Турушев Ярослав
Боль дождя

   Ярослав Турушев
   БОЛЬ ДОЖДЯ
   - Не знаю, - сказал Подорожник. - Наверное, нас просто много. Мы и так мешаем друг другу.
   - Чем? - кипятился Одуванчик. - Чем?
   - Солнце, скажем, заслоняем...
   - А тебе самому-то не смешно? Ты вон под тем тополем отказался бы расти?
   - Да я про другое. Зачем-то же рост нужен?
   - Чего? - мрачно ответил Одуванчик. -- Кому, тебе, что ли?
   Они росли в десяти сантиметрах друг от друга на большой лесной поляне. Невдалеке проходила дорога, и иногда они с какой-то надеждой вслушивались в звук двигателя проезжающего автомобиля. Но шум затихал, и они опять оставались в окружении далеких стволов деревьев, среди которых посвистывали невидимые птицы.
   Солнце стояло почти в середине неба и Одуванчик с ненавистью поглядывал на этот траурно-золотой круг. Стеблем, листьями и даже лепестками он ощущал его сверлящие лучи, от которых зеленые клетки распирало в мучительном росте.
   - Зря ты так, - помолчав, тихо сказал Подорожник. - Ведь есть же, наконец, осень. И зима.
   - А ты их видел?!
   - Прошлогодняя трава рассказывала.
   - А, эта щетка желтая... Она от старости просто рехнулась. Или от перегрева.
   - Нет уж, погоди, - голос Подорожника стал серьезным. Его трудно было расшевелить, но если это удавалось, то он начинал горячиться не меньше Одуванчика. А то и больше. - Давай сначала. Ты семечком был?
   - Был.
   - А оно откуда взялось?
   - Почем я знаю.
   - А ты мозгами пошевели. Откуда оно взялось? И еще -- ты раньше как рос? Помнишь?
   Одуванчика передернуло. Он вспомнил первые дни, когда стебель буквально бежал из земли. Сейчас, конечно, было уже помедленнее.
   - Но я и сейчас росту.
   - Если будешь все время расти, стебель не выдержит. Переломится.
   - А деревья?
   - А что деревья? Они вообще какие-то... другие, в общем. Даже говорить не могут.
   - Потому и не могут, что от боли с ума сбрендили.
   Подорожник помолчал.
   - Но сам посуди, где-то же начало было? Даже у деревьев. Они огромные, конечно, но не бесконечные. Верхушки вон видны... А теперь напрягись и представь, что есть не только дни и ночи, но и другие... циклы... только больше.
   - А с чего бы это?
   - Солнце каждый день немного по-разному ходит. Я вот и думаю...
   Подорожник опять замолчал, а Одуванчик поразился тому, как он еще умудряется что-то замечать под этим Солнцем.
   - Закончится все, умрем мы, а на нашем месте вырастут другие болваны вроде тебя! -- вынырнул из какой-то своей мысли Подорожник.
   - Хорошо бы... Да только больно это на сказку смахивает. Себя утешить. А пока мы растем и терпим. И делать нечего.
   Последние слова Одуванчик произнес, скорчившись от очередного прилива судорог. Расправлялся второй снизу лист.
   - Говорят, за деревьями видели Лошадь, -- произнесла Травинка между ними, слушавшая спор. Одуванчик с Подорожником посмотрели на нее с жалостью. Взошла она недавно, ее клетки буквально разрывались от роста, и Травинка постоянно корчилась от боли. Не было смысла объяснять ей, что Лошадь -такая же небылица, как и Газонокосилка.
   - Потерпи, малышка, - вздохнул Одуванчик. -- Может, и до нас дойдет.
   Около часа они молчали, изредка покачиваясь под слабым ветерком. Не происходило ровным счетом ничего. Небо с перисто-мраморными прожилками огромной полусферой обхватило ядовитое Солнце, понемногу сдвигавшееся к западу.
   - Смотрите! -- вдруг заорал Одуванчик. -- Там, у двух берез!
   По веткам, иногда замирая, прыгал коричнево-рыжий комок. Вокруг удивленно заговорила трава. Подорожник, на удивление взволнованный, тихо сказал:
   - Это Белка. Никогда ее еще не видел. Зато видел Лису. Она совсем близко прошла.
   - А что ж ты раньше не рассказывал? -- удивился Одуванчик.
   - Да... И не поверил бы ты.
   - Они живые?
   - Живые. Как мы.
   - И чего, могут в землю зарыться? И в огонь тоже прыгнуть? -- с подковыркой спросил Одуванчик.
   - Знаешь, я думаю, они растут без боли.
   - Как это?
   - Мне кажется, что мы хотим смерти из-за того, что сами себя убить не можем. А так бы, может, и терпели бы...
   - Ну да!
   - И теснили бы друг друга, бороться бы начали и истребили бы всех к чертовой матери -- и деревья, и тех, кто двигаются. Хотя не знаю...
   - Опять ты со своими байками...
   Белки уже не было видно. Над поляной опять стало тихо, даже птицы не чивкали.
   - А много этих... Подвижных? -- помолчав, спросил Одуванчик.
   - Не знаю. Может, сотни. Только они далеко.
   На Солнце наползло облачко. Стало чуть полегче. Одуванчик даже отвлекся на секунду от зуда в листьях и испытал что-то похожее на облегчение.
   - Скоро ночь. -- Он представил себе прохладную темноту, забытье, лишь изредка прерываемое судорогами. Куда лучше дневного кошмара.
   - А Птицы? -- вновь спросил он Подорожника. -- Они тоже живые?
   - Нет, они просто по ветру летают. Как тучи и листья.
   - А откуда ты вообще все это знаешь?
   - Да я постарше тебя буду, наслушался уж. И надумался.
   - Вот прямо по ветру и летают? А ты ветер, который вверх дует, видел? А, философ?
   Подорожник задумался. Вслед за первой тучкой появилась другая, побольше. Ее края отсвечивали графитом. Потянуло прохладой.
   - Везет нам вроде сегодня, -- заявил Одуванчик, рассматривая небо.
   - Может, и так, -- без выражения откликнулся Подорожник.
   - Тенечек бы нам ... Что? Что ты сказал?
   Подорожник промолчал, но Одуванчик и так все понял.
   Теперь они напряженно молчали. Шли минуты, небо затягивалось, делаясь серым и тяжеленным.
   - Может, пронесет? -- произнес Одуванчик, но тут же споткнулся -первая жгучая капля, упавшая на лист, надежд уже не оставляла. Дождь.
   Одуванчик сжался. Он увидел, как по Подорожнику пробежала струйка воды. Затем на него упали стразу две капли, потом еще и еще, и он перестал считать их, жуткой болью рассверлило стебель, и цветок, и листья, плакали Травинки и высокий Люпин неподалеку, стонал Подорожник, вода просочилась до корней, а они стали глотать ее, и боль, и без того невыносимая, стала белой и раскаленной, и взорвала клетки, и он закричал дико и страшно, а голос потерялся в общем вопле...
   Почти потеряв в этом аду способность думать, Одуванчик как будто чужими глазами увидел над собой два ряда зубов и темно-розовый язык. Боль на секунду перекрыла мысль: "Лошадь существует!"
   И стало не больно.