Страница:
Бертрам начал не на шутку беспокоиться о том, что станется с ними двоими. В доме все стихло; можно было подумать, что смотритель тюрьмы покинул свой пост и отдал и само здание и всех несчастных арестантов на растерзание пожару, который распространялся все дальше. Тем временем ворота тюрьмы загремели под ударами топоров и ломов и вскоре поддались натиску. Заносчивый Мак-Гаффог оказался большим трусом и бежал вместе со своей неистовой супругой; его подчиненные сразу же отдали все ключи. Выпущенные на волю узники с дикими криками присоединились к тем, кто даровал им свободу.
В разгар всей этой тревоги главари контрабандистов с горящими факелами, вооруженные тесаками и пистолетами, кинулись к помещению, где сидел Бертрам.
— Der Deyvil! — воскликнул их старший. — Вот он!
Двое других тут же схватили Бертрама. Один из них, успел шепнуть ему на ухо:
— Не сопротивляйтесь, пока не выйдете из тюрьмы. — Потом, улучив минуту, он сказал Динмонту:
— Следуйте за вашим другом и помогайте ему, когда придет пора.
Динмонт, ничего толком не поняв, все же послушался и старался не отставать. Контрабандисты потащили Бертрама по коридору, вниз по лестнице во двор, теперь уже освещенный отблесками пламени, и вывели его через ворота на узенькую улочку, — там в общей суматохе разбойники смешались с толпой. Неожиданно послышался топот быстро приближавшихся лошадей. Переполох от этого еще усилился.
— Hagel und Wetter! . Это что значит? — крикнул их атаман. — Держитесь, ребята, вместе, за пленным хорошенько глядите!
Но, несмотря на это приказание, те двое, которые вели Бертрама, почему-то отстали от всех.
Спереди донесся шум схватки. Поднялся страшный переполох, причем одни старались защищаться, другие — бежать. Началась стрельба, и драгунские сабли засверкали над головами бандитов.
— А теперь, — шепотом сказал Бертраму человек, который вел его с левой стороны, — отделайтесь от другого — и за мной!
Бертрам рванулся вперед и сразу же освободился от руки своего правого конвоира, державшего его за ворот. Тот схватился было за пистолет, но был тут же повален на землю кулаком Динмонта, перед которым, вероятно, не устоял бы и бык.
— Сюда! Скорее! — сказал Бертраму его новый покровитель и шмыгнул в узенький и грязный переулок, который сворачивал на главную улицу.
Никто за ними не погнался. Внимание контрабандистов было устремлено на Мак-Морлана и его конный отряд, с которым им пришлось вступить в весьма неприятную схватку. Слышно было, как громкий, решительный голос шерифа приказывал:
— Всем посторонним, под страхом смерти, разойтись! Отряд этот явился бы сюда раньше и успел бы предотвратить налет, если бы Мак-Морлан не получил в пути лживое донесение, что контрабандисты собираются высадиться вблизи замка Элленгауэн. Наведенный на этот ложный след, шериф потерял почти два часа времени. Легко предположить, что исходило оно от Глоссина — человека, особенно заинтересованного в удаче дерзкого ночного нападения: едва узнав, что солдаты покинули Хейзлвуд, — а известие это мгновенно долетело до его чуткого слуха, — о» постарался обмануть Мак-Морлана.
Тем временем Бертрам следовал за своим проводником, а Динмонт шел за ними. Крик толпы, топот лошадей, выстрелы из пистолетов — все стало понемногу стихать: они добрались до самого конца темного переулка. Гам их ждала карета, запряженная четверкой лошадей.
— Бога ради, ты здесь? — окликнул кучера наш проводник.
— А то где же? — раздался из темноты голос Джока Джейбоса. — Дай бог только поскорее ноги отсюда унести.
— Открывай дверцы, а вы оба садитесь; скоро вы будете в безопасном месте, — сказал незнакомец, обращаясь к Бертраму, — только не забудьте, что вы обещали цыганке!
Бертрам, готовый слепо довериться человеку, оказавшему ему такую неоценимую услугу, сел в карету; Динмонт последовал за ним. Шмель, который от них не отставал, впрыгнул туда же, и лошади понеслись.
— Вот это действительно престранное дело! — сказал Динмонт. — Ну, ладно, хоть бы только не вывалили нас. Но что же теперь станется с моим Дамплом, да благословит его господь! Будь тут хоть самого герцога карета, мне и то поспорее бы на нем верхом скакать.
Бертрам заметил, что если они и дальше поедут так быстро, то скоро придется менять лошадей, а добравшись до первого постоялого двора, они смогут потребовать, чтобы их либо оставили на ночлег, либо по крайней мере сказали им, куда их везут, и тогда Динмонт сможет распорядиться насчет своего коня, который, по всей вероятности, целый и невредимый стоит себе в конюшне.
— Ну-ну, хорошо, коли так. Эх, господи, только бы дали выбраться из этого гроба на колесах, а уж против воли нас никуда не загонят.
Не успел он вымолвить эти слова, как лошади круто повернули, и из левого окна наши дутники увидели вдали деревню, все еще охваченную огнем: это горел водочный склад, и яркое пламя высоким колыхающимся столбом поднималось к небу. Но долго любоваться этим зрелищем им не пришлось: лошади снова повернули, и карета выехала на узкую, обсаженную деревьями дорогу, по которой они продолжали теперь мчаться с прежнею быстротою, но уже в полной темноте.
Вернемся теперь в Вудберн, который, как читатель помнит, мы оставили сразу же после того, как полковник отдал какоето распоряжение слуге. Когда Мэннеринг вернулся в гостиную, молодых девушек поразил его рассеянный вид. Он был задумчив и, казалось, чем-то обеспокоен. Но такого человека, как Мэннеринг, даже самые близкие люди не решились бы расспрашивать ни о чем. Настало время вечернего чая, и все молча сидели за столом, как вдруг к воротам подкатила карета и звук колокольчика возвестил о приезде гостей.
«Нет, — подумал Мэннеринг, — для них еще рано». Через минуту Барнс, отворив двери гостиной, доложил о приезде мистера Плейдела. Адвокат вошел; его старательно вычищенный черный кафтан и густо напудренный парик, кружевные манжеты, коричневые шелковые чулки — словом, весь его туалет свидетельствовал о том, сколько старику пришлось потрудиться, для того чтобы блеснуть перед дамами. Мэннеринг сердечно пожал ему руку.
— Вас-то я как раз и хотел сейчас видеть, — сказал он.
— Я ведь обещал вам, — ответил Плейдел, — что при первой возможности приеду, и вот я рискнул на целую неделю оставить суд, и как раз теперь, когда там идут заседания, а это жертва с моей стороны немалая. Но я подумал, что, может быть, сумею вам быть полезным, и притом мне еще надо допросить здесь одного человека. Однако я льщу себя надеждой, что вы меня представите молодым леди!.. Ну, одну-то я сразу бы узнал по фамильному сходству! Дорогая мисс Люси Бертрам, я так рад вас видеть. — И, обняв Люси, он крепко поцеловал ее в обе щеки. Молодая девушка залилась румянцем, но приняла эту ласку покорно.
— On n'arrete pas dans un si beau chemin, — продолжал веселый старик и, когда полковник представил ему Джулию, позволил себе с такою же легкостью расцеловать и ее. Джулия засмеялась, покраснела и постаралась освободиться из его объятий.
— Приношу тысячу извинений, — сказал адвокат с поклоном, изящным и отнюдь не профессиональным. — И мои годы и старинные обычаи дают мне кое-какие привилегии, и я даже не знаю, сожалеть ли мне о том, что у меня уже есть это право, или радоваться тому, что мне представился столь приятный случай им воспользоваться.
— Если вы будете говорить нам такие любезности, — со смехом сказала мисс Мэннеринг, — то, уверяю вас, мы начнем сомневаться, следует ли разрешать вам пользоваться вашими привилегиями.
— Вот это правильно, Джулия, — сказал полковник. — Могу тебя уверить, что мой друг, господин адвокат, человек опасный. Последний раз, когда я имел удовольствие его лицезреть, я застал его в восемь часов утра tete-a-tete с одной прелестной дамой.
— Да, но только знаете, полковник, — сказал Плейдел, — вам надо было бы добавить, что этой милостью, которую я снискал у дамы столь безупречного поведения, как Ребекка, я был обязан не столько моим личным достоинствам, сколько моему шоколаду.
— А ведь это мне напоминает, мистер Плейдел, что пора вас угостить чаем, разумеется, если вы уже обедали.
— Я готов принять все, что угодно, из ваших рук, — ответил наш галантный юрист. — Да, я действительно обедал, то есть так, как можно пообедать на шотландском постоялом дворе.
— А значит, довольно скверно, — сказал полковник и взялся за звонок. — Позвольте же мне что-нибудь заказать для вас.
— По правде говоря, — ответил Плейдел, — надобности в этом нет. Вопросом этим я уже успел заняться сам. Я немного задержался внизу, пока стаскивал свои ботфорты, такие широкие для моих бедных ног, — тут он не без самодовольства поглядел на свои конечности, которые для его возраста выглядели совсем неплохо, — и я успел потолковать с вашим Барнсом и очень сообразительной женщиной, должно быть экономкой; так вот, мы пришли к соглашению tota re perspecta — извините меня, мисс Мэннеринг, за мою латынь, — чтобы эта почтенная дама добавила к вашему обычному ужину блюдо более существенное: парочку диких уток. Я сообщил ей (и очень почтительно) кое-какие соображения насчет соуса, и они в точности сошлись с ее собственными. Поэтому, если вы позволите, я уж подожду, пока уток изжарят, и плотно закусывать не буду.
— А мы и все сегодня поужинаем пораньше, — сказал полковник.
— Извольте, — согласился Плейдел, — но только чтобы я из-за этого не лишился раньше времени общества дам; имейте в виду, что я не поступлюсь ни одной минутой. Я придерживаюсь мнения моего старого друга Бернета: я люблю, как древние называли ужин, вкусные блюда и беседу за бокалом вина, очищающую наш мозг от той паутины, которую за день свивают в нем и наше уныние и все деловые заботы.
Непринужденный вид мистера Плейдела и спокойствие, с которым он сумел позаботиться об удовлетворении своих эпикурейских желаний, позабавили молодых леди и особенно мисс Мэннеринг, которая сразу же почтила адвоката своим вниманием и благосклонностью. А во время чая они наговорили друг другу столько любезностей, что я сейчас уже не имею возможности их все пересказать.
Сразу же после чая Мэннеринг увел адвоката в свой маленький кабинет возле гостиной. По вечерам там обычно топили камин и зажигали свечи.
— Я вижу, — сказал Плейдел, — что вы хотели сообщить мне кое-что насчет элленгауэнского дела. Какие же у вас вести, земные или небесные? Чем порадует меня мой закаленный в боях Альбумазар? Удалось ли вам о помощью ваших вычислений узнать грядущее? Советовались вы или нет с вашими эфемеридами, с вашим альмоходеном, с вашим альмутеном?
— Говоря по правде, нет, — ответил Мэннеринг, — и вы тот единственный Птолемей, к которому я намерен в настоящем случае обратиться. Подобно Просперо, я сломал свой жезл и закинул книгу в такие морские глубины, куда не достанет лот. И все же у меня есть важные новости. Эта цыганская сивилла, Мег Меррилпз, явилась сегодня нашему Домини и, насколько могу судить, перепугала его не на шутку.
— Что вы говорите?
— Да, и она оказала мне честь вступить со мной в переписку, считая, что я и теперь столь же глубоко посвящен в тайны астрологии, как и в тот день, когда мы с ней встретились впервые. Вот ее послание, которое мне принес Домини.
Плейдел надел очки.
— Ничего себе каракули, а буквы-то унциальные или полуунциальные, как иногда называют крупный круглый почерк, и так все похожи на ребра жареного поросенка! Тут не сразу и разберешь!
— Читайте вслух, — сказал Мэннеринг.
— Попробуем, — ответил адвокат и стал читать:
— «Ищешь хорошо, а найти не можешь. Взялся подпирать дом, что рушится, забыл, видно, что сам жизнь ему предсказал. Далеко было, глазами видел, теперь близко стало, руку протяни. Пошли сегодня к десяти часам карету в Портанферри на Крукедайкскую улицу, и пусть кучер привезет в Вудберн тех, кто попросит его бога ради».. Позвольте, а тут еще какие-то стихи:
И солнце взойдет, И правда придет, На хребтах Элленгауэнских высот.
В самом деле, таинственное послание, и кончается оно стихами, достойными кумской сивиллы. Так как же вы поступили?
— Что ж, — с видимой неохотой ответил Мэннеринг. — Мне было жаль упустить случай, который мог бы пролить свет на это дело. Очень может быть, что старуха сумасшедшая и все ее словоизлияния навеяны расстроенным воображением, но ведь мы держались того мнения, что она больше знает об этом деле, чем говорит.
— Выходит, что вы послали туда карету? — спросил Плейдел.
— Можете смеяться надо мной — послал.
— Смеяться? — ответил адвокат. — Нет, что вы; по-моему, это было самое разумное, что можно было сделать.
— — Ну, вот видите, — ответил Мэннеринг, очень довольный тем, что не попал в смешное положение, чего он боялся, — самое большее, что я рискую потерять на всем атом деле, это деньги, которые я заплатил за лошадей. Я послал из Кипплтрингана почтовую карету, запряженную четверкой, и дал кучеру точные указания, все, как меня просили. Если все это окажется выдумкой, лошадям придется там порядочно померзнуть.
— А я думаю, что все может обернуться иначе, — сказал адвокат. — Эта цыганка разыгрывала роль до тех пор, пока в нее не поверила, и если даже она просто-напросто мошенница и сама знает, что всех обманывает, она, может быть, считает себя обязанной доиграть свою роль до конца. Я знаю только, что обычными методами допроса мне тогда ничего от нее узнать не удалось, и поэтому самое разумное, что мы можем сделать, — дать ей возможность самой открыть свою тайну. Вы еще хотели мне что-то сказать, или, может быть, вернемся к дамам?
— Знаете, меня все это очень тревожит, — ответил полковник, — и.., но я, по-моему, все уже вам сказал. Мне остается только ждать возвращения кареты и считать минуты; ну, а вам-то волноваться особенно нечего.
— Конечно, нет, привычка ведь много значит, — сказал наш мудрый адвокат. — Разумеется, это дело меня очень занимает, но я думаю, что как-нибудь скоротаю час-другой, если наши дамы нам что-нибудь сыграют.
— Может быть, дикие утки тоже придутся кстати? — добавил Мэннеринг.
— Вы правы, полковник. Волнение адвоката за исход самого интересного дела вряд ли способно испортить ему аппетит или сон. Однако мне все же очень хочется поскорее услышать стук колес и узнать, что карета вернулась.
С этими словами он встал и пошел в соседнюю комнату, где мисс Мэннеринг по его просьбе села за клавикорды. Джулия вначале аккомпанировала Люси Бертрам, которая прелестно пела народные шотландские песни; потом она сама с блеском сыграла несколько сонат Скарлатти. Старый адвокат, который немного поигрывал на виолончели и состоял членом музыкального общества в Эдинбурге, был до такой степени пленен ее игрой, что, кажется, ни разу даже не вспомнил о диких утках, пока наконец Барнс не сказал, что ужин подан.
— Скажи миссис Эллен, чтобы она еще что-нибудь приготовила, — сказал полковник. — Я жду, то, есть может статься, что вечером еще кто-нибудь подъедет; пусть лакеи пока не ложатся, и скажи, чтобы ворот не запирали, я потом распоряжусь.
— Господи, — сказала Джулия, — да кого же вы еще ждете сегодня?
— Кое-кого. Люди мне незнакомые собираются приехать сегодня сюда по одному делу, — не без некоторого замешательства ответил ей отец; он думал о том, как неприятно было бы очутиться в смешном положении, если бы все оказалось обманом. — Но это еще точно не известно.
— Ну, если нам испортят сегодняшний вечер, мы им этого не простим, — сказала Джулия. — Впрочем, может быть, это будут такие же веселые и симпатичные люди, как мистер Плейдел, мой друг и поклонник, как он себя сам отрекомендовал.
— Ах, мисс Джулия, — ответил Плейдел, любезно предлагая ей руку, чтобы отвести ее в столовую, — было ведь время.., помню, я возвращался из Утрехта в тысяча семьсот тридцать восьмом году…
— Забудьте, пожалуйста, об этом, — прервала его Джулия, — вы нравитесь мне гораздо больше таким, как теперь… Утрехт, господи боже мой! Я уверена, что с тех пор вы только и делали, что старались загладить в себе все следы голландского воспитания.
— Простите, мисс Мэннеринг, — сказал адвокат, — голландцы на самом деле люди гораздо более воспитанные, чем думают их ветреные соседи. Они так же верны и постоянны, как часовой механизм.
— Мне бы это скоро наскучило, — сказала Джулия.
— У них всегда хорошее настроение, — продолжал Плейдел.
— А это еще того хуже, — ответила его собеседница.
— Зато в Голландии, — сказал старый beau garcon, — невзирая на то, что поклонник ваш укутывал вам шею плащом, и согревал вам жаровней ноги, и катал вас в маленьких саночках по льду зимой и в кабриолете по пыльной дороге летом, — и все это в продолжение трехсот шестидесяти пяти дней, да еще помноженных на шесть, — когда на две тысячи сто девяностом дне, как я на скорую руку могу сосчитать, не сделав, правда, поправки на високосный год, окончится вдруг положенный — Да, — ответила Джулия, — вот это действительно рекомендация для голландца, мистер Плейдел; хрусталь и сердце потеряли бы свою цену, если бы они не были хрупкими.
— Ну, уж если на то пошло, мисс Мэннеринг, сердце разбить трудно, это ведь не стакан. Ввиду всего этого я охотно бы порассказал вам о достоинствах моего собственного сердца, если бы мистер Сэмсон не зажмурил уже глаза и не сложил руки, ожидая конца нашего разговора, чтобы читать молитву. Да, по правде говоря, утки выглядят очень аппетитно.
С этими словами наш почтенный адвокат сел за стол и на время отложил свои любезные речи, чтобы воздать должное расставленным перед ним вкусным блюдам. От него можно было только услыхать, что утка зажарена превосходно и что соус, который миссис Эллен приготовила из бургундского вина, лимона и кайенского перца, восхитителен; обо всем остальном он позабыл.
— Я вижу, — сказала мисс Мэннеринг, — что в первый же вечер, когда мистер Плейдел объяснился мне в своих чувствах, у меня появилась опасная соперница.
— Простите меня, моя прелестная дама, — ответил адвокат, — если я был столь неучтив и увлекся в вашем присутствии ужином: виной этому ваша неприступность. Может ли кто выдержать ваш суровый взгляд, не подкрепившись? По этой же причине, и не по какой другой, я прошу вас выпить со мной вина.
— Это тоже, вероятно, утрехтский обычай, мистер Плейдел?
— Простите меня, сударыня, — ответил адвокат, — сами французы, являющие собой образец галантности, называют своих трактирщиков restaurateurs, несомненно намекая на то облегчение, которое они приносят безутешным юношам, сраженным жестокостью своих возлюбленных, и мне самому так нужна подобная помощь, Restaurateur — по-французски одновременно значит и «содержатель ресторана» и «восстанавливающий». что я побеспокою вас, мистер Сэмсон, и попрошу еще вот это крылышко. Это не помешает мне немного погодя попросить у мисс Бертрам кусок пирога; крылышко просто оторвите, мистер Сэмсон, резать не надо. Барнс вам поможет, ну вот так, спасибо… А теперь, Барнс, стакан пива, пожалуйста.
В то время как наш седовласый кавалер, радуясь, что мисс Мэннеринг так весела и внимательна, без умолку болтал, развлекая ее и себя, полковник начал терять терпение. Он вышел из-за стола, сославшись на то, что никогда не ужинает, и быстрыми шагами стал ходить взад и вперед по столовой; он то открывал окно, чтобы взглянуть на погруженную во тьму лужайку, то как будто прислушивался, не едет ли кто вдалеке. Наконец он больше не мог себя сдержать, вышел из комнаты, накинул плащ, надел шляпу и пошел по дороге, как будто это могло ускорить приезд людей, которых он ждал.
— И зачем это полковник в такую темь на дорогу выходит? — сказала мисс Бертрам. — Вы, наверное, слыхали, мистер Плейдел, какое у нас тут ужасное происшествие было недавно.
— Ах, с контрабандистами! — ответил адвокат. — Это мои старые приятели; еще много лет тому назад, когда я здесь шерифом был, я кое-кого из них под суд отдал.
— А какая тут потом стряслась беда, — добавила мисс Бертрам, — когда один из этих негодяев решил отомстить.
— Когда ранили молодого Хейзлвуда? Да, я и об этом слыхал.
— Можете себе представить, милый мистер Плейдел, — продолжала Люси, — в каком мы с мисс Мэннеринг были ужасе, когда на нас кинулся этот негодяй, человек неимоверной силы, с таким страшным лицом!
— Надо вам сказать, мистер Плейдел, — заметила Джулия, которая не могла подавить негодования, слыша, как незаслуженно чернят ее поклонника, — что молодой Хейзлвуд у наших девушек слывет таким красавцем, что рядом с ним кто угодно им чудовищем покажется.
«Однако, — подумал Плейдел, у которого была профессиональная привычка внимательно подмечать выражение лица и, интонации голоса, — тут, кажется, в молодых леди согласия нет».
— Знаете, мисс Мэннеринг, когда я видел молодого Хейзлвуда, он был еще мальчиком; может быть, все наши соседки и правы, но уверяю вас, чтобы увидеть настоящих красавцев, вам надо поехать в Голландию; самый красивый юноша, которого я когда-либо видел, был именно голландец, хотя у него и было какое-то варварское имя, не то Ванбост, не то Ванбустер, неважно. Теперь он, верно, уж потерял всю прежнюю красоту.
При случайном упоминании этого имени Джулия, в свою очередь, слегка смутилась, но тут как раз вошел полковник.
— Все еще ничего не слыхать, — сказал он, — по расходиться мы все-таки подождем. А где Домини Сэмсон?
— Я здесь, господин полковник.
— Что это за книга у вас в руках?
— Это труды известного ученого де Лиры, и я бы очень просил мистера Плейдела, чтобы он соизволил взглянуть на одно непонятное место.
— Сейчас мне не очень-то хочется этим заниматься, мистер Сэмсон, — ответил адвокат, — есть кое-что поинтереснее: я не теряю надежды уговорить молодых леди спеть нам какую-нибудь народную песню или плясовую, я готов даже исполнить басовую партию сам. Черт с ним, с де Лирой, подождет до другого раза.
Разочарованный Домини захлопнул тяжелый фолиант, в душе поражаясь тому, как такой ученый человек, как Плейдел, может увлекаться подобными пустяками. Но адвоката нисколько не обеспокоило, что он роняет свой авторитет ученого; он налил себе полный бокал бургундского и, попробовав сначала свой голос, который, кстати сказать, не отличался звучностью, храбро предложил молодым девушкам спеть с ним «Как трое бедных моряков» и с блеском исполнил свою партию.
— Смотрите, не увяли бы розы на ваших щеках от ночных бдений, — пошутил полковник.
— Не беспокойтесь, папенька, — ответила Джулия, — ваш друг, мистер Плейдел, пригрозил, что завтра станет учеником мистера Самсона; поэтому сегодня мы должны воспользоваться нашей победой сполна.
После первой песни они спели вторую, а затем стали весело болтать. Наконец, когда давно уже пробило час и ночная тишина вот-вот должна была огласиться двумя ударами, Мэннеринг, нетерпение которого сменилось безнадежностью отчаяния, взглянул на свои часы и сказал:
«Теперь уже ждать больше нечего», — в то же мгновение… Но о том, что тогда произошло, мы расскажем уже в следующей главе.
Едва только Мэннеринг успел положить часы в карман, как послышался какой-то отдаленный глухой шум.
— Должно быть, это карета; впрочем, нет, это ветер воет среди голых деревьев. Идемте к окну, мистер Плейдел.
Адвокат, который в это время рассказывал Джулии что-то, по его мнению, интересное, повиновался, предварительно повязав шею платком, чтобы не простудиться. Стук колес был уже ясно слышен, и Плейдел, который, казалось, удерживал свое любопытство до этой последней минуты, бросился в переднюю. Полковник позвонил и приказал Барнсу проводить приехавших в отдельную комнату, так как не знал, кто будут его гости. Но не успел он всего толком объяснить ему, как карета остановилась у двери. Через минуту Плейдел крикнул:
— Да это наш лидсдейлский приятель, и с ним еще один молодец вроде него.
Услышав знакомый голос, Динмонт остановился, одновременно и пораженный и обрадованный.
— Ах, вот оно что! Ну раз ваша милость здесь, значит и нам тут хорошо будет, что соломе в сарае!
Но в то время как фермер остановился, чтобы отвесить поклон, недоумевающий Бертрам, которого после езды в темноте яркий свет совершенно ослепил, вошел в гостиную и столкнулся с полковником, поднявшимся ему навстречу. Комната была настолько хорошо освещена, что у полковника уже не могло быть сомнений в том, кто стоит перед ним, а сам Бертрам был столь же смущен своим негаданным приездом в этот дом, как и обитатели Вудберна, перед которыми он появился. Надо помнить о том, что у каждого из них были свои причины взирать на него с ужасом, будто это было привидение. Мэннеринг видел перед собой человека, убитого им в Индии; Джулия — своего возлюбленного в самом странном и опасном положении, а Люси Бертрам сразу же узнала в нем злодея, который стрелял в молодого Хейзлвуда. Видя изумление полковника, Бертрам решил, что тот недоволен его непрошеным вторжением в дом, и поспешил сказать, что он прибыл сюда помимо своей воли и что он даже и не подозревал, куда его везут.
В разгар всей этой тревоги главари контрабандистов с горящими факелами, вооруженные тесаками и пистолетами, кинулись к помещению, где сидел Бертрам.
— Der Deyvil! — воскликнул их старший. — Вот он!
Двое других тут же схватили Бертрама. Один из них, успел шепнуть ему на ухо:
— Не сопротивляйтесь, пока не выйдете из тюрьмы. — Потом, улучив минуту, он сказал Динмонту:
— Следуйте за вашим другом и помогайте ему, когда придет пора.
Динмонт, ничего толком не поняв, все же послушался и старался не отставать. Контрабандисты потащили Бертрама по коридору, вниз по лестнице во двор, теперь уже освещенный отблесками пламени, и вывели его через ворота на узенькую улочку, — там в общей суматохе разбойники смешались с толпой. Неожиданно послышался топот быстро приближавшихся лошадей. Переполох от этого еще усилился.
— Hagel und Wetter! . Это что значит? — крикнул их атаман. — Держитесь, ребята, вместе, за пленным хорошенько глядите!
Но, несмотря на это приказание, те двое, которые вели Бертрама, почему-то отстали от всех.
Спереди донесся шум схватки. Поднялся страшный переполох, причем одни старались защищаться, другие — бежать. Началась стрельба, и драгунские сабли засверкали над головами бандитов.
— А теперь, — шепотом сказал Бертраму человек, который вел его с левой стороны, — отделайтесь от другого — и за мной!
Бертрам рванулся вперед и сразу же освободился от руки своего правого конвоира, державшего его за ворот. Тот схватился было за пистолет, но был тут же повален на землю кулаком Динмонта, перед которым, вероятно, не устоял бы и бык.
— Сюда! Скорее! — сказал Бертраму его новый покровитель и шмыгнул в узенький и грязный переулок, который сворачивал на главную улицу.
Никто за ними не погнался. Внимание контрабандистов было устремлено на Мак-Морлана и его конный отряд, с которым им пришлось вступить в весьма неприятную схватку. Слышно было, как громкий, решительный голос шерифа приказывал:
— Всем посторонним, под страхом смерти, разойтись! Отряд этот явился бы сюда раньше и успел бы предотвратить налет, если бы Мак-Морлан не получил в пути лживое донесение, что контрабандисты собираются высадиться вблизи замка Элленгауэн. Наведенный на этот ложный след, шериф потерял почти два часа времени. Легко предположить, что исходило оно от Глоссина — человека, особенно заинтересованного в удаче дерзкого ночного нападения: едва узнав, что солдаты покинули Хейзлвуд, — а известие это мгновенно долетело до его чуткого слуха, — о» постарался обмануть Мак-Морлана.
Тем временем Бертрам следовал за своим проводником, а Динмонт шел за ними. Крик толпы, топот лошадей, выстрелы из пистолетов — все стало понемногу стихать: они добрались до самого конца темного переулка. Гам их ждала карета, запряженная четверкой лошадей.
— Бога ради, ты здесь? — окликнул кучера наш проводник.
— А то где же? — раздался из темноты голос Джока Джейбоса. — Дай бог только поскорее ноги отсюда унести.
— Открывай дверцы, а вы оба садитесь; скоро вы будете в безопасном месте, — сказал незнакомец, обращаясь к Бертраму, — только не забудьте, что вы обещали цыганке!
Бертрам, готовый слепо довериться человеку, оказавшему ему такую неоценимую услугу, сел в карету; Динмонт последовал за ним. Шмель, который от них не отставал, впрыгнул туда же, и лошади понеслись.
— Вот это действительно престранное дело! — сказал Динмонт. — Ну, ладно, хоть бы только не вывалили нас. Но что же теперь станется с моим Дамплом, да благословит его господь! Будь тут хоть самого герцога карета, мне и то поспорее бы на нем верхом скакать.
Бертрам заметил, что если они и дальше поедут так быстро, то скоро придется менять лошадей, а добравшись до первого постоялого двора, они смогут потребовать, чтобы их либо оставили на ночлег, либо по крайней мере сказали им, куда их везут, и тогда Динмонт сможет распорядиться насчет своего коня, который, по всей вероятности, целый и невредимый стоит себе в конюшне.
— Ну-ну, хорошо, коли так. Эх, господи, только бы дали выбраться из этого гроба на колесах, а уж против воли нас никуда не загонят.
Не успел он вымолвить эти слова, как лошади круто повернули, и из левого окна наши дутники увидели вдали деревню, все еще охваченную огнем: это горел водочный склад, и яркое пламя высоким колыхающимся столбом поднималось к небу. Но долго любоваться этим зрелищем им не пришлось: лошади снова повернули, и карета выехала на узкую, обсаженную деревьями дорогу, по которой они продолжали теперь мчаться с прежнею быстротою, но уже в полной темноте.
Глава 49
Пить и петь нам во тьме вольнее,
Да и пиво ночью пьянее.
«Тэм О'Шентер»
Вернемся теперь в Вудберн, который, как читатель помнит, мы оставили сразу же после того, как полковник отдал какоето распоряжение слуге. Когда Мэннеринг вернулся в гостиную, молодых девушек поразил его рассеянный вид. Он был задумчив и, казалось, чем-то обеспокоен. Но такого человека, как Мэннеринг, даже самые близкие люди не решились бы расспрашивать ни о чем. Настало время вечернего чая, и все молча сидели за столом, как вдруг к воротам подкатила карета и звук колокольчика возвестил о приезде гостей.
«Нет, — подумал Мэннеринг, — для них еще рано». Через минуту Барнс, отворив двери гостиной, доложил о приезде мистера Плейдела. Адвокат вошел; его старательно вычищенный черный кафтан и густо напудренный парик, кружевные манжеты, коричневые шелковые чулки — словом, весь его туалет свидетельствовал о том, сколько старику пришлось потрудиться, для того чтобы блеснуть перед дамами. Мэннеринг сердечно пожал ему руку.
— Вас-то я как раз и хотел сейчас видеть, — сказал он.
— Я ведь обещал вам, — ответил Плейдел, — что при первой возможности приеду, и вот я рискнул на целую неделю оставить суд, и как раз теперь, когда там идут заседания, а это жертва с моей стороны немалая. Но я подумал, что, может быть, сумею вам быть полезным, и притом мне еще надо допросить здесь одного человека. Однако я льщу себя надеждой, что вы меня представите молодым леди!.. Ну, одну-то я сразу бы узнал по фамильному сходству! Дорогая мисс Люси Бертрам, я так рад вас видеть. — И, обняв Люси, он крепко поцеловал ее в обе щеки. Молодая девушка залилась румянцем, но приняла эту ласку покорно.
— On n'arrete pas dans un si beau chemin, — продолжал веселый старик и, когда полковник представил ему Джулию, позволил себе с такою же легкостью расцеловать и ее. Джулия засмеялась, покраснела и постаралась освободиться из его объятий.
— Приношу тысячу извинений, — сказал адвокат с поклоном, изящным и отнюдь не профессиональным. — И мои годы и старинные обычаи дают мне кое-какие привилегии, и я даже не знаю, сожалеть ли мне о том, что у меня уже есть это право, или радоваться тому, что мне представился столь приятный случай им воспользоваться.
— Если вы будете говорить нам такие любезности, — со смехом сказала мисс Мэннеринг, — то, уверяю вас, мы начнем сомневаться, следует ли разрешать вам пользоваться вашими привилегиями.
— Вот это правильно, Джулия, — сказал полковник. — Могу тебя уверить, что мой друг, господин адвокат, человек опасный. Последний раз, когда я имел удовольствие его лицезреть, я застал его в восемь часов утра tete-a-tete с одной прелестной дамой.
— Да, но только знаете, полковник, — сказал Плейдел, — вам надо было бы добавить, что этой милостью, которую я снискал у дамы столь безупречного поведения, как Ребекка, я был обязан не столько моим личным достоинствам, сколько моему шоколаду.
— А ведь это мне напоминает, мистер Плейдел, что пора вас угостить чаем, разумеется, если вы уже обедали.
— Я готов принять все, что угодно, из ваших рук, — ответил наш галантный юрист. — Да, я действительно обедал, то есть так, как можно пообедать на шотландском постоялом дворе.
— А значит, довольно скверно, — сказал полковник и взялся за звонок. — Позвольте же мне что-нибудь заказать для вас.
— По правде говоря, — ответил Плейдел, — надобности в этом нет. Вопросом этим я уже успел заняться сам. Я немного задержался внизу, пока стаскивал свои ботфорты, такие широкие для моих бедных ног, — тут он не без самодовольства поглядел на свои конечности, которые для его возраста выглядели совсем неплохо, — и я успел потолковать с вашим Барнсом и очень сообразительной женщиной, должно быть экономкой; так вот, мы пришли к соглашению tota re perspecta — извините меня, мисс Мэннеринг, за мою латынь, — чтобы эта почтенная дама добавила к вашему обычному ужину блюдо более существенное: парочку диких уток. Я сообщил ей (и очень почтительно) кое-какие соображения насчет соуса, и они в точности сошлись с ее собственными. Поэтому, если вы позволите, я уж подожду, пока уток изжарят, и плотно закусывать не буду.
— А мы и все сегодня поужинаем пораньше, — сказал полковник.
— Извольте, — согласился Плейдел, — но только чтобы я из-за этого не лишился раньше времени общества дам; имейте в виду, что я не поступлюсь ни одной минутой. Я придерживаюсь мнения моего старого друга Бернета: я люблю, как древние называли ужин, вкусные блюда и беседу за бокалом вина, очищающую наш мозг от той паутины, которую за день свивают в нем и наше уныние и все деловые заботы.
Непринужденный вид мистера Плейдела и спокойствие, с которым он сумел позаботиться об удовлетворении своих эпикурейских желаний, позабавили молодых леди и особенно мисс Мэннеринг, которая сразу же почтила адвоката своим вниманием и благосклонностью. А во время чая они наговорили друг другу столько любезностей, что я сейчас уже не имею возможности их все пересказать.
Сразу же после чая Мэннеринг увел адвоката в свой маленький кабинет возле гостиной. По вечерам там обычно топили камин и зажигали свечи.
— Я вижу, — сказал Плейдел, — что вы хотели сообщить мне кое-что насчет элленгауэнского дела. Какие же у вас вести, земные или небесные? Чем порадует меня мой закаленный в боях Альбумазар? Удалось ли вам о помощью ваших вычислений узнать грядущее? Советовались вы или нет с вашими эфемеридами, с вашим альмоходеном, с вашим альмутеном?
— Говоря по правде, нет, — ответил Мэннеринг, — и вы тот единственный Птолемей, к которому я намерен в настоящем случае обратиться. Подобно Просперо, я сломал свой жезл и закинул книгу в такие морские глубины, куда не достанет лот. И все же у меня есть важные новости. Эта цыганская сивилла, Мег Меррилпз, явилась сегодня нашему Домини и, насколько могу судить, перепугала его не на шутку.
— Что вы говорите?
— Да, и она оказала мне честь вступить со мной в переписку, считая, что я и теперь столь же глубоко посвящен в тайны астрологии, как и в тот день, когда мы с ней встретились впервые. Вот ее послание, которое мне принес Домини.
Плейдел надел очки.
— Ничего себе каракули, а буквы-то унциальные или полуунциальные, как иногда называют крупный круглый почерк, и так все похожи на ребра жареного поросенка! Тут не сразу и разберешь!
— Читайте вслух, — сказал Мэннеринг.
— Попробуем, — ответил адвокат и стал читать:
— «Ищешь хорошо, а найти не можешь. Взялся подпирать дом, что рушится, забыл, видно, что сам жизнь ему предсказал. Далеко было, глазами видел, теперь близко стало, руку протяни. Пошли сегодня к десяти часам карету в Портанферри на Крукедайкскую улицу, и пусть кучер привезет в Вудберн тех, кто попросит его бога ради».. Позвольте, а тут еще какие-то стихи:
И солнце взойдет, И правда придет, На хребтах Элленгауэнских высот.
В самом деле, таинственное послание, и кончается оно стихами, достойными кумской сивиллы. Так как же вы поступили?
— Что ж, — с видимой неохотой ответил Мэннеринг. — Мне было жаль упустить случай, который мог бы пролить свет на это дело. Очень может быть, что старуха сумасшедшая и все ее словоизлияния навеяны расстроенным воображением, но ведь мы держались того мнения, что она больше знает об этом деле, чем говорит.
— Выходит, что вы послали туда карету? — спросил Плейдел.
— Можете смеяться надо мной — послал.
— Смеяться? — ответил адвокат. — Нет, что вы; по-моему, это было самое разумное, что можно было сделать.
— — Ну, вот видите, — ответил Мэннеринг, очень довольный тем, что не попал в смешное положение, чего он боялся, — самое большее, что я рискую потерять на всем атом деле, это деньги, которые я заплатил за лошадей. Я послал из Кипплтрингана почтовую карету, запряженную четверкой, и дал кучеру точные указания, все, как меня просили. Если все это окажется выдумкой, лошадям придется там порядочно померзнуть.
— А я думаю, что все может обернуться иначе, — сказал адвокат. — Эта цыганка разыгрывала роль до тех пор, пока в нее не поверила, и если даже она просто-напросто мошенница и сама знает, что всех обманывает, она, может быть, считает себя обязанной доиграть свою роль до конца. Я знаю только, что обычными методами допроса мне тогда ничего от нее узнать не удалось, и поэтому самое разумное, что мы можем сделать, — дать ей возможность самой открыть свою тайну. Вы еще хотели мне что-то сказать, или, может быть, вернемся к дамам?
— Знаете, меня все это очень тревожит, — ответил полковник, — и.., но я, по-моему, все уже вам сказал. Мне остается только ждать возвращения кареты и считать минуты; ну, а вам-то волноваться особенно нечего.
— Конечно, нет, привычка ведь много значит, — сказал наш мудрый адвокат. — Разумеется, это дело меня очень занимает, но я думаю, что как-нибудь скоротаю час-другой, если наши дамы нам что-нибудь сыграют.
— Может быть, дикие утки тоже придутся кстати? — добавил Мэннеринг.
— Вы правы, полковник. Волнение адвоката за исход самого интересного дела вряд ли способно испортить ему аппетит или сон. Однако мне все же очень хочется поскорее услышать стук колес и узнать, что карета вернулась.
С этими словами он встал и пошел в соседнюю комнату, где мисс Мэннеринг по его просьбе села за клавикорды. Джулия вначале аккомпанировала Люси Бертрам, которая прелестно пела народные шотландские песни; потом она сама с блеском сыграла несколько сонат Скарлатти. Старый адвокат, который немного поигрывал на виолончели и состоял членом музыкального общества в Эдинбурге, был до такой степени пленен ее игрой, что, кажется, ни разу даже не вспомнил о диких утках, пока наконец Барнс не сказал, что ужин подан.
— Скажи миссис Эллен, чтобы она еще что-нибудь приготовила, — сказал полковник. — Я жду, то, есть может статься, что вечером еще кто-нибудь подъедет; пусть лакеи пока не ложатся, и скажи, чтобы ворот не запирали, я потом распоряжусь.
— Господи, — сказала Джулия, — да кого же вы еще ждете сегодня?
— Кое-кого. Люди мне незнакомые собираются приехать сегодня сюда по одному делу, — не без некоторого замешательства ответил ей отец; он думал о том, как неприятно было бы очутиться в смешном положении, если бы все оказалось обманом. — Но это еще точно не известно.
— Ну, если нам испортят сегодняшний вечер, мы им этого не простим, — сказала Джулия. — Впрочем, может быть, это будут такие же веселые и симпатичные люди, как мистер Плейдел, мой друг и поклонник, как он себя сам отрекомендовал.
— Ах, мисс Джулия, — ответил Плейдел, любезно предлагая ей руку, чтобы отвести ее в столовую, — было ведь время.., помню, я возвращался из Утрехта в тысяча семьсот тридцать восьмом году…
— Забудьте, пожалуйста, об этом, — прервала его Джулия, — вы нравитесь мне гораздо больше таким, как теперь… Утрехт, господи боже мой! Я уверена, что с тех пор вы только и делали, что старались загладить в себе все следы голландского воспитания.
— Простите, мисс Мэннеринг, — сказал адвокат, — голландцы на самом деле люди гораздо более воспитанные, чем думают их ветреные соседи. Они так же верны и постоянны, как часовой механизм.
— Мне бы это скоро наскучило, — сказала Джулия.
— У них всегда хорошее настроение, — продолжал Плейдел.
— А это еще того хуже, — ответила его собеседница.
— Зато в Голландии, — сказал старый beau garcon, — невзирая на то, что поклонник ваш укутывал вам шею плащом, и согревал вам жаровней ноги, и катал вас в маленьких саночках по льду зимой и в кабриолете по пыльной дороге летом, — и все это в продолжение трехсот шестидесяти пяти дней, да еще помноженных на шесть, — когда на две тысячи сто девяностом дне, как я на скорую руку могу сосчитать, не сделав, правда, поправки на високосный год, окончится вдруг положенный — Да, — ответила Джулия, — вот это действительно рекомендация для голландца, мистер Плейдел; хрусталь и сердце потеряли бы свою цену, если бы они не были хрупкими.
— Ну, уж если на то пошло, мисс Мэннеринг, сердце разбить трудно, это ведь не стакан. Ввиду всего этого я охотно бы порассказал вам о достоинствах моего собственного сердца, если бы мистер Сэмсон не зажмурил уже глаза и не сложил руки, ожидая конца нашего разговора, чтобы читать молитву. Да, по правде говоря, утки выглядят очень аппетитно.
С этими словами наш почтенный адвокат сел за стол и на время отложил свои любезные речи, чтобы воздать должное расставленным перед ним вкусным блюдам. От него можно было только услыхать, что утка зажарена превосходно и что соус, который миссис Эллен приготовила из бургундского вина, лимона и кайенского перца, восхитителен; обо всем остальном он позабыл.
— Я вижу, — сказала мисс Мэннеринг, — что в первый же вечер, когда мистер Плейдел объяснился мне в своих чувствах, у меня появилась опасная соперница.
— Простите меня, моя прелестная дама, — ответил адвокат, — если я был столь неучтив и увлекся в вашем присутствии ужином: виной этому ваша неприступность. Может ли кто выдержать ваш суровый взгляд, не подкрепившись? По этой же причине, и не по какой другой, я прошу вас выпить со мной вина.
— Это тоже, вероятно, утрехтский обычай, мистер Плейдел?
— Простите меня, сударыня, — ответил адвокат, — сами французы, являющие собой образец галантности, называют своих трактирщиков restaurateurs, несомненно намекая на то облегчение, которое они приносят безутешным юношам, сраженным жестокостью своих возлюбленных, и мне самому так нужна подобная помощь, Restaurateur — по-французски одновременно значит и «содержатель ресторана» и «восстанавливающий». что я побеспокою вас, мистер Сэмсон, и попрошу еще вот это крылышко. Это не помешает мне немного погодя попросить у мисс Бертрам кусок пирога; крылышко просто оторвите, мистер Сэмсон, резать не надо. Барнс вам поможет, ну вот так, спасибо… А теперь, Барнс, стакан пива, пожалуйста.
В то время как наш седовласый кавалер, радуясь, что мисс Мэннеринг так весела и внимательна, без умолку болтал, развлекая ее и себя, полковник начал терять терпение. Он вышел из-за стола, сославшись на то, что никогда не ужинает, и быстрыми шагами стал ходить взад и вперед по столовой; он то открывал окно, чтобы взглянуть на погруженную во тьму лужайку, то как будто прислушивался, не едет ли кто вдалеке. Наконец он больше не мог себя сдержать, вышел из комнаты, накинул плащ, надел шляпу и пошел по дороге, как будто это могло ускорить приезд людей, которых он ждал.
— И зачем это полковник в такую темь на дорогу выходит? — сказала мисс Бертрам. — Вы, наверное, слыхали, мистер Плейдел, какое у нас тут ужасное происшествие было недавно.
— Ах, с контрабандистами! — ответил адвокат. — Это мои старые приятели; еще много лет тому назад, когда я здесь шерифом был, я кое-кого из них под суд отдал.
— А какая тут потом стряслась беда, — добавила мисс Бертрам, — когда один из этих негодяев решил отомстить.
— Когда ранили молодого Хейзлвуда? Да, я и об этом слыхал.
— Можете себе представить, милый мистер Плейдел, — продолжала Люси, — в каком мы с мисс Мэннеринг были ужасе, когда на нас кинулся этот негодяй, человек неимоверной силы, с таким страшным лицом!
— Надо вам сказать, мистер Плейдел, — заметила Джулия, которая не могла подавить негодования, слыша, как незаслуженно чернят ее поклонника, — что молодой Хейзлвуд у наших девушек слывет таким красавцем, что рядом с ним кто угодно им чудовищем покажется.
«Однако, — подумал Плейдел, у которого была профессиональная привычка внимательно подмечать выражение лица и, интонации голоса, — тут, кажется, в молодых леди согласия нет».
— Знаете, мисс Мэннеринг, когда я видел молодого Хейзлвуда, он был еще мальчиком; может быть, все наши соседки и правы, но уверяю вас, чтобы увидеть настоящих красавцев, вам надо поехать в Голландию; самый красивый юноша, которого я когда-либо видел, был именно голландец, хотя у него и было какое-то варварское имя, не то Ванбост, не то Ванбустер, неважно. Теперь он, верно, уж потерял всю прежнюю красоту.
При случайном упоминании этого имени Джулия, в свою очередь, слегка смутилась, но тут как раз вошел полковник.
— Все еще ничего не слыхать, — сказал он, — по расходиться мы все-таки подождем. А где Домини Сэмсон?
— Я здесь, господин полковник.
— Что это за книга у вас в руках?
— Это труды известного ученого де Лиры, и я бы очень просил мистера Плейдела, чтобы он соизволил взглянуть на одно непонятное место.
— Сейчас мне не очень-то хочется этим заниматься, мистер Сэмсон, — ответил адвокат, — есть кое-что поинтереснее: я не теряю надежды уговорить молодых леди спеть нам какую-нибудь народную песню или плясовую, я готов даже исполнить басовую партию сам. Черт с ним, с де Лирой, подождет до другого раза.
Разочарованный Домини захлопнул тяжелый фолиант, в душе поражаясь тому, как такой ученый человек, как Плейдел, может увлекаться подобными пустяками. Но адвоката нисколько не обеспокоило, что он роняет свой авторитет ученого; он налил себе полный бокал бургундского и, попробовав сначала свой голос, который, кстати сказать, не отличался звучностью, храбро предложил молодым девушкам спеть с ним «Как трое бедных моряков» и с блеском исполнил свою партию.
— Смотрите, не увяли бы розы на ваших щеках от ночных бдений, — пошутил полковник.
— Не беспокойтесь, папенька, — ответила Джулия, — ваш друг, мистер Плейдел, пригрозил, что завтра станет учеником мистера Самсона; поэтому сегодня мы должны воспользоваться нашей победой сполна.
После первой песни они спели вторую, а затем стали весело болтать. Наконец, когда давно уже пробило час и ночная тишина вот-вот должна была огласиться двумя ударами, Мэннеринг, нетерпение которого сменилось безнадежностью отчаяния, взглянул на свои часы и сказал:
«Теперь уже ждать больше нечего», — в то же мгновение… Но о том, что тогда произошло, мы расскажем уже в следующей главе.
Глава 50
Судья:
Ведь верно, подтвердились ныне все
Слова цыганки!..
Не сирота ты больше и на свете
Не одинок. Я твой отец, вот мать
Твоя, вот дядя, брат — все это
Здесь близкие твои!
«Критик»
Едва только Мэннеринг успел положить часы в карман, как послышался какой-то отдаленный глухой шум.
— Должно быть, это карета; впрочем, нет, это ветер воет среди голых деревьев. Идемте к окну, мистер Плейдел.
Адвокат, который в это время рассказывал Джулии что-то, по его мнению, интересное, повиновался, предварительно повязав шею платком, чтобы не простудиться. Стук колес был уже ясно слышен, и Плейдел, который, казалось, удерживал свое любопытство до этой последней минуты, бросился в переднюю. Полковник позвонил и приказал Барнсу проводить приехавших в отдельную комнату, так как не знал, кто будут его гости. Но не успел он всего толком объяснить ему, как карета остановилась у двери. Через минуту Плейдел крикнул:
— Да это наш лидсдейлский приятель, и с ним еще один молодец вроде него.
Услышав знакомый голос, Динмонт остановился, одновременно и пораженный и обрадованный.
— Ах, вот оно что! Ну раз ваша милость здесь, значит и нам тут хорошо будет, что соломе в сарае!
Но в то время как фермер остановился, чтобы отвесить поклон, недоумевающий Бертрам, которого после езды в темноте яркий свет совершенно ослепил, вошел в гостиную и столкнулся с полковником, поднявшимся ему навстречу. Комната была настолько хорошо освещена, что у полковника уже не могло быть сомнений в том, кто стоит перед ним, а сам Бертрам был столь же смущен своим негаданным приездом в этот дом, как и обитатели Вудберна, перед которыми он появился. Надо помнить о том, что у каждого из них были свои причины взирать на него с ужасом, будто это было привидение. Мэннеринг видел перед собой человека, убитого им в Индии; Джулия — своего возлюбленного в самом странном и опасном положении, а Люси Бертрам сразу же узнала в нем злодея, который стрелял в молодого Хейзлвуда. Видя изумление полковника, Бертрам решил, что тот недоволен его непрошеным вторжением в дом, и поспешил сказать, что он прибыл сюда помимо своей воли и что он даже и не подозревал, куда его везут.