Теннесси Уильямс
Кошка на раскаленной крыше
Действующие лица
(В порядке появления)
Маргарет
Брик
МЕЙ (она же сестрица)
Большая Мама
Дикси, маленькая девочка
Большой Папа
Священник Тукер
ГУПЕР (он же Братец)
Доктор Бау
Лейси, слуга-негр
Зуки, маленькая девочка
Два маленьких мальчика
Маргарет
Брик
МЕЙ (она же сестрица)
Большая Мама
Дикси, маленькая девочка
Большой Папа
Священник Тукер
ГУПЕР (он же Братец)
Доктор Бау
Лейси, слуга-негр
Зуки, маленькая девочка
Два маленьких мальчика
Действие первое
Когда поднимается занавес, через полуоткрытую дверь слышно, что кто-то принимает душ в ванной. Красивая молодая женщина с озабоченным видом входит в спальню и подходит к двери в ванную.
МАРГАРЕТ (старается перекричать шум воды): Один из этих недоделанных уродов запустил в меня масляным бисквитом: теперь надо переодеться!
Маргарет говорит одновременно и быстро, и растягивая слоги. Произнося длинные пассажи, она напоминает священника, нараспев читающего молитву: вдох делается после конца строки, поэтому фраза завершается на последнем дыхании. Иногда Маргарет перемежает свою речь негромким пением без слов, типа «Па-па-па!»
Шум воды прекращается и Брик откликается, хотя его все еще не видно. В его тоне слышно вежливо преувеличенная заинтересованность, маскирующая полное безразличие к жене.
БРИК: Что ты сказала, Мэгги? Вода шумит, я ничего не слышу.
МАРГАРЕТ: Я просто сказала, что один из этих уродов испортил мое кружевное платье, теперь надо переодеваться…
БРИК: Почему ты называешь их уродами?
МАРГАРЕТ: Потому что у них нет шеи.
БРИК: Совсем нет шеи?
МАРГАРЕТ: Я, по крайней мере, не заметила. Жирные головки налеплены на жирные тушки без малейшего промежутка.
БРИК: Плохо дело.
МАРГАРЕТ: Куда хуже, даже шею им не свернуть, потому что ее просто нету! Правда, милый? (Снимает платье, остается в нижней шелковой сорочке цвета слоновой кости. Слышен визг детей снизу.) Слышишь, как вопят? И где только у них голосовые связки – ведь шей-то у них нет. Знаешь, они меня до того довели сегодня за столом, что я уж думала: сейчас не выдержу и заору так, в соседних штатах услышат. Я все-таки сказала твоей очаровательной невестке: «Мей, милочка, а не посадить ли твоих драгоценных крошек за отдельный стол с клеенкой, а? Они такую грязь развели, а кружевная скатерть такая красивая!» Она сделала большие глаза и говорит: «Что ты, что ты, что ты, что ты! В день рождения Большого Папы? Да он мне никогда такого не простит!» А он, между прочем, и двух минут с этими уродами не просидел, да как шваркнет вилкой об стол, да как заорет: «Черт возьми, Гупер, этим свиньям только из корыта на кухне жрать!» Клянусь, я чуть не померла со смеху! Ты только подумай, Брик, у них уже пятеро, и шестой на подходе. Они ведь свой выводок словно на ярмарку сюда привезли, напоказ. И все время их заставляют что-нибудь эдакое продемонстрировать: «Сделайте то, сделайте се. Прочти стишок, встань на голову!» Да еще постоянные намеки, что, дескать, у нас с тобой детей нет, ты заметил, милый, что у нас с тобой детей нет, а? Не заметил. А раз мы бездетные, то и вовсе бесполезны! Смешно, конечно, но и противно, насколько они не скрывают своих намерений.
БРИК (безучастно): А какие у них намерения, Мэгги?
МАРГАРЕТ: Ты сам прекрасно знаешь!
БРИК (появляясь в дверях): Ничего не знаю.
Он стоит при выходе из ванной, одной рукой вытирая голову полотенцем, а другой, опираясь на полотенцесушитель, потому что нога у него в гипсе. Он еще строен и крепок, как юноша. Явных следов алкоголизма не заметно. Дополнительный шарм ему придает некая спокойная отчужденность, характерная для людей, махнувших на все рукой и оставивших всякую борьбу. Но в моменты раздражения словно молния проскакивает среди ясного неба, и тогда становиться понятно, что в глубине души он вовсе спокоен. Может быть, при более ярком освещении можно было бы заметить, что он уже начал расплываться, однако в теплых закатных лучах, пробивающихся с балкона, он выглядит прекрасно.
МАРГАРЕТ: Я тебе могу рассказать все об этих намерениях, дорогой. Они хотят, чтобы тебе не досталось отцовское наследство… (Перед следующей репликой она на какую-то минуту замолкает. Голос ее падает, словно она признается в чем-то неприятном.) А мы уж точно знаем, что Большой Папа умирает от рака. (С лужайки доносятся голоса, зовущие детей. Маргарет поднимает руки и с легким взмахом пудрит подмышки. Затем устанавливает вогнутое зеркало, поправляет ресницы, порывисто встает.) Слишком много света в комнате.
БРИК (мягко, но быстро): Точно знаем?
МАРГАРЕТ: Точно знаем что?
БРИК: Что Большой Папа умирает от рака?
МАРГАРЕТ: Сегодня пришли результаты анализов.
БРИК: Вот как…
МАРГАРЕТ (опускает бамбуковые жалюзи, образующие длинные обрамленные золотом тени на полу): Именно так. Получили заключение сегодня… Ничего нового для меня, мой милый… (В ее голосе чувствуется музыка, иногда он звучит низко, вроде мальчишеского, и мы можем представить себе, как в детстве она играла в мальчишеские игры.) Я еще в начале года все поняла, когда мы приезжали в марте, и готова поручиться, что твой Братец с женой были не глупее меня. Вот тебе и объяснение, почему они решили всем семейством заявиться сюда на все лето, в самое пекло. И почему столько разговоров последнее время про Рейнбоу Хилл. Знаешь, что такое Рейнбоу Хилл? Ах, ты не знаешь? Это заведение, где лечат алкоголиков и наркоманов из Голливуда.
БРИК: Никогда не был в Голливуде.
МАРГАРЕТ: И, слава богу, не наркоман. Пока. А в остальном – вполне подходящая кандидатура для Рейнбоу Хилл. Они спят и видят, чтобы тебя туда сплавить. Но это уж только через мой труп! Впрочем, мой труп им тоже кстати, главное, тебя сплавить. Тогда твой Братец станет распорядителем кредитов и будет нам выдавать единовременное пособие на бедность, а то еще возьмет под опеку, и тогда на каждом чеке потребуется его подпись. Сукин сын! Ах, какой сукин сын! Как тебе нравиться, милый? А сам ты просто из кожи вон лезешь, чтобы все так и было, под их диктовку! Работу забросил, профессиональным пьяницей. Да ты еще ногу вчера сломал на стадионе. Что ты там делал? Брал барьеры!? Это в два часа утра. Потрясающе! Зато попал в газету: «Вчера ночью на стадионе колледжа в Глориоз Хилл состоялось показательное выступление одного бывшего спортсмена, который не мог справиться с первым же препятствием, потому что был не в лучшей форме». Твой Братец Гупер уверяет, что употребил все свое влияние, чтобы эта новость не дошла до национальной прессы через Эй-Пи или Ю-Пи-Ай, черт их разберет! Это ты читаешь всю эту ерунду. Но знаешь, Брик, у тебя есть одно громадное преимущество!
Во время этого словесного водопада Брик лениво развалился на белоснежной постели.
БРИК (сухо): Ты что-то говоришь, Мегги?
МАРГАРЕТ: Да, говорю, милый, твой отец жить без тебя не может, милый. А Братца с женой просто не выносит, особенно Мей! Она ему противна, а знаешь, чем? – своей плодовитостью! Я не слепая! У него все лицо дергается, стоит ей начать свою любимую историю, как она отказалась от наркоза, когда рожала своих двойняшек. Женщина, видите ли, – говорит она, – должна через все-все пройти до конца, чтобы в полной мере испытать всю красоту и тайну материнства! Ха-ха-ха! (Это громкое «Ха!» сопровождается каким-нибудь резким движением: например можно с шумом задвинуть ящик комода.) Она еще Братца Гупера заставила стоять рядом с ней в родильной палате, а то вдруг он, бедняжка, что-нибудь упустит из «красоты и тайны» появления на свет уродов без шеи! (Подобный пассаж мог бы звучать отталкивающе в любых условиях, но не у Маргарет. Это звучит необычайно весело, потому что в глазах у нее все время вспыхивает искорка смеха; в голосе тоже слышен добродушный смех.) В отношении этой парочки мы с твоим отцом заодно! Ну, а меня, – меня он терпит: я рассмешу его пару раз, он доволен. Я даже склонна думать, что он испытывает ко мне… влечение. Ты знаешь, что есть такое слово – влечение, мой милый? Или забыл? Подсознательное…
БРИК: И почему ты думаешь, что он испытывает это к тебе?
МАРГАРЕТ: Ты бы видел, как он шарит глазами по моему телу, когда я говорю с ним. Глаза бегают, а сам губы облизывает!
БРИК: Ты гнусно говоришь, Мегги.
МАРГАРЕТ: Прости, я забыла, что ты у нас пуританин, Брик! А мне даже нравиться, что старик на пороге смерти готов оценить красоту по достоинству! А еще знаешь что? Большой Па даже не знает, сколько маленьких Гуперов и Мей живет на свете. «И много ли у вас детей?» – спросил он за столом, будто Братец с женой впервые пришли к нему в гости. Большая Ма уверяет, что он шутил, но старик не шутил, нет. А когда они сообщили ему, что детей числом пять, а шестой планируется, он выглядел, я бы сказала, неприятно удивленным. (Детский крик за окном.) Громче, уроды! (Поворачивает к Брику с неожиданной, веселой, очаровательной улыбкой, которая тут же потухает, когда она видит, что он смотрит не на нее, а уставился в пространство перед собой с озабоченным видом. Именно это постоянное отталкивание ожесточает ее юмор.) Жалко, не было тебя за столом, мой милый. (Когда она обращается к нему «мой милый», это звучит как ласка.) И знаешь, твой отец – прелестный и талантливый старик – так и просидел, уткнувшись в тарелку, весь вечер, будто нарочно не хотел ничего замечать. Ну, а Мей и Гупер уселись бок о бок напротив него и несли всякую чушь об уме и талантах своих уродов, сидели, впиваясь глазами в его лицо, словно два коршуна. (Изображает сцену в лицах.) И без конца то толкали друг друга, то щипали, то на ноги наступали. Все время подавали какие-то знаки, сигналы, как два шулера за картами с простаками! Даже твоя мать, не самая сообразительная женщина на свете, и та, наконец, заметила и сказала Гуперу: «Гупер, что это вы с Мэй все переглядываетесь и перешептываетесь?» Я чуть не подавилась в эту минуту! (Маргарет, сидя за туалетным столиком, не видит лица Брика. Он смотрит на нее, но не непонятно, что это за взгляд. Забавляет ли его болтовня, шокирует или вызывает чувство презрения – трудно сказать. Всего понемногу, но есть и что-то еще.) Твой Братец воображает, будто совершил гигантский прыжок вверх по социальной лестнице, когда женился на мисс Мей Флинн мемфисских Флиннов. (Говоря, она расхаживает по комнате, задерживается перед зеркалом, снова расхаживает.) Но я могу его сильно огорчить. У этих Флиннов, кроме денег, никакой собственности не было, да и денег сильно поубавилось. Обыкновенные выскочки. Хоть я и моложе, – ты запомнил, что я моложе, милый? – и окончила школу Нэшвилле, но друзья из Мемфиса все мне про Мей рассказали, так что я знаю, кто есть кто. А папаша Флинн вообще чуть не угодил в федеральную тюрьму за темные махинации на бирже, когда все его магазины прогорели. А если Мей и стала однажды королевой ситцевого бала, так они об этом все уши прожужжали. Вот уж какой чести я не позавидую! Провозят тебя на бронзовом троне по улице, а ты улыбайся и посылай воздушные поцелуи всякому сброду. (Вынимает пару сандалий с отделкой из драгоценных камней и бросает и бросается к туалетному столику.) А то еще будет, как с бедненькой Сюзи Макеритерс в позапрошлом году. Знаешь, что с ней случилось?
БРИК (рассеяно): Нет. А что с ней случилось?
МАРГАРЕТ: Кто-то в нее харкнул табачной жвачкой.
БРИК (словно во сне): Харкнул табачной жвачкой?
МАРГАРЕТ: Ну да, какой-то пьянчуга высунулся из окна гостиницы и заорал: «Эй, королева, эй-эй!» Бедняжка Сюзи повернулась к нему ангельской улыбкой, а он как харкнет табачной жвачкой прямо ей в лицо.
БРИК: А ты откуда знаешь?
МАРГАРЕТ (беззаботно): Как – откуда знаю? Да я там была и сама видела.
БРИК (рассеяно): Наверное, смешно было.
МАРГАРЕТ: Только не для Сюзи. Она заверещала, будто ее режут. Пришлось остановить процессию, снимать ее с трона… (Видит в зеркале выражение его лица, слегка переводит дыхание и резко поворачивается к нему лицом. Пауза десять секунд.) Почему ты так смотришь на меня?
БРИК (тихо насвистывая): Как, Мегги?
МАРГАРЕТ (напряженно, со страхом): Ну, вот только что, когда я взглянула в зеркало, а ты начал свистеть. Мне даже нехорошо стало! И я заметила – ты очень часто на меня так смотришь. О чем ты думаешь в этот момент?
БРИК: Я не сознавал, что смотрю именно на тебя, Мегги.
МАРГАРЕТ: Зато я сознавала! О чем ты думал?
БРИК: Не помню, Мегги. Ни о чем.
МАРГАРЕТ: Думаешь, я не знаю?
БРИК (холодно): Что ты знаешь, Мегги?
МАРГАРЕТ (рыдает долго и страшно. С трудом подбирает слова): А то, что во мне произошло… какое-то страшное… перерождение. Я стала грубая, бесцеремонная (добавляет, почти с нежностью) и жестокая! Вот ты и заметил! Невозможно было не заметить. Я стала… не такой уязвимой, мне нельзя быть больше уязвимой, нельзя. (Полностью овладев собой.) Но знаешь, Брик?
БРИК: Ты что-то сказала?
МАРГАРЕТ: Нет, только собиралась. Я хотела сказать, что становлюсь одинокой. Очень одинокой!
БРИК: Все к этому приходят…
МАРГАРЕТ: Оказывается, можно быть одинокой, когда живешь с человеком, которого любишь. Даже больше, чем когда рядом нет никого и ты совершенно одна. Если он не любит тебя…
Пауза. Брик, хромая, идет к авансцене и спрашивает, не глядя на нее.
БРИК: А ты хотела бы жить совершенно одна, Мегги?
Еще пауза. У нее перехватило дыхание. Затем, справившись с собой, она кричит.
МАРГАРЕТ: Нет! Пока нет! Нет! Ни за что на свете! (Еще раз судорожно вздыхает. Еле сдерживается, чтобы не разрыдаться, потом с огромным усилием переключается на текущие дела.) Приятно быть под душем?
БРИК: Угу.
МАРГАРЕТ: Вода прохладная?
БРИК: Нет.
МАРГАРЕТ: Но тебя она освежила?
БРИК: Немного…
МАРГАРЕТ: Я знаю, чтобы тебя сразу освежило.
БРИК: Что?
МАРГАРЕТ: Растирание спиртом. Или одеколоном!
БРИК: Одеколон хорош после тренировки, а я уже давно не тренировался, Меги.
МАРГАРЕТ: Но ты в хорошей форме.
БРИК (безразлично): Ты так думаешь, Мегги?
МАРГАРЕТ: Я всегда думала, что алкоголики быстро теряют свежий вид, но я ошиблась.
БРИК (сухо): Спасибо.
МАРГАРЕТ: Ты единственный алкоголик на моей памяти, который не расплылся.
БРИК: Я становлюсь дряблым, Мегги.
МАРГАРЕТ: Рано или поздно это случиться. И Скиппер уже начал было сдавать, когда… (Внезапно замолкает.) Прости. А я-то мечтала: вдруг алкоголь тебя обезобразит и тогда страдания великомученицы Мегги станут не такими жуткими. Но нет в жизни счастья, нет. Ты будто еще похорошел с тех пор, как подружился с бутылкой. Мускулы разгладились, движения стали мягче; не подумаешь, что ты спортсмен. (Слышно, как на лужайке играют в крокет; стук молотков и отдаленные голоса.) Впрочем, ты всегда выступал, будто тебе и не важно, как закончится игра. А сейчас, когда ты проиграл, просто ушел с поля, в тебе появилось какое-то новое очарование. Очарование побежденных. Я встречала его у стариков и безнадежно больных. Ты всегда так спокоен, невозмутим. (Доносятся звуки музыки.) А там все играют в крокет. Луна появилась. Белая-белая. Только начинает немного темнеть… Ты был потрясающим любовником, Брик, потрясающим. Я думаю, потому что сам был всегда равнодушен к постели. Разве я не права? Все было естественно. Просто, само собой. И, так ни странно, такое безразличие украшало тебя. И знаешь, если б я поняла, что мы никогда, никогда больше не будем вместе, я бы бросилась в кухню, схватила бы самый длинный и острый нож и проткнула себе сердце. Клянусь тебе! Только у меня никогда не будет очарования побежденных, никогда! Хотя сдаваться я не собираюсь, но и победы боюсь! (С лужайки вновь доноситься стук крокетных молотков.) Это будет победа драной кошки на раскаленной крыше. Ее задача – как можно дольше продержаться там, насколько хватит сил… А там все играют в крокет! (Игра в крокет набирает темп.) Сегодня поздно вечером я снова скажу тебе, что люблю, и, наверное, ты будешь настолько пьян, что, может быть, и поверишь мне. А там все играют в крокет… И Большой Па умирает от рака… О чем ты думал, когда я поймала на себе твой взгляд? Ты думал о Скиппере? (Брик берет костыль, встает.) Ах, прости, прости. Но игра в молчание когда-то подходит к концу. (Брик подходит к бару, быстро выпивает порцию виски и растирает голову полотенцем.) Она не может длиться вечно… Если что-то грызет твою память и рвет воображение, молчание не поможет. Нельзя запереть горящий дом на ключ в надежде забыть о пожаре. Сам по себе пожар не утихнет. Если о чем-то долго молчишь, оно растет, растет в тишине, как опухоль… Пора одеваться, Брик.
БРИК (роняет костыль): Я уронил костыль. (Он уже не вытирает голову, но еще стоит у полотенцесушителя в белом махровом халате.)
МАРГАРЕТ: Обопрись на меня.
БРИК: Не хочу. Дай мне костыль.
МАРГАРЕТ: Обопрись на мое плечо.
БРИК (неожиданно вырываясь): Не хочу я опираться на твое плечо, дай мне костыль! Ты дашь мне костыль, или мне на четвереньках ползти…
МАРГАРЕТ: Вот он, вот, возьми! (Резко протягивает ему костыль, почти толкая его.)
БРИК: Спасибо…
МАРГАРЕТ: Не стоит кричать друг на друга. В этом доме стены имеют уши… (Брик, хромая, идет к бару.) Давно ты так не кричал на меня, Брик… Что-то в тебе надломилось… Это хороший знак. У игрока обороны сдают нервы.
БРИК (оборачивается и безучастно улыбается ей со стаканом в руке): А его все нет, Мегги.
МАРГАРЕТ: Кого?
БРИК: Щелчка, который я слышу, когда нагружаюсь до нормы. А после – полный покой… Ты не сделаешь мне одолжение?
МАРГАРЕТ: Может быть: Какое?
БРИК: Просто говори потише.
МАРГАРЕТ (хриплым шепотом): Я сделаю тебе такое одолжение, могу и совсем замолчать, если ты тоже сделаешь мне одолжение и забудешь о выпивке, до конца сегодняшнего торжества.
БРИК: Какого торжества?
МАРГАРЕТ: Дня рождения Большого Папы.
БРИК: А сегодня день его рождения?
МАРГАРЕТ: Ты прекрасно знаешь!
БРИК: Но я совершенно забыл.
МАРГАРЕТ: Так я тебе напоминаю…
Они оба ведут себя, как пара мальчишек после ожесточенной драки: тяжело дышат и подозрительно поглядывают друг на друга издалека.
БРИК: Твоя взяла, Мегги.
МАРГАРЕТ: Черкни только пару слов на этой открытке.
БРИК: Сама напиши.
МАРГАРЕТ: Это твой подарок и рука должна быть твоей. Свой я ему уже отдала.
Напряженность между ними вновь возрастает, голоса вновь становятся пронзительными.
БРИК: Я не покупал ему подарка.
МАРГАРЕТ: Я купила за тебя.
БРИК: Ты покупала, ты и пиши.
МАРГАРЕТ: А он пусть поймет, что ты просто забыл о его дне рождения?
БРИК: А я и забыл.
МАРГАРЕТ: Так нечего об этом трезвонить.
БРИК: Не хочу его обманывать.
МАРГАРЕТ: Напиши: «С любовью, Брик» – вот и все: ведь надо.
БРИК: Раз не хочу – значит, не надо. Ты все время забываешь про условия, на которых я остался с тобой.
МАРГАРЕТ (выпаливает раньше, чем успевает подумать): Ты остался со мной! Ты остался со мной! Да мы просто сидим в одной клетке!
БРИК: Ты должна соблюдать условия.
МАРГАРЕТ: Их невозможно выполнить!
БРИК: Тебя никто не заставляет…
МАРГАРЕТ: Тише! Кто там? Кто там за дверью?!
В холле раздаются шаги.
МЕЙ (за дверью): Можно зайти на минутку?
МАРГАРЕТ: Ах, это ты, Мей! Конечно, заходи, доргая!
Входит Мей, неся над головой снаряжение для стрельбы из лука для женщин.
МЕЙ: Брик, это твое?
МАРГАРЕТ: Да нет же, Мей, это приз Дианы – Охотницы. Я выиграла на соревнованиях в колледже.
МЕЙ: Разве можно оставлять без присмотра такие штуки в доме, где полно детей? Дети с нормальным развитием обожают играть с оружием.
МАРГАРЕТ: «Дети с нормальным развитием», если они воспитаны, не хватают чужие вещи.
МЕЙ: Мегги, милочка. Если бы у тебя были дети, ты бы поняла, как смешно звучат твои слова. Будь добра, запри это, а ключи убери подальше.
МАРГАРЕТ: Не бойся, Мей, твоим детям ничто не угрожает. У нас с Бриком есть лицензии на охоту с луком и стрелами. Как только откроется сезон, мы поедем на озеро охотиться на оленей. С собаками, бегом, по лесам… (Уходит со снаряжением в чулан.)
МЕЙ: Как твоя нога, Брик? Болит?
БРИК: Не болит. Только чешется.
МЕЙ: Ах, Брик, как жаль, что тебя не было в гостиной после ужина. Дети устроили концерт. Полли играла на рояле, Бастер и Снни – на ударных. А потом потушили свет и Дикси и Трикси танцевали на пуантах, все в блестках, словно феи! Большой Па буквально сиял от счастья!
МАРГАРЕТ (из чулана, с коротким смешком): Что ты говоришь! Я не прощу себе, что мы пропустили такое удовольствие! (Выходит из чулана.) Мей, все хочу спросить у тебя. Почему ты дала твоим детям собачьи клички?
МЕЙ: Собачьи?
Маргарет произносит свою реплику, направляясь поднять бамбуковые шторы, так как закатные лучи уже не так ярки. По дороге она подмигивает Брику.
МАРГАРЕТ (сладким голосом): Дикси, Трикси, Бастер, Санни, Полли! Четыре собачонки и попугай… Так и просятся в цирковой номер!
МЕЙ: Мегги! (Маргарет оборачивается к ней с улыбкой.) Откуда у тебя эти кошачьи ужимки?
МАРГАРЕТ: А я и есть кошка! Ты что, шуток не понимаешь?
МЕЙ: Я обожаю, но только остроумные. Ты прекрасно знаешь их настоящие имена. Бастер – это Роберт, Санни – Сандерс, Трикси – Марлена, а Дикси… (Кто-то зовет ее снизу: «Мей, Мей!», она бросается к двери.) Меня зовут, антракт кончился!
МАРГАРЕТ (после того, как дверь за Мей закрылась): Интересно, а как на самом деле зовут Дикси? Неужели я действительно так похожа на кошку? Но почему меня гложет зависть и терзает желание? Брик, я достала твой вечерний шелковый костюм и рубашку с монограммой. А в манжеты вставила чудесные запонки с сапфирами.
БРИК: Как же я надену брюки на гипс?
МАРГАРЕТ: Наденешь, я тебе помогу.
БРИК: Нет, я не буду одеваться, Мегги.
МАРГАРЕТ: Ну, надень хоть белую шелковую пижаму.
БРИК: Это можно.
МАРГАРЕТ: Спасибо. Большое спасибо, что вы соизволили снизойти.
БРИК: Не стоит благодарности.
МАРГАРЕТ: Брик! Сколько еще может длиться это наказание? Разве я не отбыла свой срок? Могу я подать прошение о помиловании?
БРИК: Мегги, не порть удовольствие. Последнее время мне часто кажется, будто ты только что прибежала наверх предупредить о пожаре, так звучит твой голос.
МАРГАРЕТ: Не удивительно. Совсем не удивительно. Если бы ты знал, что твориться со мной, Брик! (Внизу дети и взрослые поют песню «Моя дикая ирландская роза».) Я все время чувствую себя кошкой на раскаленной крыше.
БРИК: Так спрыгни с крыши, Мегги, спрыгни! Кошка всегда приземляется на все четыре лапы! И знаешь что – заведи себе любовника!
МАРГАРЕТ: Удивительная мысль и главное – оригинальная, но для меня другие мужчины пока не существуют! Закрою глаза – и снова вижу тебя! Хоть бы ты подурнел, Брик, растолстел, что ли, все было бы легче. (Открывает дверь в холл, прислушивается.) Концерт еще в полном разгаре! Браво, уроды, браво! (Со злостью захлопывает дверь и запирает ее на ключ.)
БРИК: Зачем ты заперла дверь?
МАРГАРЕТ: Чтоб хоть ненадолго остаться с тобой наедине.
БРИК: Но ты прекрасно понимаешь, Мегги…
МАРГАРЕТ: Ничего я не понимаю. (Бросается к балконной двери и опускает розовые шторы.)
БРИК: Мегги, мне неловко за тебя.
МАРГАРЕТ: Неловко? Тогда не надо меня мучить. Я больше не в силах так жить.
БРИК: Но ты же соглашалась…
МАРГАРЕТ: Знаю, но…
БРИК: На определенные условия, так выполняй их.
МАРГАРЕТ: Не могу! Не могу! Не могу! (Хватает его за плечо.)
БРИК: Пусти!
Вырывается, хватает маленький будуарный стульчик и поднимает над головой, словно цирковой укротитель перед большой дикой кошкой. Пауза пять секунд. Она смотрит на него долгим взглядом, зажав рот кулаком, потом разражается пронзительным, почти истерическим смехом. Он приходит в себя, криво улыбаясь, опускает стул на пол. За дверью раздается голос Большой Мамы.
БОЛЬШАЯ МА: Брик! Брик!
БРИК: В чем дело, Ма?
БОЛЬШАЯ МА (за дверью): Ах, мальчик мой, мы получили такие чудесные известия насчет Большого Папа. Я тут же побежала сказать тебе. (Дергает за ручку двери.) Вы зачем запираетесь? Что, я не видела его раздетым? Откройте скорее! И что за манера запирать двери!
МАРГАРЕТ: Большая Ма!
Большая Ма появляется через балконную дверь за спиной Маргарет, тяжело дыша и отдуваясь, как старый бульдог. Это невысокая женщина лет шестидесяти с постоянной отдышкой. Почти всегда она находится в напряжении, словно боксер на ринге или, скорее, дзюдоист. По социальному происхождению она несколько выше Большого Па, но не намного. На ней платье с черными или серебряными кружевами и многочисленными бриллиантами общей стоимостью в полмиллиона. Человек она очень искренний.
БОЛЬШАЯ МА (громко, так что Маргарет вздрагивает от неожиданности): А вот и я… Прошла через комнату Гупера и Мей на галерею. Где Брик? Брик, идем скорей. Я к тебе на минутку, чтобы порадовать новостью про Большого Па. Ненавижу, когда в доме запирают двери…
МАРГАРЕТ (с преувеличенной легкостью): Я успела заметить это. Но людям хотя бы иногда необходимо побыть одним, вы не согласны?
БОЛЬШАЯ МА: Нет, не согласна, Мегги, только не в моем доме. Что это ты платье сняла? Такое чудесное, все в кружевах, оно так шло тебе, дорогая.
МАРГАРЕТ: Мне оно тоже нравится, но один из ваших внуков – маленьких вундеркиндов – решил использовать его вместо салфетки.
БОЛЬШАЯ МА (поднимая чулки с пола): Что? Ну…
МАРГАРЕТ: Вы знаете, Гупер и Мей так болезненно воспринимают любое замечание по поводу их детей… Спасибо. (Большая Мама, ворча, сует Маргарет чулки.)… что нужна большая смелость, если хочешь намекнуть хотя бы на крохотные недостатки в их системе воспи…
БОЛЬШАЯ МА: Брик! Выходи скорее! Брось, Мегги, ты просто не любишь детей.
МАРГАРЕТ (старается перекричать шум воды): Один из этих недоделанных уродов запустил в меня масляным бисквитом: теперь надо переодеться!
Маргарет говорит одновременно и быстро, и растягивая слоги. Произнося длинные пассажи, она напоминает священника, нараспев читающего молитву: вдох делается после конца строки, поэтому фраза завершается на последнем дыхании. Иногда Маргарет перемежает свою речь негромким пением без слов, типа «Па-па-па!»
Шум воды прекращается и Брик откликается, хотя его все еще не видно. В его тоне слышно вежливо преувеличенная заинтересованность, маскирующая полное безразличие к жене.
БРИК: Что ты сказала, Мэгги? Вода шумит, я ничего не слышу.
МАРГАРЕТ: Я просто сказала, что один из этих уродов испортил мое кружевное платье, теперь надо переодеваться…
БРИК: Почему ты называешь их уродами?
МАРГАРЕТ: Потому что у них нет шеи.
БРИК: Совсем нет шеи?
МАРГАРЕТ: Я, по крайней мере, не заметила. Жирные головки налеплены на жирные тушки без малейшего промежутка.
БРИК: Плохо дело.
МАРГАРЕТ: Куда хуже, даже шею им не свернуть, потому что ее просто нету! Правда, милый? (Снимает платье, остается в нижней шелковой сорочке цвета слоновой кости. Слышен визг детей снизу.) Слышишь, как вопят? И где только у них голосовые связки – ведь шей-то у них нет. Знаешь, они меня до того довели сегодня за столом, что я уж думала: сейчас не выдержу и заору так, в соседних штатах услышат. Я все-таки сказала твоей очаровательной невестке: «Мей, милочка, а не посадить ли твоих драгоценных крошек за отдельный стол с клеенкой, а? Они такую грязь развели, а кружевная скатерть такая красивая!» Она сделала большие глаза и говорит: «Что ты, что ты, что ты, что ты! В день рождения Большого Папы? Да он мне никогда такого не простит!» А он, между прочем, и двух минут с этими уродами не просидел, да как шваркнет вилкой об стол, да как заорет: «Черт возьми, Гупер, этим свиньям только из корыта на кухне жрать!» Клянусь, я чуть не померла со смеху! Ты только подумай, Брик, у них уже пятеро, и шестой на подходе. Они ведь свой выводок словно на ярмарку сюда привезли, напоказ. И все время их заставляют что-нибудь эдакое продемонстрировать: «Сделайте то, сделайте се. Прочти стишок, встань на голову!» Да еще постоянные намеки, что, дескать, у нас с тобой детей нет, ты заметил, милый, что у нас с тобой детей нет, а? Не заметил. А раз мы бездетные, то и вовсе бесполезны! Смешно, конечно, но и противно, насколько они не скрывают своих намерений.
БРИК (безучастно): А какие у них намерения, Мэгги?
МАРГАРЕТ: Ты сам прекрасно знаешь!
БРИК (появляясь в дверях): Ничего не знаю.
Он стоит при выходе из ванной, одной рукой вытирая голову полотенцем, а другой, опираясь на полотенцесушитель, потому что нога у него в гипсе. Он еще строен и крепок, как юноша. Явных следов алкоголизма не заметно. Дополнительный шарм ему придает некая спокойная отчужденность, характерная для людей, махнувших на все рукой и оставивших всякую борьбу. Но в моменты раздражения словно молния проскакивает среди ясного неба, и тогда становиться понятно, что в глубине души он вовсе спокоен. Может быть, при более ярком освещении можно было бы заметить, что он уже начал расплываться, однако в теплых закатных лучах, пробивающихся с балкона, он выглядит прекрасно.
МАРГАРЕТ: Я тебе могу рассказать все об этих намерениях, дорогой. Они хотят, чтобы тебе не досталось отцовское наследство… (Перед следующей репликой она на какую-то минуту замолкает. Голос ее падает, словно она признается в чем-то неприятном.) А мы уж точно знаем, что Большой Папа умирает от рака. (С лужайки доносятся голоса, зовущие детей. Маргарет поднимает руки и с легким взмахом пудрит подмышки. Затем устанавливает вогнутое зеркало, поправляет ресницы, порывисто встает.) Слишком много света в комнате.
БРИК (мягко, но быстро): Точно знаем?
МАРГАРЕТ: Точно знаем что?
БРИК: Что Большой Папа умирает от рака?
МАРГАРЕТ: Сегодня пришли результаты анализов.
БРИК: Вот как…
МАРГАРЕТ (опускает бамбуковые жалюзи, образующие длинные обрамленные золотом тени на полу): Именно так. Получили заключение сегодня… Ничего нового для меня, мой милый… (В ее голосе чувствуется музыка, иногда он звучит низко, вроде мальчишеского, и мы можем представить себе, как в детстве она играла в мальчишеские игры.) Я еще в начале года все поняла, когда мы приезжали в марте, и готова поручиться, что твой Братец с женой были не глупее меня. Вот тебе и объяснение, почему они решили всем семейством заявиться сюда на все лето, в самое пекло. И почему столько разговоров последнее время про Рейнбоу Хилл. Знаешь, что такое Рейнбоу Хилл? Ах, ты не знаешь? Это заведение, где лечат алкоголиков и наркоманов из Голливуда.
БРИК: Никогда не был в Голливуде.
МАРГАРЕТ: И, слава богу, не наркоман. Пока. А в остальном – вполне подходящая кандидатура для Рейнбоу Хилл. Они спят и видят, чтобы тебя туда сплавить. Но это уж только через мой труп! Впрочем, мой труп им тоже кстати, главное, тебя сплавить. Тогда твой Братец станет распорядителем кредитов и будет нам выдавать единовременное пособие на бедность, а то еще возьмет под опеку, и тогда на каждом чеке потребуется его подпись. Сукин сын! Ах, какой сукин сын! Как тебе нравиться, милый? А сам ты просто из кожи вон лезешь, чтобы все так и было, под их диктовку! Работу забросил, профессиональным пьяницей. Да ты еще ногу вчера сломал на стадионе. Что ты там делал? Брал барьеры!? Это в два часа утра. Потрясающе! Зато попал в газету: «Вчера ночью на стадионе колледжа в Глориоз Хилл состоялось показательное выступление одного бывшего спортсмена, который не мог справиться с первым же препятствием, потому что был не в лучшей форме». Твой Братец Гупер уверяет, что употребил все свое влияние, чтобы эта новость не дошла до национальной прессы через Эй-Пи или Ю-Пи-Ай, черт их разберет! Это ты читаешь всю эту ерунду. Но знаешь, Брик, у тебя есть одно громадное преимущество!
Во время этого словесного водопада Брик лениво развалился на белоснежной постели.
БРИК (сухо): Ты что-то говоришь, Мегги?
МАРГАРЕТ: Да, говорю, милый, твой отец жить без тебя не может, милый. А Братца с женой просто не выносит, особенно Мей! Она ему противна, а знаешь, чем? – своей плодовитостью! Я не слепая! У него все лицо дергается, стоит ей начать свою любимую историю, как она отказалась от наркоза, когда рожала своих двойняшек. Женщина, видите ли, – говорит она, – должна через все-все пройти до конца, чтобы в полной мере испытать всю красоту и тайну материнства! Ха-ха-ха! (Это громкое «Ха!» сопровождается каким-нибудь резким движением: например можно с шумом задвинуть ящик комода.) Она еще Братца Гупера заставила стоять рядом с ней в родильной палате, а то вдруг он, бедняжка, что-нибудь упустит из «красоты и тайны» появления на свет уродов без шеи! (Подобный пассаж мог бы звучать отталкивающе в любых условиях, но не у Маргарет. Это звучит необычайно весело, потому что в глазах у нее все время вспыхивает искорка смеха; в голосе тоже слышен добродушный смех.) В отношении этой парочки мы с твоим отцом заодно! Ну, а меня, – меня он терпит: я рассмешу его пару раз, он доволен. Я даже склонна думать, что он испытывает ко мне… влечение. Ты знаешь, что есть такое слово – влечение, мой милый? Или забыл? Подсознательное…
БРИК: И почему ты думаешь, что он испытывает это к тебе?
МАРГАРЕТ: Ты бы видел, как он шарит глазами по моему телу, когда я говорю с ним. Глаза бегают, а сам губы облизывает!
БРИК: Ты гнусно говоришь, Мегги.
МАРГАРЕТ: Прости, я забыла, что ты у нас пуританин, Брик! А мне даже нравиться, что старик на пороге смерти готов оценить красоту по достоинству! А еще знаешь что? Большой Па даже не знает, сколько маленьких Гуперов и Мей живет на свете. «И много ли у вас детей?» – спросил он за столом, будто Братец с женой впервые пришли к нему в гости. Большая Ма уверяет, что он шутил, но старик не шутил, нет. А когда они сообщили ему, что детей числом пять, а шестой планируется, он выглядел, я бы сказала, неприятно удивленным. (Детский крик за окном.) Громче, уроды! (Поворачивает к Брику с неожиданной, веселой, очаровательной улыбкой, которая тут же потухает, когда она видит, что он смотрит не на нее, а уставился в пространство перед собой с озабоченным видом. Именно это постоянное отталкивание ожесточает ее юмор.) Жалко, не было тебя за столом, мой милый. (Когда она обращается к нему «мой милый», это звучит как ласка.) И знаешь, твой отец – прелестный и талантливый старик – так и просидел, уткнувшись в тарелку, весь вечер, будто нарочно не хотел ничего замечать. Ну, а Мей и Гупер уселись бок о бок напротив него и несли всякую чушь об уме и талантах своих уродов, сидели, впиваясь глазами в его лицо, словно два коршуна. (Изображает сцену в лицах.) И без конца то толкали друг друга, то щипали, то на ноги наступали. Все время подавали какие-то знаки, сигналы, как два шулера за картами с простаками! Даже твоя мать, не самая сообразительная женщина на свете, и та, наконец, заметила и сказала Гуперу: «Гупер, что это вы с Мэй все переглядываетесь и перешептываетесь?» Я чуть не подавилась в эту минуту! (Маргарет, сидя за туалетным столиком, не видит лица Брика. Он смотрит на нее, но не непонятно, что это за взгляд. Забавляет ли его болтовня, шокирует или вызывает чувство презрения – трудно сказать. Всего понемногу, но есть и что-то еще.) Твой Братец воображает, будто совершил гигантский прыжок вверх по социальной лестнице, когда женился на мисс Мей Флинн мемфисских Флиннов. (Говоря, она расхаживает по комнате, задерживается перед зеркалом, снова расхаживает.) Но я могу его сильно огорчить. У этих Флиннов, кроме денег, никакой собственности не было, да и денег сильно поубавилось. Обыкновенные выскочки. Хоть я и моложе, – ты запомнил, что я моложе, милый? – и окончила школу Нэшвилле, но друзья из Мемфиса все мне про Мей рассказали, так что я знаю, кто есть кто. А папаша Флинн вообще чуть не угодил в федеральную тюрьму за темные махинации на бирже, когда все его магазины прогорели. А если Мей и стала однажды королевой ситцевого бала, так они об этом все уши прожужжали. Вот уж какой чести я не позавидую! Провозят тебя на бронзовом троне по улице, а ты улыбайся и посылай воздушные поцелуи всякому сброду. (Вынимает пару сандалий с отделкой из драгоценных камней и бросает и бросается к туалетному столику.) А то еще будет, как с бедненькой Сюзи Макеритерс в позапрошлом году. Знаешь, что с ней случилось?
БРИК (рассеяно): Нет. А что с ней случилось?
МАРГАРЕТ: Кто-то в нее харкнул табачной жвачкой.
БРИК (словно во сне): Харкнул табачной жвачкой?
МАРГАРЕТ: Ну да, какой-то пьянчуга высунулся из окна гостиницы и заорал: «Эй, королева, эй-эй!» Бедняжка Сюзи повернулась к нему ангельской улыбкой, а он как харкнет табачной жвачкой прямо ей в лицо.
БРИК: А ты откуда знаешь?
МАРГАРЕТ (беззаботно): Как – откуда знаю? Да я там была и сама видела.
БРИК (рассеяно): Наверное, смешно было.
МАРГАРЕТ: Только не для Сюзи. Она заверещала, будто ее режут. Пришлось остановить процессию, снимать ее с трона… (Видит в зеркале выражение его лица, слегка переводит дыхание и резко поворачивается к нему лицом. Пауза десять секунд.) Почему ты так смотришь на меня?
БРИК (тихо насвистывая): Как, Мегги?
МАРГАРЕТ (напряженно, со страхом): Ну, вот только что, когда я взглянула в зеркало, а ты начал свистеть. Мне даже нехорошо стало! И я заметила – ты очень часто на меня так смотришь. О чем ты думаешь в этот момент?
БРИК: Я не сознавал, что смотрю именно на тебя, Мегги.
МАРГАРЕТ: Зато я сознавала! О чем ты думал?
БРИК: Не помню, Мегги. Ни о чем.
МАРГАРЕТ: Думаешь, я не знаю?
БРИК (холодно): Что ты знаешь, Мегги?
МАРГАРЕТ (рыдает долго и страшно. С трудом подбирает слова): А то, что во мне произошло… какое-то страшное… перерождение. Я стала грубая, бесцеремонная (добавляет, почти с нежностью) и жестокая! Вот ты и заметил! Невозможно было не заметить. Я стала… не такой уязвимой, мне нельзя быть больше уязвимой, нельзя. (Полностью овладев собой.) Но знаешь, Брик?
БРИК: Ты что-то сказала?
МАРГАРЕТ: Нет, только собиралась. Я хотела сказать, что становлюсь одинокой. Очень одинокой!
БРИК: Все к этому приходят…
МАРГАРЕТ: Оказывается, можно быть одинокой, когда живешь с человеком, которого любишь. Даже больше, чем когда рядом нет никого и ты совершенно одна. Если он не любит тебя…
Пауза. Брик, хромая, идет к авансцене и спрашивает, не глядя на нее.
БРИК: А ты хотела бы жить совершенно одна, Мегги?
Еще пауза. У нее перехватило дыхание. Затем, справившись с собой, она кричит.
МАРГАРЕТ: Нет! Пока нет! Нет! Ни за что на свете! (Еще раз судорожно вздыхает. Еле сдерживается, чтобы не разрыдаться, потом с огромным усилием переключается на текущие дела.) Приятно быть под душем?
БРИК: Угу.
МАРГАРЕТ: Вода прохладная?
БРИК: Нет.
МАРГАРЕТ: Но тебя она освежила?
БРИК: Немного…
МАРГАРЕТ: Я знаю, чтобы тебя сразу освежило.
БРИК: Что?
МАРГАРЕТ: Растирание спиртом. Или одеколоном!
БРИК: Одеколон хорош после тренировки, а я уже давно не тренировался, Меги.
МАРГАРЕТ: Но ты в хорошей форме.
БРИК (безразлично): Ты так думаешь, Мегги?
МАРГАРЕТ: Я всегда думала, что алкоголики быстро теряют свежий вид, но я ошиблась.
БРИК (сухо): Спасибо.
МАРГАРЕТ: Ты единственный алкоголик на моей памяти, который не расплылся.
БРИК: Я становлюсь дряблым, Мегги.
МАРГАРЕТ: Рано или поздно это случиться. И Скиппер уже начал было сдавать, когда… (Внезапно замолкает.) Прости. А я-то мечтала: вдруг алкоголь тебя обезобразит и тогда страдания великомученицы Мегги станут не такими жуткими. Но нет в жизни счастья, нет. Ты будто еще похорошел с тех пор, как подружился с бутылкой. Мускулы разгладились, движения стали мягче; не подумаешь, что ты спортсмен. (Слышно, как на лужайке играют в крокет; стук молотков и отдаленные голоса.) Впрочем, ты всегда выступал, будто тебе и не важно, как закончится игра. А сейчас, когда ты проиграл, просто ушел с поля, в тебе появилось какое-то новое очарование. Очарование побежденных. Я встречала его у стариков и безнадежно больных. Ты всегда так спокоен, невозмутим. (Доносятся звуки музыки.) А там все играют в крокет. Луна появилась. Белая-белая. Только начинает немного темнеть… Ты был потрясающим любовником, Брик, потрясающим. Я думаю, потому что сам был всегда равнодушен к постели. Разве я не права? Все было естественно. Просто, само собой. И, так ни странно, такое безразличие украшало тебя. И знаешь, если б я поняла, что мы никогда, никогда больше не будем вместе, я бы бросилась в кухню, схватила бы самый длинный и острый нож и проткнула себе сердце. Клянусь тебе! Только у меня никогда не будет очарования побежденных, никогда! Хотя сдаваться я не собираюсь, но и победы боюсь! (С лужайки вновь доноситься стук крокетных молотков.) Это будет победа драной кошки на раскаленной крыше. Ее задача – как можно дольше продержаться там, насколько хватит сил… А там все играют в крокет! (Игра в крокет набирает темп.) Сегодня поздно вечером я снова скажу тебе, что люблю, и, наверное, ты будешь настолько пьян, что, может быть, и поверишь мне. А там все играют в крокет… И Большой Па умирает от рака… О чем ты думал, когда я поймала на себе твой взгляд? Ты думал о Скиппере? (Брик берет костыль, встает.) Ах, прости, прости. Но игра в молчание когда-то подходит к концу. (Брик подходит к бару, быстро выпивает порцию виски и растирает голову полотенцем.) Она не может длиться вечно… Если что-то грызет твою память и рвет воображение, молчание не поможет. Нельзя запереть горящий дом на ключ в надежде забыть о пожаре. Сам по себе пожар не утихнет. Если о чем-то долго молчишь, оно растет, растет в тишине, как опухоль… Пора одеваться, Брик.
БРИК (роняет костыль): Я уронил костыль. (Он уже не вытирает голову, но еще стоит у полотенцесушителя в белом махровом халате.)
МАРГАРЕТ: Обопрись на меня.
БРИК: Не хочу. Дай мне костыль.
МАРГАРЕТ: Обопрись на мое плечо.
БРИК (неожиданно вырываясь): Не хочу я опираться на твое плечо, дай мне костыль! Ты дашь мне костыль, или мне на четвереньках ползти…
МАРГАРЕТ: Вот он, вот, возьми! (Резко протягивает ему костыль, почти толкая его.)
БРИК: Спасибо…
МАРГАРЕТ: Не стоит кричать друг на друга. В этом доме стены имеют уши… (Брик, хромая, идет к бару.) Давно ты так не кричал на меня, Брик… Что-то в тебе надломилось… Это хороший знак. У игрока обороны сдают нервы.
БРИК (оборачивается и безучастно улыбается ей со стаканом в руке): А его все нет, Мегги.
МАРГАРЕТ: Кого?
БРИК: Щелчка, который я слышу, когда нагружаюсь до нормы. А после – полный покой… Ты не сделаешь мне одолжение?
МАРГАРЕТ: Может быть: Какое?
БРИК: Просто говори потише.
МАРГАРЕТ (хриплым шепотом): Я сделаю тебе такое одолжение, могу и совсем замолчать, если ты тоже сделаешь мне одолжение и забудешь о выпивке, до конца сегодняшнего торжества.
БРИК: Какого торжества?
МАРГАРЕТ: Дня рождения Большого Папы.
БРИК: А сегодня день его рождения?
МАРГАРЕТ: Ты прекрасно знаешь!
БРИК: Но я совершенно забыл.
МАРГАРЕТ: Так я тебе напоминаю…
Они оба ведут себя, как пара мальчишек после ожесточенной драки: тяжело дышат и подозрительно поглядывают друг на друга издалека.
БРИК: Твоя взяла, Мегги.
МАРГАРЕТ: Черкни только пару слов на этой открытке.
БРИК: Сама напиши.
МАРГАРЕТ: Это твой подарок и рука должна быть твоей. Свой я ему уже отдала.
Напряженность между ними вновь возрастает, голоса вновь становятся пронзительными.
БРИК: Я не покупал ему подарка.
МАРГАРЕТ: Я купила за тебя.
БРИК: Ты покупала, ты и пиши.
МАРГАРЕТ: А он пусть поймет, что ты просто забыл о его дне рождения?
БРИК: А я и забыл.
МАРГАРЕТ: Так нечего об этом трезвонить.
БРИК: Не хочу его обманывать.
МАРГАРЕТ: Напиши: «С любовью, Брик» – вот и все: ведь надо.
БРИК: Раз не хочу – значит, не надо. Ты все время забываешь про условия, на которых я остался с тобой.
МАРГАРЕТ (выпаливает раньше, чем успевает подумать): Ты остался со мной! Ты остался со мной! Да мы просто сидим в одной клетке!
БРИК: Ты должна соблюдать условия.
МАРГАРЕТ: Их невозможно выполнить!
БРИК: Тебя никто не заставляет…
МАРГАРЕТ: Тише! Кто там? Кто там за дверью?!
В холле раздаются шаги.
МЕЙ (за дверью): Можно зайти на минутку?
МАРГАРЕТ: Ах, это ты, Мей! Конечно, заходи, доргая!
Входит Мей, неся над головой снаряжение для стрельбы из лука для женщин.
МЕЙ: Брик, это твое?
МАРГАРЕТ: Да нет же, Мей, это приз Дианы – Охотницы. Я выиграла на соревнованиях в колледже.
МЕЙ: Разве можно оставлять без присмотра такие штуки в доме, где полно детей? Дети с нормальным развитием обожают играть с оружием.
МАРГАРЕТ: «Дети с нормальным развитием», если они воспитаны, не хватают чужие вещи.
МЕЙ: Мегги, милочка. Если бы у тебя были дети, ты бы поняла, как смешно звучат твои слова. Будь добра, запри это, а ключи убери подальше.
МАРГАРЕТ: Не бойся, Мей, твоим детям ничто не угрожает. У нас с Бриком есть лицензии на охоту с луком и стрелами. Как только откроется сезон, мы поедем на озеро охотиться на оленей. С собаками, бегом, по лесам… (Уходит со снаряжением в чулан.)
МЕЙ: Как твоя нога, Брик? Болит?
БРИК: Не болит. Только чешется.
МЕЙ: Ах, Брик, как жаль, что тебя не было в гостиной после ужина. Дети устроили концерт. Полли играла на рояле, Бастер и Снни – на ударных. А потом потушили свет и Дикси и Трикси танцевали на пуантах, все в блестках, словно феи! Большой Па буквально сиял от счастья!
МАРГАРЕТ (из чулана, с коротким смешком): Что ты говоришь! Я не прощу себе, что мы пропустили такое удовольствие! (Выходит из чулана.) Мей, все хочу спросить у тебя. Почему ты дала твоим детям собачьи клички?
МЕЙ: Собачьи?
Маргарет произносит свою реплику, направляясь поднять бамбуковые шторы, так как закатные лучи уже не так ярки. По дороге она подмигивает Брику.
МАРГАРЕТ (сладким голосом): Дикси, Трикси, Бастер, Санни, Полли! Четыре собачонки и попугай… Так и просятся в цирковой номер!
МЕЙ: Мегги! (Маргарет оборачивается к ней с улыбкой.) Откуда у тебя эти кошачьи ужимки?
МАРГАРЕТ: А я и есть кошка! Ты что, шуток не понимаешь?
МЕЙ: Я обожаю, но только остроумные. Ты прекрасно знаешь их настоящие имена. Бастер – это Роберт, Санни – Сандерс, Трикси – Марлена, а Дикси… (Кто-то зовет ее снизу: «Мей, Мей!», она бросается к двери.) Меня зовут, антракт кончился!
МАРГАРЕТ (после того, как дверь за Мей закрылась): Интересно, а как на самом деле зовут Дикси? Неужели я действительно так похожа на кошку? Но почему меня гложет зависть и терзает желание? Брик, я достала твой вечерний шелковый костюм и рубашку с монограммой. А в манжеты вставила чудесные запонки с сапфирами.
БРИК: Как же я надену брюки на гипс?
МАРГАРЕТ: Наденешь, я тебе помогу.
БРИК: Нет, я не буду одеваться, Мегги.
МАРГАРЕТ: Ну, надень хоть белую шелковую пижаму.
БРИК: Это можно.
МАРГАРЕТ: Спасибо. Большое спасибо, что вы соизволили снизойти.
БРИК: Не стоит благодарности.
МАРГАРЕТ: Брик! Сколько еще может длиться это наказание? Разве я не отбыла свой срок? Могу я подать прошение о помиловании?
БРИК: Мегги, не порть удовольствие. Последнее время мне часто кажется, будто ты только что прибежала наверх предупредить о пожаре, так звучит твой голос.
МАРГАРЕТ: Не удивительно. Совсем не удивительно. Если бы ты знал, что твориться со мной, Брик! (Внизу дети и взрослые поют песню «Моя дикая ирландская роза».) Я все время чувствую себя кошкой на раскаленной крыше.
БРИК: Так спрыгни с крыши, Мегги, спрыгни! Кошка всегда приземляется на все четыре лапы! И знаешь что – заведи себе любовника!
МАРГАРЕТ: Удивительная мысль и главное – оригинальная, но для меня другие мужчины пока не существуют! Закрою глаза – и снова вижу тебя! Хоть бы ты подурнел, Брик, растолстел, что ли, все было бы легче. (Открывает дверь в холл, прислушивается.) Концерт еще в полном разгаре! Браво, уроды, браво! (Со злостью захлопывает дверь и запирает ее на ключ.)
БРИК: Зачем ты заперла дверь?
МАРГАРЕТ: Чтоб хоть ненадолго остаться с тобой наедине.
БРИК: Но ты прекрасно понимаешь, Мегги…
МАРГАРЕТ: Ничего я не понимаю. (Бросается к балконной двери и опускает розовые шторы.)
БРИК: Мегги, мне неловко за тебя.
МАРГАРЕТ: Неловко? Тогда не надо меня мучить. Я больше не в силах так жить.
БРИК: Но ты же соглашалась…
МАРГАРЕТ: Знаю, но…
БРИК: На определенные условия, так выполняй их.
МАРГАРЕТ: Не могу! Не могу! Не могу! (Хватает его за плечо.)
БРИК: Пусти!
Вырывается, хватает маленький будуарный стульчик и поднимает над головой, словно цирковой укротитель перед большой дикой кошкой. Пауза пять секунд. Она смотрит на него долгим взглядом, зажав рот кулаком, потом разражается пронзительным, почти истерическим смехом. Он приходит в себя, криво улыбаясь, опускает стул на пол. За дверью раздается голос Большой Мамы.
БОЛЬШАЯ МА: Брик! Брик!
БРИК: В чем дело, Ма?
БОЛЬШАЯ МА (за дверью): Ах, мальчик мой, мы получили такие чудесные известия насчет Большого Папа. Я тут же побежала сказать тебе. (Дергает за ручку двери.) Вы зачем запираетесь? Что, я не видела его раздетым? Откройте скорее! И что за манера запирать двери!
МАРГАРЕТ: Большая Ма!
Большая Ма появляется через балконную дверь за спиной Маргарет, тяжело дыша и отдуваясь, как старый бульдог. Это невысокая женщина лет шестидесяти с постоянной отдышкой. Почти всегда она находится в напряжении, словно боксер на ринге или, скорее, дзюдоист. По социальному происхождению она несколько выше Большого Па, но не намного. На ней платье с черными или серебряными кружевами и многочисленными бриллиантами общей стоимостью в полмиллиона. Человек она очень искренний.
БОЛЬШАЯ МА (громко, так что Маргарет вздрагивает от неожиданности): А вот и я… Прошла через комнату Гупера и Мей на галерею. Где Брик? Брик, идем скорей. Я к тебе на минутку, чтобы порадовать новостью про Большого Па. Ненавижу, когда в доме запирают двери…
МАРГАРЕТ (с преувеличенной легкостью): Я успела заметить это. Но людям хотя бы иногда необходимо побыть одним, вы не согласны?
БОЛЬШАЯ МА: Нет, не согласна, Мегги, только не в моем доме. Что это ты платье сняла? Такое чудесное, все в кружевах, оно так шло тебе, дорогая.
МАРГАРЕТ: Мне оно тоже нравится, но один из ваших внуков – маленьких вундеркиндов – решил использовать его вместо салфетки.
БОЛЬШАЯ МА (поднимая чулки с пола): Что? Ну…
МАРГАРЕТ: Вы знаете, Гупер и Мей так болезненно воспринимают любое замечание по поводу их детей… Спасибо. (Большая Мама, ворча, сует Маргарет чулки.)… что нужна большая смелость, если хочешь намекнуть хотя бы на крохотные недостатки в их системе воспи…
БОЛЬШАЯ МА: Брик! Выходи скорее! Брось, Мегги, ты просто не любишь детей.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента