Трейси Леттс
Август: графство Осейдж

Август: графство Осейдж[1]

   Пулицеровская премия 2008 г. в разделе драматургии
Действующие лица
   Семья Уэстон
 
   БЕВЕРЛИ УЭСТОН, 69 лет
   ВАЙОЛЕТ УЭСТОН, жена Беверли, 65 лет
 
   БАРБАРА ФОРДАМ, дочь Беверли и Вайолет, 46 лет
   БИЛЛ ФОРДАМ, ее муж, 49 лет
   ДЖИН ФОРДАМ, их дочь, 14 лет
 
   АЙВИ УЭСТОН, дочь Беверли и Вайолет, 44 года
   КАРЕН УЭСТОН, дочь Беверли и Вайолет, 40 лет
 
   МЭТТИ ФЭЙ ЭЙКЕН, сестра Вайолет, 57 лет
   ЧАРЛИ ЭЙКЕН, муж Мэтти Фэй, 60 лет
   «МАЛЫШ ЧАРЛИ» ЭЙКЕН, их сын, 37 лет
 
   Остальные действующие лица
 
   ДЖОННА МОНЕВАТА, помощница по хозяйству, 26 лет
   СТИВ ХАЙДЕБРЕХТ, жених Карен, 50 лет
   Шериф ДИОН ГИЛБО, 47 лет
   Сын приезжает домой, и родитель расставляет свои сети. Старику – или старухе – нечего сказать сыну. Им и надо всего-навсего, чтобы ребенок посидел час-другой в кресле да лег с ними спать под одной крышей. Это не любовь. Я не утверждаю, что нет такой вещи, как любовь. Я просто говорю о том, что отличается от любви, но иногда пользуется ее именем. Вполне может статься, что без того, о чем я говорю, вообще бы не было никакой любви. Но само по себе это не любовь. Это в крови человека. Тяга к родной крови – это всем предопределено. Она и отличает человека от довольной твари. Когда вы рождаетесь, ваши отец и мать что-то теряют и лезут из кожи вон, чтобы это вернуть, а это и есть вы. Они знают, что всего им не вернуть, но постараются вернуть кусок побольше. И возвращение в лоно семьи, с обедом под кленами, очень похоже на ныряние в бассейн к осьминогам.
Роберт Пенн Уоррен. «Вся королевская рать»
(Москва, «Правда», 1988, перевод В. Голышева)

Пролог

   Август 2007 года. Большой загородный дом на окраине г. Похаска, штат Оклахома, в шестидесяти милях к северо-западу от Талсы. Дому более ста лет; возможно, в свое время он был построен семьей преуспевающих ирландских переселенцев. Последующие пристройки, переделки и ремонты, имевшие место вплоть до 1972 года, значительно модернизировали его, после чего с реконструкцией было покончено.
 
   На первом этаже: три основные игровые площадки разделены между собой проходами. Правая часть – столовая: большой обеденный стол в миссионерском стиле на восемь человек; в буфете того же стиля – посуда из тонкого фарфора. Над столом висит грязная хрустальная многоярусная люстра, отбрасывающая унылый желтый свет. Вглубине – арка, ведущая в маленькую гостиную. На столике рядом с мягким креслом – дисковый телефонный аппарат. Дальше, вглубине, дверь, ведущая в прихожую.
 
   По центру на переднем плане – главная гостиная. Здесь стоят диван-кровать, телевизор, стереопроигрыватель, электрическое пианино.
 
   Левая часть – кабинет. Среднего размера рабочий стол завален книгами, блокнотами, папками, писчей бумагой. На заднем плане – арка, ведущая к входной двери, лестничной площадке и лестнице на второй этаж. Дальше, в глубине сцены, частично открывается вид на кухню. С левого края – заросшее сухой травой переднее крыльцо, на котором валяется несколько старых газет, свернутых трубочкой.
 
   На втором этаже: лестничная площадка, на которую ведет лестница (над гостиной первого этажа). Под окном – сиденье. Коридор ведет к спальням. Лестничный пролет ведет на мансарду.
 
   В центре мансарды – одна комната с островерхим потолком и покатыми стенами, переделанная под спальню.
 
   Весь дом завален книгами.
   Все окна в доме закрыты дешевыми клеенчатыми жалюзи, по краям приклеенными к стене черной изоляционной лентой, что обеспечивает полное отсутствие дневного света.
   БЕВЕРЛИ. «Жизнь очень длинна…» Т. С. Элиот. Все-таки, по-моему… надо воздать ему по заслугам, раз он взял на себя труд это написать. Конечно, он не первый, кто это сказал… и уж точно не первый, кто об этом подумал. Или прочувствовал. Но он написал эти слова на листе бумаге и подписался под ними. Так что, уж если вы произносите их вслух, то надо называть и его имя, потому что этот очкарик был гением.
   «Жизнь очень длинна»: Т. С. Элиот.
   Чертовски точно подмечено. Уж он-то знал наверняка, ведь дожил до семидесяти шести или около того, а это очень много, особенно для его поколения. И ведь ему было всего за тридцать, когда он это написал. Должно быть, черпал откровения из ему одному известного источника.
   С дьяволом надо быть всегда начеку. Мало кто из поэтов смог бы пройти через подстроенные им ловушки и выбраться из них в лучшем виде: припомаженным, в двубортном костюме, и в придачу добрым христианином. Нетрудно представить себе реакцию, скажем, Харта Крейна или Джона Берримена, доведись им встретиться с первой женой Элиота, прелестной Вивьен. Они бы со всех ног бросились к ближайшему мосту и сиганули с него, эти мастера спорта по суициду! Но только не Элиот: прожив немало лет с чувством вины, он наконец засунул жену в первую попавшуюся психушку и продолжал жить как ни в чем не бывало. Боже праведный! Снимаю шляпу – вот это инстинкт самосохранения!
   Как сказал старина Берримен, «мир постепенно превращается в место, где я больше не хочу находиться». Я ощущаю в себе некое родство со смятенными душами. Не знаю, с какой стороны это меня характеризует – возможно, не с самой лучшей… Я восхищаюсь Элиотом как поэтом, но как человеком?.. Не уверен.
   ВАЙОЛЕТ (за сценой). …сссукин …сын…
   БЕВЕРЛИ. Это Вайолет. Моя жена. Она сидит на таблетках, и дозы зачастую немалые. И они оказывают на нее воздействие… В частности, на ее равновесие. Но, к счастью, после того как она примет свои таблетки, равновесие ей больше ни к чему. Порой она падает во время прогулок… но она нечасто гуляет. Моя жена пьет таблетки, а я просто пью. Вот такую сделку мы заключили между собой, точнее, это одна из сделок. Всего лишь еще один пункт в нашем брачном договоре… надо признать, довольно жестокий. Так что она пьет таблетки, а я напиваюсь. Причем напиваюсь не оттого, что она пьет таблетки. Но принимает ли она таблетки, потому что я пью? Не знаю, я давно зарекся что-либо говорить за свою жену. Теперь уже не важно, почему у нас все так сложилось. Суть в том, что моя жена сидит на таблетках, а я пью. Со временем нам стало довольно обременительно поддерживать какой-то элементарный порядок в нашем типично американском хозяйстве: платить по счетам, делать покупки, стирать белье, чистить ковры или сортиры… И вот, вместо того чтобы в очередной раз посыпать голову пеплом в знак признания вины… и дать обет воздержания в слабой надежде как-то выправить курс нашего семейного корабля, я решил положиться на Высшие Силы (поднимает стакан) и примкнуть к классу работодателей.
   Мне немного не по себе от такого решения.
   Я умею стирать свое нижнее белье… мы всю жизнь делали это сами, я или жена, но теперь мне кажется, что стирка мешает мне пить. «Можно кое-что сказать в пользу трезвости – но очень немногое». Это опять Берримен. Вот поэтому вы здесь.
   Дом пока еще не в самом ужасающем состоянии. Я все делал, как полагается, как-то управлялся. Вот и вчера вечером я сжег целую кучу ненужных бумаг и мусора…
   Знаете… самый обычный счет может так много значить. Когда его срок истекает… когда счет не оплачен… тогда слова и цифры в нем будто превращаются в какие-то инопланетные символы. А ведь это всего лишь бумага. Хуже, чем чистая бумага.
 
   (Джонна вытирает пот со лба. Беверли достает из кармана сложенный носовой платок и протягивает ей.)
 
   Он чистый.
   ДЖОННА (вытирая лоб). Спасибо.
   БЕВЕРЛИ. Прошу прощения за эту жару. Моя жена очень хладнокровная женщина, причем не только в переносном смысле. Она не верит в кондиционеры. Как будто в них есть что-то, во что можно не верить!
   ДЖОННА. Да, мой папа был такой же. Я к этому привыкла.
   БЕВЕРЛИ. А знаете, я ведь был знаком с мистером Янгбёрдом.
   ДЖОННА. Вы знали папу?
   БЕВЕРЛИ. Это же маленький городишко! Я всегда покупал арбузы у него в лавке. А летом он иногда продавал и фейерверки, верно?
   ДЖОННА. Да, сэр.
   БЕВЕРЛИ. Я покупал у него римские свечи для детей. Он умер, так ведь?
   ДЖОННА. Да, сэр.
   БЕВЕРЛИ. Можно узнать, как это произошло?
   ДЖОННА. У него случился инфаркт. Он упал прямо в кузов машины, груженной виноградом.
   БЕВЕРЛИ. Виноградом? Это в Оклахоме-то? Сочувствую.
   ДЖОННА. Спасибо.
   (Беверли допивает свой стакан и наливает еще.)
   БЕВЕРЛИ. Можно вас спросить о фамилии?
   ДЖОННА. Что?
   БЕВЕРЛИ. Ведь он был Янгбёрд, а вы…
   ДЖОННА. Моневата.
   БЕВЕРЛИ. «Моневата».
   ДЖОННА. Я решила вернуть себе имя на родном языке.
   БЕВЕРЛИ. И это тоже означает «молодая птичка»?
   ДЖОННА. Да.
   БЕВЕРЛИ. Вы сами так решили?
   ДЖОННА. Ну да.
   БЕВЕРЛИ. (Поднимает стакан.) Ваше здоровье!
   (Вайолет зовет из-за сцены.)
   ВАЙОЛЕТ. Бев!..
   БЕВЕРЛИ (про себя)
 
В ночи, в том древнем доме —
Огромном, черном, проклятом, немом…[2]
 
   (На лестничной площадке второго этажа зажигается тусклый свет. Появляется Вайолет, в измятой одежде, только что с постели, с сигаретой в зубах. Сощурившись, она смотрит вниз на полутемную лестницу.)
 
   ВАЙОЛЕТ. Беверли!
   БЕВЕРЛИ. Да?
   ВАЙОЛЕТ (говорит невнятно). Это… ты… пу… пулицию?..
   БЕВЕРЛИ. Что?
   ВАЙОЛЕТ. Это ты?..
 
   (Долгая пауза. Вайолет напряженно вглядывается в полумрак в ожидании ответа. Беверли смотрит на нее, ожидая окончания вопроса.)
 
   БЕВЕРЛИ. Что, дорогая?
   ВАЙОЛЕТ. Черт бы его… побрал. Это ты? Здесь что… полиция?
   БЕВЕРЛИ. Нет, что ты!
   ВАЙОЛЕТ. Тут окно? Я в окно смотрю, да? Окно?
   БЕВЕРЛИ. Ты можешь спуститься?
 
   (Вайолет думает, затем, громко топая, спускается по лестнице в кабинет и приходит в замешательство от присутствия Джонны.)
 
   ВАЙОЛЕТ. О! (Невнятно.) Добрый вечер!
   ДЖОННА. Здравствуйте.
   ВАЙОЛЕТ (обращаясь к Беверли). Не знала, что у тебя го-ооости.
   БЕВЕРЛИ. Это Джонна, молодая женщина, о которой я тебе говорил.
   ВАЙОЛЕТ. Ты хочешь сказать… она… женщина?
   БЕВЕРЛИ. Что-что?
   ВАЙОЛЕТ. Женщина. Жен-щина. Женщи-на.
   БЕВЕРЛИ. Да, дорогая, я хочу ее нанять на работу, чтобы она следила за нашим домом.
   ВАЙОЛЕТ. О!.. Так ты теперь нанимаешь женщин, вон как? Я думала, ты говорил о другой женщине.
   БЕВЕРЛИ. Какой другой женщине?
   ВАЙОЛЕТ. (Пауза, затем угрожающе.) Что?!
   БЕВЕРЛИ. Я ее нанимаю, чтобы она готовила и убиралась… и возила тебя в клинику и в…
   ВАЙОЛЕТ (стараясь говорить максимально четко). В соответствии с предъявленным… гражданским иском, выражаясь свойственным тебе… языком… я думала, ты имел в виду… что ты решил женщину НАНЯТЬ!
   БЕВЕРЛИ. Я тебя не понимаю.
   ВАЙОЛЕТ (Джонне, неожиданно любезно). Здрааавствуйте!
   ДЖОННА. Здравствуйте, мэм.
   ВАЙОЛЕТ. Извините. (Делает реверанс.) Лучше вот так.
   ДЖОНА. Да, мэм.
   ВАЙОЛЕТ. Я Вайолет. А тебя как зовут?
   ДЖОННА. Джонна.
   ВАЙОЛЕТ. Ты очень хорошенькая.
   ДЖОННА. Спасибо.
   ВАЙОЛЕТ. Ты ведь индианка?
   ДЖОННА. Да, мэм.
   ВАЙОЛЕТ. А из какого племени?
   ДЖОННА. Чейен.
   ВАЙОЛЕТ. А я, по-твоему, хорошенькая?
   ДЖОННА. Да, мэм.
   ВАЙОЛЕТ. (Опять делает реверанс.) Вот… так, да? (Опять реверанс.) Вот так… (Опять делает реверанс, теряет равновесие, но удерживается на ногах.)
   БЕВЕРЛИ. Осторожно!
   ВАЙОЛЕТ (обращаясь по-прежнему к Джонне, невнятно). Теперь ты… дом. Извини, я… я лекарство приняла для мусс… мысс… мышц.
   БЕВЕРЛИ. Дорогая, почему бы тебе не вернуться в постель?
   ВАЙОЛЕТ. Почему бы тебе не пойти ко всем чертям?
   БЕВЕРЛИ. Хорошо.
   ВАЙОЛЕТ (Джонне). Извини. Я буду жуууутко милой, аж до тошноты. Такоооой мииилой! Не-про-твор… непритворно милой.
 
   (Гасит сигарету в пепельнице на рабочем столе Беверли. Пристально смотрит на Джонну, будто собираясь еще что-то сказать, но затем внезапно выходит.)
 
   БЕВЕРЛИ. Кажется, я говорил по телефону, что вас порекомендовал доктор Бёрк. Он считает, что вы достаточно квалифицированны, чтобы справиться со всеми нашими нуждами.
   ДЖОННА. Мне оставалось всего год учиться в колледже до диплома медсестры. Но когда умер папа, пришлось бросить учебу, чтобы как-то поддержать маму и бабушку.
   БЕВЕРЛИ. Доктор Бёрк сказал, что вы долго искали работу.
   ДЖОННА. Я убирала дома, сидела с детьми.
   БЕВЕРЛИ. Еще он упомянул, что вы хотите жить здесь, с нами.
   ДЖОННА. Да, сэр.
   БЕВЕРЛИ. У нас тут странноватый распорядок. Постарайтесь не обращать внимания, день на улице или ночь – у нас все едино. Но я сомневаюсь, что вам удастся наладить какое-то подобие здорового образа жизни.
   ДЖОННА. Мне нужна работа.
   БЕВЕРЛИ. А что касается работы, то она самая обычная. Лично мне нужно очень мало внимания. Я прекрасно обхожусь и без него – я своего рода человек-кактус! А вот у моей жены рак, так что ее надо возить в Талсу на заключительные сеансы химиотерапии. В вашем распоряжении тот драндулет американского производства, что стоит под навесом. Можете пользоваться абсолютно всем в этом доме, всем этим барахлом, что набралось у нас за целую жизнь. Уж коль скоро вы собираетесь здесь жить, то я хочу, чтобы вы жили по-человечески. Вы меня понимаете?
   ДЖОННА. Да, сэр.
   БЕВЕРЛИ. И пожалуйста, зовите меня Беверли. Вопросы есть?
   ДЖОННА. А какой у нее рак?
   БЕВЕРЛИ. Я что, не сказал? Господи, чуть не упустил самое важное: рак горла.
   ДЖОННА. Какие таблетки она принимает?
   БЕВЕРЛИ. Валиум. Викодин. Дарвон. Дарвоцет. Перкодан. Перкоцет. Ксанакс для кайфа. Оксиконтин, когда под рукой нет ничего другого. Амфетамины раз в день, просто чтобы убедиться, что я все еще реагирую на ее выходки. И конечно, дилаудид. Как я мог пропустить дилаудид?
 
   (Беверли испытующе смотрит на нее. Допивает содержимое стакана.)
 
   Моя жена… Вайолет… Вайолет, моя жена, не верит, что ей необходимо лечиться от лекарственной зависимости. С ней такое уже один раз случилось, и тогда ее привели в полный порядок… но потом она все же выбрала для себя другую реальность. Вы хотели спросить, почему она не лечится, да?
   ДЖОННА. Нет, сэр.
 
   БЕВЕРЛИ. Вот и хорошо. Как гора с плеч. Подождите минутку…
 
   (Беверли встает, пошатываясь – то ли от усталости, то ли от выпитого, – и что-то ищет на книжной полке.)
 
   Вот мое последнее утешение, мои книги: источник такой же простой радости, как дикий лук, найденный у обочины, или взаимная любовь.
 
   (Берет книгу с полки и дает Джонне.)
 
   ДЖОННА. Т. С. Элиот.
   БЕВЕРЛИ. Хотите – прочтите, хотите – нет. Это уже вне служебных обязанностей. И не стесняйтесь, берите любые мои книги.
 
   (Беверли декламирует или напевает английскую детскую хороводную песенку, смысл которой в повторении одних и тех же действий; в оригинале ‘Here we go round the prickly pear, prickly pear, prickly pear etc…’)[3].

Акт 1

Сцена 1

   В гостиной находятся Айви, Мэтти Фэй и Чарли. Мэтти Фэй пьет виски. Чарли включил ТВ-канал, по которому показывают бейсбольный матч, на минимальную громкость и пытается краем глаза следить за счетом; у него в руках бутылка пива.
 
   В остальных частях дома: Вайолет говорит по телефону в маленькой гостиной; Джонна на кухне, готовит и убирается.
   МЭТТИ ФЭЙ. С Беверли такое и раньше случалось.
   АЙВИ. Да, я в курсе.
   МЭТТИ ФЭЙ. Помнишь, он просто так, ни с того ни с сего, брал и уезжал – и ни звонка, ничего. Помнишь, Чарли?
   ЧАРЛИ. У них вечно были какие-то проблемы…
   МЭТТИ ФЭЙ. А однажды, помню, он просто встал и ушел, не сказав ни слова. Я тогда еще сказала Вайолет: «Я бы на твоем месте просто сложила вещи этого мерзавца и выставила на крыльцо». А ведь ты сама знаешь, я всегда любила твоего отца.
   АЙВИ. Конечно.
   МЭТТИ ФЭЙ. Нет, правда, он всегда мне нравился, можешь ни капельки не сомневаться. В конце концов, это же я познакомила Вайолет с Беверли.
   ЧАРЛИ. Ты их не познакомила.
   МЭТТИ ФЭЙ. Еще как познакомила.
   ЧАРЛИ. У тебя было назначено с ним свидание, а ты не пошла и послала вместо себя свою сестру!
   МЭТТИ ФЭЙ. Это и называется «познакомила». А как же еще, по-твоему, знакомят?
   ЧАРЛИ. Все же мне кажется, это не совсем точно сказано…
   МЭТТИ ФЭЙ. Просто он был для меня слишком стар, а Вайолет – наша «робкая фиалка» Вайолет сама ни за что бы не нашла себе мужчину.
   ЧАРЛИ. Никто никогда не называл ее «робкой фиалкой»…
   МЭТТИ ФЭЙ. Чарли и твой отец всегда прекрасно ладили. На рыбалку вместе ездили.
   АЙВИ. Я знаю.
   МЭТТИ ФЭЙ. Но теперь, когда Беверли просто так вот взял и уехал, без объяснений, и даже записки не оставил, моя прямая обязанность – позаботиться о сестре.
   ЧАРЛИ. Ты никому ничего не обязана.
   МЭТТИ ФЭЙ. Нет, я обязана поддержать сестру!
   ЧАРЛИ. Ты вовсе не обязана вмешиваться, когда речь идет о проблемах в чьем-то браке.
   МЭТТИ ФЭЙ. Это не чей-то брак, когда дело касается моей старшей сестры, и даже не пытайся меня остановить. У Айви тоже есть сестры, она понимает, о чем я. Я так ей тогда и сказала: «Вайолет, собери вещи этого мерзавца и выстави на крыльцо! И все эти его чертовы книги, над которыми он так трясется, тоже. Просто сложи и сожги во дворе. Прекрасный будет костер! И бумаги, и все-все…»
   ЧАРЛИ. Ну как можно сжечь чьи-то книги?
   МЭТТИ ФЭЙ. Может, уже хватит мне перечить?
   ЧАРЛИ. Книги-то при чем? В чем провинились его вещи?
   МЭТТИ ФЭЙ. В любом случае, она этого не сделала, так что сейчас уже не важно…
   ЧАРЛИ. Еще не хватало, чтобы она это сделала!
   МЭТТИ ФЭЙ. Вот что я тебе скажу, Чарли Эйкен: если когда-нибудь тебе только в голову придет вот так, ни с того ни с сего, уйти, я не знаю, что я…
   ЧАРЛИ. Я пока никуда не собираюсь…
   МЭТТИ ФЭЙ. Нет, я только говорю, что если бы ты такое выкинул, то я дала бы тебе три дня, чтоб ты себе мозги вправил, а после этого все полетело бы в костер, так и знай.
   ЧАРЛИ. Так разве я куда-то…
   МЭТТИ ФЭЙ. Это на тот случай, если бы ты вдруг такое надумал.
   ЧАРЛИ. Да не собираюсь я никуда!
   МЭТТИ ФЭЙ. Хотя не то чтобы у Чарли были какие-то книги. Не думаю, что я когда-нибудь видела его с книгой в руках.
   ЧАРЛИ. Это что, шпилька в мой адрес? Тебе что-то не нравится?
   МЭТТИ ФЭЙ. Но я правда не видела. Какую последнюю книгу ты прочел?
   ЧАРЛИ. Черт бы тебя побрал!
   МЭТТИ ФЭЙ. Нет, ты просто скажи. Что ты последнее читал?
   ЧАРЛИ. Беверли был преподавателем, им свойственно читать книги. А я занимаюсь обивкой мебели, и в нашем деле…
   МЭТТИ ФЭЙ. Значит, ты не можешь назвать, что ты последнее прочел.
   ЧАРЛИ. Ну что ты заладила? Эта девочка волнуется о своем отце, он же неизвестно куда пропал. И ей совершенно ни к чему сидеть тут и слушать, как мы…
   МЭТТИ ФЭЙ. Думаю, мы все очень переживаем за Беверли.
   ЧАРЛИ. Тогда что ты мне все кишки проела?!
   МЭТТИ ФЭЙ. Но знаешь, он все-таки вернулся тогда, и у них все наладилось. И на этот раз он тоже вернется, я уверена.
   АЙВИ. Мне кажется, на этот раз все по-другому.
   МЭТТИ ФЭЙ. Вот и мне так кажется.
   ЧАРЛИ. Почему?
   МЭТТИ ФЭЙ. Потому что тогда…
   ЧАРЛИ. Я не тебя спрашиваю. (Обращаясь к Айви.) Почему ты решила, что на этот раз все по-другому?
   АЙВИ. Мне кажется, тогда они еще как-то старались.
   МЭТТИ ФЭЙ (обращаясь к Чарли). Это я и хотела сказать. (Обращаясь к Айви.) Беверли был таким сложным человеком.
   АЙВИ. Вот именно.
   ЧАРЛИ. Перестань говорить «был».
   МЭТТИ ФЭЙ. Но ведь это правда. То есть что он – очень сложный человек.
   ЧАРЛИ. Сложный, но как-то ненавязчиво.
   АЙВИ. Вроде Чарльза.
   ЧАРЛИ. Да-да, вроде Малыша Чарли. Совершенно верно.
   МЭТТИ ФЭЙ. Но он совсем не похож на Малыша Чарли.
   ЧАРЛИ. Просто она имеет в виду, что они оба сложные, но ненавязчивые, тихие…
   МЭТТИ ФЭЙ. Малыш Чарли вовсе не сложный.
   ЧАРЛИ. А я считаю…
   МЭТТИ ФЭЙ. Малыш Чарли не сложный. Просто он сидит без работы.
   ЧАРЛИ. Он – созерцатель.
   МЭТТИ ФЭЙ. Единственное, что он созерцает, – это телевизор.
   ЧАРЛИ. То есть ты так и не поняла, что Айви имела в виду.
   МЭТТИ ФЭЙ. Нет.
   ЧАРЛИ. Что и Малыш Чарли, и Беверли – оба сложные натуры…
   МЭТТИ ФЭЙ. Дорогой мой, чтобы быть «сложной натурой», надо мозги иметь.
   ЧАРЛИ. Так а я про что? Или ты хочешь сказать, что у нашего сына мозгов маловато?
   МЭТТИ ФЭЙ. Именно это я и говорю.
   ЧАРЛИ. Да что с тобой сегодня? (Обращаясь к Айви.) Твой двоюродный брат – очень умный парень.
   МЭТТИ ФЭЙ. Я вся вспотела. А ты вспотел?
   ЧАРЛИ. Да, просто весь взмок. Здесь, наверное, градусов под девяносто.
   МЭТТИ ФЭЙ. Вот, потрогай мою спину.
   ЧАРЛИ. Не хочу я трогать твою спину.
   МЭТТИ ФЭЙ. Нет, ты потрогай. У меня по спине пот прямо ручьем льется.
   ЧАРЛИ. Я тебе верю.
   МЭТТИ ФЭЙ. Нет, ты потрогай!
   ЧАРЛИ. Не хочу!
   МЭТТИ ФЭЙ. Ты просто руку положи…
   ЧАРЛИ. Боже ты мой!
   МЭТТИ ФЭЙ. Пот просто градом…
   ЧАРЛИ. Айви, я хочу у тебя кое-что спросить. Когда это началось? Я имею в виду эти заклеенные окна, опущенные жалюзи.
   АЙВИ. Пару лет назад, наверное.
   МЭТТИ ФЭЙ. Господи, неужели мы так давно тут не были?
   ЧАРЛИ. А ты знаешь, для чего это все сделано?
   МЭТТИ ФЭЙ. Даже не скажешь, ночь за окном или день.
   АЙВИ. Думаю, для того и сделано.
   ЧАРЛИ. Не знаю, по-моему, это не очень полезно.
   МЭТТИ ФЭЙ. Конечно неполезно. Человеку необходим солнечный свет.
   ЧАРЛИ. Интересно, кому из них двоих это пришло в голову?
   АЙВИ. Как-то не верится, что папе.
   ЧАРЛИ. Нет, не думаю, что ему. Не знаю, как вас, а лично меня вся эта светомаскировка вгоняет в уныние. Ведь все, что человека окружает… (Обращает внимание на проигрыватель.) А это еще что такое? Альбом Эрика Клэптона? Что, Вайолет любит Клэптона?
 
   (Мэтти Фэй начинает отдирать клейкую ленту с одного из жалюзи.)
 
   Не надо, оставь.
   МЭТТИ ФЭЙ. Организму нужно солнце.
   ЧАРЛИ. Сейчас вечер. И к тому же ты не у себя дома, ты не можешь приходить к людям и начинать что-то переделывать по-своему…
   МЭТТИ ФЭЙ. Неужели правда, что мы здесь не были два года?
   (Входит Вайолет.)
   ВАЙОЛЕТ. Он сказал, они проверили все больницы, но Беверли нигде нет.
   МЭТТИ ФЭЙ. Кто? Дорожный патруль?
   ВАЙОЛЕТ. Не дорожный патруль, а шериф Гилбо.
   МЭТТИ ФЭЙ. Гилбо? Только не говори мне, что Си Джей Гилбо стал шерифом!
   ВАЙОЛЕТ. Нет, это не Си Джей, а его сын Дион.
   МЭТТИ ФЭЙ. Вот и я хотела сказать…
   ВАЙОЛЕТ. Он ходил в школу с девочками. Дион. Он в твоем классе был, Айви?
   АЙВИ. Нет, кажется, в классе Барбары.
   МЭТТИ ФЭЙ. Правда?
   ЧАРЛИ. О ком это вы?
   МЭТТИ ФЭЙ. Мы росли с этим парнем, Си Джеем Гилбо. Маленький паршивец, настоящий малолетний преступник…
   ВАЙОЛЕТ. А теперь его сын Дион стал шерифом.
   МЭТТИ ФЭЙ. Отец Си Джея был проповедником, так что сам понимаешь…
   ЧАРЛИ. Тогда все ясно.
   МЭТТИ ФЭЙ. …сам понимаешь, что это за люди.
   ВАЙОЛЕТ. А помнишь, его даже в колонию отправляли…
   МЭТТИ ФЭЙ. Да-да, помню, там было что-то, связанное с убийством…
   ВАЙОЛЕТ. Да, боксера.
   МЭТТИ ФЭЙ. Правильно, с убийством той собаки, боксера.
   ВАЙОЛЕТ. А теперь его сын Дион – шериф. Я же тебе посылала подписку на «Похаска джорнэл»… ты не читаешь?..
   МЭТТИ ФЭЙ. Нет, не читаю.
   ВАЙОЛЕТ. …чтобы вы там у себя, в высшем обществе Талсы, знали, что происходит у нас в захолустье.
   МЭТТИ ФЭЙ. Нет, я не читаю.
   ВАЙОЛЕТ. Ну, вот именно, а если бы читала, то знала бы, что этот парнишка, Дион, стал шерифом.
   АЙВИ. Какие больницы они проверяли?
   ВАЙОЛЕТ. Да целую кучу.
   АЙВИ. А что еще он сказал?
   ВАЙОЛЕТ. Что лодки нет на месте.
   (Пауза.)
   АЙВИ. Мама? Что еще?
   ВАЙОЛЕТ. Он посылал полицейского на пристань узнать, не видел ли кто-нибудь твоего отца, – и оказывается, его лодки нет на месте.
   МЭТТИ ФЭЙ. Только не это!
   ВАЙОЛЕТ. Он говорит, за последнее время там украли несколько лодок, так что это еще ничего не доказывает. Но все же он обеспокоен.
 
   (Вайолет начинает подниматься по лестнице.)
 
   ЧАРЛИ. Вай, а ты не думаешь, что Беверли мог просто погрузить лодку на свой трейлер и куда-то смотаться?
   МЭТТИ ФЭЙ. Трейлер стоит у гаража, я сама видела, когда мы подъехали.
 
   (Вайолет уходит. Айви уходит за ней следом. Появляется Джонна, занимается разными домашними делами. Чарли поднимает пустую бутылку из-под пива.)
 
   ЧАРЛИ. Извини, дорогуша… ты не могла бы принести еще бутылочку?
 
   МЭТТИ ФЭЙ. Черт возьми, Чарли, она же не официантка.
   ЧАРЛИ. Я знаю.
   МЭТТИ ФЭЙ. Ну так встань и сам принеси.
 
   (Джонна проходит через комнату и забирает пустую бутылку.)
 
   ДЖОННА. Я принесу. (Выходит.)
   МЭТТИ ФЭЙ. Просто не могу поверить: как можно смотреть бейсбол и пить пиво, когда вокруг тебя такое творится? Ты совсем бесчувственный?
   ЧАРЛИ. А разве я обязан сидеть не шевелясь, как истукан? Ты-то сама пьешь виски.
   МЭТТИ ФЭЙ. Я пью коктейль.