Страница:
— Мистер Браун, если не ошибаюсь! — сказал Мэннеринг.
— Да, — ответил молодой человек тихим, но твердым голосом, — тот самый, которого вы знали в Индии. Надеюсь, что наши прежние отношения не смогут помешать вам удовлетворить мою просьбу и засвидетельствовать, что я действительно офицер и джентльмен.
— Мистер Браун… Я не помню, когда я… Да нет, никогда меня ничто так не могло удивить… Конечно, что бы между нами не произошло тогда, вы имеете право на мое свидетельство в вашу пользу.
В эту критическую минуту в комнату вошли Плейдел и Динмонт. Глазам недоумевающего адвоката предстали: пораженный Мэннеринг, Люси Бертрам, готовая упасть в обморок от ужаса, и мисс Джулия Мэннеринг, охваченная смятением и страхом, которые ей не удавалось ни подавить, ни скрыть.
— Что это все значит? — спросил адвокат. — Как будто он пришел с головой Горгоны в руках? Дайте я погляжу на него. Боже ты мой, — прошептал он, — да это же вылитый Элленгауэн! Те же мужественные, красивые черты, но насколько больше ума в глазах! Да, ведьма, видно, сдержала свое слово!
Он тут же обратился к Люси:
— Взгляните-ка на этого человека, мисс Бертрам; он вам никого не напоминает?
Люси успела только взглянуть на страшного незнакомца. Его необычайно высокий рост и вся внешность не оставляли сомнений в том, что это был разбойник, собиравшийся убить молодого Хейзлвуда. Это не давало ее мыслям возможности пойти по иному руслу, а такой поворот неминуемо бы наступил, стоило ей только вглядеться в пришельца пристальнее.
— Не спрашивайте меня о нем, — сказала она, отворачиваясь от него, — ради бога, уберите его отсюда, он всех нас убьет!
— Убьет! Давайте мне сюда кочергу, — сказал адвокат как будто с тревогой. — Да нет, что за пустяки, нас тут трое мужчин, «не считая слуг, да еще с нами наш славный лидсдейлец, который один стоит полдюжины людей, major vis на нашей стороне. Но все-таки, друг мой Дэнди, Дэви.., как бишь тебя, стань-ка сюда между нами, чтобы защитить наших дам.
— Господи боже мой, мистер Плейдел! — вскричал изумленный фермер. — Да это же капитан Браун, вы что, не знаете разве капитана?
— Ну, ладно, если он твой приятель, мы в безопасности, — ответил Плейдел. — Смотри только, не отходи от него.
Все это произошло так быстро, что Домини, сидевший все это время в углу и погруженный в чтение, по рассеянности своей ничего не заметил. Когда же, выйдя из задумчивости, он закрыл книгу, подошел к вновь прибывшим и увидел Бертрама, он вдруг закричал:
— Если только мертвецы могут выходить из могилы, это мой дорогой и любимый господин!
— Да, это так, ей-богу же это так! Я знал, что это он, — сказал адвокат, — вылитый отец. Послушайте, полковник, что же вы не приглашаете своего гостя? По-моему.., да, я думаю.., я уверен, что это так… Они похожи как две капли воды. Но минуту терпения! Постойте, Домини, не говорите ничего. Садитесь, молодой человек.
— Извините меня, — сказал Бертрам. — Как мне стало известно, я нахожусь в доме полковника Мэннеринга, и я хотел бы прежде всего знать; может быть, полковнику неприятно мое неожиданное вторжение; я не знаю, могу ли я считать себя его гостем.
Мэннеринг сразу же сделал над собой усилие и сказал:
— Разумеется, мне будет очень приятно видеть вас у себя в доме, особенно если вы мне скажете, чем я смогу быть вам полезным. Мне хотелось бы загладить свою вину перед вами. Я часто об этом думал. Но вы явились столь неожиданно, что все нахлынувшие на меня тяжелые воспоминания не позволили мне сразу сказать то, что я говорю вам теперь: чем бы ни была вызвана та честь, которую вы оказали мне своим посещением, я ему рад.
Бертрам ответил на эту подчеркнутую вежливость столь же вежливым, но холодным поклоном.
— Джулия, дорогая, тебе лучше бы сейчас удалиться. Мистер Браун, извините мою дочь, но я вижу, что воспоминания ее взволновали.
Мисс Мэннеринг встала, чтобы уйти; проходя мимо Бертрама, она все же не могла удержаться и не прошептать: «Безумный! Опять!» — так тихо, что услышать ее мог только он один. Мисс Бертрам последовала за своей подругой, пораженная всем, что случилось, но не решаясь взглянуть второй раз на человека, который так ее напугал. Она поняла, что произошла какая-то ошибка, но боялась, что только усугубит ее, если заявит, что незнакомец покушался на жизнь Хейзлвуда. Она увидела, что он старый знакомый Мэннеринга и что полковник разговаривал с ним как с человеком благородным. Должно быть, или сама она сейчас обозналась, или Хейзлвуд был прав, утверждая, что выстрел произошел случайно.
Группа людей, оставшихся в гостиной, была достойна кисти большого художника. Каждый из них был настолько поглощен собственными чувствами, что не обращал внимания на всех остальных. Бертрам самым неожиданным образом очутился в доме человека, к которому он относился то с неприязнью, как к своему личному врагу, то с уважением, как к отцу Джулии. Самые противоположные чувства столкнулись в душе Мэннеринга: ему хотелось быть учтивым и гостеприимным; он был рад, что человек, с которым он некогда сводил счеты и в гибели которого он потом себя упрекал, жив, но, с другой стороны, ему достаточно было увидеть своего былого врага, и в его гордой душе вспыхнули прежняя неприязнь и предубеждение. Сэмсон едва стоял на ногах; держась обеими руками за спинку стула, он не сводил глаз с Бертрама; волнение совершенно исказило его лицо. Динмонт в своей мохнатой куртке походил на огромного, вставшего на задние лапы медведя. Вытаращив глаза от удивления, он смотрел на всю эту сцену.
Один только адвокат держался как ни в чем не бывало. Человек опытный, сообразительный и энергичный, он уже предвкушал блестящий успех в этом странном, увлекательном и таинственном деле, и вряд ли юный монарх, возглавив блестящую армию и видя, что будущее ему улыбается, мог больше радоваться своей первой победе. Он стал действовать очень решительно и распорядился всем сам.
— Садитесь, господа, садитесь. Дело это по моей части, позвольте же мне обо всем позаботиться самому. Садитесь, дорогой полковник, и предоставьте мне полную свободу; садитесь, мистер Браун, aut quocunque alio nomine vocaris ; прошу вас сесть, Домини, и ты, наш добрый лидсдейлец, тоже возьми себе стул.
— Я уж не знаю, мистер Плейдел, — сказал Динмонт, поглядывая на свою куртку и на прекрасную мебель гостиной, — может, мне куда в другое место пойти бы, пока вы тут свои дела обсудите: мне здесь делать нечего.
Полковник, который к тому времени уже узнал Дэнди, подошел к нему, приветливо поздоровался с ним и сказал, что после его благородного поступка в Эдинбурге он в своей грубой куртке и охотничьих сапогах с честью мог бы занять место в любом из залов королевского дворца.
— Нет, нет, полковник, мы ведь люди простые, деревенские. Конечно, я рад был бы услыхать, что у капитана все переменилось к лучшему, а уж я знаю, что все на лад пойдет, коли мистер Плейдел за дело взялся…
— Верно, Динмонт, ты просто как Горный оракул говоришь, ну, а теперь помолчи. Кажется, наконец все сели. Выпьем по бокалу вина, а потом уже я начну допрос по всем правилам моего катехизиса. Теперь скажите нам, дорогой мой, — сказал он, обращаясь к Бертраму, — а сами-то вы знаете, кто вы такой?
Несмотря на свое замешательство, наш неофит при этих словах невольно рассмеялся и ответил:
— Прежде я всегда думал, что знаю, но последние события заставляют меня в этом усомниться.
— Тогда расскажите нам, кем вы себя считали раньше.
— Я привык считать и называть себя Ванбестом Брауном, вольноопределяющимся *** полка, которым командовал полковник Мэннеринг. Полковник меня знает.
— Все это совершенно верно, — сказал полковник. — Я могу подтвердить, что это действительно мистер Браун, и добавить то, что он, по своей скромности, вероятно позабыл: он зарекомендовал себя как человек способный и храбрый.
— Тем лучше, — заявил Плейдел, но это общие положения. Скажите мне, мистер Браун, где вы родились?
— Насколько я знаю, в Шотландии, но где именно, сказать не могу.
— А где выросли?
— Ну, конечно, в Голландии.
— А у вас не осталось никаких, воспоминаний о годах детства, проведенных в Шотландии?
— Только самые смутные. Но я хорошо помню, что в детстве меня и любили и баловали, и, вероятно, это воспоминание еще отчетливее оттого, что потом со мной обходились очень сурово. Я смутно припоминаю красивого мужчину, которого я звал папой, и болезненную женщину, должно быть мою мать, но воспоминания эти очень неясные и путаные. Я помню еще какого-то высокого, худого и доброго человека, он ходил всегда в черном, учил меня читать и гулял со мной, и, кажется, в последний раз-Тут Домини не мог уже больше сдерживать себя. С каждым словом, которое он слышал, он все больше убеждался, что видит перед собой сына своего благодетеля. Ценою огромных усилий, он не давал воли своим чувствам, но когда, перебирая в памяти образы детства, Бертрам дошел до своего учителя, он уже больше не мог утерпеть. Он вскочил, сложил руки и, весь дрожа, со слезами на глазах, громко закричал:
— Гарри Бертрам, посмотри, неужели ты меня не узнаешь?
— Да, — воскликнул Бертрам, вставая с места, будто свет озарил его вдруг, — да, Гарри, так меня действительно звали! И это действительно мой милый учитель, я узнаю его и по голосу и по виду!
Домини бросился в его объятия; он несчетное число раз прижимал его к груди, охваченный буйным восторгом, от которого сотрясалось все его тело, безудержно всхлипывал, а потом, как выразительно говорится в Библии, возвысил голос и громко зарыдал.
Полковник Мэннеринг тоже взялся за платок; Плейдел морщился и протирал очки, а добряк Динмонт два раза громко всхлипнул и сказал:
— Это же просто черт знает что! Такого со мной ни разу не бывало с тех пор, как я старуху мать похоронил.
— Ну довольно, довольно, — сказал наконец адвокат. — Тише, суд идет. Нам еще много всего предстоит сделать; надо, не теряя времени, собрать нужные сведения; придется, по-видимому, кое-что предпринять сейчас же, не дожидаясь утра.
— Я велю тогда оседлать лошадь, — предложил полковник.
— Нет, нет, успеется. С этим можно еще подождать… Только знаете что, Домини, довольно. Я уже дал вам излить ваши чувства. Время ваше истекло. Позвольте мне продолжать допрос.
Домини привык повиноваться всем, кто этого требовал. Он снова плюхнулся в кресло и покрыл лицо клетчатым носовым платком, воспользовавшись им, как некогда греческий художник — покрывалом. По сложенным рукам можно было догадаться, что он погрузился в благодарственную молитву. Он то выглядывал из-за своего покрывала, как будто с тем, чтобы удостовериться, что радостное видение не растаяло в воздухе, то опускал глаза и снова благоговейно молился про себя, пока наконец внимание его не привлекли вопросы адвоката.
— А теперь, — сказал Плейдел, после того как он тщательно расспросил нашего героя о самых ранних воспоминаниях детства, — а теперь, мистер Бертрам, — я думаю, мы должны уже называть вас вашим настоящим именем, — сделайте милость, расскажите подробно все, что вы припоминаете о вашем отъезде из Шотландии.
— События этого дня, сэр, действительно были так ужасны, что оставили в памяти неизгладимый след, но, должно быть, именно этот ужас и смешал в одно все подробности виденного тогда. Помню, я где-то гулял, по-моему это было в лесу…
— Ну да, это было в Уорохском лесу, мой мальчик!
— Молчите, мистер Сэмсон, — прервал его адвокат.
— Да, это было в лесу, — продолжал Бертрам, в памяти которого давно прошедшие и смутные образы начали укладываться в каком-то порядке, — и кто-то там был со мной, по-моему вот этот почтенный и добрый человек.
— Ну да, конечно, Гарри, да благословит тебя господь, это был я.
— Тише, Домини, не мешайте ему рассказывать, — остановил его Плейдел. — Итак, что же дальше? — обратился он снова к Бертраму.
— Так вот, сэр, — продолжал Бертрам, — все перемешалось, будто во сне, и мне показалось, что я еду с ним на лошадь.
— Нет, нет, — вскричал Сэмсон, — никогда я не подвергал такой опасности ни тебя, ни себя!
— Честное слово, это просто невыносимо! Слушайте, Домини, если вы еще хоть слово скажете без моего позволения, я произнесу три заклинания из книги черной магии, проведу тростью над своей головой три круга, развею все чары сегодняшней ночи, и Гарри Бертрам снова превратится в Ванбеста Брауна.
— Почтенный и достойный сэр, — простонал Домини, — я покорнейше прошу извинить меня, это было просто verbum volans .
— И все-таки, nolens volens, не распускайте язык, — сказал Плейдел.
— Прошу вас, помолчите, мистер Сэмсон, — сказал полковник. — Для вашего вновь обретенного друга очень важно, чтобы вы дали мистеру Плейделу спокойно продолжать допрос.
— Я нем, — отвечал усмиренный Домини.
— Вдруг, — продолжал Бертрам, — на нас кинулись несколько человек и стащили нас с седла. Больше я ничего почти не помню, кроме того, что началась отчаянная схватка, я хотел убежать и попал в руки очень высокой женщины, которая вышла из-за кустов и меня защищала. Остальное спуталось в памяти, но все дальнейшее было ужасно. Я только смутно помню морской берег, пещеру, мне дали там выпить чего-то крепкого, и я тут же уснул и долго спал. Словом, дальше все скрывается в каком-то мраке, и потом я помню себя уже юнгой на корабле, где со мною очень жестоко обращались и морили голодом, а потом школьником в Голландии: там меня взял к себе один старик купец, который ко мне благоволил.
— А о вашей родне он вам ничего не рассказывал?
— Рассказывал, но очень мало, и просил больше ни о чем не спрашивать. Меня уверили, что отец мой занимался контрабандной торговлей на восточном берегу Шотландии и что он был убит в схватке с таможенными, что судно его голландских сообщников стояло в то время у берега и что команда судна принимала участие в схватке. Когда эти люди увидели, что я остался сиротой, они пожалели меня и увезли с собой. Став старше, я понял, что эта история никак не вяжется с моими собственными воспоминаниями, но что мне было делать? Я никак не мог разрешить моих сомнений, у меня не было ни одного друга, которому я мог бы рассказать их, чтобы с ним потом все обсудить. Дальнейшая моя жизнь известна полковнику Мэннерингу. Я поехал в Индию и сделался там конторщиком одного голландского торгового дома. Но их дела пошли плохо, и я поступил на военную службу, где, смею думать, выполнял свой долг с честью.
— Вы славный малый, я за это ручаюсь! — воскликнул Плейдел. — И раз вы столько лет были сиротой, я хотел бы сам иметь право заменить вам отца. Ну, а это дело с молодым Хейзлвудом?
— Простая случайность, — сказал Бертрам. — Я просто путешествовал по Шотландии и, погостив с неделю у моего друга, мистера Динмонта, с которым я познакомился дорогой…
— Это мне прямо-таки счастье подвалило. Без него я совсем бы пропал, когда на меня эти два стервеца кинулись, — сказал Динмонт.
— Вскоре после того, как мы расстались в городе.., воры украли у меня все мои вещи. Живя в Кипплтрин-гане, я случайно встретился с Хейзлвудом — в то время как я подошел поздороваться с мисс Мэннеринг, которую я знал еще в Индии. Взглянув на мою одежду, Хейзлвуд решил, должно быть, что я какой-нибудь бродяга, и довольно высокомерно приказал мне отойти. Это и послужило поводом к столкновению, в котором я имел несчастье его ранить. Теперь я ответил на все ваши вопросы, и поз-, вольте мне…
— Нет, нет, еще не на все, — сказал Плейдел, многозначительно подмигивая, — есть еще вопросы, которые я откладываю на завтра, так как, по-моему, пора уже закрыть наше ночное, или, собственно, даже утреннее заседание.
— Ну, так я, пожалуй, выражу свою мысль иначе, — сказал Бертрам. — Коль скоро я ответил на все вопросы, которые вам было угодно задать мне сегодня, не откажите в любезности сообщить мне, кто вы такой и что заставляет вас принимать столь близкое участие в моих делах, кем вы считаете меня и почему мое появление наделало столько шума?
— Что касается меня, — отвечал адвокат, — то я Паулус Плейдел, шотландский адвокат; в отношении вас не так-то легко сказать, кто вы сейчас. Но я скоро надеюсь поздравить вас с именем Генри Бертрама, эсквайра, представителя древнейшего шотландского рода и наследника попавшего сейчас в чужие руки поместья Элленгауэн.
Тут Плейдел закрыл, глаза и подумал: «Об отце его лучше совсем не упоминать, надо прямо провозгласить его наследником его деда Льюиса.., единственного умного человека из всего их рода».
Когда все уже повставали с мест, чтобы идти спать, полковник Мэннеринг подошел к Бертраму, который все еще не мог прийти в себя после слов адвоката.
— Поздравляю вас, — сказал он, — с блестящими видами на будущее, которые вам открыла судьба. Я старинный друг вашего отца, и в ту ночь, когда вы родились, столь же неожиданным образом попал в замок Элленгауэн, как вы теперь попали в мой дом. Я не знал этих обстоятельств, когда.., но я надеюсь, что мы оба не будем помнить зла, которое между нами было. Верьте мне, что появление Брауна, живого и здорового, избавило меня от самых тягостных упреков совести; а ваше право носить имя моего старинного друга делает ваше пребывание здесь, мистер Бертрам, вдвойне для меня приятным.
— А мои родители? — сказал Бертрам.
— Обоих нет уже в живых… И фамильное поместье продано, но я надеюсь, что его удастся вернуть. Я буду рад сделать все, что от меня зависит, чтобы подтвердить ваше право.
— Нет, это вы уж предоставьте мне, — сказал Плейдел, — это моя забота, не отбивайте у меня хлеб.
— Знаю, что не мое дело давать советы людям благородным, — заметил Динмонт, — но ежели капитану понадобятся деньги, а ведь говорят, что без них дело никогда не спорится…
— Если не считать субботних вечеров, — сказал Плейдел.
— Да, но ежели вы, ваша милость, денег не берете, то, значит, вы и за дело не возьметесь. Поэтому знайте, в субботу вечером я уж вас больше не потревожу. Но у меня ведь в кисете деньжата припасены, считайте, что они капитановы; мы их с Эйди для того и приберегли.
— Нет, Лидсдейл, ничего этого не надо, даже не думай; побереги их для своей фермы.
— Для фермы? Мистер Плеидел, ваша милость много чего знает, ну а вот чарлизхопской фермы не знает: а скота у нас столько, что мы за мясо да за шерсть шестьсот фунтов доходу каждый год имеем; нет, куда там еще прикупать!
— А чего ж ты тогда еще другой не наймешь?
— Да не знаю, у герцога нет сейчас свободных ферм, а я не могу старых арендаторов выживать; да я и ни за что бы не пошел наушничать да цену поднимать, чтобы соседям вредит»:
— Как, даже тому соседу в Достоне… Девилстоне, как там его?..
— Что, Джоку из Достона? Нет, незачем это. Он, правда, парень упрямый и такой зануда, когда дело до межей доходит, и повздорили мы с ним крепко, но провалиться мне на этом месте, если я Джоку Достону зла хочу.
— Да, ты парень честный, — сказал адвокат, — а сейчас ложись спать. И я ручаюсь, что сон твой будет крепче, чем у того, кто, ложась в постель, скидывает с себя расшитый камзол и надевает кружевной колпак. Я вижу,
полковник, что вы занялись разговором со своим enfant trouve. Прикажите-ка Барнсу разбудить меня утром в семь часов, а то мой слуга большой любитель поспать, а писца Драйвера постигла, должно быть, судьба Кларенса: он уже утонул в бочке вашего пива, — миссис Эллен ведь обещала его хорошо угостить; скоро ей доведется узнать, что он под этим разумеет. Покойной ночи, полковник, покойной ночи, Домини Сэмсон.., покойной ночи, наш честный Динмонт, покойной ночи и вам, вновь обретенный представитель рода Бертрамов и Мак-Дингауэев, Кнартов, Артов, Годфри, Деннисов и Роландов и, что нам всего дороже, наследник отторгнутых земель и поместья и баронства Элленгауэн, согласно завещанию Льюиса Бертрама, эксвайра, потомком которого вы являетесь.
С этими словами Плеидел взял свечу, вышел из комнаты, и вся компания разошлась, после того как Домини еще раз обнял и поцеловал своего «маленького Гарри», как он продолжал называть молодого офицера шести футов ростом.
В назначенный накануне час наш неутомимый адвокат сидел уже в теплом шелковом халате и бархатной шапочке у ярко пылавшего в камине огня, за столом, на котором стояли две зажженные свечи, и разбирал следственные данные по делу об убийстве Фрэнка Кеннеди. Был отправлен нарочный к Мак-Морлану с просьбой приехать в Вудберн как можно скорее. Динмонт, утомленный происшествиями вчерашнего вечера, находил, что полковник встретил его более гостеприимно, чем Мак-Гаффог, и не торопился вставать. Снедаемый нетерпением, Бертрам, наверно, не усидел бы у себя в комнате, но полковник Мэннеринг послал предупредить его, что утром зайдет к нему сам, и теперь он не решался уйти. Перед этим свиданием Бертрам приоделся, так как полковник отдал Барнсу распоряжение, чтобы его гостя снабдили бельем и всем необходимым, и, закончив свой туалет, ждал Мэннеринга.
Вскоре раздался тихий стук в дверь: это был полковник; у Бертрама завязался с ним длинный и интересный для обоих разговор. Но вместе с тем Каждый из них что-то недоговаривал до конца. Мэннерингу не хотелось упоминать о своих астрологических предсказаниях, а Бертрам, по вполне понятным причинам, ни словом не обмолвился о своей любви к Джулии. Обо всем остальном они говорили с полной откровенностью, которая делала их разговор приятным для того и другого, и под конец в голосе Мэннеринга почувствовалась даже какая-то теплота. Бертрам старался сообразоваться в своем поведении с полковником: он не заискивал перед ним и не добивался его расположения, но все принимал с благодарностью и радостью.
Мисс Бертрам сидела в столовой, когда туда ввергся весь сияющий от удовольствия Сэмсон. Вид его был столь необычен, что Люси сразу же пришло в голову, что кто-нибудь решил подшутить над ним и нарочно привел его в такой восторг. Он сел за стол и некоторое время только таращил глаза да открывал и закрывал рот наподобие большой деревянной куклы, изображающей Мерлина на ярмарке, и наконец сказал:
— Ну, а что вы о нем думаете, мисс Люси?
— Думаю, о ком? — спросила та.
— О Гар.., нет, ну да вы знаете, о ком я говорю.
— Я знаю о ком? — переспросила Люси, которая никак не могла понять, на что он намекает.
— Да вот о том, кто вчера вечером в почтовой карете приехал, кто в молодого Хейзлвуда стрелял. Ха-ха-ха! — И тут Домини разразился смехом, похожим на ржание.
— Послушайте, мистер Сэмсон, — сказала его ученица, — странный вы все-таки предмет выбрали для смеха… Ничего я об этом человеке не думаю, я надеюсь, что выстрел был чистой случайностью и не приходится бояться, что за ним последует другой.
— Случайностью! — И тут Домини снова заржал.
— Что-то вы уж очень сегодня веселы, мистер Сэм-сон, — сказала Люси, которую задел его смех.
— О да, конечно. Ха-ха-ха, это за-нят-но, ха-ха-ха!
— Ваше веселье само по себе настолько занятно, что мне больше хотелось бы узнать его причину, чем забавляться, глядя на его проявления.
— Причину вы сейчас узнаете, мисс Люси, — отвечал бедный Домини. — Вы брата своего помните?
— Господи боже мой! И вы еще меня об этом спрашиваете!.. Кто же и знает, если не вы, что он исчез как раз в тот день, когда я родилась?
— Совершенно верно, совершенно верно, — ответил Домини, опечаленный этими воспоминаниями. — Странно, как я мог забыть… Да, правда, сущая правда. Ну, а папеньку-то вы вашего помните?
— С чего это вы вдруг усомнились, мистер Сэмсон, всего несколько недель, как…
— Правда, сущая правда, — ответил Домини, и его смех, напоминавший смех гуингнгнмов, перешел в истерическое хихиканье. — Мне-то не до забавы, когда я все вспоминаю… Но вы только взгляните на этого молодого человека!
В это мгновение Бертрам вошел в комнату.
— Да, взгляните на него хорошенько, это же вылитый ваш отец. И поелику господу было угодно оставить вас сиротами, дети мои, любите друг друга!
— Ив самом деле, он и лицом и фигурой похож на отца, — сказала Люси, побледнев как полотно.
Бертрам кинулся к ней. Домини хотел было побрызгать ей в лицо холодной водой, но ошибся и схватил вместо этого чайник с кипятком. По счастью, выступившая у нее на щеках краска спасла ее от этой медвежьей услуги.
— Заклинаю вас, мистер Сэмсон, — проговорила она прерывающимся, но каким-то особенно трогательным голосом, — скажите, это мой брат?
— Да, это он! Это он, мисс Люси! Это маленький Гарри Бертрам, это так же верно, как то, что солнце светит на небе.
— Так значит, это моя сестра? — сказал Бертрам, давая волю родственным чувствам, которые столько лет дремали в нем, так как ему не на кого было их излить.
— Да, — ответил молодой человек тихим, но твердым голосом, — тот самый, которого вы знали в Индии. Надеюсь, что наши прежние отношения не смогут помешать вам удовлетворить мою просьбу и засвидетельствовать, что я действительно офицер и джентльмен.
— Мистер Браун… Я не помню, когда я… Да нет, никогда меня ничто так не могло удивить… Конечно, что бы между нами не произошло тогда, вы имеете право на мое свидетельство в вашу пользу.
В эту критическую минуту в комнату вошли Плейдел и Динмонт. Глазам недоумевающего адвоката предстали: пораженный Мэннеринг, Люси Бертрам, готовая упасть в обморок от ужаса, и мисс Джулия Мэннеринг, охваченная смятением и страхом, которые ей не удавалось ни подавить, ни скрыть.
— Что это все значит? — спросил адвокат. — Как будто он пришел с головой Горгоны в руках? Дайте я погляжу на него. Боже ты мой, — прошептал он, — да это же вылитый Элленгауэн! Те же мужественные, красивые черты, но насколько больше ума в глазах! Да, ведьма, видно, сдержала свое слово!
Он тут же обратился к Люси:
— Взгляните-ка на этого человека, мисс Бертрам; он вам никого не напоминает?
Люси успела только взглянуть на страшного незнакомца. Его необычайно высокий рост и вся внешность не оставляли сомнений в том, что это был разбойник, собиравшийся убить молодого Хейзлвуда. Это не давало ее мыслям возможности пойти по иному руслу, а такой поворот неминуемо бы наступил, стоило ей только вглядеться в пришельца пристальнее.
— Не спрашивайте меня о нем, — сказала она, отворачиваясь от него, — ради бога, уберите его отсюда, он всех нас убьет!
— Убьет! Давайте мне сюда кочергу, — сказал адвокат как будто с тревогой. — Да нет, что за пустяки, нас тут трое мужчин, «не считая слуг, да еще с нами наш славный лидсдейлец, который один стоит полдюжины людей, major vis на нашей стороне. Но все-таки, друг мой Дэнди, Дэви.., как бишь тебя, стань-ка сюда между нами, чтобы защитить наших дам.
— Господи боже мой, мистер Плейдел! — вскричал изумленный фермер. — Да это же капитан Браун, вы что, не знаете разве капитана?
— Ну, ладно, если он твой приятель, мы в безопасности, — ответил Плейдел. — Смотри только, не отходи от него.
Все это произошло так быстро, что Домини, сидевший все это время в углу и погруженный в чтение, по рассеянности своей ничего не заметил. Когда же, выйдя из задумчивости, он закрыл книгу, подошел к вновь прибывшим и увидел Бертрама, он вдруг закричал:
— Если только мертвецы могут выходить из могилы, это мой дорогой и любимый господин!
— Да, это так, ей-богу же это так! Я знал, что это он, — сказал адвокат, — вылитый отец. Послушайте, полковник, что же вы не приглашаете своего гостя? По-моему.., да, я думаю.., я уверен, что это так… Они похожи как две капли воды. Но минуту терпения! Постойте, Домини, не говорите ничего. Садитесь, молодой человек.
— Извините меня, — сказал Бертрам. — Как мне стало известно, я нахожусь в доме полковника Мэннеринга, и я хотел бы прежде всего знать; может быть, полковнику неприятно мое неожиданное вторжение; я не знаю, могу ли я считать себя его гостем.
Мэннеринг сразу же сделал над собой усилие и сказал:
— Разумеется, мне будет очень приятно видеть вас у себя в доме, особенно если вы мне скажете, чем я смогу быть вам полезным. Мне хотелось бы загладить свою вину перед вами. Я часто об этом думал. Но вы явились столь неожиданно, что все нахлынувшие на меня тяжелые воспоминания не позволили мне сразу сказать то, что я говорю вам теперь: чем бы ни была вызвана та честь, которую вы оказали мне своим посещением, я ему рад.
Бертрам ответил на эту подчеркнутую вежливость столь же вежливым, но холодным поклоном.
— Джулия, дорогая, тебе лучше бы сейчас удалиться. Мистер Браун, извините мою дочь, но я вижу, что воспоминания ее взволновали.
Мисс Мэннеринг встала, чтобы уйти; проходя мимо Бертрама, она все же не могла удержаться и не прошептать: «Безумный! Опять!» — так тихо, что услышать ее мог только он один. Мисс Бертрам последовала за своей подругой, пораженная всем, что случилось, но не решаясь взглянуть второй раз на человека, который так ее напугал. Она поняла, что произошла какая-то ошибка, но боялась, что только усугубит ее, если заявит, что незнакомец покушался на жизнь Хейзлвуда. Она увидела, что он старый знакомый Мэннеринга и что полковник разговаривал с ним как с человеком благородным. Должно быть, или сама она сейчас обозналась, или Хейзлвуд был прав, утверждая, что выстрел произошел случайно.
Группа людей, оставшихся в гостиной, была достойна кисти большого художника. Каждый из них был настолько поглощен собственными чувствами, что не обращал внимания на всех остальных. Бертрам самым неожиданным образом очутился в доме человека, к которому он относился то с неприязнью, как к своему личному врагу, то с уважением, как к отцу Джулии. Самые противоположные чувства столкнулись в душе Мэннеринга: ему хотелось быть учтивым и гостеприимным; он был рад, что человек, с которым он некогда сводил счеты и в гибели которого он потом себя упрекал, жив, но, с другой стороны, ему достаточно было увидеть своего былого врага, и в его гордой душе вспыхнули прежняя неприязнь и предубеждение. Сэмсон едва стоял на ногах; держась обеими руками за спинку стула, он не сводил глаз с Бертрама; волнение совершенно исказило его лицо. Динмонт в своей мохнатой куртке походил на огромного, вставшего на задние лапы медведя. Вытаращив глаза от удивления, он смотрел на всю эту сцену.
Один только адвокат держался как ни в чем не бывало. Человек опытный, сообразительный и энергичный, он уже предвкушал блестящий успех в этом странном, увлекательном и таинственном деле, и вряд ли юный монарх, возглавив блестящую армию и видя, что будущее ему улыбается, мог больше радоваться своей первой победе. Он стал действовать очень решительно и распорядился всем сам.
— Садитесь, господа, садитесь. Дело это по моей части, позвольте же мне обо всем позаботиться самому. Садитесь, дорогой полковник, и предоставьте мне полную свободу; садитесь, мистер Браун, aut quocunque alio nomine vocaris ; прошу вас сесть, Домини, и ты, наш добрый лидсдейлец, тоже возьми себе стул.
— Я уж не знаю, мистер Плейдел, — сказал Динмонт, поглядывая на свою куртку и на прекрасную мебель гостиной, — может, мне куда в другое место пойти бы, пока вы тут свои дела обсудите: мне здесь делать нечего.
Полковник, который к тому времени уже узнал Дэнди, подошел к нему, приветливо поздоровался с ним и сказал, что после его благородного поступка в Эдинбурге он в своей грубой куртке и охотничьих сапогах с честью мог бы занять место в любом из залов королевского дворца.
— Нет, нет, полковник, мы ведь люди простые, деревенские. Конечно, я рад был бы услыхать, что у капитана все переменилось к лучшему, а уж я знаю, что все на лад пойдет, коли мистер Плейдел за дело взялся…
— Верно, Динмонт, ты просто как Горный оракул говоришь, ну, а теперь помолчи. Кажется, наконец все сели. Выпьем по бокалу вина, а потом уже я начну допрос по всем правилам моего катехизиса. Теперь скажите нам, дорогой мой, — сказал он, обращаясь к Бертраму, — а сами-то вы знаете, кто вы такой?
Несмотря на свое замешательство, наш неофит при этих словах невольно рассмеялся и ответил:
— Прежде я всегда думал, что знаю, но последние события заставляют меня в этом усомниться.
— Тогда расскажите нам, кем вы себя считали раньше.
— Я привык считать и называть себя Ванбестом Брауном, вольноопределяющимся *** полка, которым командовал полковник Мэннеринг. Полковник меня знает.
— Все это совершенно верно, — сказал полковник. — Я могу подтвердить, что это действительно мистер Браун, и добавить то, что он, по своей скромности, вероятно позабыл: он зарекомендовал себя как человек способный и храбрый.
— Тем лучше, — заявил Плейдел, но это общие положения. Скажите мне, мистер Браун, где вы родились?
— Насколько я знаю, в Шотландии, но где именно, сказать не могу.
— А где выросли?
— Ну, конечно, в Голландии.
— А у вас не осталось никаких, воспоминаний о годах детства, проведенных в Шотландии?
— Только самые смутные. Но я хорошо помню, что в детстве меня и любили и баловали, и, вероятно, это воспоминание еще отчетливее оттого, что потом со мной обходились очень сурово. Я смутно припоминаю красивого мужчину, которого я звал папой, и болезненную женщину, должно быть мою мать, но воспоминания эти очень неясные и путаные. Я помню еще какого-то высокого, худого и доброго человека, он ходил всегда в черном, учил меня читать и гулял со мной, и, кажется, в последний раз-Тут Домини не мог уже больше сдерживать себя. С каждым словом, которое он слышал, он все больше убеждался, что видит перед собой сына своего благодетеля. Ценою огромных усилий, он не давал воли своим чувствам, но когда, перебирая в памяти образы детства, Бертрам дошел до своего учителя, он уже больше не мог утерпеть. Он вскочил, сложил руки и, весь дрожа, со слезами на глазах, громко закричал:
— Гарри Бертрам, посмотри, неужели ты меня не узнаешь?
— Да, — воскликнул Бертрам, вставая с места, будто свет озарил его вдруг, — да, Гарри, так меня действительно звали! И это действительно мой милый учитель, я узнаю его и по голосу и по виду!
Домини бросился в его объятия; он несчетное число раз прижимал его к груди, охваченный буйным восторгом, от которого сотрясалось все его тело, безудержно всхлипывал, а потом, как выразительно говорится в Библии, возвысил голос и громко зарыдал.
Полковник Мэннеринг тоже взялся за платок; Плейдел морщился и протирал очки, а добряк Динмонт два раза громко всхлипнул и сказал:
— Это же просто черт знает что! Такого со мной ни разу не бывало с тех пор, как я старуху мать похоронил.
— Ну довольно, довольно, — сказал наконец адвокат. — Тише, суд идет. Нам еще много всего предстоит сделать; надо, не теряя времени, собрать нужные сведения; придется, по-видимому, кое-что предпринять сейчас же, не дожидаясь утра.
— Я велю тогда оседлать лошадь, — предложил полковник.
— Нет, нет, успеется. С этим можно еще подождать… Только знаете что, Домини, довольно. Я уже дал вам излить ваши чувства. Время ваше истекло. Позвольте мне продолжать допрос.
Домини привык повиноваться всем, кто этого требовал. Он снова плюхнулся в кресло и покрыл лицо клетчатым носовым платком, воспользовавшись им, как некогда греческий художник — покрывалом. По сложенным рукам можно было догадаться, что он погрузился в благодарственную молитву. Он то выглядывал из-за своего покрывала, как будто с тем, чтобы удостовериться, что радостное видение не растаяло в воздухе, то опускал глаза и снова благоговейно молился про себя, пока наконец внимание его не привлекли вопросы адвоката.
— А теперь, — сказал Плейдел, после того как он тщательно расспросил нашего героя о самых ранних воспоминаниях детства, — а теперь, мистер Бертрам, — я думаю, мы должны уже называть вас вашим настоящим именем, — сделайте милость, расскажите подробно все, что вы припоминаете о вашем отъезде из Шотландии.
— События этого дня, сэр, действительно были так ужасны, что оставили в памяти неизгладимый след, но, должно быть, именно этот ужас и смешал в одно все подробности виденного тогда. Помню, я где-то гулял, по-моему это было в лесу…
— Ну да, это было в Уорохском лесу, мой мальчик!
— Молчите, мистер Сэмсон, — прервал его адвокат.
— Да, это было в лесу, — продолжал Бертрам, в памяти которого давно прошедшие и смутные образы начали укладываться в каком-то порядке, — и кто-то там был со мной, по-моему вот этот почтенный и добрый человек.
— Ну да, конечно, Гарри, да благословит тебя господь, это был я.
— Тише, Домини, не мешайте ему рассказывать, — остановил его Плейдел. — Итак, что же дальше? — обратился он снова к Бертраму.
— Так вот, сэр, — продолжал Бертрам, — все перемешалось, будто во сне, и мне показалось, что я еду с ним на лошадь.
— Нет, нет, — вскричал Сэмсон, — никогда я не подвергал такой опасности ни тебя, ни себя!
— Честное слово, это просто невыносимо! Слушайте, Домини, если вы еще хоть слово скажете без моего позволения, я произнесу три заклинания из книги черной магии, проведу тростью над своей головой три круга, развею все чары сегодняшней ночи, и Гарри Бертрам снова превратится в Ванбеста Брауна.
— Почтенный и достойный сэр, — простонал Домини, — я покорнейше прошу извинить меня, это было просто verbum volans .
— И все-таки, nolens volens, не распускайте язык, — сказал Плейдел.
— Прошу вас, помолчите, мистер Сэмсон, — сказал полковник. — Для вашего вновь обретенного друга очень важно, чтобы вы дали мистеру Плейделу спокойно продолжать допрос.
— Я нем, — отвечал усмиренный Домини.
— Вдруг, — продолжал Бертрам, — на нас кинулись несколько человек и стащили нас с седла. Больше я ничего почти не помню, кроме того, что началась отчаянная схватка, я хотел убежать и попал в руки очень высокой женщины, которая вышла из-за кустов и меня защищала. Остальное спуталось в памяти, но все дальнейшее было ужасно. Я только смутно помню морской берег, пещеру, мне дали там выпить чего-то крепкого, и я тут же уснул и долго спал. Словом, дальше все скрывается в каком-то мраке, и потом я помню себя уже юнгой на корабле, где со мною очень жестоко обращались и морили голодом, а потом школьником в Голландии: там меня взял к себе один старик купец, который ко мне благоволил.
— А о вашей родне он вам ничего не рассказывал?
— Рассказывал, но очень мало, и просил больше ни о чем не спрашивать. Меня уверили, что отец мой занимался контрабандной торговлей на восточном берегу Шотландии и что он был убит в схватке с таможенными, что судно его голландских сообщников стояло в то время у берега и что команда судна принимала участие в схватке. Когда эти люди увидели, что я остался сиротой, они пожалели меня и увезли с собой. Став старше, я понял, что эта история никак не вяжется с моими собственными воспоминаниями, но что мне было делать? Я никак не мог разрешить моих сомнений, у меня не было ни одного друга, которому я мог бы рассказать их, чтобы с ним потом все обсудить. Дальнейшая моя жизнь известна полковнику Мэннерингу. Я поехал в Индию и сделался там конторщиком одного голландского торгового дома. Но их дела пошли плохо, и я поступил на военную службу, где, смею думать, выполнял свой долг с честью.
— Вы славный малый, я за это ручаюсь! — воскликнул Плейдел. — И раз вы столько лет были сиротой, я хотел бы сам иметь право заменить вам отца. Ну, а это дело с молодым Хейзлвудом?
— Простая случайность, — сказал Бертрам. — Я просто путешествовал по Шотландии и, погостив с неделю у моего друга, мистера Динмонта, с которым я познакомился дорогой…
— Это мне прямо-таки счастье подвалило. Без него я совсем бы пропал, когда на меня эти два стервеца кинулись, — сказал Динмонт.
— Вскоре после того, как мы расстались в городе.., воры украли у меня все мои вещи. Живя в Кипплтрин-гане, я случайно встретился с Хейзлвудом — в то время как я подошел поздороваться с мисс Мэннеринг, которую я знал еще в Индии. Взглянув на мою одежду, Хейзлвуд решил, должно быть, что я какой-нибудь бродяга, и довольно высокомерно приказал мне отойти. Это и послужило поводом к столкновению, в котором я имел несчастье его ранить. Теперь я ответил на все ваши вопросы, и поз-, вольте мне…
— Нет, нет, еще не на все, — сказал Плейдел, многозначительно подмигивая, — есть еще вопросы, которые я откладываю на завтра, так как, по-моему, пора уже закрыть наше ночное, или, собственно, даже утреннее заседание.
— Ну, так я, пожалуй, выражу свою мысль иначе, — сказал Бертрам. — Коль скоро я ответил на все вопросы, которые вам было угодно задать мне сегодня, не откажите в любезности сообщить мне, кто вы такой и что заставляет вас принимать столь близкое участие в моих делах, кем вы считаете меня и почему мое появление наделало столько шума?
— Что касается меня, — отвечал адвокат, — то я Паулус Плейдел, шотландский адвокат; в отношении вас не так-то легко сказать, кто вы сейчас. Но я скоро надеюсь поздравить вас с именем Генри Бертрама, эсквайра, представителя древнейшего шотландского рода и наследника попавшего сейчас в чужие руки поместья Элленгауэн.
Тут Плейдел закрыл, глаза и подумал: «Об отце его лучше совсем не упоминать, надо прямо провозгласить его наследником его деда Льюиса.., единственного умного человека из всего их рода».
Когда все уже повставали с мест, чтобы идти спать, полковник Мэннеринг подошел к Бертраму, который все еще не мог прийти в себя после слов адвоката.
— Поздравляю вас, — сказал он, — с блестящими видами на будущее, которые вам открыла судьба. Я старинный друг вашего отца, и в ту ночь, когда вы родились, столь же неожиданным образом попал в замок Элленгауэн, как вы теперь попали в мой дом. Я не знал этих обстоятельств, когда.., но я надеюсь, что мы оба не будем помнить зла, которое между нами было. Верьте мне, что появление Брауна, живого и здорового, избавило меня от самых тягостных упреков совести; а ваше право носить имя моего старинного друга делает ваше пребывание здесь, мистер Бертрам, вдвойне для меня приятным.
— А мои родители? — сказал Бертрам.
— Обоих нет уже в живых… И фамильное поместье продано, но я надеюсь, что его удастся вернуть. Я буду рад сделать все, что от меня зависит, чтобы подтвердить ваше право.
— Нет, это вы уж предоставьте мне, — сказал Плейдел, — это моя забота, не отбивайте у меня хлеб.
— Знаю, что не мое дело давать советы людям благородным, — заметил Динмонт, — но ежели капитану понадобятся деньги, а ведь говорят, что без них дело никогда не спорится…
— Если не считать субботних вечеров, — сказал Плейдел.
— Да, но ежели вы, ваша милость, денег не берете, то, значит, вы и за дело не возьметесь. Поэтому знайте, в субботу вечером я уж вас больше не потревожу. Но у меня ведь в кисете деньжата припасены, считайте, что они капитановы; мы их с Эйди для того и приберегли.
— Нет, Лидсдейл, ничего этого не надо, даже не думай; побереги их для своей фермы.
— Для фермы? Мистер Плеидел, ваша милость много чего знает, ну а вот чарлизхопской фермы не знает: а скота у нас столько, что мы за мясо да за шерсть шестьсот фунтов доходу каждый год имеем; нет, куда там еще прикупать!
— А чего ж ты тогда еще другой не наймешь?
— Да не знаю, у герцога нет сейчас свободных ферм, а я не могу старых арендаторов выживать; да я и ни за что бы не пошел наушничать да цену поднимать, чтобы соседям вредит»:
— Как, даже тому соседу в Достоне… Девилстоне, как там его?..
— Что, Джоку из Достона? Нет, незачем это. Он, правда, парень упрямый и такой зануда, когда дело до межей доходит, и повздорили мы с ним крепко, но провалиться мне на этом месте, если я Джоку Достону зла хочу.
— Да, ты парень честный, — сказал адвокат, — а сейчас ложись спать. И я ручаюсь, что сон твой будет крепче, чем у того, кто, ложась в постель, скидывает с себя расшитый камзол и надевает кружевной колпак. Я вижу,
полковник, что вы занялись разговором со своим enfant trouve. Прикажите-ка Барнсу разбудить меня утром в семь часов, а то мой слуга большой любитель поспать, а писца Драйвера постигла, должно быть, судьба Кларенса: он уже утонул в бочке вашего пива, — миссис Эллен ведь обещала его хорошо угостить; скоро ей доведется узнать, что он под этим разумеет. Покойной ночи, полковник, покойной ночи, Домини Сэмсон.., покойной ночи, наш честный Динмонт, покойной ночи и вам, вновь обретенный представитель рода Бертрамов и Мак-Дингауэев, Кнартов, Артов, Годфри, Деннисов и Роландов и, что нам всего дороже, наследник отторгнутых земель и поместья и баронства Элленгауэн, согласно завещанию Льюиса Бертрама, эксвайра, потомком которого вы являетесь.
С этими словами Плеидел взял свечу, вышел из комнаты, и вся компания разошлась, после того как Домини еще раз обнял и поцеловал своего «маленького Гарри», как он продолжал называть молодого офицера шести футов ростом.
Глава 51
…душа не знает
На свете никого — один Бертрам.
Погибла я, нет жизни у меня,
Коль в ней Бертрама нет.
«Все хорошо, что хорошо кончается»
В назначенный накануне час наш неутомимый адвокат сидел уже в теплом шелковом халате и бархатной шапочке у ярко пылавшего в камине огня, за столом, на котором стояли две зажженные свечи, и разбирал следственные данные по делу об убийстве Фрэнка Кеннеди. Был отправлен нарочный к Мак-Морлану с просьбой приехать в Вудберн как можно скорее. Динмонт, утомленный происшествиями вчерашнего вечера, находил, что полковник встретил его более гостеприимно, чем Мак-Гаффог, и не торопился вставать. Снедаемый нетерпением, Бертрам, наверно, не усидел бы у себя в комнате, но полковник Мэннеринг послал предупредить его, что утром зайдет к нему сам, и теперь он не решался уйти. Перед этим свиданием Бертрам приоделся, так как полковник отдал Барнсу распоряжение, чтобы его гостя снабдили бельем и всем необходимым, и, закончив свой туалет, ждал Мэннеринга.
Вскоре раздался тихий стук в дверь: это был полковник; у Бертрама завязался с ним длинный и интересный для обоих разговор. Но вместе с тем Каждый из них что-то недоговаривал до конца. Мэннерингу не хотелось упоминать о своих астрологических предсказаниях, а Бертрам, по вполне понятным причинам, ни словом не обмолвился о своей любви к Джулии. Обо всем остальном они говорили с полной откровенностью, которая делала их разговор приятным для того и другого, и под конец в голосе Мэннеринга почувствовалась даже какая-то теплота. Бертрам старался сообразоваться в своем поведении с полковником: он не заискивал перед ним и не добивался его расположения, но все принимал с благодарностью и радостью.
Мисс Бертрам сидела в столовой, когда туда ввергся весь сияющий от удовольствия Сэмсон. Вид его был столь необычен, что Люси сразу же пришло в голову, что кто-нибудь решил подшутить над ним и нарочно привел его в такой восторг. Он сел за стол и некоторое время только таращил глаза да открывал и закрывал рот наподобие большой деревянной куклы, изображающей Мерлина на ярмарке, и наконец сказал:
— Ну, а что вы о нем думаете, мисс Люси?
— Думаю, о ком? — спросила та.
— О Гар.., нет, ну да вы знаете, о ком я говорю.
— Я знаю о ком? — переспросила Люси, которая никак не могла понять, на что он намекает.
— Да вот о том, кто вчера вечером в почтовой карете приехал, кто в молодого Хейзлвуда стрелял. Ха-ха-ха! — И тут Домини разразился смехом, похожим на ржание.
— Послушайте, мистер Сэмсон, — сказала его ученица, — странный вы все-таки предмет выбрали для смеха… Ничего я об этом человеке не думаю, я надеюсь, что выстрел был чистой случайностью и не приходится бояться, что за ним последует другой.
— Случайностью! — И тут Домини снова заржал.
— Что-то вы уж очень сегодня веселы, мистер Сэм-сон, — сказала Люси, которую задел его смех.
— О да, конечно. Ха-ха-ха, это за-нят-но, ха-ха-ха!
— Ваше веселье само по себе настолько занятно, что мне больше хотелось бы узнать его причину, чем забавляться, глядя на его проявления.
— Причину вы сейчас узнаете, мисс Люси, — отвечал бедный Домини. — Вы брата своего помните?
— Господи боже мой! И вы еще меня об этом спрашиваете!.. Кто же и знает, если не вы, что он исчез как раз в тот день, когда я родилась?
— Совершенно верно, совершенно верно, — ответил Домини, опечаленный этими воспоминаниями. — Странно, как я мог забыть… Да, правда, сущая правда. Ну, а папеньку-то вы вашего помните?
— С чего это вы вдруг усомнились, мистер Сэмсон, всего несколько недель, как…
— Правда, сущая правда, — ответил Домини, и его смех, напоминавший смех гуингнгнмов, перешел в истерическое хихиканье. — Мне-то не до забавы, когда я все вспоминаю… Но вы только взгляните на этого молодого человека!
В это мгновение Бертрам вошел в комнату.
— Да, взгляните на него хорошенько, это же вылитый ваш отец. И поелику господу было угодно оставить вас сиротами, дети мои, любите друг друга!
— Ив самом деле, он и лицом и фигурой похож на отца, — сказала Люси, побледнев как полотно.
Бертрам кинулся к ней. Домини хотел было побрызгать ей в лицо холодной водой, но ошибся и схватил вместо этого чайник с кипятком. По счастью, выступившая у нее на щеках краска спасла ее от этой медвежьей услуги.
— Заклинаю вас, мистер Сэмсон, — проговорила она прерывающимся, но каким-то особенно трогательным голосом, — скажите, это мой брат?
— Да, это он! Это он, мисс Люси! Это маленький Гарри Бертрам, это так же верно, как то, что солнце светит на небе.
— Так значит, это моя сестра? — сказал Бертрам, давая волю родственным чувствам, которые столько лет дремали в нем, так как ему не на кого было их излить.