"..Сколько нужно здесь долбить камни, чтобы достать воду из глубины? записывает в своем дневнике Александр Сариков. - Это очень страшно в наших условиях. Правда, в других условиях это не составило бы для наших людей особого труда, но здесь, когда люди... не видят света, не пьют воды, не дышат свежим воздухом, живут во мраке, сейчас сказать им, что до воды нужно рыть двадцать семь метров вглубь, очень даже страшно",
   И вдруг выход был найден. Вспомнили о подземной галерее, которую в свое время пробивали к стволу колодца и которую немцам удалось завалить взрывом. Теперь эту работу можно было довести до конца - немцы уже не охраняли колодца, а забросали его камнями, досками, колесами от повозок и решили, что он будет недосягаем для гарнизона. Вот что записывает в своем дневнике политрук Александр Сариков:
   " ..Ходил как тень, порой хотелось умереть, прекратить такую муку. Но подумал о доме, захотелось еще раз увидеть свою любимую жену, обнять и поцеловать своих любимых крошек деток, жить с ними вместе. Болезнь усиливается. Силы падают. Температура до сорока шадусов. Зато следующий день принес нам большую радость - вечером в штаб пришел воентехник первого ранга тов. Трубилин Он долго говорил с капитаном, после чего я слышал, как он сказал: "Та, ей-богу же, будет вода!", но смысла я не понял, что за вода, откуда. Оказывается, этот Трубилин или Трубин взялся за день дорыть подземный ход к наружному колодцу и достать воду, хотя это и требовало большой напряженности в работе. Молодой, энергичный товарищ взялся по-большевистски. Вновь застучали кирки, заработали лопаты. Но никто не верил, что будет вода. Что же получилось с колодцем? Фрицы его сначала забросали досками, колесами с повозок, а сверху большими камнями и песком. В глубине он был свободен, и можно было брать воду. Трубилин уверенно дошел до колодца подземным ходом, в результате упорной работы в течение тридцати шести часов пробил дырку в колодце и обнаружил, что воду брать можно. Тихонько набрал ведро воды и первый выпил со своими рабочими. А потом незаметно принес в штаб нашего батальона. Вода, вода! Стучат кружками, пьют. Я тоже - туда. Капитан подал мне полную кружку холодной чистой воды, шепотом сказал: "Пей, это уже наша вода". Не знаю, как я ее пил, но мне кажется, что ее каак будто и не было. К утру вода была и в госпитале, где давали уже по двести граммов. Сколько радости! Вода, вода!.. Застучали, зазвенели котлы, каша, каша! Суп! О, сегодня каша, значит будем жить. Сегодня уже имеем в запасе сто тридцать ведер воды... Она, вода, решила вопрос жизни или смерти. Фрицы думали, что колодец забит, и свои посты оттуда сняли, так что с большим шумом брали воду. Но нужно оговориться, что воду брать было очень трудно - по подземному ходу можно идти только на четвереньках..."
   Это была последняя запись в дневнике Александра Сарикова. Несколько дней спустя политрук скончался от тяжелой болезни. А еще через несколько дней немцы узнали, что гарнизон пользуется колодцем, и снова забросали его на этот раз тушами убитых лошадей, и пить эту воду уже стало невозможно. Оставалось по-прежнему высасывать влагу из стен в ожидании того момента, пока саперы, работавшие на постройке подземного колодца, дойдут до воды.
   Все больше людей умирало от голода и жажды, от ран и болезней. Но и умирая, бойцы подземного гарнизона сохраняли в себе ту же решимость, волю к борьбе и веру в неминуемую победу над врагом. Многие из них оставляли перед смертью прощальные надписи на стенах каменоломен или письма, обращенные к Родине, друзьям и близким, полные веры в торжество своего дела и спокойного, гордого достоинства перед лицом гибели.
   Уже в 1944 году, после освобождения Аджимушкая нашими войсками, в одном из подземных коридоров был найден скелет, на котором сохранились остатки командирской гимнастерки. В кармане этой гимнастерки обнаружили партийный билет на имя младшего политрука Степана Титовича Чабаненко. А в партбилете оказалось сложенное вчетверо маленькое, но полное высокого человеческого смысла письмо. Вот что писал накануне своей смерти политрук Степан Чабаненко:
   "К большевикам и ко всем народам СССР. Я не большой важности человек. Я только коммунист-большевик и гражданин СССР. И если я умер, так пусть помнят и никогда не забывают наши дети, братья, сестры и родные, что эта смерть была борьбой за коммунизм, за дело рабочих и крестьян. Война жестока и еще не кончилась. А все-таки мы победим!"
   Немцы тем временем прилагали все усилия, чтобы скорее покончить с подземным гарнизоном и освободить свои войска. Полтора месяца изо дня в день работали нагнетательные машины, закачивая в каменоломни ядовитый дым, и лишь после того, как враг окончательно убедился, что гарнизон применился к этому и уже не несет потерь, немцы прекратили газо-дымовые атаки. Противник пытался засылать в подземелья своих агентов то под видом бежавшего от них военнопленного, то под маской местного жителя. Эти люди старались посеять неверие и панику среди защитников каменоломен, а иногда и предательски убивали их. Но гарнизон вскоре научился распознавать вражеских лазутчиков, и их быстро вылавливали и уничтожали.
   Осаждающие начали применять новые средства борьбы. Однажды защитники каменоломен услышали над своими головами стук ломов и кирок. Немцы явно долбили сверху какой-то колодец, может быть надеясь проникнуть отсюда в подземелья. Но стук этот вскоре затих, и вдруг в этом месте раздался сильный взрыв, который обрушил потолок и стены тоннелей в радиусе нескольких десятков метров. Под обвалом погибла группа бойцов.
   Эти взрывы стали повторяться все чаще и чаше. Гитлеровцы выдалбливали в камне глубокие колодцы, закладывали туда десять-пятнадцать тяжелых авиабомб и производили взрыв. Взрывы были такой силы, что даже на окраине Керчи, в нескольких километрах от Аджимушкая, в домах вылетали из окон стекла. А внизу на значительном пространстве обрушивались потолок и стены тоннелей.
   Сначала гарнизон нес во время таких обвалов тяжелые потери. Потом был найден способ избегать потерь. Была создана особая команда "слухачей" во главе со старшим лейтенантом Николаем Беловым, тем самым, который когда-то командовал обороной на поверхности у входа в каменоломни. Группы этих "слухачей" непрерывно ходили по тоннелям и коридорам, чутко прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся до них. Как только сверху слышался стук ломов и кирок и становилось ясным, что немцы роют здесь очередной колодец, из ближайших подземелий людей переводили в другие места, и, когда раздавался взрыв, жертв уже не было. Но взрывы продолжались, немцы закладывали все новые и новые колодцы, располагая их в шахматном порядке, и как бы теснили под землей защитников каменоломен.
   Борьба не прекращалась. В конце июля или в начале августа саперы, строившие подземный колодец, наконец, добрались до воды. Эта работа, продолжавшаяся много недель, стоила не только сил, но и человеческих жизней. Каждый метр пути сквозь камень приходилось отвоевывать с боем, и в ход пустили взрывчатку, чтобы скорее проникнуть вглубь. Меры безопасности при этом соблюсти было невозможно, и сплошь и рядом саперы производили взрывы, рискуя или даже жертвуя своей жизнью во имя того, чтобы продвинуться еще на один-два метра в глубины неподатливого камня. Зато теперь в каменоломне оказался свой колодец, и смерть от жажды уже не угрожала людям. Это была вода, которую враг уже не мог отнять у подземного гарнизона.
   Но другая смерть, смерть от голода, неумолимо надвигалась все ближе. Наступил момент, когда запасы продовольствия оказались исчерпанными. Теперь у защитников каменоломен оставались для питания только чай и сахар, которые, как я говорил, в большом количестве хранились на складах. Люди проявляли чудеса изобретательности, чтобы как-то разнообразить эту пищу. Из чая варили что-то вроде супа, сахар перетапливали на огне. Но все это помогало мало. Начались тяжелые желудочные болезни, и смертность все возрастала.
   Иногда группе разведчиков ночью удавалось пробраться сквозь минные поля, сквозь проволочные заграждения немцев, и тогда они возвращались с охапками лебеды и другой травы, которая росла в окрестностях каменоломен. Эту траву ели с жадностью, как какое-то невиданное заморское лакомство. Кто-то вспомнил, что в дальних отсеках тоннелей зарыты ноги лошадей. В первые дни обороны, когда гарнизон еще питался кониной, ноги убитых лошадей с копытами зарывали в землю. И вот сейчас вспомнили об этом. Копыта, конечно, были вырыты, и из них варили некое подобие супа, раздавая это варево бойцам. Потом и копыта кончились. Тогда в пищу пошли крысы. Но крыс в каменоломнях было мало - они не могли жить в этом каменном мешке.
   Прошли август, сентябрь. Осень была в разгаре, по ночам становилось холоднее, и вдали глухо гудело штормовое море. Но днем солнце еще грело, и, когда его лучи попадали в пробитую наружу амбразуру, защитники каменоломен, отвыкшие от тепла и света, с наслаждением грелись в этом солнечном лучике, по очереди уступая друг другу место. Днем все так же гремели взрывы, и новые участки подземелий оказывались разрушенными.
   Таяли силы подземного гарнизона. Погиб отважный командир "слухачей" старший лейтенант Николай Белов, гибли другие командиры и бойцы. Все чаще люди умирали от голода и от ран, а оставшиеся едва держались на ногах, и уже нельзя было устраивать ночные вылазки, и даже не хватало сил подбирать и хоронить умерших.
   То и дело группы защитников каменоломен, отрезанные от своих взрывами, попадали в немецкий плен. Так оказался в плену и лейтенант Николай Ефремов, который много лет спустя первым рассказал мне о борьбе подземного гарнизона. 5 октября 1942 года, после пятимесячного пребывания в каменоломнях, он с несколькими товарищами был оглушен и полузасыпан взрывом, и немцы вытащили его потом из-под обломков.
   По свидетельствам жителей Керчи и окрестных сел, борьба аджимушкайского гарнизона продолжалась до конца октября или до первых чисел ноября, то есть в течение шести месяцев. Говорят, что, когда уже стало невмочь оставаться дольше под землей, полковник Бурмин, батальонный комиссар Иван Парахин и другие командиры повели гарнизон в последний бой. Ночью оставшиеся в живых защитники каменоломен вырвались наружу и атаковали врага. Произошел тяжелый бой, в котором большая часть людей пала, а остальные были захвачены в плен. Были пленены и полковник Бурмин и батальонный комиссар Парахин. Позднее Николай Ефремов встречал своих командира и комиссара в немецком лагере для военнопленных в Новоград-Волынском. По другим сведениям, их содержали в Симферопольской тюрьме. На этом их следы теряются. Видимо, полковник Бурмин и батальонный комиссар Парахин погибли там, во вражеском плену.
   Так закончила свою удивительную борьбу подземная крепость. Красноречивые следы этой борьбы видели своими глазами наши бойцы и командиры, которые в 1944 году освободили Аджимушкай и первыми спустились в подземелье.
   Но, к сожалению, эти следы потом мало-помалу исчезали. Забытыми и заброшенными стояли каменоломни, туда беспрепятственно проникали местные жители, имущество, сохранившееся после обороны, постепенно исчезало, и сейчас немногое осталось там от этого героического времени. Где-то в архивах хранятся найденные в 1944 году документы времен обороны, и мы даже не знаем нынешнего местонахождения интереснейших дневников политрука Александра Сарикова и старшего лейтенанта Андрея Клабукова.
   Только в последние годы снова возродился интерес к этой удивительной эпопее. Года три назад Аджимушкайские каменоломни были взяты под охрану государства как исторический памятник. В городе Керчи создан музей, посвященный борьбе подземного гарнизона. Писатели и журналисты заинтересовались этим эпизодом Великой Отечественной войны, и в печати все чаще появляются статьи и заметки об аджимущкайской обороне.
   Но героическая борьба подземной крепости еще ждет своих историков и летописцев. И, признаюсь, мне хочется стать одним из них. Я уже в течение нескольких лет собираю материал об этой подземной крепости, переписываюсь с участниками и очевидцами событий и в ближайшее время целиком отдамся изучению ее истории, с тем чтобы написать книжку, которая, как я мечтаю, была бы достойна славных дел, совершенных в дни войны гарнизоном Аджимушкайских каменоломен.
   ПОСЛЕДНИЙ БОЙ СМЕРТНИКОВ
   Много веков тому назад человечество создало библейскую легенду о рае и аде. С тех пор люди всегда мечтали о том, чтобы создать рай на земле - о жизни счастливой и беззаботной, без горестей и бед. Но, как известно, эта мечта о земном рае оставалась неосуществимой.
   Зато уже в наше время, в XX веке, в годы второй мировой войны, оказалось, что люди способны создать земной ад, причем такой, перед которым бледнеют все ужасы легендарного библейского ада. Этим земным адом в годы второй мировой войны стали гитлеровские лагеря уничтожения, созданные руководителями СС и гестапо и в самой Германии и в других европейских странах, - подлинные фабрики смерти, организованные с немецкой хозяйственной дотошностью, с использованием всех достижений науки и техники и предназначенные для невиданного еще в истории массового убийства людей.
   Не только для нас, людей непосредственно переживших войну, у которых еще свежи в памяти все ее события, но и для всех последующих поколений всегда будут звучать как страшные проклятия человеконенавистническому фашизму такие слова, как Освенцим, Майданек, Треблинка, Бухенвальд, Заксенхаузен, Равенсбрюк, многие другие названия гитлеровских лагерей смерти: И среди этих слов, как одно из самых зловещих, звучит слово Маутхаузен.
   Километрах в двадцати пяти от австрийского города Линца, там, где широкое шоссе вьется через живописные предгорья Австрийских Альп, в стороне от дороги, стоит на вершине горы большое строение. Издали видно высокую каменную стену, массивные сводчатые ворота и над ними красивые зубчатые башни. И неискушенный путешественник, заметив это строение, подумает, что, вероятно, там находится одна из тех туристских достопримечательностей, которыми так богата Австрия, - какой-нибудь средневековый замок или дворец.
   Но если бы в годы войны в 1944 или в начале 1945 - такой неосведомленный путешественник заинтересовался бы этой постройкой и решил познакомиться с ней, свернув на дорогу, ответвляющуюся в сторону горы от основного шоссе, он километра через полтора, подъехав поближе, обнаружил бы тут же свою ошибку и тотчас повернул бы обратно. Он увидел бы, что по гребню стены протянута в несколько рядов колючая проволока, что на площадках красивых зубчатых башен над воротами стоят пулеметы и около них дежурят солдаты в касках и эсэсовских мундирах с черепом и скрещенными костями на рукавах. Он заметил бы над стеной такие же флаги с черепом и костями, и в темном своде над запертыми тяжелыми железными ворогами почудилось бы ему нечто мрачное и зловещее, напоминающее вход в преисподнюю.
   Нет, эта постройка не была туристской достопримечательностью, замком древних времен. Это было поистине дьявольское создание архитектуры XX века, одно из самых страшных мест на земле - гитлеровский лагерь уничтожения Маутхаузен.
   По показаниям свидетелей на Нюрнбергском процессе, по воспоминаниям бывших узников, по книгам, вышедшим после войны, мы сейчас хорошо знаем историю этого жуткого лагеря, где людей уничтожали с промышленной организованностью, с инженерной изобретательностью, с бесстрастием палачей и с утонченностью садистов. Здесь узников убивали наповал ударом тяжелой дубинки и медленно сводили в могилу ежедневными побоями; здесь их живыми сжигали в крематории и подвергали мучительной смерти в газовых душегубках; здесь над живыми людьми производили бесчеловечные медицинские эксперименты и из татуированной человеческой кожи делали абажуры.
   Но мы знаем также, что люди, собранные здесь, в Маутхаузене, со всех стран Европы, вели борьбу против фашизма и в лагере был создан Интернациональный подпольный комитет. Этот комитет вел большую работу среди узников, спасал нередко людей от смерти и медленно, но упорно готовил будущее освобождение. По сигналу Интернационального комитета 5 мая 1945 года, когда американские войска подходили к лагерю, узники Маутхаузена подняли восстание и сами освободили себя из неволи. Они не только овладели лагерем, но и заняли несколько ближайших к Маутхаузену поселков, организовали круговую оборону и отбили все атаки эсэсовцев, стремившихся снова захватить лагерь, чтобы уничтожить находившихся там пленных. И нам известно, что и в составе Интернационального подпольного комитета и в числе главных руководителей этого восстания было немало наших соотечественников, советских людей, томившихся в Маутхаузене и сумевших даже в адовой обстановке этого лагеря уничтожения продолжать борьбу.
   Но до последнего времени мало кто знал, что в истории Маутхаузена было одно событие, особенно мрачное и трагическое и вместе с тем полное небывалого человеческого героизма, событие, которое, казалось, навсегда останется легендарным, таинственным, как смутное и стершееся предание, доходящее до людей из глубины древних времен. Это событие, случившееся в первых числах февраля 1945 года, - восстание и массовый побег узников так называемого "блока смерти".
   Блок смерти в лагере смерти! Разве не звучит это как нелепый парадокс, как неуместная и кощунственная игра словами? Разве бывает на свете что-нибудь полнее и окончательнее смерти?
   Но ведь смерть может быть быстрой и медленной, легкой и мучительной, неизбежной или только возможной, внезапной или изнуряющей человека нестерпимо долгим ожиданием ее. Если для всех узников лагеря Маутхаузена смерть была всегда возможной и в той или иной степени вероятной, то те, кто попадал в блок смерти, знали, что их гибель неизбежна, что она будет особенно долгой, полной страданий и придет к ним, сопровождаемая бесконечным изнурением и изощренным унижением тела и человеческой души. Недаром эсэсовцы издевательски говорили смертникам, что из этого блока можно выйти только через трубу крематория.
   Блок смерти был создан уже в последний год существования Маутхаузена. В первой половине 1944 года сотни узников несколько месяцев работали, возводя гранитную стену, отгородившую дальний угол лагерной территории. Эта стена была высотой в три с половиной метра и толщиною в метр. На гребне ее укрепили железные кронштейны, круто загнутые внутрь, и на них с помощью изоляторов была в несколько рядов подвешена колючая проволока, которая всегда находилась под электрическим током высокого напряжения. По углам над стеной поднялись три деревянные вышки, где стояли спаренные пулеметы на турелях, наведенные в центр двора, и сильные прожекторы, с наступлением темноты заливавшие двор ярким светом.
   В тесном прямоугольнике, отгороженном этой стеной, оказался всего один барак лагеря, которому был присвоен порядковый номер 20. Поэтому блок смерти иначе еще назывался блоком э 20, или изолирблоком. И в самом деле, он был надежно изолирован от всего окружающего мира и даже от лагеря. С того самого момента, как блок смерти "вступил в эксплуатацию" - с лета 1944 года, люди, исчезавшие за его двойными железными дверьми, уже не появлялись оттуда живыми. Узники общего лагеря иногда видели издали, как в эти двери эсэсовцы загоняют палками то большие партии пленных в несколько сот человек, то совсем маленькие группы, а то и одиночных смертников, но они никогда не видели, чтобы кого-нибудь выводили из этих дверей. Только каждый день выезжала из ворот блока смерти машина или тележка, нагруженная трупами, и сваливала их у крематория. Случалось порой, что за день оттуда вывозили до трехсот мертвых тел. И вид этих мертвецов был таким, что он пугал даже ко всему привыкших узников из команды, которая обслуживала печи крематория. Скелеты, туго обтянутые тонкой пленкой кожи, покрытой страшными язвами, болячками, синяками от побоев и даже огнестрельными ранами, они казались давно высохшими мумиями, но можно было предполагать, что те, кто еще остался там, в блоке, почти ничем не отличаются от этих страшных мертвецов и они еще двигаются, живут, страдают и, как выяснилось позднее, даже борются.
   Кто содержался в блоке смерти и что происходило там - все это оставалось неизвестным, никто из остальных узников Маутхаузена не имел доступа туда. Даже бачки с лагерным супом - баландой - пленные из команды, работавшей при кухне, оставляли у дверей блока смерти, а туда, внутрь, их вносили сами эсэсовцы. Как можно было судить по количеству этой баланды, в первый период существования блока смерти, летом 1944 года, там содержалось несколько тысяч узников, но число их уменьшалось с каждым месяцем, и после нового, 1945 года супа туда доставляли меньше чем на тысячу человек. Среди узников лагеря ходили слухи, что в блоке смерти содержатся главным образом советские офицеры и политработники и что для них там создан такой режим, перед которым бледнеют все обычные ужасы Маутхаузена.
   Впрочем, и без этого было ясно, что в изолирблоке творятся дела, которые превосходят все, что можно себе вообразить. Пленные, содержавшиеся в соседних с блоком смерти бараках, каждый день слышали, как из-за этой 3,5-метровой стены доносились дикие, нечеловеческие крики истязуемых людей, крики, заставлявшие содрогаться даже их, многострадальных узников Маутхаузена.
   А иногда сюда, в Маутхаузен, приезжали на инструктаж группы эсэсовцев из других лагерей уничтожения. Местные "фюреры" водили их по блокам, любезно показывали крематорий, камеры пыток, все сатанинское оборудование Маутхаузена. В заключение их вели на одну из вышек блока смерти, и они подолгу стояли там, наблюдая за чем-то происходившим внутри, а из-за стены в это время неслись особенно жуткие, душераздирающие вопли. Это были еще невиданные курсы "повышения квалификации" убийц и садистов: приезжие палачи учились у палачей блока смерти.
   Сами же узники общего лагеря старались даже не смотреть в сторону блока смерти и не прислушиваться к воплям, которые слышались оттуда. Они знали, что любопытство может дорого обойтись им; все помнили историю, случившуюся с Лисичкой.
   Был в лагере семнадцатилетний парнишка, почти мальчик, Ваня Сердюк, вывезенный гитлеровцами с Украины и потом за какие-то провинности попавший в Маутхаузен. Необычайно подвижной, юркий, вертлявый, с худеньким острым лицом, похожим на мордочку лисенка, он был всеобщим любимцем в лагере. Но, на свою беду, он отличался излишней любознательностью. Ненасытное мальчишеское любопытство, которого не смог истребить в нем даже режим Маутхаузена, так и влекло его к стене блока смерти. Ваня слышал, что там, за этой стеной, содержатся его соотечественники, и он решил установить с ними связь. Раздобыв где-то клочки бумаги, он написал несколько записок и привязал их к камешкам. Улучая удобные моменты, когда поблизости не было никого из охранников, а пулеметчик на вышке отворачивался, Лисичка ловко перебрасывал камешки с записками через стену. Раза два это прошло незамеченным, но однажды за этим занятием Ваню Сердюка застал сам комендант лагеря. Лисичку задержали, а переброшенная им через стену записка была разыскана и доставлена коменданту. На вопрос коменданта, зачем он бросал записки, Лисичка ответил, что ему хотелось узнать, что там делается. Тогда эсэсовец усмехнулся.
   - Ах, ты хотел узнать, что там делается? - спросил он. - Хорошо, я тебе доставлю эту возможность. Ты пойдешь в блок смерти.
   И Лисичка исчез за дверьми изолирблока
   Наступил 1945 год. Советская Армия закрепилась на рубеже Вислы в Польше, а в Венгрии, на берегах Дуная, вела большое сражение за Будапешт. На западе англоамериканские войска стояли у дверей Германии. Было ясно, что узникам блока смерти вряд ли придется дожить до освобождения: за шесть месяцев 1944 года там было уничтожено несколько тысяч человек, и оставшихся, конечно, истребили бы в ближайшие два-три месяца.
   И вдруг произошло неожиданное.
   В ночь со 2 на 3 февраля 1945 года весь лагерь был разбужен внезапно вспыхнувшей пулеметной стрельбой. Стрельба доносилась из того угла территории Маутхаузена где находился блок смерти. Пулеметы на вышках этого блока наперебой били длинными, захлебывающимися очередями. Сквозь трескотню выстрелов оттуда доносились какой-то шум и выкрики, и русские в ближних бараках ясно слышали, как там гремит их родное "Ура!" и раздаются возгласы "Вперед, за Родину'"
   Весь Маутхаузен всполошился. Лагерные сирены проревели тревогу, с соседних вышек пулеметы тоже начали бить в сторону блока смерти. Забегала охрана, узников в бараках заставили лечь на пол и им объявили, что каждого, кто подойдет к окну, застрелят без предупреждения.
   Бараки снаружи заперли на тяжелые железные засовы. Потом внезапно во всем лагере погас свет.
   Но стрельба продолжалась всего каких-нибудь десять-пятнадцать минут. Потом выстрелы и крики переместились куда-то за пределы лагеря, и мало-помалу все стихло. Большинство узников не спало всю ночь, теряясь в догадках о том, что произошло.
   Утром пленных долго не выпускали из бараков и позже, чем обычно, погнали на работу. От охраны стало известно, что в эту ночь узники блока смерти подняли восстание и совершили массовый побег. Но эсэсовцы самонадеянно говорили, что ни один из бежавших не уйдет. Все будут пойманы и казнены: по их словам, в район Маутхаузена стянуто большое количество войск и частей СС и идет самая тщательная проческа местности.