Страница:
В голосе его звучало обвинение:
— Где он? Где большой рефлектор?
Совершенный телескоп был его жизнью. Путь к его постройке был дольше, чем полет кораблей с Крыла IV. Он помог Форестеру открыть родомагнетику, и тот искренне рассчитывал провести остаток жизни возле него, изучая отдаленные галактики в поисках намека на первичную материю Вселенной.
Теперь же на месте телескопа стояло новое прекрасное сооружение. Осознание этого вызвало у доктора настоящий шок. Какой-то краткий миг он пытался поверить, что гуманоиды просто перенесли драгоценный инструмент на другое место, но машина спокойно ответила:
— Обсерватория была уничтожена.
Ужас обуял доктора и на время заставил его забыть о первоначальной ярости. Голос его звучал хрипло:
— Но почему? Вы не имели права…
— Все необходимые права устанавливать и развивать наш контроль над вашей планетой были даны нам посредством свободных выборов. А пространство, которое занимал телескоп, понадобилось для постройки вашего нового жилища, — бесстрастно произнес гуманоид.
— Я хочу, чтобы рефлектор вернули на место.
Грациозная машина застыла на месте глыбой льда, и казалось, ее металлические глаза не способны видеть окружающее.
— Это невозможно, сэр. Оборудование обсерватории слишком опасно для вас — вы легко можете пораниться тяжелыми инструментами, разбитым стеклом, электрическим током, воспламеняющейся бумагой или пленкой, можете отравиться ядовитыми растворами для фотографий.
Форестер дрожал от возмущения.
— Вы обязаны вернуть мой телескоп. Я намерен продолжить астрофизические исследования.
— Научные изыскания больше не нужны, сэр, — на тонком металлическом лице отражалась лишь обычная доброжелательность. — На других планетах мы уже имели возможность убедиться, что любые знания редко делают людей счастливыми, а научные достижения часто используются для разрушения. Некоторые безумцы даже пытались атаковать Крыло IV незаконно укрываемым оружием.
Форестер чувствовал, что его трясет от негодования.
Мелодичный голос, звучавший так заботливо и по-дружески, продолжал:
— Поэтому, Клэй Форестер, вы должны забыть свою научную деятельность. Займитесь чем-нибудь, что сделает вас счастливым без вреда для окружающих. Мы предлагаем философию или шахматы.
Миниатюрная машина спокойно слушала, как доктор проклинает ее на все лады. Темное высокоскулое лицо отливало бронзовым и голубым, и гуманоид сохранял торжественный вид. Новая волна страха затопила Форестера, и он хрипло спросил:
— Где моя жена?
На протяжении нескольких месяцев ратификационной кампании он находился вдали от Стармонта, боясь хоть чем-то выдать тайну проекта «Молния». Тем не менее он каждый вечер звонил Рут и разговаривал с ней, пока вскоре после выборов телефоны не изъяли. Доктор обещал, что скоро вернется домой, и они вновь соединят свои жизни, разорванные когда-то вспышкой сверхновой. Не в силах унять дрожь, Форестер размышлял, почему жена не встречает его.
Звонкий голос гуманоида произнес:
— Рут здесь. Она ждет вас в новой комнате для игр.
— Вы не скажете ей, что я вернулся домой?
— Ее уже известили.
— И что она сказала?
— Она спросила, кто вы такой.
Ужас заставил доктора задержать дыхание.
— Что? С ней все в порядке?
— О, она в полном порядке с тех пор, как мы вернули ей счастье.
— Вернули — что?
— Она была несчастна. Мы поняли причину ее проблем лишь несколько дней назад, в ту ночь, когда вы сообщили ей по телефону, что возвращаетесь домой. Гуманоид нашел ее плачущей в постели, — ворковал металлический голос.
Волна гнева заставила доктора сжать кулаки.
— Ну и что? Да, у нас были проблемы, но Рут не была несчастна. Что вы с ней сделали?
— Мы спросили о причине ее слез. Она сказала, что стала нервной с тех пор, как ей стало нечего делать в офисе или по дому. Она боялась вашего возвращения, потому что утрачивала молодость и красоту, — ответила машина.
— Но это неправда! Рут еще совсем молода! — Форестер нетерпеливо взмахнул рукой перед лицом неподвижного андроида.
— По сравнению с нашими телами из металла и пластика любое человеческое тело является очень хрупким и недолговечным Ваша жена боялась старости много лет — так она нам сказала. Но мы уничтожили ее страхи и сделали ее снова счастливой.
— Отведите меня к ней!
Едва дыша, Форестер последовал за гуманоидом по новому красноватому тротуару. Огромные двери бесшумно открылись, как только они приблизились. Пройдя мимо янтарных колонн, доктор попал в свое новое жилище, из которого еще не выветрились запахи новой синтетики. Стены покрывало некое подобие светящегося атласа, который мог становиться прозрачным либо принимать любую окраску по желанию владельца. Широкие ниши вдоль стен украшали живописные сцены из истории других миров, должно быть, тех, которые гуманоиды подчинили раньше. Однако Форестеру сейчас было не до чудесных новшеств.
В дверях комнаты для игр его едва не сбила с ног волна тяжелого запаха. Он хорошо знал его — так пахли духи Рут. Их аромат всегда нравился доктору, но сейчас он просто ударял в голову. Стены огромной комнаты сплошь покрывали яркие гобелены, изображающие играющих детей и животных, — наверное, гуманоиды скопировали их из какой-нибудь детской книжки.
Форестер обнаружил жену сидящей прямо на полу, вытянув ноги, в позе ребенка трех-четырех лет. Было похоже, что она вылила на себя целый флакон духов — запах стоял просто невыносимый. Гуманоид стоял возле нее и следил за ней с неусыпным вниманием. Поначалу Рут даже не заметила мужа.
Хриплым от страха и ужаса голосом доктор позвал ее:
— Рут! Рут, дорогая! — Колени его подгибались.
Она строила башенку из мягких разноцветных пластмассовых кубиков. Движения молодой женщины были осторожны, а на лице застыло сосредоточенное выражение. Услышав голос мужа, она повернула голову в его сторону, но не сделала никакой попытки встать. Посмотрев на доктора, она залилась веселым смехом, и Форестер понял, что ни возраст, ни внешность в самом деле больше не волнуют ее.
— Рут, бедняжка моя!
Она выглядела столь же молодой, как в ту ночь, когда голубой свет сверхновой разлучил их. Ее нежная кожа порозовела от лосьонов и массажа, а темные волосы были перекрашены в светло-русый цвет. Брови выщипаны, пожалуй, слишком сильно, а помада на губах слишком яркая. На ней было прозрачное голубое неглиже, которое раньше казалось ей чересчур откровенным. Вся тревога и страх полностью исчезли из ее огромных сияющих глаз.
— Привет! — наконец сказала она ему по-детски мягким и торжественным голосом, не выпуская из рук мягкие пластмассовые кубики. Длинные алые ногти странно сочетались с ее теперешней манерой держать вещи. — А ты кто?
Ужас на время лишил Форестера дара речи, но он заметил, что она все же узнала его. Пластиковый кубик выпал из ее руки и покатился по полу. Гуманоид мгновенно подхватил его и положил возле девушки, но она не притронулась к игрушке. В темных глазах жены доктор увидел напряжение — она словно силилась что-то вспомнить. Наконец Рут тихонько прошептала:
— Тебя зовут Клэй. Правда, Клэй?
Звучание ее неуверенного голоса вызвало слезы на глазах Форестера. Он рванулся к жене:
— Моя радость! Что они с тобой сделали?
Ее удивленные глаза засветились необъяснимой тоской и радостью, тонкие белые руки протянулись в импульсивном порыве навстречу Форестеру. Она не чувствовала охватившего его страха, но, рванувшись к мужу, опрокинула башенку из кубиков. Глаза ее по-детски округлились, а пунцовые губы искривились от громкого восклицания — совсем как ребенок, у которого отобрали игрушку.
— К вашим услугам, Рут Форестер. — Быстрый маленький гуманоид помог ей собрать кубики, и она принялась строить башенку заново. Растущая неуверенность ушла из ее глаз. Поглощенная игрой, она улыбалась от удовольствия. Форестер услышал счастливый детский лепет. Она забыла его.
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
— Где он? Где большой рефлектор?
Совершенный телескоп был его жизнью. Путь к его постройке был дольше, чем полет кораблей с Крыла IV. Он помог Форестеру открыть родомагнетику, и тот искренне рассчитывал провести остаток жизни возле него, изучая отдаленные галактики в поисках намека на первичную материю Вселенной.
Теперь же на месте телескопа стояло новое прекрасное сооружение. Осознание этого вызвало у доктора настоящий шок. Какой-то краткий миг он пытался поверить, что гуманоиды просто перенесли драгоценный инструмент на другое место, но машина спокойно ответила:
— Обсерватория была уничтожена.
Ужас обуял доктора и на время заставил его забыть о первоначальной ярости. Голос его звучал хрипло:
— Но почему? Вы не имели права…
— Все необходимые права устанавливать и развивать наш контроль над вашей планетой были даны нам посредством свободных выборов. А пространство, которое занимал телескоп, понадобилось для постройки вашего нового жилища, — бесстрастно произнес гуманоид.
— Я хочу, чтобы рефлектор вернули на место.
Грациозная машина застыла на месте глыбой льда, и казалось, ее металлические глаза не способны видеть окружающее.
— Это невозможно, сэр. Оборудование обсерватории слишком опасно для вас — вы легко можете пораниться тяжелыми инструментами, разбитым стеклом, электрическим током, воспламеняющейся бумагой или пленкой, можете отравиться ядовитыми растворами для фотографий.
Форестер дрожал от возмущения.
— Вы обязаны вернуть мой телескоп. Я намерен продолжить астрофизические исследования.
— Научные изыскания больше не нужны, сэр, — на тонком металлическом лице отражалась лишь обычная доброжелательность. — На других планетах мы уже имели возможность убедиться, что любые знания редко делают людей счастливыми, а научные достижения часто используются для разрушения. Некоторые безумцы даже пытались атаковать Крыло IV незаконно укрываемым оружием.
Форестер чувствовал, что его трясет от негодования.
Мелодичный голос, звучавший так заботливо и по-дружески, продолжал:
— Поэтому, Клэй Форестер, вы должны забыть свою научную деятельность. Займитесь чем-нибудь, что сделает вас счастливым без вреда для окружающих. Мы предлагаем философию или шахматы.
Миниатюрная машина спокойно слушала, как доктор проклинает ее на все лады. Темное высокоскулое лицо отливало бронзовым и голубым, и гуманоид сохранял торжественный вид. Новая волна страха затопила Форестера, и он хрипло спросил:
— Где моя жена?
На протяжении нескольких месяцев ратификационной кампании он находился вдали от Стармонта, боясь хоть чем-то выдать тайну проекта «Молния». Тем не менее он каждый вечер звонил Рут и разговаривал с ней, пока вскоре после выборов телефоны не изъяли. Доктор обещал, что скоро вернется домой, и они вновь соединят свои жизни, разорванные когда-то вспышкой сверхновой. Не в силах унять дрожь, Форестер размышлял, почему жена не встречает его.
Звонкий голос гуманоида произнес:
— Рут здесь. Она ждет вас в новой комнате для игр.
— Вы не скажете ей, что я вернулся домой?
— Ее уже известили.
— И что она сказала?
— Она спросила, кто вы такой.
Ужас заставил доктора задержать дыхание.
— Что? С ней все в порядке?
— О, она в полном порядке с тех пор, как мы вернули ей счастье.
— Вернули — что?
— Она была несчастна. Мы поняли причину ее проблем лишь несколько дней назад, в ту ночь, когда вы сообщили ей по телефону, что возвращаетесь домой. Гуманоид нашел ее плачущей в постели, — ворковал металлический голос.
Волна гнева заставила доктора сжать кулаки.
— Ну и что? Да, у нас были проблемы, но Рут не была несчастна. Что вы с ней сделали?
— Мы спросили о причине ее слез. Она сказала, что стала нервной с тех пор, как ей стало нечего делать в офисе или по дому. Она боялась вашего возвращения, потому что утрачивала молодость и красоту, — ответила машина.
— Но это неправда! Рут еще совсем молода! — Форестер нетерпеливо взмахнул рукой перед лицом неподвижного андроида.
— По сравнению с нашими телами из металла и пластика любое человеческое тело является очень хрупким и недолговечным Ваша жена боялась старости много лет — так она нам сказала. Но мы уничтожили ее страхи и сделали ее снова счастливой.
— Отведите меня к ней!
Едва дыша, Форестер последовал за гуманоидом по новому красноватому тротуару. Огромные двери бесшумно открылись, как только они приблизились. Пройдя мимо янтарных колонн, доктор попал в свое новое жилище, из которого еще не выветрились запахи новой синтетики. Стены покрывало некое подобие светящегося атласа, который мог становиться прозрачным либо принимать любую окраску по желанию владельца. Широкие ниши вдоль стен украшали живописные сцены из истории других миров, должно быть, тех, которые гуманоиды подчинили раньше. Однако Форестеру сейчас было не до чудесных новшеств.
В дверях комнаты для игр его едва не сбила с ног волна тяжелого запаха. Он хорошо знал его — так пахли духи Рут. Их аромат всегда нравился доктору, но сейчас он просто ударял в голову. Стены огромной комнаты сплошь покрывали яркие гобелены, изображающие играющих детей и животных, — наверное, гуманоиды скопировали их из какой-нибудь детской книжки.
Форестер обнаружил жену сидящей прямо на полу, вытянув ноги, в позе ребенка трех-четырех лет. Было похоже, что она вылила на себя целый флакон духов — запах стоял просто невыносимый. Гуманоид стоял возле нее и следил за ней с неусыпным вниманием. Поначалу Рут даже не заметила мужа.
Хриплым от страха и ужаса голосом доктор позвал ее:
— Рут! Рут, дорогая! — Колени его подгибались.
Она строила башенку из мягких разноцветных пластмассовых кубиков. Движения молодой женщины были осторожны, а на лице застыло сосредоточенное выражение. Услышав голос мужа, она повернула голову в его сторону, но не сделала никакой попытки встать. Посмотрев на доктора, она залилась веселым смехом, и Форестер понял, что ни возраст, ни внешность в самом деле больше не волнуют ее.
— Рут, бедняжка моя!
Она выглядела столь же молодой, как в ту ночь, когда голубой свет сверхновой разлучил их. Ее нежная кожа порозовела от лосьонов и массажа, а темные волосы были перекрашены в светло-русый цвет. Брови выщипаны, пожалуй, слишком сильно, а помада на губах слишком яркая. На ней было прозрачное голубое неглиже, которое раньше казалось ей чересчур откровенным. Вся тревога и страх полностью исчезли из ее огромных сияющих глаз.
— Привет! — наконец сказала она ему по-детски мягким и торжественным голосом, не выпуская из рук мягкие пластмассовые кубики. Длинные алые ногти странно сочетались с ее теперешней манерой держать вещи. — А ты кто?
Ужас на время лишил Форестера дара речи, но он заметил, что она все же узнала его. Пластиковый кубик выпал из ее руки и покатился по полу. Гуманоид мгновенно подхватил его и положил возле девушки, но она не притронулась к игрушке. В темных глазах жены доктор увидел напряжение — она словно силилась что-то вспомнить. Наконец Рут тихонько прошептала:
— Тебя зовут Клэй. Правда, Клэй?
Звучание ее неуверенного голоса вызвало слезы на глазах Форестера. Он рванулся к жене:
— Моя радость! Что они с тобой сделали?
Ее удивленные глаза засветились необъяснимой тоской и радостью, тонкие белые руки протянулись в импульсивном порыве навстречу Форестеру. Она не чувствовала охватившего его страха, но, рванувшись к мужу, опрокинула башенку из кубиков. Глаза ее по-детски округлились, а пунцовые губы искривились от громкого восклицания — совсем как ребенок, у которого отобрали игрушку.
— К вашим услугам, Рут Форестер. — Быстрый маленький гуманоид помог ей собрать кубики, и она принялась строить башенку заново. Растущая неуверенность ушла из ее глаз. Поглощенная игрой, она улыбалась от удовольствия. Форестер услышал счастливый детский лепет. Она забыла его.
Глава двенадцатая
Доктор чувствовал слабость в коленях и едва видел окружающее. Отвернувшись от Рут, он вышел в роскошный холл с галереей окон во многие миры, утраченные для человечества. Гуманоид закрыл бесшумно скользящую дверь. Глубоко вдохнув чистого воздуха, Форестер горько прошептал:
— Что вы сделали с моей женой?
— Мы просто вернули ей счастье и избавили от страхов, — зазвенел металлический голос андроида.
— А как же ее память? Вы знали, что она забудет меня?
— Забывание — важнейший ключ к человеческому счастью, как нам довелось узнать. Наш наркотик, эйфорид, стирает боль ненужных воспоминаний и ощущение страха. Останавливая разрушительное действие стрессов, он облегчает существование человеческому мозгу. Вы же сами видели, что Рут больше не боится старости, — бесстрастно отвечала машина.
— Вполне возможно! — воскликнул доктор. — Но разве она просила вас об эйфориде?
— В просьбе не было необходимости.
— Я не хочу этого! — голос Форестера дрожал и вибрировал от гнева. — Я требую, чтобы вы восстановили ее сознание, если это в ваших силах.
Машина быстро ответила:
— Сознанию вашей жены не нанесено никакого ущерба. Наркотик просто защищает ее разум от разрушительных воспоминаний и бессмысленных слез, которые совершенно бесполезны — особенно с тех пор, как наши услуги оберегают ее от любого вреда. Если вас это огорчает, возможно, вам тоже необходимо принять эйфорид.
Доктор оцепенел на мгновение. Слова отдавались в его сознании эхом серебристой музыки, пока до него вдруг не дошел их смысл. Приступ гнева охватил Форестера, и он с силой замахнулся, чтобы ударить гуманоида. Стальные глаза не изменили выражения, а тонкое лицо не попало под удар — андроид вовремя уклонился. Более того, он еще и удержал потерявшего равновесие Форестера от падения да пол.
— Это бесполезно, сэр — машина быстро отстранилась и замерла. — Многие люди во многих мирах пытались атаковать нас, но ни один не смог причинить нам вреда. Человеческие тела слишком слабы, а мозг реагирует слишком медленно.
Судорожно сглотнув, Форестер отошел от машины. Андроид все так же стоял на месте — прекрасный, добрый и полный готовности служить.
Гнев доктора перешел в панический страх. Он тихо пробормотал:
— Я… я вовсе не намеревался причинить вам вред. Просто я в шоке! — Доктор пытался унять волнение. — Я знаю, что скоро приду в себя и стану счастлив без вашего наркотика!
Машина спокойно ответила:
— Это решение лишь в нашей компетенции. Очень немногие люди способны обрести счастье без помощи эйфорида. Но вы можете попробовать, если хотите.
— Благодарю! И вы не станете меня наказывать? — Форестер не надеялся, что его выходка так просто сойдет с рук.
— Наша задача не наказывать людей, а служить им.
— Спасибо! Скоро я буду в порядке. Мне просто надо немного времени, чтобы поразмыслить, — пробормотал Форестер, заставив себя улыбнуться машине.
Ему действительно надо было хорошенько подумать, как добраться до старого исследовательского центра и попасть в подземное хранилище. Там, глубоко под землей, в полной боеготовности лежали три смертоносные ракеты, способные уничтожить Крыло IV и остановить гуманоидов. Но нельзя было раньше времени выдавать машинам свои намерения. Поэтому Форестер повернулся к ближайшей картине на стене и принялся разглядывать ее с видимым интересом.
Он увидел перед собой полное запустение — ураганы поднимали столбы красной пыли над белой пустыней, неся огромные массы мелкой гальки и вырванную с корнями скудную пустынную растительность.
— Это экраны родомагнитного телевидения, — пояснила машина. — Наши камеры установлены во всех интересных местах миров, где мы служим людям. Картинки могут меняться по вашему желанию.
— Интересный вид. — Форестер вытер о штаны влажные ладони и снова засмотрелся на пляску темных камешков.
Машина пропела:
— Это мир, в который мы пришли слишком поздно. Люди жили там шесть тысяч лет назад и процветали, пока не потеряли контроль над освобожденными потоками энергии и не уничтожили сами себя. Камера установлена над руинами города, жители которого погибли, не имея возможности воспользоваться нашими услугами.
— А это что?
Теперь доктор видел план разрушенных перегородок и стен, основания упавших башен. На мгновение он попытался представить себе былое величие города до того, как на его месте возникла безжизненная пустыня. Форестер почувствовал нечто схожее с завистью к погибшим строителям древнего города — они должны быть счастливы, что темные машины не успели навязать им своих услуг.
Он медленно отвернулся от ниши и произнес:
— Я, пожалуй, прогуляюсь. Надо оглядеться вокруг — я ведь еще не видел, что вы тут построили.
— Мы к вашим услугам, сэр.
— Мне пока не нужна ваша помощь!
— Но вы нуждаетесь в сопровождении, сэр. Наши услуги для того и существуют, чтобы защищать и охранять вас от любой возможной опасности, ежеминутно, где бы вы ни были.
Форестер отступил на шаг назад, не в силах произнести ни слова У него перехватило дыхание, и кровь прилила к лицу.
— Вы неважно выглядите, сэр. С вами что-то не в порядке? — спросила машина.
— О нет! — доктор старался не выдать обуревавших его чувств и подавить вновь нахлынувшую волну страха. — Наверное, я слегка устал. Мне надо отдохнуть. Полагаю, здесь найдется комната. Для меня?
— Сюда, пожалуйста.
Доктор последовал за машиной в восточное крыло огромной виллы. Незримая сила открыла перед ними очередную бесшумную дверь. Форестер оказался в огромной комнате, на стенах которой были изображены фигуры загорелых худощавых юношей и длинноногих девушек, танцующих на поляне среди цветов.
Гуманоид пояснил:
— Это сцены деревенского праздника весны в одном из варварских поселений тех первых колонистов, которые почти забыли свою материнскую цивилизацию. Ваша жена помогала нам спланировать виллу и выбрала картины, копии которых вы видите.
— Очень мило, — пробормотал Форестер. Упоминание о Рут вызвало у него приступ острой боли, слезы навернулись на его глаза. Но он подавил чувства, опасаясь, что гуманоиды способны улавливать его эмоции. Устало опустившись в мягкое кресло, он взял сигару из специального ящичка — подарка Рут на его последний день рождения — и закурил.
— А где все служащие? Я бы хотел пообщаться с ними… ой! — ему не удалось договорить. Гуманоид выхватил сигару из его рта, взял ящик с остальными и передал их второму андроиду, который тут же куда-то понес их — наверное, уничтожать. Форестер ждал объяснений. Машина проговорила медовым голосом:
— Сэр, мы не можем позволить вам курить. Огонь в ваших руках слишком опасен, а употребление табака нанесет вред вашему здоровью.
Доктор молча пытался проглотить возмущение. Из-за одной сигары не стоит рисковать будущим планеты, уговаривал он себя. Однако дело было не просто в сигаре. Если машины намерены контролировать даже такие тривиальные вещи, как курение, значит, все было еще кошмарнее.
— Может быть, я в самом деле слишком долго предавался этой пагубной привычке. Но все-таки где мои прежние помощники? Могу я поговорить с ними? — как можно более спокойным голосом спросил Форестер.
— Остальные астрономы и их семьи покинули Стармонт, когда мы закрыли обсерваторию. Для них построены новые дома там, где они сами выбрали. Один из них сочиняет симфонии, другой рисует акварелью, а остальные получают эйфорид.
— А гражданские техники? Шестеро молодых людей, которые работали со мной в проекте «Бдительность»? — страх звучал в голосе доктора.
Светлые глаза из стали бесстрастно смотрели на него.
— Те шестеро человек были очень несчастны из-за прекращения проекта. Всем им пришлось дать эйфорид. Теперь они забыли о проекте и совершенно счастливы.
— Понятно, — напряженно кивнул Форестер. — Значит, весь персонал покинул Стармонт.
— Все, кроме одного человека, сэр.
Доктор резко выпрямился.
— Что? И кто же это?
— Некий мистер Фрэнк Айронсмит, сэр. Он говорит, что вполне счастлив здесь в своей старой квартире, и у него нет причин покидать Стармонт.
Форестер попытался скрыть радость за искусственной улыбкой:
— Молодой Айронсмит? Мы с ним отлично ладили. Хороший парень! Я хотел бы навестить его, — он напряженно смотрел в глаза гуманоида.
— Как вам будет угодно, сэр.
Машина двинулась к дверям. Второй гуманоид ожидал их в холле, и оба андроида взялись сопровождать доктора к Айронсмиту. Они проходили по обновленным тротуарам, и все вокруг казалось слишком уж совершенным — газоны слишком густые и зеленые, слишком аккуратно постриженные; дорожки чересчур прямые; зеленые изгороди были посажены с математической точностью.
Странно, но прежний небольшой лесок, окружавший компьютерный отдел, стоял на месте. Поросший травой холмик не был выровнен, а посыпанные гравием дорожки не покрыты безопасным материалом. Затерянное среди деревьев деревянное здание, построенное человеком, по-прежнему покрывала старая кровля. Вскоре Форестер увидел еще более странную вещь.
Сам Фрэнк Айронсмит ехал на велосипеде ему навстречу. В это было невозможно поверить — даже велосипед, как подсказывал Форестеру его опыт, считался очень опасным для человека. Тем не менее Айронсмит ехал один, без сопровождения машин. Более того, он преспокойно курил сигару. Не держать руль руками — возмутительное нарушение Основной Директивы — а он во время езды еще и курил! Однако охранники Форестера не выражали по этому поводу никакого протеста. Жестокая несправедливость переполняла доктора завистью, но он в который раз принялся уговаривать себя. Перед ним стоял единственный свободный человек — а значит, этот человек был способен запустить ракеты на Крыло IV.
— Рад видеть вас, Форестер!
Радость читалась в глазах бывшего клерка. Весело ухмыляясь, он положил велосипед на землю и протянул доктору крепкую загорелую руку — пожалуй, слишком крепкую. Форестер пожал ее и слегка отступил назад. Его колени ослабли, на лице выступили капельки пота. Логика была жестока: если людям нельзя ходить в одиночку, курить сигары и пользоваться какими бы то ни было опасными машинами, то мог быть только один ужасный вывод — Айронсмит не человек. Дрожа от ужаса, доктор припомнил майора Стила.
Розовое мальчишеское лицо Айронсмита выражало заботу и участие.
— В чем дело, Форестер? Вы больны? — голос математика звучал вполне по-человечески.
Форестер посмотрел на его руку, которая тоже была вполне человеческой. На светлой коже виднелись следы солнечных ожогов, кое-где она шелушилась. Рыжие волосы юноши выгорели от долгого пребывания на палящем солнце. Некоторые ногти были явно обкусаны. Да, Айронсмит выглядел как нормальный человек. Но как тогда объяснить все происходящее?
Форестер внимательно осмотрел старый велосипед с потертым седлом и покрытой царапинами рамой. Еще раз изучил стоящего перед ним высокого сильного человека в поношенных брюках, выцветшей рубашке и растоптанных ботинках, пригляделся к рыжим волосам и уверенному выражению серых глаз, излучавших в данный момент беспокойство. Но ему так и не удавалось понять, в чем же дело.
— Просто скажите гуманоидам, если вы плохо себя чувствуете. Они знают всю человеческую медицину и даже изобрели кое-что свое. Что бы ни случилось, они всегда помогут вам, — мягко настаивал Айронсмит.
Форестер ощутил слабую дрожь во всем теле, холодный пот выступил на его лице — все становилось слишком очевидно. Даже их имена были похожими, «металлическими» — Айронсмит и Стил, железо и сталь! Долгие годы машина таилась под маской приятного добродушного молодого человека и шпионила в Стармонте! Наверняка бывший клерк понял о секретном проекте все, решая присылаемые в компьютерный отдел задачи. Он даже был с доктором на Драконьей скале и слышал о планах Марка Уайта. Но тут Форестер заметил противоречие в своей логике.
Айронсмит не былмашиной. Осознание этого ободрило доктора и придало ему сил. Он оперся о раму велосипеда, наклонился к удивленному лицу молодого математика и произнес с глупейшей улыбкой:
— Я безумно рад! Знаете, на какой-то миг я испугался… — он внезапно осекся.
Две вполне настоящие машины находились рядом, и им незачем было слышать, что именно он подумал. Айронсмит ездил с ним на Драконью скалу. Марк Уайт научился распознавать родомагнитные поля и уличать гуманоидов, подобных Стилу. Но Уайт безгранично доверял Айронсмиту, и этого было достаточно, чтобы рассеять ужасные подозрения Форестера.
— Чего же вы испугались? — поинтересовался молодой человек.
— Того… того, что они дали вам эйфорид, — прошептал измученный Форестер. — Ужасно рад, что с вашей памятью все в порядке. — Доктор не чувствовал больше слабости в коленях и отпустил раму, на которую опирался. — Со мной все в порядке! Просто немного перенервничал и устал. Знаете, они дали эйфорид Рут, и… она почти забыла меня, — он не смог сдержать трагических ноток в голосе.
— Иногда эта штука бывает довольно полезна. — Айронсмит, похоже, не считал эйфорид чем-то противоестественным. — Я рад, что вы вернулись в Стармонт. Холмы кажутся теперь такими одинокими. Может, зайдете ко мне и расскажете, что вы думаете о гуманоидах? — спросил юноша.
Форестер все еще опасался высказывать вслух то, что думает о гуманоидах, но сразу же принял предложение. Потрясенный всем происшедшим и не избавленный до конца от своих подозрений, доктор продолжал размышлять над великой проблемой: если Фрэнк Айронсмит не гуманоид, то что же он такое?
— Что вы сделали с моей женой?
— Мы просто вернули ей счастье и избавили от страхов, — зазвенел металлический голос андроида.
— А как же ее память? Вы знали, что она забудет меня?
— Забывание — важнейший ключ к человеческому счастью, как нам довелось узнать. Наш наркотик, эйфорид, стирает боль ненужных воспоминаний и ощущение страха. Останавливая разрушительное действие стрессов, он облегчает существование человеческому мозгу. Вы же сами видели, что Рут больше не боится старости, — бесстрастно отвечала машина.
— Вполне возможно! — воскликнул доктор. — Но разве она просила вас об эйфориде?
— В просьбе не было необходимости.
— Я не хочу этого! — голос Форестера дрожал и вибрировал от гнева. — Я требую, чтобы вы восстановили ее сознание, если это в ваших силах.
Машина быстро ответила:
— Сознанию вашей жены не нанесено никакого ущерба. Наркотик просто защищает ее разум от разрушительных воспоминаний и бессмысленных слез, которые совершенно бесполезны — особенно с тех пор, как наши услуги оберегают ее от любого вреда. Если вас это огорчает, возможно, вам тоже необходимо принять эйфорид.
Доктор оцепенел на мгновение. Слова отдавались в его сознании эхом серебристой музыки, пока до него вдруг не дошел их смысл. Приступ гнева охватил Форестера, и он с силой замахнулся, чтобы ударить гуманоида. Стальные глаза не изменили выражения, а тонкое лицо не попало под удар — андроид вовремя уклонился. Более того, он еще и удержал потерявшего равновесие Форестера от падения да пол.
— Это бесполезно, сэр — машина быстро отстранилась и замерла. — Многие люди во многих мирах пытались атаковать нас, но ни один не смог причинить нам вреда. Человеческие тела слишком слабы, а мозг реагирует слишком медленно.
Судорожно сглотнув, Форестер отошел от машины. Андроид все так же стоял на месте — прекрасный, добрый и полный готовности служить.
Гнев доктора перешел в панический страх. Он тихо пробормотал:
— Я… я вовсе не намеревался причинить вам вред. Просто я в шоке! — Доктор пытался унять волнение. — Я знаю, что скоро приду в себя и стану счастлив без вашего наркотика!
Машина спокойно ответила:
— Это решение лишь в нашей компетенции. Очень немногие люди способны обрести счастье без помощи эйфорида. Но вы можете попробовать, если хотите.
— Благодарю! И вы не станете меня наказывать? — Форестер не надеялся, что его выходка так просто сойдет с рук.
— Наша задача не наказывать людей, а служить им.
— Спасибо! Скоро я буду в порядке. Мне просто надо немного времени, чтобы поразмыслить, — пробормотал Форестер, заставив себя улыбнуться машине.
Ему действительно надо было хорошенько подумать, как добраться до старого исследовательского центра и попасть в подземное хранилище. Там, глубоко под землей, в полной боеготовности лежали три смертоносные ракеты, способные уничтожить Крыло IV и остановить гуманоидов. Но нельзя было раньше времени выдавать машинам свои намерения. Поэтому Форестер повернулся к ближайшей картине на стене и принялся разглядывать ее с видимым интересом.
Он увидел перед собой полное запустение — ураганы поднимали столбы красной пыли над белой пустыней, неся огромные массы мелкой гальки и вырванную с корнями скудную пустынную растительность.
— Это экраны родомагнитного телевидения, — пояснила машина. — Наши камеры установлены во всех интересных местах миров, где мы служим людям. Картинки могут меняться по вашему желанию.
— Интересный вид. — Форестер вытер о штаны влажные ладони и снова засмотрелся на пляску темных камешков.
Машина пропела:
— Это мир, в который мы пришли слишком поздно. Люди жили там шесть тысяч лет назад и процветали, пока не потеряли контроль над освобожденными потоками энергии и не уничтожили сами себя. Камера установлена над руинами города, жители которого погибли, не имея возможности воспользоваться нашими услугами.
— А это что?
Теперь доктор видел план разрушенных перегородок и стен, основания упавших башен. На мгновение он попытался представить себе былое величие города до того, как на его месте возникла безжизненная пустыня. Форестер почувствовал нечто схожее с завистью к погибшим строителям древнего города — они должны быть счастливы, что темные машины не успели навязать им своих услуг.
Он медленно отвернулся от ниши и произнес:
— Я, пожалуй, прогуляюсь. Надо оглядеться вокруг — я ведь еще не видел, что вы тут построили.
— Мы к вашим услугам, сэр.
— Мне пока не нужна ваша помощь!
— Но вы нуждаетесь в сопровождении, сэр. Наши услуги для того и существуют, чтобы защищать и охранять вас от любой возможной опасности, ежеминутно, где бы вы ни были.
Форестер отступил на шаг назад, не в силах произнести ни слова У него перехватило дыхание, и кровь прилила к лицу.
— Вы неважно выглядите, сэр. С вами что-то не в порядке? — спросила машина.
— О нет! — доктор старался не выдать обуревавших его чувств и подавить вновь нахлынувшую волну страха. — Наверное, я слегка устал. Мне надо отдохнуть. Полагаю, здесь найдется комната. Для меня?
— Сюда, пожалуйста.
Доктор последовал за машиной в восточное крыло огромной виллы. Незримая сила открыла перед ними очередную бесшумную дверь. Форестер оказался в огромной комнате, на стенах которой были изображены фигуры загорелых худощавых юношей и длинноногих девушек, танцующих на поляне среди цветов.
Гуманоид пояснил:
— Это сцены деревенского праздника весны в одном из варварских поселений тех первых колонистов, которые почти забыли свою материнскую цивилизацию. Ваша жена помогала нам спланировать виллу и выбрала картины, копии которых вы видите.
— Очень мило, — пробормотал Форестер. Упоминание о Рут вызвало у него приступ острой боли, слезы навернулись на его глаза. Но он подавил чувства, опасаясь, что гуманоиды способны улавливать его эмоции. Устало опустившись в мягкое кресло, он взял сигару из специального ящичка — подарка Рут на его последний день рождения — и закурил.
— А где все служащие? Я бы хотел пообщаться с ними… ой! — ему не удалось договорить. Гуманоид выхватил сигару из его рта, взял ящик с остальными и передал их второму андроиду, который тут же куда-то понес их — наверное, уничтожать. Форестер ждал объяснений. Машина проговорила медовым голосом:
— Сэр, мы не можем позволить вам курить. Огонь в ваших руках слишком опасен, а употребление табака нанесет вред вашему здоровью.
Доктор молча пытался проглотить возмущение. Из-за одной сигары не стоит рисковать будущим планеты, уговаривал он себя. Однако дело было не просто в сигаре. Если машины намерены контролировать даже такие тривиальные вещи, как курение, значит, все было еще кошмарнее.
— Может быть, я в самом деле слишком долго предавался этой пагубной привычке. Но все-таки где мои прежние помощники? Могу я поговорить с ними? — как можно более спокойным голосом спросил Форестер.
— Остальные астрономы и их семьи покинули Стармонт, когда мы закрыли обсерваторию. Для них построены новые дома там, где они сами выбрали. Один из них сочиняет симфонии, другой рисует акварелью, а остальные получают эйфорид.
— А гражданские техники? Шестеро молодых людей, которые работали со мной в проекте «Бдительность»? — страх звучал в голосе доктора.
Светлые глаза из стали бесстрастно смотрели на него.
— Те шестеро человек были очень несчастны из-за прекращения проекта. Всем им пришлось дать эйфорид. Теперь они забыли о проекте и совершенно счастливы.
— Понятно, — напряженно кивнул Форестер. — Значит, весь персонал покинул Стармонт.
— Все, кроме одного человека, сэр.
Доктор резко выпрямился.
— Что? И кто же это?
— Некий мистер Фрэнк Айронсмит, сэр. Он говорит, что вполне счастлив здесь в своей старой квартире, и у него нет причин покидать Стармонт.
Форестер попытался скрыть радость за искусственной улыбкой:
— Молодой Айронсмит? Мы с ним отлично ладили. Хороший парень! Я хотел бы навестить его, — он напряженно смотрел в глаза гуманоида.
— Как вам будет угодно, сэр.
Машина двинулась к дверям. Второй гуманоид ожидал их в холле, и оба андроида взялись сопровождать доктора к Айронсмиту. Они проходили по обновленным тротуарам, и все вокруг казалось слишком уж совершенным — газоны слишком густые и зеленые, слишком аккуратно постриженные; дорожки чересчур прямые; зеленые изгороди были посажены с математической точностью.
Странно, но прежний небольшой лесок, окружавший компьютерный отдел, стоял на месте. Поросший травой холмик не был выровнен, а посыпанные гравием дорожки не покрыты безопасным материалом. Затерянное среди деревьев деревянное здание, построенное человеком, по-прежнему покрывала старая кровля. Вскоре Форестер увидел еще более странную вещь.
Сам Фрэнк Айронсмит ехал на велосипеде ему навстречу. В это было невозможно поверить — даже велосипед, как подсказывал Форестеру его опыт, считался очень опасным для человека. Тем не менее Айронсмит ехал один, без сопровождения машин. Более того, он преспокойно курил сигару. Не держать руль руками — возмутительное нарушение Основной Директивы — а он во время езды еще и курил! Однако охранники Форестера не выражали по этому поводу никакого протеста. Жестокая несправедливость переполняла доктора завистью, но он в который раз принялся уговаривать себя. Перед ним стоял единственный свободный человек — а значит, этот человек был способен запустить ракеты на Крыло IV.
— Рад видеть вас, Форестер!
Радость читалась в глазах бывшего клерка. Весело ухмыляясь, он положил велосипед на землю и протянул доктору крепкую загорелую руку — пожалуй, слишком крепкую. Форестер пожал ее и слегка отступил назад. Его колени ослабли, на лице выступили капельки пота. Логика была жестока: если людям нельзя ходить в одиночку, курить сигары и пользоваться какими бы то ни было опасными машинами, то мог быть только один ужасный вывод — Айронсмит не человек. Дрожа от ужаса, доктор припомнил майора Стила.
Розовое мальчишеское лицо Айронсмита выражало заботу и участие.
— В чем дело, Форестер? Вы больны? — голос математика звучал вполне по-человечески.
Форестер посмотрел на его руку, которая тоже была вполне человеческой. На светлой коже виднелись следы солнечных ожогов, кое-где она шелушилась. Рыжие волосы юноши выгорели от долгого пребывания на палящем солнце. Некоторые ногти были явно обкусаны. Да, Айронсмит выглядел как нормальный человек. Но как тогда объяснить все происходящее?
Форестер внимательно осмотрел старый велосипед с потертым седлом и покрытой царапинами рамой. Еще раз изучил стоящего перед ним высокого сильного человека в поношенных брюках, выцветшей рубашке и растоптанных ботинках, пригляделся к рыжим волосам и уверенному выражению серых глаз, излучавших в данный момент беспокойство. Но ему так и не удавалось понять, в чем же дело.
— Просто скажите гуманоидам, если вы плохо себя чувствуете. Они знают всю человеческую медицину и даже изобрели кое-что свое. Что бы ни случилось, они всегда помогут вам, — мягко настаивал Айронсмит.
Форестер ощутил слабую дрожь во всем теле, холодный пот выступил на его лице — все становилось слишком очевидно. Даже их имена были похожими, «металлическими» — Айронсмит и Стил, железо и сталь! Долгие годы машина таилась под маской приятного добродушного молодого человека и шпионила в Стармонте! Наверняка бывший клерк понял о секретном проекте все, решая присылаемые в компьютерный отдел задачи. Он даже был с доктором на Драконьей скале и слышал о планах Марка Уайта. Но тут Форестер заметил противоречие в своей логике.
Айронсмит не былмашиной. Осознание этого ободрило доктора и придало ему сил. Он оперся о раму велосипеда, наклонился к удивленному лицу молодого математика и произнес с глупейшей улыбкой:
— Я безумно рад! Знаете, на какой-то миг я испугался… — он внезапно осекся.
Две вполне настоящие машины находились рядом, и им незачем было слышать, что именно он подумал. Айронсмит ездил с ним на Драконью скалу. Марк Уайт научился распознавать родомагнитные поля и уличать гуманоидов, подобных Стилу. Но Уайт безгранично доверял Айронсмиту, и этого было достаточно, чтобы рассеять ужасные подозрения Форестера.
— Чего же вы испугались? — поинтересовался молодой человек.
— Того… того, что они дали вам эйфорид, — прошептал измученный Форестер. — Ужасно рад, что с вашей памятью все в порядке. — Доктор не чувствовал больше слабости в коленях и отпустил раму, на которую опирался. — Со мной все в порядке! Просто немного перенервничал и устал. Знаете, они дали эйфорид Рут, и… она почти забыла меня, — он не смог сдержать трагических ноток в голосе.
— Иногда эта штука бывает довольно полезна. — Айронсмит, похоже, не считал эйфорид чем-то противоестественным. — Я рад, что вы вернулись в Стармонт. Холмы кажутся теперь такими одинокими. Может, зайдете ко мне и расскажете, что вы думаете о гуманоидах? — спросил юноша.
Форестер все еще опасался высказывать вслух то, что думает о гуманоидах, но сразу же принял предложение. Потрясенный всем происшедшим и не избавленный до конца от своих подозрений, доктор продолжал размышлять над великой проблемой: если Фрэнк Айронсмит не гуманоид, то что же он такое?
Глава тринадцатая
Они медленно поднимались по тропинке к старой деревянной постройке — Айронсмит вел велосипед за руль, а Форестер молча шел впереди своих конвоиров. Подойдя к дверям, доктор с горечью заметил, что на них сохранились старые медные ручки. Он немного задержался на пороге, с растущим изумлением оглядывая комнату. Старые, увешанные книжными полками стены сохранили уютный оазис обычного рабочего беспорядка среди сверкающей новизной стерильной пустыни, созданной гуманоидами. Потертая мебель явно нуждалась в чистке. Окурки сигар валялись прямо на полу. На большом столе лежали такие опасные предметы, как тяжелое пресс-папье, острый нож для вскрытия конвертов, длинные ножницы и прочие вещи, позволявшие думать, что Айронсмит продолжает работать.
Улыбающийся математик открыл новый серебряный ящичек для сигар и предложил Форестеру:
— Будете курить? Знаете, раньше я не мог позволить себе сигары, но теперь гуманоиды снабжают меня ими в любом количестве.
Форестер возмущенно посмотрел на машины позади себя.
— Спасибо. Но они не позволят мне курить.
— Что ж, им виднее.
Извиняясь, Айронсмит закрыл ящик, но оттуда продолжал течь аромат, вызывающий у доктора страстное желание закурить. Он уселся в старое кресло и замер, стараясь не смотреть в сторону андроидов. Он отчаянно желал попросить у Айронсмита помощи для уничтожения Крыла IV и освобождения человечества, но не мог говорить все, как есть, при гуманоидах. Он боялся даже спросить, каким образом Айронсмиту удалось получить особые привилегии и жить по-прежнему. Кивнув в сторону грифельной доски, доктор спросил:
— Все еще работаете?
Молодой человек лениво развалился в большом потертом кресле, возле которого стоял столик с шахматной партией, оставленной в самом разгаре.
— Не то чтобы по-настоящему работаю — так, развиваю кое-какие идеи, на которые раньше не хватало времени. Гуманоиды взяли на себя всю черновую математическую работу, но оставили мне старые машины в компьютерном отделе, если мне вдруг захочется решить что-нибудь самостоятельно.
Форестер ощутил острый укол зависти.
— Как вам удалось уговорить их? Мне они заявили, что научные изыскания слишком опасны, а трудовая деятельность и вовсе не нужна.
Айронсмит спокойно ответил:
— Но процесс мышления не нарушает Основную Директиву. Мне кажется, людям необходимо думать. Раньше у нас не было времени на размышления. Мы были слишком заняты, управляя машинами, пока сами машины не пришли освободить нас. — Математик задумчиво приподнял черного ферзя.
— Освободить? Освободить для чего? — Доктор уныло посмотрел на своих стражей.
— Чтобы жить, я думаю, — мягко произнес Айронсмит. — Взять хотя бы меня — я был чем-то вроде живой вычислительной машины. Вся моя энергия уходила на решение задач для разных военных разработок. Теперь у меня есть время подумать о настоящем предназначении математики. Есть время развивать свои идеи…
Его честные серые глаза смотрели сквозь черного ферзя, а голос вдруг стал резким.
— Простите, Форестер, но у меня назначена важная встреча, — он поставил ферзя на прежнее место и выпрямился в кресле. — Надеюсь, у вас все будет в порядке, если вы научитесь доверять гуманоидам. Помните, что их Основная Директива гласит — «Служить и подчиняться, охранять людей от опасности». Они не могут никому навредить.
Улыбающийся математик открыл новый серебряный ящичек для сигар и предложил Форестеру:
— Будете курить? Знаете, раньше я не мог позволить себе сигары, но теперь гуманоиды снабжают меня ими в любом количестве.
Форестер возмущенно посмотрел на машины позади себя.
— Спасибо. Но они не позволят мне курить.
— Что ж, им виднее.
Извиняясь, Айронсмит закрыл ящик, но оттуда продолжал течь аромат, вызывающий у доктора страстное желание закурить. Он уселся в старое кресло и замер, стараясь не смотреть в сторону андроидов. Он отчаянно желал попросить у Айронсмита помощи для уничтожения Крыла IV и освобождения человечества, но не мог говорить все, как есть, при гуманоидах. Он боялся даже спросить, каким образом Айронсмиту удалось получить особые привилегии и жить по-прежнему. Кивнув в сторону грифельной доски, доктор спросил:
— Все еще работаете?
Молодой человек лениво развалился в большом потертом кресле, возле которого стоял столик с шахматной партией, оставленной в самом разгаре.
— Не то чтобы по-настоящему работаю — так, развиваю кое-какие идеи, на которые раньше не хватало времени. Гуманоиды взяли на себя всю черновую математическую работу, но оставили мне старые машины в компьютерном отделе, если мне вдруг захочется решить что-нибудь самостоятельно.
Форестер ощутил острый укол зависти.
— Как вам удалось уговорить их? Мне они заявили, что научные изыскания слишком опасны, а трудовая деятельность и вовсе не нужна.
Айронсмит спокойно ответил:
— Но процесс мышления не нарушает Основную Директиву. Мне кажется, людям необходимо думать. Раньше у нас не было времени на размышления. Мы были слишком заняты, управляя машинами, пока сами машины не пришли освободить нас. — Математик задумчиво приподнял черного ферзя.
— Освободить? Освободить для чего? — Доктор уныло посмотрел на своих стражей.
— Чтобы жить, я думаю, — мягко произнес Айронсмит. — Взять хотя бы меня — я был чем-то вроде живой вычислительной машины. Вся моя энергия уходила на решение задач для разных военных разработок. Теперь у меня есть время подумать о настоящем предназначении математики. Есть время развивать свои идеи…
Его честные серые глаза смотрели сквозь черного ферзя, а голос вдруг стал резким.
— Простите, Форестер, но у меня назначена важная встреча, — он поставил ферзя на прежнее место и выпрямился в кресле. — Надеюсь, у вас все будет в порядке, если вы научитесь доверять гуманоидам. Помните, что их Основная Директива гласит — «Служить и подчиняться, охранять людей от опасности». Они не могут никому навредить.