Илья Иосифович Варшавский
Старики

   Семако сложил бумаги в папку.
   — Все? — спросил Голиков.
   — Еще один вопрос, Николай Петрович. Задание Комитета по астронавтике в этом месяце мы не вытянем.
   — Почему?
   — Не успеем.
   — Нужно успеть. План должен быть выполнен любой ценой. В крайнем случае, я вам подкину одного программиста.
   — Дело не в программисте. Я давно просил вас дать еще одну машину.
   — А я давно вас просил выбросить «Смерч». Ведь эта рухлядь числится у нас на балансе. Поймите, что там мало разбираются в тонкостях. Есть машина — и ладно. Мне уже второй раз срезают заявки. «Смерч»! Тоже название придумали!
   — Вы забываете, что…
   — Ничего я не забываю, — перебил Голиков. Все эти дурацкие попытки моделировать мозг в счетных машинах давно кончились провалом. У нас Вычислительный центр, а не музей. Приезжают комиссии, иностранные делегации. Просто совестно водить их в вашу лабораторию. Никак не могу понять, что вы нашли в этом «Смерче»?!
   Семако замялся.
   — Видите ли, Николай Петрович, я работаю на «Смерче» уже тридцать лет. Когда-то это была самая совершенная из наших машин. Может быть, это сентиментально, глупо, но у меня просто не поднимается рука…
   — Чепуха! Все имеет конец. Нас с вами, уважаемый Юрий Александрович, тоже когда-нибудь отправят на свалку. Ничего не поделаешь, такова жизнь!
   — Ну, вам-то еще об этом рано…
   — Да нет, — смутился Голиков — Вы меня неправильно поняли. Дело ведь не в возрасте. На пятнадцать лет раньше или позже — разница не велика. Все равно конец один. Но ведь мы с вами — люди, так сказать, хомо сапиенс, а этот, извините за выражение, драндулет — просто неудачная попытка моделирования.
   — И все же…
   — И все же выбросьте ее к чертям и в следующем квартале я вам обещаю машину самой последней модели. Подумайте над этим.
   — Хорошо, подумаю.
   — А план нужно выполнить во что бы то ни стало.
   — Постараюсь.
* * *
   В окружении низких, изящных, как пантеры, машин с молекулярными элементами этот огромный громыхающий шкаф казался доисторическим чудовищем.
   — Чем ты занят? — спросил Семако.
   Автомат прервал ход расчета.
   — Да вот, проверяю решение задачи, которую решала эта… молекулярная. За ними нужен глаз да глаз. Бездумно ведь считают. Хоть и быстро, да бездумно.
   Семако откинул щиток и взглянул на входные данные. Задача номер двадцать четыре. Чтобы повторить все расчеты, «Смерчу» понадобится не менее трех недель. И чего это ему вздумалось?
   — Не стоит, — сказал он, закрывая крышку. — Задача продублирована во второй машине, сходимость вполне удовлетворительная.
   — Да я быстро. — Стук машины перешел в оглушительный скрежет. Лампочки на панели замигали с бешеной скоростью. — Я ведь ух как быстро умею!
   «Крак!» — сработало реле тепловой защиты. Табулятор сбросил все цифры со счетчика. Автомат сконфуженно молчал.
   — Не нужно, — сказал Семако, — отдыхай пока. Завтра я тебе подберу задачку.
   — Да… вот видишь, схема не того… а то бы я…
   — Ничего, старик. Все будет в порядке. Ты остынь получше.
   — Был у шефа? — спросил «Смерч».
   — Был.
   — Обо мне он не говорил?
   — Почему ты спрашиваешь?
   — На днях он сюда приходил с начальником АХО. Дал указания. Этого монстра, говорит, на свалку, за ненадобностью. Это он про меня.
   — Глупости! Никто тебя на свалку не отправит.
   — Мне бы схемку подремонтировать, лампы сменить, я бы тогда знаешь как?..
   — Ладно, что-нибудь придумаем.
   — Лампы бы сменить, да где их нынче достанешь? Ведь, поди, уже лет двадцать, как сняли с производства?
   — Ничего. Вот разделаемся с планом, соберу тебе новую схему на полупроводниках. Я уже кое-что прикинул.
   — Правда?!
   — Подремонтируем и будем на тебе студентов учить. Ведь ты работаешь совсем по другому принципу, чем эти, нынешние.
   — Конечно! А помнишь, какие задачи мы решали, когда готовили твой первый доклад на международном конгрессе?
   — Еще бы не помнить!
   — А когда ты поссорился с Людой, я тебе давал оптимальную тактику поведения. Помнишь? Это было в тысяча девятьсот… каком году?
   — В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. Мы только что поженились.
   — Скажи… тебе ее сейчас очень не хватает?
   — Очень.
   — Ох, как я завидую!
   — Чему ты завидуешь?
   — Видишь ли… — Автомат замолк.
   — Ну, говори.
   — Не знаю, как это лучше объяснить… Я ведь совсем не боюсь… этого… конца. Только хочется, чтобы кому-то меня не хватало, а не так просто… на свалку за ненадобностью. Ты меня понимаешь?
   — Конечно, понимаю. Мне очень тебя будет не хватать.
   — Правда?!
   — Честное слово.
   — Дай, я тебе что-нибудь посчитаю.
   — Завтра утром. Ты пока отдыхай.
   — Ну, пожалуйста!
   Семако вздохнул:
   — Я ведь тебе дал вчера задачу.
   — Я… я ее плохо помню. Что-то с линией задержки памяти. У тебя этого не бывает?
   — Чего?
   — Когда хочешь что-то вспомнить и не можешь.
   — Бывает иногда.
   — А у меня теперь очень часто.
   — Ничего, скоро мы тебя подремонтируем.
   — Спасибо! Так повтори задачу.
   — Уже поздно, ты сегодня все равно ничего успеешь.
   — А ты меня не выключай на ночь. Утром придешь, а задачка уже решена.
   — Нельзя, — сказал Семако, — пожарная охрана не разрешает оставлять машины под напряжением.
   «Смерч» хмыкнул.
   — Мы с тобой в молодости и не такие штуки выкидывали. Помнишь, как писали диссертацию? Пять суток без перерыва.
   — Тогда было другое время. Ну, отдыхай, я выключаю ток.
   — Ладно, до утра!
* * *
   Утром, придя в лабораторию, Семако увидел трех дюжих парней, вытаскивавших «Смерч».
   — Куда?! — рявкнул он. — Кто разрешил?!
   — Николай Петрович велели, — осклабился начальник АХО, руководивший операцией, — в утиль за ненадобностью.
   — Подождите! Я сейчас позвоню…
   Панель «Смерча» зацепилась за наличник двери, и на пол хлынул дождь стеклянных осколков.
   — Эх вы!.. — Семако сел за стол и закрыл глаза руками.
   Машину выволокли в коридор.
   — Зина!
   — Слушаю, Юрии Александрович'
   — Вызовите уборщицу. Пусть подметет. Если меня будут спрашивать, скажите, что я уехал домой.
   Лаборантка испуганно взглянула на него.
   — Что с вами, Юрий Александрович?! На вас лица нет. Сейчас я позвоню в здравпункт
   — Не нужно. — Семако с трудом поднялся со стула. — Просто я сегодня потерял лучшего друга… Тридцать лет… Ведь я с ним… даже… мысленно разговаривал иногда… Знаете, такая глупая стариковская привычка.