Страница:
— Ты погляди на нас, погляди, — ласково лучась улыбками, тараторила мамка-кормилица. — Уж и хорош, и пригож, и нрава княжеского!
— Готовь княжича в дальнюю дорогу. — Сигурду не понравилась словоохотливая мамка-славянка. — Берегись, коли простудишь.
И этот кусок пути прошел благополучно — и новгородские заставы миновали, и княжич не заболел. Вырвались из Земли Господина Великого Новгорода, а русы были своими, и Сигурд вздохнул с облегчением.
На подъезде к Старой Русе их встречал почетный отряд Олеговой дружины. Начальник отряда передал, что Олег ждет Сигурда немедля и хочет посмотреть на княжича. Однако Сигурд сначала лично разместил своего младенца-повелителя в отведенных хоромах; расставил усиленную стражу из варягов и русов и только после этого прошел к конунгу.
В отличие от отца Ольбарда Синеуса Олег не красил оставшийся на гладко выбритой голове клок во-лос; темно-русый чуб свисал на правое ухо, в котором поблескивала украшенная драгоценными камнями золотая серьга. Он встал навстречу гостю и сердечно обнял его: как-никак, а именно он учил Сигур-да охоте, привив ему свою страсть убивать медведя в одиночку.
— Как доехал? И почему кружным путем?
— Дозволь сначала передать повеление князя Рюрика, конунг. Он просил спрятать его сына в надежном месте под надежной охраной, после чего прибыть к нему с крепкой стражей.
— Рюрику угрожает опасность?
— Князь Рюрик презирает опасности. Новгородцы угрожают его сыну и наследнику Игорю.
— Я исполню его просьбу, но по обычаям русов через три дня. — Олег сам проводил Сигурда на почетное место. — Что с твоей рукой? Покалечил медведь на последней охоте?
— Нет. — Сигурду не хотелось рассказывать. — Новгородцы отказались принести роту сыну князя Рюрика Игорю.
— Знаю, — усмехнулся Олег. — И меня не удивил твой приезд. Рюрик поступил мудро, и я все исполню.
Вошел отрок и почтительно доложил, что мамка-кормилица принесла ребенка. Олег кивнул, и в палату торжественно вплыла дородная славянка с младенцем на руках. Поклонилась у порога, важно прошествовала к конунгу.
— Дозволь показать тебе светлое личико, княже. Почтительно согнув полный стан, она поднесла Игоря к Олегу. Мальчик настороженно и недобро смотрел на конунга, а когда Олег протянул руку, чтобы погладить его, внезапно дернулся, сильно укусив за палец.
— Унеси его, — сухо сказал Олег. — Светлое личико…
— Лисенок, — улыбнулся Сигурд, когда мамка-кормилица унесла наследника Рюрика.
— Змееныш, — угрюмо поправил конунг. — Видал, как он зубы вперед выбросил? Кажется, ты привез мне змею, Сигурд.
Конунг русов долго не отпускал Сигурда. Пил густое фряжское вино, щедро угощал гостя, у которого слипались глаза от долгой и трудной дороги. И — слово за слово, намек за намеком — вытянул из него то, что хотел.
— Дорого тебе обошлась клятва, — сокрушенно вздохнул он.
— Я приучаю левую руку к мечу.
— Я найду тебе терпеливого учителя, — конунг улыбнулся. — А для правой мои оружейники откуют тебе меч с особой рукоятью.
— У меня не сгибаются пальцы, — Сигурд показал. — Нет такой рукояти, чтобы я удержал меч в сече.
Олег долго, внимательно ощупывал сгоревшую ладонь. Ощупывал каждое сухожилие, сгибал омертвевшие пальцы. Было очень больно, но Сигурд терпел.
— То, что я делаю, тебе будут делать каждый день. И ты будешь терпеть, как терпишь сейчас. Мы вернем тебе десницу, но ты не скажешь об этом Рюрику.
— Он не только мой конунг, но и мой приемный отец.
— Твой князь и повелитель — змееныш, которого ты привез. А твой конунг — я. Ты умеешь читать руны?
— Нет. Я знаю глаголицу.
Олег поднялся, принес ларец, открыл его своим ключом. Там хранились свитки, а сверху лежала свернутая в трубку береста. На шнуре, стягивающем ее, висела свинцовая печать.
— Узнаешь знак на печати?
— Это знак князя Рюрика.
— Я получил его послание, когда ты еще был в пути. -Олег развернул свиток на бересте были глубоко процарапаны рунические знаки. — Здесь сказано, что ты должен безотлучно находиться при княжиче Игоре и безоговорочно подчиняться мне.
— Я повинуюсь, конунг.
— Наши отцы когда-то правили Новгородской Землей под рукой Рюрика. Ты не простой воин и даже не боярин. Ты — второй человек после меня.
— Но я отвечаю за княжича Игоря.
— Мы доставим его в тайное место и вернемся вместе в Старую Русу. Это улажено с Рюриком.
— Но я нужен княжичу…
— Ты нужен мне! — повелительно перебил Олег. — Мне нужна твоя десница, твоя отвага, твоя верность и твоя клятва Рюрику.
— Но конунг…
— Мы пойдем на Киев, как только вскроются реки. Там, в Киеве, будет отныне стол великого князя Игоря, только так ты исполнишь волю Рюрика. — Олег захлопнул ларец, отнес его на место. — Ты помнишь клятву? Повтори.
Сигурд медленно повторил клятву, тщательно выговаривая каждое слово. Олег внимательно выслушал ее, долго молчал и неожиданно усмехнулся:
— Рюрик тоже испытывал боль, когда принимал твою роту. Может быть, даже большую боль, чем досталась тебе. Он спешил. Очень спешил, иначе не допустил бы ошибки. У тебя обязательно должны быть внуки, Сигурд. Обязательно. Только они могут разрубить наши узлы.
— Я не понял твоей речи, конунг.
— Пора отдохнуть. Завтра — пиры и бои. А потом я найду тебе знахаря для твоей десницы. Эй, гридни [5]! Проводить моего названого брата в опочивальню!
На следующий день начались празднества в честь приезда высоких гостей, и тут Сигурд был бессилен: русы чрезвычайно любили веселиться по любому поводу, будь то свадьба или тризна. Хоромы конунга Олега строили славяне по своему образцу: срубовые, трехклетевые, с верхними открытыми сенями. Оттуда был счищен снег, на настил уложены ковры, и полотнища их свешивались через перила на площадь. Центральная часть была предназначена для конунга, его гостей, бояр и приближенных; женщины с княжичем Игорем и мамкой-кормилицей располагались в левом крыле. Перед гостями стояли накрытые столы с яствами на серебряных и золоченых блюдах, было много заморских вин, славянских медов и особо выдержанного пива. Сигурд вырос в аскетической обстановке варяжской дружины — Рюрик не любил пиршеств и жил весьма скромно, — и варварская пышность застолья его смущала. Но Олег был предупредителен и заботлив, гридни — молчаливы и услужливы, знатные русы обращались к гостю с под-черкнутым уважением. Он сидел одесную конунга -. на самом почетном месте, — но обратил внимание, что кресло ошую Олега оставалось пустым и никто на него не претендовал. «Да, у него же — приемыш, — вспомнил он. — Неужто мальчишку за стол бражни— чать посадят?…»
Когда все расселись, а гридни наполнили кубки, на площадь вышли воины, встав по четырем сторо— нам так, что очищенная от снега площадка оказалась в центре. Олег с кубком в руке поднялся с кресла.
— Отважные воины, ваш конунг приветствует вас! — громко сказал он. — Первый кубок я пью за на шего гостя, великого воина и моего названого брата Сигурда! — Он залпом выпил вино и, размахнувшись, бросил тяжелый кубок в центр площади. — Вот награда первому победителю!
— Мне очень лестно, но я питал надежду, что первый кубок ты поднимешь за здравие княжича Игоря, конунг, — тихо заметил Сигурд.
— Чтобы все знали, что единственный сын Рюрика в Старой Русе? — Олег усмехнулся. — Честь — по месту и времени: здесь много новгородцев.
— Прости, конунг, я не подумал.
— Смотри, они пошли! — радостно воскликнул Олег.
Из— за спин воинов с разных сторон площади вышли два отрока в глухих шлемах, скрывавших лица, в одинаковых кольчугах, с учебными мечами. Тот, что появился с левой стороны, был тонок и строен, а шлем его украшали перья, окрашенные в синий цвет -цвет Дома Олега.
— Твой приемыш, конунг? — сообразил Сигурд, припомнив мимолетную встречу на охоте.
— Я сам учил его бою, — с каким-то торжествующим удовольствием промолвил Олег. — Если победит — получит кубок, если проиграет — уйдет на женскую половину.
Воины стали размеренно бить мечами по щитам, и под этот тяжкий равномерный звон противники начали медленно сближаться. Сигурд внимательно наблюдал за ними, отметив про себя, что соперник приемыша конунга выше, плотнее, шире в плечах и явно сильнее. «Пировать пареньку на женской половине…» Он едва подумал об этом, как правый сделал стремительный выпад, но Сигурд подивился не выпа-ду, а ловкости, с которой ученик Олега отпрянул в сторону, сразу оказавшись за спиной нападающего. Тому пришлось спешно разворачиваться, вновь готовиться к атаке, а гибкий паренек крутился перед ним, и синие перья задорно подрагивали на его шлеме.
— Ловок, — отметил он, когда паренек с легкостью ушел и от следующего выпада.
Олег самодовольно хмыкнул, продолжая наблюдать за боем, и Сигурд поразился теплой нежности его глаз. Он не привык к этому: Рюрик был суров и сдержан и, как вдруг подумалось Сигурду, вряд ли вообще когда-нибудь испытывал нежность. А бой тем временем продолжался, широкоплечий отрок атаковал беспрестанно, но всякий раз его меч находил пустоту. Тяжко грохотали мечи воинов, бивших в щиты.
Наконец атакующий сообразил, что гибкий соперник намного превосходит его в ловкости, и попытался изменить навязанный ему бой. Неожиданно он прибег к ложному выпаду, задержав меч на замахе, и тотчас же паренек нырнул под зависший меч, нанеся удар по кольчуге и сразу отпрянув в сторону. Пожилой боярин, судивший поединок, поднял руку, смолк звон щитов, и противники прекратили бой.
— Наполнить кубки, — приказал Олег. — За первый удар!
— Сколько их нужно для победы? — спросил Сигурд.
— Три или выбить оружие. Но сейчас смотри внимательно, — Олег улыбнулся. — Я много потратил времени на один прием.
По его сигналу бой начался снова, и более крупный соперник пошел в отчаянную атаку, стремясь отыграть пропущенный удар. Воспитанник Олега легко ушел от двух выпадов, а во время третьего только отклонился и неожиданно с силой ударил противника снизу вверх по рукояти меча. Раздался звон, блеснули искры, и меч соперника, вырвавшись из его руки, отлетел в сторону.
— Победа! — вскочив, торжествующе крикнул Олег. — Слава великому Перуну!
— Слава! Слава! Слава! — потрясая мечами, трижды прокричали воины.
Победитель поднял брошенный конунгом золотой кубок, взошел на сени и молча протянул приз Олегу. Конунг лично наполнил его вином.
— Тебе пить не полагается, — произнес он. — Пожалуй нашего гостя своим вином.
Победитель поставил полный кубок на стол, расстегнул застежку шлема, двумя руками снял его, и волна длинных светло-русых волос обрушилась на кольчугу.
— Моя воспитанница Неждана, дочь великого новгородского витязя Вадима Храброго, — с официальной торжественностью объявил конунг. — Пожалуй нашего гостя, Неждана.
Неждана бережно подняла кубок. Сигурд смотрел на нее в полном онемении: столь неожиданным было мгновенное превращение ловкого и смелого турнирного бойца в статную красивую девушку.
— Его зовут Сигурд. Он — воспитанник князя Рюрика и сын Трувора Белоголового.
Руки Нежданы вдруг задрожали, и густое красное вино выплеснулось на скатерть.
Синие глаза не обладают способностью наливаться гневом, но умеют превращаться в лед. Неждана все же протянула кубок, но Сигурд не видел его: он смотрел в две ослепительно синие льдинки, окруженные длинными густыми ресницами, и руки его еле нащупали кубок.
— Твое здоровье, — провозгласил он, Неждана молча поклонилась и торопливо сказала конунгу:
— Разреши мне надеть женский наряд и уйти на женскую половину.
— Твое место здесь.
— Позволь мне уйти, конунг. Я устала.
— Отдохни, — молвил Олег. — Тебе придется лечить нашего гостя, как только мы вернемся из поездки. Вспомни все срое искусство, его рука нужна мне. И тебе.
Неждана еще раз молча поклонилась, вышла, и Си-гурд не видел ее за все три дня праздника, застолья и турниров. А видеть хотел, так хотел, как никого и никогда до этого. И на третий день спросил:
— Ты запретил появляться своей воспитаннице, конунг?
— Ока будет врачевать твою руку и сейчас готовит мази и снадобья.
— Кажется, ей не по душе это занятие.
— Рюрик убил ее отца Вадима Храброго мечом твоего отца Трувора Белоголового. Ты знаешь об их поединке?
— Князь Рюрик не любит вспоминать. Но то был честный поединок.
— Неждана уговорит свою душу, — заверил Олег. — Смотри, сейчас будет добрая сеча. — Он встал, поднял кубок. — Один против двоих до первого удара мечом, воины! Победитель будет сидеть ошую меня!
Воин, в одиночку вышедший против двоих, был в глухом шлеме, на шишаке которого веяли такие же синие перья, как и на шлеме Нежданы. Схватка была стремительной и настолько захватывающей, что зрители на сенях повскакали с мест, а воины на площади взрывались ревом при каждом удачном выпаде. Воин с перьями был высок и широкоплеч, но легок и проворен. Он довольно быстро выбил меч у одного из противников, применив тот же прием, что и Неждана, но со вторым — приземистым, кряжистым и, видимо, очень сильным и опытным — ему пришлось повозиться. В конце концов он поймал его на выпаде, с неожиданным проворством нырнув под меч соперника. Восторженно закричали воины, оглушительно звеня мечами по щитам. Победитель вежливо помог. противнику подняться, обнял его и с неторопливым достоинством направился к Олегу.
— Твое место — ошую меня, — торжественно сказал Олег, встав и лично наполнив кубок вином. — Выпей во здравие нашего гостя, Перемысл!
Перемысл снял шлем. Волосы его были подстрижены по-славянски, в кружок, да и поздоровался он по-славянски:
— Будь здрав, высокий гость! — Неторопливо выпил кубок, поклонился. — Дозволь снять доспех, конунг.
— Сними и приходи. Вот твое место. — Олег указал на кресло левее себя.
Перемысл еще раз поклонился и вышел.
— Он новгородец? — с неприязнью спросил Си-гурд.
— Он — мой воевода. Пятнадцати лет от роду он спас свою сестру, мать Нежданы, и привез ее к моему отцу. Ему я поручу княжича Игоря.
— Славянину доверить наследника Рюрика? Это невозможно, конунг.
— Самый надежный страж — враг твоего врага. Он воспитает змееныша воином.
— Здесь повелеваешь ты, конунг Олег, но все же…
— Ты подчинишь ему своих варягов.
— Конунг, я дал высокую клятву охранять княжича Игоря.
— И собираешься торчать в том месте, где я спрячу змееныша? Да тебя знает в лицо каждый житель Новгорода! Надо не только уметь убивать медведя одним ударом, но и уметь думать, Сигурд.
— Конунг, я чту твою волю, но согласиться…
— Здесь повелеваю я! — властно оборвал Олег. — Завтра мы вместе проводим княжича на мой тайный стан. Будешь везти его сам, сани туда не пройдут. Вместе расставим охрану и вместе вернемся. Пей, Сигурд, мы кончили этот разговор.
На другой день они выехали большим обозом. Си-гурд, помня слова Олега, что сани не пройдут к тайному стану, удивился, но промолчал. Общительный и веселый Олег умел повелевать, не тратя слов, и Си-гурд ощущал на себе его суровую волю. В санях ехала многочисленная женская челядь во главе с мамкой-кормилицей, их окружали варяги Сигурда, а дружинники воеводы Перемысла располагались впереди и сзади и вели дозорную службу по сторонам. Обоз долго петлял по глухим лесным дорогам, порою каким-то чудом пробираясь вообще без дорог, пока не достиг укромной поляны, где стояла приземистая изба, окруженная полудюжиной землянок, засыпанных снегом выше крыш. Из землянок вылезли воины, а из избы — их начальник в шубе поверх кольчужного доспеха. Он низко поклонился Олегу.
— Никого не заметили? Ни кривичей, ни новгородцев?
— Никого, конунг. Воины следят днем и ночью, как ты повелел.
— Однако нас никто не окликнул.
— Я знал о твоем появлении, как только разъезды Перемысла свернули в землю кривичей, конунг. Воинам приказано следить тайно.
— Спрячешь сани. Дальше мы поедем верхами.
— Будет исполнено, конунг.
Дальнейший и очень тяжелый путь Сигурд сделал, взяв младенца в свое седло. Это был путь через нескончаемые болота, не замерзающие даже в лютые морозы, а лишь подернутые тонким обманчивым льдом. Не доверяя никому, Олег сам вел их через трясины, руководствуясь лишь ему одному ведомыми знаками. Шли безостановочно от вечерних до утренних сумерек, белесых от слабого света полной луны. А пришли на сухой высокий остров, заросший ядреными красными соснами, за которыми скрывался поселок. Женщинам во главе с мамкой-кормилицей отвели крепкий просторный дом, обнесенный высоким сплошным частоколом с узкими воротами и опускающейся железной решеткой.
— Сюда ведет единственная тропа, которую, кроме меня и Перемысла, знают три человека. Они доставляют еду и мои повеления в полнолуния, потому что повороты в трясине можно угадать, только сообразуясь с луной. Сюда никто не может прорваться, ты в этом убедился. Кроме того, здесь будут Перемысл со своей дружиной и твои варяги, которым придется остаться здесь навсегда.
Все это Олег сказал Сигурду, когда женщины и княжич были размещены, остров обследован, а стража расставлена. Больше в низкой и душной землянке никого не было: Перемысл сторожил у входа.
— Это — люди князя Рюрика, конунг, — запротестовал Сигурд. — Они преданы ему…
— Вот поэтому они никогда и не покинут остров. — Олег вдруг добродушно улыбнулся. — И ты тоже разделил бы их участь, если бы я не нуждался в тебе.
В широкой улыбке конунга русов было столько уверенной беспощадности, что Сигурд угнетенно замолчал. Молчал и Олег, и они некоторое время ели молча, хотя Сигурду кусок не лез в горло. Потом Олег сказал:
— Власть — это разумная жестокость, от нее сейчас зависит безопасность змееныша. Учись властвовать, Сигурд. И доверься Неждане, она спасет твою десницу.
— Неждана, — тихо повторил Сигурд, вслушиваясь в нежное имя. — Почему ее так странно назвали, конунг?
— Ее мать не. знала, что зачала ребенка, провожая Вадима Храброго в последний бой. Девочка родилась нежданно-негаданно, и я уверен, что в нее вселился великий дух ее отца.
— А ее мать? Где она?
— Ее мать? — Конунг вздохнул, горестно покачав головой, и русый чуб вздрогнул на бритом черепе. — Пять лет назад… Да, пять, Неждане тогда было десять, и я впервые стал приучать ее к мечу. Ее мать Забава отпросилась в Новгород, уж очень ей хотелось повидать родню. Мы переодели ее в русинку, она знала наш язык, но люди Рюрика все же выследили ее. Но она не призналась, что у нее есть дочь, даже под пытками.
— Конунг, ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что Рюрик жесток неразумно. Потому-то новгородцы и швырнули к его ногам ржавый обломок его собственного меча.
— Прости, конунг, если обижу, но у меня такое чувство, что ты никому не доверяешь.
— Тут ты спутал меня с Рюриком, — буркнул Олег.
— Но ты воюешь даже с рогами, со своими же братьями — русами, говорящими на том же языке, почитающими тех же богов.
— А новгородцы воюют с кривичами, хотя тоже говорят на одном языке. Роги убили моего деда, отца Ольбарда Синеуса, и попытались захватить наши земли. У нас — родовые конунги, ты знаешь, но конунги рогов добавляют к своему имени «Рог», а мы — «Ол». Ольбард, Олег… Если у меня будет сын, я назову его Ольгардом, а если дочь — Ольгой: таков родовой обычай. А кровная месть смывается только кровью, почему я куда больше доверяю славянам, в отличие от Рюрика. — Олег встал. — Однако пора почивать, Си-гурд. Мы выедем перед рассветом, пока еще с топей видна луна.
Глава Третья
И опять Рюрик спускался по осклизлым ступеням в пыточную подклеть навстречу смраду факелов, раскаленного железа, человеческой плоти и нечеловеческим воплям. И, едва ощутив под ногами скользкий загаженный пол, увидел полураздетое женское тело, распятое на засаленных канатах, очаг, в котором калилось пыточное железо, и кривоногого, неправдоподобно широкоплечего приземистого Клеста, прозванного так за непомерно длинную нижнюю челюсть и отвратительный неправильный прикус. Он возбуждался до неистовства, до исступления во время палаческой своей работы, особенно если случалось пытать женщин.
— Ты — Забава? Забава? Забава? Знаю, знаю! Забава, вдова Вадима Храброго! Чего вопишь? Ты говори мне, говори, а то еще прижгу!
— Молчит?
— Воет, а ни одного слова, княже. Уж чем только не пытал! И батогами, и плетью, и железом. Семеро признали в ней Забавушку вдову Вадима Храброго, а я бьюсь, бьюсь. Может, язык откусила?
— Если откусит, тебе на канатах висеть.
— Не греться тебе у костров Вальхаллы, конунг Рюрик, — вдруг страшно прохрипела женщина. — Вечно бродить тебе в холоде и мраке. Устами моими говорит твой бог Один.
Забава говорила на древнегерманском, на языке русов, и Рюрик понял каждое ее слово. А Клест не понял и торжествующе засмеялся:
— Заговорила, заговорила!
— Она должна говорить по-славянски! — не выдержав, закричал Рюрик. — По-славянски, ты слышишь, палач?
— У-ууу! — зарычал Клест.
Рванулся к распятой женщине, схватил обнаженную грудь, рванул сосок зубами, замычал, затряс головой. Дико кричала женщина, билась на канатной растяжке, кровь текла по телу, а Клест, рыча, яростно грыз ее сосцы…
…Рюрик проснулся и сразу сел, и боль в спине ощущалась сейчас куда меньше тягостной боли в сердце. В четвертый раз он видел этот сон, в четвертый раз слышал слова на древнегерманском, в четвертый раз просыпался в поту и ужасе. Клест загрыз ее тогда, загрыз собственными зубами с чудовищным прикусом, но Рюрик всегда просыпался раньше ее смерти. Хотя тогда, пять лет назад, не ушел из пыточной до ее последних судорог, все еще надеясь, что она не выдержит, сознается, что имя ее — Забава, что вдова она Вадима Храброго, что… Но ни в чем она не призналась, и Рюрик до сей поры терялся в догадках, кого же по его повелению затерзал Клест: славянку Забаву, которую опознали семеро, или ни в чем не повинную русинку. Если это Забава, то почему она свободно говорит на языке русов? Прячется у Олега? А может быть, вторично вышла замуж за руса — она молода, красива, — родила ему детей, и дети, возмужав, спросят с него, где их мать. Нет, не с него — с него уже поздно спрашивать. Спросят с его единственного сына Игоря. А он отправил его под охрану Олеговых мечей.
Убить палача: он знает слишком много. Но как разговаривать с Олегом? Что ему передал отец Оль-бард Синеус? Что Олег знает? Кто такая замученная Клестом женщина: русинка, неизвестная славянка или и вправду— Забава? Нет, таких мучений не выдержала бы никакая женщина, и, значит, это не вдова Вадима Храброго. И почему он, Рюрик, выкинул ее из памяти пять лет назад, а стал постоянно думать о ней только после того, как отправил верного Сигурда — в верности его Рюрик не сомневался: слишком высокой была клятва — вместе с единственным сыном к Олегу? А если та женщина все же была Забавой, если Олег знает о ее гибели в пыточной клети? Нет, Клеста, пожалуй, убивать преждевременно, Клест еще может пригодиться при разговоре с Олегом. Пусть Клест развяжет этот узел…
Правда, Олег приедет с крепкой охраной: ведь Рюрик думал передать ему золото для того, чтобы нанять большие силы и уйти подальше от Господина Великого Новгорода. Сокрушить Аскольда, посадить Игоря на княжий стол в Киеве — осенью они обсуждали этот поход. Тогда его сыну ничего не угрожало, и Рюрик хотел разгромом Аскольда укрепить могущество Новгорода, а значит, и могущество собственного княжения. Но обломок ржавого меча, брошенный к его ногам… Он постарел, он уже не держит в руках все нити, он сам, собственной волей отдал своего сына в заложники конунгу русов. А уж коли так случилось, то Клесту умирать рано. Воинов Олега в зимовье не пропустят: никто не имеет права приближаться к усадьбе без повеления Рюрика. Стража русов остановится, их конунг с отроками прибудет к нему, а стражу надо будет тайно окружить надежными людьми. Окружить и отрезать. А с Олегом говорить и говорить… Нет, заставлять его говорить. Русы болтливы, любят застолье — так пусть стол ломится от яств и вина. А Клеста оставить в сенях: он и даст ответ на главный вопрос…
В голове Рюрика путались мысли: четвертый сон путал их. Нельзя было отсылать Игоря к Олегу, нельзя было позволять палачу затерзать ту женщину до смерти. Он стал делать ошибки, громоздить их друг на друга, а когда ошибок много, они начинают множиться сами по себе, они угнетают, давят, притупляют хитрость, которую он любовно оттачивал всю жизнь. Он отдал русам в заложники собственного и единственного сына, смысл всех побед и поражений, боль всех увечий и ран. Где же выход?
Тусклый рассвет с трудом пробивался в оконце. Рюрик бесцельно бродил по остывающей избе, на каждом шагу ощущая острую боль в пояснице. Боль мешала думать, мешала найти единственный правильный выход из той сети просчетов, куда он загнал самого себя. Пустое дело выпутываться из сетей: их надо рвать. Но не было сил, была только боль. Боль в спине и путаница мыслей.
— Готовь княжича в дальнюю дорогу. — Сигурду не понравилась словоохотливая мамка-славянка. — Берегись, коли простудишь.
И этот кусок пути прошел благополучно — и новгородские заставы миновали, и княжич не заболел. Вырвались из Земли Господина Великого Новгорода, а русы были своими, и Сигурд вздохнул с облегчением.
На подъезде к Старой Русе их встречал почетный отряд Олеговой дружины. Начальник отряда передал, что Олег ждет Сигурда немедля и хочет посмотреть на княжича. Однако Сигурд сначала лично разместил своего младенца-повелителя в отведенных хоромах; расставил усиленную стражу из варягов и русов и только после этого прошел к конунгу.
В отличие от отца Ольбарда Синеуса Олег не красил оставшийся на гладко выбритой голове клок во-лос; темно-русый чуб свисал на правое ухо, в котором поблескивала украшенная драгоценными камнями золотая серьга. Он встал навстречу гостю и сердечно обнял его: как-никак, а именно он учил Сигур-да охоте, привив ему свою страсть убивать медведя в одиночку.
— Как доехал? И почему кружным путем?
— Дозволь сначала передать повеление князя Рюрика, конунг. Он просил спрятать его сына в надежном месте под надежной охраной, после чего прибыть к нему с крепкой стражей.
— Рюрику угрожает опасность?
— Князь Рюрик презирает опасности. Новгородцы угрожают его сыну и наследнику Игорю.
— Я исполню его просьбу, но по обычаям русов через три дня. — Олег сам проводил Сигурда на почетное место. — Что с твоей рукой? Покалечил медведь на последней охоте?
— Нет. — Сигурду не хотелось рассказывать. — Новгородцы отказались принести роту сыну князя Рюрика Игорю.
— Знаю, — усмехнулся Олег. — И меня не удивил твой приезд. Рюрик поступил мудро, и я все исполню.
Вошел отрок и почтительно доложил, что мамка-кормилица принесла ребенка. Олег кивнул, и в палату торжественно вплыла дородная славянка с младенцем на руках. Поклонилась у порога, важно прошествовала к конунгу.
— Дозволь показать тебе светлое личико, княже. Почтительно согнув полный стан, она поднесла Игоря к Олегу. Мальчик настороженно и недобро смотрел на конунга, а когда Олег протянул руку, чтобы погладить его, внезапно дернулся, сильно укусив за палец.
— Унеси его, — сухо сказал Олег. — Светлое личико…
— Лисенок, — улыбнулся Сигурд, когда мамка-кормилица унесла наследника Рюрика.
— Змееныш, — угрюмо поправил конунг. — Видал, как он зубы вперед выбросил? Кажется, ты привез мне змею, Сигурд.
3
Конунг русов долго не отпускал Сигурда. Пил густое фряжское вино, щедро угощал гостя, у которого слипались глаза от долгой и трудной дороги. И — слово за слово, намек за намеком — вытянул из него то, что хотел.
— Дорого тебе обошлась клятва, — сокрушенно вздохнул он.
— Я приучаю левую руку к мечу.
— Я найду тебе терпеливого учителя, — конунг улыбнулся. — А для правой мои оружейники откуют тебе меч с особой рукоятью.
— У меня не сгибаются пальцы, — Сигурд показал. — Нет такой рукояти, чтобы я удержал меч в сече.
Олег долго, внимательно ощупывал сгоревшую ладонь. Ощупывал каждое сухожилие, сгибал омертвевшие пальцы. Было очень больно, но Сигурд терпел.
— То, что я делаю, тебе будут делать каждый день. И ты будешь терпеть, как терпишь сейчас. Мы вернем тебе десницу, но ты не скажешь об этом Рюрику.
— Он не только мой конунг, но и мой приемный отец.
— Твой князь и повелитель — змееныш, которого ты привез. А твой конунг — я. Ты умеешь читать руны?
— Нет. Я знаю глаголицу.
Олег поднялся, принес ларец, открыл его своим ключом. Там хранились свитки, а сверху лежала свернутая в трубку береста. На шнуре, стягивающем ее, висела свинцовая печать.
— Узнаешь знак на печати?
— Это знак князя Рюрика.
— Я получил его послание, когда ты еще был в пути. -Олег развернул свиток на бересте были глубоко процарапаны рунические знаки. — Здесь сказано, что ты должен безотлучно находиться при княжиче Игоре и безоговорочно подчиняться мне.
— Я повинуюсь, конунг.
— Наши отцы когда-то правили Новгородской Землей под рукой Рюрика. Ты не простой воин и даже не боярин. Ты — второй человек после меня.
— Но я отвечаю за княжича Игоря.
— Мы доставим его в тайное место и вернемся вместе в Старую Русу. Это улажено с Рюриком.
— Но я нужен княжичу…
— Ты нужен мне! — повелительно перебил Олег. — Мне нужна твоя десница, твоя отвага, твоя верность и твоя клятва Рюрику.
— Но конунг…
— Мы пойдем на Киев, как только вскроются реки. Там, в Киеве, будет отныне стол великого князя Игоря, только так ты исполнишь волю Рюрика. — Олег захлопнул ларец, отнес его на место. — Ты помнишь клятву? Повтори.
Сигурд медленно повторил клятву, тщательно выговаривая каждое слово. Олег внимательно выслушал ее, долго молчал и неожиданно усмехнулся:
— Рюрик тоже испытывал боль, когда принимал твою роту. Может быть, даже большую боль, чем досталась тебе. Он спешил. Очень спешил, иначе не допустил бы ошибки. У тебя обязательно должны быть внуки, Сигурд. Обязательно. Только они могут разрубить наши узлы.
— Я не понял твоей речи, конунг.
— Пора отдохнуть. Завтра — пиры и бои. А потом я найду тебе знахаря для твоей десницы. Эй, гридни [5]! Проводить моего названого брата в опочивальню!
4
На следующий день начались празднества в честь приезда высоких гостей, и тут Сигурд был бессилен: русы чрезвычайно любили веселиться по любому поводу, будь то свадьба или тризна. Хоромы конунга Олега строили славяне по своему образцу: срубовые, трехклетевые, с верхними открытыми сенями. Оттуда был счищен снег, на настил уложены ковры, и полотнища их свешивались через перила на площадь. Центральная часть была предназначена для конунга, его гостей, бояр и приближенных; женщины с княжичем Игорем и мамкой-кормилицей располагались в левом крыле. Перед гостями стояли накрытые столы с яствами на серебряных и золоченых блюдах, было много заморских вин, славянских медов и особо выдержанного пива. Сигурд вырос в аскетической обстановке варяжской дружины — Рюрик не любил пиршеств и жил весьма скромно, — и варварская пышность застолья его смущала. Но Олег был предупредителен и заботлив, гридни — молчаливы и услужливы, знатные русы обращались к гостю с под-черкнутым уважением. Он сидел одесную конунга -. на самом почетном месте, — но обратил внимание, что кресло ошую Олега оставалось пустым и никто на него не претендовал. «Да, у него же — приемыш, — вспомнил он. — Неужто мальчишку за стол бражни— чать посадят?…»
Когда все расселись, а гридни наполнили кубки, на площадь вышли воины, встав по четырем сторо— нам так, что очищенная от снега площадка оказалась в центре. Олег с кубком в руке поднялся с кресла.
— Отважные воины, ваш конунг приветствует вас! — громко сказал он. — Первый кубок я пью за на шего гостя, великого воина и моего названого брата Сигурда! — Он залпом выпил вино и, размахнувшись, бросил тяжелый кубок в центр площади. — Вот награда первому победителю!
— Мне очень лестно, но я питал надежду, что первый кубок ты поднимешь за здравие княжича Игоря, конунг, — тихо заметил Сигурд.
— Чтобы все знали, что единственный сын Рюрика в Старой Русе? — Олег усмехнулся. — Честь — по месту и времени: здесь много новгородцев.
— Прости, конунг, я не подумал.
— Смотри, они пошли! — радостно воскликнул Олег.
Из— за спин воинов с разных сторон площади вышли два отрока в глухих шлемах, скрывавших лица, в одинаковых кольчугах, с учебными мечами. Тот, что появился с левой стороны, был тонок и строен, а шлем его украшали перья, окрашенные в синий цвет -цвет Дома Олега.
— Твой приемыш, конунг? — сообразил Сигурд, припомнив мимолетную встречу на охоте.
— Я сам учил его бою, — с каким-то торжествующим удовольствием промолвил Олег. — Если победит — получит кубок, если проиграет — уйдет на женскую половину.
Воины стали размеренно бить мечами по щитам, и под этот тяжкий равномерный звон противники начали медленно сближаться. Сигурд внимательно наблюдал за ними, отметив про себя, что соперник приемыша конунга выше, плотнее, шире в плечах и явно сильнее. «Пировать пареньку на женской половине…» Он едва подумал об этом, как правый сделал стремительный выпад, но Сигурд подивился не выпа-ду, а ловкости, с которой ученик Олега отпрянул в сторону, сразу оказавшись за спиной нападающего. Тому пришлось спешно разворачиваться, вновь готовиться к атаке, а гибкий паренек крутился перед ним, и синие перья задорно подрагивали на его шлеме.
— Ловок, — отметил он, когда паренек с легкостью ушел и от следующего выпада.
Олег самодовольно хмыкнул, продолжая наблюдать за боем, и Сигурд поразился теплой нежности его глаз. Он не привык к этому: Рюрик был суров и сдержан и, как вдруг подумалось Сигурду, вряд ли вообще когда-нибудь испытывал нежность. А бой тем временем продолжался, широкоплечий отрок атаковал беспрестанно, но всякий раз его меч находил пустоту. Тяжко грохотали мечи воинов, бивших в щиты.
Наконец атакующий сообразил, что гибкий соперник намного превосходит его в ловкости, и попытался изменить навязанный ему бой. Неожиданно он прибег к ложному выпаду, задержав меч на замахе, и тотчас же паренек нырнул под зависший меч, нанеся удар по кольчуге и сразу отпрянув в сторону. Пожилой боярин, судивший поединок, поднял руку, смолк звон щитов, и противники прекратили бой.
— Наполнить кубки, — приказал Олег. — За первый удар!
— Сколько их нужно для победы? — спросил Сигурд.
— Три или выбить оружие. Но сейчас смотри внимательно, — Олег улыбнулся. — Я много потратил времени на один прием.
По его сигналу бой начался снова, и более крупный соперник пошел в отчаянную атаку, стремясь отыграть пропущенный удар. Воспитанник Олега легко ушел от двух выпадов, а во время третьего только отклонился и неожиданно с силой ударил противника снизу вверх по рукояти меча. Раздался звон, блеснули искры, и меч соперника, вырвавшись из его руки, отлетел в сторону.
— Победа! — вскочив, торжествующе крикнул Олег. — Слава великому Перуну!
— Слава! Слава! Слава! — потрясая мечами, трижды прокричали воины.
Победитель поднял брошенный конунгом золотой кубок, взошел на сени и молча протянул приз Олегу. Конунг лично наполнил его вином.
— Тебе пить не полагается, — произнес он. — Пожалуй нашего гостя своим вином.
Победитель поставил полный кубок на стол, расстегнул застежку шлема, двумя руками снял его, и волна длинных светло-русых волос обрушилась на кольчугу.
— Моя воспитанница Неждана, дочь великого новгородского витязя Вадима Храброго, — с официальной торжественностью объявил конунг. — Пожалуй нашего гостя, Неждана.
Неждана бережно подняла кубок. Сигурд смотрел на нее в полном онемении: столь неожиданным было мгновенное превращение ловкого и смелого турнирного бойца в статную красивую девушку.
— Его зовут Сигурд. Он — воспитанник князя Рюрика и сын Трувора Белоголового.
Руки Нежданы вдруг задрожали, и густое красное вино выплеснулось на скатерть.
5
Синие глаза не обладают способностью наливаться гневом, но умеют превращаться в лед. Неждана все же протянула кубок, но Сигурд не видел его: он смотрел в две ослепительно синие льдинки, окруженные длинными густыми ресницами, и руки его еле нащупали кубок.
— Твое здоровье, — провозгласил он, Неждана молча поклонилась и торопливо сказала конунгу:
— Разреши мне надеть женский наряд и уйти на женскую половину.
— Твое место здесь.
— Позволь мне уйти, конунг. Я устала.
— Отдохни, — молвил Олег. — Тебе придется лечить нашего гостя, как только мы вернемся из поездки. Вспомни все срое искусство, его рука нужна мне. И тебе.
Неждана еще раз молча поклонилась, вышла, и Си-гурд не видел ее за все три дня праздника, застолья и турниров. А видеть хотел, так хотел, как никого и никогда до этого. И на третий день спросил:
— Ты запретил появляться своей воспитаннице, конунг?
— Ока будет врачевать твою руку и сейчас готовит мази и снадобья.
— Кажется, ей не по душе это занятие.
— Рюрик убил ее отца Вадима Храброго мечом твоего отца Трувора Белоголового. Ты знаешь об их поединке?
— Князь Рюрик не любит вспоминать. Но то был честный поединок.
— Неждана уговорит свою душу, — заверил Олег. — Смотри, сейчас будет добрая сеча. — Он встал, поднял кубок. — Один против двоих до первого удара мечом, воины! Победитель будет сидеть ошую меня!
Воин, в одиночку вышедший против двоих, был в глухом шлеме, на шишаке которого веяли такие же синие перья, как и на шлеме Нежданы. Схватка была стремительной и настолько захватывающей, что зрители на сенях повскакали с мест, а воины на площади взрывались ревом при каждом удачном выпаде. Воин с перьями был высок и широкоплеч, но легок и проворен. Он довольно быстро выбил меч у одного из противников, применив тот же прием, что и Неждана, но со вторым — приземистым, кряжистым и, видимо, очень сильным и опытным — ему пришлось повозиться. В конце концов он поймал его на выпаде, с неожиданным проворством нырнув под меч соперника. Восторженно закричали воины, оглушительно звеня мечами по щитам. Победитель вежливо помог. противнику подняться, обнял его и с неторопливым достоинством направился к Олегу.
— Твое место — ошую меня, — торжественно сказал Олег, встав и лично наполнив кубок вином. — Выпей во здравие нашего гостя, Перемысл!
Перемысл снял шлем. Волосы его были подстрижены по-славянски, в кружок, да и поздоровался он по-славянски:
— Будь здрав, высокий гость! — Неторопливо выпил кубок, поклонился. — Дозволь снять доспех, конунг.
— Сними и приходи. Вот твое место. — Олег указал на кресло левее себя.
Перемысл еще раз поклонился и вышел.
— Он новгородец? — с неприязнью спросил Си-гурд.
— Он — мой воевода. Пятнадцати лет от роду он спас свою сестру, мать Нежданы, и привез ее к моему отцу. Ему я поручу княжича Игоря.
— Славянину доверить наследника Рюрика? Это невозможно, конунг.
— Самый надежный страж — враг твоего врага. Он воспитает змееныша воином.
— Здесь повелеваешь ты, конунг Олег, но все же…
— Ты подчинишь ему своих варягов.
— Конунг, я дал высокую клятву охранять княжича Игоря.
— И собираешься торчать в том месте, где я спрячу змееныша? Да тебя знает в лицо каждый житель Новгорода! Надо не только уметь убивать медведя одним ударом, но и уметь думать, Сигурд.
— Конунг, я чту твою волю, но согласиться…
— Здесь повелеваю я! — властно оборвал Олег. — Завтра мы вместе проводим княжича на мой тайный стан. Будешь везти его сам, сани туда не пройдут. Вместе расставим охрану и вместе вернемся. Пей, Сигурд, мы кончили этот разговор.
На другой день они выехали большим обозом. Си-гурд, помня слова Олега, что сани не пройдут к тайному стану, удивился, но промолчал. Общительный и веселый Олег умел повелевать, не тратя слов, и Си-гурд ощущал на себе его суровую волю. В санях ехала многочисленная женская челядь во главе с мамкой-кормилицей, их окружали варяги Сигурда, а дружинники воеводы Перемысла располагались впереди и сзади и вели дозорную службу по сторонам. Обоз долго петлял по глухим лесным дорогам, порою каким-то чудом пробираясь вообще без дорог, пока не достиг укромной поляны, где стояла приземистая изба, окруженная полудюжиной землянок, засыпанных снегом выше крыш. Из землянок вылезли воины, а из избы — их начальник в шубе поверх кольчужного доспеха. Он низко поклонился Олегу.
— Никого не заметили? Ни кривичей, ни новгородцев?
— Никого, конунг. Воины следят днем и ночью, как ты повелел.
— Однако нас никто не окликнул.
— Я знал о твоем появлении, как только разъезды Перемысла свернули в землю кривичей, конунг. Воинам приказано следить тайно.
— Спрячешь сани. Дальше мы поедем верхами.
— Будет исполнено, конунг.
Дальнейший и очень тяжелый путь Сигурд сделал, взяв младенца в свое седло. Это был путь через нескончаемые болота, не замерзающие даже в лютые морозы, а лишь подернутые тонким обманчивым льдом. Не доверяя никому, Олег сам вел их через трясины, руководствуясь лишь ему одному ведомыми знаками. Шли безостановочно от вечерних до утренних сумерек, белесых от слабого света полной луны. А пришли на сухой высокий остров, заросший ядреными красными соснами, за которыми скрывался поселок. Женщинам во главе с мамкой-кормилицей отвели крепкий просторный дом, обнесенный высоким сплошным частоколом с узкими воротами и опускающейся железной решеткой.
— Сюда ведет единственная тропа, которую, кроме меня и Перемысла, знают три человека. Они доставляют еду и мои повеления в полнолуния, потому что повороты в трясине можно угадать, только сообразуясь с луной. Сюда никто не может прорваться, ты в этом убедился. Кроме того, здесь будут Перемысл со своей дружиной и твои варяги, которым придется остаться здесь навсегда.
Все это Олег сказал Сигурду, когда женщины и княжич были размещены, остров обследован, а стража расставлена. Больше в низкой и душной землянке никого не было: Перемысл сторожил у входа.
— Это — люди князя Рюрика, конунг, — запротестовал Сигурд. — Они преданы ему…
— Вот поэтому они никогда и не покинут остров. — Олег вдруг добродушно улыбнулся. — И ты тоже разделил бы их участь, если бы я не нуждался в тебе.
В широкой улыбке конунга русов было столько уверенной беспощадности, что Сигурд угнетенно замолчал. Молчал и Олег, и они некоторое время ели молча, хотя Сигурду кусок не лез в горло. Потом Олег сказал:
— Власть — это разумная жестокость, от нее сейчас зависит безопасность змееныша. Учись властвовать, Сигурд. И доверься Неждане, она спасет твою десницу.
— Неждана, — тихо повторил Сигурд, вслушиваясь в нежное имя. — Почему ее так странно назвали, конунг?
— Ее мать не. знала, что зачала ребенка, провожая Вадима Храброго в последний бой. Девочка родилась нежданно-негаданно, и я уверен, что в нее вселился великий дух ее отца.
— А ее мать? Где она?
— Ее мать? — Конунг вздохнул, горестно покачав головой, и русый чуб вздрогнул на бритом черепе. — Пять лет назад… Да, пять, Неждане тогда было десять, и я впервые стал приучать ее к мечу. Ее мать Забава отпросилась в Новгород, уж очень ей хотелось повидать родню. Мы переодели ее в русинку, она знала наш язык, но люди Рюрика все же выследили ее. Но она не призналась, что у нее есть дочь, даже под пытками.
— Конунг, ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что Рюрик жесток неразумно. Потому-то новгородцы и швырнули к его ногам ржавый обломок его собственного меча.
— Прости, конунг, если обижу, но у меня такое чувство, что ты никому не доверяешь.
— Тут ты спутал меня с Рюриком, — буркнул Олег.
— Но ты воюешь даже с рогами, со своими же братьями — русами, говорящими на том же языке, почитающими тех же богов.
— А новгородцы воюют с кривичами, хотя тоже говорят на одном языке. Роги убили моего деда, отца Ольбарда Синеуса, и попытались захватить наши земли. У нас — родовые конунги, ты знаешь, но конунги рогов добавляют к своему имени «Рог», а мы — «Ол». Ольбард, Олег… Если у меня будет сын, я назову его Ольгардом, а если дочь — Ольгой: таков родовой обычай. А кровная месть смывается только кровью, почему я куда больше доверяю славянам, в отличие от Рюрика. — Олег встал. — Однако пора почивать, Си-гурд. Мы выедем перед рассветом, пока еще с топей видна луна.
Глава Третья
1
И опять Рюрик спускался по осклизлым ступеням в пыточную подклеть навстречу смраду факелов, раскаленного железа, человеческой плоти и нечеловеческим воплям. И, едва ощутив под ногами скользкий загаженный пол, увидел полураздетое женское тело, распятое на засаленных канатах, очаг, в котором калилось пыточное железо, и кривоногого, неправдоподобно широкоплечего приземистого Клеста, прозванного так за непомерно длинную нижнюю челюсть и отвратительный неправильный прикус. Он возбуждался до неистовства, до исступления во время палаческой своей работы, особенно если случалось пытать женщин.
— Ты — Забава? Забава? Забава? Знаю, знаю! Забава, вдова Вадима Храброго! Чего вопишь? Ты говори мне, говори, а то еще прижгу!
— Молчит?
— Воет, а ни одного слова, княже. Уж чем только не пытал! И батогами, и плетью, и железом. Семеро признали в ней Забавушку вдову Вадима Храброго, а я бьюсь, бьюсь. Может, язык откусила?
— Если откусит, тебе на канатах висеть.
— Не греться тебе у костров Вальхаллы, конунг Рюрик, — вдруг страшно прохрипела женщина. — Вечно бродить тебе в холоде и мраке. Устами моими говорит твой бог Один.
Забава говорила на древнегерманском, на языке русов, и Рюрик понял каждое ее слово. А Клест не понял и торжествующе засмеялся:
— Заговорила, заговорила!
— Она должна говорить по-славянски! — не выдержав, закричал Рюрик. — По-славянски, ты слышишь, палач?
— У-ууу! — зарычал Клест.
Рванулся к распятой женщине, схватил обнаженную грудь, рванул сосок зубами, замычал, затряс головой. Дико кричала женщина, билась на канатной растяжке, кровь текла по телу, а Клест, рыча, яростно грыз ее сосцы…
…Рюрик проснулся и сразу сел, и боль в спине ощущалась сейчас куда меньше тягостной боли в сердце. В четвертый раз он видел этот сон, в четвертый раз слышал слова на древнегерманском, в четвертый раз просыпался в поту и ужасе. Клест загрыз ее тогда, загрыз собственными зубами с чудовищным прикусом, но Рюрик всегда просыпался раньше ее смерти. Хотя тогда, пять лет назад, не ушел из пыточной до ее последних судорог, все еще надеясь, что она не выдержит, сознается, что имя ее — Забава, что вдова она Вадима Храброго, что… Но ни в чем она не призналась, и Рюрик до сей поры терялся в догадках, кого же по его повелению затерзал Клест: славянку Забаву, которую опознали семеро, или ни в чем не повинную русинку. Если это Забава, то почему она свободно говорит на языке русов? Прячется у Олега? А может быть, вторично вышла замуж за руса — она молода, красива, — родила ему детей, и дети, возмужав, спросят с него, где их мать. Нет, не с него — с него уже поздно спрашивать. Спросят с его единственного сына Игоря. А он отправил его под охрану Олеговых мечей.
Убить палача: он знает слишком много. Но как разговаривать с Олегом? Что ему передал отец Оль-бард Синеус? Что Олег знает? Кто такая замученная Клестом женщина: русинка, неизвестная славянка или и вправду— Забава? Нет, таких мучений не выдержала бы никакая женщина, и, значит, это не вдова Вадима Храброго. И почему он, Рюрик, выкинул ее из памяти пять лет назад, а стал постоянно думать о ней только после того, как отправил верного Сигурда — в верности его Рюрик не сомневался: слишком высокой была клятва — вместе с единственным сыном к Олегу? А если та женщина все же была Забавой, если Олег знает о ее гибели в пыточной клети? Нет, Клеста, пожалуй, убивать преждевременно, Клест еще может пригодиться при разговоре с Олегом. Пусть Клест развяжет этот узел…
Правда, Олег приедет с крепкой охраной: ведь Рюрик думал передать ему золото для того, чтобы нанять большие силы и уйти подальше от Господина Великого Новгорода. Сокрушить Аскольда, посадить Игоря на княжий стол в Киеве — осенью они обсуждали этот поход. Тогда его сыну ничего не угрожало, и Рюрик хотел разгромом Аскольда укрепить могущество Новгорода, а значит, и могущество собственного княжения. Но обломок ржавого меча, брошенный к его ногам… Он постарел, он уже не держит в руках все нити, он сам, собственной волей отдал своего сына в заложники конунгу русов. А уж коли так случилось, то Клесту умирать рано. Воинов Олега в зимовье не пропустят: никто не имеет права приближаться к усадьбе без повеления Рюрика. Стража русов остановится, их конунг с отроками прибудет к нему, а стражу надо будет тайно окружить надежными людьми. Окружить и отрезать. А с Олегом говорить и говорить… Нет, заставлять его говорить. Русы болтливы, любят застолье — так пусть стол ломится от яств и вина. А Клеста оставить в сенях: он и даст ответ на главный вопрос…
В голове Рюрика путались мысли: четвертый сон путал их. Нельзя было отсылать Игоря к Олегу, нельзя было позволять палачу затерзать ту женщину до смерти. Он стал делать ошибки, громоздить их друг на друга, а когда ошибок много, они начинают множиться сами по себе, они угнетают, давят, притупляют хитрость, которую он любовно оттачивал всю жизнь. Он отдал русам в заложники собственного и единственного сына, смысл всех побед и поражений, боль всех увечий и ран. Где же выход?
Тусклый рассвет с трудом пробивался в оконце. Рюрик бесцельно бродил по остывающей избе, на каждом шагу ощущая острую боль в пояснице. Боль мешала думать, мешала найти единственный правильный выход из той сети просчетов, куда он загнал самого себя. Пустое дело выпутываться из сетей: их надо рвать. Но не было сил, была только боль. Боль в спине и путаница мыслей.