Ван Ластбадер Эрик. Белый Ниндзя

   И затем Николас почувствовал короткий и аккуратный удар по шее, который на прощание отвесил ему незнакомец.
   Перед глазами появилась сизо-голубая дымка, колеблющаяся, как раздвоенный язычок гадюки, скрывающая в своей глубине тайны слишком страшные, чтобы их можно было выдержать.
   И потом все поглотила тьма.
   После непродолжительного пребывания в больнице, дав настолько полные показания полиции, насколько это было в его силах, отклонив взволнованные расспросы бледной Жюстины - но, слава Богу, вполне контролирующей свои эмоции, - и Нанги, которые прибыли забрать его, Николас оказался дома.
   В больнице он виделся с Томи, которая, как оказалось, отделалась легкими ушибами. Обследование показало, что у нее не было даже сотрясения мозга.
   А вот у него все-таки обнаружили небольшое сотрясение и настаивали на том, чтобы он остался в больнице на недельку, пока сделают соответствующие анализы. Николас настаивал, чтобы его отпустили немедленно. Сошлись на том, что он побудет денек под наблюдением, и, если не появятся какие-либо осложнения, его отпустят к 12 часам следующего дня.
   Когда Жюстина сидела в палате, ожидая его пробуждения, два раза заходила Томи. Она попросила Жюстину позвонить ей, когда они доберутся домой. Она в ближайшее время навестит их.
   Дома Николас сразу же отправился в свой спортзал. С большим усилием, от которого у него в голове застучало, как молотом, он отодвинул в сторону тяжелую, обитую войлоком тумбу, на которой он обычно отрабатывал удары. Под ней оказалась маленькая дверца, края которой были подогнаны встык с досками пола.
   Дверца скрывала тайник, который сделал сам Николас, как только они въехали в этот дом. Тайник был надежно укреплен стальной арматурой. В нем хранилась лакированная медная шкатулка, на крышке которой переплелись тела дракона и тигра - прощальный дар Со-Пенга полковнику Деннису Линнеру.
   Дрожащими пальцами Николас открыл шкатулку. Ее дно было устлано синим бархатом, с шестнадцатью углублениями для драгоценных камней. Только одно углубление пустовало: на этот изумруд был приобретен дом, в котором семья поселилась, приехав в Японию.
   - ПОМНИ, НИКОЛАС, - услышал он слова матери, - ЗДЕСЬ НИКОГДА НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ МЕНЬШЕ ДЕВЯТИ ИЗУМРУДОВ.
   - Слава Богу!
   В голосе Николаса прозвучало такие облегчение, что Жюстина не выдержала и примчалась.
   - Ник, что с тобой? - спрашивала она, - Что случилось?
   - Посмотри, они все на месте, все пятнадцать, - чуть дыша, вымолвил Николас. Затем он поднял на нее глаза и закрыл шкатулку. - Жюстина, никогда никому не говоря - даже Нанги - что ты сейчас видела. Эта изумруды не простые, они обладают магической силой. Это наследие моего деда Со-Пенга, и о шкатулке нельзя никому говорить, а камни нельзя никаким образом использовать. - Он закрыл люк, прикрыл его татами и сверху задвинул тумбой. - Обещай мне, Жюстина!
   - Обещаю.
   Николас поднялся, с некоторым трудом разогнул спину. В ушах прозвучали слова напавшего на него человека:
   ЕСЛИ ТЫ УМРЕШЬ СЕЙЧАС, ТО ЭТО БУДЕТ СЛИШКОМ ЛЕГКАЯ СМЕРТЬ. ТЫ ДАЖЕ НЕ УСПЕЕШЬ ПОНЯТЬ".
   "Почему он не убил меня"? - спрашивал себя Николас. - Для какой судьбы пощадил меня?"
   СИНГАПУР - ПОЛУОСТРОВ МАЛАЙЗИЯ
   ЛЕТО, 1889
   Со-Пенг, дед Николаса Линнера, родился в семье небогатых торговцев, трудолюбивых людей, однако, хронически не везло.
   Мать его была из совсем иного теста.
   Предки Со-Пенга жили на полуострове Малайзия примерно с начала 1400-х годов, торгуя шелкам, слоновой костью, изделиями из панциря черепахи. В начале 1800-х они перебрались в Куала-Лумпур - город на западном побережье полуострова, привлеченные слухами о том, что там, в районе недавно открытого месторождения олова, можно сказочно быстро разбогатеть. Огромные суммы, полученные с рудников, просаживались в карты, терялись из-за неосторожного размещения капитала, перекочевывали в дырявые карманы мошенников.
   Но они в аферы не пускались, а трудились честно. По-видимому, упорство и честность были у них в генах, потому что эти черты передались и Со-Пенгу.
   Первые годы жизни Со-Пенга прошли вблизи Паханга, - городка на восточном побережье, где его отец имел дело, связанное с импортом шелка и черного чая из Китая. Со-Пенгу, однако, не очень хотелось связывать свою судьбу с торговлей, а тем паче - с хроническим невезением. Он обладал более живым и разносторонним умом, чем его отец и дядья. В этом он пошел в мать, Лианг.
   Он вообще был очень похож на нее. Никто не звал ее корней: то ли она была с Хоккайдо, как я отец Со-Пенга, то ли она была чистокровной китаянкой, то ли, так некоторые говорили, она была с Суматры. Лианг никогда не говорила о своем происхождении, а Со-Пенг из деликатности никогда ее об этом не расспрашивал, хотя часто был просто снедаем любопытством.
   Лианг была совсем ребенком, когда ее выдали замуж, и в пятнадцать уже родила сына, которого нарекли Со-Пенгом. Она отличалась живым умом и была необычайно общительна. Как только семья переезжала на новое место (а торговцам это часто приходилось делать), уже в первые недели она знала всех и каждого и, что еще более важно, знакомилась с наиболее влиятельными людьми, которые затем оказывали ей покровительство. Со-Пенг знал, что она не раз просто чудом спасала мужа от полного банкротства. Причем делала это так, что он не терял лица.
   В 1889 году, когда Со-Пенгу исполнилось 19 лет, он уже многое знал и умел. Например, владел многими восточными и древними языками. Обучаясь в школе в Сингапуре, "Городе Львов", названном так в 1100 году тогдашними правителями, он имел не только счастье учиться в лучших в Малайзии учителей, но и возможность бродить по узким улочкам города, общаясь с хитрыми китайцами, малайцами и выходцами с Суматры.
   Ему приходилось работать в доках, на оптовых рынках, в барах, ресторанах и гостиницах. Раз он даже нанялся на пароход и проплавал на нем около шести месяцев. Пароходы тогда были в новинку в тех краях, но. с открытием Суэцкого канала, сократившего путь между Европой и Азией, они постепенно вытеснили парусные торговые суда. Со-Пенг уже тогда видел преимущества нового вида транспорта для Сингапура, который начал процветать именно в пору паровых двигателей. До этого город сильно зависел в морской торговле от ветров, а ветры в тех краях всегда были сезонными. В январе и феврале начинали дуть северовосточные муссоны, и это было благоприятно для клиперов и джонок из Китая и Таиланда. Осенью ветры меняли направление, благоприятствуя внутренней торговле полуострова Малайзия. С появлением пароходов появилась возможность освободить Сингапур от капризов погоды и наладить круглосуточную торговлю.
   Как видно, Со-Пенг перепробовал множество профессий, но не пожелал связать свою судьбу ни с одной из них. Так что в свои девятнадцать лет, несмотря на разнообразные таланты, он был без гроша за душой.
   Самые милые воспоминания детства связаны с теплыми майскими ночами, когда он со своим лучшим другом, малайцем Цзяо Сиа, удирали из дома и забирались в лесную чащу на берегу у залива Рантауабанг.
   Черное небо было усыпано звездами - бледно-голубыми, зеленоватыми и красноватыми. Мальчики сидели не шелохнувшись, зачарованные ими не в меньшей степени, чем пением лягушек, ночных птиц, стрекотанием мириадов насекомых, поскрипыванием веток над головой.
   Свет звезд - а если повезет, то и луны - освещал пенящуюся линию прибоя, а за ней можно было видеть дрожащие огоньки кораблей, направляющихся на юго-восток, на Борнео, и на северо-запад - в Таиланд.
   Но не небом любоваться приходили сюда Со-Пенг и Цзяо Сиа, и не кораблями, уходящими в плавание, хотя и это их привлекало.
   Скоро их взгляды опускались с неба на прибрежный песок, на который буруны прибоя накатывались с грохотом, отступали - и набрасывались с новой силой.
   Вот из этой соленой пены и появлялись таинственные горбатые существа, которых ждали мальчики. Существа отделялись от волны, частично всасывающейся в песок, а частично возвращающейся в море. Со-Пенг смотрел во все глаза на эти существа, пришедшие из глубины веков, шептал им что-то на древнем ведийском языке, таком древнем, что эти существа, конечно, должны понимать его.
   Заползая подальше в песок, существа замирали. Скоро к ударам и шипению прибоя и к жужжанию насекомых прибавлялся еще один характерный звук - звук разрываемого песка.
   Со-Пенг и Цзяо Сиа ждали, затаив дыхание. Был конец мая, и из моря выходили гигантские черепахи. Мальчики приходили сюда тайком, потому что это место строго охранялось законом, который местные люди называли мусульманским словом "харам", хотя запрет приходить сюда в период кладки яиц был скорее гражданским постановлением властей, чем религиозным правилом. Если бы мальчиков здесь поймали, их бы надолго засадили в тюрьму, и даже вмешательство матери Со-Пенга не помогло бы.
   И, вот уже вся отмель заполнена черепахами. Со-Пенг и Цзяо Сиа, переглянувшись, выползают из своего укрытия. Мальчики физически очень разные. Со-Пенг гораздо выше приземистого малайца, и его мужественная осанка еще больше бросается в глаза, когда они рядом. Но их объединяет отвага и ненасытное любопытство. Они прирожденные естествоиспытатели, которых влечет к себе все необычное и удивительное.
   Извиваясь на животе, мальчики подползают к черепахам. Цзяо Сиа прикасается к. панцирю первой попавшейся, и Со-Пенг как зачарованный наблюдает, как она не спеша втягивает внутрь голову и ноги.. Теперь ей не страшен самый свирепый хищник. Мальчики переворачивают черепаху, забирают ее яйца.
   Вернувшись под укрытие зарослей папоротника и пальмовых ветвей, они осторожно надбивают яйца, с чмоканием и довольным сопением лакомятся запретным деликатесом.
   Потом, когда Со-Пенгу было лет 11, его семья переехала в Сингапур. Он часто вспоминал друга детства, думая, как сложилась дальнейшая судьба Цзяо Сиа и суждено ли им когда-нибудь вновь посидеть в тиши залива, наблюдая запретное зрелище.
   Принимая во внимание вольные нравы Сингапура, можно только удивляться, что Со-Пенг не ввязался во что-нибудь противозаконное. И еще более удивительно, что свое истинное призвание он открыл благодаря двум зверским убийствам.
   Это произошло в самый разгар лета, такого жаркого, что даже старожилы удивлялись. Солнце нещадно палило с небес, и даже в прибрежной полосе, где обычно было более прохладно, дышать было нечем. Океан застыл в душном мареве, в воздухе ни ветерка. Вращающиеся у потолка лопасти огромных вентиляторов не приносили ни малейшего облегчения. И вот тогда-то и случилось это: двое купцов были убиты с промежутком в десять дней.
   Убийства сильно взволновали местную общественность, вообще-то привычную к делам такого рода. Британские власти заявили, что это дело рук контрабандистов, выясняющих между собой отношения. Поскольку убийства произошли четвертого и четырнадцатого числа, а число четыре у китайцев, считается "числом смерти", пошел слух, что здесь, по-видимому, какая-то кровная месть. Малайцы тоже склонялись к версии кровной мести, поскольку обе жертвы, мусульмане, были найдены с засунутыми в рот кусками свинины, а свинина для людей их веры - "харам". Но и они были убеждены, что убийцы, конечно же, европейцы: никакой мусульманин, а тем более буддист, не станет так кощунствовать. У Лианг, матери Со-Пенга, была совершенно другая версия. Она видела странные восьмиконечные звезды, которые полицая извлекла из горла у обоих жертв, к вот однажды за ужином Лианг высказала предположение, что убийцей является тандзян.
   Тандзян, сообщила она, не исповедует никакой религии, не поклоняется никакому богу и поэтому может кощунствовать, сколько ему заблагорассудится. Эти люди живут но их собственным законам, придерживаются морали, значительно отличающейся от морали человеческого общества.
   Мрак их души напоминает ночь, в которой обитает всяческое зло.
   Этот разговор она затеяла, конечно, с одной целью - припугнуть детей. В своей воспитательной программе она часто использовала сугубо мужскую методику запугивания. Да и вообще в характере ее сильно сказывалось мужское ("янь", как говорят китайцы) начало. Кроме того, она была вынуждена осуществлять функции и отца, и матери, поскольку для ее мужа дети представляли интерес только как неизбежные продукты сексуального акта, до которого он был большим охотником.
   Когда Со-Пенг спросил ее, зачем она рассказывает эти страсти, мать ответила: - Чтобы побольше учились и поменьше шатались по городу.
   - Так, значит, ты все наврала про тандзянов?
   - Нет, это не ложь, - ответила она. - Но и не правда.
   Со-Пенг задумался, потом спросил: - Это что, загадка?
   Лианг лишь улыбнулась ему: - Ты у меня совсем взрослый. - В улыбке ее сквозила материнская гордость.
   Оставшись один на кухне, Со-Пенг беспокойно ходил туда-сюда, обдумывая то, что ему сказала мать. Они жили в большом доме, расположенном в престижной части города, поскольку отец, по настоянию Лианг, вложил два года назад значительную сумму в новую кампанию по импорту черного перца, раттана, кокосовых орехов с Борнео, - и предприятие приносило хорошие доходы.
   Скоро тишина в доме стала невыносимой. Снаружи раздавались ребячьи голоса, которые постепенно становились все более раздраженными. Со-Пенг вышел на улицу, решив посмотреть, в чем дело.
   Двое его младших братьев и несколько их приятелей стояли друг против друга, как две неприятельские армии. Между ними находился поскуливающий щенок. Хвостик его был зажат между йог, которые непрерывно дрожали.
   Один из братьев Со-Пенга держал несчастное животное за шиворот и, не обращая внимания на его протестующий визг, тянул к себе, а один из чужих мальчиков не отдавал.
   - Это наша собака! - кричал братишка Со-Пенга.
   - Нет, наша! - возражал его противник. На его широком лице отражалось неподдельное негодование.
   - Мы первые нашли ее, - встрял другой брат Со-Пенга. - Она наша.
   - Но вы нашли ее у нашего дома, - не сдавался широколицый, распаляясь все больше и больше. - Она наша. Вы ее у нас украли!
   - Вы над ней издевались! - крикнул братишка Со-Пенга, поднимая собачку на руки и указывая на ссадины на ее боках. - Вот, смотрите, что у нее здесь! Самих бы вас так избить!
   - Только попробуйте! Мы вам покажем! - завопили другие мальчики.
   Видя, что сейчас неминуемо начнется рукопашный бой, Со-Пенг решил вмешаться. Другим этот инцидент мог бы показаться обычным, но он увидел в нем семена, которые петом прорастут бедой. Желание утвердить свое право обладать чем-то, используя силу кулаков, вырастает даже среди таких вот невинных дацанов, как многоголовая гидра на полянке, где раскачиваются на ветру головки маков. Движение человеческого духа в сумрак ночи уже началось.
   Со-Пенг появился между бойцами, когда они уже размахивали кулаками и подбирали камни с земли, готовые вступить в драку. Отняв у них скулящего пса - единственное в полном смысле невинное существо во всей компании, он взял его на руки и погладил вздрагивающие бока. Щенок моментально повернул голову и лизнул ему руку.
   - Никому из вас эта собачка не принадлежит, - заявил он.
   - Как это так? Послушай, брат... - Строгий взгляд Со-Пенга пресек эти беспочвенные притязания.
   - Отдай его нам! - крикнул широколицый. - Он наш!
   - И что же ты с ним собираешься делать? - спросил Со-Пенг, поворачиваясь к мальчику, - Бить, как и раньше?
   - Я его никогда не бью! - последовало заявление, сделанное таким вызывающим тоном, который всегда красноречивейшим образом свидетельствует о неправоте говорящего.
   - Еще как бьешь! - Со-Пенг решил провести небольшую воспитательную беседу. - Может быть, не желая ему зла, ты лупишь его точно таким образом, как тебя лупят родители, воспитывая. Разве не так? - Мальчик прикусил язык и потупился.
   - Вот видишь! - с торжеством в голосе закричал братишка Со-Пенга. - Мы же говорили!
   - Ну, а ты что собираешься делать с щенком? - обратился к нему Со-Пенг.
   Мальчик пожал плечами.
   - Пусть у нас живет. Пусть делает, что хочет. Какая разница?
   Со-Пенг посмотрел на брата.
   - Так что, ты не собираешься заботиться о нем?
   - Заботиться? - сморщил нос братишка, - Так это всего-навсего собака!
   - Посмотри на него. Ему больно и страшно, как и тебе самому порой бывает. Неужели ты этого не понимаешь? Видать, нет. Вы все думаете лишь о себе, и поэтому никто из вас не заслуживает дружбы и любви этого милого существа. - Мальчики потупились: презрение, прозвучавшее в голосе Со-Пенга, задело их за живое.
   - Что ты с ним сделаешь? - спросил широколицый мальчик.
   - Кому-нибудь отдам, - ответил Со-Пенг.
   - Но мы к нему привыкли, - не сдавался тот. Со-Пенг ничего на это не возразил, только поглаживал щенка. Тот положил морду ему на руку, закрыл глаза и удовлетворенно вздохнул.
   - Не отдавай его другим, - вдруг сказал мальчик. - Я... Мы будем сами о нем заботиться.
   - Да, - подхватил братишка Со-Пенга. - Мы ВСЕ будем о нем заботиться, хорошо?
   - Давайте его дрессировать, - предложил один из мальчиков.
   - И сделаем из него сторожевую собаку! - воскликнул другой брат Со-Пенга.
   И вот уже мальчики снова были вместе, с жаром обсуждая, как они будут воспитывать щенка. Со-Пенг поставил его на землю. Тот оглянулся на него, помахивая хвостом. А за ним и все ребята повернулись к Со-Пенгу. - А ты как думаешь?
   - Это не мое дело, - ответил Со-Пенг. - Собака-то не моя.
   - Но и не наша тоже, - сказал его брат.
   - Может, не будешь ее отдавать? - попросил широколицый.
   Со-Пенг улыбнулся. Он погладил щенка по голове.
   - Пожалуй, я оставлю его на ваше попечение - пока! - и посмотрим, как вы с этим справитесь.
   Мальчики сгрудились вокруг собаки, гладили ее. Собачий хвост работал все быстрее и быстрее.
   Широколицый мальчик подошел к Со-Пенгу: - Мы никогда не деремся, Старший Брат! - сказал он, используя одно из уважительных китайских обращений. - Это только слова.
   Со-Пенг взял мальчика за руку, разжал ему кулак. Оттуда выпал камень, подобранный, когда в воздухе пахло дракой.
   - От слов, - сказал он, - порой переходят к делу.
   - Я бы никогда не бросил его в твоих братьев.
   Со-Пенг присел на корточки и заглянул тому в лицо.
   - Я не сомневаюсь, что ты бы не хотел, чтобы этот камень был использован в драке. Но, знаешь...
   Он замолчал. Немного подумав, мальчик сказал:
   - Я понял, что ты имеешь в виду.
   Со-Пенг посмотрел на него. Не надо быть слишком мудрым, чтобы понять, чего не хватает этим пацанам.
   - Когда я был в твоем возрасте, - сказал, он, - мне очень хотелось иметь старшего брата. К сожалению, у меня его не было.
   Со-Пенг поднялся на ноги.
   - Тут я кое-чем занимаюсь в выходные дни. Может быть, вы мне поможете?
   Широколицый мальчик отчаянно закивал головой. Эмоции настолько переполняли его, что он не мог говорить.
   - Я могу по дороге зайти за вами. Только надо встать пораньше.
   - И заходить не надо, Старший Брат! - заверил его мальчик. - Я буду здесь с восходом солнца!
   Со-Пенг засмеялся:
   - Зачем так рано? Соберемся через час после восхода.
   Со-Пенг открыл калитку и пошел через садик к дому. Подумав, где могла быть его мать, он вспомнил их последний разговор. А вспомнив, вдруг забеспокоился не на шутку.
   Он почти бегом помчался на материнскую половину и нашел ее в спальне. Мать укладывала чемоданы.
   - Ты куда собралась, мама?
   Лианг резко повернулась к сыну. Она слегка покраснела, откинула с лица несколько прядей волос, и Со-Пенг уже г-который раз подумал, до чего красивая у него мать. Удлиненное, тонкое лицо, высокие скулы и странные, глубоко запавшие глаза. Маленькие, красивые уши, которыми она гордилась, как и изящной формой ног и рук, маленьких, на вид хрупких, но таких умелых и сильных. И в лице тоже чувствуется сила и характер.
   - Черепаховый панцирь треснул в огне, и по трещине прорицатель предсказал, что все будет именно так. Вот и ты сюда пришел, - сказала она с некоторой торжественностью в голосе. - Если бы не пришел, я бы подумала, что прорицатель солгал и что ты - не избранник.
   Со-Пенг озадаченно уставился на нее.
   - Что ты хочешь сказать?
   Внезапно она одарила его ослепительной улыбкой.
   - Пойдем и поговорим об этом где-нибудь, - предложила она
   Они прошли в садик, который в это вечернее время был, как и можно было предполагать, пуст. Аметистовые сингапурские сумерки окутали их. Душноватый запах мангровых зарослей, доносившийся с северной стороны, смешивался с дурманящим ароматом цветов: Где-то собаки облаивали надвигающиеся вечерние тени. Один за другим загорались уличные фонари: мальчишка-малец обходил их и, поднимаясь, на лестницу, которую таскал с собой, зажигал.
   Лианг и ее сын сели напротив друг друга на раттановые кресла.
   - Когда я носила тебя под сердцем, - сказала Лианг, - я все время чувствовала, что ты со мной разговариваешь, причем не тычками рук и ног, как другие дети, ж иначе. Я видела цвета - твои цвета, тени формирующегося разума. После того, как ты родился, я продолжала испытывать это ощущение, но только более отчетливо. И я поняла, что ты унаследовал мой дар. Я стала стараться, чтобы этот дар не заглох, и позволила ему развиваться в тебе по его собственным законам.
   - Помню, - сказал Со-Пенг. - Между нами была какая-то таинственная связь, невидимая для других. Я мог разговаривать с тобой, не открывая рта, а ты меня слушала, не прибегая к помощи органов слуха.
   В манере Лианг сидеть было что-то властное, "духе "янь". Вот так должен был сидеть его отец. Будто это ей принадлежит сам дом, и все в этом доме. Со-Пенг не удивился бы, узнав, что это так и было.
   - Ты еще очень молод, Со-Пенг, - сказала Лианг, - но обстоятельства вынуждают меня поведать тебе - надеюсь, не слишком рано - всю правду относительно твоего дара. Тебе он может казаться сейчас даром Божьим, но он может обернуться и проклятием. Использованный во зло - ради зависти, стяжательства, похоти - он обратится в силу зла. Если ты не будешь его контролировать, он начнет управлять твоей жизнью. Ты должен понять, что тебе не дано читать мысли каждого человека, как ты читаешь мои, а я - твои. Ключевое слово здесь "связь": для этого нужен не один человек, а два. Ты меня понимаешь? - Лианг подождала, пока Со-Пенг не кивнул. - Ты можешь пользоваться своим даром по своему усмотрению, но помни, что он может стать ловушкой для ума, если ты позволишь себе быть слепым к тем фактам, которые тебе открывает твой дар, но которые имеют несчастье тебе не нравиться. Тогда ты начнешь прислушиваться только к тому, что хочешь услышать, а не к тому, что твой дар позволяет тебе видеть и слышать.
   По улице, за кирпичной стеной, окружающей садик, протарахтела запряженная лошадью телега, раздались чьи-то голоса. И эти звуки будничной жизни придали словам Лианг особое значение, как черный бархат усиливает блеск бриллианта.
   Со-Пенг встал, подошел к стене, уперся руками в кирпичи и обвивающие их ползучие растения. Он начинал понимать, почему ребенком он не любил пользоваться своим даром, чувствуя в нем бремя.
   Лианг, поняв, что духу ее сына стало тесно в садике, предложила пройтись по городу. Они вышли на уже заполненную гуляющим народом улицу и до самой гавани не проронили ни слова.
   Когда они вышли на набережную Королевы Елизаветы, Лианг ответила на молчаливый вопрос сына.
   - Нет, я не могу тебе сказать, куда еду. Скажу только, что мне надо.
   Он вспомнил озадачившие его слова матери о том, что ее рассказ о тандзянах был и правдой, и неправдой одновременно. Возможно, и ее отъезд связан с этой загадкой.
   Они остановились у железного парапета набережной. Со-Пенг облокотился на него и смотрел на черную воду, в которой отражались огни уличных фонарей.
   - Кто такие тандзяны? - спросил он. Лианг улыбнулась: - С чего это ты решил, что я это знаю?
   - Потому что, мне кажется, ты знаешь, чем они занимаются.
   Отражения фонарей в воде казались призрачными огнями, и в этой мистической атмосфере Со-Пенг не удивился бы, если бы из воды поднялся сказочный покровитель Сингапура мерлион - наполовину земное, а наполовину морское чудовище.
   - Я полагаю, - сказала Лианг, - ты слышал разные размышления по поводу моего происхождения. Что я скорее всего малайка, а возможно, наполовину малайка и наполовину китаянка. А может, суматранка. Всякое говорят. Но, по правде сказать, - тут она поглядела на своего первенца, - никто меня здесь толком не знает.
   - Даже отец?
   Она добродушно рассмеялась:
   - Особенно твой отец. У Лианг были три основные характеристики, из которых вытекали все остальные особенности ее далеко не простой личности. Она была щедрой, она была сочувственно настроена к другим, она умела контролировать себя. Много лет спустя, когда он обладал более обширными знаниями, Со-Пенг понял, что эти характеристики можно свести к одному из ключевых понятий даосизма: "Да" - голос Бога.
   - Я не имею привычки поносить богов, - сказала Лианг. - И я не порицаю тех, кого считают грешниками. Единственное, что меня волнует, - это мои дети, и прежде всего ты, Со-Пенг, о ком я волнуюсь больше всего.
   Маленький мальчик отделился от толпы гуляющих по набережной Королевы Елизаветы людей, подбежал к парапету, сунул голову между железных прутьев и стал смотреть на воду.
   - Знаешь, за день до твоего рождения я увидела тебя во сне совсем взрослым, - сказала Лианг. - Я видела тебя, разговаривала с тобой, понимала тебя. Поэтому я в точности знаю, как сложится твоя дальнейшая судьба и какую роль в ней буду играть я.
   Тем временем мальчик уже совсем пролез сквозь прутья и наклонился над водой, будто всматриваясь во что-то внизу. Со-Пенг подумал, не увидел ли мальчик сказочного сингапурского мерлиона. Затем он перевел глаза на мать, которая говорила: