Из отражательных телескопов своими огромными размерами и увеличительной силой издавна известны два. Первый, сооруженный Гершелем, имел 36 футов в длину; зеркало его достигало 4,5 фута в диаметре; он давал увеличение в шесть тысяч раз. Второй был сооружен лордом Россмо в Биркастле, в парке Парсонстоуна, в Ирландии. Длина телескопа – 48 футов, вес 28 тысяч фунтов. Пришлось построить огромное каменное здание, чтобы вместить трубу и приспособления, посредством которых ею управляли. Зеркало его имело в диаметре шесть футов (1 метр 93 сантиметра). Рефлектор давал увеличение в 6400 раз.
Отсюда видно, что, несмотря на колоссальные размеры труб, даваемое ими увеличение в круглых числах не превышало шести тысяч раз. Такое увеличение приближает Луну лишь на расстояние 39 миль (16 лье), то есть позволяет различать на ее поверхности предметы не меньше 60 фунтов в диаметре.
Между тем по. заданиям «Пушечного клуба» требовалось изготовить трубу, которая позволяла бы увидеть снаряд шириною в девять футов при длине в пятнадцать футов; следовательно, требовалось приблизить Луну до расстояния не меньше пяти миль (двух лье), то есть добиться увеличения в 48 тысяч раз.
Такую задачу поставили перед Кембриджской обсерваторией. Решение ее облегчалось тем, что обсерватория могла затратить сколько угодно денег; но все же оставались трудности технического порядка.
Прежде всего обсерватория должна была выбрать тип трубы: рефрактор или рефлектор. Вообще говоря, по сравнению с рефлекторами рефракторы обладают большими преимуществами. При одинаковом размере объектива они дают возможность достичь большего увеличения, так как световые лучи, проходя сквозь чечевичное стекло, теряют меньший процент своей яркости, чем при отражении металлическим зеркалом телескопа. Но, с другой стороны, нельзя делать чечевицы особенно крупных размеров,: так как толстое стекло чечевицы помещает слишком много световых лучей. К тому же изготовление крупных чечевиц сопряжено с большими трудностями и требует значительного времени – нескольких лет.
Поэтому, хотя рефрактор дает более яркое изображение, что особенно важно при наблюдении Луны, которая освещается лишь отраженными солнечными лучами, – Кембриджская обсерватория решила остановиться на отражательном телескопе, так как его можно быстрее изготовить и он имеет несколько большую увеличительную силу. Ввиду того что световые лучи теряют свою силу, проходя сквозь атмосферу, особенно в нижних, наиболее плотных ее слоях, «Пушечный клуб» решил установить аппарат на одной из высочайших гор Соединенных Штатов, где воздух значительно более разрежен. Как мы видели, в телескопе производит увеличение окуляр, то есть лупа, расположенная перед глазами наблюдателя, и чем больше диаметр и фокусное расстояние объектива, тем больше он дает увеличение.
Окуляр увеличивает получающиеся в телескопе изображения, величина же этих изображений зависит от размеров зеркала, служащего объективом; следовательно, чтобы достигнуть увеличения в 48 тысяч раз, требовалось придать зеркалу телескопа значительно больший диаметр, чем в телескопах Гершеля и лорда Росса. В этом и заключалась наибольшая техническая трудность, так как отливка крупных металлических зеркал – операция весьма сложная.
К счастью, несколько лет тому назад член французского института известный ученый Леон Фуко добился значительного облегчения и усиления зеркала стеклянным, покрытым слоем серебра. Отливка стекла нужных размеров и серебрение его не представляют особых трудностей. Понятно, что Кембриджская обсерватория остановилась на способе Фуко.
Объектив решили установить по методу, примененному Гершелем при конструкции его телескопов.
В большом аппарате астронома Слау изображение предмета, отраженное наклонным зеркалом, установленным внизу трубы, направляется в окуляр, находящийся в верхнем конце трубы. Таким образом, наблюдатель, вместо того чтобы стоять внизу, поднимается в верхнюю часть огромного цилиндра и смотрит в лупу. Это делает ненужным второе маленькое зеркало, направляющее изображение в окуляр. Таким образом, изображение выигрывает в яркости, избегнув вторичного отражения» А это было особенно важно ввиду предстоящих специальных наблюдений.
Когда комитетом были приняты все нужные решения, приступили к изготовлению телескопа. Согласно расчетам бюро Кембриджской обсерватории труба нового рефлектора должна была быть длиною в 280 футов, а зеркало – диаметром в 16 футов. Правда, несколько лет тому назад астроном Гук предлагал построить телескоп в 10 тысяч футов длиной, в сравнении с которым телескоп «Пушечного клуба» показался бы детской игрушкой. Тем не менее установка нового аппарата была связана с огромными трудностями.
Вопрос о выборе места для установки телескопа был быстро решен. Требовалось поставить его на высокой горе, а высоких гор в Соединенных Штатах не так много.
В самом деле, орографическая система этой огромной страны охватывает всего две горные цепи средней высоты, между которыми протекает величественная Миссисипи; американцы назвали бы ее «королевой рек», если бы они признавали королевскую власть.
На востоке – это Аппалачский хребет, наивысшая точка которого, в Нью-Гэмпшире, – достигает весьма скромной высоты 5600 футов.
На западе высятся Скалистые горы, составляющие часть той огромной горной цепи, которая начинается у Магелланова пролива, затем под названием Анд и Кордильеров тянется вдоль всего западного побережья Южной Америки, образует Панамский перешеек и проходит, через всю Северную Америку до берегов Северного Ледовитого океана.
Скалистые горы также не особенно высоки: Альпы и Гималаи имели бы право смотреть на них «с высоты своего величия». В самом деле, наивысшая точка скалистых гор достигает лишь 10 701 фута над уровнем моря, тогда как Монблан возвышается на 14 439, а Кинчинджунга – на 26 776 футов.
Но так как «Пушечный клуб» постановил, чтобы его обсерватория находилась на территории Соединенных Штатов, то пришлось выбирать лишь между отдельными вершинами Скалистых гор. Избрана была вершина Лонгспик в штате Миссури; к подножию этой гори и был направлен весь необходимый строительный материал.
Трудно передать словами, сколько препятствий всякого рода пришлось при этом преодолеть американским инженерам, какие чудеса мужества и ловкости были ими проявлены. Это был настоящий подвиг! Пришлось поднимать на гору огромные камни, массивные железные балки, тяжелые желоба, крупные части цилиндрической трубы и объектив весом около 30 тысяч фунтов – поднимать выше линии вечных снегов, на высоту более 10 тысяч футов. Нелегко было подвозить эти материалы через пустынные степи, лесные дебри и бешеные горные потоки, вдали от населенных центров, без дорог, в дикой, непроходимой местности. Понадобилась вся энергия американских рабочих и вся изобретательность инженеров, чтобы довести дело до благополучного конца. В последних числах октября, то есть меньше чем через год от начала работ, колоссальный рефлектор на вершине Лонгспика уже поднимал к небу свою 280-футовую трубу. Труба была установлена на громадном железном помосте, причем благодаря остроумным механизмам можно было легко ею управлять: вращать во все стороны, наводить на все точки неба и следить за движением любого светила от восхода его в одной части горизонта до захода в другой.
Телескоп обошелся в 400 тысяч долларов. Когда его в первый раз навели на Луну, наблюдателей охватило чувство любопытства и тревоги. Что обнаружится в поле этого телескопа, увеличивающего наблюдаемые предметы в 48 тысяч раз? Быть может, лунные жители, стада лунных животных, озера, моря или города?
Но нет! Телескоп не обнаружил на Луне ничего такого, что не было бы известно раньше. Тщательное обследование лунной поверхности только лишний раз подтвердило вулканическое строение земного спутника.
Телескоп Скалистых гор, прежде чем перейти к специальным наблюдениям, успел оказать большие услуги астрономии. Благодаря его мощности удалось исследовать самые отдаленные участки небесной сферы и чрезвычайно точно измерить диаметр многих звезд. Между прочим, Кларк, астроном Кембриджской обсерватории, смог определить строение так называемой «crad nebula» [17] в созвездии Тельца, чего не удавалось достигнуть даже с помощью телескопа лорда Росса.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. Последние приготовления
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. Выстрел
Отсюда видно, что, несмотря на колоссальные размеры труб, даваемое ими увеличение в круглых числах не превышало шести тысяч раз. Такое увеличение приближает Луну лишь на расстояние 39 миль (16 лье), то есть позволяет различать на ее поверхности предметы не меньше 60 фунтов в диаметре.
Между тем по. заданиям «Пушечного клуба» требовалось изготовить трубу, которая позволяла бы увидеть снаряд шириною в девять футов при длине в пятнадцать футов; следовательно, требовалось приблизить Луну до расстояния не меньше пяти миль (двух лье), то есть добиться увеличения в 48 тысяч раз.
Такую задачу поставили перед Кембриджской обсерваторией. Решение ее облегчалось тем, что обсерватория могла затратить сколько угодно денег; но все же оставались трудности технического порядка.
Прежде всего обсерватория должна была выбрать тип трубы: рефрактор или рефлектор. Вообще говоря, по сравнению с рефлекторами рефракторы обладают большими преимуществами. При одинаковом размере объектива они дают возможность достичь большего увеличения, так как световые лучи, проходя сквозь чечевичное стекло, теряют меньший процент своей яркости, чем при отражении металлическим зеркалом телескопа. Но, с другой стороны, нельзя делать чечевицы особенно крупных размеров,: так как толстое стекло чечевицы помещает слишком много световых лучей. К тому же изготовление крупных чечевиц сопряжено с большими трудностями и требует значительного времени – нескольких лет.
Поэтому, хотя рефрактор дает более яркое изображение, что особенно важно при наблюдении Луны, которая освещается лишь отраженными солнечными лучами, – Кембриджская обсерватория решила остановиться на отражательном телескопе, так как его можно быстрее изготовить и он имеет несколько большую увеличительную силу. Ввиду того что световые лучи теряют свою силу, проходя сквозь атмосферу, особенно в нижних, наиболее плотных ее слоях, «Пушечный клуб» решил установить аппарат на одной из высочайших гор Соединенных Штатов, где воздух значительно более разрежен. Как мы видели, в телескопе производит увеличение окуляр, то есть лупа, расположенная перед глазами наблюдателя, и чем больше диаметр и фокусное расстояние объектива, тем больше он дает увеличение.
Окуляр увеличивает получающиеся в телескопе изображения, величина же этих изображений зависит от размеров зеркала, служащего объективом; следовательно, чтобы достигнуть увеличения в 48 тысяч раз, требовалось придать зеркалу телескопа значительно больший диаметр, чем в телескопах Гершеля и лорда Росса. В этом и заключалась наибольшая техническая трудность, так как отливка крупных металлических зеркал – операция весьма сложная.
К счастью, несколько лет тому назад член французского института известный ученый Леон Фуко добился значительного облегчения и усиления зеркала стеклянным, покрытым слоем серебра. Отливка стекла нужных размеров и серебрение его не представляют особых трудностей. Понятно, что Кембриджская обсерватория остановилась на способе Фуко.
Объектив решили установить по методу, примененному Гершелем при конструкции его телескопов.
В большом аппарате астронома Слау изображение предмета, отраженное наклонным зеркалом, установленным внизу трубы, направляется в окуляр, находящийся в верхнем конце трубы. Таким образом, наблюдатель, вместо того чтобы стоять внизу, поднимается в верхнюю часть огромного цилиндра и смотрит в лупу. Это делает ненужным второе маленькое зеркало, направляющее изображение в окуляр. Таким образом, изображение выигрывает в яркости, избегнув вторичного отражения» А это было особенно важно ввиду предстоящих специальных наблюдений.
Когда комитетом были приняты все нужные решения, приступили к изготовлению телескопа. Согласно расчетам бюро Кембриджской обсерватории труба нового рефлектора должна была быть длиною в 280 футов, а зеркало – диаметром в 16 футов. Правда, несколько лет тому назад астроном Гук предлагал построить телескоп в 10 тысяч футов длиной, в сравнении с которым телескоп «Пушечного клуба» показался бы детской игрушкой. Тем не менее установка нового аппарата была связана с огромными трудностями.
Вопрос о выборе места для установки телескопа был быстро решен. Требовалось поставить его на высокой горе, а высоких гор в Соединенных Штатах не так много.
В самом деле, орографическая система этой огромной страны охватывает всего две горные цепи средней высоты, между которыми протекает величественная Миссисипи; американцы назвали бы ее «королевой рек», если бы они признавали королевскую власть.
На востоке – это Аппалачский хребет, наивысшая точка которого, в Нью-Гэмпшире, – достигает весьма скромной высоты 5600 футов.
На западе высятся Скалистые горы, составляющие часть той огромной горной цепи, которая начинается у Магелланова пролива, затем под названием Анд и Кордильеров тянется вдоль всего западного побережья Южной Америки, образует Панамский перешеек и проходит, через всю Северную Америку до берегов Северного Ледовитого океана.
Скалистые горы также не особенно высоки: Альпы и Гималаи имели бы право смотреть на них «с высоты своего величия». В самом деле, наивысшая точка скалистых гор достигает лишь 10 701 фута над уровнем моря, тогда как Монблан возвышается на 14 439, а Кинчинджунга – на 26 776 футов.
Но так как «Пушечный клуб» постановил, чтобы его обсерватория находилась на территории Соединенных Штатов, то пришлось выбирать лишь между отдельными вершинами Скалистых гор. Избрана была вершина Лонгспик в штате Миссури; к подножию этой гори и был направлен весь необходимый строительный материал.
Трудно передать словами, сколько препятствий всякого рода пришлось при этом преодолеть американским инженерам, какие чудеса мужества и ловкости были ими проявлены. Это был настоящий подвиг! Пришлось поднимать на гору огромные камни, массивные железные балки, тяжелые желоба, крупные части цилиндрической трубы и объектив весом около 30 тысяч фунтов – поднимать выше линии вечных снегов, на высоту более 10 тысяч футов. Нелегко было подвозить эти материалы через пустынные степи, лесные дебри и бешеные горные потоки, вдали от населенных центров, без дорог, в дикой, непроходимой местности. Понадобилась вся энергия американских рабочих и вся изобретательность инженеров, чтобы довести дело до благополучного конца. В последних числах октября, то есть меньше чем через год от начала работ, колоссальный рефлектор на вершине Лонгспика уже поднимал к небу свою 280-футовую трубу. Труба была установлена на громадном железном помосте, причем благодаря остроумным механизмам можно было легко ею управлять: вращать во все стороны, наводить на все точки неба и следить за движением любого светила от восхода его в одной части горизонта до захода в другой.
Но нет! Телескоп не обнаружил на Луне ничего такого, что не было бы известно раньше. Тщательное обследование лунной поверхности только лишний раз подтвердило вулканическое строение земного спутника.
Телескоп Скалистых гор, прежде чем перейти к специальным наблюдениям, успел оказать большие услуги астрономии. Благодаря его мощности удалось исследовать самые отдаленные участки небесной сферы и чрезвычайно точно измерить диаметр многих звезд. Между прочим, Кларк, астроном Кембриджской обсерватории, смог определить строение так называемой «crad nebula» [17] в созвездии Тельца, чего не удавалось достигнуть даже с помощью телескопа лорда Росса.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. Последние приготовления
Наступило 22 ноября. До торжественной минуты выстрела оставалось всего десять дней. Все уже было готово, кроме одной весьма сложной и опасной операции, требовавшей величайших предосторожностей, операции, против которой капитан Николь держал свое третье пари. Надо было зарядить колумбиаду, то есть опустить в нее четыреста тысяч фунтов пироксилина. Капитан Николь предсказывал – и не без основания, – что если спуск такого огромного количества пироксилина и сойдет благополучно, то эта взрывчатая масса сама собою взорвется, как только ее придавит тяжелый снаряд.
Опасность усиливалась еще легкомысленной беспечностью американцев, которые, как известно, во время Гражданской войны имели привычку заряжать бомбы, не вынимая сигары изо рта.
Обидно было бы потерпеть крушение у самой цели! Поэтому Барбикен выбрал самых надежных рабочих и ни на одну минуту не спускал с них глаз; благодаря принятым им мерам предосторожности были созданы все условия для успеха этой опасной операции.
Прежде всего он распорядился, чтобы пироксилин подвозили в ограду Стонзхилла постепенно, в тщательно закупоренных больших ящиках. Вся масса пироксилина была разделена на тюки весом в пятьсот фунтов каждый, что составило восемьсот пироксилиновых патронов, тщательно приготовленных самыми искусными фейерверкерами Пенсакольского арсенала. Десять таких тюков упаковывались в большой ящик, и поезд подвозил по одному такому ящику. Таким образом, в ограде Стонзхилла никогда не было одновременно более пяти тысяч фунтов пироксилина.
Тотчас же по прибытии ящик разгружался босыми рабочими; каждый тюк осторожно переносился к отверстию колумбиады; затем его опускали на дно с помощью лебедок, приводившихся в движение человеческими руками. Были потушены не только все паровые машины, но и все огни на две мили кругом. Необходимо было также предохранить пироксилин от действия лучей солнца, хотя и ноябрьского. Поэтому работы производились преимущественно по ночам, при электрическом свете. Ток вырабатывали аппараты Румкорфа, освещая колумбиаду до самого дна светом, не уступающим по яркости дневному. Патроны пироксилина складывались на дне в строгом порядке и соединялись друг с другом тщательно изолированной металлической проволокой, по которой ток должен был мгновенно передаться каждому из них.
Выстрел из колумбиады предполагалось произвести при помощи электрического запала. Для этого проволоки от всех патронов соединялись в общий провод, который пропускался через отверстие, просверленное в чугунной стенке пушки, как раз на том уровне, где должен был находиться снаряд, а оттуда проникал в одну из отдушин, оставленных в каменной кладке для выхода газов при отливке колумбиады. Поднявшись до вершины Стонзхилла, этот провод тянулся затем по столбам на расстоянии более двух миль и, пройдя через выключатель, примыкал к сильнейшей батарее гальванических элементов Бунзена. Достаточно было нажать пальцем на кнопку, чтобы замкнуть ток и мгновенно воспламенить четыреста тысяч фунтов пироксилина.
28 ноября все восемьсот патронов пироксилина были уложены на дне колумбиады. По этой части удача была полная. Но сколько суеты, хлопот и тревог выпало на долю Барбикена! Несмотря на строжайший запрет доступа публики внутрь ограды Стонзхилла, каждый день множество любопытных ухитрялось незаметно перелезать через ограду, а некоторые из непрошеных гостей совершали настоящие безумства, закуривая сигары среди тюков взрывчатой смеси! Барбикен выходил из себя, а Дж. Т. Мастон, стараясь ему помочь, яростно бросался в погоню за праздношатающимися и подбирал брошенные ими дымящиеся окурки сигар. Это была тяжелая задача, потому что около ограды теснились десятки тысяч зевак. Мишель Ардан вызвался сопровождать ящики до отверстия колумбиады. Но однажды Барбикен застал такую сцену: Ардан преследовал безрассудных курильщиков, но – увы! – с зажженной сигарой в зубах, подавая им ужасный пример. Пришлось убрать этого неисправимого курильщика и учредить за ним строжайший надзор. Но провидение покровительствует артиллеристам: никто не взлетел на воздух, и колумбиаду благополучно зарядили пироксилином.
Третьему пари капитана Николя грозила участь первых двух. Но оставалось еще опустить огромный снаряд в колумбиаду на толстый слой хлопчатобумажного пороха.
Прежде чем приступить к этой последней операции, нужно было разместить в вагоне-снаряде вещи, необходимые в пути. Вещей набралось очень много, а если бы дали волю Ардану, то не осталось бы места для самих путешественников. Трудно себе представить, какое количество всякой всячины собирался захватить с собой на Луну восторженный француз. Это была целая выставка безделушек и бесполезных предметов. Пришлось Барбикену вмешаться и оставить только самое необходимое.
Несколько термометров, барометров и подзорных труб были уложены в специально изготовленный ящик.
Чтобы наблюдать за Луной во время полета, а также для путешествий по ее поверхности, путники взяли с собой превосходную карту – известную «Марра selenographica» [18] Бэра и Мэдлера, отпечатанную на четырех листах и справедливо считающуюся шедевром своего рода. Эта карта воспроизводила с замечательной точностью мельчайшие детали на поверхности Луны, обращенной к Земле: горы, долины, цирки, кратеры, пики, борозды, их сравнительные размеры, их названия, начиная с гор Дерфеля и Лейбница, возвышающихся у восточного края Луны, до Маrе frigoris [19] возле северного полюса земного спутника.
Понятно, что такая карта была особенно драгоценна для наших путешественников: они могли подробно изучить географию Луны, еще не ступив на нее ногой.
Они захватили также три винтовки, три охотничьих ружья с разрывными пулями и порядочный запас пороха и дроби.
– Неизвестно, с кем придется столкнуться там, на «Луне, – говорил Мишель Ардан, – и люди тамошние и звери могут встретить нас весьма недружелюбно. Надо принять меры предосторожности.
Необходимо также было захватить с собой разного рода одежду, приспособленную для всех климатических поясов, начиная с полярного и кончая тропическим.
Кроме оружия нужно было взять кирки, заступы, ручные пилы и другие необходимые инструменты.
Мишель Ардан намеревался поместить в вагоне еще нескольких животных различной породы. Правда, он не собирался брать туда «всякой твари по паре», ибо не считал нужным разводить на Луне змей, аллигаторов, тигров и других хищных зверей.
– Хорошо бы захватить, – говорил он Барбикену, – кое-какую скотинку; быка и корову, лошадку или осла. Они были бы нам полезны, а кроме того, украсили бы лунный пейзаж.
– Все это прекрасно, дорогой Ардан! – возразил Барбикен. – Но наш вагон уж никак не Ноев ковчег. И размеры у него не те, да и цель совсем иная. Итак, не будем выходить за пределы возможного.
После долгих споров было решено захватить двух собак – породистую охотничью суку, принадлежавшую Николю, и великолепного, сильного ньюфаундленда. Согласились взять несколько ящиков семян наиболее полезных растений, но отвергли мешки с садовой землей, которую Ардан считал необходимой для посева. Ему разрешили взять с дюжину саженцев полезных деревьев; тщательно упакованные в соломе, они были помещены в одном из углов вагона.
Оставался существенный вопрос – о съестных припасах, так как можно было предвидеть, что на Луне не окажется ни растительности, ни животных. Барбикен ухитрился захватить продуктов на целый год. Разумеется, съестные припасы могли состоять только из мясных и овощных консервов, подвергнутых действию гидравлического пресса, доведенных до минимального объема и содержащих большое количество питательных веществ.
Конечно, это не обещало особенно разнообразного и вкусного стола, но странно было бы предъявлять какую-либо требовательность к пище в условиях такого путешествия. Воды решено было захватить лишь на два месяца, ибо после новейших наблюдений сделанных астрономами, никто не сомневался, что на Луне должно было встретиться некоторое количество воды. Кроме того, надеялись, что на Луне.найдется кое-какая живность. У Мишеля Ардана не было никаких сомнений на этот счет. Если бы они были, он ни за что не согласился бы лететь туда.
– Впрочем, – сказал он, – разве у нас не остались друзья на Земле, которые о нас позаботятся?
– О, еще бы! – с жаром воскликнул Мастон.
– Позвольте! Что вы хотите этим сказать? – спросил Николь.
– Что может быть проще? – ответил Ардан. – Разве колумбиада не останется на своем месте? Так вот, всякий раз, как Луна окажется в условиях, благоприятных для прицела, по крайней мере в зените, если не в перигее, то есть примерно раз в год, – разве нельзя будет пускать туда бомбы, начиненные съестными припасами, которые долетят к нам в заранее намеченный день?
– Ура! ура! – крикнул Мастон вне себя от восторга. – Вот это здорово придумано! Разумеется, дорогие друзья, мы о вас не забудем.
– Я сильно на это рассчитываю! – продолжал Ардан. – Итак, мы будем регулярно получать известия с Земли. Какая же нам цена, если мы не придумаем, как переписываться с нашими милыми земными друзьями!
Уверенность, которой дышала речь Мишеля Ардана, его решительный вид, его восхитительная самонадеянность способны были увлечь по его стопам «Пушечный клуб» в полном составе. Все, что он говорил, было так понятно, так азбучно просто, так наглядно, так легко достижимо, что, право же, надо было питать какую-то исключительную, и притом неразумную, привязанность к нашему жалкому земному шару, чтобы не умчаться на Луну вслед за тремя смельчаками.
Когда багаж и мебель были размещены в кабине, в пространство между дном снаряда и временным деревянным полом впустили воду, которая должна была своей упругостью ослабить толчок; затем накачали светильный газ в баллоны. Хлорноватокислого калия и едкого натра, ввиду возможных задержек в пути, взяли в таком количестве, чтобы хватило на добывание кислорода и поглощение углекислоты в течение двух месяцев. Для очищения воздуха и снабжения его кислородом устроен был очень остроумный автоматический прибор. Таким образом, вагон-снаряд был окончательно оборудован. Оставалось лишь опустить его в колумбиаду. Это был весьма трудный и опасный момент.
Огромный вагон-снаряд подвезли на рельсах до вершины Стонзхилла. Там его подхватили мощные подъемные краны, и он повис над жерлом колумбиады.
Это была поистине захватывающая минута! Что, если цепи не выдержат такой огромной тяжести? Тогда сорвавшийся с них снаряд упадет на дно пушки и своим ударом взорвет пироксилин…
Но все обошлось благополучно. Снаряд спускался в канал пушки плавно, медленно, равномерно. Через несколько часов он уже покоился на слое хлопчатобумажного пороха, как на пуховой подушке. Давление снаряда еще лучше спрессовало слои пироксилина.
– Я проиграл! – заявил капитан, вручая председателю «Пушечного клуба» три тысячи долларов кредитными билетами.
Барбикен не хотел брать эти деньги, говоря, что теперь он уже не соперник Николя, а его спутник и товарищ, но пришлось уступить упрямому капитану, который, расставаясь с Землей, желал выполнить все свои земные обязательства.
– В таком случае, мой дорогой капитан, мне остается вам еще кое-чего пожелать! – воскликнул Мишель Ардан.
– Чего же именно?
– Чтобы вы выиграли и остальные два пари! Ибо только при этом условии мы достигнем своей цели.
Опасность усиливалась еще легкомысленной беспечностью американцев, которые, как известно, во время Гражданской войны имели привычку заряжать бомбы, не вынимая сигары изо рта.
Обидно было бы потерпеть крушение у самой цели! Поэтому Барбикен выбрал самых надежных рабочих и ни на одну минуту не спускал с них глаз; благодаря принятым им мерам предосторожности были созданы все условия для успеха этой опасной операции.
Прежде всего он распорядился, чтобы пироксилин подвозили в ограду Стонзхилла постепенно, в тщательно закупоренных больших ящиках. Вся масса пироксилина была разделена на тюки весом в пятьсот фунтов каждый, что составило восемьсот пироксилиновых патронов, тщательно приготовленных самыми искусными фейерверкерами Пенсакольского арсенала. Десять таких тюков упаковывались в большой ящик, и поезд подвозил по одному такому ящику. Таким образом, в ограде Стонзхилла никогда не было одновременно более пяти тысяч фунтов пироксилина.
Тотчас же по прибытии ящик разгружался босыми рабочими; каждый тюк осторожно переносился к отверстию колумбиады; затем его опускали на дно с помощью лебедок, приводившихся в движение человеческими руками. Были потушены не только все паровые машины, но и все огни на две мили кругом. Необходимо было также предохранить пироксилин от действия лучей солнца, хотя и ноябрьского. Поэтому работы производились преимущественно по ночам, при электрическом свете. Ток вырабатывали аппараты Румкорфа, освещая колумбиаду до самого дна светом, не уступающим по яркости дневному. Патроны пироксилина складывались на дне в строгом порядке и соединялись друг с другом тщательно изолированной металлической проволокой, по которой ток должен был мгновенно передаться каждому из них.
Выстрел из колумбиады предполагалось произвести при помощи электрического запала. Для этого проволоки от всех патронов соединялись в общий провод, который пропускался через отверстие, просверленное в чугунной стенке пушки, как раз на том уровне, где должен был находиться снаряд, а оттуда проникал в одну из отдушин, оставленных в каменной кладке для выхода газов при отливке колумбиады. Поднявшись до вершины Стонзхилла, этот провод тянулся затем по столбам на расстоянии более двух миль и, пройдя через выключатель, примыкал к сильнейшей батарее гальванических элементов Бунзена. Достаточно было нажать пальцем на кнопку, чтобы замкнуть ток и мгновенно воспламенить четыреста тысяч фунтов пироксилина.
28 ноября все восемьсот патронов пироксилина были уложены на дне колумбиады. По этой части удача была полная. Но сколько суеты, хлопот и тревог выпало на долю Барбикена! Несмотря на строжайший запрет доступа публики внутрь ограды Стонзхилла, каждый день множество любопытных ухитрялось незаметно перелезать через ограду, а некоторые из непрошеных гостей совершали настоящие безумства, закуривая сигары среди тюков взрывчатой смеси! Барбикен выходил из себя, а Дж. Т. Мастон, стараясь ему помочь, яростно бросался в погоню за праздношатающимися и подбирал брошенные ими дымящиеся окурки сигар. Это была тяжелая задача, потому что около ограды теснились десятки тысяч зевак. Мишель Ардан вызвался сопровождать ящики до отверстия колумбиады. Но однажды Барбикен застал такую сцену: Ардан преследовал безрассудных курильщиков, но – увы! – с зажженной сигарой в зубах, подавая им ужасный пример. Пришлось убрать этого неисправимого курильщика и учредить за ним строжайший надзор. Но провидение покровительствует артиллеристам: никто не взлетел на воздух, и колумбиаду благополучно зарядили пироксилином.
Третьему пари капитана Николя грозила участь первых двух. Но оставалось еще опустить огромный снаряд в колумбиаду на толстый слой хлопчатобумажного пороха.
Прежде чем приступить к этой последней операции, нужно было разместить в вагоне-снаряде вещи, необходимые в пути. Вещей набралось очень много, а если бы дали волю Ардану, то не осталось бы места для самих путешественников. Трудно себе представить, какое количество всякой всячины собирался захватить с собой на Луну восторженный француз. Это была целая выставка безделушек и бесполезных предметов. Пришлось Барбикену вмешаться и оставить только самое необходимое.
Несколько термометров, барометров и подзорных труб были уложены в специально изготовленный ящик.
Чтобы наблюдать за Луной во время полета, а также для путешествий по ее поверхности, путники взяли с собой превосходную карту – известную «Марра selenographica» [18] Бэра и Мэдлера, отпечатанную на четырех листах и справедливо считающуюся шедевром своего рода. Эта карта воспроизводила с замечательной точностью мельчайшие детали на поверхности Луны, обращенной к Земле: горы, долины, цирки, кратеры, пики, борозды, их сравнительные размеры, их названия, начиная с гор Дерфеля и Лейбница, возвышающихся у восточного края Луны, до Маrе frigoris [19] возле северного полюса земного спутника.
Понятно, что такая карта была особенно драгоценна для наших путешественников: они могли подробно изучить географию Луны, еще не ступив на нее ногой.
Они захватили также три винтовки, три охотничьих ружья с разрывными пулями и порядочный запас пороха и дроби.
– Неизвестно, с кем придется столкнуться там, на «Луне, – говорил Мишель Ардан, – и люди тамошние и звери могут встретить нас весьма недружелюбно. Надо принять меры предосторожности.
Необходимо также было захватить с собой разного рода одежду, приспособленную для всех климатических поясов, начиная с полярного и кончая тропическим.
Кроме оружия нужно было взять кирки, заступы, ручные пилы и другие необходимые инструменты.
Мишель Ардан намеревался поместить в вагоне еще нескольких животных различной породы. Правда, он не собирался брать туда «всякой твари по паре», ибо не считал нужным разводить на Луне змей, аллигаторов, тигров и других хищных зверей.
– Хорошо бы захватить, – говорил он Барбикену, – кое-какую скотинку; быка и корову, лошадку или осла. Они были бы нам полезны, а кроме того, украсили бы лунный пейзаж.
– Все это прекрасно, дорогой Ардан! – возразил Барбикен. – Но наш вагон уж никак не Ноев ковчег. И размеры у него не те, да и цель совсем иная. Итак, не будем выходить за пределы возможного.
Оставался существенный вопрос – о съестных припасах, так как можно было предвидеть, что на Луне не окажется ни растительности, ни животных. Барбикен ухитрился захватить продуктов на целый год. Разумеется, съестные припасы могли состоять только из мясных и овощных консервов, подвергнутых действию гидравлического пресса, доведенных до минимального объема и содержащих большое количество питательных веществ.
Конечно, это не обещало особенно разнообразного и вкусного стола, но странно было бы предъявлять какую-либо требовательность к пище в условиях такого путешествия. Воды решено было захватить лишь на два месяца, ибо после новейших наблюдений сделанных астрономами, никто не сомневался, что на Луне должно было встретиться некоторое количество воды. Кроме того, надеялись, что на Луне.найдется кое-какая живность. У Мишеля Ардана не было никаких сомнений на этот счет. Если бы они были, он ни за что не согласился бы лететь туда.
– Впрочем, – сказал он, – разве у нас не остались друзья на Земле, которые о нас позаботятся?
– О, еще бы! – с жаром воскликнул Мастон.
– Позвольте! Что вы хотите этим сказать? – спросил Николь.
– Что может быть проще? – ответил Ардан. – Разве колумбиада не останется на своем месте? Так вот, всякий раз, как Луна окажется в условиях, благоприятных для прицела, по крайней мере в зените, если не в перигее, то есть примерно раз в год, – разве нельзя будет пускать туда бомбы, начиненные съестными припасами, которые долетят к нам в заранее намеченный день?
– Ура! ура! – крикнул Мастон вне себя от восторга. – Вот это здорово придумано! Разумеется, дорогие друзья, мы о вас не забудем.
– Я сильно на это рассчитываю! – продолжал Ардан. – Итак, мы будем регулярно получать известия с Земли. Какая же нам цена, если мы не придумаем, как переписываться с нашими милыми земными друзьями!
Уверенность, которой дышала речь Мишеля Ардана, его решительный вид, его восхитительная самонадеянность способны были увлечь по его стопам «Пушечный клуб» в полном составе. Все, что он говорил, было так понятно, так азбучно просто, так наглядно, так легко достижимо, что, право же, надо было питать какую-то исключительную, и притом неразумную, привязанность к нашему жалкому земному шару, чтобы не умчаться на Луну вслед за тремя смельчаками.
Когда багаж и мебель были размещены в кабине, в пространство между дном снаряда и временным деревянным полом впустили воду, которая должна была своей упругостью ослабить толчок; затем накачали светильный газ в баллоны. Хлорноватокислого калия и едкого натра, ввиду возможных задержек в пути, взяли в таком количестве, чтобы хватило на добывание кислорода и поглощение углекислоты в течение двух месяцев. Для очищения воздуха и снабжения его кислородом устроен был очень остроумный автоматический прибор. Таким образом, вагон-снаряд был окончательно оборудован. Оставалось лишь опустить его в колумбиаду. Это был весьма трудный и опасный момент.
Огромный вагон-снаряд подвезли на рельсах до вершины Стонзхилла. Там его подхватили мощные подъемные краны, и он повис над жерлом колумбиады.
Это была поистине захватывающая минута! Что, если цепи не выдержат такой огромной тяжести? Тогда сорвавшийся с них снаряд упадет на дно пушки и своим ударом взорвет пироксилин…
Но все обошлось благополучно. Снаряд спускался в канал пушки плавно, медленно, равномерно. Через несколько часов он уже покоился на слое хлопчатобумажного пороха, как на пуховой подушке. Давление снаряда еще лучше спрессовало слои пироксилина.
– Я проиграл! – заявил капитан, вручая председателю «Пушечного клуба» три тысячи долларов кредитными билетами.
Барбикен не хотел брать эти деньги, говоря, что теперь он уже не соперник Николя, а его спутник и товарищ, но пришлось уступить упрямому капитану, который, расставаясь с Землей, желал выполнить все свои земные обязательства.
– В таком случае, мой дорогой капитан, мне остается вам еще кое-чего пожелать! – воскликнул Мишель Ардан.
– Чего же именно?
– Чтобы вы выиграли и остальные два пари! Ибо только при этом условии мы достигнем своей цели.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. Выстрел
Наступило первое декабря, роковой день, в который должен был произойти выстрел колумбиады. Если бы в этот день, ровно в 10 часов 46 минут 40 секунд вечера, не состоялся выстрел, то «Пушечному клубу» пришлось бы ждать целых восемнадцать лет, чтобы повторились те же благоприятные для выстрела условия, то есть совпадение зенита Луны с ее перигеем.
Погода была великолепная. Несмотря на приближение зимы, солнце ярко блестело, заливая волнами света и тепла ту самую Землю, которую трое ее сынов собирались покинуть для завоевания нового мира.
Многим дурно спалось накануне этого долгожданного дня. Тяжким бременем давили грудь последние часы ожидания. Сердце невольно замирало от тревожных мыслей…
Один только Мишель Ардан составлял исключение. Этот удивительный человек был такой же, как всегда, живой и деятельный, такой же веселый и беспечный, не обнаруживая ни тени тревоги или озабоченности. Сон его в эту ночь был крепок и безмятежен. Таким богатырским сном спал на лафете пушки Тюренн накануне сражения.
Уже с самого раннего утра несметная толпа покрывала неоглядные равнины, окружающие Стонзхилл. Каждые четверть часа поезда подвозили все новые массы любопытных. Это нашествие на Стонзхилл приняло прямо баснословные размеры; если верить отчетам «Тампа-Таун Обсервер», пять миллионов человек съехались в этот день во Флориду, чтобы присутствовать при выстреле колумбиады…
Уже больше месяца, как в городе не хватало квартир, и большая часть приезжих вынуждена была разместиться в походных палатках и наспех построенных домишках вокруг Стонзхилла. Эти постройки положили начало городу, который впоследствии получил название Арданс-Таун. Степь была усеяна хижинами, бараками, навесами и всевозможными палатками, и в этих временных жилищах ютилось население, численности которого могли бы позавидовать даже крупные города Европы.
Все народы Земли, казалось, имели тут своих представителей. Слышался говор на всевозможных языках. Это было поистине смешение языков, как в библейские времена при построении Вавилонской башни. Здесь смешались все классы американского общества. Банкиры, земледельцы, моряки, маклеры, комиссионеры, хлопковые плантаторы, торговцы, судовладельцы, чиновники бесцеремонно толкали друг друга и тут же знакомились. Креолы из Луизианы братались с фермерами из Индианы; джентльмены из Теннесси и Кентукки, изящные и надменные аиргинцы запросто разговаривали с полудикими звероловами из области Великих озер и скотопромышленниками из Цинциннати. Особенно выделялись креолы и южане испанского происхождения. В белых широкополых касторовых шляпах или в классических панамах, в кричащих цветов ботинках, в брюках Опилусаса, в нарядных полотняных светло-желтых блузах с вычурными батистовыми жабо, эти щеголи выставляли у себя на груди, на галстуках, манжетах, на всех десяти пальцах и даже в ушах целую коллекцию драгоценностей – колец, запонок, цепочек, серег и брелоков, на редкость дорогих и на редкость безвкусных. Их жены, дети и слуги, разряженные не менее пышно и не менее безвкусно, всюду следовали гурьбой за своими отцами, мужьями и хозяевами, которые походили на вождей первобытного племени, окруженных своими многочисленными родичами.
Особенно любопытно было смотреть на этих пришельцев в обеденные часы, когда они набрасывались на свои любимые южные блюда, истребляя их с аппетитом, угрожавшим пищевым запасам Флориды. Правда, европейцев стошнило бы от их яств вроде фрикассе из лягушек, тушеной обезьяны, жареных двуутробок, кровавого бифштекса из опоссума и биточков из енота.
Зато какие только напитки не подавались к этим неудобоваримым блюдам! А сколько их поглощалось! В ресторанах, барах и тавернах на полках и столах красовались батареи стаканов, кружек, графинов, кувшинов и бутылок самых разнообразных размеров и вычурных форм, вперемешку со ступками для толчения сахара и пучками соломинок. У обеденных столов стоял невообразимый шум и гам. Продавцы наперебой предлагали всевозможные напитки.
– Мятное прохладительное! Кому мятной прохлады? – кричал один оглушительным голосом.
– Сангари на бордосском вине! – пронзительно пищал другой.
– Джин-смерч, джин-смерч! – ревел третий.
– Коктейль! Бренди-наповал! – голосил четвертый.
– Кому угодно настоящего мятного прохладительного по последней моде?
– И ловкий торговец тут же на глазах у всех, с быстротой фокусника, кидал в стаканы куски сахара, лимона, свежего ананаса, толченого льда, лил туда настойку зеленой мяты, коньяк и воду, приготовляя прохладительное питье.
В обычные дни эти разноголосые пронзительные крики, обращенные к разгоряченным пряностями пьянчугам, сливались в оглушительный гам. Но в день 1. декабря? этих выкриков почти не было слышно. Продавцы напитков только охрипли бы без толку, предлагая свой товар. Тут было не до еды, не до питья; многие зрители ничего не ели с самого утра, позабыв о своем обычном ленче. Волнение и любопытство одержали верх даже над врожденной страстью американцев к картам и другим азартным играм. Кегли валялись на земле, игральные кости покоились в стаканчиках, колода карт, на которые был всегда огромный спрос для игры в крабидж, вист, «двадцать одно», «красное и черное», «монтэ» и «фаро», даже не распечатывались. Предстоящее знаменательное событие отвлекало всех от будничных интересов и развлечений.
Погода была великолепная. Несмотря на приближение зимы, солнце ярко блестело, заливая волнами света и тепла ту самую Землю, которую трое ее сынов собирались покинуть для завоевания нового мира.
Многим дурно спалось накануне этого долгожданного дня. Тяжким бременем давили грудь последние часы ожидания. Сердце невольно замирало от тревожных мыслей…
Один только Мишель Ардан составлял исключение. Этот удивительный человек был такой же, как всегда, живой и деятельный, такой же веселый и беспечный, не обнаруживая ни тени тревоги или озабоченности. Сон его в эту ночь был крепок и безмятежен. Таким богатырским сном спал на лафете пушки Тюренн накануне сражения.
Уже больше месяца, как в городе не хватало квартир, и большая часть приезжих вынуждена была разместиться в походных палатках и наспех построенных домишках вокруг Стонзхилла. Эти постройки положили начало городу, который впоследствии получил название Арданс-Таун. Степь была усеяна хижинами, бараками, навесами и всевозможными палатками, и в этих временных жилищах ютилось население, численности которого могли бы позавидовать даже крупные города Европы.
Все народы Земли, казалось, имели тут своих представителей. Слышался говор на всевозможных языках. Это было поистине смешение языков, как в библейские времена при построении Вавилонской башни. Здесь смешались все классы американского общества. Банкиры, земледельцы, моряки, маклеры, комиссионеры, хлопковые плантаторы, торговцы, судовладельцы, чиновники бесцеремонно толкали друг друга и тут же знакомились. Креолы из Луизианы братались с фермерами из Индианы; джентльмены из Теннесси и Кентукки, изящные и надменные аиргинцы запросто разговаривали с полудикими звероловами из области Великих озер и скотопромышленниками из Цинциннати. Особенно выделялись креолы и южане испанского происхождения. В белых широкополых касторовых шляпах или в классических панамах, в кричащих цветов ботинках, в брюках Опилусаса, в нарядных полотняных светло-желтых блузах с вычурными батистовыми жабо, эти щеголи выставляли у себя на груди, на галстуках, манжетах, на всех десяти пальцах и даже в ушах целую коллекцию драгоценностей – колец, запонок, цепочек, серег и брелоков, на редкость дорогих и на редкость безвкусных. Их жены, дети и слуги, разряженные не менее пышно и не менее безвкусно, всюду следовали гурьбой за своими отцами, мужьями и хозяевами, которые походили на вождей первобытного племени, окруженных своими многочисленными родичами.
Особенно любопытно было смотреть на этих пришельцев в обеденные часы, когда они набрасывались на свои любимые южные блюда, истребляя их с аппетитом, угрожавшим пищевым запасам Флориды. Правда, европейцев стошнило бы от их яств вроде фрикассе из лягушек, тушеной обезьяны, жареных двуутробок, кровавого бифштекса из опоссума и биточков из енота.
Зато какие только напитки не подавались к этим неудобоваримым блюдам! А сколько их поглощалось! В ресторанах, барах и тавернах на полках и столах красовались батареи стаканов, кружек, графинов, кувшинов и бутылок самых разнообразных размеров и вычурных форм, вперемешку со ступками для толчения сахара и пучками соломинок. У обеденных столов стоял невообразимый шум и гам. Продавцы наперебой предлагали всевозможные напитки.
– Мятное прохладительное! Кому мятной прохлады? – кричал один оглушительным голосом.
– Сангари на бордосском вине! – пронзительно пищал другой.
– Джин-смерч, джин-смерч! – ревел третий.
– Коктейль! Бренди-наповал! – голосил четвертый.
– Кому угодно настоящего мятного прохладительного по последней моде?
– И ловкий торговец тут же на глазах у всех, с быстротой фокусника, кидал в стаканы куски сахара, лимона, свежего ананаса, толченого льда, лил туда настойку зеленой мяты, коньяк и воду, приготовляя прохладительное питье.
В обычные дни эти разноголосые пронзительные крики, обращенные к разгоряченным пряностями пьянчугам, сливались в оглушительный гам. Но в день 1. декабря? этих выкриков почти не было слышно. Продавцы напитков только охрипли бы без толку, предлагая свой товар. Тут было не до еды, не до питья; многие зрители ничего не ели с самого утра, позабыв о своем обычном ленче. Волнение и любопытство одержали верх даже над врожденной страстью американцев к картам и другим азартным играм. Кегли валялись на земле, игральные кости покоились в стаканчиках, колода карт, на которые был всегда огромный спрос для игры в крабидж, вист, «двадцать одно», «красное и черное», «монтэ» и «фаро», даже не распечатывались. Предстоящее знаменательное событие отвлекало всех от будничных интересов и развлечений.