку круглого. Чего ж вы хотите?"
Приехала однажды комиссия всех проверять и нашла там сифилис у Надьки 53-х лет. Почему-то удивились и начали проверять уже по-настоящему всех. Нашли еще один сифилис, у Тоньки, но уже 19-ти лет. Надька была санитарка, а Тонька была медсестра.
Надели резиновые перчатки, спрыснулись одеколоном, взяли Надьку и Тоньку за провинившиеся места и стали пытать. Не успели еще засунуть Тоньке испанский сапог, как она набросала список половых друзей: 21 человек. Это которых она помнила. В первом и последнем приближении с их стороны. Я думаю, командира и комиссара она не выдала.
Потом Тонька, Надька и Один Их Друг собрались у Тоньки. Что позволило Тоньке наконец-то ударить Друга ножом. За дальнейшую эстафету сифилиса. Окровавленного Друга свезли на заслуженное комплексное лечение, а Тоньке устроили товарищеский суд Линча.
Были вопросы: почему же просто товарищеский? За такие-то достижения. Набился полный конференц-зал. Раз уж суд товарищеский, позвали тамбовского волка. Пришел милиционер. Тонька держала возмущенную речь:
"Решили отметить. Я, как порядочный человек, принесла поллитра. А Надька что? Надька на закуску поставила только четвертушку круглого. Чего ж вы хотите?"
Джимми Сваггерт
Мне очень здорово, что я уже не работаю с людьми. "Он не заслужил света, он заслужил покой" - это прямо-таки про меня, хотя в мастера я не набиваюсь. С людьми работать горестно и трудно.
Есть в моей биографии не самая выгодная страница. Спишем на время и мою экономическую неграмотность. Короче говоря, связался я с одной торговой компанией. Не буду ее называть, обойдется. Таких много, и названия все на слуху. Так что я превратился в коммивояжера. Ходил везде прилично одетый и предлагал товар. Физическим лицам. Очень убедительно. Ну и вообще вовлекал их в орбиту своих узколобых интересов.
Рассказывать про все, чего я там навидался - долго и невыносимо для души. К Фабрике Здоровья это имеет то отношение, что я торговал полезными для этого здоровья вещами.
Однажды я пришел в один дом, где обитали мама и дочка. Дочку я уже подцепил на крючок, она доверчиво заглотила его вместе с грузилом, и я, собственно, явился за деньгами. Но мама была тертый калач. Она караулила меня, имея на лице зловещее выражение. Внимательно выслушав мои разглагольствования, она посмотрела буклеты и заявила, что дочка в этом деле не примет ни малейшего участия. И денег мне не дадут. А те, что я уже взял, пусть я верну. А когда дочка стала что-то вякать, мама припугнула ее призраком покойного папы. Так и сказала: мол, папа следит за тобой с того света. И корчится.
Ну, я не стал возражать. Гамлета вспомнил. Папа там смотрит, кто его знает. А мамаша, чувствуя себя в силе, уже перешла на повышенный тон. Я ей, конечно, все отдал и пошел в коридор позвонить.
Стою там благородно с трубкой и краем глаза вижу, как медленно отворяется входная дверь. И кто-то входит боком, в бронежилете. И целится в меня из пистолета. Я поднял руки и сделал брови домиком. Видимо, улыбнулся. Меня чуть поосязали и признались, что сработала сигнализация, потому что забыли запереть дверь. Надо платить штраф за ложный вызов.
"Ох, ох!" - запричитала мама, глядя на меня с ненавистью.
"Что, и в этом я виноват?" - осведомился я.
"Да! И в этом! И в этом!"
Я не удивлюсь, когда на вскрытии выяснится, что мое сердце покрыто рубцами. Приятно будет понаблюдать вместе с зорким папой, если мы к тому времени куда-нибудь не улетим для приятных бесед о вечности.
Впрочем, опыт мой был не вполне отрицательный. Я научился не бояться публики и сделался настоящим шоуменом. Выступал при большом скоплении народа, шаманствовал и охмурял.
Конечно, мне далеко до Джимми Сваггерта, который с легкостью брал стадионы. Помню, по воскресеньям постоянно крутили его проповеди. Это только потом, если я не ошибаюсь, выяснили, что он там кого-то развратил между концертами. А пока крутили.
Есть в моей биографии не самая выгодная страница. Спишем на время и мою экономическую неграмотность. Короче говоря, связался я с одной торговой компанией. Не буду ее называть, обойдется. Таких много, и названия все на слуху. Так что я превратился в коммивояжера. Ходил везде прилично одетый и предлагал товар. Физическим лицам. Очень убедительно. Ну и вообще вовлекал их в орбиту своих узколобых интересов.
Рассказывать про все, чего я там навидался - долго и невыносимо для души. К Фабрике Здоровья это имеет то отношение, что я торговал полезными для этого здоровья вещами.
Однажды я пришел в один дом, где обитали мама и дочка. Дочку я уже подцепил на крючок, она доверчиво заглотила его вместе с грузилом, и я, собственно, явился за деньгами. Но мама была тертый калач. Она караулила меня, имея на лице зловещее выражение. Внимательно выслушав мои разглагольствования, она посмотрела буклеты и заявила, что дочка в этом деле не примет ни малейшего участия. И денег мне не дадут. А те, что я уже взял, пусть я верну. А когда дочка стала что-то вякать, мама припугнула ее призраком покойного папы. Так и сказала: мол, папа следит за тобой с того света. И корчится.
Ну, я не стал возражать. Гамлета вспомнил. Папа там смотрит, кто его знает. А мамаша, чувствуя себя в силе, уже перешла на повышенный тон. Я ей, конечно, все отдал и пошел в коридор позвонить.
Стою там благородно с трубкой и краем глаза вижу, как медленно отворяется входная дверь. И кто-то входит боком, в бронежилете. И целится в меня из пистолета. Я поднял руки и сделал брови домиком. Видимо, улыбнулся. Меня чуть поосязали и признались, что сработала сигнализация, потому что забыли запереть дверь. Надо платить штраф за ложный вызов.
"Ох, ох!" - запричитала мама, глядя на меня с ненавистью.
"Что, и в этом я виноват?" - осведомился я.
"Да! И в этом! И в этом!"
Я не удивлюсь, когда на вскрытии выяснится, что мое сердце покрыто рубцами. Приятно будет понаблюдать вместе с зорким папой, если мы к тому времени куда-нибудь не улетим для приятных бесед о вечности.
Впрочем, опыт мой был не вполне отрицательный. Я научился не бояться публики и сделался настоящим шоуменом. Выступал при большом скоплении народа, шаманствовал и охмурял.
Конечно, мне далеко до Джимми Сваггерта, который с легкостью брал стадионы. Помню, по воскресеньям постоянно крутили его проповеди. Это только потом, если я не ошибаюсь, выяснили, что он там кого-то развратил между концертами. А пока крутили.