Василий Кононюк
Шанс? Параллельный переход

Пролог

   В этот раз сознание возвращалось тяжело, боль накатывала вперемежку с состояниями невыносимого страха и паники, видениями ужасных контуров и теней, надвигающихся из темноты. Вместе с тем какая-то часть моего сознания настойчиво пробиралась наружу, отметая эмоции в сторону, заполняя голову вопросами: «Что со мной?», «Что случилось?». С трудом сознание вернулось, и, успокоенный, я открыл глаза. Надо мной, склонившись и прикрыв глаза, стояла незнакомая немолодая, но еще сильная и статная женщина лет пятидесяти.
   Ее черные, с заметной проседью волосы были убраны под темный платок, завязанный узлом сзади, на шее. «Так моя бабушка завязывала», – мелькнуло в голове, и губы растянулись в глупую улыбку. Ее руки катали что-то по моему лбу, глаза были прикрыты, а губы сосредоточенно шептали слова, смысл которых начал медленно доходить до меня:
 
Ты лети, лети, черный ворон,
Да за далекие поля, за темные леса.
Лети в ночь темную, ночь непроглядную, в царство Чернобогово,
Найди там, черный ворон, душу неприкаянную, душу нестылую,
Проси, ворон, душу неприкаянную сыскать нашего Богданчика,
Вернуть нашего Богданчика.
Обещай, черный ворон, от меня плату великую за службу тяжкую,
Обещай, черный ворон, душе неприкаянной да не темну ночь,
Но светлый день.
 
   Внезапно она замолчала, открыла глаза, и они черными колодцами вобрали меня в себя, перед глазами закружилось, и я в который раз провалился в небытие.

Глава 1
О том, как никто не хотел умирать

   – Привет, Костя, слушай, у меня несколько последних дней подряд голова болит временами. Сильная боль – иногда несколько секунд, иногда несколько минут, потом само проходит. Может, подскажешь, какие таблетки попить?
   – Привет, Володя. Когда тебя сегодня можно оторвать часа на полтора?
   – Сегодня полная за… грузка, ты бы мне сказал по-быстрому пару названий, я бы по дороге взял, а на следующей неделе бы встретились. Или хочешь, я к тебе вечером, после восьми, домой заскочу?
   – Давай, чтоб я не матерился, ты мне не будешь давать советов. И не начинай мне своих «сегодня не могу». Отвечай на поставленный вопрос.
   – Костик, ты, главное, не нервничай. Если ты так жаждешь меня увидеть, давай тогда в обед увидимся. А пока скажи: что мне в аптеке покупать?
   – Подожди минутку, не клади трубу… Алло, Володя, слышишь меня?
   – А куда я денусь, если ты орешь так, что тебя без телефона слышно!
   – Ровно в тринадцать ноль-ноль чтобы ты был в нашей больнице, в кабинете компьютерной томографии. Спросишь Аллу Викторовну, скажешь, что от меня. И не опаздывай: люди на обед не пойдут, тебя ждать будут. Все, там увидимся.
   – Алло…
   «Ну вот, поговорили, а какие таблетки брать, так и не сказал, чудо нерусское. Зачем я жене обещал, что ему позвоню? В любой аптеке посоветуют, что от головной боли брать, – теперь придется день разрывать, в больницу ехать. А там попадешь к ним в лапы – так просто не вырвешься».
   …– Проходите, Владимир Васильевич, присаживайтесь. Мы тут с Константином Ароновичем как раз результаты вашей томограммы просматриваем. А вы меня не помните, Владимир Васильевич?
   – Да я вроде у вас первый раз, Игорь Владимирович, – имя ваше на двери, на табличке прочел.
   – Да, не снятся вам по ночам ваши жертвы, Владимир Васильевич. А я – одна из них.
   – Игорек, ты ли это? Извини, не признал сразу. Ты же с нами только один раз на страйкбол ездил, да и рожу тогда разрисовал точно как юсовский рейнджер на плакатах. Попробуй тебя узнай в белом халате да с белым лицом. Костик, ты чего нас собрал? Решил на троих среди бела дня сообразить?
   – Нет, Костя действительно пришел обсудить со мной твои снимки.
   – Так там что, проблемы какие-то?
   – Можно и так сказать… Володя, у тебя злокачественная опухоль, в очень плохом месте. Неоперабельная. Таких операций никто не делает. Мне очень жаль.
   – …Сколько у меня есть времени?
   – Трудно сказать, Володя. Тут многое зависит от тебя. Общее правило таково: чем раньше подсядешь на болеутоляющие препараты, особенно морфий, тем раньше уйдешь. Пока всех дел не доделал, терпи. Боль замедляет развитие болезни. В худшем случае у тебя месяц, в лучшем – три.
   – Да, веселые вы ребята… Костя, Любке ничего не говори, я сам все скажу.
   – Володя, ты же знаешь: я не умею врать.
   – Так никто тебя врать не заставляет, правдивый ты наш, скажешь ей – я сам все расскажу.
   – Володя, так она подумает невесть что.
   – Костя, ты сам понял, что сказал? Ты сначала придумай что-то похуже этого, а потом волнуйся о том, что она себе надумает. Отключи телефоны до вечера, и вопрос решится сам собой. Ладно, ребята, времени мало – дел много, побегу я.
   – Володя, стой.
   – Ну, чего тебе еще, Костя?
   – Я знаю, ты любишь водить сам, но возьми себе шофера на это время. В любой момент возможны кратковременные обмороки.
   – Гуд.
* * *
   Вечером того же дня
   – Я всегда знала, что ты обманщик, Володя. Опять ты меня обманул…
   – О чем ты, Люба? Просто я не мог сразу тебе сказать, мне нужно было пару часов…
   – Да я не о том, Володя, – я все поняла, когда и Костику, и тебе дозвониться не смогла. А может, и еще раньше. Утром, когда ты от боли скривился, игла холодная в сердце вошла – так и сидит, не выходит. Не о том я. Обещал ты мне, Володя, тридцать три года назад, что мы с тобой в один день умрем. Задурил голову бедной девочке, а слова не сдержал…
   – Я верил, что так будет, Люба. Прости.
   – «Прости» – это все, что ты скажешь, Волчонок, да? Ты помнишь, сколько было моей бабке, когда ее хоронили?
   – Восемьдесят девять?
   – Девяносто один, родной. А мне пятьдесят один. Делай что-то, Володя, так не пойдет. Ты помрешь себе, а мне сорок лет одной жить?
   – Я буду делать, Люба, все будет хорошо, родная.
   – Врешь ты все, Волчонок, ни хрена ты не сделаешь.
   – Обними меня, маленькая, все будет хорошо, ты же знаешь, я придумаю что-нибудь…
   – Это ты, конечно, придумаешь – тут у тебя фантазия богатая… Ладно, с дохлого волка хоть шерсти клок… Иди ко мне, Волчонок. Пока еще ты живой.
* * *
   Когда в следующий раз мои глаза открылись, в комнате царил полумрак. Прямо надо мной, на расстоянии вытянутой руки, был неровный, побеленный известью глиняный потолок, слева от меня – такая же стена, справа – знакомые с детства очертания. «Я лежу на лежанке большой деревенской печи – почему? Однако странные фантазии у этих медиков», – мелькнула мысль и пропала – ее заменило ощущение, что со мной что-то не так, как всегда. Ничего не болело. Ощущение тела еще полностью не восстановилось, и присутствовала характерная после выхода из обморока «морская болезнь», когда тебе кажется, что тебя качает, и тело еще не «свое». Вместе с тем не было того ощущения всепроницающей боли, с которым приходил в сознание на протяжении последних недель. Боль, не оставлявшая меня даже в те непродолжительные периоды, когда ассистенты Петра Николаевича давали моему телу день-два отдыха, чтобы восстановить «яркость ощущений». Дрожа и не веря в то, что случилось, поднял к глазам правую руку и долго ее рассматривал. Я тупо глядел на свою руку, которая была не моей, поворачивая ее то одной, то другой стороной. Почему-то хотелось плакать, в душе было пусто и горько…

Глава 2
О методе индукции в руках медика.
Для любителей философии

   – Володька, привет!
   – Андрей, черт лысый, ты что, снова здесь? Ты же два месяца как уехал.
   – Нет, я в Питере…
   – Ну, говори, чем мы, хохлы, вам, москалям, помочь можем?
   – Вступайте в таможенный союз!
   – Эх, Андрюха, я бы не только в таможенный – я бы и в военный вступил, да кто меня спрашивает!
   – Ничего, будет и на нашей улице праздник. Но я по другому вопросу: мне звонил Костик, давно уже, недели две назад.
   – Все нормально, ты же знаешь, я ее никогда не боялся.
   – Я знаю, потому и звоню. Я тебе скинул эсэмэской телефон, имя и отчество. Фамилии дать не могу. Человек заведует в «ящике» лабораторией экспериментальной психиатрии. Чем они занимаются, он сам расскажет. Для своих экспериментов он берет добровольцев. Только из числа безнадежно больных, которым осталось жить месяца два-три. Как он выражается, «побочным результатом» его экспериментов является двадцатипятипроцентная квота выздоровевших. Это, Володька, правда. Я узнавал по своим источникам: точная цифра – двадцать три с половиной процента. Не бог знает какой процент, но заметь, Владимир Васильевич, он заметно выше нуля. К нему рвется масса народу, при том что об этом никто не распространяется, – все дают подписку о неразглашении. Он берет к себе только после собеседования. Тут я бессилен. В этом вопросе на него никто повлиять не может. Поговори с Любкой, если решите попробовать – у тебя собеседование через четыре дня, в следующий понедельник, в шестнадцать ноль-ноль. Только Любку предупреди: если тебя возьмут, она тебя увидит или здоровым, или мертвым. Туда никого не пускают. В любом случае позвони сегодня вечером на этот мой телефон. Если есть вопросы, можешь перезвонить по тому номеру, что я тебе скинул. Только много не спрашивай. Если поедете, уточни у него время собеседования: у них там постоянно все меняется. Все, Володька, давай, вечером поговорим.
   – Спасибо, Андрей.
   – Не за что, это я для себя делаю, а не для тебя. Во-первых, тебя по-другому в гости не дозовешься, а во-вторых, ты же в Питере ни разу не был. Все в Москву да в Москву. Так бы и помер, не увидев северной столицы.
* * *
   Вечером того же дня
   – Добрый вечер, Андрей. Значится, так. Выезжаем мы в субботу. Будем в Питере в воскресенье в двенадцать двадцать по-местному, то бишь по московскому, времени. Собеседование перенесли на одиннадцать тридцать, понедельник, я им по электронке уже анкету скинул.
   – Лады, мы вас ждем. Ирка поверить не может, что вы с Любкой к нам приедете. Ты как, детям сказал?
   – Нет, мы с Любкой подумали и решили не говорить.
   – Ну смотри, дело твое, я бы сказал.
   – Андрей, просьба есть. Ты бы узнал на всякий случай, как тело обратно привезти, в случае чего, чтобы заморочек потом у Любки не было.
   – Все схвачено, бродяга, привезут в цинковом гробу, в лучшем виде.
   – Умеешь ты успокоить, Андрюха.
   – А то!
* * *
   – Проходите, Владимир Васильевич, присаживайтесь. Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте коротко и по существу. Если получится.
   – Хорошо, Петр Николаевич.
   – Вы в Бога верите?
   – Да, я по своему мировоззрению объективный идеалист.
   – В чем, по-вашему, смысл жизни?
   – Моей или вообще?
   – Оба варианта.
   – Если коротко, то моя жизнь есть просто форма отдыха для моей души. Жизнь вообще, имеется в виду существование космоса – со всем, что в нем есть, – это форма самореализации, самовоплощения Абсолюта.
   – Так, со вторым тезисом все понятно, а вот первый, пожалуйста, поподробней.
   – Петр Николаевич, я предполагаю, что у вас, как и у многих других, очень непростая и нелегкая работа. И наверняка рано или поздно наступает момент, когда вы чувствуете: все, меня выжали, как лимон, я больше работать не могу. Что вы делаете в этом случае?
   – Беру отпуск и уезжаю куда-то.
   – Итак, вы уезжаете туда, где ничто не напоминает вам о вашей работе. И что вы там делаете?
   – Ничего.
   – Может показаться, что вы ничего не делаете – в смысле не выполняете полезной работы. Но если вы подумаете, то согласитесь со мной: вы собираете новые впечатления, вы собираете радостные эмоции. Постепенно их количество уменьшается, и вы отдохнувший возвращаетесь к своей работе. Так же и душа – когда ей становится невмоготу там, наверху, она, забывая обо всем, погружается в зародыш новой жизни, рождается в этом мире и живет, собирая новые впечатления и разнообразные эмоции, а потом, когда они исчерпываются, отдохнувшая, возвращается к своей работе.
   – Весьма оригинальная теория. Вы знаете, я провожу такие собеседования многократно, каждый день, но такого взгляда на нашу жизнь еще не встречал. Тем не менее важный уточняющий вопрос: этот отпуск – событие повторяющееся или однократное?
   – Безусловно, повторяющееся.
   – Хорошо, последний вопрос. Владимир Васильевич, мне кажется, что вы не из тех, кто боится смерти. Но тем не менее вы здесь. Расскажите, что вас связывает с этой жизнью и почему вы не хотите отпускать свою душу из отпуска на работу. Согласно вашей теории.
   – Силы в себе еще чувствую, не сделал многого из того, что хотелось. Когда еще пацаном был, пообещал жене будущей, что жить мы с ней будем долго и счастливо и умрем в один день. Привык обещания выполнять.
   – А мне кажется, тут еще кое-что есть, не менее важное, чего вы сами не осознаете. Вы себе запланировали, Владимир Васильевич, условно говоря, семьдесят – восемьдесят лет жизни. А тут, у вас не спросясь и с вами не посоветовавшись, кто-то решил вам жизнь укоротить. И вроде умом вы понимаете, что это ваша душа рвется на свободу, а натура ваша бойцовская рвется доказать всем, кто тут Ленин и кто имеет право распоряжаться вашей жизнью. Поверьте мне на слово, неблагодарное это занятие – с душой своей бодаться. Можно огрести по-крупному. Но это уже вам решать. Так, давайте подведем итоги. Я беру вас в программу, Владимир Васильевич, если вы согласитесь, после того как я вас коротко введу в курс дела…
   Для начала распишитесь в этом документе. Это подписка о неразглашении в течение двадцати лет всего, что вы услышите или увидите в этих стенах.
   Существует в Индии, Владимир Васильевич, институт реинкарнации. Поскольку реинкарнация – это центральное понятие в индуизме и буддизме, занимается этот институт тем, что описывает зарегистрированные и подтвержденные случаи реинкарнации. Институт открытый, доступ к его материалам получить нетрудно и, что немаловажно, относительно недорого. Тема реинкарнации занимала меня еще со студенческих лет. Я самостоятельно ездил к ним, знакомился с сотрудниками, копировал некоторые материалы. На сегодняшний день у нас очень хорошие, прочные контакты, и мы на официальной основе получаем все свежие материалы. В процессе анализа полученных данных у нас возникло несколько направлений дальнейших исследований, которые несколько отличаются от того, что делают наши индийские коллеги. Первое из них, имеющее к вам непосредственное отношение: реинкарнация с полностью или частично сохраненной памятью. Как вы понимаете, все зарегистрированные случаи относятся именно к этому типу, иначе бы у нас вообще не было материалов. Мы выделили несколько базовых предпосылок, обязательных для успешного параллельного перехода, – то есть переселение души без подъема в высшие сферы, что обеспечивает полную или частичную сохранность старой памяти. Назову вам три основных условия, поскольку они важны для вашего осознанного выбора своей дальнейшей судьбы.
   Первое – вы должны верить в возможность реинкарнации. Именно верить, а не допускать теоретически такую возможность. Второе – вас должно что-то держать в этой жизни, не отпускать без борьбы. Молодых держит просто нереализованная энергия их тел, жажда жизни, если она есть. Очень слабая связь. Понимаете, Владимир Васильевич, важна связь именно с этой жизнью, а не с жизнью вообще. Любовь, забота о детях, о близких людях, недоделанных делах – это как пример позитивных связей. Негатив тоже работает. Ненависть, желание отомстить, испортить жизнь кому-то тоже привязывает не хуже. Знаете, что общего получается с такими разными привязками к жизни в результате параллельного переноса? Боль. Боль и страдания, потому как отомстить, долюбить, доделать что-либо не получится. Уж не знаю, случайность это или так задумано свыше, но в своей новой жизни вы до старой не доберетесь. Или доберетесь, когда уже будет поздно. И наконец, третье условие. Ваша смерть должна быть неожиданной, болезненной, психологически некомфортной, но вместе с тем не длительной. Например, идете вы себе спокойно, вдруг проваливаетесь в яму и напарываетесь на острый кол, который прошивает вам внутренности. Как видите, все перечисленные условия соблюдены, сразу вы не умрете, но и долго протянуть тоже не получится.
   Таким образом, Владимир Васильевич, как вы уже, наверное, догадались, мы хотим предложить вам принять участие в опытах по параллельному переносу. Естественно, никто вас в яму с кольями ронять не будет, но суть останется та же. Очень неприятными и болезненными способами мы будем загонять вас в состояние клинической смерти, а потом вытаскивать оттуда. И так некоторое количество раз. Как вы уже, наверное, знаете, почти у четверти испытуемых организм считает, что лучше выздороветь, чем терпеть это издевательство дальше. К сожалению, в подавляющем большинстве случаев находится более простое решение, и душа покидает тело. Дальнейшее ее движение мы можем только предполагать. Безусловно, несмотря на все наши ухищрения, самым вероятным останется движение вверх, в чистилище, а затем в эфир, в царство чистых душ. Если пути вверх душа не ищет, состоится параллельный перенос в новое тело. Существует небольшая вероятность, что перенос не состоится и на некоторое время вы станете привидением. Но поверьте мне на слово, в вашем случае этот вариант не стоит даже рассматривать. Вот будь вы убежденным христианином, тогда другое дело. Пути наверх душа найти не может, а в другое тело – не приемлет. Вот и мается в виде привидения, пока связь с настоящим не ослабнет и ее не отпустит. Вот, собственно, все, что я хотел вам рассказать на первом этапе, до того как вы примете решение – участвовать в нашей программе или нет. Да еще некоторые данные – они должны вам помочь сделать правильный выбор.
   По нашим косвенным оценкам, параллельный перенос происходит где-то в двадцати процентах случаев – как видите, цифра не маленькая. И очутиться можно не только в нашем мире. Параллельные миры – это второе направление нашей деятельности. Фактически единственными достоверными фактами их существования являются случаи параллельного переноса от них к нам. Для вас сейчас важно знать, что они существуют и вы можете там оказаться.
   И последнее, что я вам скажу. Если представить себе, что мы поменялись местами и мне бы пришлось решать, соглашаться или отказываться, скажу вам честно, я бы сразу отказался. Просто я знаю тысячи мелочей, которых вы не знаете, и у нас нет времени их обговаривать. Вот, к примеру, только некоторые из них. Как правило, параллельный перенос происходит в уже сформированное тело возрастом от десяти до двадцати лет, что связано с потребностью перенести полностью или частично память переносимой личности. Чаще всего старая личность имеет серьезные психические проблемы. Возможен перенос в психически здоровую личность во время комы или длительной потери сознания, что, как показывает практика, является самым плохим вариантом. Ведь в любом случае старая личность никуда не девается, и приходится уживаться вместе. Как вы сами понимаете, это удается не всегда. Со здоровой личностью особенно. Вы, наверно, слышали про экзорцизм, изгнание духов, мультиплексные личности? Как правило, все эти случаи имеют отношение к параллельному переносу.
   Ну вот, пожалуй, все. Вы теперь можете подумать, посоветоваться и принять осознанное решение. Я вас не тороплю, но желательно, чтобы завтра вы мне сообщили результат. Как вы сами понимаете, лимит времени у вас достаточно ограничен. Я вас больше не задерживаю, Владимир Васильевич, до встречи.
   – Если можно, буквально два слова, Петр Николаевич. Поскольку разглашать то, что я услышал, нельзя, советоваться мне, собственно, не с кем. Если подытожить то, что вы говорили в цифрах, то я бы их разложил следующим образом. Двадцать пять процентов – вероятность очень хорошего результата. Пятьдесят пять процентов – вероятность стандартного результата. И только двадцать процентов – вероятность результата, который для меня лично может быть не очень приятным, а для моих близких ничем не будет отличаться от стандартного. Если я все правильно понял, то мое решение – безусловно участвовать в ваших экспериментах.
   – Я вас понял, Владимир Васильевич. В таком случае несколько формальностей. К сожалению, бюджетного финансирования нам катастрофически не хватает, и для нормального содержания пациентов и проведения всех исследований мы вынуждены принимать добровольные пожертвования. Если вы можете в этом поучаствовать, мы будем вам благодарны.
   – Без вопросов, Петр Николаевич. О какой сумме идет речь?
   – По вашим возможностям, Владимир Васильевич. Обычно вносят от десяти до пятидесяти тысяч рублей.
   – Если можно, ваши реквизиты, Петр Николаевич. Сегодня после обеда, максимум завтра утром, пятьдесят тысяч рублей поступят на ваш счет.
   – Ждем вас завтра утром в девять ноль-ноль здесь, Владимир Васильевич. Попрощайтесь сегодня со всеми: до окончания программы вы будете находиться на закрытой территории. Завтра утром не завтракать – нужно будет обновить все ваши анализы. До встречи, Владимир Васильевич.
* * *
   – Все, Любочка, мне пора, возвращайся к Ирке. И помни: Петр Николаевич мне гарантировал, что в любом случае – ты слышишь, в любом – я буду жить и помнить о тебе. Ты не останешься одна. Знай: я – живой и помню о тебе. Смотри, как классно выходит: я или выздоравливаю, или очнусь в новом теле, приду к тебе – и будет у тебя юный муж. Помнишь, фильм такой был юсовский: приходит к тетке пацанчик, лет десять ему, и говорит: «Привет, я твой муж покойный…»
   – Не надо, Волчонок, не шути. А давай уедем отсюда, Волчонок, не ходи туда. Умрешь, как все нормальные люди. Боюсь я. Помнишь, как боги наказали Прометея? Нельзя с ними в такие игры играть.
   – Уйти, когда есть двадцатипятипроцентный шанс выздороветь и остаться с тобой? Не шути так, Люба.
   – Не буду, Волчонок. Иди, родной, ты у меня стойкий оловянный солдатик, ты не умеешь отступать.
   – До свидания, Любка…
   – До свидания, Володька…

Глава 3
Новое тело

   Вот и все. Ты умер, Владимир Васильевич, ты просто умер. Тебя занесло неизвестно куда. Этот псих Петр Николаевич оказался прав. Параллельный переход можно осуществить. Конечно, есть мизерная вероятность того, что или я сплю, или мне снесло крышу, но рассматривать это серьезно не стоит. Ты проиграл, Владимир Васильевич. Случилось то, во что ты не особенно верил, надеясь, что та боль, те нечеловеческие страдания смогут изменить тебя, смогут задавить заразу, которая росла, позволят дожить ту жизнь. Ту, где были друзья, была женщина, в глаза которой не уставал смотреть. Женщина, с которой можно говорить – и можно молчать, дети, внуки, нескончаемые дела… Эта жизнь уже ушла, а память осталась. Память, которая превратит новую жизнь в иллюзию. Это будет не жизнь, а просто игра – непонятная игра без определенной цели. Ничто из того, что будет с тобой в этой жизни, не проберет тебя до печенок.
   Стоп, стоп, почему ты решил, что ты черт-те где? Может, не все так плохо, может, старая жизнь тут, за углом, и ты просто очнулся в новом теле, являя собой живое подтверждение теории Петра Николаевича…
   Надежда вспыхнула вновь, обострив все чувства, и я услышал голоса. Говорили на жуткой смеси русского и украинского языков.
   – Пойду я, Надийко, вечереет уже, а мне еще неблизкий путь до ночи одолеть надо, – произнесла женщина с глубоким низким голосом.
   – Остались бы до завтра, тетю Мотрю, куда вы, на ночь глядя, поедете, чай, не лето на дворе. – Голос второй женщины вызвал неожиданную волну радости: «Мама», – возникло в сознании вместе с желанием подняться и броситься на шею.
   – Да я не к себе – на хутор, к Петру Кривому поеду, дорога твердая, по свету успею. Дочка у него на сносях, но не при поре. Сына свово старшего с утра ко мне прислала – переказать, что поперек у нее начал болеть и живот хватает. Я уже к ним засобиралась, как твой Иван прилетел. Я мальцу зелье передала, но надо самой посмотреть, как и что, там и заночую. Ты все помнишь, что я наказывала?
   – Все помню, тетю Мотрю. Сейчас, как печь на ночь протапливать стану, яйцо, которым вы Богдана откатывали, в огонь брошу, завтра с утра пепел выгребу и подальше от дома прикопаю.
   – Богдана ни о чем не расспрашивай и детям накажи, бо начнут шуткуваты, от кого он в лесу среди бела дня так тикав, что загремел о пень головой. И помни наш уговор, Надийко: ты так решила – что бы ни случилось потом с Богданом, моей вины в том нема. Нельзя таким наговором дитятю откатывать – не каждого мужа можно. Бабка моя, хай земля ей будет пухом, когда меня учила, все приговаривала: «Цей наговор, Мотрю, только для мужа, духом сильного, и то когда другого выхода нет: от смерти спасти, душу ушедшую в тело прикатать. Мужа, духом слабого, оставь лучше помирать. Для жёнок и детей и думать о нем забудь – лишатся разума, а ты грех на душу возьмешь, век не отмолишь».
   – Тетю Мотрю, не рвить мени сердце. – Голос «матери» наполнился болью и злостью человека, принявшего жестокое, но необходимое решение. – Вы ж знаете моего Богдана. Вы его тем летом от переляка[1] уже откатывали. И так его все блаженным кличут, и без вашего наговору. Клин клином вышибают. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Что бы ни было, то мой грех будет, мне и отмаливать. Он мне Богом данный, так и зовут мое дитятко – Богдан, я за него на любой грех пойду, но его не брошу помирать, как пса бездомного.
   – Молодая ты еще, Надийко, думаешь, смерть – то самое страшное? Бывает беда страшнее смерти. А у тебя, кроме него, еще трое да муж – о них тоже думай.