Спенсер Мэри. Поверь в любовь

   – Я с радостью дам знать Мэтью, что он вам нужен, мистер Двенадцать Лун. Понятия не имею, куда он запропастился. Обычно он бывает дома раза три-четыре в год. Но сейчас мы не видели его с самого Рождества.
   – Был бы весьма вам признателен, миссис Кэган, – проговорил Джастис, зевая с риском вывихнуть себе челюсти, – а то ума не приложу, где его искать.
   – Буду только рада хоть как-то отблагодарить вас за вашу заботу о моем муже, сэр. Вы даже не представляете, насколько я вам признательна!
   Джастис сделал вид, что не заметил, как она По привычке назвала Джеймса мужем. Бедняжка едва не валилась с ног от усталости.
   – Не стоит, мэм. Если вам что-то понадобится, обязательно дайте мне знать. Не сочтите за вольность, но, сдается мне, Джиму здорово повезло в жизни! Выпади мне такая удача – вечно бы за нее Бога благодарил!
   По всей видимости, смысл его слов ускользнул от Элизабет, но Джастис был даже рад этому. На него вдруг свинцовой тяжестью навалилась усталость. Джастис встал.
   – Пойду-ка я, мэм. Да и у вас впереди несколько беспокойных часов, пока у Джима не спадет лихорадка. Может, я попозже вернусь и побуду с ним, пока вы немного отдохнете?
   Элизабет тоже поднялась.
   – Нет, спасибо, мистер Двенадцать Лун. Утром обещал заглянуть доктор Хедлоу. А до того времени все будет хорошо. – Она протянула ему руку. – Еще раз спасибо, сэр. Я непременно передам все Мэтью, как только он появится.
   – Спасибо, мэм. Если я понадоблюсь, смело посылайте за мной. – Впрочем, Джастис уже догадался, что эта женщина не из тех, кто просит о помощи.
 
   Весь остаток ночи Джеймс горел, как в аду. Элизабет не смыкала глаз, то меняла на нем пропитанные потом рубахи, то поила его с ложечки. Она обтирала ему мокрым полотенцем лицо, когда он жалобно стонал, и успокаивала, когда Джеймс, терзаемый кошмарами, пытался вскочить с постели.
   Она не отходила от него ни на шаг, что-то приговаривая своим нежным голосом, даже пела ему песенки, лишь бы только он лежал спокойно. Порой его руки бессознательно тянулись в пустоту, и тогда Элизабет брала их в свои, подносила к губам и поцелуями охлаждала пылавшую жаром кожу. В бреду с его губ срывались имена Мэгги и Натана, порой он звал покойную мать или отца, что-то невнятно бормотал о Лос-Роблес, о Мэтью и снова звал Мэгги. А потом вдруг, будто вспомнив, произнес «Элизабет».
   – Бет! – Голос его дрожал. – Бет!
   – Я тут, Джеймс. – Элизабет так устала, что едва держалась на ногах. Голова ее лежала на подушке, колени ныли от долгого стояния на холодном полу, язык уже отказывался повиноваться. Он звал ее уже не меньше часа.
   У Элизабет слипались глаза. Еще немного, и она уснет мертвым сном.
   Веки ее сомкнулись, когда над ухом вновь раздался хриплый шепот:
   – Бет, Бет...
   – Я здесь, Джеймс.
   – Бет...
   – Я здесь, Джеймс.
   – Бет, милая, – вдруг произнес он совсем другим голосом. Элизабет вздрогнула и увидела его широко раскрытые глаза. Казалось, ему стало легче. – Бет, – прошептал он, протянув к ней руку. – Бет, ты здесь!
   Элизабет со слезами прижала к губам его ладонь. – Да. Я всегда буду с тобой, Джеймс.
   – Мне приснилось, что ты ушла от меня, – пожаловался он. – Это было так ужасно! Кошмар какой-то. Я хотел умереть!
   Она со слезами приникла к его горячим губам.
   – Поспи, Джеймс. Тебе надо отдохнуть.
   – Я что, болен? – смущенно спросил Джеймс. – Да, меня что-то лихорадит. Не позволяй Джонни подходить ко мне, Бет. Не то и он заболеет.
   – Хорошо, – пообещала она, с трудом сдерживая слезы.
   – Не хочу, чтобы он заразился, – пробормотал он, закрывая глаза. – Ох, как же мне плохо!
   – Спи спокойно, Джеймс. Я позабочусь о Джоне Мэтью.
   – Прости, что доставляю тебе столько хлопот, Бет. Я не хотел... Только не уходи, ладно? Не оставляй меня, милая!
   – Ни за что, – пообещала она.
   Он мгновенно уснул. Едва дыхание его стало глубоким, как Элизабет, стоя возле постели на коленях, ткнулась лицом в подушку и провалилась в тяжелый сон.

Глава 25

   В сознание Джеймса вторгались чьи-то голоса. Их настойчивое жужжание раздражало его, как непрерывный писк комара.
   Голос Элизабет, нежный и милый, то ласково нашептывал что-то, то мурлыкал какую-то немудреную песенку.
   Голос Билла Хедлоу – повелительный и холодный, будто зимний день. И боль! Боже праведный, что за боль!
   – Ш-ш-ш, все уже, все! – Это опять Элизабет, и боль, будто послушавшись ее, тут же стихает.
   А вот голос Мэгги, вначале такой теплый и любящий. И сколько в нем злости и возмущения потом!
   – Я забираю его в Вудсен-Хиллз. И ни о чем не хочу больше слышать!
   И снова зажурчал голос Элизабет, но в нем чувствуется такая непреклонность, что Джеймс немедленно успокаивается.
   – Нет!
   Господи, как же жарко! И хочется пить.
   Снова Элизабет. Мокрая холодная тряпка ложится ему на пылающий лоб.
   Потом в его сознание вплывает голос Натана – такой уверенный, чуть насмешливый. Но что-то мешает Джеймсу уснуть. Наверное, их болтовня... почему-то он нервничает... снова болтовня... их голоса...
   – Я просто не хочу, чтобы он оставался здесь наедине с вами.
   – Не говорите ерунды! Он же ранен!
   – Это неправильно. Позвольте мне остаться с ним. А вы пока побудете у Кирклендов. Вы же знаете, я о нем позабочусь.
   – Нет. И давайте не будем больше об этом, хорошо?
   – Люди уже начинают болтать.
   – Вы же сами как-то сказали, что вам все равно.
   – Так и есть. Но мне неприятно, когда злые языки перемывают косточки вам. Любимая, ну пусть тогда Мэгги заберет Джима в Вудсен-Хиллз! Ухаживать за ним – ее право. Да вы и сами знаете, что он предпочел бы быть там, а не здесь.
   – Он еще очень слаб. Его нельзя трогать.
   – Ну не убьет же его эта поездка!
   – Даже слышать об этом не хочу, Натан. Джеймс останется здесь, пока не поправится.
   – Но он вам больше не муж, Элизабет!
   – И вы тоже... пока!
   – Неужели вас не волнует, что говорят люди?
   – Именно так. И не говорите мне, Натан Киркленд, что вас это так уж заботит!
   Голоса становятся громче, в них слышится раздражение. Резко хлопает дверь. И снова тишина. Тишина и покой.
 
   – Джеймс! Джеймс!
   Он открыл глаза и поморгал. – Ты узнаешь меня, Джеймс?
   Голос отказывается повиноваться ему. Джеймс с трудом разлепляет ссохшиеся губы.
   – Бет? – просипел он с натугой и досадливо поморщился: не голос, а какое-то кваканье!
   – Да, – выдохнула она с явным облегчением.
   – Что?..
   – Ты у меня дома. Тебя ранили, и мистер Двенадцать Лун принес тебя ко мне. Ты что-нибудь помнишь?
   Он чувствовал себя ужасно. Все болело.
   – Вроде да. – Даже эта коротенькая фраза далась ему с трудом.
   – У тебя только под утро спал жар. Ты открыл глаза, и я обрадовалась – думала, ты уже пришел в себя. Знаю, что не хочется, Джеймс, но тебе обязательно надо что-нибудь съесть... может, немножко мясного бульона? Всего несколько ложек!
   Джеймс хрипло простонал, но она ловко сунула ложку ему в рот. Бульон был восхитительный: горячий и ароматный. Джеймс невольно облизнулся. Сколько прошло времени с тех пор, когда ему перепадало что-то столь же вкусное!
   – Хорошо, – еле ворочая языком, пробормотал он и, проглотив вторую ложку, провалился в сон.
 
   Когда он вновь открыл глаза, в комнате было уже темно, несмотря на свет одного из торшеров.
   В голове немного прояснилось. Джеймс ясно помнил, где он, хотя и чувствовал страшную слабость.
   Он лежал в комнате Элизабет, на ее постели. Ему вдруг бросилось в глаза некое подобие занавески, и он сразу догадался, что Элизабет решила хоть как-то отгородиться от него. Там, за ней, была ее спальня. С трудом повернув голову в сторону зажженной лампы, он разглядел горевшую плиту, часть стола и стул.
   А вот и Элизабет. Пододвинув кресло к его постели и закутавшись в одеяло, она крепко спала.
   – Бет!
   Она выглядела до того усталой, что он почти возненавидел себя за то, что вынужден был разбудить ее.
   – Бет!
   – М-м-м... – Она сонно заморгала и рывком села. – Джеймс! Ты проснулся? Ну, как ты себя чувствуешь?
   – Отвратно, – просипел он. – Прости, что разбудил тебя, милая, но я умираю от жажды.
   – Конечно! – Элизабет сползла с кресла и спросонья еле налила ему стакан воды – Сейчас я тебе помогу.
   Опустившись на колени, она одной рукой приподняла ему голову и поднесла стакан к его губам.
   – Ну, теперь лучше? – спросила она после того, как Джеймс выпил все до дна.
   Он кивнул, и голова его снова упала на подушку.
   – Может, поешь еще бульона? Так нужно, Джеймс.
   – Хорошо.
   Через минуту у его губ появилась полная ложка.
   – Уже поздно, – прошептала она, – но утром я пошлю записку мисс Вудсен. Дам ей знать, что тебе уже лучше. Представляю, как она обрадуется!
   Судя по всему, Элизабет тоже радовалась этому. Но тут лицо ее приняло хорошо знакомое ему суровое выражение, и Джеймс мгновенно догадался, что за этим последует.
   – Должна тебе сказать, Джеймс, – непререкаемым тоном заявила она, – я была очень разочарована, узнав, что ты часто бываешь в этих ужасных салунах! – Элизабет недовольно поджала губы. – А пьянство, как тебе известно, великий грех! И недостойные люди, которые предаются этому пороку, угодят прямехонько в ад! Помню, в тот самый день, когда ты явился за полночь и так отвратительно вел себя, ты тоже был пьян. На этот раз я тебя прощаю, потому что верю всей душой... – она ловко впихнула в него полную ложку, – что тобой двигала лишь слабость характера. Но надеюсь, что ты эту ошибку не повторишь. Никаких оправданий, сэр! Мне стыдно за вас, очень стыдно!
   – Прости, Бет, – невнятно пробормотал он, и во рту у него снова оказалась ложка. Но в глазах Элизабет вспыхнул гнев, и Джеймс вдруг почувствовал себя гадким шалунишкой, который заслуживает хорошей порки.
   Она продолжала отчитывать его, не обращая ни малейшего внимания на его жалкие попытки оправдаться. А Джеймс давился бульоном, мечтая только о том, чтобы эта пытка наконец закончилась.
   – Надеюсь, сэр, урок пойдет вам на пользу, – сурово сказала Элизабет, и Джеймс облегченно вздохнул, услышав звяканье пустой посуды. – Если бы мы все еще были мужем и женой, мистер Кэган, то, уверяю вас, в эту самую минуту все запасы спиртного в доме, включая и ваш любимый испанский шерри, отправились бы прямиком в выгребную яму! – Элизабет встала. – А если бы вы и после этого осмелились выпить хоть каплю, то я встретила бы вас на пороге ручкой от метлы!
   Она скрылась за занавеской, и через мгновение оттуда послышались громыхание кастрюль и сердитое ворчание Джеймс насторожился. Скоро Элизабет вернулась с тазиком и чистым полотенцем в руках. Брови ее все еще были нахмурены. Она с суровым видом откинула одеяла, и Джеймс немедленно догадался, что она намерена сделать. Увы, он был еще слишком слаб, чтобы возражать, а потому молча подчинился.
   – Прости, Бет, – пробормотал он в раскаянии. И оба понимали: Джеймс сейчас просил прощения не только за доставленные ей хлопоты, а за все, в чем был перед ней виноват.
   – И ты прости, – примирительно сказала она, – мне не следовало так на тебя набрасываться. В конце концов, это не мое дело.
   – А жаль, – проговорил он, закрывая глаза. – Простишь ли ты меня, дурака, Бет?
   Она вдруг уткнулась лицом ему в плечо и прошептала:
   – Я так испугалась. – Джеймс почувствовал, как ее слезы обожгли ему кожу. – Мне показалось, ты умираешь. Джеймс, не смей никогда больше так меня пугать!
   Он с трудом поднял руку и коснулся ее волос.
   – Ни за что, милая! Клянусь тебе! Только не плачь, пожалуйста! И прости меня за все.
   Элизабет сердито шмыгнула носом и снова принялась обтирать его влажным полотенцем.
   – И ты меня прости, – буркнула она уже спокойнее. – Просто я немного устала. Твоя рана... – Она осторожно коснулась повязки. – Так не больно?
   – Немного.
   – Как только закончу, дам тебе немного лауданума.
   – Спасибо за все, – прошептал он. – Зря я сюда пришел. Это... это неправильно.
   – Не глупи!
   В этом вся Элизабет, подумал он через несколько минут, когда она решительно всунула ему в рот лекарство. Попробуй возрази! Всегда точно знает, как поступить. На нее можно положиться.
   Джеймс сжал ее руку, чтобы не дать ей исчезнуть.
   – Побудь со мной хоть немного. Она с улыбкой устроилась поудобнее.
   – Конечно. Может, лучше поспишь? А я спою тебе колыбельную.
   Словно больному ребенку, подумал Джеймс.
   – Лучше расскажи мне, как вы ехали в Калифорнию. Улыбка ее мгновенно увяла, в глазах отразился испуг.
   – Но это неинтересно... Лучше давай я расскажу тебе о Теннесси!
   – Бет, – он опустил глаза, – почти два года ты сидела против меня за столом, а я рассказывал тебе о Кэганах. Держу пари, ты знаешь про нашу семью все-все. Теперь моя очередь узнать побольше о Беках.
   – Но я и так тебе уже все рассказала. Когда мы ездили на могилу к Джону Мэтью. Помнишь?
   – А мне бы хотелось послушать еще! – Он ободряюще сжал ее руку.
   – Не так-то это просто, Джеймс.
   – Знаю, милая. Но пусть это будет вместо колыбельной, ладно?
   – Ну... а что ты хочешь знать?
   – Начни хотя бы с того, как заболела твоя матушка.
 
   На следующий день Джеймс проснулся, чувствуя себя совсем другим человеком. Он заснул как убитый, недослушав и половины. Тяжело было ощущать боль в го – лосе Элизабет, когда она рассказывала о тех, кого любила, и все равно он был доволен – наконец-то ему удалось понять, почему Элизабет именно такая, какая есть.
   – Ну и что ты обо всем этом думаешь, Билл? – спросил он дока Хедлоу, который с глубокомысленным видом разглядывал его рану.
   – М-м-м... что ж, неплохо. Жар спал, рана чистая. Да и выглядишь ты прекрасно. Видно, Элизабет неплохо потрудилась.
   – Это точно. Все-таки она необыкновенная женщина, верно, док?
   – Да, Джим. Тут ты попал в самую точку. Конечно, это свинство по отношению к ней, но я был бы спокоен, побудь ты здесь еще пару дней. Не хочу рисковать, понимаешь? Можешь считать, что я предписываю это как врач. Если рана разойдется, я ни за что не ручаюсь. Спроси Элизабет, не возражает ли она, если ты останешься еще ненадолго. Ты уж извини, Джим.
   Джеймсу стоило большого труда скрыть охвативший его восторг. А Элизабет, делая вид, что хлопочет у плиты, кусала губы, чтобы спрятать улыбку.
 
   – Джим! – Хрипловатый голос Мэгги иглой вонзился в его затуманенное сознание. Нежные пальчики сжали его руку, и Джеймс улыбнулся, еще не успев открыть глаза.
   – Привет, – пробормотал он. – Бет предупредила, что ты зайдешь. Ну и как я тебе?
   Она выглядела восхитительно: свежая, безукоризненно элегантная, впрочем, как всегда. Сегодня на ней было розовое с вишневой отделкой платье. Только лицо ее было грустным.
   – Что-нибудь случилось, Мэгги?
   Взгляд ее огромных голубых глаз стал вдруг каким-то странным.
   – Ничего, – поспешно пробормотала она. – Совсем ничего... просто переволновалась за тебя. Знаешь, вздуть бы тебя хорошенько, да рука не поднимается! – Она осторожно тронула белевшую на его груди повязку. – Проклятый идиот!
   – Виноват, Мэгги. Ты уж прости, что перепугал тебя до смерти. – И тут до него дошло, что в доме как-то необычно тихо. – А где Бет?
   Мэгги вновь изменилась в лице – казалось, она вот-вот заплачет. Судя по всему, в душе у нее шла какая-то борьба.
   – Я отослала ее. – Голос Мэгги стал жестким. – А потом, ей все равно нужно было кое-что купить. – Рука ее сильнее сжала его ладонь. – Джим, может, поедем в Вудсен-Хиллз? Неужели ты думаешь, что я не смогу ухаживать за тобой? Да лучше, чем эта девчонка! Лучше, чем кто бы то ни было в целом свете!
   Ответ дался ему нелегко:
   – Ну... док Хедлоу считает, что пока рановато двигаться. Мэгги опустила голову.
   – Понимаю... конечно.
   Джеймсу смертельно не хотелось начинать этот разговор, но тянуть дальше было нельзя. Нечестно скрывать от нее правду.
   – Мэгги, дорогая, – мягко начал он, – нам нужно поговорить...
   Но она его перебила:
   – Послушай, Джим, конечно, в последнее время мы не очень-то ладили...
   Мягко сказано, усмехнулся он про себя. Последнее время они только и делали, что ругались.
   – ...но все будет по-другому. Обещаю тебе, дорогой! Я возьму себя в руки. Вот увидишь, я стану совсем другой! – В голосе ее было столько искренности, что Джеймсу оставалось только гадать, кого из них двоих она стремится убедить. – Я люблю тебя, Джим. Люблю, как никогда никого не любила! И не хочу тебя терять!
   – Мэгги!..
   – Я уже начала готовиться к свадьбе, – быстро продолжила она с напускным воодушевлением, которое почему-то страшило Джеймса. – Само собой, все будет очень скромно, не так, как мы раньше хотели, но все же лучше обвенчаться в Санта-Барбаре. У Смитсонов там прелестное имение, они будут рады, если свадьба состоится в их знаменитых садах. Разве это не чудесная мысль? А потом сядем на поезд до Лос-Анджелеса, а там – на пароход и махнем в Европу! Я еще не говорила тебе, что дала телеграмму мистеру Бренду и попросила все организовать? Так что нам предстоит замечательное путешествие: увидим все, о чем так долго мечтали, – Испанию, Италию и, разумеется, Англию! Просто чудо, верно? Все будет как в волшебном сне, я тебе обещаю!
   По лицу ее катились слезы. Она глотала их и говорила, говорила без конца, а Джеймс гадал, знает ли она, что творится в его душе.
   – Мэгги, мне кажется, лучше подождать...
   – Мне уже пора, Джим. – Она торопливо чмокнула его в щеку и засуетилась в поисках своей сумочки и шелкового зонтика. Впрочем, она продолжала трещать без умолку: – Жаль, что не могу посидеть подольше, но у меня еще куча дел, а времени в обрез. Приду завтра, если твоя церберша не станет возражать. Когда она злится, с ней просто сладу нет. Сегодня чуть ли не с пистолетом в руках уговаривала ее пустить меня.
   – Побудь еще немного, Мэгги.
   – Извини, не могу. Не волнуйся, скоро вернется твоя драгоценная Бет.
   – Проклятие, Мэгги, иди сюда!
   Но она уже была у двери, когда та распахнулась.
   – О, привет, Мэгги!
   – Убирайся с глаз моих, негодяй!
   – Я тоже рад тебя видеть, милочка! – Натан вежливо приоткрыл дверь, и Джеймс услышал, как он чертыхнулся сквозь зубы. – Женщины! – А мгновением позже – уже изменившимся, ласковым голосом: – Элизабет! Элизабет, любимая, ты здесь? Уж не сердишься ли ты на меня?
   – Сердится, да еще как, если, конечно, у нее есть голова на плечах, – ворчливо ответил Джеймс.
   Занавеска отлетела в сторону, и на пороге появился Натан.
   – Ах ты сукин сын! Кстати, могу тебя уверить, сегодня вид у тебя не такой дохлый, как в прошлый раз!
   – Вот и славно! – пробурчал Джеймс.
   – Да? Ну что ж, попробуй выкини еще что-нибудь в этом роде, и я сам отделаю тебя так, что небо с овчинку покажется!
   Джеймс хитро улыбнулся.
   – Всегда говорил, что ты для меня вроде родной матери, Нат!
   – Проклятие, так оно и есть! А когда думаешь выметаться отсюда? Док уже приходил? И куда подевалась Элизабет?
   Тарахтит как всегда, усмехнулся про себя Джеймс.
   – Ушла за покупками. А док забегал еще утром. Сказал, что лучше побыть здесь еще пару дней.
   – Вот оно что, – задумчиво протянул Натан. – Понятно. Ну что ж... Может, тебе что-нибудь нужно?
   – Нет. Бет возится со мной как с ребенком.
   – Да, она такая. Да, кстати, не интересуешься, что об этом болтают в городе?
   Джеймс состроил недовольную гримасу.
   – С чего бы это? Меня больше интересует, что говорит Барни.
   Натан только ухмыльнулся.
   – А, Барни!.. Боюсь, ему еще долго не удастся поговорить, во всяком случае, пока что док Гейзер ему не разрешает!
   – Док Гейзер? Дантист?
   – Да. – Натан снова ухмыльнулся. – У старины Барни вдруг почему-то выпали и остальные зубы! Разве не странно?
   Джеймс покосился на него.
   – Проклятие, Нат!..
   – Доку придется изрядно потрудиться.
   – Сукин ты сын! А я-то еще убиваюсь, что свалял такого дурака! Да, кстати, ты знаешь, что этот ублюдок говорил про Элизабет?
   Натан пожал плечами:
   – Да чего только не болтают в городе обо мне и Элизабет! Надоело! Но будь я проклят, если позволю вот так подстрелить своего лучшего друга!
   Джеймс судорожно стиснул его руку.
   – Лучшего друга у меня не было, Нат! И прости за то, что я когда-то наговорил!
   Натан рассмеялся.
   – Ах ты, мерзавец! Ладно, Бог с тобой! Только постарайся больше не подставляться под пулю!
   Они еще немного поговорили, и Джеймс начал устало зевать.
   – Как ты себя чувствуешь, Джим? – с сомнением спросил Натан. – Что-то ты неважно выглядишь!
   – М-м-м... да вот, побаливать стало, – скривился тот. Он попытался улечься поудобнее и сморщился от острой боли в груди.
   В этот момент хлопнула входная дверь, и оба разом притихли. Судя по всему, на стол легла тяжелая сумка, и на пороге, развязывая ленты шляпки, появилась Элизабет. Она окинула мужчин внимательным взглядом.
   – Давно ушла мисс Вудсен?
   – С полчаса назад, – вскочив на ноги, быстро ответил Натан.
   Элизабет придирчиво оглядела Джеймса.
   – Что-то ты побледнел, и вид усталый. Давай-ка поспи. Или лучше вначале поешь.
   – Угу.
   – Сейчас испеку лепешки. Твоему желудку это не повредит.
   – У него болит плечо, – робко вмешался Натан. Элизабет коротко кивнула.
   – Ничего удивительно, – сердито фыркнула она, – когда от посетителей отбою нет! – И уже совсем другим, нежным голосом обратилась к Джеймсу: – Сейчас покормлю тебя, а потом дам лауданум. Его нельзя пить на пустой желудок.
   Она исчезла за занавеской, и Натан устремился за ней, даже забыв попрощаться с Джеймсом. Тот устало прикрыл глаза, невольно прислушиваясь к их разговору.
   – Элизабет, я пришел извиниться.
   – В этом не было нужды.
   – Нет. Я вел себя как осел, и мне очень стыдно. Ты простишь меня, любимая?
   Она немного помолчала.
   – Конечно. – В голосе ее слышалась такая печаль, что Джеймс невольно подумал: будь он на месте Натана, непременно схватил бы ее в объятия и расцеловал. – Давай не будем больше об этом. Мы оба были расстроены и наговорили друг другу лишнего. Забудь, все прошло.
   – Если хочешь.
   – Да, хочу. Лепешки будешь? Я сейчас поставлю кофе. Джеймс усмехнулся с закрытыми глазами. В этом была вся Бет Чашка кофе или чаю – и все в порядке.
   – Нет, не стоит. Не хочу добавлять тебе хлопот.
   – Глупости!
   – Знаю. Но Джим устал. Да и у тебя вид не лучше. А кстати, сама-то ты где спишь?
   – На качалке.
   – На качалке?! – изумился Нат.
   – Ерунда, Натан. Вполне удобно.
   – Любимая... – поколебавшись, заговорил он, – может, ты передумала и все-таки поживешь пока у Вирджила и Энн?
   – Нет, – решительно отрезала она.
   – Ладно, как знаешь. Я просто спросил. Похоже, Элизабет стало неловко за свою резкость.
   – Прости, Натан, знаю, что ты хочешь как лучше.
   – Я люблю тебя, Элизабет. – Джеймс вдруг почувствовал, как внутри у него все сжалось. – И переживаю за тебя.
   – Знаю, но... – И тут до ушей Джеймса донесся звук, который он бы ни с чем не спутал, – это был поцелуй. Секунды показались ему вечностью. Потом мягкий голос Элизабет произнес: – Мне нужно замесить лепешки.
   – Да, милая. – В голосе Натана явственно слышалось разочарование, а Джеймс так обрадовался, что даже почувствовал себя неловко. – Конечно. Можно мне заглянуть завтра?
   – О нет. Тебе ведь давным-давно пора в домой, в Колд-Спрингс.
   – Ранчо прекрасно обойдется без меня пару дней. А я побуду с тобой.
   – Но это совсем ни к чему, – настаивала она. – Джеймс уже поправляется, а ты и так уже задержался дольше обычного.
   – Ладно. – Судя по недовольному тону, до Ната наконец дошло, и Джеймс злорадно улыбнулся. Впрочем, Натан всегда быстро соображал. – Я уеду, если ты так хочешь. Но к субботе вернусь.
   – Буду рада тебя видеть, – кротким голосом ответила Элизабет.
   Голова Натана просунулась за занавеску.
   – Я уезжаю, – с несчастным видом объявил он. – Хочешь, попробую связаться с Мэттом?
   – Шутишь? – возмутился Джеймс. – Да Мэтт с меня шкуру спустит, если узнает! Дашь ему знать, если я отдам концы, не раньше! Нет уж, спасибо, – буркнул он.
   – Ладно! Увидимся через пару дней.
   – Угу. Передай привет ребятам.
   – Конечно. – Нат снова исчез за занавеской, и снова Джеймс услышал звук поцелуя. – Пока, милая. Если понадоблюсь, дай мне знать. Я тут же примчусь.
   – Непременно. Пока, Нат.
   Еще один долгий поцелуй. Руки Джеймса сжались в кулаки. Хлопнула дверь, и он немного расслабился. На пороге возникла Элизабет:
   – Через минуту получишь свои лепешки! Постарайся не заснуть.
   Он кивнул. Улыбнулся ей. Какая же она хорошенькая!
 
   – Ты Нью-Мексико любишь больше, чем Техас?
   – Да, – устало ответила Элизабет, – здесь больше травы. Больше цветов. По крайней мере там, где я бывала.
   Сегодня они заболтались допоздна. Конечно, Джеймс понимал, что уже поздно, что с его стороны просто эгоистично заставлять ее сидеть рядом, но ничего не мог с собой поделать – слишком уж радостно было снова видеть ее возле себя, слышать милый, нежный голос. К тому же им осталось быть вместе так недолго, и он спешил, спешил в последний раз насладиться вновь обретенной близостью Элизабет.
   По правде говоря, ему следовало бы уехать еще утром, тем более что рана благополучно затянулась, да и сам он чувствовал себя неплохо – спасибо Элизабет. Но Джеймс все никак не мог решиться. Он прекрасно понимал: стоит ему закрыть за собой эту дверь – и конец радостно-горькой близости с Элизабет. Поэтому, дождавшись прихода доктора Хедлоу, Джеймс принялся притворно жаловаться на боль в боку и разыграл такое представление, что сам себе стал противен. Но дело было сделано! Ему прописали еще два дня покоя в доме Элизабет. Джеймс чувствовал себя последней свиньей, ведь он знал, что, пока он занимает ее постель, Элизабет даже не в состоянии выспаться, однако расстаться с ней было выше его сил.