Страница:
– Иди взгляни, какие манеры принесла твоя госпожа из своего благородного дома! – крикнула она. – Если бы наши мужья были живы…
– Диди, сама учи свою невестку, – горестно возразила Аннапурна, – сама ее наказывай. К чему ты мне рассказываешь об этом?
Голос Раджлокхи звенел, как натянутая и готовая лопнуть струна:
– Вот как! Моя невестка?! Имея такую советчицу, как ты, она разве станет меня слушаться!
Тогда Аннапурна, нарочно громко ступая, чтобы разбудить молодых, поднялась наверх и вошла в комнату Мохендро.
– Ты зачем меня позоришь, негодница? – крикнула она Аше. – Ни стыда ни совести у тебя нет! О времени позабыла, все хозяйство на старуху свекровь взвалила, а сама здесь отдыхаешь? Несчастная, зачем только я тебя в этот дом привела! – Слезы бежали из глаз Аннапурны. Девушка молча стояла перед ней, опустив голову, и теребила край сари. Не выдержав, она тоже заплакала.
– Ты зря бранишь ее, тетя, – вступился Мохендро. – Ведь это я удерживаю здесь Ашу.
– А ты разве хорошо поступаешь? Она девочка, сирота, матери не привелось воспитать ее, откуда ей знать, что можно, чего нельзя. Чему же ты ее учишь?!
– Вот посмотри, я купил ей грифельную доску, тетради, книги. Я буду заниматься ее образованием, как бы меня ни осуждали за это и чужие и свои.
– Не весь же день ей учиться. Достаточно, если ты будешь заниматься с ней по полчаса каждый вечер.
– Это не так просто, тетя. На ученье нужно много времени.
Раздосадованная Аннапурна ушла к себе. Аша хотела было последовать за ней. Но Мохим встал и загородил дверь, не обращая внимания на робкую мольбу в нежных, влажных от слез глазах жены.
– Мы проспали, любимая моя, – сказал он, – теперь надо наверстать упущенное время.
Какой-нибудь серьезный, но простодушный читатель может принять слова Мохендро на веру. Но дело обстояло не совсем так. Надо сказать, что ни один школьный инспектор не одобрил бы систему, по которой Мохендро занимался с Ашей.
Аша всецело доверилась мужу. Она знала, что ей трудно будет научиться писать. Но раз муж приказывает, значит, нужно. Поэтому она, как могла, старалась привести в порядок свои рассеянные мысли. С серьезным видом усаживалась Аша на край тахты и, уткнувшись в учебник, покачивая головкой, принималась что-то заучивать.
В другом конце комнатки, разложив на маленьком столе книги по медицине, сидел в кресле сам «господин учитель». Он то и дело поглядывал на «ученицу», чтобы проверить ее внимательность. Проходило немного времени, и Мохендро неожиданно захлопывал книгу:
– Чуни, пойди сюда.
Испуганная Аша поднимала голову.
– Принеси-ка мне книгу, – говорил он, – посмотрим, сколько ты прочла.
Аша пугалась, думая, что Мохендро сейчас начнет ее спрашивать, в то время как она еще совсем не была готова держать подобный экзамен. Ее рассеянный ум никак не желал поддаваться очарованию «Чарупатха».[12] И как ни старалась она пополнить свои знания, касающиеся построек термитов, буквы расползались у нее перед глазами, как цепочки черных муравьев.
Услышав, что «учитель» зовет ее, Аша робко брала книги и с виноватым видом подходила к его креслу.
Мохендро одной рукой обнимал ее за талию, другой брал книгу и говорил:
– Сейчас посмотрим, сколько ты прочла.
Аша указывала строчку, на которой остановилась.
– Ого! Так много? – удивленно говорил Мохендро. – А я – только вот это. – И он показывал на заголовок какой-нибудь главы в учебнике.
– Что же ты делал все это время? – спрашивала Аша, широко раскрыв глаза от удивления.
– Думал об одном человеке, – отвечал Мохендро, беря Ашу за подбородок, – а этот самый человек забыл обо всем на свете, читая увлекательный рассказ о термитах.
Аша могла бы достойно ответить на такое необоснованное обвинение, но, увы, стыд мешал ей, и она молча должна была мириться с несправедливым поражением в поединке любви. Теперь вы можете себе представить, насколько методы преподавания Мохендро были чужды как государственным, так и частным школам.
Случалось иногда, что Мохендро не бывало дома. Пользуясь этим, Аша пыталась настроиться на серьезный лад. Но тут, откуда ни возьмись, являлся муж и, прикрыв ей глаза руками, отбирал книгу.
– Жестокая, – говорил он, – стоит мне уйти, как ты тотчас же забываешь обо мне.
– Неужели ты хочешь, чтобы я осталась невеждой? – как-то сказала ему Аша.
– Но ведь и мои занятия из-за тебя почти совсем не подвигаются, – заметил Мохендро.
Эти слова неожиданно больно задели Ашу.
– Разве я мешаю тебе? – огорчилась она и хотела уйти. Но Мохендро схватил ее за руку.
– Что ты понимаешь! – воскликнул он. – Тебе легче заниматься, когда меня нет, а мне – наоборот, без тебя еще труднее.
Серьезное обвинение! Естественно, что вслед за этим следовали обильные, словно осенний ливень, слезы, но через мгновение они высыхали под лучами любви, оставляя лишь влажный блеск в глазах. Как могла неопытная ученица пробираться по дебрям знаний, когда главным препятствием к занятиям был сам учитель? Иногда Аше вспоминались гневные упреки тетки, и ей становилось не по себе; она ведь понимала, что учение – всего лишь предлог. При виде свекрови Аша каждый раз готова была умереть от стыда. Но Раджлокхи ей ничего не поручала, ни о чем не просила. А когда Аша все же являлась помогать и не знала, за что взяться, Раджлокхи говорила ей:
– Тебе нечего здесь делать! Иди к себе, а то твое учение пострадает!
Наконец и Аннапурна сказала Аше:
– Теперь я вижу, как ты учишься, но неужели ты и Мохиму не дашь заниматься?
И тогда Аша приняла решение.
– Ты совсем не готовишься к экзаменам, – сказала она мужу, – поэтому я сегодня же перехожу в комнату к тете.
Легко ли в таком возрасте дать столь суровый обет?! Отправиться в добровольное изгнание из супружеской спальни в теткину комнату!
Едва с уст Аши сорвалось это суровое обещание, как в уголках ее глаз заблестели слезинки, нижняя губа задрожала и голос дрогнул.
– Хорошо, ступай туда, – улыбнулся Мохендро, – но тогда тете Аннапурне придется перейти в нашу комнату.
Услышав шутку в ответ на свое серьезное и такое великодушное предложение, Аша рассердилась. Мохендро предложил другой выход:
– Будет гораздо лучше, если ты сама станешь следить за мной днем и ночью, увидишь, как я все вызубрю.
Так и решили. Я думаю, излишне подробно рассказывать о том, как проходили эти занятия. Достаточно сказать, что в тот год Мохендро провалился на экзаменах, а Аша, хоть и читала рассказы из «Чарупатха», осталась в полном неведении относительно различного рода полипов.
Правда, этот своеобразный процесс обучения не обходился без осложнений. Время от времени являлся Бихари и поднимал страшный шум. Своими криками «Мохим! Мохим!» он будоражил весь квартал. Каждый раз он пытался вытащить Мохендро из спальни, без устали отчитывал друга за то, что тот запустил занятия.
– Ботхан[13], – говорил он Аше, – нельзя глотать пищу, не разжевывая, живот заболит. Потом будете искать лекарство.
– Не слушай его, Чуни, – смеялся Мохендро, – он просто завидует нашему счастью.
– А ты умей наслаждаться своим счастьем так, чтобы не раздражать других, – замечал Бихари.
– Люблю, когда мне завидуют, – не унимался Мохендро, – а ведь еще немного, Чуни, и я, осел, отдал бы тебя Бихари!
– Замолчи! – смущался Бихари.
Аша испытывала к юноше неприязнь, может, отчасти потому, что когда-то ее прочили за него. Бихари чувствовал это, а Мохендро лишь посмеивался.
Раджлокхи часто жаловалась Бихари на сына.
– Пока гусеница в коконе, за нее можно не беспокоиться, ма, – говорил он обычно в таких случаях, – но когда она становится бабочкой и, разорвав кокон, взлетает в воздух, трудно удержать ее. Кто знал, что Мохим так быстро вырвется из-под вашей опеки!
Когда стало известно, что Мохендро провалился на экзаменах, Раджлокхи разразилась гневом, вспыхнув, как внезапный летний пожар. И от пламени ее гнева больше всех пострадала Аннапурна. Бедная женщина лишилась сна и аппетита.
Глава 6
Глава 7
Глава 8
– Диди, сама учи свою невестку, – горестно возразила Аннапурна, – сама ее наказывай. К чему ты мне рассказываешь об этом?
Голос Раджлокхи звенел, как натянутая и готовая лопнуть струна:
– Вот как! Моя невестка?! Имея такую советчицу, как ты, она разве станет меня слушаться!
Тогда Аннапурна, нарочно громко ступая, чтобы разбудить молодых, поднялась наверх и вошла в комнату Мохендро.
– Ты зачем меня позоришь, негодница? – крикнула она Аше. – Ни стыда ни совести у тебя нет! О времени позабыла, все хозяйство на старуху свекровь взвалила, а сама здесь отдыхаешь? Несчастная, зачем только я тебя в этот дом привела! – Слезы бежали из глаз Аннапурны. Девушка молча стояла перед ней, опустив голову, и теребила край сари. Не выдержав, она тоже заплакала.
– Ты зря бранишь ее, тетя, – вступился Мохендро. – Ведь это я удерживаю здесь Ашу.
– А ты разве хорошо поступаешь? Она девочка, сирота, матери не привелось воспитать ее, откуда ей знать, что можно, чего нельзя. Чему же ты ее учишь?!
– Вот посмотри, я купил ей грифельную доску, тетради, книги. Я буду заниматься ее образованием, как бы меня ни осуждали за это и чужие и свои.
– Не весь же день ей учиться. Достаточно, если ты будешь заниматься с ней по полчаса каждый вечер.
– Это не так просто, тетя. На ученье нужно много времени.
Раздосадованная Аннапурна ушла к себе. Аша хотела было последовать за ней. Но Мохим встал и загородил дверь, не обращая внимания на робкую мольбу в нежных, влажных от слез глазах жены.
– Мы проспали, любимая моя, – сказал он, – теперь надо наверстать упущенное время.
Какой-нибудь серьезный, но простодушный читатель может принять слова Мохендро на веру. Но дело обстояло не совсем так. Надо сказать, что ни один школьный инспектор не одобрил бы систему, по которой Мохендро занимался с Ашей.
Аша всецело доверилась мужу. Она знала, что ей трудно будет научиться писать. Но раз муж приказывает, значит, нужно. Поэтому она, как могла, старалась привести в порядок свои рассеянные мысли. С серьезным видом усаживалась Аша на край тахты и, уткнувшись в учебник, покачивая головкой, принималась что-то заучивать.
В другом конце комнатки, разложив на маленьком столе книги по медицине, сидел в кресле сам «господин учитель». Он то и дело поглядывал на «ученицу», чтобы проверить ее внимательность. Проходило немного времени, и Мохендро неожиданно захлопывал книгу:
– Чуни, пойди сюда.
Испуганная Аша поднимала голову.
– Принеси-ка мне книгу, – говорил он, – посмотрим, сколько ты прочла.
Аша пугалась, думая, что Мохендро сейчас начнет ее спрашивать, в то время как она еще совсем не была готова держать подобный экзамен. Ее рассеянный ум никак не желал поддаваться очарованию «Чарупатха».[12] И как ни старалась она пополнить свои знания, касающиеся построек термитов, буквы расползались у нее перед глазами, как цепочки черных муравьев.
Услышав, что «учитель» зовет ее, Аша робко брала книги и с виноватым видом подходила к его креслу.
Мохендро одной рукой обнимал ее за талию, другой брал книгу и говорил:
– Сейчас посмотрим, сколько ты прочла.
Аша указывала строчку, на которой остановилась.
– Ого! Так много? – удивленно говорил Мохендро. – А я – только вот это. – И он показывал на заголовок какой-нибудь главы в учебнике.
– Что же ты делал все это время? – спрашивала Аша, широко раскрыв глаза от удивления.
– Думал об одном человеке, – отвечал Мохендро, беря Ашу за подбородок, – а этот самый человек забыл обо всем на свете, читая увлекательный рассказ о термитах.
Аша могла бы достойно ответить на такое необоснованное обвинение, но, увы, стыд мешал ей, и она молча должна была мириться с несправедливым поражением в поединке любви. Теперь вы можете себе представить, насколько методы преподавания Мохендро были чужды как государственным, так и частным школам.
Случалось иногда, что Мохендро не бывало дома. Пользуясь этим, Аша пыталась настроиться на серьезный лад. Но тут, откуда ни возьмись, являлся муж и, прикрыв ей глаза руками, отбирал книгу.
– Жестокая, – говорил он, – стоит мне уйти, как ты тотчас же забываешь обо мне.
– Неужели ты хочешь, чтобы я осталась невеждой? – как-то сказала ему Аша.
– Но ведь и мои занятия из-за тебя почти совсем не подвигаются, – заметил Мохендро.
Эти слова неожиданно больно задели Ашу.
– Разве я мешаю тебе? – огорчилась она и хотела уйти. Но Мохендро схватил ее за руку.
– Что ты понимаешь! – воскликнул он. – Тебе легче заниматься, когда меня нет, а мне – наоборот, без тебя еще труднее.
Серьезное обвинение! Естественно, что вслед за этим следовали обильные, словно осенний ливень, слезы, но через мгновение они высыхали под лучами любви, оставляя лишь влажный блеск в глазах. Как могла неопытная ученица пробираться по дебрям знаний, когда главным препятствием к занятиям был сам учитель? Иногда Аше вспоминались гневные упреки тетки, и ей становилось не по себе; она ведь понимала, что учение – всего лишь предлог. При виде свекрови Аша каждый раз готова была умереть от стыда. Но Раджлокхи ей ничего не поручала, ни о чем не просила. А когда Аша все же являлась помогать и не знала, за что взяться, Раджлокхи говорила ей:
– Тебе нечего здесь делать! Иди к себе, а то твое учение пострадает!
Наконец и Аннапурна сказала Аше:
– Теперь я вижу, как ты учишься, но неужели ты и Мохиму не дашь заниматься?
И тогда Аша приняла решение.
– Ты совсем не готовишься к экзаменам, – сказала она мужу, – поэтому я сегодня же перехожу в комнату к тете.
Легко ли в таком возрасте дать столь суровый обет?! Отправиться в добровольное изгнание из супружеской спальни в теткину комнату!
Едва с уст Аши сорвалось это суровое обещание, как в уголках ее глаз заблестели слезинки, нижняя губа задрожала и голос дрогнул.
– Хорошо, ступай туда, – улыбнулся Мохендро, – но тогда тете Аннапурне придется перейти в нашу комнату.
Услышав шутку в ответ на свое серьезное и такое великодушное предложение, Аша рассердилась. Мохендро предложил другой выход:
– Будет гораздо лучше, если ты сама станешь следить за мной днем и ночью, увидишь, как я все вызубрю.
Так и решили. Я думаю, излишне подробно рассказывать о том, как проходили эти занятия. Достаточно сказать, что в тот год Мохендро провалился на экзаменах, а Аша, хоть и читала рассказы из «Чарупатха», осталась в полном неведении относительно различного рода полипов.
Правда, этот своеобразный процесс обучения не обходился без осложнений. Время от времени являлся Бихари и поднимал страшный шум. Своими криками «Мохим! Мохим!» он будоражил весь квартал. Каждый раз он пытался вытащить Мохендро из спальни, без устали отчитывал друга за то, что тот запустил занятия.
– Ботхан[13], – говорил он Аше, – нельзя глотать пищу, не разжевывая, живот заболит. Потом будете искать лекарство.
– Не слушай его, Чуни, – смеялся Мохендро, – он просто завидует нашему счастью.
– А ты умей наслаждаться своим счастьем так, чтобы не раздражать других, – замечал Бихари.
– Люблю, когда мне завидуют, – не унимался Мохендро, – а ведь еще немного, Чуни, и я, осел, отдал бы тебя Бихари!
– Замолчи! – смущался Бихари.
Аша испытывала к юноше неприязнь, может, отчасти потому, что когда-то ее прочили за него. Бихари чувствовал это, а Мохендро лишь посмеивался.
Раджлокхи часто жаловалась Бихари на сына.
– Пока гусеница в коконе, за нее можно не беспокоиться, ма, – говорил он обычно в таких случаях, – но когда она становится бабочкой и, разорвав кокон, взлетает в воздух, трудно удержать ее. Кто знал, что Мохим так быстро вырвется из-под вашей опеки!
Когда стало известно, что Мохендро провалился на экзаменах, Раджлокхи разразилась гневом, вспыхнув, как внезапный летний пожар. И от пламени ее гнева больше всех пострадала Аннапурна. Бедная женщина лишилась сна и аппетита.
Глава 6
Однажды в свежий, шелестящий дождем вечер Мохендро радостный, в новом, надушенном чадоре, с гирляндой жасмина на шее вошел в спальню. Он хотел напугать Ашу своим неожиданным появлением и старался ступать неслышно. Но, заглянув в комнату, он увидел, что окно распахнуто, сильный ветер с брызгами дождя, ворвавшись внутрь, погасил лампу, а жена лежит на тахте и тихо плачет.
– Что случилось? – воскликнул Мохендро, бросаясь к Аше.
Аша зарыдала еще сильнее. Он не сразу добился у нее, в чем дело. Оказывается, Аннапурна не вытерпела и уехала к своему двоюродному брату.
«Уехала! – с досадой подумал Мохендро. – Такой хороший вечер испортила».
Весь его гнев обратился на мать. Она одна – причина всех неурядиц!
– Где тетя, там будем и мы! Посмотрим, с кем тогда ма станет ссориться! – сказал он Аше и стал с шумом укладывать вещи и звать носильщиков.
Раджлокхи все поняла. Медленно подойдя к сыну, она спокойно спросила:
– Куда это ты собираешься?
Сначала Мохендро ничего не ответил, и только когда мать повторила вопрос, сказал:
– Мы уезжаем к тете.
– Вам незачем ехать, – так же спокойно ответила Раджлокхи, – я сама съезжу к тетке и верну ее домой.
Она тут же отправилась к Аннапурне.
– Сжалься надо мной, прости меня, невестка, – сказала она и умоляюще сложила руки.
Растерянная Аннапурна склонилась перед ней в глубоком поклоне и горестно воскликнула:
– Зачем ты обижаешь меня, диди! Как ты скажешь, так я и сделаю!
– Мохендро с женой собираются покинуть меня, потому что ты уехала. – Раджлокхи не выдержала и разрыдалась от гнева, унижения и обиды.
Женщины возвратились домой. Дождь все еще продолжался. К тому времни, когда Аннапурна вернулась, Аша уже перестала плакать, и Мохендро даже пытался развеселить ее. У него появилась надежда, что вечер этот все же не будет испорчен до конца.
Вдруг в комнату вошла Аннапурна.
– Чуни, – обратилась она к Аше, – дома ты мне жить не даешь, хочу уехать – за мной тянешься. Скажи, неужели мне нигде так и не будет покоя?
Аша вздрогнула, как раненая лань.
– Послушай, тетя! – вспылил Мохендро. – Что тебе сделала Аша?
– Я уехала потому, что не могу больше видеть такую распущенную жену! Зачем ты довела до слез свою свекровь? Зачем заставила меня возвращаться в этот дом?
«Как нарушают поэзию жизни все эти тетки и матери», – подумал Мохендро.
На следующий день Раджлокхи позвала Бихари и сказала:
– Сынок, уговори Мохендро отпустить меня на родину, я так давно не была у себя в Барашате.
– Если долго не были, может, лучше совсем не ездить? – заметил Бихари. – Я передам Мохендро. Только едва ли он согласится отпустить вас.
Но Мохендро согласился.
– Интересно ведь взглянуть на места, в которых родился, – сказал он Бихари. – Только пусть долго не остается в деревне – сейчас сезон дождей и там, должно быть, прескверно.
Увидев, как легко Мохендро отпускает мать, Бихари рассердился.
– Твоя мать собирается ехать совсем одна! – воскликнул он. – Кто поможет ей, кто за ней присмотрит? Отпусти с ней жену.
Уязвленный этим скрытым упреком, Мохендро коротко ответил:
– Аша останется со мной.
На этом разговор окончился.
Так каждый раз Бихари невольно восстанавливал против себя Ашу. Но мысль, что она сердится на него, доставляла ему какую-то горькую радость.
Раджлокхи отнюдь не горела желанием посетить родные места. Но как лодочник, который то и дело бросает лот, когда мелеет река, выясняя, где глубже, так и Раджлокхи, с тех пор как отношения в семье изменились, неустанно промеряла глубину сыновней привязанности. Она никак не ожидала, что сын так легко и быстро согласится на ее отъезд.
«Да, – думала Раджлокхи, – какая разница между отъездом Аннапурны и моим! Еще бы, Аннапурна – добрая фея, а я всего лишь мать. Да, лучше уж мне уехать».
Аннапурна угадала горькие мысли Раджлокхи и заявила Мохендро, что тоже покидает этот дом.
– Послушай, ма, – сказал тогда Мохендро, – ты уезжаешь, тетя – тоже, кто же будет вести хозяйство?
На какое-то мгновение Раджлокхи перестала сдерживать себя:
– Как, ты собираешься уехать, медж-боу? – заметила она злорадно. – Но это невозможно! Кто же будет следить за домом? Придется тебе остаться!
Раджлокхи не стала больше откладывать свой отъезд. Назавтра в полдень она собралась в дорогу. Ни Бихари, ни кто другой не сомневался, что Мохендро сам проводит ее до деревни. Но вместо этого он приказал сопровождать ее двум слугам.
– Мохим, ты еще не готов? – окликнул его Бихари, когда подошло время отъезда.
– У меня дела, я должен заниматься, – смущенно пробормотал Мохендро.
– Хорошо, я сам провожу мать, – сказал Бихари.
Мохендро был очень раздосадован.
– Слишком уж много берет на себя Бихари, – сказал он вечером Аше. – Все хочет показать, что беспокоится о матери больше, чем я.
Аннапурне пришлось остаться, но от досады и стыда она окончательно замкнулась в себе. Заметив враждебность тетки, Мохендро рассердился. Обиделась и Аша.
– Что случилось? – воскликнул Мохендро, бросаясь к Аше.
Аша зарыдала еще сильнее. Он не сразу добился у нее, в чем дело. Оказывается, Аннапурна не вытерпела и уехала к своему двоюродному брату.
«Уехала! – с досадой подумал Мохендро. – Такой хороший вечер испортила».
Весь его гнев обратился на мать. Она одна – причина всех неурядиц!
– Где тетя, там будем и мы! Посмотрим, с кем тогда ма станет ссориться! – сказал он Аше и стал с шумом укладывать вещи и звать носильщиков.
Раджлокхи все поняла. Медленно подойдя к сыну, она спокойно спросила:
– Куда это ты собираешься?
Сначала Мохендро ничего не ответил, и только когда мать повторила вопрос, сказал:
– Мы уезжаем к тете.
– Вам незачем ехать, – так же спокойно ответила Раджлокхи, – я сама съезжу к тетке и верну ее домой.
Она тут же отправилась к Аннапурне.
– Сжалься надо мной, прости меня, невестка, – сказала она и умоляюще сложила руки.
Растерянная Аннапурна склонилась перед ней в глубоком поклоне и горестно воскликнула:
– Зачем ты обижаешь меня, диди! Как ты скажешь, так я и сделаю!
– Мохендро с женой собираются покинуть меня, потому что ты уехала. – Раджлокхи не выдержала и разрыдалась от гнева, унижения и обиды.
Женщины возвратились домой. Дождь все еще продолжался. К тому времни, когда Аннапурна вернулась, Аша уже перестала плакать, и Мохендро даже пытался развеселить ее. У него появилась надежда, что вечер этот все же не будет испорчен до конца.
Вдруг в комнату вошла Аннапурна.
– Чуни, – обратилась она к Аше, – дома ты мне жить не даешь, хочу уехать – за мной тянешься. Скажи, неужели мне нигде так и не будет покоя?
Аша вздрогнула, как раненая лань.
– Послушай, тетя! – вспылил Мохендро. – Что тебе сделала Аша?
– Я уехала потому, что не могу больше видеть такую распущенную жену! Зачем ты довела до слез свою свекровь? Зачем заставила меня возвращаться в этот дом?
«Как нарушают поэзию жизни все эти тетки и матери», – подумал Мохендро.
На следующий день Раджлокхи позвала Бихари и сказала:
– Сынок, уговори Мохендро отпустить меня на родину, я так давно не была у себя в Барашате.
– Если долго не были, может, лучше совсем не ездить? – заметил Бихари. – Я передам Мохендро. Только едва ли он согласится отпустить вас.
Но Мохендро согласился.
– Интересно ведь взглянуть на места, в которых родился, – сказал он Бихари. – Только пусть долго не остается в деревне – сейчас сезон дождей и там, должно быть, прескверно.
Увидев, как легко Мохендро отпускает мать, Бихари рассердился.
– Твоя мать собирается ехать совсем одна! – воскликнул он. – Кто поможет ей, кто за ней присмотрит? Отпусти с ней жену.
Уязвленный этим скрытым упреком, Мохендро коротко ответил:
– Аша останется со мной.
На этом разговор окончился.
Так каждый раз Бихари невольно восстанавливал против себя Ашу. Но мысль, что она сердится на него, доставляла ему какую-то горькую радость.
Раджлокхи отнюдь не горела желанием посетить родные места. Но как лодочник, который то и дело бросает лот, когда мелеет река, выясняя, где глубже, так и Раджлокхи, с тех пор как отношения в семье изменились, неустанно промеряла глубину сыновней привязанности. Она никак не ожидала, что сын так легко и быстро согласится на ее отъезд.
«Да, – думала Раджлокхи, – какая разница между отъездом Аннапурны и моим! Еще бы, Аннапурна – добрая фея, а я всего лишь мать. Да, лучше уж мне уехать».
Аннапурна угадала горькие мысли Раджлокхи и заявила Мохендро, что тоже покидает этот дом.
– Послушай, ма, – сказал тогда Мохендро, – ты уезжаешь, тетя – тоже, кто же будет вести хозяйство?
На какое-то мгновение Раджлокхи перестала сдерживать себя:
– Как, ты собираешься уехать, медж-боу? – заметила она злорадно. – Но это невозможно! Кто же будет следить за домом? Придется тебе остаться!
Раджлокхи не стала больше откладывать свой отъезд. Назавтра в полдень она собралась в дорогу. Ни Бихари, ни кто другой не сомневался, что Мохендро сам проводит ее до деревни. Но вместо этого он приказал сопровождать ее двум слугам.
– Мохим, ты еще не готов? – окликнул его Бихари, когда подошло время отъезда.
– У меня дела, я должен заниматься, – смущенно пробормотал Мохендро.
– Хорошо, я сам провожу мать, – сказал Бихари.
Мохендро был очень раздосадован.
– Слишком уж много берет на себя Бихари, – сказал он вечером Аше. – Все хочет показать, что беспокоится о матери больше, чем я.
Аннапурне пришлось остаться, но от досады и стыда она окончательно замкнулась в себе. Заметив враждебность тетки, Мохендро рассердился. Обиделась и Аша.
Глава 7
Раджлокхи приехала в Барашат. Сначала думали, что Бихари проводит ее в деревню и сразу же вернется, но обстоятельства сложились так, что ему пришлось остаться. В доме Раджлокхи теперь жили только две дряхлые вдовы. Со всех сторон к дому подступали джунгли и заросли бамбука, пруд затянулся зеленой ряской. Среди бела дня совсем рядом раздавался вой шакалов, и сердце Раджлокхи сжималось от страха.
– Конечно, – говорил Бихари, – это твоя родина, но про нее уж никак не скажешь «прекрасней рая».[14] Возвратимся в Калькутту, ма, не могу я оставить тебя здесь одну!
Раджлокхи действительно было не по себе, но в это время пришла Бинодини и стала успокаивать ее.
Это была та самая Бинодини, которую собирались выдать замуж сначала за Мохендро, а потом за Бихари. Наконец по воле судьбы она была выдана замуж за человека из своей деревни. Единственной особенностью этого человека была его сильно увеличенная печень. Ее непомерной тяжести бедняга не вынес и вскоре скончался.
После смерти мужа Бинодини, словно одинокий вьюнок среди джунглей, вела монотонную жизнь в унылой деревушке. И вот теперь она пришла к своей дальней родственнице, тетушке Раджлокхи. С глубокой любовью Бинодини склонилась перед ней. С этого дня она посвятила себя служению Раджлокхи.
Да, это было именно служение! Она не знала ни минуты покоя. А как превосходно Бинодини все делала, как замечательно готовила, как умела занять разговором!
– Уже поздно, милая, – говорила Раджлокхи, – пойди поешь хоть немного.
Где там! Бинодини и не думала уходить и обмахивала веером старую женщину до тех пор, пока та не засыпала.
– Так и заболеть недолго, – говорила ей Раджлокхи.
Но Бинодини не думала о себе.
– Такие, как мы, не болеют, тетя, – отвечала она. – А ты столько времени не была у себя на родине! Чем я порадую тебя, чем услужу, как не своим вниманием!
За два дня Бихари успел стать первым человеком в деревне. Кто приходил к нему за лекарством; кто посоветоваться о судебном деле; одни надоедали ему просьбами об устройстве сына в какую-нибудь контору посолиднее; другие просили составить жалобу. Всегда веселый и сердечный, он с одинаковым удовольствием бывал и в кругу почтенных любителей карточных игр, и в шумной компании, где предпочитали пан и тари[15]. Бихари уважали и относились к нему, как к своему. Бинодини старалась, как могла, скрасить городскому юноше жизнь в непривычной для него обстановке. Возвращаясь с прогулки, Бихари всякий раз находил свою комнату чисто убранной: кто-то ставил цветы и листья в медный кувшин, а около постели оставлял стопку книг Бонкима и Динобондху Миттро.[16] На внутренней стороне обложки женским четким почерком было написано имя Бинодини. Такое внимание отличалось от обычного деревенского гостеприимства.
– И такую девушку вы с Мохендро упустили, – говорила Раджлокхи Бихари, когда он хвалил Бинодини.
– Что ж, может, и напрасно мы отказались от нее, – усмехался Бихари, – но уж лучше отказаться от девушки до свадьбы. Когда женишься, тогда трудно будет от нее избавиться!
А Раджлокхи все думала об одном и том же: «Ведь эта девушка могла бы стать моей невесткой! Почему этого не случилось!»
Стоило Раджлокхи заговорить о возвращении в Калькутту, как глаза Бинодини наполнялись слезами.
– Зачем ты приехала так ненадолго, тетя! – горевала она. – Пока я не знала тебя, то могла еще жить здесь, а теперь даже страшно подумать, как я без тебя останусь!
– Ах, почему ты не стала моей невесткой! – невольно восклицала Раджлокхи. – Тогда ты всегда была бы рядом со мной!
При этих словах Бинодини каждый раз смущалась и спешила выйти из комнаты.
Раджлокхи ждала из Калькутты покаянного письма от сына. Она еще никогда не оставляла Мохима одного на такой срок. Конечно, он соскучится! И Раджлокхи с нетерпением ждала письма, полного сыновней обиды и нежности.
Но письмо от Мохендро получил Бихари. Мохим писал, что мать, наверно, очень счастлива через столько лет снова вернуться в родные места.
«Ага, – подумала Раджлокхи, – Мохендро обиделся». Счастлива! Будто бедная мать могла быть где-нибудь счастлива без своего Мохендро!
– А ну-ка, Бихари, что еще пишет Мохим?
– Больше ничего, ма. – Бихари скомкал письмо, сунул его в какую-то книгу и, выйдя в другую комнату, с досадой швырнул книгу в угол.
Что оставалось думать Раджлокхи? Она решила, что Мохим написал что-нибудь очень обидное, поэтому Бихари и не стал читать письмо целиком.
Но когда теленок-сосунок ударит мать-корову копытцем, это вызывает у нее лишь прилив нежности и обилие молока; так и обида Мохендро: она причинила Раджлокхи боль и вместе с тем всколыхнула в ее душе любовь к сыну. Раджлокхи все простила ему!
«Ну что же, – думала она, вздыхая, – Мохим счастлив с женой – и хорошо! Что бы там ни было, только бы он был счастлив. Никогда больше я не буду из-за нее ссориться с сыном. Ах, ведь прежде я не могла прожить без него и минуты, а теперь вдруг уехала. Конечно, Мохим имел право обидеться!»
Глаза Раджлокхи застилали слезы.
В тот день Раджлокхи как бы невзначай несколько раз говорила Бихари:
– Сходил бы ты искупаться, сынок! Ты здесь совсем отказался от своих привычек.
Но Бихари вовсе не хотелось купаться.
– Таким, как я, беспутным, лучше ни к чему не привыкать… – смеялся он.
Но Раджлокхи взволнованно настаивала:
– Нет, нет, пожалуйста, иди выкупайся. Жарко ведь.
Наконец Бихари сдался. Едва он вышел, как Раджлокхи торопливо достала смятое письмо сына и позвала Бинодини:
– Прочти-ка мне, милая, что там пишет Мохим!
Бинодини стала читать. В самом начале письма было несколько строк о матери. Но это Бихари уже прочел Раджлокхи. Дальше Мохендро писал об Аше. Можно было подумать, что он обезумел от счастья. Бинодини прочла вслух несколько строк и в смущении замолчала.
– Будете слушать дальше, тетя?
Лицо Раджлокхи, растроганной первыми строками, мгновенно окаменело.
– Довольно, – сказала она после недолгого молчания и, не взяв письма, вышла. Бинодини унесла письмо к себе в комнату, заперла дверь и, бросившись на постель, принялась перечитывать его. Какое удовольствие находила в этом Бинодини, знала только она сама. Но это не было простое любопытство. Временами глаза ее начинали сверкать, как песок на полуденном солнце, а дыхание становилось прерывистым и горячим, словно ветер пустыни. Она всеми силами старалась представить себе, какой должна быть Аша, каким – Мохендро, как горячо они любят друг друга. Откинувшись к стене и вытянув ноги, она долго сидела так, положив листок на колени и глядя прямо перед собой.
Бихари так и не нашел письма Мохендро.
В полдень неожиданно приехала Аннапурна. Сердце Раджлокхи сжалось от недобрых предчувствий. Боясь спрашивать, бледная как мел, она молча смотрела на Аннапурну.
– Дома все благополучно, диди, – поспешила та успокоить Раджлокхи.
– Тогда зачем же ты приехала?
– Придется тебе принять на себя бремя хозяйственных забот, диди, – отвечала Аннапурна, – мне опостылел мир. Я отправляюсь в паломничество, в Бенарес, и приехала поклониться тебе. Прости, если в чем нечаянно или нарочно провинилась перед тобой. А твоя невестка, твоя невестка… – Аннапурна заплакала, – она совсем еще ребенок, выросла без матери… Плохая она или хорошая – ты ведь ей теперь не чужая…
Слезы мешали Аннапурне говорить.
Взволнованная Раджлокхи пошла приготовить ей воду для омовения и чего-нибудь поесть.
Узнав, что приехала Аннапурна, из храма Дурги[17] прибежал Бихари. Он почтительно приветствовал ее и воскликнул:
– Что же это такое, тетя?! Неужели ты так рассердилась, что покидаешь нас?
– Не отговаривай меня, Бихари, – сдерживая слезы, ответила Аннапурна. – Будьте счастливы, а меня ничто уже не удержит в мире.
– Я знаю, ты уезжаешь из-за Мохендро. Он еще пожалеет об этом!
– Что ты, что ты, Бихари! Не говори так! – испуганно воскликнула Аннапурна. – Я совсем не сержусь на Мохима, но, пока я не уеду, мира в семье все равно не будет.
Бихари растерянно молчал. Аннапурна развязала конец сари, достала два массивных золотых браслета и протянула их Бихари.
– Храни эти браслеты, сынок, – сказала она. – А когда будешь жениться, передай их невесте вместе с моим благословением.
Бихари с благоговением приложил браслеты ко лбу и, едва сдерживая слезы, вышел в соседнюю комнату.
Когда пришло время прощаться, Аннапурна сказала Бихари:
– Не забывай о Мохиме и Аше, сынок.
Затем она передала Раджлокхи какую-то бумагу:
– По этой дарственной свою долю в наследстве свекра я передаю Мохиму. Мне хватит и пятнадцати рупий в месяц.
Она наклонилась, почтительно коснулась ног Раджлокхи и, распрощавшись со всеми, отправилась к святым местам.
– Конечно, – говорил Бихари, – это твоя родина, но про нее уж никак не скажешь «прекрасней рая».[14] Возвратимся в Калькутту, ма, не могу я оставить тебя здесь одну!
Раджлокхи действительно было не по себе, но в это время пришла Бинодини и стала успокаивать ее.
Это была та самая Бинодини, которую собирались выдать замуж сначала за Мохендро, а потом за Бихари. Наконец по воле судьбы она была выдана замуж за человека из своей деревни. Единственной особенностью этого человека была его сильно увеличенная печень. Ее непомерной тяжести бедняга не вынес и вскоре скончался.
После смерти мужа Бинодини, словно одинокий вьюнок среди джунглей, вела монотонную жизнь в унылой деревушке. И вот теперь она пришла к своей дальней родственнице, тетушке Раджлокхи. С глубокой любовью Бинодини склонилась перед ней. С этого дня она посвятила себя служению Раджлокхи.
Да, это было именно служение! Она не знала ни минуты покоя. А как превосходно Бинодини все делала, как замечательно готовила, как умела занять разговором!
– Уже поздно, милая, – говорила Раджлокхи, – пойди поешь хоть немного.
Где там! Бинодини и не думала уходить и обмахивала веером старую женщину до тех пор, пока та не засыпала.
– Так и заболеть недолго, – говорила ей Раджлокхи.
Но Бинодини не думала о себе.
– Такие, как мы, не болеют, тетя, – отвечала она. – А ты столько времени не была у себя на родине! Чем я порадую тебя, чем услужу, как не своим вниманием!
За два дня Бихари успел стать первым человеком в деревне. Кто приходил к нему за лекарством; кто посоветоваться о судебном деле; одни надоедали ему просьбами об устройстве сына в какую-нибудь контору посолиднее; другие просили составить жалобу. Всегда веселый и сердечный, он с одинаковым удовольствием бывал и в кругу почтенных любителей карточных игр, и в шумной компании, где предпочитали пан и тари[15]. Бихари уважали и относились к нему, как к своему. Бинодини старалась, как могла, скрасить городскому юноше жизнь в непривычной для него обстановке. Возвращаясь с прогулки, Бихари всякий раз находил свою комнату чисто убранной: кто-то ставил цветы и листья в медный кувшин, а около постели оставлял стопку книг Бонкима и Динобондху Миттро.[16] На внутренней стороне обложки женским четким почерком было написано имя Бинодини. Такое внимание отличалось от обычного деревенского гостеприимства.
– И такую девушку вы с Мохендро упустили, – говорила Раджлокхи Бихари, когда он хвалил Бинодини.
– Что ж, может, и напрасно мы отказались от нее, – усмехался Бихари, – но уж лучше отказаться от девушки до свадьбы. Когда женишься, тогда трудно будет от нее избавиться!
А Раджлокхи все думала об одном и том же: «Ведь эта девушка могла бы стать моей невесткой! Почему этого не случилось!»
Стоило Раджлокхи заговорить о возвращении в Калькутту, как глаза Бинодини наполнялись слезами.
– Зачем ты приехала так ненадолго, тетя! – горевала она. – Пока я не знала тебя, то могла еще жить здесь, а теперь даже страшно подумать, как я без тебя останусь!
– Ах, почему ты не стала моей невесткой! – невольно восклицала Раджлокхи. – Тогда ты всегда была бы рядом со мной!
При этих словах Бинодини каждый раз смущалась и спешила выйти из комнаты.
Раджлокхи ждала из Калькутты покаянного письма от сына. Она еще никогда не оставляла Мохима одного на такой срок. Конечно, он соскучится! И Раджлокхи с нетерпением ждала письма, полного сыновней обиды и нежности.
Но письмо от Мохендро получил Бихари. Мохим писал, что мать, наверно, очень счастлива через столько лет снова вернуться в родные места.
«Ага, – подумала Раджлокхи, – Мохендро обиделся». Счастлива! Будто бедная мать могла быть где-нибудь счастлива без своего Мохендро!
– А ну-ка, Бихари, что еще пишет Мохим?
– Больше ничего, ма. – Бихари скомкал письмо, сунул его в какую-то книгу и, выйдя в другую комнату, с досадой швырнул книгу в угол.
Что оставалось думать Раджлокхи? Она решила, что Мохим написал что-нибудь очень обидное, поэтому Бихари и не стал читать письмо целиком.
Но когда теленок-сосунок ударит мать-корову копытцем, это вызывает у нее лишь прилив нежности и обилие молока; так и обида Мохендро: она причинила Раджлокхи боль и вместе с тем всколыхнула в ее душе любовь к сыну. Раджлокхи все простила ему!
«Ну что же, – думала она, вздыхая, – Мохим счастлив с женой – и хорошо! Что бы там ни было, только бы он был счастлив. Никогда больше я не буду из-за нее ссориться с сыном. Ах, ведь прежде я не могла прожить без него и минуты, а теперь вдруг уехала. Конечно, Мохим имел право обидеться!»
Глаза Раджлокхи застилали слезы.
В тот день Раджлокхи как бы невзначай несколько раз говорила Бихари:
– Сходил бы ты искупаться, сынок! Ты здесь совсем отказался от своих привычек.
Но Бихари вовсе не хотелось купаться.
– Таким, как я, беспутным, лучше ни к чему не привыкать… – смеялся он.
Но Раджлокхи взволнованно настаивала:
– Нет, нет, пожалуйста, иди выкупайся. Жарко ведь.
Наконец Бихари сдался. Едва он вышел, как Раджлокхи торопливо достала смятое письмо сына и позвала Бинодини:
– Прочти-ка мне, милая, что там пишет Мохим!
Бинодини стала читать. В самом начале письма было несколько строк о матери. Но это Бихари уже прочел Раджлокхи. Дальше Мохендро писал об Аше. Можно было подумать, что он обезумел от счастья. Бинодини прочла вслух несколько строк и в смущении замолчала.
– Будете слушать дальше, тетя?
Лицо Раджлокхи, растроганной первыми строками, мгновенно окаменело.
– Довольно, – сказала она после недолгого молчания и, не взяв письма, вышла. Бинодини унесла письмо к себе в комнату, заперла дверь и, бросившись на постель, принялась перечитывать его. Какое удовольствие находила в этом Бинодини, знала только она сама. Но это не было простое любопытство. Временами глаза ее начинали сверкать, как песок на полуденном солнце, а дыхание становилось прерывистым и горячим, словно ветер пустыни. Она всеми силами старалась представить себе, какой должна быть Аша, каким – Мохендро, как горячо они любят друг друга. Откинувшись к стене и вытянув ноги, она долго сидела так, положив листок на колени и глядя прямо перед собой.
Бихари так и не нашел письма Мохендро.
В полдень неожиданно приехала Аннапурна. Сердце Раджлокхи сжалось от недобрых предчувствий. Боясь спрашивать, бледная как мел, она молча смотрела на Аннапурну.
– Дома все благополучно, диди, – поспешила та успокоить Раджлокхи.
– Тогда зачем же ты приехала?
– Придется тебе принять на себя бремя хозяйственных забот, диди, – отвечала Аннапурна, – мне опостылел мир. Я отправляюсь в паломничество, в Бенарес, и приехала поклониться тебе. Прости, если в чем нечаянно или нарочно провинилась перед тобой. А твоя невестка, твоя невестка… – Аннапурна заплакала, – она совсем еще ребенок, выросла без матери… Плохая она или хорошая – ты ведь ей теперь не чужая…
Слезы мешали Аннапурне говорить.
Взволнованная Раджлокхи пошла приготовить ей воду для омовения и чего-нибудь поесть.
Узнав, что приехала Аннапурна, из храма Дурги[17] прибежал Бихари. Он почтительно приветствовал ее и воскликнул:
– Что же это такое, тетя?! Неужели ты так рассердилась, что покидаешь нас?
– Не отговаривай меня, Бихари, – сдерживая слезы, ответила Аннапурна. – Будьте счастливы, а меня ничто уже не удержит в мире.
– Я знаю, ты уезжаешь из-за Мохендро. Он еще пожалеет об этом!
– Что ты, что ты, Бихари! Не говори так! – испуганно воскликнула Аннапурна. – Я совсем не сержусь на Мохима, но, пока я не уеду, мира в семье все равно не будет.
Бихари растерянно молчал. Аннапурна развязала конец сари, достала два массивных золотых браслета и протянула их Бихари.
– Храни эти браслеты, сынок, – сказала она. – А когда будешь жениться, передай их невесте вместе с моим благословением.
Бихари с благоговением приложил браслеты ко лбу и, едва сдерживая слезы, вышел в соседнюю комнату.
Когда пришло время прощаться, Аннапурна сказала Бихари:
– Не забывай о Мохиме и Аше, сынок.
Затем она передала Раджлокхи какую-то бумагу:
– По этой дарственной свою долю в наследстве свекра я передаю Мохиму. Мне хватит и пятнадцати рупий в месяц.
Она наклонилась, почтительно коснулась ног Раджлокхи и, распрощавшись со всеми, отправилась к святым местам.
Глава 8
Что же это получается? Свекровь уехала, тетя – тоже. Любовь молодых словно разогнала всех. Беспричинный страх охватил Ашу: может, теперь пришла ее очередь покинуть этот дом? Их любовные забавы в пустых комнатах стали казаться ей почему-то неуместными.
Любовь как цветок: она не может жить своими соками; когда ее отрывают от стебля сложных домашних обязанностей, она начинает сохнуть и постепенно увядает. Аша стала замечать в их непрерывных свиданиях какое-то утомление и холодок. Отношения утратили свою прежнюю живость и непосредственность, не было прочной и дружной семьи, которая бы сохранила их. Если любовь не связана с повседневным трудом, с жизнью, то счастье не может быть полным и долгим.
Мохендро, подняв бунт против семьи, зажег сразу все лампы на празднике любви. В унылой обстановке пустого дома он попытался придать их встречам особую, радостную приподнятость.
– Чуни, – сказал он ей однажды, – объясни, что с тобой происходит? Стоит ли из-за отъезда тети Аннапурны напускать на себя такую мрачность? Разве наша любовь не заменяет все другие привязанности?
Эти слова отозвались болью в сердце Аши, и она грустно подумала: «Нашей любви все же не хватает чего-то. Как часто я теперь думаю о тете. Свекровь уехала, и мне отчего-то страшно». И Аша старалась изо всех сил исправить ошибки, совершенные из-за любви.
Но хозяйство шло плохо; слуги совсем от рук отбились. Однажды не явилась служанка, сказавшись больной. Повар напился и пропал.
– Вот интересно! – заметил Мохендро, узнав об этом. – Сегодня мы будем готовить сами!
Он отправился на рынок в экипаже. Мохендро, разумеется, совершенно не знал, что покупать и в каком количестве. С тяжелой ношей он торжественно вернулся домой. Но Аша тоже очень смутно представляла себе, что можно из всего этого приготовить. Однако, когда через несколько часов Мохендро отведал довольно странных кушаний, приготовленных Ашей, он остался очень доволен. Аша не разделяла его восторгов, наоборот, ей было очень стыдно за свое невежество в кулинарии.
Вещи в комнатах валялись в таком беспорядке, что трудно было отыскать сразу что-нибудь нужное. Хирургические инструменты Мохендро употреблялись теперь для резки овощей, пока не исчезли неизвестно куда; его тетрадь для записей, побывав в роли веера, отдыхала в кухонном мусоре.
Мохендро веселился вовсю среди этого беспорядка, но Аша постоянно мучилась. Ей казалось чудовищным плыть вот так, по течению, беззаботно улыбаясь, в то время как хозяйство гибло.
Любовь как цветок: она не может жить своими соками; когда ее отрывают от стебля сложных домашних обязанностей, она начинает сохнуть и постепенно увядает. Аша стала замечать в их непрерывных свиданиях какое-то утомление и холодок. Отношения утратили свою прежнюю живость и непосредственность, не было прочной и дружной семьи, которая бы сохранила их. Если любовь не связана с повседневным трудом, с жизнью, то счастье не может быть полным и долгим.
Мохендро, подняв бунт против семьи, зажег сразу все лампы на празднике любви. В унылой обстановке пустого дома он попытался придать их встречам особую, радостную приподнятость.
– Чуни, – сказал он ей однажды, – объясни, что с тобой происходит? Стоит ли из-за отъезда тети Аннапурны напускать на себя такую мрачность? Разве наша любовь не заменяет все другие привязанности?
Эти слова отозвались болью в сердце Аши, и она грустно подумала: «Нашей любви все же не хватает чего-то. Как часто я теперь думаю о тете. Свекровь уехала, и мне отчего-то страшно». И Аша старалась изо всех сил исправить ошибки, совершенные из-за любви.
Но хозяйство шло плохо; слуги совсем от рук отбились. Однажды не явилась служанка, сказавшись больной. Повар напился и пропал.
– Вот интересно! – заметил Мохендро, узнав об этом. – Сегодня мы будем готовить сами!
Он отправился на рынок в экипаже. Мохендро, разумеется, совершенно не знал, что покупать и в каком количестве. С тяжелой ношей он торжественно вернулся домой. Но Аша тоже очень смутно представляла себе, что можно из всего этого приготовить. Однако, когда через несколько часов Мохендро отведал довольно странных кушаний, приготовленных Ашей, он остался очень доволен. Аша не разделяла его восторгов, наоборот, ей было очень стыдно за свое невежество в кулинарии.
Вещи в комнатах валялись в таком беспорядке, что трудно было отыскать сразу что-нибудь нужное. Хирургические инструменты Мохендро употреблялись теперь для резки овощей, пока не исчезли неизвестно куда; его тетрадь для записей, побывав в роли веера, отдыхала в кухонном мусоре.
Мохендро веселился вовсю среди этого беспорядка, но Аша постоянно мучилась. Ей казалось чудовищным плыть вот так, по течению, беззаботно улыбаясь, в то время как хозяйство гибло.