Илья Стальнов
Закрыть дверь…

   Человек сидел перед камином. Огонь, потрескивая, плясал на поленьях. Человек любил огонь. Он видел его скрытый смысл. Он знал, какая разрушительная мистическая мощь таится в нем.
   Он слышал зов. Он знал, что придет час и очищающее адское пламя обрушится на людей. И ничего нет прекраснее этого мгновения! Человек ненавидел сопливые рассуждения о добре и милосердии. Он признавал только СИЛУ. Он посвятил себя служению ТЬМЕ и предавался ему всей своей темной душой.
   – Час мщения! – проскрипел он и плеснул в огонь из бокала.
   Огонь взметнулся вверх, и казалось, камин больше не удержит его. Тонкая суть огня выплеснулась наружу и объяла трепещущую душу человека…
* * *
   Он молчал. Из него нельзя было выдавить ничего. Наши слова и увещевания отскакивали от него, как комки жеваной бумаги от слоновьей шкуры. Мы были не в силах пробить броню отчуждения.
   Тусклая лампочка в комнате для допросов изолятора временного содержания слабо светила на него, а он, будто спасаясь от луча прожектора, болезненно щурил глаза с подрагивающими, в красных прожилках веками. Казалось, на его плечи давит неимоверная тяжесть, которая сомнет-таки его, как сминает атмосферный столб выброшенную на берег глубоководную рыбу. Он как будто вел неимоверно тяжелую борьбу с земным притяжением.
   – Как тебя зовут?.. За что ты убил человека?.. Как тебя зовут?.. – вновь и вновь долдонил Володька Савельев, старший следователь городской прокуратуры, поглаживая холеными пальцами белоснежный манжет своей рубашки.
   Сколько я его знал, даже в самые неподходящие моменты он появлялся в темных отутюженных костюмах и белых рубашках. На его худом, красивом лице, как всегда, трудно было что-то прочесть, но я видел, что он постепенно теряет терпение.
   А убийца молчал…
   Два часа назад, в ноль тридцать, дежурный по городу получил сигнал от работяг, выезжавших ночью на ремонт линии газопровода, что со стороны «бульника» слышны крики. Машина АП-7 прибыла на место через восемь минут. Патрульные немного покрутились на «УАЗике», ничего подозрительного не увидели, а когда собирались возвращаться, свет фар упал на сам «бульник» – так горожане прозвали большой древний валун с выбитыми на нем доисторическими символами.
   Убийца в синей робе лежал, уткнувшись лицом в траву. Одна его рука обломанными ногтями скребла землю, в другой был зажат нож с острым длинным лезвием. На самом «бульнике» распластался истерзанный труп. Ярость, с которой его кромсали, не укладывалась в голове. На убитом была монашеская ряса, точнее, то, что от нее осталось – изрезанные, залитые кровью лоскуты.
   – Будешь ты говорить или нет?! – взорвался-таки Володька, хлопнув ладонью по столу.
   – По-моему, у него крыша поехала, – предположил я.
   – Наверное… Желтый дом по нему горькими слезами плачет. Такое сотворить…
   Неожиданно, нечеловеческим усилием преодолевая огромное сопротивление, убийца разогнулся и уставился на меня. Этот человек, по виду типичный бродяга с явно нарушенной психикой, имени которого мы не знали, смотрел на меня совершенно ясным, пронзительным взором. В глазах его не было и тени безумия, а были глубина, проницательность, да еще что-то такое, чему и названия нет. Сдавленно, едва шевеля губами, он произнес:
   – Я узнал тебя, воин… Торопись, у тебя мало времени-Уже снята вторая печать… Через три дня ты умрешь… Возьми меч… В моем жилище… Иначе умрешь, С… Сергей.
   Он поднял руку, то ли пытаясь указать на что-то, то ли желая вцепиться в меня скрюченными пальцами, но силы оставили его, и он сполз на пол. Не упал, а именно сполз, будто из него выдернули скелет, и он теперь растекался бесформенной массой по полу. Тьфу, ну и ассоциации…
   – Отрубился, мать его! – Володька вскочил, нагнулся над убийцей, провел рукой над ртом, пощупал пульс на шее. – Живехонек… Во артист!
   – Артист, – кивнул я.
   Что-то в словах бродяги было такое, что продирало холодным ветром. Отчего верилось в их правдивость. Откуда он узнал мое имя? При нем никто меня по имени не называл. Вот чертовщина какая! Звучит это достаточно дико, но я поверил его словам. Поверил не умом, но сердцем…
* * *
   – Не знаю, что и сказать, – пожал плечами врач, когда бродягу на носилках заталкивали в «скорую», приткнувшуюся во дворе УВД. – На припадок, каталепсию, реактивное состояние не похоже. Пульс, мышечные реакции в норме. Но мозг не работает. Будто от сети отключили… Кто он хоть?
   – Не знаю, – пожал плечами Володька. – Но завтра он будет самым известным человеком в городе.
   Он прав. Шум завтра пойдет на всю Россию. Только что мои оперативники установили личность погибшего. В монастыре в десяти километрах от города пропал монах Иоанн. Можно представить, как вцепятся в эту новость стервятникижурналисты. И это после ряда громких убийств священнослужителей в разных концах страны. Ох, беда…
   – Чтоб глаз не спускали, – проинструктировал я старшину и сержанта. – Вы бы видели, что он с монахом сотворил. Ножом раздробил кости. Медик сказал, что сила для этого нужна чудовищная… Так вот, как врачи его откачают, пристегнуть наручником к кровати. Пусть потом кто угодно кричит о нарушении прав личности. Мой приказ. Ясно?
   – Так точно, – поморщился сержант, которого не вдохновляла перспектива провести ночь в одной комнате с маньяком…
   Когда все утихло, и мы остались одни, стрелки часов подползали к половине пятого. Володька сидел в кресле, дымя трубкой. Трубка – это, как сейчас говорят, часть его имиджа. Тоже мне Шерлок Холмс.
   Я стоял у окна. Внизу ветер кружил над асфальтом мусор и обрывки газет. Маленький смерч, будто живой, полз по тротуару. Занималась заря. Здание УВД располагалось на возвышенности, с четвертого этажа открывался вид почти на весь город – на его неровный, изломанный островерхими крышами, заводскими трубами, покосившимися колокольнями и иглой телебашни силуэт.
   Я ненавидел этот город. Я ощущал в нем врага. Мне всегда казалось, что он наполнен черной зловещей энергией, но никогда я еще не чувствовал ее с такой силой, как сейчас. Я ненавидел город всей душой, поскольку за его зевотными монотонными буднями, за тягучей провинциальной скукой можно было различить его звериный оскал, ибо в нем жило мутное, мощное ЗЛО. Кому, как не мне, начальнику уголовного розыска, это знать.
   Город из года в год занимал первое место в регионе по насильственной преступности. Специалисты пытались изучать причины (а какие тут причины – город как город), власть предержащие снимали стружку с правоохранительных органов – и все без каких бы то ни было результатов. Ничего не помогало. Ладно, если бы расцвела организованная преступность, заправляли здесь бы мафиозные кланы – так ничего подобного. Преступления все больше бытового характера, обычная житейская гнусь. Муж отрезал голову жене и застрелил из зарегистрированного охотничьего ружья «ИЖ» своих двоих маленьких детей… Хронический алкоголик полил сожительницу спиртом «Рояль» и поджег… Двое двенадцатилетних мальчишек из анатомического интереса придушили одноклассницу. И далее в том же духе. Без серьезной причины, по дури, по пьяни да от тоски творились воистину жуткие действа. Иногда у меня возникало ощущение, будто какая-то темная сила здесь наполняет людей злобой и собирает обильную кровавую жатву.
   А иногда мне начинало казаться, что я остался один на один с городом, помощи ждать неоткуда, и остается надеяться только на себя в той смертельной схватке, в которую я рано или поздно вступлю с ним. С ностальгией вспоминался мне сельский райотдел, начальником которого я работал всего каких-то три года назад. Народ там больше дрался не по злобе и ненависти, а чтобы интересно провести время, убивали друг друга редко, крали в основном свиней и фермерский инвентарь. Здесь все по-иному.
   Город не уставал наносить мне удары. Именно здесь от меня ушла жена, с которой я прожил десять лет. Здесь в меня стреляли из обрезов, тыкали ножами. Здесь двое подонков, уложивших насмерть солдата из войсковой части и завладевшие его автоматом, убили моего заместителя и друга Сашу Лагутина, а потом я при задержании расстрелял их как бешеных собак из АКМа… Да мало ли что было. Этот город – мой крест, и ношу сию мне не переложить ни на чьи плечи…
   – Интересно, откуда он все-таки взялся? – прервал мои размышления Володька.
   – А кто его знает.
   – Надо устанавливать его личность и связи. Представь заголовки: «Ритуальное убийство», «Прокуратура не хочет видеть истинных виновников трагедии».
   – Я уже думал об этом. Вряд ли с установлением личности возникнут трудности. Наверняка он судимый, так что по дактилокарте Главный информационный центр нам раскладку даст.
   Но ждать ответа из ГИЦа МВД не пришлось. Утром в мой кабинет зашел старший опер из отдела по раскрытию особо тяжких преступлений и заявил, что прекрасно знает бродягу.
   – Я еще в райотделе работал, – сказал оперативник. – Полгода назад его в дежурку привели. Бомж. Поссорился на улице с каким-то грибом-боровиком, кажется, доцентом из политеха. Хотели дело по хулиганству возбуждать. Потом прикинули – больше чем на пятнадцать суток история не тянет. Отправили его в приют для бомжей. И нате – объявился.
   – Бери дежурную машину, двигай в райотдел и бич-приемник за документами, – велел я.
   Вскоре передо мной лежала тоненькая папка с материалами. Фотографии – в фас, в профиль, протоколы задержания, объяснения, справки о судимости, из милиции по месту прописки. Я взял фото. Впалые щеки, гладкое, рыбье, какое-то обтекаемое лицо… И тот же цепкий взор человека, привыкшего замечать все вокруг и видеть людей насквозь. Ничего общего с обычными равнодушно-рассеянными взорами бродяг, которых гонит злой ветер по просторам Руси-матушки.
   «Ян Георгиевич Кунаков, 1951 года рождения, уроженец и житель города Калинина, образование среднее, не судим, временно не работает».
   «21 января в 19.40 гражданин, назвавшийся Кулаковым Я. Г., приставал на улице Энгельса около дома 47 к гражданину Сотнику Г. И., доценту политехнического института. Был задержан подоспевшими гражданами и патрульным нарядом милиции в составе младшего сержанта милиции А. С. Павлова и Н. И. Смольяненко…» «В возбуждении уголовного дела по хулиганству отказать за отсутствием состава преступления».
   «Я. Г. Кунаков был направлен в приют для лиц, ведущих скитальческий образ жизни. Выбыл оттуда 22 февраля…» – Надо переговорить с этим доцентом, – сказал Володька, бегло ознакомившись с документами. – Возможно, он знает что-то об этом типе.
   – Сделаем…
   На кафедре общественных наук политеха меня по телефону уведомили, что Григорий Иннокентьевич после первой пары отправился работать домой.
   – Ну что, поехали к нему? – спросиля, без особой охоты поднимаясь со своего начальственного мягкого кресла.
   – В тебе проснулся опер, – улыбнулся Володька.
   Сотник проживал в центре города, недалеко от УВД, на уютной горбатой улочке с вросшими по окна в землю домами и отданной под склад краснокирпичной церквушкой.
   Дверь открыл невысокий сухой мужчина лет шестидесяти на вид. На его длинном носу приютились большие, со слегка затемненными стеклами очки. Эдакий симпатичный книжный червь, он сыпал старорежимными оборотами: «да-с», «милейший», «батенька». Он усадил нас в низкие скрипящие кресла в большой, заваленной книгами и экзотическими безделушками, комнате, а сам, оставив без внимания наши протесты, удалился на кухню готовить чай. Встречаются любители, для которых приготовление чая является священнодействием. Похоже, доцент Сотник принадлежал к их числу. Чай у него удался на славу – вкусный, ароматный, хотя в моем лице он нашел не лучшего ценителя.
   – Так вы насчет того недоразумения? – улыбнулся доцент, выслушав нас. – Сколько времени уж прошло. Что он ко мне тогда пристал – не пойму. Иду из библиотеки. Навстречу мне этот, скажем прямо, малоприятный господин.
   – Вы знали его раньше?
   – Видел пару раз. Однажды до того инцидента, другой раз – двумя неделями позже. На паперти у Собора. Он Христа ради просил… Вряд ли, уважаемые, я смогу вам чем-то помочь. Знай я, что он совершит такое дикое преступление и убьет монаха, уверяю вас, уж присмотрелся бы к нему повнимательней, да-с.
   – А… – Володька удивленно уставился на доцента. – Откуда вы знаете, что он подозревается в убийстве монаха?
   – О, меня не было при убийстве, уверяю вас, – лукаво улыбнувшись, произнес доцент. – Достаточно немного поразмыслить, да-с. Весь город знает о ночном убийстве. Тут приходит ко мне обаятельный молодой человек – начальник уголовного розыска, с не менее обаятельным следователем прокуратуры и расспрашивает о каком-то мелком недоразумении. Нетрудно уловить связь.
   – Не смею уверять вас в обратном, мы здесь именно по этой причине, – выдал я и подумал, что ко мне тут же как репей прилипла манера выражаться велеречиво.
   Пока Володька продолжал беседу с доцентом, во мне нарастало беспокойство. Я не мог понять его источник.
   Володька наконец выяснил, что его интересовало. Казалось, разговор исчерпан и молено вежливо раскланяться, но тут доцент неожиданно махнул рукой и со стуком перевернул пустую чашку.
   – А, ладно, скажу. Все бы ничего, молодые люди. Но есть еще одна маленькая деталь.
   – Какая? – заинтересовался Володька.
   – Он хотел меня убить.
   – Что?!
   – Когда он возник передо мной, то пытался схватить за горло. Я отпрянул и увидел у него нож. Тут какой-то парень ухватил его за рукав и оттащил от меня. Затем появилась милиция, и в суматохе нож куда-то затерялся.
   – Что за нож?
   – Длинное узкое лезвие. Рукоятка из белого металла. Может, из серебра, хотя не уверен. На рукоятке в свете фонаря я рассмотрел черного скарабея. Помоему, вещь ценная. Наверное, он выбросил нож в водосток.
   Я напрягся. Скарабей. Ведь именно нож со скарабеем держал бродяга, когда его взял патруль у «бульника»!
   Еще никогда при расследовании у меня не возникало такого странного ощущения. Я будто разваливался. Мне казалось, что факты, которые мы набираем, ничего не стоящая шелуха, за ними скрывается что-то совершенно иное. Что же всетаки творится? Я откинулся на спинку кресла и поймал на себе взгляд доцента. В нем были усмешка и понимание.
   После оформления протокола допроса осталось сказать «до свиданья» и удалиться. Володька вышел на лестничную площадку. Я было устремился за ним, но доцент тронул меня за рукав.
   – Подождите, – он на секунду замялся. – Не хочу показаться назойливым. Еще меньше у меня желания показаться субъектом, мягко говоря, странным, однако… Ведь вы при встрече с тем господином тоже ощутили что-то, не правда ли?.. Вижу, что правда. Я грубый рационалист, материалист до мозга костей, но иногда я чувствую присутствие того, чего не объяснишь в рамках общепризнанных понятий, да-с. Я ощутил в этом человеке, – он запнулся.
   – Что же?
   – ЗЛО. Да-с, с этим человеком к нам пришло зло. И страшная трагедия – это не простое смертоубийство… Старый дурак, да? Ну что ж, мне по годам позволительно.
   – До свидания, – сухо произнес я.
   Когда дверь захлопнулась, я прислонился к стене, нащупал пачку сигарет. Осталась одна, да и ту я сломал, дрожащими пальцами вытаскивая из пачки. Я скомкал пустую пачку и яростно отбросил прочь.
   Володька стоял около моего бежевого служебного «Жигуля».
   – Чего ты там застрял?
   – Ничего. Дай закурить.
   Он вытащил из кармана пачку «Дымка», который обычно таскает для допрашиваемых. Я прикурил и прислонился к багажнику. Шелестел в кронах деревьев ветер – сильнее, чем вчера. Я завороженно уставился на смерчик, крутивший невдалеке бумажки и листья. У меня возникло ощущение, что это тот же смерчик, который я видел ночью из окна кабинета. По моему позвоночнику холодной змейкой пополз страх. Смерчик налетел на меня, взъерошил волосы. Горло перехватило. Сердце на миг замерло. Мне на миг показалось, что за мной внимательно наблюдает пристальный, холодный взор…
* * *
   Следующий день порадовал меня телетайпограммой из Главного управления уголовного розыска МВД России: «Принять все меры… Дело на контроле… Будет оказана помощь». Ну, спасибо… В «Вестях» прошла информация о трагедии. В пресс-группу с утра названивали корреспонденты центральной прессы. Еще и не то будет. Единственно, что успокаивало, дело раскрыто, есть убийца, так что шторм вскоре затихнет. Можно будет работать спокойно, не гнать лошадей и не протирать ковры, щелкая каблуками в начальственных кабинетах. Время есть, но… Но у меня осталось всего два дня. А потом… А потом я умру.
   Бред. Абсурд. Негоже майору милиции забивать голову всякой потусторонней ерундой. Так-то оно так, но… Но во мне исподволь вызрело твердое знание – бродяга тогда в душной прокуренной комнате для допросов не лгал. Логика, здравый смысл, жизненный опыт – все это ни к чему. Во мне жила ясная и четкая мысль – ОСТАЛОСЬ ДВА ДНЯ.
   Утром на оперативном совещании, скрепя сердцем, я оторвал нескольких оперативников от текущих забот по нераскрытым преступлениям и бросил на поиски жилища бродяги-убийцы. Он мог проживать где угодно – в заброшенном подвале, в канализационном люке, в отогнанном на запасной путь железнодорожном вагоне. Бомжи – народ непритязательный. Так что надо перекапывать весь город. Соответствующие поручения даны в райотделы, доведены до сотрудников. Где-то он должен был засветиться, попасться на глаза сотрудникам милиции.
   Я предупредил, что работаем мы в пожарном порядке и в самом жестком варианте. Поэтому мои парни без всякого стеснения цепляли на улицах бродяг, нищих с гармошками или плакатами «Люди добрые, помогите погорельцам», цыган, цыганок и цыганят. Всех их обещали кинуть в задержку, отправить в СИЗО или психбольницу, где многим, кстати, и было место. Истеричные вопли контингента, многоэтажная ругань, угрозы и слезы – все как всегда. Результат работы – пара изъятых краденых сумок и кошельков, несколько ложных наводок, которые тут же были отработаны и откинуты.
   Во второй половине дня в УВД привели престарелого одноногого бомжа ВасюАнтикитайца. Тот косил под жертву китайской агрессии и работал в переходе недалеко от здания городской администрации, прилепив на грудь плакат: «Подайте инвалиду, лишившемуся ноги при защите России от китайских агрессоров на полуострове Даманский». Он жил в вагончике на кладбище, расплачиваясь за жилье с могильщиками рытьем могил.
   Глядя на фото убийцы, Вася-Антикитаец вспомнил:
   – Точно, он. Пытался около Собора работать, но недолго. Потом я его в «Чумазовке» видел – он из лачуги какой-то выходил. Точно, товарищ начальник, он. Рожа приметная.
   – Покажешь «лачугу»?
   – А чего не показать? Покажу, хоть ментам и несподручно помогать – восемь раз ведь «крестили». Но я зла не держу.
   В желтом милицейском «УАЗике» (в народе они прозваны «канареечками») ВасяАнтикитаец расположился на переднем сиденье. Пришлось открыть все окна, иначе ехать с ним было просто невозможно. Брезгливый Володька сразу закашлялся и начал хватать ртом воздух, высунувшись из окна. Да, придется «канареечку» дезинфицировать.
   «Чумазовкой» горожане именовали район частного сектора на юго-западе. В последнее время на фоне дряхлых одноэтажных курятников там взметнулось вверх несколько дворцов – транжирили деньги местные бизнесмены.
   – Вот лачуга, – Вася-Антикитаец указал на аккуратный одноэтажный домик с резными наличниками и заколоченными ставнями.
   Я вышел из машины. Небо хмурилось. Погода продолжала портиться: ветер крепчал, веяло совсем не летним, не июньским холодом, так что пришлось застегнуть кожаную куртку на «молнию». Я огляделся и вздрогнул. Ну, конечно, вот и мой спутник – смерчик, кружащий прошлогодние листья. Я уже научился узнавать его… Нет, у меня определенно прохудилась крыша. Этого просто не может быть!
   Соседи-пенсионеры с готовностью поведали, что хозяин дома известен как человек странный, но безобидный. Приехал он сюда то ли из Москвы, то ли из Санкт-Петербурга лет пять назад. С недельку как укатил в неизвестном направлении, оставив дом на своего подозрительного товарища, в котором без труда опознался бродяга Ян Георгиевич Кунаков.
   Взяв понятых, мы взломали хлипкий замок и проникли в помещение. Кухонька с керосинкой, три небольших комнатенки, мебели почти никакой, только продавленный диван, тумбочка, качающийся стол, две полки с книгами и несколько расшатанных стульев. В углу валялась беспорядочно сваленная кипа журналов и брошюр. В одной из комнат лежал дырявый матрас и подушка без наволочки, в углу валялась скрученная солдатская шинель и небольшой узелок из холщовой ткани.
   – Гостинчик бабушке от Красной Шапочки, – сказал Володька, развязывая узелок.
   В нем была старинная книга с диаграммами, какой-то писаниной, по-моему, на латинском языке, старый будильник, несколько ракушек замысловатой формы, являвшихся когда-то звеньями колье, и нож со скарабеем на ручке – двойник орудия убийства.
   Я взял нож. Потом ракушки.
   – Знаешь, Володя, кажется, мы нашли «Вампира»…
* * *
   Какой-то оперативник напряг воображение и присвоил оперативному делу кодовое название «Вампир». И попал в самую точку.
   Когда наступал март, в городе ежегодно начиналась тихая паника. Каждый житель знал, что это месяц охоты «Вампира». Первую его жертву – двадцатитрехлетнюю проститутку нашли в лесополосе на окраине города четыре года назад. Признаков изнасилования не было, следов борьбы – тоже. Неизвестный аккуратно, от уха до уха, перерезал женщине горло и вскрыл вены. Судя по всему, на момент убийства она была приведена в беспомощное состояние, однако эксперты не нашли в крови следов психотропных и наркотических веществ. Выражение ее лица… Ни боли, ни ужаса – лишь какое-то вселенское спокойствие и равнодушие.
   Вскоре ажиотаж спал, дело стало забываться, о нем хорошо помнили лишь оперативники да начальник уголовного розыска, которых постоянно взгревали за «висяк» (нераскрытое преступление). Через год, тоже в марте, на берегу реки нашли очередной женский труп – тридцатилетней домохозяйки, обремененной большой семьей и множеством бытовых забот. Что ее занесло туда?.. Картина преступления была схожей. На этот раз население взволновалось не на шутку. Убийства приписывались объявившемуся в городе маньяку. Разрабатывался психологический портрет подозреваемого, проверялись тщательнейшим образом бомжи, судимые, психбольные, другие категории граждан – всего несколько тысяч. Наконец следователь по особо важным делам Прокуратуры России умыл руки – ничего не выходило.
   На третий год, опять-таки в марте, был найден третий труп – шестнадцатилетней девушки. Те же самые обстоятельства гибели, тот же способ убийства. То же равнодушие на лице. И опять развеять тьму, в которой скрывался неуловимый монстр, не удалось.
   В этом году маньяк решил устроить перерыв. Минул март. Потом апрель. Май. Чудовище не появлялось. Возникла надежда, что «Вампир» или убрался из города, или сдох… Но он не думал уезжать или умирать. Он нанес следующий удар.
   Я прекрасно помнил колье из редких ракушек на шее последней жертвы. Разорванное колье, выглядящие каплями красной крови ракушки. А рядом настоящая кровь…
   Получалось, что «Вампир» сейчас лежит в реанимационном отделении медицинского центра…
   Следствие моментально закрутилось на все обороты. Володька и еще двое ребят, которых я ему дал в помощь, засел за пишущую машинку. Надо было назначить экспертизы. Направить запросы по прошлым местам жительства бродяги. Разослать отдельные поручения. Время летело – минута за минутой, час за часом. Близился третий день.
   Я уже успел осознать, переборов здравомыслие и весь свой предшествующий милицейский опыт, что ключ ко всему происшедшему нужно искать за пределами догм и стандартных прописных истин. Если бы я поделился наболевшим с кем-то, меня бы заперли в психушку. Словами объяснить мое состояние, а главное, возникшее убеждение невозможно.
   Я нуждался в небольшой передышке. День был сумасшедший. Вася-Антикитаец, потом «Вампир». С ума сойти можно. Я заперся в своем кабинете и с полчаса просидел, тупо уставившись перед собой, пока не сформулировал вопрос, на который нужно искать ответ.
   Не знаю, что подумал оперативник, которого я в восьмом часу вечера послал в еще работавшую библиотеку за справочниками по астрономии. Как человек тактичный, к тому же подчиненный, он промолчал. А как дисциплинированный сотрудник он вскоре положил на мой стол три книжки.
   Разбираться в диаграммах и цифрах, учитывая мою неприязнь к любым точным наукам, мне не хотелось. Но ничего не поделаешь. Так, что там. День, месяц, апогей, фаза. Филькина грамота… Через некоторое время я въехал немножко в эти премудрости. И вскоре прошептал:
   – Нашел…
   В дверь постучали.
   – Войдите.
   – Что такой потерянный? – спросил Володька, присаживаясь. Он бросил взгляд на книги. – В клуб юных астрономов решил записаться?
   – Ага. В юные друзья неба… Кстати, тебе известно, что означает знак скарабея?
   – Сия тайна сокрыта от меня.
   – Древние египтяне почитали скарабея как одну из ипостасей бога Солнца. В средневековье он считался могущественным магическим символом. Колдуны изображали его на своих амулетах.
   – И что с того?
   – А ты знаешь, что «Вампир» все свои прошлые три убийства совершил в полнолуние. Самое время разгула темных мистических сил. – Я пододвинул Володьке справочник по астрономии.