Страница:
Александр Тюрин
Записки технонационалиста
1. Нация как фон-неймановский компьютер
В этом маленьком исследовании автор нередко употребляет слово «код». Под кодом следует понимать информационную модель, предшествующую любому материальному объекту, от галактики до таракана.
С момента «да будет свет» код не существует в отрыве от материального воплощения.
Между биологическими видами и социальными системами нет никакого барьера. Выживание такого-то вида бабочек есть свидетельство эффективности генетического кода, а выживание затерянного в джунглях племени свидетельствует об эффективности культурно-технологического кода.
Код постоянно совершенствуется именно для того, чтобы обеспечивать устойчивость материального воплощения в условиях меняющихся факторов окружающей среды. Это устойчивость называется системным равновесием или гомеостазом. [1]И если гомеостаз насекомых обеспечивается кодом хитинового покрова, то гомеостаз племени обеспечивается, скажем, кодами охоты на морских свинок.
Если взять такой развитый социальный вид, как нация, то схематически она будет уже напоминать систему для обработки кодов: фон-неймановский компьютер. Здесь непременно присутствует логическое и управляющее устройство (национальное сознание), запоминающее устройство (национальная память), устройства ввода-вывода (национальные СМИ).
Любая система (биологическая, социальная, техническая) поддерживает свою устойчивость и организацию за счет увеличения дезорганизации и неустойчивости, т. е. энтропии, в остальном мире. Не долго протянет компьютер без кулера, отводящего вырабатываемое тепло в комнату. Таков, увы, универсальный закон природы (в физике называемый вторым законом термодинамики). Для социальной системы это означает умение выносить издержки и отходы своего функционирования за свои пределы.
С момента «да будет свет» код не существует в отрыве от материального воплощения.
Между биологическими видами и социальными системами нет никакого барьера. Выживание такого-то вида бабочек есть свидетельство эффективности генетического кода, а выживание затерянного в джунглях племени свидетельствует об эффективности культурно-технологического кода.
Код постоянно совершенствуется именно для того, чтобы обеспечивать устойчивость материального воплощения в условиях меняющихся факторов окружающей среды. Это устойчивость называется системным равновесием или гомеостазом. [1]И если гомеостаз насекомых обеспечивается кодом хитинового покрова, то гомеостаз племени обеспечивается, скажем, кодами охоты на морских свинок.
Если взять такой развитый социальный вид, как нация, то схематически она будет уже напоминать систему для обработки кодов: фон-неймановский компьютер. Здесь непременно присутствует логическое и управляющее устройство (национальное сознание), запоминающее устройство (национальная память), устройства ввода-вывода (национальные СМИ).
Любая система (биологическая, социальная, техническая) поддерживает свою устойчивость и организацию за счет увеличения дезорганизации и неустойчивости, т. е. энтропии, в остальном мире. Не долго протянет компьютер без кулера, отводящего вырабатываемое тепло в комнату. Таков, увы, универсальный закон природы (в физике называемый вторым законом термодинамики). Для социальной системы это означает умение выносить издержки и отходы своего функционирования за свои пределы.
2. На Западе уже сделали это
Средневековье закончилось с накоплением значительных материальных ценностей в знаменитых городах «итальянского Возрождения», немало разбогатевших на грабеже Византии и торговле с разбойничьей Золотой Ордой, в том числе и славянскими рабами (отчего слова «раб» и «славянин» на ведущих европейских языках звучат донельзя схоже).
Материальные возможности привели к появлению в головах титанов Возрождения новых культурно-технологических кодов. А те потянули за собой развитие материальных сил, которые снова породили новую волну кодов.
Этот типичный автоволновой процесс распространился из Италии в другие европейские страны, разрушая прежние средневекововые общности, которые определялись верностью сюзерену (hommage).
Началась цепочка европейских буржуазных революций, которые можно рассматривать, как загрузку на исполнение новых кодов и стирание старых.
Стирание «старого», как обычно это бывает, сопровождалось религиозными войнами, ведьмовскими процессами, раскрестьяниванием, уничтожением феодальной раздробленности, а если точнее самобытных культур и этносов. Этноциду, или ассимиляции, подвергся длинный ряд кельтских, славянских и балтских этносов. Проигравшие заплатили за всё и исчезли со страниц истории.
Рыцарская аристократия со всеми ее гербами и гонором была, после вразумления ее пушками, покорена. Задумчивые крестьяне из основного статичного сословия превращены в мобильную гущу пьющих и сквернословящих пролетариев. Инквизиторскими «тройками» были безжалостно уничтожаемы так называемые «ведьмы», преимущественно бабушки и прочие сказочницы, как носители созерцательного невербального сознания. Коронные суды пачками на виселицу отправляли «бродяг». В число висельников попадали наиболее несознательные крестьяне, которые, не желая тихо-мирно подыхать или отправляться пиратствовать за моря, крали где-нибудь курочку или пару шиллингов. Кровожадные законы «против бродяг и нищих», принятые в Англии и Франции, учреждение английских «работных домов» (акты 1530, 1541, 1576 гг.), всё это до боли напоминает деяния тоталитарных правительств четырьмя веками позднее.
В результате исполнения новых культурно-технологического кода явился новый человек, Человек Разумный Плюс. Этот новый субъект мировой истории отличался от прежнего тем, что Жадность из порицаемого душевного свойства стала в нём главным мотором и была окультурена при помощи так называемой протестантской этики, сводимой к следующим постулатам:
— Любовь бога к Человеку Плюс выражается в данном ему материальном успехе, например в ключах от битком набитого амбара.
— Высшая сила, забросив претензии к таким тонким материям, как состояние души, дает ему, своему избраннику, право на рациональную утилизацию всего живого и неживого в этом мире.
— Неуспешный в сфере производства и накопления Человек Минус отвержен богом и, в общем-то, просто недочеловек, бездушный скот, который мычи — не мычи, никогда не обрящет ни материальной награды, ни царствия небесного.
Со временем этика была дополнена «гуманистическими» принципами, которые сделали господа бога простым статистом. Человек Разумный Плюс сам стал мерилом всех вещей и принялся измерять правильность своих и чужих поступков без оглядки на высшую силу, которой оставалось только одно, карать каких-нибудь дикарей, не желающих носить штаны.
Принцип «свободы совести» уничтожил совесть, и зудящее это слово исчезло из этического словаря на Западе, оставшись лишь мерилом самоощущений.
Новая этика отобразилась в принципы хозяйствования: максимизация прибыли и снижение издержек, к которым были отнесены остатки прежней морали и духовности.
Модернизация языка и мышления привела к повышению уровня абстрактности в отношениях Человека Плюс к прежнему Человеку Минус.
Люди Плюс начали бестрепетную научно обоснованную утилизацию Людей Минус, что включало и полный отжим жизненных сил и простую ликвидацию ввиду хозяйственной бесполезности, чему свидетельствуют примеры Ирландии, обеих Америк, Австралии, Индии, Африки. Наука утилизации показала, что можно прибыльно торговать Людьми Минус как обычным скотом, а также спаивать их, развращать, отуплять наркотиками (чего стоит одна блистательная операция британской ост-индской компании «китайский чай в обмен на индийский опиум»).
Люди Плюс создали новые социальные системы, устойчивые к любым катастрофам, неурожаям, войнам, наводнениям — это были буржуазные нации, поддерживающие свой гомеостаз за счет жестокой эксплуатации более примитивных социальных систем и бестрепетного перемалывания природных ресурсов, в какие бы сложные экосистемы они не входили. В известном смысле, код нации изначально был кодом высокоэффективного вампиризма и паразитирования. Устойчивость системы-вампира достигалась за счет повышения неустойчивости (энтропии) в системах-донорах.
Социальная эволюция породила британскую и голландскую нации, затем американскую, французскую, бельгийскую, немецкую, итальянскую, польскую. И, кстати, на момент рождения они включали далеко не все население своих стран. Скажем, никто не подумал бы тогда отнести к американской нации негров, индейцев (которых воспринимали на том же уровне, что бизонов и волков) и даже свежеприбывших имигрантов-ирландцев.
Среди Людей Плюс возник еще более передовой слой Людей Плюс Плюс: информационной элиты, медиакратии, «программистов», профессионально занимавшейся повышением эффективности национального кода. Этим трудолюбивым яппи мы обязаны появлению расизма, шовинизма, фашизма, антисемитизма и русофобии.
Материальные возможности привели к появлению в головах титанов Возрождения новых культурно-технологических кодов. А те потянули за собой развитие материальных сил, которые снова породили новую волну кодов.
Этот типичный автоволновой процесс распространился из Италии в другие европейские страны, разрушая прежние средневекововые общности, которые определялись верностью сюзерену (hommage).
Началась цепочка европейских буржуазных революций, которые можно рассматривать, как загрузку на исполнение новых кодов и стирание старых.
Стирание «старого», как обычно это бывает, сопровождалось религиозными войнами, ведьмовскими процессами, раскрестьяниванием, уничтожением феодальной раздробленности, а если точнее самобытных культур и этносов. Этноциду, или ассимиляции, подвергся длинный ряд кельтских, славянских и балтских этносов. Проигравшие заплатили за всё и исчезли со страниц истории.
Рыцарская аристократия со всеми ее гербами и гонором была, после вразумления ее пушками, покорена. Задумчивые крестьяне из основного статичного сословия превращены в мобильную гущу пьющих и сквернословящих пролетариев. Инквизиторскими «тройками» были безжалостно уничтожаемы так называемые «ведьмы», преимущественно бабушки и прочие сказочницы, как носители созерцательного невербального сознания. Коронные суды пачками на виселицу отправляли «бродяг». В число висельников попадали наиболее несознательные крестьяне, которые, не желая тихо-мирно подыхать или отправляться пиратствовать за моря, крали где-нибудь курочку или пару шиллингов. Кровожадные законы «против бродяг и нищих», принятые в Англии и Франции, учреждение английских «работных домов» (акты 1530, 1541, 1576 гг.), всё это до боли напоминает деяния тоталитарных правительств четырьмя веками позднее.
В результате исполнения новых культурно-технологического кода явился новый человек, Человек Разумный Плюс. Этот новый субъект мировой истории отличался от прежнего тем, что Жадность из порицаемого душевного свойства стала в нём главным мотором и была окультурена при помощи так называемой протестантской этики, сводимой к следующим постулатам:
— Любовь бога к Человеку Плюс выражается в данном ему материальном успехе, например в ключах от битком набитого амбара.
— Высшая сила, забросив претензии к таким тонким материям, как состояние души, дает ему, своему избраннику, право на рациональную утилизацию всего живого и неживого в этом мире.
— Неуспешный в сфере производства и накопления Человек Минус отвержен богом и, в общем-то, просто недочеловек, бездушный скот, который мычи — не мычи, никогда не обрящет ни материальной награды, ни царствия небесного.
Со временем этика была дополнена «гуманистическими» принципами, которые сделали господа бога простым статистом. Человек Разумный Плюс сам стал мерилом всех вещей и принялся измерять правильность своих и чужих поступков без оглядки на высшую силу, которой оставалось только одно, карать каких-нибудь дикарей, не желающих носить штаны.
Принцип «свободы совести» уничтожил совесть, и зудящее это слово исчезло из этического словаря на Западе, оставшись лишь мерилом самоощущений.
Новая этика отобразилась в принципы хозяйствования: максимизация прибыли и снижение издержек, к которым были отнесены остатки прежней морали и духовности.
Модернизация языка и мышления привела к повышению уровня абстрактности в отношениях Человека Плюс к прежнему Человеку Минус.
Люди Плюс начали бестрепетную научно обоснованную утилизацию Людей Минус, что включало и полный отжим жизненных сил и простую ликвидацию ввиду хозяйственной бесполезности, чему свидетельствуют примеры Ирландии, обеих Америк, Австралии, Индии, Африки. Наука утилизации показала, что можно прибыльно торговать Людьми Минус как обычным скотом, а также спаивать их, развращать, отуплять наркотиками (чего стоит одна блистательная операция британской ост-индской компании «китайский чай в обмен на индийский опиум»).
Люди Плюс создали новые социальные системы, устойчивые к любым катастрофам, неурожаям, войнам, наводнениям — это были буржуазные нации, поддерживающие свой гомеостаз за счет жестокой эксплуатации более примитивных социальных систем и бестрепетного перемалывания природных ресурсов, в какие бы сложные экосистемы они не входили. В известном смысле, код нации изначально был кодом высокоэффективного вампиризма и паразитирования. Устойчивость системы-вампира достигалась за счет повышения неустойчивости (энтропии) в системах-донорах.
Социальная эволюция породила британскую и голландскую нации, затем американскую, французскую, бельгийскую, немецкую, итальянскую, польскую. И, кстати, на момент рождения они включали далеко не все население своих стран. Скажем, никто не подумал бы тогда отнести к американской нации негров, индейцев (которых воспринимали на том же уровне, что бизонов и волков) и даже свежеприбывших имигрантов-ирландцев.
Среди Людей Плюс возник еще более передовой слой Людей Плюс Плюс: информационной элиты, медиакратии, «программистов», профессионально занимавшейся повышением эффективности национального кода. Этим трудолюбивым яппи мы обязаны появлению расизма, шовинизма, фашизма, антисемитизма и русофобии.
3. Отстой, он же тягло
Россия была Западом до 1237 года. Привольно раскинувшись от моря до моря, она была форпостом Европы, образцовым Западом, где тот представал в наилучшем виде, без крепостного права, истребления язычников и уничтожения еретиков, но уже с крепкой прививкой высокой византийской культуры. Однако не очень крупное, но дисциплинированное монголо-кипчакское войско, вооруженное по последнему слову китайской техники (вплоть до пороховых ракет) шутя разделалось с конфедерацией русских княжеств, с дружинами вольных русских витязей, с ополчениями свободных русских землепашцев. Джордж Буш мог бы, не кривя душой, помянуть тут «свободу и демократию», раздавленную «тоталитаризмом».
С тех давних пор русский народ стал существовать по другим культурно-технологическим кодам, чем Европа. Русский код был нацелен не на материальное благополучие и моральное удовлетворение, а на выживание, он предусматривал неограниченное применение мобилизационных инструментов. Слова «тягло», «повинности», «служба» начинает все больше характеризовать историю этноса.
Социальная «система Русь» после 1237 была фактически изолирована и в любой момент могла покатиться в сторону энтропийной смерти. С запада, юга и юго-востока она была сдавлена соседями-хищниками, путь на ледяной северо-восток был сам по себе энергозатратным. Ей всегда не хватало благоприятных земель, открытости и удобства торговых путей, элементарной безопасности, и в конечном счете плотности населения.
Европейцы с 13 века, разжирев за счет грабежа Византии, строят потрясающие соборы для прославления своего бога, давшего им такие богатства. А оборванный русский мужик все дальше уходит на холодный северо-восток, вгрызается в лес, чтобы срубить избу и посеять рожь на поле, которое вскоре бросит, потому что прискачет ордынец — пограбить, покуражиться, украсть его детей, которых потом продаст в Крыму итальянским и мусульманским купцам.
Чем заканчивались собственные попытки русских заняться международной торговлей, хорошо видно на примере тверского бизнесмена Афанасия Никитина.
Русский код поддерживал гомеостаз только за счет самоэксплуатации народа. Этот код создал государство, как некий орган самоэксплуатации и самомобилизации. Но он так и не дал народу превратиться в развитую нацию. Объективные обстоятельства, замкнутость и материальная скудость русской жизни не дали появиться новому более эффективному коду, по-простому говоря, не позволили русским паразитировать на других более отсталых народах.
С тех давних пор русский народ стал существовать по другим культурно-технологическим кодам, чем Европа. Русский код был нацелен не на материальное благополучие и моральное удовлетворение, а на выживание, он предусматривал неограниченное применение мобилизационных инструментов. Слова «тягло», «повинности», «служба» начинает все больше характеризовать историю этноса.
Социальная «система Русь» после 1237 была фактически изолирована и в любой момент могла покатиться в сторону энтропийной смерти. С запада, юга и юго-востока она была сдавлена соседями-хищниками, путь на ледяной северо-восток был сам по себе энергозатратным. Ей всегда не хватало благоприятных земель, открытости и удобства торговых путей, элементарной безопасности, и в конечном счете плотности населения.
Европейцы с 13 века, разжирев за счет грабежа Византии, строят потрясающие соборы для прославления своего бога, давшего им такие богатства. А оборванный русский мужик все дальше уходит на холодный северо-восток, вгрызается в лес, чтобы срубить избу и посеять рожь на поле, которое вскоре бросит, потому что прискачет ордынец — пограбить, покуражиться, украсть его детей, которых потом продаст в Крыму итальянским и мусульманским купцам.
Чем заканчивались собственные попытки русских заняться международной торговлей, хорошо видно на примере тверского бизнесмена Афанасия Никитина.
Русский код поддерживал гомеостаз только за счет самоэксплуатации народа. Этот код создал государство, как некий орган самоэксплуатации и самомобилизации. Но он так и не дал народу превратиться в развитую нацию. Объективные обстоятельства, замкнутость и материальная скудость русской жизни не дали появиться новому более эффективному коду, по-простому говоря, не позволили русским паразитировать на других более отсталых народах.
4. Симулакр на марше
Пират-купец Ченселлор, плывший в Вест-Индию и маленько ошибившийся с адресом, встретился в северодвинском устье не с аборигенами, которых можно утилизировать, а с партнерами по переговорам и даже с женихом для Её Величества. Вместо организации сверхприбыльной колонии «британская Тартария» западные Люди Плюс вынуждены были вступить в диалог цивилизаций. Второй Канады не получилось. А могло быть и так: миллионов тридцать европейских выходцев и пара миллионов уцелевших руссо-тартаров, развлекающих публику с помощью «matrioshka» на пороге своего вигвама, пардон избушки.
Запад встретил не только иную, но и неожиданно сильную страну. Причем сила страны явно не соответствовала благосостоянию её населения и уровню развития производительных сил. Страшный русский воин, спокойно отсыпающийся в снегу, поражал воображение западного наблюдателя, начиная с мореплавателя Ченселлора. Начиная с посла Меррика, этого наблюдателя поражала и устойчивость русской жизни, ведь даже Смута не развалила страну. Эта психическая травма должна была как-то скомпенсирована в психологии Человека Плюс, краеугольным камнем которой является чувство превосходства над Человеком Минус.
И западные «программисты» взялись за дело.
Удручающая бедность московитов, когда даже дворяне вынуждены были пахать (и даже подбирали апельсиновые корки, выброшенные проезжим иностранцем) была выдана за врожденную недочеловечность русских. При этом Запад проигнорировал объективные условия северо-восточной Руси, запертой между поляками, литовцами, шведами и татарами, отрезанной от торговых путей и плодородных почв, страдающей от неурожаев (сельскохозяйственный вегетационный период короче, чем в Европе, почти в два раза) и набегов. Причём рейды польских панов и шведских генералов по степени разрушительности порой не уступали налетам степных кочевников.
Запад проигнорировал нас, как очаг цивилизации в северной Евразии, не будь которого, встречались бы там лишь редкие чумы и юрты. Запад проигнорировал нашу роль барьера между Востоком и Западом, в котором увязали или разбивались многочисленные нашествия по степному далеко не «шелковому» пути, который тянется от великой китайской стены до Дуная.
Запад проигнорировал объективные причины русской централизации. За «русскую несвободу» он с ловкостью старого плута выдал материальную скудость, недоразвитие социальных институтов в условиях, когда концентрированные усилия «системы Русь» направлялись на преодоление неблагоприятной географии и холодного климата, на отражение внешнего давления.
Западом был создан информационный симулакр России, в котором её власти тиранствуют, потому что им нравится тиранствовать, а народ раболепствует, потому ему нравится быть в рабстве. В этом симулакре народ есть сборище Людей Минус, которым свойственна этическая, физическая и интеллектуальная ущербность, ибо настоящий человек обязан быть свободным. (Когда этот симулакр создавался, в 16 веке, крестьянские общины в Московской Руси еще обладали полным самоуправлением, имели выборных старост и судей, и даже собственных «шерифов», выборных губных старост — о чем крестьянство в большинстве европейских стран могло только мечтать).
Этот симулакр настолько пришелся западным Людям Плюс по душе, что от середины 16 века до современных голливудских фильмов он не претерпел никаких существенных изменений, претворяясь из теории в практику брутального отношения к «ордам русских» во время очередного западного нашествия. (Даже войска Стефана Батория таскали за собой передвижную типографию и, после очередной резни в каком-нибудь русском городе, споро выпускали листовочку насчет «свирепых московитов».) История не знает более долговечной лжи, ей уже более 450 лет, за что она полностью достойна занесения в книгу рекордов Гиннеса. От всей российской истории усилиями трудолюбивых яппи в глобальном информационном пространстве осталась только «информация», описывающая «московита», тирана и холопа, который грабит и насилует соседние мирные земли. «Founded in the 12th century, the Principality of Muscovy, was able to emerge from over 200 years of Mongol domination (13th-15th centuries) and to gradually conquer and absorb surrounding principalities» (с сайта www.cia.gov). Все, что невозможно было обгадить в нашей Истории, приватизировано в пользу других народов, наций и даже мифических сущностей, таких как, «Древняя Украина», «Ruthenia» и «Козакия».
Этот симулакр был столь полезен Западу, что он приложил все усилия, чтобы Россия никогда не догнала его по уровню своих материальных сил. Каждый раз, когда у России возникала возможность выйти из тягла и войти в гордое сообщество Людей Плюс, Запад делал всё мыслимое и немыслимое, чтобы вернуть её к прежнему коду.
«Торговый» Новгород не имел права на самостоятельную морскую торговлю с Европой. Иван Грозный не мог привлечь ни одного западного купца в выстроенный им порт на реке Нарове. Все попытки его заполучить на Западе достаточное число ремесленников, наладить взаимовыгодную торговлю с европейцами, разбивались об организованную блокаду. В едином строю против России встали великие державы того времени, от Польши и Швеции до Германской и Османской империи; крымцы, поляки, шведы, немецкие наемники жгли русские города, сожгли и Москву в 1571 и 1611 гг. Во второй половине 19 века и начале 20 века выход российских производителей на внешние рынки Передней, Средней Азии и азиатско-тихоокеанского региона вызвало цепочку столкновений с Западом, который и бил нас сам, и резал нас ятаганами и кривыми мечами сателлитов (крымская война, русско-турецкая война, русско-японская).
Запад встретил не только иную, но и неожиданно сильную страну. Причем сила страны явно не соответствовала благосостоянию её населения и уровню развития производительных сил. Страшный русский воин, спокойно отсыпающийся в снегу, поражал воображение западного наблюдателя, начиная с мореплавателя Ченселлора. Начиная с посла Меррика, этого наблюдателя поражала и устойчивость русской жизни, ведь даже Смута не развалила страну. Эта психическая травма должна была как-то скомпенсирована в психологии Человека Плюс, краеугольным камнем которой является чувство превосходства над Человеком Минус.
И западные «программисты» взялись за дело.
Удручающая бедность московитов, когда даже дворяне вынуждены были пахать (и даже подбирали апельсиновые корки, выброшенные проезжим иностранцем) была выдана за врожденную недочеловечность русских. При этом Запад проигнорировал объективные условия северо-восточной Руси, запертой между поляками, литовцами, шведами и татарами, отрезанной от торговых путей и плодородных почв, страдающей от неурожаев (сельскохозяйственный вегетационный период короче, чем в Европе, почти в два раза) и набегов. Причём рейды польских панов и шведских генералов по степени разрушительности порой не уступали налетам степных кочевников.
Запад проигнорировал нас, как очаг цивилизации в северной Евразии, не будь которого, встречались бы там лишь редкие чумы и юрты. Запад проигнорировал нашу роль барьера между Востоком и Западом, в котором увязали или разбивались многочисленные нашествия по степному далеко не «шелковому» пути, который тянется от великой китайской стены до Дуная.
Запад проигнорировал объективные причины русской централизации. За «русскую несвободу» он с ловкостью старого плута выдал материальную скудость, недоразвитие социальных институтов в условиях, когда концентрированные усилия «системы Русь» направлялись на преодоление неблагоприятной географии и холодного климата, на отражение внешнего давления.
Западом был создан информационный симулакр России, в котором её власти тиранствуют, потому что им нравится тиранствовать, а народ раболепствует, потому ему нравится быть в рабстве. В этом симулакре народ есть сборище Людей Минус, которым свойственна этическая, физическая и интеллектуальная ущербность, ибо настоящий человек обязан быть свободным. (Когда этот симулакр создавался, в 16 веке, крестьянские общины в Московской Руси еще обладали полным самоуправлением, имели выборных старост и судей, и даже собственных «шерифов», выборных губных старост — о чем крестьянство в большинстве европейских стран могло только мечтать).
Этот симулакр настолько пришелся западным Людям Плюс по душе, что от середины 16 века до современных голливудских фильмов он не претерпел никаких существенных изменений, претворяясь из теории в практику брутального отношения к «ордам русских» во время очередного западного нашествия. (Даже войска Стефана Батория таскали за собой передвижную типографию и, после очередной резни в каком-нибудь русском городе, споро выпускали листовочку насчет «свирепых московитов».) История не знает более долговечной лжи, ей уже более 450 лет, за что она полностью достойна занесения в книгу рекордов Гиннеса. От всей российской истории усилиями трудолюбивых яппи в глобальном информационном пространстве осталась только «информация», описывающая «московита», тирана и холопа, который грабит и насилует соседние мирные земли. «Founded in the 12th century, the Principality of Muscovy, was able to emerge from over 200 years of Mongol domination (13th-15th centuries) and to gradually conquer and absorb surrounding principalities» (с сайта www.cia.gov). Все, что невозможно было обгадить в нашей Истории, приватизировано в пользу других народов, наций и даже мифических сущностей, таких как, «Древняя Украина», «Ruthenia» и «Козакия».
Этот симулакр был столь полезен Западу, что он приложил все усилия, чтобы Россия никогда не догнала его по уровню своих материальных сил. Каждый раз, когда у России возникала возможность выйти из тягла и войти в гордое сообщество Людей Плюс, Запад делал всё мыслимое и немыслимое, чтобы вернуть её к прежнему коду.
«Торговый» Новгород не имел права на самостоятельную морскую торговлю с Европой. Иван Грозный не мог привлечь ни одного западного купца в выстроенный им порт на реке Нарове. Все попытки его заполучить на Западе достаточное число ремесленников, наладить взаимовыгодную торговлю с европейцами, разбивались об организованную блокаду. В едином строю против России встали великие державы того времени, от Польши и Швеции до Германской и Османской империи; крымцы, поляки, шведы, немецкие наемники жгли русские города, сожгли и Москву в 1571 и 1611 гг. Во второй половине 19 века и начале 20 века выход российских производителей на внешние рынки Передней, Средней Азии и азиатско-тихоокеанского региона вызвало цепочку столкновений с Западом, который и бил нас сам, и резал нас ятаганами и кривыми мечами сателлитов (крымская война, русско-турецкая война, русско-японская).
5. Россия инфицированная
Вирусные коды со времен Петра успешно инфицировали сознание российских грамотных людей образами «русской несвободы», прививая нижнему слою комплекс неполноценности, а верхнему слою комплекс отчуждения от низов.
Информационная, затем экономическая (начиная с Екатерины II) и политическая зависимость (начиная с Александра I) от Запада, таков был путь «европеизирующейся» России. Выход к морям парадоксальным образом не приблизил, а отдалил Россию от морского торгового колониального капитализма, превратив её саму в полуколонию.
Русские цари (они же — почти чистокровные германцы) сняли тягло с мультиэтнической аристократии России, но зато усилили его на русском народе, превращая тягло в иго, а простонародье в Людей Минус. Затем тягло было снято и с национальных окраин, таких как вольная Польша, нордические Финлядия и Остзее, гордый Кавказ, получивших всевозможные привилегии, включая даже отмену воинской повинности, и возможность выращивать розенбергов, маннергеймов и пилсудских. Маленький принц Александр I Павлович, убивший своего папу-императора по указанию английского посла, превратил Россию из субъекта в объект мировой политики, используемый то Лондоном, то Веной и Берлином. Практически весь 19 век Россией был потерян. На Западе шло совершенствование национального кода, собирание наций из разных социальных и этнических групп, обретение ими общих интересов, перенесение наиболее грубых форм эксплуатации за пределы метрополий. У нас шло, наоборот, разложение народа на составляющие под прикрытием «европеизации». Система Русь выводилась из состояния гомеостаза и становилась все более зависимой от внешних факторов.
Элита немецко-романовского царствования относилась к русскому народу не лучше, чем маньчжурская знать цинского Китая к своим ханьцам. Капитализм, который по выражению Тойнби, равнялся на Западе «индустриализации плюс национализм», был в России «индустриализацией минус национализм». Поэтому экономика России, также как и цинского Китая, была зависимой, она мало что давала ей, зато увеличивала национальные капиталы других стран. Россия имела в конце 19 века гораздо большую смертность, чем в начале того же века (только в Китае и Индии было хуже), падало среднедушевое потребление продуктов питания. Этими индикаторами она резко отличалась от развитых nation-states. Достаточно сравнить фотографии рослых широкоплечих британских, американских, немецких солдат времен первой мировой и солдат русских — всё станет ясно без статистики.
В начале двадцатого века информационная, экономическая и политическая зависимость превратила русский народ в «пушечное мясо» для Антанты, а затем столкнуло в хаос взаимоистребления. Низшие слои образованщины в конце концов пришли к идее уничтожения прежней России. В конце первой мировой войны Россия получила вместо Проливов запломбированный большевицкий вагон, набитый информационными вирусами-во-плоти. Финансовое обеспечение инфекции взяли на себя немецкий генштаб и уолл-стритовские банки (см. Sutton Antony, «Wall-Street and the bolshevik revolution»).
«Русская революция» (как любят выражаться на Западе) не была ни «русской», ни «революцией». Это была лишь новая стадия исполнения вирусных кодов, запускаемых с внешних серверов.
Даже на спящем доселе Востоке в это время происходят подлинные национальные революции. Например, в Китае, у нашего геополитического противника Турции. Кстати, молодой зубастой турецкой нации наши новые антинациональные вожди дарят и Проливы, и территории, и деньги, и оружие для уничтожения остатков матушки Византии в лице малоазийских греков и армян.
На протяжении последних ста лет в нашей стране менялись силовики, нижние и средние управленческие слои могли входить в элиту и затем истребляться из нее, бюрократическая номенклатура могла перетряхиваться и замещаться бизнес-элитой. Но была одна постоянная часть российской элиты — носители и распространители вирусных кодов, импортированных с Запада. Этот слой был мимикрически назван нашей «гуманитарной интеллигенцией», хотя более подошло бы ему гордое название — «шаманы». [2]В то же время представители действительных гуманитарных наук уплывали от смерти на пароходах, как русские философы в 1922, или массово садились в лагеря, как русские историки в 1929. Общество с ограниченной ответственностью «Dzierzynski, Peters, Lazis und Heinrich Jagoda» (известное также как Чека-ГПУ) усердно поддерживала функционирование информационных вирусов с помощью «процессоров» фирмы Маузер, обслуживая как в застенке, так и у ближайшей стенки.
«Гуманитарная интеллигенция» потребовала от русских вовсе не любовь к ближнему, поскольку этот постулат авраамических религий могло выработать национальный код. Она, под страхом смерти, предписала ЛЮБОВЬ К ДАЛЬНЕМУ: к забугорному пролетарию, к трудящимся Востока, к русофобам Марксу и Костюшко, к прогрессивному Наполеону, чуть ли не ко всем живым существам.
Русский народ, пройдя через предельное самоотречение, должен был превратиться в народ боддхисаттв. За счет его пота должен был осуществляться мировой прогресс, за счет своих ресурсов он должен быть построить сонм нерусских национальных образований на территории экс-России и очевидно уйти, в конце концов, в нирвану…
Впрочем, в середине тридцатых, от шаманов отделился слой управленцев-прагматиков, который осознал, что код «любви к дальнему» не позволит уцелеть стране в очередной дележке мира, которую устраивают Люди Плюс. А другой страны у них, увы, нет. Затем и сам забугорный трудящийся приехал к нам на Panzer'е в 1941 и построил виселицы в каждой захваченной деревне. Шаманы на пару десятков лет отошли в сторонку, позволив другим расхлебывать ту кашу, которую они заварили. Код позднего сталинизма, частично отменивший код ленинизма, создал некоторые упрощенные инструменты, напоминающие национальные: подобие национального сознания, памяти, культуры. Даже подражание национальному коду является эффективным, это превратило страну из ресурсной базы глобального социализма и капитализма в мировую сверхдержаву. Впервые за много сотен лет Россия избавилась от роли экспортера дешевого сырья, стала лидером научно-технической революции, добилась резкого сокращения смертности при сохранении прежнего уровня рождаемости. То есть добилась замечательной устойчивости, гомеостаза.
Но выход на сцену шаманов-шестидесятников (и днепропетровской клики) ознаменовался (случайно ли) утяжелением тягла для коренной России и ослаблением его для нацокраин, усердным кормлением внутрисоветских нацбюрократий и «марксистов» по всему миру (где они теперь?), а также резким спадом рождаемости и начавшимся ростом смертности. Истощение моральных и физических сил русского народа сопровождалось развращением «гуманитариев» при власти.
Уже тогда «гуманитарии» показали, что им не нужен интеллектуальный оппонент. Никаких дискуссий, кроме псевдодискуссий с чиновниками, наша «шаманская интеллигенция» так и не научилась вести, зато приучилось усердно колотить в бубен «свободы слова». Шаману-гуманитарию просто необходим «тупой чиновник», от которого он как бы будет страдать, взывая о помощи к доброму народу и мировой общественности. А уже через пять минут тупой чиновник, покраснев от стыда, сделает всё, что нужно «гуманитарной интеллигенции».
Претензии на исключительную роль у наших «гуманитариев» начали претворяться и в откровенные фашизоидные коды. Диктатор Сталин по счастью генетику не любил. А наша «гуманитарная интеллигенция», оказывается, в результате неведомого естественного отбора обрела «гены нравственности».
С такими генами как не быть «гуманитарию» прирожденным морализатором, обличителем, который назначает виноватых и правых в любом бедствии или преступлении. Кому, как не «гуманитарию», определять, что есть преступление, а что достижение? Естественно, что такой прирожденный критик сам ни за что не отвечает. Всю ответственность за страшные преступления времен своего полного господства шаманы переложили на русский народ.
Уже с шестидесятых годов стало ясно, что распространителем вирусов снова быть выгодно и безопасно. И наша не слишком богатая страна, словно пойдя навстречу, породила массовый слой иждивенческой образованщины, которая пузырилась в убогих НИИ и расцветала пышной плесенью в придворных журналах «Коммунист», МГИМО, столичных райкомах комсомола. Информационные вирусы бесприпятственно размножались в этой среде и породили новую плеяду «особо нравственных гуманитариев», которую страна уже не могла выдержать.
Чернобыльский взрыв был синхронизирован по времени с массированным выбросом вирусных кодов. Социальная система потеряла устойчивость, несколько толчков со стороны и она рухнула вместе с теми немногими квази-национальными инструментами, возникшими в стране в тяжелые 40-50-е годы.
После этого шаманы-гуманитарии остались один-на-один с русским народом. Соперник сей был жалок, напоминая колонию одноклеточных на предметном стеклышке микроскопа. Однако это не помешало мощной и скоординированной его обработке в стиле плана «Ост».
Были применены практически все вирусы, накопившиеся за четыреста пятьдесят лет русофобии, от тех, что еще выдумывали ясновельможные паны в занюханных местечках до самых новомодных: «русские несут коллективную ответственность за коммунистические преступления» и «русский коммунизм равняется фашизму».
Вирусы шли потоком по всеохватным информационным каналам советского телевидения (единственное, что продолжало работать в постсоветское «демократическое» время), вливаясь в уши, глаза, в лобные, височные и затылочные доли мозга.
Информационная, затем экономическая (начиная с Екатерины II) и политическая зависимость (начиная с Александра I) от Запада, таков был путь «европеизирующейся» России. Выход к морям парадоксальным образом не приблизил, а отдалил Россию от морского торгового колониального капитализма, превратив её саму в полуколонию.
Русские цари (они же — почти чистокровные германцы) сняли тягло с мультиэтнической аристократии России, но зато усилили его на русском народе, превращая тягло в иго, а простонародье в Людей Минус. Затем тягло было снято и с национальных окраин, таких как вольная Польша, нордические Финлядия и Остзее, гордый Кавказ, получивших всевозможные привилегии, включая даже отмену воинской повинности, и возможность выращивать розенбергов, маннергеймов и пилсудских. Маленький принц Александр I Павлович, убивший своего папу-императора по указанию английского посла, превратил Россию из субъекта в объект мировой политики, используемый то Лондоном, то Веной и Берлином. Практически весь 19 век Россией был потерян. На Западе шло совершенствование национального кода, собирание наций из разных социальных и этнических групп, обретение ими общих интересов, перенесение наиболее грубых форм эксплуатации за пределы метрополий. У нас шло, наоборот, разложение народа на составляющие под прикрытием «европеизации». Система Русь выводилась из состояния гомеостаза и становилась все более зависимой от внешних факторов.
Элита немецко-романовского царствования относилась к русскому народу не лучше, чем маньчжурская знать цинского Китая к своим ханьцам. Капитализм, который по выражению Тойнби, равнялся на Западе «индустриализации плюс национализм», был в России «индустриализацией минус национализм». Поэтому экономика России, также как и цинского Китая, была зависимой, она мало что давала ей, зато увеличивала национальные капиталы других стран. Россия имела в конце 19 века гораздо большую смертность, чем в начале того же века (только в Китае и Индии было хуже), падало среднедушевое потребление продуктов питания. Этими индикаторами она резко отличалась от развитых nation-states. Достаточно сравнить фотографии рослых широкоплечих британских, американских, немецких солдат времен первой мировой и солдат русских — всё станет ясно без статистики.
В начале двадцатого века информационная, экономическая и политическая зависимость превратила русский народ в «пушечное мясо» для Антанты, а затем столкнуло в хаос взаимоистребления. Низшие слои образованщины в конце концов пришли к идее уничтожения прежней России. В конце первой мировой войны Россия получила вместо Проливов запломбированный большевицкий вагон, набитый информационными вирусами-во-плоти. Финансовое обеспечение инфекции взяли на себя немецкий генштаб и уолл-стритовские банки (см. Sutton Antony, «Wall-Street and the bolshevik revolution»).
«Русская революция» (как любят выражаться на Западе) не была ни «русской», ни «революцией». Это была лишь новая стадия исполнения вирусных кодов, запускаемых с внешних серверов.
Даже на спящем доселе Востоке в это время происходят подлинные национальные революции. Например, в Китае, у нашего геополитического противника Турции. Кстати, молодой зубастой турецкой нации наши новые антинациональные вожди дарят и Проливы, и территории, и деньги, и оружие для уничтожения остатков матушки Византии в лице малоазийских греков и армян.
На протяжении последних ста лет в нашей стране менялись силовики, нижние и средние управленческие слои могли входить в элиту и затем истребляться из нее, бюрократическая номенклатура могла перетряхиваться и замещаться бизнес-элитой. Но была одна постоянная часть российской элиты — носители и распространители вирусных кодов, импортированных с Запада. Этот слой был мимикрически назван нашей «гуманитарной интеллигенцией», хотя более подошло бы ему гордое название — «шаманы». [2]В то же время представители действительных гуманитарных наук уплывали от смерти на пароходах, как русские философы в 1922, или массово садились в лагеря, как русские историки в 1929. Общество с ограниченной ответственностью «Dzierzynski, Peters, Lazis und Heinrich Jagoda» (известное также как Чека-ГПУ) усердно поддерживала функционирование информационных вирусов с помощью «процессоров» фирмы Маузер, обслуживая как в застенке, так и у ближайшей стенки.
«Гуманитарная интеллигенция» потребовала от русских вовсе не любовь к ближнему, поскольку этот постулат авраамических религий могло выработать национальный код. Она, под страхом смерти, предписала ЛЮБОВЬ К ДАЛЬНЕМУ: к забугорному пролетарию, к трудящимся Востока, к русофобам Марксу и Костюшко, к прогрессивному Наполеону, чуть ли не ко всем живым существам.
Русский народ, пройдя через предельное самоотречение, должен был превратиться в народ боддхисаттв. За счет его пота должен был осуществляться мировой прогресс, за счет своих ресурсов он должен быть построить сонм нерусских национальных образований на территории экс-России и очевидно уйти, в конце концов, в нирвану…
Впрочем, в середине тридцатых, от шаманов отделился слой управленцев-прагматиков, который осознал, что код «любви к дальнему» не позволит уцелеть стране в очередной дележке мира, которую устраивают Люди Плюс. А другой страны у них, увы, нет. Затем и сам забугорный трудящийся приехал к нам на Panzer'е в 1941 и построил виселицы в каждой захваченной деревне. Шаманы на пару десятков лет отошли в сторонку, позволив другим расхлебывать ту кашу, которую они заварили. Код позднего сталинизма, частично отменивший код ленинизма, создал некоторые упрощенные инструменты, напоминающие национальные: подобие национального сознания, памяти, культуры. Даже подражание национальному коду является эффективным, это превратило страну из ресурсной базы глобального социализма и капитализма в мировую сверхдержаву. Впервые за много сотен лет Россия избавилась от роли экспортера дешевого сырья, стала лидером научно-технической революции, добилась резкого сокращения смертности при сохранении прежнего уровня рождаемости. То есть добилась замечательной устойчивости, гомеостаза.
Но выход на сцену шаманов-шестидесятников (и днепропетровской клики) ознаменовался (случайно ли) утяжелением тягла для коренной России и ослаблением его для нацокраин, усердным кормлением внутрисоветских нацбюрократий и «марксистов» по всему миру (где они теперь?), а также резким спадом рождаемости и начавшимся ростом смертности. Истощение моральных и физических сил русского народа сопровождалось развращением «гуманитариев» при власти.
Уже тогда «гуманитарии» показали, что им не нужен интеллектуальный оппонент. Никаких дискуссий, кроме псевдодискуссий с чиновниками, наша «шаманская интеллигенция» так и не научилась вести, зато приучилось усердно колотить в бубен «свободы слова». Шаману-гуманитарию просто необходим «тупой чиновник», от которого он как бы будет страдать, взывая о помощи к доброму народу и мировой общественности. А уже через пять минут тупой чиновник, покраснев от стыда, сделает всё, что нужно «гуманитарной интеллигенции».
Претензии на исключительную роль у наших «гуманитариев» начали претворяться и в откровенные фашизоидные коды. Диктатор Сталин по счастью генетику не любил. А наша «гуманитарная интеллигенция», оказывается, в результате неведомого естественного отбора обрела «гены нравственности».
С такими генами как не быть «гуманитарию» прирожденным морализатором, обличителем, который назначает виноватых и правых в любом бедствии или преступлении. Кому, как не «гуманитарию», определять, что есть преступление, а что достижение? Естественно, что такой прирожденный критик сам ни за что не отвечает. Всю ответственность за страшные преступления времен своего полного господства шаманы переложили на русский народ.
Уже с шестидесятых годов стало ясно, что распространителем вирусов снова быть выгодно и безопасно. И наша не слишком богатая страна, словно пойдя навстречу, породила массовый слой иждивенческой образованщины, которая пузырилась в убогих НИИ и расцветала пышной плесенью в придворных журналах «Коммунист», МГИМО, столичных райкомах комсомола. Информационные вирусы бесприпятственно размножались в этой среде и породили новую плеяду «особо нравственных гуманитариев», которую страна уже не могла выдержать.
Чернобыльский взрыв был синхронизирован по времени с массированным выбросом вирусных кодов. Социальная система потеряла устойчивость, несколько толчков со стороны и она рухнула вместе с теми немногими квази-национальными инструментами, возникшими в стране в тяжелые 40-50-е годы.
После этого шаманы-гуманитарии остались один-на-один с русским народом. Соперник сей был жалок, напоминая колонию одноклеточных на предметном стеклышке микроскопа. Однако это не помешало мощной и скоординированной его обработке в стиле плана «Ост».
Были применены практически все вирусы, накопившиеся за четыреста пятьдесят лет русофобии, от тех, что еще выдумывали ясновельможные паны в занюханных местечках до самых новомодных: «русские несут коллективную ответственность за коммунистические преступления» и «русский коммунизм равняется фашизму».
Вирусы шли потоком по всеохватным информационным каналам советского телевидения (единственное, что продолжало работать в постсоветское «демократическое» время), вливаясь в уши, глаза, в лобные, височные и затылочные доли мозга.