Василь Стефаник
Семья Леся
Лесь по обыкновению стащил у жены немного ячменя и нес его в корчму. Не шел, а мчался к корчмарю, да все оглядывался.
– Ну вот, бежит уже с пострелятами, чтоб вам головы сломить! Только бы заскочить в корчму, а то, как нагонит, снова на все село крик подымет.
И он, с мешком на плечах, припустился со всех ног. Но жена с ребятишками догоняла. И перед самой корчмой – цап за мешок!
– Ой, не беги, ой, не спеши, не выноси мое трудовое из дому!
– А ты, стерва, опять вздумала на людях гвалт подымать! Где у тебя стыд-то?
– Стыда у меня с таким мужиком не было и не будет! Давай мешок и пропади ты пропадом. А не дашь, изобьем. Вот вместе с детьми изобьем тебя посреди села! Осрамлю на весь свет! Давай!
– Да ты что, паскудница, ты что, очумела? Да я тебя вместе с твоим отродьем вздерну!
– Андрийко, сыночек, – по ногам его, по ногам! Пускай наш хлебушек по корчмам не растаскивает! Перебейте ему ноги! На калеку ещё заработаем как ни то, а на пьяницу вовек не напасёшься!
Мальчики стояли с дубинками и робко смотрели на отца. Андрийку было лет десять, а Иванку около восьми. Они не смели поднять на отца руку.
– Бей, Андрийко, я за руку подержу. По ногам его, по ногам! И она ударила Леся по лицу. В ответ он ей так двинул, что потекла кровь. И тут подбежали ребятишки и принялись колотить отца по ногам палками.
– Крепче, сыночек, перебей емуу ноги, как собаке, чтоб за собой волок.
Она плевал кровью, синела, но держала мужа за руки.
Дети уже расхрабрились, и наскакивали на отца, как щенята, и били по ногам, и отбегали, и снова били. Точно игру затеяли.
Из корчмы выбежало несколько человек.
– Ну, такого никто испокон веку не видывал! Еще молоко на губах не обсохло, а гляди как лупят! Представление на весь мир!
Мальчишки били, как бешеные, а Лесь и Лесиха стояли окровавленные, застывшие и не двигались с места.
– Эй, ребята, не надорвитесь тут с отцом!..
– Взять бы вам палки подлинней, ловчей бы доставать было!..
– Сзади отца по голове, по лбу, по темени!..
Так кричал какой-то пьяный перед корчмой.
Лесь сбросил мешок на землю и обалдело стоял посреди улицы. Такого нападения он никак не ожидал и совсем растерялся. В конце концов он лег на землю и снял киптарь…
– Андрийко, и ты, Иванко, идите теперь, бейте, я и не шевельнусь. Вы еще маленькие, вам подбегать трудно. Бейте! Ну!
Мальчуганы отошли и удивленно уставились на отца. Потом медленно выпустили из рук палки и уставились на мать.
– Что ж ты их не заставляешь бить, я же лег… Бейте!
Лесиха заревела в голос.
– Чем же я, люди, виновата? Я маюсь с детьми на сухом хлебе по чужим полям, а он, что ни принесу, всё в корчму тащит. Я уж теперь из-за него и заработать не могу, мне из хаты нельзя выйти. Он ведь нас без единой одежины оставил. Что ни ухватит, все несет на водку менять. Не могу я наработать и на детей, и на корчмарей. Пусть делает, что хочет, а я не могу больше…
– Ну и бейте, пальцем не пошевелю!
– Чтоб тебя, муженек, бог побил за житье наше загубленное, за этих сирот! Да мы от твоих побоев из синяков не выходим, как волы из ярма. Горшочка в хате целого не осталось, все перебил. А сколько раз я с детьми на холоду ночевала, а сколько ты окон повыбил? Ничего я тебе не говорю, пускай тебя бог накажет за меня и за детей! Вымолила же я себе доленьку у бога!.. Люди, люди, не дивитесь, вы еще всего не знаете…
Она взвалила мешок на плечи и потащилась с детьми домой, как побитая курица.
Лесь лежал на земле недвижно.
– В тюрьму пойду, в тюрьму навеки! Ну, нет, эдакого еще никто не слыхал и не услышит. Такого натворю, что земля дыбом!
Лежал и свистал в ярости.
Лесиха вынесла все из хаты к соседями. Спать легла с детьми на огороде в бурьян. Боялась, что муж придет ночью пьяный. Детям подстелила мешок и укрыла их кожухом, сама стыла над ними в телогрейке.
– Дети, дети, что теперь делать? Постлала я вам тут нынче навек! И помрете, а от срама не избавитесь! Не в силах я ваш грех отмолить…
И плакала, и прислушивалась, не идет ли Лесь.
Небо дрожало вместе со звездами. Одна упала. Лесиха осенила себя крестом.
– Ну вот, бежит уже с пострелятами, чтоб вам головы сломить! Только бы заскочить в корчму, а то, как нагонит, снова на все село крик подымет.
И он, с мешком на плечах, припустился со всех ног. Но жена с ребятишками догоняла. И перед самой корчмой – цап за мешок!
– Ой, не беги, ой, не спеши, не выноси мое трудовое из дому!
– А ты, стерва, опять вздумала на людях гвалт подымать! Где у тебя стыд-то?
– Стыда у меня с таким мужиком не было и не будет! Давай мешок и пропади ты пропадом. А не дашь, изобьем. Вот вместе с детьми изобьем тебя посреди села! Осрамлю на весь свет! Давай!
– Да ты что, паскудница, ты что, очумела? Да я тебя вместе с твоим отродьем вздерну!
– Андрийко, сыночек, – по ногам его, по ногам! Пускай наш хлебушек по корчмам не растаскивает! Перебейте ему ноги! На калеку ещё заработаем как ни то, а на пьяницу вовек не напасёшься!
Мальчики стояли с дубинками и робко смотрели на отца. Андрийку было лет десять, а Иванку около восьми. Они не смели поднять на отца руку.
– Бей, Андрийко, я за руку подержу. По ногам его, по ногам! И она ударила Леся по лицу. В ответ он ей так двинул, что потекла кровь. И тут подбежали ребятишки и принялись колотить отца по ногам палками.
– Крепче, сыночек, перебей емуу ноги, как собаке, чтоб за собой волок.
Она плевал кровью, синела, но держала мужа за руки.
Дети уже расхрабрились, и наскакивали на отца, как щенята, и били по ногам, и отбегали, и снова били. Точно игру затеяли.
Из корчмы выбежало несколько человек.
– Ну, такого никто испокон веку не видывал! Еще молоко на губах не обсохло, а гляди как лупят! Представление на весь мир!
Мальчишки били, как бешеные, а Лесь и Лесиха стояли окровавленные, застывшие и не двигались с места.
– Эй, ребята, не надорвитесь тут с отцом!..
– Взять бы вам палки подлинней, ловчей бы доставать было!..
– Сзади отца по голове, по лбу, по темени!..
Так кричал какой-то пьяный перед корчмой.
Лесь сбросил мешок на землю и обалдело стоял посреди улицы. Такого нападения он никак не ожидал и совсем растерялся. В конце концов он лег на землю и снял киптарь…
– Андрийко, и ты, Иванко, идите теперь, бейте, я и не шевельнусь. Вы еще маленькие, вам подбегать трудно. Бейте! Ну!
Мальчуганы отошли и удивленно уставились на отца. Потом медленно выпустили из рук палки и уставились на мать.
– Что ж ты их не заставляешь бить, я же лег… Бейте!
Лесиха заревела в голос.
– Чем же я, люди, виновата? Я маюсь с детьми на сухом хлебе по чужим полям, а он, что ни принесу, всё в корчму тащит. Я уж теперь из-за него и заработать не могу, мне из хаты нельзя выйти. Он ведь нас без единой одежины оставил. Что ни ухватит, все несет на водку менять. Не могу я наработать и на детей, и на корчмарей. Пусть делает, что хочет, а я не могу больше…
– Ну и бейте, пальцем не пошевелю!
– Чтоб тебя, муженек, бог побил за житье наше загубленное, за этих сирот! Да мы от твоих побоев из синяков не выходим, как волы из ярма. Горшочка в хате целого не осталось, все перебил. А сколько раз я с детьми на холоду ночевала, а сколько ты окон повыбил? Ничего я тебе не говорю, пускай тебя бог накажет за меня и за детей! Вымолила же я себе доленьку у бога!.. Люди, люди, не дивитесь, вы еще всего не знаете…
Она взвалила мешок на плечи и потащилась с детьми домой, как побитая курица.
Лесь лежал на земле недвижно.
– В тюрьму пойду, в тюрьму навеки! Ну, нет, эдакого еще никто не слыхал и не услышит. Такого натворю, что земля дыбом!
Лежал и свистал в ярости.
Лесиха вынесла все из хаты к соседями. Спать легла с детьми на огороде в бурьян. Боялась, что муж придет ночью пьяный. Детям подстелила мешок и укрыла их кожухом, сама стыла над ними в телогрейке.
– Дети, дети, что теперь делать? Постлала я вам тут нынче навек! И помрете, а от срама не избавитесь! Не в силах я ваш грех отмолить…
И плакала, и прислушивалась, не идет ли Лесь.
Небо дрожало вместе со звездами. Одна упала. Лесиха осенила себя крестом.