Татьяна Гржибовская
По алфавиту
Синтаксис судьбы
Татьяна Гржибовская относится к тому типу поэтов, для которых поэтическое слово не пустой звук, не хобби, а судьба. Её не интересует гламур, она не предпринимает попыток приспособить поэтическую ткань к смутным велениям времени, она не паясничает, добавляя в стихотворные тексты сиюминутные политические приправы, суть её творчества – живой пульс живого человека, драматизм пути от рождения к высотам и наша вечная тяга к неземному, которая неутолима до тех пор, пока человек считает себя подобием Божьим. Если говорить о преемственности, то она у Татьяны Гржибовской тянется от сгущённости Серебряного века, от его своеобразной эстетики и весомости поэтического высказывания. Она хочет осознать человека, череду его лирических мигов через его особенное положение среди других, его избранность меж избранных. И это вовсе не культ индивидуализма, это накопление духовного опыта как противопоставление низменному, обыденному.
Надеюсь, эта книга одна из ступеней лестницы, по которым автор поднимается к главным своим творческим высотам.
Максим Замшев
Думаю, это стихотворение как пример крайне показательно. Здесь есть особая синтаксическая поступь, желание держать длинное поэтическое дыхание и в то же время не впасть во вторичный архаизм. Вообще, синтаксис в поэзии – субстанция чрезвычайно важная. Нельзя всё отдавать на волю поэтического ритма, якобы оправдывающего все передержки и погрешности. Татьяна Гржибовская великолепно это знает и применяет на практике. Её строки насыщены не только интонационно, но и безупречны смыслово. Она ткёт ткань разных смыслов, никогда не жертвуя логикой, будто бусинки нанизывая разноуровневые образы.
Бреду в потёмках.
Тихо светят звёзды.
Кому они приветливо мигают?
Кому секреты задушевно шепчет
Гуляка вечный – лёгкий ветерок?
И путь опять пересекают тени
Кустов косматых и зверей пугливых,
С кем анемичный лунный луч затеял
Ночные догонялки.
Видит Бог,
Вокруг лишь одиночество немое,
Попутчик неизменно молчаливый,
Что следует неслышно по пятам,
Всю жизнь деля меня —
с моей лишь тенью.
Но в темноте меня теряет тень из виду,
Сама становится лишь частью темноты,
И с одиночеством дорогою извитой
Идём вдвоём до заданной черты.
Ещё одно отличительное качество поэзии Татьяны Гржибовской – это, не побоюсь этого слова, интеллигентность. Ведь для художественного творчества помимо таланта необходимо ещё умение отобрать материал. Поэзия – искусство, в котором возвышенное возведено в абсолют, – не приемлет ни малейшей фальши, ни малейшего мелкотемья. И Татьяна Гржибовская здесь идёт вровень с лучшими классическими образцами, проявляя слуховую чуткость и словесную изобретательность.
Я замирала —
Тарантелла Листа
Кружилась бешено,
веретеном,
А имя молодого пианиста
Выстукивала память-метроном.
Надеюсь, эта книга одна из ступеней лестницы, по которым автор поднимается к главным своим творческим высотам.
Максим Замшев
* * *
Арбузной коркой пахнет дождь,
курится тротуар,
клубится пар – несутся прочь
обрывки «покрывал».
Двор вымер.
Ни одной души
на белом свете нет.
Лишь одинокий лист кружит –
рисует твой портрет.
Сквозь дождь звучат слова твои:
«Шагнём за горизонт!»
Со мною вечер разделив,
грустит без дела зонт.
* * *
…А о чём же тогда говорили?
И не вспомнить,
наверно, теперь.
Крепкий кофе варили, курили.
Ночь стучалась в открытую дверь…
Я смеялась, а ты – был поэтом.
Пух летел с тополиных ветвей,
и в разгар раскалённого лета
мы глотали горячий глинтвейн.
…Дверь, как прежде,
не заперта —
что же
всё стоишь на холодном ветру?
Разве стал ты кому-то дороже,
разве ждёт кто-то —
так, как я жду?
* * *
В лесу родилась ёлочка,
В лесу она росла…
Ах, ёлки, жалкие девицы!
Кто изодрал надежд наряды,
которыми могли гордиться?
Сегодня вам уже не рады!
И так бесславны, беззащитны,
и так безжалостно убоги!
Вчера лишь ощутили пышность —
сегодня снова босы ноги.
А помните? В лесу беспечно
всё грезили о карнавале!
Вас предложили первым встречным,
что вас беспечно забывали…
Обмякли колкие иголки,
и гордость куплена за гроши.
Поплачьте, ёлки, втихомолку
слезами смоляных горошин.
Ах, ёлки! Ваш исход ужасен —
истлеете в кострище празднеств!
Огонь по-своему прекрасен,
но только не для этих таинств.
И всё, пожалуй. Ёлки-палки!
За что ж девицы погорели?!
Зола и пепел в куче-свалке
до самого апреля прели…
* * *
Бессонница! Ты приплелась опять!
Дождём осенним густоморосящим
в окно стучишь назойливо-просяще
и форточку пытаешься сорвать.
Бесцеремонно треплешь занавески,
вдоль стен скользишь противным холодком,
мерещится твой профиль в тусклом блеске
поверхности зеркальной.
Коготком
царапаешь рубцы обид давнишних,
сомненья ворошишь на дне души,
цветы засохшие с окошка скинешь
порывом ветра —
и кому нужны?!
Я веки не сомкну до мутного утра,
затравленно в углы вперяясь взглядом,
где шорохов клубки, где ведьмина игра теней
теней и снов обрывки рядом…
* * *
Бреду в потёмках.
Тихо светят звёзды.
Кому они приветливо мигают?
Кому секреты задушевно шепчет
гуляка вечный – лёгкий ветерок?
И путь опять пересекают тени
кустов косматых и зверей пугливых,
с кем анемичный лунный луч затеял
ночные догонялки.
Видит Бог,
вокруг – лишь одиночество немое,
попутчик неизменно молчаливый,
что следует неслышно по пятам,
всю жизнь деля меня —
с моей лишь тенью.
Но в темноте меня теряет тень из виду,
сама становится лишь частью темноты,
и с одиночеством дорогою извитой
идём вдвоём до заданной черты.
* * *
В немоте лежим валетом:
город стонет перегретый,
жар вливается в окно…
Всё на свете – всё равно:
мы в глубоком в охлажденьи
и друг к другу – ни движенья…
Заморожен разговор,
в душах – ледяной затор.
Может, холодок меж нами
рос, скрываемый годами?
А теперь вдруг лишним третьим
объявился летом этим?
* * *
Вам всё скучно и всё нелюбо.
Залпом выпит бокал вина.
И лишь ветреность – Вам подруга,
да и ту тоска увела.
Друг остался один – одиночество,
не смеётся и не веселит.
За спиной кто-то шепчет пророчества,
заговаривает боль обид…
Вы всё мечетесь,
что-то ищете —
бесприютности нет границ.
В доме Вашем —
убогие нищие
разорили гнездо синих птиц.
* * *
Возвратилась снова в гавань,
тихо вёсла утопила,
днищем вверх перевернула
утлую лодчонку.
Камешки перебираю —
много их под слоем ила:
разноцветных, пёстрых, милых,
что волной ко мне швырнуло
из морского рая.
Слышу гомон шторма дальний,
вижу лёгкое ветрило…
Наваждение мелькнуло
на мгновенье…
И – уплыло!
* * *
Ворона, забравшись повыше,
венчает красавицу-ёлку:
ей кажется – всё в мире слышит,
всё знает.
А что в этом толку?
Так мы, забираясь повыше
в дерзаньях своих и стремленьях,
казалось бы, лучшего ищем —
теряем бесценные перья…
* * *
Всё тоскуешь о Белой Земле —
вечной стуже, заснеженной мгле:
ты о нём говоришь иногда —
белом царстве из снега и льда.
Вот спрошу:
«Так о чём загрустил?»
Вдруг ответишь:
«Я шанс упустил
побывать там – один на один
с белизною арктических льдин,
где никто до меня не ходил.
Одиночество Белой Земли[1]
это словно лекарство, пойми…
Кто я был? Кто я есть? Кто таков?
Вновь спрошу у бесстрастных снегов.
Так согласна меня отпустить?
Протянуть неразрывную нить,
от тебя до меня протянуть,
в эту синь, в эту стынь, в эту жуть».
* * *
Вспомнишь ли, нет ли —
всё реже и реже…
В сумраке тихом
кто тебя нежит,
песни пастушьи поёт?
Взгляд синих глаз и влекущ
и небрежен.
Ход роковой конём
неизбежен:
снится тот взгляд королю.
Вот и безудержность чья-то,
безбрежность…
В формулу нашу закралась
погрешность:
странное слово «люблю».
* * *
Вянут флоксы и душно, и сладко,
август дыней медовой созрел.
У меня, как всегда – всё в порядке,
у тебя, как всегда – беспредел.
Жжёт костры уходящее лето,
щедро в топку швыряет листву.
Ты по-прежнему с кем-то и где-то,
я по-прежнему – просто живу.
Снова густо стрекочет кузнечик,
будто лето ещё впереди!
Я поверю в кузнечика речи —
ведь тебе он не противоречит!
Знать бы точно – чёт или нечет,
взять бы лето в бессрочный кредит!
* * *
Губернский город.
Пыль корявых улиц.
По уши в землю вросшее окно.
Смешок кокетливый
провинциальных умниц
и фантазийное заката полотно.
Здесь я когда-то жил.
Расхаживал неспешно,
уверенный, что жизни нет конца…
Здесь вновь весна,
здесь вновь цветёт орешник!
Но моего не узнают лица.
* * *
Да, ждала тебя так долго,
что, дождавшись, и не рада.
В сердце холодно и колко,
как в предвестье листопада.
Желтизна коснулась листьев —
сколько краски у разлуки!
В безразмерности пространства —
километры, годы, муки…
Нет, не встретились с тобою.
Тихо-тихо снег ложится.
Тихо-тихо, бело-бело.
Я хочу в нём раствориться.
* * *
Догорают уставшие свечи,
в окна смотрит задумчивый
вечер,
и меня обнимает прохлада.
Я представлю, что ты —
где-то рядом,
и, обманчивой мыслью согрета,
просижу у окна до рассвета.
Но предчувствия колкие смутно
пронесутся, как лунные тени,
и настанет хмурое утро
с осознанием ясным потери.
* * *
Есть в осени печальной благодать,
когда мир замер,
и природа стынет,
когда зеваем беспрерывно —
тянет спать! И сон
в тепле домашнем
слаще спелой дыни.
Когда дрожат озябшие листы,
и в сердце вызывают состраданье
пожухлая трава, и голые кусты,
и тоненький ледок
на лужах утром ранним.
От слёз осенних пухнут облака,
рябит, сверкая ртутным блеском речка,
и та пора уже недалека,
когда снега, как шубою овечьей,
укроют берега, холмы, дома…
А нас согреет ожиданье встречи!
* * *
Ещё вчера – великая страна,
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента