Страница:
Где хранились эти сокровища и что с ними стало? Погибли вместе с городом или по-прежнему лежат в какой-нибудь тайной кладовой, вырубленной в Кровавых холмах?
В качестве «умственной гимнастики» я попытался приблизительно определить количество этих сокровищ. Предположив, что «палец золота» – это те похожие на пальцы слитки драгоценного металла, которые изредка попадались в раскопках, я подсчитал общий приход золота за двадцать случайно выбранных лет, начиная с 345-го и кончая 501-м годом. И обнаружил, что предыдущие оценки были безнадежно неточны. Вместо 750 тонн золота общее поступление из древних шахт не могло быть меньше 4 000 тонн, и десятая часть была долей Великого Льва.
Допустим, половину из этих 400 тонн истратили на содержание армии, на строительство храмов и другие общественные работы, но остаток был огромен – где-то в городе могло быть спрятано 200 тонн золота, а это целое состояние, 80 миллионов фунтов.
В следующее появление Лорена на раскопках я показал ему свои прикидки и увидел в его голубых глазах алчный блеск. Он взял у меня листок с расчетами и, когда на следующее утро садился в «лир», чтобы лететь в Йоханнесбург, небрежно заметил:
– Знаешь, Бен, я бы хотел, чтобы вы с Ралом больше времени занимались раскопками у подножия холмов, а не торчали все время в архиве.
– А что нам искать, Ло? – как будто не понял я.
– Ну, эти парни в старину наловчились прятать свое добро. Это самый скрытный народ в истории, и мы до сих пор не нашли их кладбище.
– Значит, ты хочешь, чтобы мы стали грабителями могил, – улыбнулся я, и он рассмеялся.
– Конечно, Бен, если ты натолкнешься на сокровища, я не стану тебя за это ненавидеть. В конце концов, восемьдесят лимонов – неплохая добыча.
Мы уже переместили в хранилище 261 кувшин, обеспечив Элдриджа с Салли работой на несколько месяцев, поэтому я решил исполнить желание Лорена, прекратить работу в архиве и предпринять новые тщательные поиски на территории города. Мой расчет оказался безупречен. Рал трудился всего в пяти футах от того места, где в темном углу стояли небольшие кувшины, запечатанные изображением птицы солнца. Они были вдвое меньше остальных и потому полностью скрывались за ними. Мы не включили их в первоначальный подсчет. Рал постоянно продвигался в их сторону, еще три дня – и он их обнаружил бы, но я снял его с этой работы для поисков в холмах.
Стоял ноябрь, месяц, который мы в Африке называем «самоубийственным». Солнце било как молот, земля стала наковальней, но мы, несмотря на это, работали в холмах. Отдыхали всего два часа, в середине дня, в совсем уж убийственный зной, когда зеленые прохладные воды бассейна манили неудержимо.
Теперь мы представляли себе хитрости и уловки древних обитателей Опета. На собственном горьком опыте узнав, как они умеют замести следы и как искусно их каменщики прячут стыки плит, я вернулся к тем местам, которые мы уже обследовали, использовал собственные уловки, чтобы перехитрить древних. Мы с Ралом перефотографировали каждый дюйм пещеры, на этот раз на чувствительную к инфракрасному излучению пленку. Но больше не нашли скрытых проходов.
Оттуда мы перешли наружу. Каждый день я намечал трехсотфутовый участок, и мы тщательно прочесывали его. Не довольствуясь просмотром, мы все прощупывали. Отыскивали путь, как слепцы.
Каждый день сопровождался происшествиями; однажды за мной погналась черная гадюка – восемь футов раздражительности и внезапной смерти, с глазами, как стеклянные бусины, и мелькающим черным языком; ее возмутило то, что я обшариваю углубление, которое было ее домом и крепостью. Рал, изумленный тем, какую скорость я развил на пересеченной местности, предложил мне перейти в профессионалы.
Через неделю я сумел отплатить насмешнику той же монетой, заметив, что двадцать диких пчел значительно усовершенствовали его внешность. Лицо бедняги стало походить на волосатую тыкву, а глаза превратились в щелочки в воспаленной плоти. Пять дней Рал был для меня бесполезен.
Минул ноябрь, а в середине декабря прошел небольшой дождь, что для этой части Африки вполне нормально. Он около часа сбрызгивал пыль, и на этом сезон дождей завершился. Я предположил, что в древности озеро Опет вызывало более регулярные и сильные дожди в этом районе. Открытая водная поверхность способствует дождю и испарением, и охлаждением воздуха, благодаря чему и происходит выпадение осадков.
Мы с Ралом работали как будто бы впустую, но это не уменьшало нашей решимости и энтузиазма. Несмотря на дневную утомительную работу под палящим солнцем, большую часть вечеров мы проводили над картой фундаментов города. Путем догадок, дедукции и исключений мы пытались определить, где древние разместили свое кладбище. К этому времени я очень привязался к Ралу Дэвидсону и видел в этом рослом, нескладном, неутомимом юноше одного из будущих корифеев в нашей области. Как только раскопки закончатся, его ждет постоянная должность в нашем Институте, я позабочусь об этом.
В противоположность нашему бесплодному труду Элдридж Гамильтон с помощью Салли и Лесли пожинал богатый урожай свитков. Каждый вечер я около часа проводил вместе с ними в прохладном хранилище, изучая итоги дня. Стопка отпечатанных листов неуклонно росла, их поля густо покрывали примечания и записи, сделанные неряшливым мелким почерком Элдриджа.
Пришло Рождество; мы сидели под луной, большой, как серебряный гонг, и обменивались подарками и поздравлениями. Я спел им «Белое Рождество» в стиле Бинга Кросби, хотя даже ночью температура достигала двадцати пяти градусов. Потом мы с Элдриджем дуэтом исполнили «Звон колоколов». Элдридж позабыл слова – все, кроме звона. Великий звонарь он был, наш Элдридж, особенно после десяти больших порций джина. Он все еще весело звонил, когда мы с Ралом оттащили его в постель.
В начале нового года у нас состоялось нечто вроде визита августейшей особы. Хилари Стервесант наконец убедила Лорена показать ей раскопки. Нам пришлось неделю готовиться к приему: Хилари собиралась привезти с собой старших детей, и я несказанно радовался перспективе принять в Лунном городе всех своих любимых женщин. Оставив Рала прочесывать холмы, я занялся организацией, подготовкой, проверкой и, конечно, поисками в наших закромах кока-колы и шоколада – необходимых условий того, чтобы Бобби Стервесант могла примириться с жизнью.
Гости прибыли к самому ленчу (холодное мясо и салат), который я готовил лично, и сразу началось черт знает что. Салли Бенейтор к ленчу не явилась; она прислала записку, что у нее болит голова и она будет лежать дома. Однако я заметил, как она с полотенцем и купальным костюмом направилась к изумрудному бассейну.
Элдридж Гамильтон и Лорен Стервесант узнали друг друга с первого взгляда и мигом вспомнили свою последнюю встречу. Они вели себя враждебно, как пара оленей-самцов в период гона. Я вспомнил, как Элдридж хвастался, что отшил Лорена. Эти двое немедленно начали обмениваться оскорбительными замечаниями, я изо всех сил старался предотвратить скандал и, когда Элдридж заговорил о людях, у которых «больше денег, чем достоинства и здравого смысла», подумал, что лишусь своего специалиста по древним рукописям.
Но, как будто всего этого было недостаточно, стало ясно, что Лорен и Хилари поссорились и поэтому не могут обращаться друг к другу напрямую. Общение полностью совершалось через Бобби Стервесант и предварялась замечаниями вроде «Пожалуйста, скажи маме…» или «Если твой папа хочет…»
Хилари за едой не снимала темных очков, и я решил, что она, должно быть, недавно плакала. Она молчала и держалась отчужденно, так же вели себя Рал и Лесли. В присутствии Стервесантов их охватило смущение, и когда Элдридж и Лорен заключили вооруженное перемирие, говорить пришлось только нам двоим: мне и Бобби Стервесант.
Бобби тут же воспользовалась временным отсутствием родительского присмотра, превратилась в совершенно невыносимую маленькую ведьму и либо бесстыдно кокетничала, либо дерзила матери. Я с удовольствием устроил бы ей взбучку.
Сразу после ленча, показавшегося мне бесконечным, Элдридж удалился в хранилище, а Рал и Лесли извинились и сбежали. Лорен попросил у меня ключи от «лендровера» и, прихватив с собой дробовик, уехал на север, оставив Хилари и детей мне. Я повел Хилари в музей нашего города, и скоро очарованная нашей выставкой она забыла свои несчастья.
Я тщательно вычистил и отполировал большой боевой топор. Он блестел серебром, золотом и слоновой костью, и, прежде чем перейти в хранилище свитков, мы восхитились мастерством изготовившего его оружейника. Салли была слишком занята, чтобы разговаривать с нами. Когда мы вошли, она даже не подняла головы, но Хилари обратила свои мягкие чары на Элдриджа Гамильтона, и он не устоял. Когда мы час спустя ушли оттуда, у Хилари появился еще один преданный поклонник.
Потом мы отправились в пещеру и сидели у изумрудного бассейна, пока дети плескались и визжали в прохладной зеленой воде. Мы болтали, как старые добрые друзья, но прошло довольно много времени, прежде чем Хилари решилась упомянуть о том, что ее тревожило.
– Бен, тебе не кажется, что он изменился? – Вечный вопрос несчастных женщин; я дал столь же вечный уклончивый ответ:
– Он работает как вол, Хил.
Она ухватилась за это.
– Да, он уже несколько месяцев занимается этим гостиничным проектом. Строит цепь роскошных туристических отелей на островах Индийского океана. Коморы, Сейшелы, Мадагаскар – целых десять отелей. Работает на износ.
Когда мы уже в сумерках возвращались к домам, она неожиданно сказала:
– Бен, может, у него есть другая женщина?
Я удивился.
– Боже, Хил. С чего ты взяла?
– Не знаю. Вероятно, ни с чего. Просто… – она замолкла и вздохнула.
– Где он найдет лучше тебя? – негромко спросил я, и она взяла меня за руку и пожала.
– Бен, голубчик. Что бы я без тебя делала?
Когда я зашел к Бобби, чтобы поцеловать ее на ночь, я не стал скрывать, что думаю о ее поведении за ленчем. Она немного посопела и попросила прощения. Мы поцеловались, обнялись и решили, что по-прежнему любим друг друга. Девочка уснула, прежде чем я успел выключить свет, и я с замирающим сердцем отправился в гостиную навстречу повторению кошмаров ленча.
На пороге я удивленно моргнул. Лорен, Элдридж и Салли оживленно и дружески беседовали над текстами перевода, а Рал и Лесли не менее оживленно обсуждали с Хилари свой предстоящий брак. Волшебная и удивительная перемена. Я с облегчением направился к бутылке «Глен Грант» и налил себе порцию средней величины.
– Мне тоже, – ко мне подошла Салли. Никаких признаков головной боли. Рот – резкая лихорадочная полоска яркой помады, шелковое платье обнажает загорелую спину и плечи. Волосы уложены в высокую прическу. Я подумал, что редко видел ее такой красивой.
Я налил ей виски, и мы присоединились к обсуждению текстов. В противоположность своему прежнему настроению Лорен был воплощенное обаяние, и даже Элдридж не устоял перед ним.
– Профессор Гамильтон проделал великолепную работу, Бен, – приветствовал меня Лорен. – Поздравляю тебя: ты прекрасно подбираешь коллег.
Элдридж скромно приосанился.
– Но есть дело, которое нельзя больше откладывать, Бен, – продолжал Лорен. – Скоро придется обнародовать открытие. Мы не можем больше замалчивать его.
– Знаю, – согласился я.
– Ты уже думал об этом?
– Ну, раз уж зашел такой разговор… – я колебался. Не хотелось вводить Лорена в расходы. – Я подумывал о чем-нибудь значительном.
– Да – подбодрил меня Лорен.
– Вот если бы Королевское географическое общество провело специальный симпозиум, посвященный древней истории Африки… Элдридж член Совета Общества. Я уверен, он смог бы договориться.
Мы взглянули на Элдриджа, и тот кивнул.
– Если бы «Стервесант Интернэшнл» оплатила расходы участников, их перелет в Лондон и проживание там или хотя бы часть расходов…
Лорен откинул голову и искренне рассмеялся.
– Ах ты хитрый сукин сын! Я тебя насквозь вижу. Соберешь всех своих критиков и врагов в священных пределах КГО и сыграешь роль Аль Капоне в археологическую Варфоломеевскую ночь. Не так ли?
– Ну, – я широко улыбнулся и кивнул, – примерно так, Ло.
– Мне это нравится. – Салли радостно захлопала в ладоши. – Сейчас составим список приглашенных.
– Все сделаем по высшему разряду, – пообещал Лорен. – Все полетят первым классом, поселим их в «Дорчестере». Напоим шампанским, а потом выпустим на них Бена и Элдриджа, как стаю хищных волков. – Он уже уловил суть дела и повернулся к Элдриджу. – Сколько времени потребуется на организацию?
– Придется получить одобрение Совета. Представим повестку дня, но, разумеется, если вы согласитесь оплатить расходы, будет гораздо легче. Я поговорю кое с кем из Совета. – Элдридж тоже наслаждался. Есть какое-то извращенное удовольствие в профессиональном убийстве врага. – Думаю, мы сможем все организовать к апрелю.
– К первому апреля, – предложил я.
– Замечательно, – засмеялся Лорен.
– Обязательно должен присутствовать Уилфрид Снелл, – попросила Салли.
– Он первый в списке, – заверил я ее.
– И этот противный маленький Роджерс.
– И Де Валлос.
Мы все еще смеялись и строили планы, садясь ужинать: тушеный дикий фазан под огненным соусом карри. В сравнении с ним душная ночь показалась прохладной. Кувшины с холодным пивом превратили ужин в праздник. Мы продолжали радоваться предстоящему унижению наших научных противников и в подробностях обсуждали его, когда Салли вдруг повернулась к Хилари, молча сидевшей рядом со мной.
– Вы должны нас простить, миссис Стервесант. Вам должно быть ужасно скучно. Вероятно, вы ни слова не понимаете. – Голос Салли звучал сладко и сочувственно. Я удивился не меньше Хилари: я достаточно владел тайным женским языком, чтобы понять: это открытое объявление войны. Я надеялся, что ошибаюсь, но пять минут спустя Салли напала вновь:
Наверное, жара и примитивные условия утомили вас, миссис Стервесант. Вы совсем к другому привыкли на своем теннисном корте.
Из ее тона следовало, что теннис – приятное времяпрепровождение для избалованных и легкомысленных светских мотыльков. Но на сей раз Хилари была начеку и с ангельским лицом, выбрав тон еще более сладкий, чем у Салли, бросилась в контратаку.
– Да, я уверена, что здешние условия опасны для здоровья, особенно если проводишь тут много времени, доктор Бенейтор. Солнце способно сыграть дурную шутку с кожей. После мигрени вы все еще выглядите скверно. Мы все очень беспокоимся о вас. Надеюсь, сейчас вам лучше.
Салли обнаружила, что, несмотря на всю свою мягкость, Хилари достойный противник. Она сменила направление атаки. Перенесла все свое внимание на Лорена, весело смеялась каждому его слову и не сводила с него глаз. Перед такой тактикой Хилари оказалась бессильна. Кажется, я один понимал, что ведется поединок, и молча сидел, стараясь понять его значение, но тут Хилари сыграла отбой.
– Лорен, дорогой, день был такой насыщенный, столько волнений… Не проводишь меня в постель?
Она вышла в сопровождении Лорена, и я вынужден был признать, что с Салли обошлись так, как она того заслуживала.
Я проснулся от ощущения, что в моей спальне кто-то есть, и внутренне напрягся. Украдкой повернув голову, я посмотрел в сторону двери. Она была открыта. Снаружи светила яркая луна. На пороге стояла Салли.
На ней была прозрачная ночная рубашка, которая не скрывала прекрасных очертаний нагого тела, обрисованного серебряным лунным светом. Длинные ноги, женственные бедра, живот и выпуклость грудей, длинная газелья шея, изящно наклоненная голова.
– Бен? – негромко окликнула она.
– Да. – Я сел, и она быстро подошла ко мне. – Что, Сал?
В ответ она поцеловала меня в губы. Я, совершенно ошарашенный, застыл в ее объятиях, и она прижалась ко мне щекой. Тихо, порывисто прошептала:
– Люби меня, Бен.
В этом было что-то неправильное, отчаянно неправильное. Я не чувствовал просыпающегося желания, только теплое сочувствие.
– Но почему, Сал? – спросил я. – Почему именно сейчас?
– Потому что мне это нужно, Бен.
– Нет, Салли. Не думаю. Это тебе нужно меньше всего.
Она вдруг разразилась слезами, содрогаясь от рыданий, и долго плакала в моих объятиях. Когда Салли успокоилась, я уложил ее на подушку и укрыл одеялом.
– Я шлюха, правда, Бен? – прошептала она и уснула. Я до утра не сомкнул глаз, глядя на нее. Думаю, я уже тогда знал, что происходит, только не хотел себе признаваться.
За завтраком Лорен внезапно объявил, что вся семья немедленно возвращается в Йоханнесбург, а не остается еще на один день, как первоначально планировалось. Мне трудно было скрыть разочарование, и как только мы остались наедине, я спросил у Лорена о причине. Но он лишь взглянул на небо и, выражая смирение, пожал плечами.
– Тебе повезло, Бен, что ты не женился. Ох уж эти бабы!
На неделю жизнь в Лунном городе снова вернулась в прежнее спокойное русло. Мы с Ралом продолжили поиски могил древних, а остальные усиленно занимались свитками. И вот, когда в жаркий полдень мы с Ралом сидели в скудной тени верблюжьей колючки, прямо у моих ног из травы появилась маленькая фигурка эльфа.
– Птица Солнца, – негромко сказал Ксаи, – я много дней шел, чтобы увидеть солнечный блеск твоего присутствия. – Он одарил меня прекрасным комплиментом, и мое сердце устремилось к нему.
– Рал, – сказал я, – дай кисет, пожалуйста.
Весь полдень мы просидели под верблюжьей колючкой за разговором. Беседа с первобытными африканцами – это своего рода искусство, сложный ритуал вопросов и ответов, поэтому прошло немало времени, прежде чем Ксаи добрался до темы, обсудить которую он пришел.
– Помнит ли Птица Солнца Воду-В-Скалах, где мы убили слона?
– Птица Солнца хорошо ее помнит.
– Помнит ли Птица Солнца маленькие отверстия, которые проделали в скале белые духи?
– Птица Солнца их никогда не забудет.
– Эти отверстия доставили Птице Солнца и большому золотому много радости, правда?
– Действительно.
– С того самого дня, охотясь, я новыми глазами смотрел на землю. Хочет ли Птица Солнца посетить еще одно место с такими отверстиями?
– Хочу ли я!
– Я тебя туда отведу, – пообещал Ксаи.
– А я дам тебе столько табака, сколько ты сможешь унести, – в свою очередь пообещал я, и мы радостно посмотрели друг на друга. – Далеко ли это место? – спросил я.
Оно за «большой проволокой», – сказал он.
Это трехсотмильная проволочная ограда вдоль родезийской границы; по ней пущен ток – она предназначена для контроля над передвижениями диких животных и для того, чтобы препятствовать распространению эпидемий. Придется получать разрешение у родезийцев. Когда Ксаи продолжал описывать место, которое, по-видимому, находилось на самой границе с Замбией у реки Замбези, я понял, что придется обратиться к Лорену за помощью в организации экспедиции. Нам нужно было попасть в местность неподалеку от районов активной террористической деятельности.
Ксаи отказался сопровождать меня в лагерь, полный его традиционных врагов – банту. Мы договорились встретиться под верблюжьей колючкой через три дня, когда Ксаи завершит очередной обход своих ловушек.
В тот же вечер мне повезло: я связался с только что вернувшимся с Мадагаскара Лореном.
– Что случилось, Бен? – его голос перекрывал атмосферные помехи.
– Ничего, Ло. Наш маленький друг бушмен нашел еще одну древнюю золотую шахту. Он хочет отвести меня к ней.
– Прекрасно, Бен. Слоновья шахта уже дает продукцию, и перспективы очень хороши.
– Есть одна трудность, Ло. Это в Родезии, в закрытых районах.
– Пустяки. Я это улажу.
На следующий вечер он снова разговаривал со мной.
– Условились на следующий понедельник. У пограничных ворот Панда Матенга нас встретит эскорт родезийской полиции.
– Нас? – переспросил я.
– Урву пару дней, Бен. Просто не могу устоять. Возьми с собой бушмена, отправляйтесь на «лендровере» к Панда Матенга. Я прилечу из Булавайо на вертолете. Там встретимся. В понедельник утром.
Командир полицейского эскорта, помощник инспектора полиции, оказался одним из тех рослых, похожих на мальчишек, молодых родезийцев с безупречными манерами и спокойной уверенностью профессионала, которых я считаю наиболее надежными. С ним были сержант аскари и пять констеблей. Ранг командира и состав эскорта дали мне представление об уровне, на котором Лорен провел переговоры о сотрудничестве.
Нам выделили два «лендровера», со смонтированными на кузовах легкими пулеметами. Остальное вооружение отряда было не менее внушительным, чего и следовало ожидать на границах страны, подвергающейся непрерывным налетам террористов.
– Доктор Кейзин. – Инспектор отдал мне честь, и мы обменялись рукопожатием. – Меня зовут Макдональд, Алистер Макдональд. Позвольте представить моих людей.
Все они были матабеле, рослыми лунолицыми отпрысками потомков Чаки, которых 150 лет назад увел генерал-измен–ник Мзиликази. Все в камуфляже и мягких шляпах, они вытянулись во фрунт, когда Макдональд провел меня мимо строя.
– Это сержант Ндабука. – Я заговорил с ними на беглом синдебеле, и их строгое военное выражение сменилось широкими ослепительными улыбками.
Ксаи чувствовал себя в их обществе очень неуверенно. Он не отставал от меня ни на шаг, как щенок.
– А знаете, доктор, приказ, изданный полицией Британской Южной Африки, действует по сей день, он до сих пор не отменен, – сказал мне Макдональд, с интересом разглядывая Ксаи. – Согласно этому приказу любого бушмена следует расстреливать на месте. Это первый, какого я вижу. Бедняги!
– Да. – Я слышал об этом приказе, который сейчас, конечно, попросту курьезен, но дает представление об отношении, существовавшем в прошлом столетии, в эпоху больших охот на бушменов, когда сотни всадников собирались вместе, чтобы загонять и убивать бедных маленьких эльфов, точно опасных животных.
И белые, и черные безжалостно уничтожали их. Жестокостям не было конца. Стреляли, кололи копьями – и еще хуже. В 1869 году король Кхама пригласил целое племя на праздник примирения, и когда те сидели за его столом, отложив оружие, воины короля схватили их. Король лично наблюдал за пытками. Последний бушмен умер на четвертый день. Неудивительно, что Ксаи не отходил от меня и смотрел на дюжих незнакомцев испуганными раскосыми глазами.
Я объяснил Макдональду приблизительное местонахождение нашей цели, указав его на карте с той точностью, с какой позволяло описание Ксаи, и инспектор нахмурился. Он снял чешуйку обгоревшей кожи с носа, ответил:
– Не самый лучший район, доктор, – и отправился поговорить со своими людьми.
Лишь в полдень из-за верхушек деревьев с юго-востока с рокотом появился вертолет. Лорен выпрыгнул из кабины, таща за собой сумку.
– Прости за опоздание, Бен. Пришлось ждать телефонного звонка из Нью-Йорка.
Подошел Макдональд и коснулся своего шлема.
– Добрый день, сэр. – Он держался почтительно. – Премьер-министр просил передать привет, мистер Стервесант. Я полностью в вашем распоряжении.
Не доезжая до возделанных полей близ Тете, мы оставили дорогу и повернули на север к Замбези. Макдональд ехал в головном «лендровере» с шофером и пулеметчиком. Наша машина шла в центре – Лорен за рулем, полицейский с ружьем на пассажирском сиденье, мы с Ксаи сзади. Второй полицейский «лендровер» под командой сержанта Ндабука замыкал колонну.
Медленно оставляя позади милю за милей, колонна пробиралась по лесу из деревьев мопана и поднималась на невысокие гранитные холмы. Как только мы начинали сомневаться в выборе направления, Ксаи показывал рукой, и мы двигались дальше, подпрыгивая и раскачиваясь на неровной почве или плавно пересекая поляны, поросшие бурой травой. Я понял, что Ксаи ведет нас по слоновьей тропе, проторенной мигрирующими великанами к убежищу – заповеднику Вэнки на юге. Опытные следопыты и путешественники, слоны выбирают наиболее удобный маршрут. Подъем всегда некрутой, проходы через холмы невысокие, реки текут медленно, в пологих берегах.
У одной из таких рек мы остановились. Русло высохло, забитое полированными черными булыжниками, сверкавшими на солнце, как чешуя рептилии. Виднелись полоски сахарно-белого песка, островки высоких тростников и лужи вязкой зеленой воды под пологом хинных деревьев.
Сидя на камнях, мы наблюдали за колонией желтых ткачиков, которые щебетали и возились у своих свисавших с ветвей деревьев травяных гнезд.
Лорен дал Ксаи сигару, и, пока мы разговаривали, глаза бушмена не отрывались от наших лиц, как глаза верного пса. Разговор был обрывочный, мы без всякой последовательности перескакивали с одного на другое. Лорен рассказывал о своем проекте с отелями на островах. Он был уверен в его успехе.
– Один из удачных замыслов, Бен.
Я вспомнил о других его замыслах: скотоводческие ранчо, алмазные, золотые, хромовые и медные шахты – и понял, какой он должен быть большой.
Я без нажима коснулся его отношений с Хилари.
В качестве «умственной гимнастики» я попытался приблизительно определить количество этих сокровищ. Предположив, что «палец золота» – это те похожие на пальцы слитки драгоценного металла, которые изредка попадались в раскопках, я подсчитал общий приход золота за двадцать случайно выбранных лет, начиная с 345-го и кончая 501-м годом. И обнаружил, что предыдущие оценки были безнадежно неточны. Вместо 750 тонн золота общее поступление из древних шахт не могло быть меньше 4 000 тонн, и десятая часть была долей Великого Льва.
Допустим, половину из этих 400 тонн истратили на содержание армии, на строительство храмов и другие общественные работы, но остаток был огромен – где-то в городе могло быть спрятано 200 тонн золота, а это целое состояние, 80 миллионов фунтов.
В следующее появление Лорена на раскопках я показал ему свои прикидки и увидел в его голубых глазах алчный блеск. Он взял у меня листок с расчетами и, когда на следующее утро садился в «лир», чтобы лететь в Йоханнесбург, небрежно заметил:
– Знаешь, Бен, я бы хотел, чтобы вы с Ралом больше времени занимались раскопками у подножия холмов, а не торчали все время в архиве.
– А что нам искать, Ло? – как будто не понял я.
– Ну, эти парни в старину наловчились прятать свое добро. Это самый скрытный народ в истории, и мы до сих пор не нашли их кладбище.
– Значит, ты хочешь, чтобы мы стали грабителями могил, – улыбнулся я, и он рассмеялся.
– Конечно, Бен, если ты натолкнешься на сокровища, я не стану тебя за это ненавидеть. В конце концов, восемьдесят лимонов – неплохая добыча.
Мы уже переместили в хранилище 261 кувшин, обеспечив Элдриджа с Салли работой на несколько месяцев, поэтому я решил исполнить желание Лорена, прекратить работу в архиве и предпринять новые тщательные поиски на территории города. Мой расчет оказался безупречен. Рал трудился всего в пяти футах от того места, где в темном углу стояли небольшие кувшины, запечатанные изображением птицы солнца. Они были вдвое меньше остальных и потому полностью скрывались за ними. Мы не включили их в первоначальный подсчет. Рал постоянно продвигался в их сторону, еще три дня – и он их обнаружил бы, но я снял его с этой работы для поисков в холмах.
Стоял ноябрь, месяц, который мы в Африке называем «самоубийственным». Солнце било как молот, земля стала наковальней, но мы, несмотря на это, работали в холмах. Отдыхали всего два часа, в середине дня, в совсем уж убийственный зной, когда зеленые прохладные воды бассейна манили неудержимо.
Теперь мы представляли себе хитрости и уловки древних обитателей Опета. На собственном горьком опыте узнав, как они умеют замести следы и как искусно их каменщики прячут стыки плит, я вернулся к тем местам, которые мы уже обследовали, использовал собственные уловки, чтобы перехитрить древних. Мы с Ралом перефотографировали каждый дюйм пещеры, на этот раз на чувствительную к инфракрасному излучению пленку. Но больше не нашли скрытых проходов.
Оттуда мы перешли наружу. Каждый день я намечал трехсотфутовый участок, и мы тщательно прочесывали его. Не довольствуясь просмотром, мы все прощупывали. Отыскивали путь, как слепцы.
Каждый день сопровождался происшествиями; однажды за мной погналась черная гадюка – восемь футов раздражительности и внезапной смерти, с глазами, как стеклянные бусины, и мелькающим черным языком; ее возмутило то, что я обшариваю углубление, которое было ее домом и крепостью. Рал, изумленный тем, какую скорость я развил на пересеченной местности, предложил мне перейти в профессионалы.
Через неделю я сумел отплатить насмешнику той же монетой, заметив, что двадцать диких пчел значительно усовершенствовали его внешность. Лицо бедняги стало походить на волосатую тыкву, а глаза превратились в щелочки в воспаленной плоти. Пять дней Рал был для меня бесполезен.
Минул ноябрь, а в середине декабря прошел небольшой дождь, что для этой части Африки вполне нормально. Он около часа сбрызгивал пыль, и на этом сезон дождей завершился. Я предположил, что в древности озеро Опет вызывало более регулярные и сильные дожди в этом районе. Открытая водная поверхность способствует дождю и испарением, и охлаждением воздуха, благодаря чему и происходит выпадение осадков.
Мы с Ралом работали как будто бы впустую, но это не уменьшало нашей решимости и энтузиазма. Несмотря на дневную утомительную работу под палящим солнцем, большую часть вечеров мы проводили над картой фундаментов города. Путем догадок, дедукции и исключений мы пытались определить, где древние разместили свое кладбище. К этому времени я очень привязался к Ралу Дэвидсону и видел в этом рослом, нескладном, неутомимом юноше одного из будущих корифеев в нашей области. Как только раскопки закончатся, его ждет постоянная должность в нашем Институте, я позабочусь об этом.
В противоположность нашему бесплодному труду Элдридж Гамильтон с помощью Салли и Лесли пожинал богатый урожай свитков. Каждый вечер я около часа проводил вместе с ними в прохладном хранилище, изучая итоги дня. Стопка отпечатанных листов неуклонно росла, их поля густо покрывали примечания и записи, сделанные неряшливым мелким почерком Элдриджа.
Пришло Рождество; мы сидели под луной, большой, как серебряный гонг, и обменивались подарками и поздравлениями. Я спел им «Белое Рождество» в стиле Бинга Кросби, хотя даже ночью температура достигала двадцати пяти градусов. Потом мы с Элдриджем дуэтом исполнили «Звон колоколов». Элдридж позабыл слова – все, кроме звона. Великий звонарь он был, наш Элдридж, особенно после десяти больших порций джина. Он все еще весело звонил, когда мы с Ралом оттащили его в постель.
В начале нового года у нас состоялось нечто вроде визита августейшей особы. Хилари Стервесант наконец убедила Лорена показать ей раскопки. Нам пришлось неделю готовиться к приему: Хилари собиралась привезти с собой старших детей, и я несказанно радовался перспективе принять в Лунном городе всех своих любимых женщин. Оставив Рала прочесывать холмы, я занялся организацией, подготовкой, проверкой и, конечно, поисками в наших закромах кока-колы и шоколада – необходимых условий того, чтобы Бобби Стервесант могла примириться с жизнью.
Гости прибыли к самому ленчу (холодное мясо и салат), который я готовил лично, и сразу началось черт знает что. Салли Бенейтор к ленчу не явилась; она прислала записку, что у нее болит голова и она будет лежать дома. Однако я заметил, как она с полотенцем и купальным костюмом направилась к изумрудному бассейну.
Элдридж Гамильтон и Лорен Стервесант узнали друг друга с первого взгляда и мигом вспомнили свою последнюю встречу. Они вели себя враждебно, как пара оленей-самцов в период гона. Я вспомнил, как Элдридж хвастался, что отшил Лорена. Эти двое немедленно начали обмениваться оскорбительными замечаниями, я изо всех сил старался предотвратить скандал и, когда Элдридж заговорил о людях, у которых «больше денег, чем достоинства и здравого смысла», подумал, что лишусь своего специалиста по древним рукописям.
Но, как будто всего этого было недостаточно, стало ясно, что Лорен и Хилари поссорились и поэтому не могут обращаться друг к другу напрямую. Общение полностью совершалось через Бобби Стервесант и предварялась замечаниями вроде «Пожалуйста, скажи маме…» или «Если твой папа хочет…»
Хилари за едой не снимала темных очков, и я решил, что она, должно быть, недавно плакала. Она молчала и держалась отчужденно, так же вели себя Рал и Лесли. В присутствии Стервесантов их охватило смущение, и когда Элдридж и Лорен заключили вооруженное перемирие, говорить пришлось только нам двоим: мне и Бобби Стервесант.
Бобби тут же воспользовалась временным отсутствием родительского присмотра, превратилась в совершенно невыносимую маленькую ведьму и либо бесстыдно кокетничала, либо дерзила матери. Я с удовольствием устроил бы ей взбучку.
Сразу после ленча, показавшегося мне бесконечным, Элдридж удалился в хранилище, а Рал и Лесли извинились и сбежали. Лорен попросил у меня ключи от «лендровера» и, прихватив с собой дробовик, уехал на север, оставив Хилари и детей мне. Я повел Хилари в музей нашего города, и скоро очарованная нашей выставкой она забыла свои несчастья.
Я тщательно вычистил и отполировал большой боевой топор. Он блестел серебром, золотом и слоновой костью, и, прежде чем перейти в хранилище свитков, мы восхитились мастерством изготовившего его оружейника. Салли была слишком занята, чтобы разговаривать с нами. Когда мы вошли, она даже не подняла головы, но Хилари обратила свои мягкие чары на Элдриджа Гамильтона, и он не устоял. Когда мы час спустя ушли оттуда, у Хилари появился еще один преданный поклонник.
Потом мы отправились в пещеру и сидели у изумрудного бассейна, пока дети плескались и визжали в прохладной зеленой воде. Мы болтали, как старые добрые друзья, но прошло довольно много времени, прежде чем Хилари решилась упомянуть о том, что ее тревожило.
– Бен, тебе не кажется, что он изменился? – Вечный вопрос несчастных женщин; я дал столь же вечный уклончивый ответ:
– Он работает как вол, Хил.
Она ухватилась за это.
– Да, он уже несколько месяцев занимается этим гостиничным проектом. Строит цепь роскошных туристических отелей на островах Индийского океана. Коморы, Сейшелы, Мадагаскар – целых десять отелей. Работает на износ.
Когда мы уже в сумерках возвращались к домам, она неожиданно сказала:
– Бен, может, у него есть другая женщина?
Я удивился.
– Боже, Хил. С чего ты взяла?
– Не знаю. Вероятно, ни с чего. Просто… – она замолкла и вздохнула.
– Где он найдет лучше тебя? – негромко спросил я, и она взяла меня за руку и пожала.
– Бен, голубчик. Что бы я без тебя делала?
Когда я зашел к Бобби, чтобы поцеловать ее на ночь, я не стал скрывать, что думаю о ее поведении за ленчем. Она немного посопела и попросила прощения. Мы поцеловались, обнялись и решили, что по-прежнему любим друг друга. Девочка уснула, прежде чем я успел выключить свет, и я с замирающим сердцем отправился в гостиную навстречу повторению кошмаров ленча.
На пороге я удивленно моргнул. Лорен, Элдридж и Салли оживленно и дружески беседовали над текстами перевода, а Рал и Лесли не менее оживленно обсуждали с Хилари свой предстоящий брак. Волшебная и удивительная перемена. Я с облегчением направился к бутылке «Глен Грант» и налил себе порцию средней величины.
– Мне тоже, – ко мне подошла Салли. Никаких признаков головной боли. Рот – резкая лихорадочная полоска яркой помады, шелковое платье обнажает загорелую спину и плечи. Волосы уложены в высокую прическу. Я подумал, что редко видел ее такой красивой.
Я налил ей виски, и мы присоединились к обсуждению текстов. В противоположность своему прежнему настроению Лорен был воплощенное обаяние, и даже Элдридж не устоял перед ним.
– Профессор Гамильтон проделал великолепную работу, Бен, – приветствовал меня Лорен. – Поздравляю тебя: ты прекрасно подбираешь коллег.
Элдридж скромно приосанился.
– Но есть дело, которое нельзя больше откладывать, Бен, – продолжал Лорен. – Скоро придется обнародовать открытие. Мы не можем больше замалчивать его.
– Знаю, – согласился я.
– Ты уже думал об этом?
– Ну, раз уж зашел такой разговор… – я колебался. Не хотелось вводить Лорена в расходы. – Я подумывал о чем-нибудь значительном.
– Да – подбодрил меня Лорен.
– Вот если бы Королевское географическое общество провело специальный симпозиум, посвященный древней истории Африки… Элдридж член Совета Общества. Я уверен, он смог бы договориться.
Мы взглянули на Элдриджа, и тот кивнул.
– Если бы «Стервесант Интернэшнл» оплатила расходы участников, их перелет в Лондон и проживание там или хотя бы часть расходов…
Лорен откинул голову и искренне рассмеялся.
– Ах ты хитрый сукин сын! Я тебя насквозь вижу. Соберешь всех своих критиков и врагов в священных пределах КГО и сыграешь роль Аль Капоне в археологическую Варфоломеевскую ночь. Не так ли?
– Ну, – я широко улыбнулся и кивнул, – примерно так, Ло.
– Мне это нравится. – Салли радостно захлопала в ладоши. – Сейчас составим список приглашенных.
– Все сделаем по высшему разряду, – пообещал Лорен. – Все полетят первым классом, поселим их в «Дорчестере». Напоим шампанским, а потом выпустим на них Бена и Элдриджа, как стаю хищных волков. – Он уже уловил суть дела и повернулся к Элдриджу. – Сколько времени потребуется на организацию?
– Придется получить одобрение Совета. Представим повестку дня, но, разумеется, если вы согласитесь оплатить расходы, будет гораздо легче. Я поговорю кое с кем из Совета. – Элдридж тоже наслаждался. Есть какое-то извращенное удовольствие в профессиональном убийстве врага. – Думаю, мы сможем все организовать к апрелю.
– К первому апреля, – предложил я.
– Замечательно, – засмеялся Лорен.
– Обязательно должен присутствовать Уилфрид Снелл, – попросила Салли.
– Он первый в списке, – заверил я ее.
– И этот противный маленький Роджерс.
– И Де Валлос.
Мы все еще смеялись и строили планы, садясь ужинать: тушеный дикий фазан под огненным соусом карри. В сравнении с ним душная ночь показалась прохладной. Кувшины с холодным пивом превратили ужин в праздник. Мы продолжали радоваться предстоящему унижению наших научных противников и в подробностях обсуждали его, когда Салли вдруг повернулась к Хилари, молча сидевшей рядом со мной.
– Вы должны нас простить, миссис Стервесант. Вам должно быть ужасно скучно. Вероятно, вы ни слова не понимаете. – Голос Салли звучал сладко и сочувственно. Я удивился не меньше Хилари: я достаточно владел тайным женским языком, чтобы понять: это открытое объявление войны. Я надеялся, что ошибаюсь, но пять минут спустя Салли напала вновь:
Наверное, жара и примитивные условия утомили вас, миссис Стервесант. Вы совсем к другому привыкли на своем теннисном корте.
Из ее тона следовало, что теннис – приятное времяпрепровождение для избалованных и легкомысленных светских мотыльков. Но на сей раз Хилари была начеку и с ангельским лицом, выбрав тон еще более сладкий, чем у Салли, бросилась в контратаку.
– Да, я уверена, что здешние условия опасны для здоровья, особенно если проводишь тут много времени, доктор Бенейтор. Солнце способно сыграть дурную шутку с кожей. После мигрени вы все еще выглядите скверно. Мы все очень беспокоимся о вас. Надеюсь, сейчас вам лучше.
Салли обнаружила, что, несмотря на всю свою мягкость, Хилари достойный противник. Она сменила направление атаки. Перенесла все свое внимание на Лорена, весело смеялась каждому его слову и не сводила с него глаз. Перед такой тактикой Хилари оказалась бессильна. Кажется, я один понимал, что ведется поединок, и молча сидел, стараясь понять его значение, но тут Хилари сыграла отбой.
– Лорен, дорогой, день был такой насыщенный, столько волнений… Не проводишь меня в постель?
Она вышла в сопровождении Лорена, и я вынужден был признать, что с Салли обошлись так, как она того заслуживала.
Я проснулся от ощущения, что в моей спальне кто-то есть, и внутренне напрягся. Украдкой повернув голову, я посмотрел в сторону двери. Она была открыта. Снаружи светила яркая луна. На пороге стояла Салли.
На ней была прозрачная ночная рубашка, которая не скрывала прекрасных очертаний нагого тела, обрисованного серебряным лунным светом. Длинные ноги, женственные бедра, живот и выпуклость грудей, длинная газелья шея, изящно наклоненная голова.
– Бен? – негромко окликнула она.
– Да. – Я сел, и она быстро подошла ко мне. – Что, Сал?
В ответ она поцеловала меня в губы. Я, совершенно ошарашенный, застыл в ее объятиях, и она прижалась ко мне щекой. Тихо, порывисто прошептала:
– Люби меня, Бен.
В этом было что-то неправильное, отчаянно неправильное. Я не чувствовал просыпающегося желания, только теплое сочувствие.
– Но почему, Сал? – спросил я. – Почему именно сейчас?
– Потому что мне это нужно, Бен.
– Нет, Салли. Не думаю. Это тебе нужно меньше всего.
Она вдруг разразилась слезами, содрогаясь от рыданий, и долго плакала в моих объятиях. Когда Салли успокоилась, я уложил ее на подушку и укрыл одеялом.
– Я шлюха, правда, Бен? – прошептала она и уснула. Я до утра не сомкнул глаз, глядя на нее. Думаю, я уже тогда знал, что происходит, только не хотел себе признаваться.
За завтраком Лорен внезапно объявил, что вся семья немедленно возвращается в Йоханнесбург, а не остается еще на один день, как первоначально планировалось. Мне трудно было скрыть разочарование, и как только мы остались наедине, я спросил у Лорена о причине. Но он лишь взглянул на небо и, выражая смирение, пожал плечами.
– Тебе повезло, Бен, что ты не женился. Ох уж эти бабы!
На неделю жизнь в Лунном городе снова вернулась в прежнее спокойное русло. Мы с Ралом продолжили поиски могил древних, а остальные усиленно занимались свитками. И вот, когда в жаркий полдень мы с Ралом сидели в скудной тени верблюжьей колючки, прямо у моих ног из травы появилась маленькая фигурка эльфа.
– Птица Солнца, – негромко сказал Ксаи, – я много дней шел, чтобы увидеть солнечный блеск твоего присутствия. – Он одарил меня прекрасным комплиментом, и мое сердце устремилось к нему.
– Рал, – сказал я, – дай кисет, пожалуйста.
Весь полдень мы просидели под верблюжьей колючкой за разговором. Беседа с первобытными африканцами – это своего рода искусство, сложный ритуал вопросов и ответов, поэтому прошло немало времени, прежде чем Ксаи добрался до темы, обсудить которую он пришел.
– Помнит ли Птица Солнца Воду-В-Скалах, где мы убили слона?
– Птица Солнца хорошо ее помнит.
– Помнит ли Птица Солнца маленькие отверстия, которые проделали в скале белые духи?
– Птица Солнца их никогда не забудет.
– Эти отверстия доставили Птице Солнца и большому золотому много радости, правда?
– Действительно.
– С того самого дня, охотясь, я новыми глазами смотрел на землю. Хочет ли Птица Солнца посетить еще одно место с такими отверстиями?
– Хочу ли я!
– Я тебя туда отведу, – пообещал Ксаи.
– А я дам тебе столько табака, сколько ты сможешь унести, – в свою очередь пообещал я, и мы радостно посмотрели друг на друга. – Далеко ли это место? – спросил я.
Оно за «большой проволокой», – сказал он.
Это трехсотмильная проволочная ограда вдоль родезийской границы; по ней пущен ток – она предназначена для контроля над передвижениями диких животных и для того, чтобы препятствовать распространению эпидемий. Придется получать разрешение у родезийцев. Когда Ксаи продолжал описывать место, которое, по-видимому, находилось на самой границе с Замбией у реки Замбези, я понял, что придется обратиться к Лорену за помощью в организации экспедиции. Нам нужно было попасть в местность неподалеку от районов активной террористической деятельности.
Ксаи отказался сопровождать меня в лагерь, полный его традиционных врагов – банту. Мы договорились встретиться под верблюжьей колючкой через три дня, когда Ксаи завершит очередной обход своих ловушек.
В тот же вечер мне повезло: я связался с только что вернувшимся с Мадагаскара Лореном.
– Что случилось, Бен? – его голос перекрывал атмосферные помехи.
– Ничего, Ло. Наш маленький друг бушмен нашел еще одну древнюю золотую шахту. Он хочет отвести меня к ней.
– Прекрасно, Бен. Слоновья шахта уже дает продукцию, и перспективы очень хороши.
– Есть одна трудность, Ло. Это в Родезии, в закрытых районах.
– Пустяки. Я это улажу.
На следующий вечер он снова разговаривал со мной.
– Условились на следующий понедельник. У пограничных ворот Панда Матенга нас встретит эскорт родезийской полиции.
– Нас? – переспросил я.
– Урву пару дней, Бен. Просто не могу устоять. Возьми с собой бушмена, отправляйтесь на «лендровере» к Панда Матенга. Я прилечу из Булавайо на вертолете. Там встретимся. В понедельник утром.
Командир полицейского эскорта, помощник инспектора полиции, оказался одним из тех рослых, похожих на мальчишек, молодых родезийцев с безупречными манерами и спокойной уверенностью профессионала, которых я считаю наиболее надежными. С ним были сержант аскари и пять констеблей. Ранг командира и состав эскорта дали мне представление об уровне, на котором Лорен провел переговоры о сотрудничестве.
Нам выделили два «лендровера», со смонтированными на кузовах легкими пулеметами. Остальное вооружение отряда было не менее внушительным, чего и следовало ожидать на границах страны, подвергающейся непрерывным налетам террористов.
– Доктор Кейзин. – Инспектор отдал мне честь, и мы обменялись рукопожатием. – Меня зовут Макдональд, Алистер Макдональд. Позвольте представить моих людей.
Все они были матабеле, рослыми лунолицыми отпрысками потомков Чаки, которых 150 лет назад увел генерал-измен–ник Мзиликази. Все в камуфляже и мягких шляпах, они вытянулись во фрунт, когда Макдональд провел меня мимо строя.
– Это сержант Ндабука. – Я заговорил с ними на беглом синдебеле, и их строгое военное выражение сменилось широкими ослепительными улыбками.
Ксаи чувствовал себя в их обществе очень неуверенно. Он не отставал от меня ни на шаг, как щенок.
– А знаете, доктор, приказ, изданный полицией Британской Южной Африки, действует по сей день, он до сих пор не отменен, – сказал мне Макдональд, с интересом разглядывая Ксаи. – Согласно этому приказу любого бушмена следует расстреливать на месте. Это первый, какого я вижу. Бедняги!
– Да. – Я слышал об этом приказе, который сейчас, конечно, попросту курьезен, но дает представление об отношении, существовавшем в прошлом столетии, в эпоху больших охот на бушменов, когда сотни всадников собирались вместе, чтобы загонять и убивать бедных маленьких эльфов, точно опасных животных.
И белые, и черные безжалостно уничтожали их. Жестокостям не было конца. Стреляли, кололи копьями – и еще хуже. В 1869 году король Кхама пригласил целое племя на праздник примирения, и когда те сидели за его столом, отложив оружие, воины короля схватили их. Король лично наблюдал за пытками. Последний бушмен умер на четвертый день. Неудивительно, что Ксаи не отходил от меня и смотрел на дюжих незнакомцев испуганными раскосыми глазами.
Я объяснил Макдональду приблизительное местонахождение нашей цели, указав его на карте с той точностью, с какой позволяло описание Ксаи, и инспектор нахмурился. Он снял чешуйку обгоревшей кожи с носа, ответил:
– Не самый лучший район, доктор, – и отправился поговорить со своими людьми.
Лишь в полдень из-за верхушек деревьев с юго-востока с рокотом появился вертолет. Лорен выпрыгнул из кабины, таща за собой сумку.
– Прости за опоздание, Бен. Пришлось ждать телефонного звонка из Нью-Йорка.
Подошел Макдональд и коснулся своего шлема.
– Добрый день, сэр. – Он держался почтительно. – Премьер-министр просил передать привет, мистер Стервесант. Я полностью в вашем распоряжении.
Не доезжая до возделанных полей близ Тете, мы оставили дорогу и повернули на север к Замбези. Макдональд ехал в головном «лендровере» с шофером и пулеметчиком. Наша машина шла в центре – Лорен за рулем, полицейский с ружьем на пассажирском сиденье, мы с Ксаи сзади. Второй полицейский «лендровер» под командой сержанта Ндабука замыкал колонну.
Медленно оставляя позади милю за милей, колонна пробиралась по лесу из деревьев мопана и поднималась на невысокие гранитные холмы. Как только мы начинали сомневаться в выборе направления, Ксаи показывал рукой, и мы двигались дальше, подпрыгивая и раскачиваясь на неровной почве или плавно пересекая поляны, поросшие бурой травой. Я понял, что Ксаи ведет нас по слоновьей тропе, проторенной мигрирующими великанами к убежищу – заповеднику Вэнки на юге. Опытные следопыты и путешественники, слоны выбирают наиболее удобный маршрут. Подъем всегда некрутой, проходы через холмы невысокие, реки текут медленно, в пологих берегах.
У одной из таких рек мы остановились. Русло высохло, забитое полированными черными булыжниками, сверкавшими на солнце, как чешуя рептилии. Виднелись полоски сахарно-белого песка, островки высоких тростников и лужи вязкой зеленой воды под пологом хинных деревьев.
Сидя на камнях, мы наблюдали за колонией желтых ткачиков, которые щебетали и возились у своих свисавших с ветвей деревьев травяных гнезд.
Лорен дал Ксаи сигару, и, пока мы разговаривали, глаза бушмена не отрывались от наших лиц, как глаза верного пса. Разговор был обрывочный, мы без всякой последовательности перескакивали с одного на другое. Лорен рассказывал о своем проекте с отелями на островах. Он был уверен в его успехе.
– Один из удачных замыслов, Бен.
Я вспомнил о других его замыслах: скотоводческие ранчо, алмазные, золотые, хромовые и медные шахты – и понял, какой он должен быть большой.
Я без нажима коснулся его отношений с Хилари.