Толстой Лев Николаевич
Разговор с прохожим
Л.Н.Толстой
РАЗГОВОР С ПРОХОЖИМ
Вышел рано. На душе хорошо, радостно. Чудное утро, солнце только вышло из-за деревьев, роса блестит и на траве, и на деревьях. Все мило, и все милы. Так хорошо, что умирать не хочется. Точно, не хочется умирать. Пожил бы еще в этом мире, с такой красотой вокруг и радостью на душе. Ну, да это не мое дело, а хозяина...
Подхожу к деревне; против первого дома, на дороге, ко мне боком, стоит не двигается человек. Очевидно, ждет чего-то или кого-то, ждет так, как умеют ждать только рабочие люди, - без нетерпения, без досады. Подхожу ближе крестьянин, бородатый, косматый, с проседью, здоровенный, простое рабочее лицо. Курит не цигарку бумажную, а трубочку. Поздоровались.
- Где тут Алексей, старик, живет? - спрашиваю.
- Не знаю, милый, мы нездешние.
Не я нездешний, а мы нездешние. Одного русского человека почти никогда нет (нечто когда он делает что-нибудь плохое, тогда - я). А то семья - мы, артель - мы, обчество - мы.
- Нездешние? Откуда же?
- Калуцкие мы.
Я показал на трубку.
- А сколько в год прокуришь? Рубля три, я чай?
- Три? Не управишься еще на три.
- А что бы бросить?
- Как ее бросишь, привычка.
- Я тоже курил, бросил; как хорошо, легко.
- Известное дело. Да скучно без ней.
- А брось, и скуки не будет. Ведь хорошего в ней мало.
- Что же хорошего.
- Не хорошо, так и делать не надо. На тебя глядя, и другой станет. А пуще всего молодые ребята. Скажут: вот старый курит, а нам и бог велел.
- Так-то так.
- И сын станет, на тебя глядя.
- Известное дело, и сын тоже...
- Так брось.
- Бросил бы, да скучно без ней, едят ее мухи. От скуки больше. Станет скучно, сейчас за нее. Вся беда - скучно. Так скучно другой раз... скучно, скучно, - протянул он.
- А от скуки лучше о душе подумать.
Он вскинул на меня глазами, лицо его вдруг стало совсем другое, внимательное, серьезное, не такое, как прежде, добродушно-шутливое, бойкое, краснобайное.
- Об душе подумать, об душе, значит? - проговорил он, пытливо глядя мне в глаза.
- Да, о душе подумаешь и все глупости оставишь.
Лицо его ласково просияло.
- Верно это, старичок. Верно ты говоришь. Об душе первое дело. Первое дело об душе. (Он помолчал.) Спасибо, старичок. Верно это. (Он указал на трубку.) Это что, одни пустяки, о душе первое дело, - повторил он. - Верно ты говоришь. - И лицо его стало еще добрее и серьезнее.
Я хотел продолжать разговор, но к горлу что-то подступило (я очень слаб стал на слезы), не мог больше говорить, простился с ним и с радостным, умиленным чувством, глотая слезы, отошел.
Да как же не радоваться, живя среди такого народа, как же не ждать всего самого прекрасного от такого народа?
9 сен. 1909
Крекшино
РАЗГОВОР С ПРОХОЖИМ
Вышел рано. На душе хорошо, радостно. Чудное утро, солнце только вышло из-за деревьев, роса блестит и на траве, и на деревьях. Все мило, и все милы. Так хорошо, что умирать не хочется. Точно, не хочется умирать. Пожил бы еще в этом мире, с такой красотой вокруг и радостью на душе. Ну, да это не мое дело, а хозяина...
Подхожу к деревне; против первого дома, на дороге, ко мне боком, стоит не двигается человек. Очевидно, ждет чего-то или кого-то, ждет так, как умеют ждать только рабочие люди, - без нетерпения, без досады. Подхожу ближе крестьянин, бородатый, косматый, с проседью, здоровенный, простое рабочее лицо. Курит не цигарку бумажную, а трубочку. Поздоровались.
- Где тут Алексей, старик, живет? - спрашиваю.
- Не знаю, милый, мы нездешние.
Не я нездешний, а мы нездешние. Одного русского человека почти никогда нет (нечто когда он делает что-нибудь плохое, тогда - я). А то семья - мы, артель - мы, обчество - мы.
- Нездешние? Откуда же?
- Калуцкие мы.
Я показал на трубку.
- А сколько в год прокуришь? Рубля три, я чай?
- Три? Не управишься еще на три.
- А что бы бросить?
- Как ее бросишь, привычка.
- Я тоже курил, бросил; как хорошо, легко.
- Известное дело. Да скучно без ней.
- А брось, и скуки не будет. Ведь хорошего в ней мало.
- Что же хорошего.
- Не хорошо, так и делать не надо. На тебя глядя, и другой станет. А пуще всего молодые ребята. Скажут: вот старый курит, а нам и бог велел.
- Так-то так.
- И сын станет, на тебя глядя.
- Известное дело, и сын тоже...
- Так брось.
- Бросил бы, да скучно без ней, едят ее мухи. От скуки больше. Станет скучно, сейчас за нее. Вся беда - скучно. Так скучно другой раз... скучно, скучно, - протянул он.
- А от скуки лучше о душе подумать.
Он вскинул на меня глазами, лицо его вдруг стало совсем другое, внимательное, серьезное, не такое, как прежде, добродушно-шутливое, бойкое, краснобайное.
- Об душе подумать, об душе, значит? - проговорил он, пытливо глядя мне в глаза.
- Да, о душе подумаешь и все глупости оставишь.
Лицо его ласково просияло.
- Верно это, старичок. Верно ты говоришь. Об душе первое дело. Первое дело об душе. (Он помолчал.) Спасибо, старичок. Верно это. (Он указал на трубку.) Это что, одни пустяки, о душе первое дело, - повторил он. - Верно ты говоришь. - И лицо его стало еще добрее и серьезнее.
Я хотел продолжать разговор, но к горлу что-то подступило (я очень слаб стал на слезы), не мог больше говорить, простился с ним и с радостным, умиленным чувством, глотая слезы, отошел.
Да как же не радоваться, живя среди такого народа, как же не ждать всего самого прекрасного от такого народа?
9 сен. 1909
Крекшино