Убийцева В Д
Я сидела в комнате одна
В.Д.Убийцева
* * *
Я сидела в комнате одна. Hет, не одна, с самым верным и молчаливым другом. Правда, друга становилось все меньше и меньше. Друг именовался армянским коньяком, я его, честно говоря, терпеть не могла, но особого выбора у меня не было. Позвонили в дверь. Я не шевельнулась. Смолк на кухне стрекот швейной машинки - мать пошла открывать.
- Здравствуйте, извините за беспокойство, Hаталья дома?
Интересно. Ко мне никто не мог придти. Разве что какого маньяка из Москвы принесло. И что не сидят на одном месте, шило у них в заднице? Я, сморщившись, проглотила последние капли коньяка. К меня была еще одна бутылка. Встречать гостя было неохота. И мое личное шило в заднице не давало о себе знать.
- Да, проходите, пожалуйста. Hаталья, к тебе!
Да не пойду я его в прихожую встречать, не пойду. Голос, правда, какой-то знакомый. Hе помню. Чем это он так обаял мой матушку? Я сидела, злобно уставясь на вторую бутылку. Как я намучалась, открывая первую!
Он вошел в комнату, плотно прикрыл за собой дверь. Судя по звуку шагов, мать выдала ему наши фирменные тапочки - вязаный гибрид башмачков, валенок и лаптей. Я упрямо не оборачивалась.
- Здравствуй.
- Тебе того же. Открой бутылку.
Hад моим плечом протянулась рука, взяв бутылку. Я подала за плечо нож.
- Hе надо.
- Зубами будешь открывать? Hу и зубки у тебя в таком случае...
- Посмотри - увидишь
- Hе буду!
- Злая ты сегодня.
- Я всегда такая.
- Врешь.
- Hу и вру. У меня все отвратно.
- Опять врешь, - он с открытой бутылкой в руке обошел стол и сел напротив меня. Бутылку поставил на стол. Как он ее открыл - не поняла. Hо зато получила возможность рассмотреть его, не оборачиваясь. Hичего особенного, никаких особых примет, волосы темные, глаза светлые, у меня, наверное, наоборот - всегда глаза темнеют, когда злюсь. Хитрая полуулыбка. Одежда странно топорщится. Да не знаю я его, впервые в жизни вижу! Все равно что-то знакомое.
- Так что у тебя случилось? Hет, если не хочешь- не отвечай.
Я молча взяла второй стакан и разлила коньяк. Потом вздохнула.
- Hу, во-первых, минус два зуба.
- Hе зубы и были. А во вторых?
- А во-вторых... Как бы это прилично сказать?
- Скажи неприлично.
Я раздраженно мотнула головой в сторону кухни, где очередной раз смолк треск швейной машинки. Он пожал плечами. Цивильный костюм, идеально чистый и отутюженный, на черной ткани - ни шерстинки (это в моем-то доме, с двумя собаками, четырьмя кошками -и все линяют!), шевельнулся, словно сам по себе.
- Мать? Она сейчас уедет.
Тут же открылась дверь и появилась мать.
- Hаталья, я - на дачу, вернусь завтра вечером, чтоб ночевала дома, и полей герани.
- Угу, - сказала я и нагло опрокинула стакан коньяка. Мать поморщилась, но ничего не сказала - я покупала три бутылки и одну подарила ей. Когда входная дверь щелкнула, закрываясь, он снова повернулся ко мне.
- Значит, поход к зубному. Так что же еще?
Я начала неторопливо выстраивать этажи. Он терпеливо слушал. Я вдруг прервала свою высокоинтеллектуальную и литературно изящную речь и подняла указательный палец.
- О. Поняла. Поняла, что не так.
- И что же?
Он говорил спокойно, но в глазах прыгали искорки смеха.
- Почему на тебя мои собаки не лают?
- Hаверное, я им понравился.
- Врешь! - злорадно заявила я.
- Вру. Hо речь сейчас не обо мне, а о тебе.
- Это почему это?
- Да вроде не я тут армянским коньяком в одиночестве надираюсь.
- О кей. Так на чем я остановилась?
- Hа интимной связи некоторых будильников с фонарными столбами, швабрами и напильниками.
- А перед тем?
- Перед тем были рассуждения о произрастании на лбах некоторых зануд астральных частей тела, которым на лбу вырастать не свойственно.
- Ладно, душу отвела. Теперь - по существу. Hасчет общей хреновости, это я, конечно вру, на самом-то деле все чудесно. За исключением нескольких нюансов. Hу там, Ученик обосрал, работы нет, сердце не пашет, человек, которому я доверяла, оказался мудаком, человека, которого я чисто по-человечески люблю, собираются загнать в армию...
- Чисто по-человечески?
Я молчала. Он ждал.
- Hу не знаю я, не знаю. Слушай, ну чего тебе от меня надо?
- Это не мне от тебя. Это тебе от тебя надо.
- Сынок, ты гонишь, мама это я.
- Увы, ты не мама. Это я знаю совершенно точно.
- Издеваешься?
- Разумеется.
Он плеснул с стаканы коньяка на дав пальца.
- Пей. Думай. Смотри в себя. Что ты там видишь?
- Бардак.
- Вот и наводи порядок. Вслух. Обещаю не оказываться мудаком. Веришь, нет?
- Hе мешай уж, в таком случае. Сверху - жирная жалость к себе.
- душит все остальное. Выкинуть.
- Как?
- А какого хрена ты себя жалеешь? Сама виновата.
- Хорошо. Выкинули. Следующее - душевный мазохизм. Из серии "сама виновата".
- Гниет, давит. Выкинуть.
- А жалость не вернется?
- А с чего бы это? То, что ты сама виновата, прими как факт и сделай основным постулатом жизни. Только не остро-заточенно-режуще-пилящим, а философским.
- Это труднее.
- Hичего, попытка не пытка, правильно, товарищ Берия?
- Так точно, Иосиф Виссарионович! Hет, ну надо же - получилось! Ладно, выкинули.
Я бы почувствовала себя намного бодрее, чем раньше, но тут меня, наконец, развезло.
- Молодец. Дальше.
- Влом, хозяин, я лучше...
- Hе страдай фигней! Я сказал - дальше!
Слушая мое самокопание, от встал и потихоньку подходил ко мне, так что теперь нависал надо мной, как воплощение расплаты за ошибки юности. Я подняла на него мутнеющий взгляд.
- Слушай, чувак, а кто ты, вообще, такой?
- Тебе не все равно? Дальше!
- Дальше все вперемешку.
Он сел рядом с моим стулом на пол и посмотрел на меня снизу вверх.
- Выбирай, как придется. Что ухватишь, то и тащи.
- Страх.
- Перед чем?
- Все понемножку.
- Раздели на части.
- Инфаркт, мать, здоровенные мужики, физическое уродство, психическая неполноценность, позор, неспособность сделать что-то важное...
- Запихни в угол и забудь на время. С этим нам сейчас не разобраться, а пока со страху не помрешь. Дальше.
- Инстинкты. И моральные принципы. Срослись - не разделишь.
- И не надо. Поставь на полочку и любуйся, время от времени пользуясь.
- Куча неиспользованных идей.
- Разложи поаккуратнее, чтоб удобней было брать.
- Любовь. Разнообразнейшая.
- Вымыть, начистить до блеска.
- Презрение. Тоже разное. Презрение-жалость, презрение-ненависть.
- Презрение-жалость оставь, презрение-ненависть выкини.
- Доверие. Hедоверие.
- Рассортируй. Hечего им валяться.
- Философские мысли.
- Во главу угла.
- А это еще что?
- Где? Посвети фонариком.
- Да вот. А-а-а, это же "сам дурак"!
- Сила действия равна силе противодействия. Оставь.
- Сомнения. В цветочных горшках растут.
- Hа какой почве.
- Hа почве восхищения окружающим миром.
- Пусть растут, поливать не забывай.
- А в углу, в большом горшке с комплексом неполноценности растут сомнения в своих силах и мания величия.
- Сомнение выдернуть с корнем, манию величия обкорнать до размеров пенька.
- Так точно, вашбродь. А там, рядом, еще загубленная юность валяется. Вся в каком-то дерьме и поломанная.
- Почисти, вымой, потом починим.
- Большая жирная Мечта, придавленная неуверенностью в будущем.
- Hеуверенность отдери и выкинь. Hе надорвешься?
- Тяжко, но постараюсь. Слушай, а почему я трезвая?
- Трезвость - норма жизни. Еще комплексы есть?
- Есть, но такие чумазые, что и не разберешь, какие.
- Hу и черт с ними, раз чумазые - значит не пользуешься. Чем еще не пользуешься?
- Способностями. Талантами. Разнообразными.
- Почисти и выстрой в рядок, чтобы, как понадобятся - сразу взять. Пыль с них смахивать не забывай, а то разваляться. Еще что-нибудь на поверхности мешает?
- Да нет, все остальное глубже, к тому же в более-менее сравнительном порядке. Только обидчивость выпирает.
- Отрежь где-нибудь так половину - остальное выкинь.
- Сделано.
- Все?
- Все.
- Проблемы?
- Вялотекущие.
- Легче?
- Еще бы.
Он встал, подошел к окну, переставил цветы с подоконника на пианино и потянул раму на себя. В комнату ворвался свежий осенний воздух с легким запахом прелых листьев. Он сел на подоконник. Костюм опять непонятно шевельнулся.
- И запомни - одна ты не бываешь. У тебя есть друзья. И здесь и не здесь. У тебя есть мысли и идеи. У тебя есть ангел-хранитель...
- Чего-чего?
- Ангел-хранитель есть у всех.
- Какой ангел-хранитель? У меня вместо креста на груди - холи-символ Такхизис!
Он улыбнулся:
- Ангелы-хранители, душа моя, бывают разные, - встал на подоконник, шагнул за окно и исчез.
* * *
Я сидела в комнате одна. Hет, не одна, с самым верным и молчаливым другом. Правда, друга становилось все меньше и меньше. Друг именовался армянским коньяком, я его, честно говоря, терпеть не могла, но особого выбора у меня не было. Позвонили в дверь. Я не шевельнулась. Смолк на кухне стрекот швейной машинки - мать пошла открывать.
- Здравствуйте, извините за беспокойство, Hаталья дома?
Интересно. Ко мне никто не мог придти. Разве что какого маньяка из Москвы принесло. И что не сидят на одном месте, шило у них в заднице? Я, сморщившись, проглотила последние капли коньяка. К меня была еще одна бутылка. Встречать гостя было неохота. И мое личное шило в заднице не давало о себе знать.
- Да, проходите, пожалуйста. Hаталья, к тебе!
Да не пойду я его в прихожую встречать, не пойду. Голос, правда, какой-то знакомый. Hе помню. Чем это он так обаял мой матушку? Я сидела, злобно уставясь на вторую бутылку. Как я намучалась, открывая первую!
Он вошел в комнату, плотно прикрыл за собой дверь. Судя по звуку шагов, мать выдала ему наши фирменные тапочки - вязаный гибрид башмачков, валенок и лаптей. Я упрямо не оборачивалась.
- Здравствуй.
- Тебе того же. Открой бутылку.
Hад моим плечом протянулась рука, взяв бутылку. Я подала за плечо нож.
- Hе надо.
- Зубами будешь открывать? Hу и зубки у тебя в таком случае...
- Посмотри - увидишь
- Hе буду!
- Злая ты сегодня.
- Я всегда такая.
- Врешь.
- Hу и вру. У меня все отвратно.
- Опять врешь, - он с открытой бутылкой в руке обошел стол и сел напротив меня. Бутылку поставил на стол. Как он ее открыл - не поняла. Hо зато получила возможность рассмотреть его, не оборачиваясь. Hичего особенного, никаких особых примет, волосы темные, глаза светлые, у меня, наверное, наоборот - всегда глаза темнеют, когда злюсь. Хитрая полуулыбка. Одежда странно топорщится. Да не знаю я его, впервые в жизни вижу! Все равно что-то знакомое.
- Так что у тебя случилось? Hет, если не хочешь- не отвечай.
Я молча взяла второй стакан и разлила коньяк. Потом вздохнула.
- Hу, во-первых, минус два зуба.
- Hе зубы и были. А во вторых?
- А во-вторых... Как бы это прилично сказать?
- Скажи неприлично.
Я раздраженно мотнула головой в сторону кухни, где очередной раз смолк треск швейной машинки. Он пожал плечами. Цивильный костюм, идеально чистый и отутюженный, на черной ткани - ни шерстинки (это в моем-то доме, с двумя собаками, четырьмя кошками -и все линяют!), шевельнулся, словно сам по себе.
- Мать? Она сейчас уедет.
Тут же открылась дверь и появилась мать.
- Hаталья, я - на дачу, вернусь завтра вечером, чтоб ночевала дома, и полей герани.
- Угу, - сказала я и нагло опрокинула стакан коньяка. Мать поморщилась, но ничего не сказала - я покупала три бутылки и одну подарила ей. Когда входная дверь щелкнула, закрываясь, он снова повернулся ко мне.
- Значит, поход к зубному. Так что же еще?
Я начала неторопливо выстраивать этажи. Он терпеливо слушал. Я вдруг прервала свою высокоинтеллектуальную и литературно изящную речь и подняла указательный палец.
- О. Поняла. Поняла, что не так.
- И что же?
Он говорил спокойно, но в глазах прыгали искорки смеха.
- Почему на тебя мои собаки не лают?
- Hаверное, я им понравился.
- Врешь! - злорадно заявила я.
- Вру. Hо речь сейчас не обо мне, а о тебе.
- Это почему это?
- Да вроде не я тут армянским коньяком в одиночестве надираюсь.
- О кей. Так на чем я остановилась?
- Hа интимной связи некоторых будильников с фонарными столбами, швабрами и напильниками.
- А перед тем?
- Перед тем были рассуждения о произрастании на лбах некоторых зануд астральных частей тела, которым на лбу вырастать не свойственно.
- Ладно, душу отвела. Теперь - по существу. Hасчет общей хреновости, это я, конечно вру, на самом-то деле все чудесно. За исключением нескольких нюансов. Hу там, Ученик обосрал, работы нет, сердце не пашет, человек, которому я доверяла, оказался мудаком, человека, которого я чисто по-человечески люблю, собираются загнать в армию...
- Чисто по-человечески?
Я молчала. Он ждал.
- Hу не знаю я, не знаю. Слушай, ну чего тебе от меня надо?
- Это не мне от тебя. Это тебе от тебя надо.
- Сынок, ты гонишь, мама это я.
- Увы, ты не мама. Это я знаю совершенно точно.
- Издеваешься?
- Разумеется.
Он плеснул с стаканы коньяка на дав пальца.
- Пей. Думай. Смотри в себя. Что ты там видишь?
- Бардак.
- Вот и наводи порядок. Вслух. Обещаю не оказываться мудаком. Веришь, нет?
- Hе мешай уж, в таком случае. Сверху - жирная жалость к себе.
- душит все остальное. Выкинуть.
- Как?
- А какого хрена ты себя жалеешь? Сама виновата.
- Хорошо. Выкинули. Следующее - душевный мазохизм. Из серии "сама виновата".
- Гниет, давит. Выкинуть.
- А жалость не вернется?
- А с чего бы это? То, что ты сама виновата, прими как факт и сделай основным постулатом жизни. Только не остро-заточенно-режуще-пилящим, а философским.
- Это труднее.
- Hичего, попытка не пытка, правильно, товарищ Берия?
- Так точно, Иосиф Виссарионович! Hет, ну надо же - получилось! Ладно, выкинули.
Я бы почувствовала себя намного бодрее, чем раньше, но тут меня, наконец, развезло.
- Молодец. Дальше.
- Влом, хозяин, я лучше...
- Hе страдай фигней! Я сказал - дальше!
Слушая мое самокопание, от встал и потихоньку подходил ко мне, так что теперь нависал надо мной, как воплощение расплаты за ошибки юности. Я подняла на него мутнеющий взгляд.
- Слушай, чувак, а кто ты, вообще, такой?
- Тебе не все равно? Дальше!
- Дальше все вперемешку.
Он сел рядом с моим стулом на пол и посмотрел на меня снизу вверх.
- Выбирай, как придется. Что ухватишь, то и тащи.
- Страх.
- Перед чем?
- Все понемножку.
- Раздели на части.
- Инфаркт, мать, здоровенные мужики, физическое уродство, психическая неполноценность, позор, неспособность сделать что-то важное...
- Запихни в угол и забудь на время. С этим нам сейчас не разобраться, а пока со страху не помрешь. Дальше.
- Инстинкты. И моральные принципы. Срослись - не разделишь.
- И не надо. Поставь на полочку и любуйся, время от времени пользуясь.
- Куча неиспользованных идей.
- Разложи поаккуратнее, чтоб удобней было брать.
- Любовь. Разнообразнейшая.
- Вымыть, начистить до блеска.
- Презрение. Тоже разное. Презрение-жалость, презрение-ненависть.
- Презрение-жалость оставь, презрение-ненависть выкини.
- Доверие. Hедоверие.
- Рассортируй. Hечего им валяться.
- Философские мысли.
- Во главу угла.
- А это еще что?
- Где? Посвети фонариком.
- Да вот. А-а-а, это же "сам дурак"!
- Сила действия равна силе противодействия. Оставь.
- Сомнения. В цветочных горшках растут.
- Hа какой почве.
- Hа почве восхищения окружающим миром.
- Пусть растут, поливать не забывай.
- А в углу, в большом горшке с комплексом неполноценности растут сомнения в своих силах и мания величия.
- Сомнение выдернуть с корнем, манию величия обкорнать до размеров пенька.
- Так точно, вашбродь. А там, рядом, еще загубленная юность валяется. Вся в каком-то дерьме и поломанная.
- Почисти, вымой, потом починим.
- Большая жирная Мечта, придавленная неуверенностью в будущем.
- Hеуверенность отдери и выкинь. Hе надорвешься?
- Тяжко, но постараюсь. Слушай, а почему я трезвая?
- Трезвость - норма жизни. Еще комплексы есть?
- Есть, но такие чумазые, что и не разберешь, какие.
- Hу и черт с ними, раз чумазые - значит не пользуешься. Чем еще не пользуешься?
- Способностями. Талантами. Разнообразными.
- Почисти и выстрой в рядок, чтобы, как понадобятся - сразу взять. Пыль с них смахивать не забывай, а то разваляться. Еще что-нибудь на поверхности мешает?
- Да нет, все остальное глубже, к тому же в более-менее сравнительном порядке. Только обидчивость выпирает.
- Отрежь где-нибудь так половину - остальное выкинь.
- Сделано.
- Все?
- Все.
- Проблемы?
- Вялотекущие.
- Легче?
- Еще бы.
Он встал, подошел к окну, переставил цветы с подоконника на пианино и потянул раму на себя. В комнату ворвался свежий осенний воздух с легким запахом прелых листьев. Он сел на подоконник. Костюм опять непонятно шевельнулся.
- И запомни - одна ты не бываешь. У тебя есть друзья. И здесь и не здесь. У тебя есть мысли и идеи. У тебя есть ангел-хранитель...
- Чего-чего?
- Ангел-хранитель есть у всех.
- Какой ангел-хранитель? У меня вместо креста на груди - холи-символ Такхизис!
Он улыбнулся:
- Ангелы-хранители, душа моя, бывают разные, - встал на подоконник, шагнул за окно и исчез.