1. Период замкнутого домашнего хозяйства (чистое производство для собственного потребления), при котором блага потребляются в том же хозяйстве, в котором они созданы.
   2. Период городского хозяйства (производство на заказчика или период непосредственного обмена), при котором блага переходят непосредственно из хозяйства производящего в хозяйство потребляющее.
   3. Период народного хозяйства (товарное производство, период обращения благ), при котором блага должны обычно пройти через ряд хозяйств раньше, чем они дошли до потребления.
   Но и бюхеровская систематика слаба, хотя на первый взгляд и кажется основательной.
   Если даже принять, что излюбленное Бюхером различие правильно, все же следует заметить, что этот признак длины пути сбыта совершенно не в состоянии характеризовать в целом состояние хозяйственной жизни. Он совершенно не вводит нас «в круг основных явлений народного хозяйства», а относится к сравнительно второстепенным обстоятельствам.
   При всем том теория Бюхера ложна, т. е. находится в противоречии с действительностью: длина пути сбыта вовсе не различна в различаемых исторических строях хозяйства, так что, очевидно, она не может служить отличительным признаком. Уже ранее я писал об этом следующее:
   «Мое возражение станет всего яснее, если я приведу несколько примеров: сукно средневекового городского суконщика, которое он продавал на рынках и ярмарках (или, как я еще прибавлю – торговцам), продукты мелкой железоделательной промышленности, серебро из рудников в Средние века, – все они проходили путь из производящего хозяйства в потребляющее не длиннее и не короче того пути, который те же продукты проходят в наше время от фабрики к портному или слесарю, или ювелиру, а все же явления тогдашние и теперешние принадлежат совершенно различным мирам. Путь сюртука, сапог и т. д. из современного капиталистического магазина в хозяйство потребителя ничуть не длиннее их пути в Средние века. Настоящим и чистым производством на заказ является Крупп и подобные ему предприятия, поставляющие на государство или коммуну; каждый современный паровозо– или вагоностроительный завод исполняют чистейшую «работу на заказ». Подобные явления не единичны в наше время; как Бюхер сам прекрасно знает, они представляют сильные тенденции развития. Разве наблюдаемое в разных областях исключение промежуточных звеньев, приближение потребителя к производителю, возвращает нас к организации средневекового городского хозяйства? Или «производство на заказ» разве не может относиться к совершенно разнородным периодам хозяйства? Хлеб, чтобы дойти до хозяйства потребителя, проходит путь совершенно одинаковой длины от пекаря-ремесленника из капиталистической хлебной фабрики, из пекарни потребительского общества и из военной пекарни: должны ли поэтому эти в корне различные хозяйственные организации рассматриваться как однородные? Но по схеме Бюхера не удается и построение современного менового хозяйства. Если бы мы вообразили социалистически организованное общество, в котором оставлена современная специализация труда, то для многих продуктов путь от производящего хозяйства к потребляющему был бы так же длинен, как и теперь: неужели же я не должен различать эти в корне различные строи только потому, что путь, проходимый продуктом до потребителя, – одинаков? На что Бюхер не мог бы даже возразить: в настоящее время продукт производится, как товар, в социалистическом обществе – нет. Потому что этим возражением он подтвердил бы только правильность нашей критики, так как, подчеркивая товарный характер производства, мы пользуемся совершенно иным критерием различения, чем объявленная Бюхером длина пути. Где бы ни коснуться бюхеровской теории – она не выдерживает критики».
   По последнему затронутому пункту я хотел бы заметить еще следующее: в конце своего знаменитого доклада Бюхер действительно верно описывает различные хозяйственные системы и часто удачно выявляет их отличительные признаки. Но он, очевидно, совершенно не сознает, что тем самым (как мы это наблюдали и у Шенберга) он отказывается от своего положения, по которому критерием для создания системы должна быть длина пути сбыта. Ни одна из особенностей, которые он замечает в различных хозяйственных системах, – ни организация труда, ни функция денег, капитала, ни образование дохода и имущества, ни профессиональное деление, положение торговли, значение кредита и т. д., – ни одна из этих особенностей ничего общего не имеет с «длиной пути». Итак, мы спрашиваем далее: если она не является критерием различения, что же является им? Мы ведь все время ищем идею, дающую нам возможность связно охватить отдельные явления хозяйственной жизни. Бюхер не дает нам этой идеи: с одной стороны, он дает нам непригодный отличительный признак, а с другой – перечисляет отдельные признаки без внутренней связи. Систематика Бюхера еще менее пригодна, чем шенберговская.
   В добавление упомяну еще об одной попытке систематизировать хозяйственную жизнь. Несмотря на то, что она представляет собой заблуждение, она еще и теперь пользуется успехом среди историков. Я имею в виду деление Бруно Гильдебранда на хозяйство натуральное, денежное и кредитное. Против этого трехчленного деления можно возразить то же, что против бюхеровской теории: будь она даже правильной, все же она выделяет только поверхностные явления, а не основные особенности различных хозяйственных систем. Но, сверх того, она еще и неверна. Выделять следует вовсе не противоположности – натуральное и денежное хозяйство, а самодовлеющее и меновое хозяйство. А денежное и кредитное хозяйство в свою очередь совсем не могут быть противопоставлены, как уже часто указывалось другими. «Трехчленное деление – пишет, например, Густав Кон своих «Основах» (§ 337), – не выдерживает критики уже потому, что оно упускает существенную функцию денег… именно функцию мерила ценности: эта функция не меняется от того, предоставляется ли при обороте кредит, или нет; действительная противоположность, которая намечается здесь, была бы: “наличное хозяйство” и “кредитное хозяйство”, в то время как в обоих случаях имеет место “денежное хозяйство”. Неверно даже, что “кредитный оборот”, как утверждается на основании того трехчленного деления, вместе с высшим развитием хозяйства все больше распространяется и оттесняет наличный оборот: напротив, передовое хозяйство все больше освобождает кредит от обмена и превращает предоставление кредита в особую сделку, которая дает покупателю возможность покупать за наличные. Скромное знакомство с современными деловыми сношениями в Англии, Америке и т. п. подтверждает это».

II. Идея хозяйственной системы

   Идея, которая могла бы связать хозяйственные явления в систему, должна непосредственно исходить из идеи самого хозяйства. Она должна заключать в себе все черты, существенные для хозяйства, и должна связывать эти отдельные черты в единое целое. Но отнюдь не в их абстрактной логической форме, а в их конкретной исторической определенности.
   Эти требования удовлетворяются идеей хозяйственной системы.
   Я разумею под хозяйственной системой вид хозяйствования, представляющегося по смыслу единством, в составе которого каждая из основных частей хозяйства обнаруживает определенное устройство.
   Мы помним, какие основные части входят в состав понятия хозяйства:
   1. Дух (Geist). 2. Форма. 3. Техника.
   Согласно с этим, мы можем определить понятие системы хозяйства точнее: это вид хозяйствования, понимаемого нами как духовное единство – 1) подчиненное определенному смыслу, 2) имеющее определенный строй и организацию и 3) применяющее определенную технику. Это понятие хозяйственной системы действительно удовлетворяет всем требованиям, которые мы должны предъявлять высшей системообразующей идее. Оно достаточно емко, чтобы включить в себя все стороны хозяйственной жизни, и потому выполняет более плодотворную работу, чем отдельные признаки, которые в прежних попытках систематизации должны были играть роль системообразующей идеи, но, естественно, могли характеризовать лишь отдельные стороны хозяйственной жизни. С другой стороны, оно достаточно определенно, чтобы удержать историческую конкретность хозяйственной жизни, и в своей системообразующей силе обнаруживает преимущества перед чисто формальными идеями, как идея народного хозяйства. Оно, наконец, достаточно обще, чтобы его можно было приложить ко всем мыслимым видам хозяйственного устройства, от самого примитивного до самого высокоразвитого.
   Теоретически существует столько же хозяйственных систем, сколько мыслимых возможностей устройства хозяйственной жизни. Но эти возможности не беспредельны. Их границы определяются, с одной стороны, фактической невозможностью осуществить каждую из основных частей, из которых складывается хозяйство, с другой стороны – они ограничены тем, что все эти возможности осуществления не поддаются осмысленному сочетанию.
   Ниже я даю обзор всех мыслимых возможностей осмысленного устройства хозяйства и надеюсь, что эта таблица замыкает круг этих возможностей. В ближайшем отделе мы сможем установить, что, во всяком случае, исторически существовавшие виды хозяйства представляются соединением отдельных возможных видов устройства, отмеченных в нашей таблице. Но и хозяйственные устройства будущего, поскольку они приблизительно соответствуют мечтам социалистов, коммунистов или анархистов, не имеют других возможностей осуществления, чем те, которые с внутренней необходимостью получаются от применения определенных основоположений, содержащихся в таблице. Здесь действует закономерность, присущая всем духовным отношениям человека. То, что мы назвали духом хозяйства или хозяйственным воззрением, исчерпывается следующими возможностями проявления. У людей может прежде всего быть два, в основе различных, отношения к цели хозяйственной жизни: они могут поставить себе целью или создание предметов потребления для себя или других, т. е. удовлетворение известной потребности, или могут усматривать свою задачу в том, чтобы заработать возможно больше денег, стремиться к «прибыли». В первом случае они руководствуются, как я называю, принципом удовлетворения потребности; во втором – принципом доходности или прибыли.
   Уже Аристотель понял, что хозяйство человека колеблется между этими противоположностями.
   Аристотель, как мы уже видели выше, приводит перечень образа жизни людей в различных положениях, при которых производится естественная работа и средства существования не приобретаются в обмен или покупкой. Это – образ жизни кочевников, хлебопашцев, разбойников, рыбаков и охотников. В другом месте (Политика, I, 6) он говорит, что в дальнейшем ходе истории развивается «естественный» обмен между отдельными хозяйствами, который покоится на уступке излишков и ничего не меняет в «естественном» хозяйстве. Но с этим «соседским обменом» появляются деньги, и они становятся стимулом к перемене способа хозяйствования, поскольку он определяется деньгами, и к постановке другой цели: руководствоваться вместо принципа удовлетворения потребностей – принципом доходности. Об этом он говорит следующее: «С тех пор, как вследствие потребности в обмене были созданы деньги, появился новый способ доходности – занятие крупной или мелкой торговлей. Эта торговля первоначально была очень примитивной (т. е. еще руководствовалась принципом удовлетворения потребностей, как я доказал для европейского Средневековья. – В. 3.), но затем техника ее так усовершенствовалась, что стало возможным принимать во внимание спрос и предложение и получать таким образом возможно большую прибыль». Абсурдно называть богатством обладание большими деньгами, ибо оно, как тому учит пример Мидаса, никого не может спасти от голода. Поэтому следует отличать естественное образование богатства и доход: «Est enim alia acquirenda ratio et divitiae secundum naturam».
   Эта глубокая мысль Аристотеля устанавливает решающее отличие между обоими хозяйственными принципами: соответственно одному из них стремление направлено к точно ограниченной цели – к человеческому благосостоянию, соответственно другому – оно теряется в бесконечности. «Omnes… in infinitum augent, qui pecuniis student». Ho подобное стремление к бесконечному – безумно и предосудительно: «Ad finem… cuncta oportet tendere».
   Странным образом этот глубокий взгляд Аристотеля на основную разницу между принципом удовлетворения потребностей и принципом доходности остался незамеченным в течение всех веков. Если бы он был, по крайней мере, известен, как мудрая мысль Аристотеля, то противодействие моим усилиям вновь добиться признания этой антитезы было бы менее упорным. Надо надеяться, что с настоящего времени этот взгляд станет прочной частью науки о хозяйственной жизни.
   Другой пункт, относительно которого хозяйственное воззрение может сложиться по-разному, это образ действия при выборе средств. Само собой разумеется, что при начертании этой схемы не может быть речи о том, чтобы подробно перечислить все средства, так как число средств, которыми люди пользуются для достижения своих хозяйственных целей, – бесконечно. Важнее указать различные возможности в выборе средств. Их опять-таки два: традиционное и рациональное. Традиционно человек ведет хозяйство, если он пользуется унаследованными средствами хозяйствования лишь потому, что они им унаследованы. Это был обычный (исторический) способ, т. е. наиболее долгое время применявшийся хозяйствовавшим человеком: крестьянин впрягает своих волов, как он этому выучился у своего отца; ломовой извозчик ездит на двухколесной телеге потому, что он только ее и знает; ремесленник шьет сапоги так, как этому его обучил мастер; мелочной торговец устраивает свою лавку на том же месте, где она находилась в течение поколений, и предлагает те же предметы и тем же способом, как это делалось его предшественниками. Напротив того, рационально ведет хозяйство тот, кто взвешивает каждое средство, соображаясь с высшей целесообразностью, если он относится к унаследованным средствам критически и отвергает их, поскольку они, по его разумению, не соответствуют требованиям целесообразности.
   Ясно, что указанное здесь отличие, которое резко отделяет прежнее хозяйство от «современного» – это только отличие субъективное. Противоположность между хозяйством традиционным и рациональным не предрешает степени достижения объективной рациональности, для которой требуется масштаб, лежащий вне пределов индивидуального решения того, кто ведет хозяйство, и чуждый субъективно намеченной цели.
   Наконец, основные различия в хозяйственном воззрении происходят в зависимости от отношения отдельных лиц, участвующих в хозяйственной жизни, между собой. И здесь опять-таки это может быть выражено в двух видах – индивидуалистично или солидарно (употребляя это не совсем удачное выражение). Индивидуалистично или эгоистично отношение отдельных лиц друг к другу, если ими руководит исключительно собственный интерес, если они полагаются исключительно на собственную силу и знают только чувство личной ответственности. В этом случае хозяйственная деятельность покоится только на приложении собственных сил. Здесь возможно и религиозное основание. Тогда оно сопровождается поговоркой – на Бога надейся, а сам не плошай. Но индивидуалистически настроенный человек ни в коем случае не «помогает» другому, «во имя Божие он не делает того, что полезно другому». Но зато он и не рассчитывает на помощь других. Каждое хозяйственное действие покоится на принципе do ut des: сделанному одной стороной должно соответствовать сделанное другой.
   Индивидуалистическому признаку противоположен принцип солидарности. Примыкая к нему, хозяйствующий человек чувствует себя не обособленным, а членом большой общины. Его деятельность определяется не только его личным интересом, но вместе с тем принимаются во внимание интересы остальных лиц и группы, к которой он принадлежит. Он чувствует себя ответственным также за других, и в соответствующем случае он ожидает для себя и заступничества других. Сознание солидарности может строиться на сознании долга и любви. В последнем случае мы говорим о принципе милосердия.
   Основания, которые принимаются во внимание при определении формы, т. е. регулировании и организации хозяйства – следующие: хозяйственная жизнь может быть или связанной, или свободной. Это значит, что хозяйственное поведение людей может быть либо подчинено сверхиндивидуальным нормам, либо нормироваться общепризнанной личной или групповой властью. В первом случае мы говорим о хозяйственной нормативности, во втором – о хозяйственном натурализме. Само собой разумеется, что без какого-либо регулирования невозможна никакая хозяйственная жизнь. Но это регулирование может связать деятельность каждого в каждом случае законными или нравственными предписаниями, или же оно может запрещать только известные деяния, причем не запрещенное рассматривается как дозволенное.
   В этом случае строй хозяйственной жизни будет или частнохозяйственный, или (в любой форме) – общественно-хозяйственный. Это значит: инициатива хозяйствования, «центр тяжести» хозяйственной жизни находится или в отдельных хозяйствах, – и тогда мы называем их руководителей хозяйствующими субъектами, – или в каких-нибудь коллективах (род, город, государство). Частнохозяйственный или общественно-хозяйственный строй (и организация) простирается или только на производство, или только на потребление, или же на обе сферы хозяйственной жизни.
   Противоположность между хозяйством частным и хозяйством общественным не покрывается ранее указанным отличием между свободным и связанным хозяйством. Правда, общественное хозяйство будет всегда связанным, но частное хозяйство может равно входить в состав как свободного, так и связанного хозяйственного строя (последний случай, например, подходит к средневековому городскому хозяйству).
   Значительная разница получается в хозяйственном устройстве в зависимости от того, носит ли на себе (устроенная как частнохозяйственная) хозяйственная жизнь печать аристократизма или демократизма. Аристократически организованным является хозяйство в том случае, когда в массе хозяйствующих людей хозяйствующие субъекты составляют меньшинство, большинство же состоит из хозяйственных объектов, т. е. из лиц, которые вынуждены подчиняться постановлениям немногих хозяйствующих субъектов, когда во главе отдельных хозяйственных союзов стоят лица, облеченные властью. Напротив, хозяйственное устройство демократично, если большинство (или все) лиц, участвующих в хозяйстве, состоит из хозяйствующих субъектов. Предпосылкой демократического хозяйственного устройства будет всегда децентрализация владения, для того, чтобы хозяйствующие субъекты могли распоряжаться необходимыми орудиями производства. Аристократическое хозяйственное устройство обладает различными возможностями. При нем обладание средствами производства может находиться в руках хозяйствующих субъектов или хозяйственных объектов (последнее имеет место в средневековом барщинном хозяйстве). Связь между хозяйствующими субъектами и хозяйственными объектами при аристократическом хозяйственном устройстве также устанавливается различным путем: путем подчинения или на основании свободного соглашения (по договору).
   Различие между аристократическим и демократическим хозяйственным устройством соприкасается, но не покрывается разницей между крупным и мелким производством, с которой нам еще предстоит познакомиться: барщинное устройство или организация домашнего производства – типы аристократического хозяйства на основе мелкого производства; кооперативное хозяйство – это демократическая форма хозяйства при крупнопредпринимательской организации.
   Хозяйственная жизнь большого числа хозяйствующих людей может быть замкнутой или свободной. Этим я хочу указать на разницу между хозяйственным устройством, при котором каждое из хозяйств выполняет все наличные виды труда, и таким, при котором разные виды хозяйственной деятельности осуществляются в разных хозяйствах, следовательно, на разницу между хозяйством не профессиональным и таким, в котором существуют определенные профессии. Можно также сказать, что в последнем господствует профессиональная специализация, или профессиональная дифференциация; в первом же ее нет.
   Эта разница между замкнутым и свободным хозяйством опять-таки соприкасается с другой, не вполне ей соответствуя: именно, с разницей между хозяйством для удовлетворения потребностей и меновым хозяйством. Выше мы познакомились с принципом удовлетворения потребностей, как с возможным видом хозяйственных воззрений, и противопоставили ему принцип доходности. Здесь он появляется как принцип объективного регулирования и организации хозяйственной жизни, и ему противополагается принцип обмена. Это значит, что здесь этот принцип отличает хозяйственное устройство, при котором производство продуктов является в действительности производством продуктов потребления, потому ли, что целое производственное хозяйство есть одновременное и целое потребительное хозяйство, как в различных видах самодовлеющего хозяйства в собственном смысле слова, или потому, что больший производственный союз заготовляет продукты потребления для некоторого числа потребительских союзов, как это имело бы место в воображаемом социалистическом хозяйстве, или же, в настоящее время, в организованном кооперативном хозяйственном устройстве.
   В противоположность этому мы обозначаем словами «меновое хозяйство» такое хозяйственное устройство, при котором блага создаются с самого начала для обмена на другие блага, следовательно, не как продукты потребления, а как продукты обмена (товары). При этом, однако, принцип удовлетворения потребностей может господствовать и в меновом хозяйстве, являясь выражением определенного хозяйственного воззрения. Этот случай мы можем наблюдать при рассмотрении ремесленного хозяйства.
   Я говорил, что эти две противоположные группы: 1) замкнутое свободное хозяйственное устройство и 2) хозяйство для удовлетворения собственных потребностей – хозяйство меновое, – соприкасаются, не покрываясь. Очевидно, что профессиональная специализация является необходимой предпосылкой менового хозяйства; напротив того, хозяйство для удовлетворения потребностей может быть профессионально специализировавшимся, но это для него не составляет необходимости. Оно является, например, таким в форме расширенного самодовлеющего хозяйства (средневековое барщинное хозяйство) или в форме социалистического хозяйства; но уже иное в качестве первоначального самодовлеющего хозяйства.
   В таком же отношении находится рассматриваемая нами здесь противоположенность в применении к упомянутому выше различию между натуральным и денежным хозяйством. Замкнутое самодовлеющее хозяйство будет всегда натуральным хозяйством. Свободное же хозяйство для удовлетворения собственных потребностей, как и меновое хозяйство, может быть или натуральным хозяйством, или денежным. Уже Аристотель знал, что меновое хозяйство возможно и без денег; современные теоретики социализма утверждают, что таково социалистическое хозяйство.
   Наконец, форма хозяйственной жизни существенно определяется организацией производства.
   Так как я буду подробно говорить об этом ниже, то здесь достаточно заметить, что предприятия могут строиться различным образом в самой основе, в зависимости оттого, получают ли они форму единичных предприятий (также и расширенные единичные предприятия) или форму предприятий– товариществ. (Форма хозяйственной жизни обусловливается в большей части хозяйственным строем. Поэтому мы встретим много точек соприкосновения в описанных выше явлениях с принципами проведения политико-экономических систем, о которых будет речь в третьей главе.)
   Я полагаю, что таким образом замкнут круг возможностей, которые встречаются в хозяйственном устройстве (регулирование, организация). Я сознательно сосредоточил свое внимание только на форме производства и потребления и оставил в стороне различные возможности распределения (распределение натурально-нормативное, распределение по заслугам, по потребностям; установленные получки по долям). И именно потому, что способ распределения или совсем не имеет значения для осуществления хозяйственной системы, или с необходимостью вытекает из приложения известного хозяйственного принципа в связи с известной формой управления.
   Остается исследовать, какие возможности осуществления обнаруживает материал хозяйственной жизни, приемы, применяемые при изготовлении и перемещении благ, одним словом – технику (экономическую).
   Здесь, как и при систематизации хозяйственных принципов, оказываются три ряда противоположенностей: техника обоснована эмпирически или научно, в своем движении она стационарна или революционна и в проведении своем она органична или неорганична.
   Техника покоится на опыте или на научном познании. На опыте зиждется эмпирическая техника, т. е. на личном опыте, который передается от мастера к мастеру, из рода в род путем столь же личного знания. С благодарностью принимается то, что природа несет трудящемуся человеку в своих непознанных силах. Эмпирической технике чуждо стремление проникнуть в тайны природы. Известно, какие приемы применить для прядения шерсти, для возведения мостов, для плавки железной руды – этим удовлетворяются. Считается особо счастливым даром небес, если случай укажет кому-нибудь прием, ведущий к цели скорее и совершеннее. Его принимают, берегут и передают потомкам, как получают в наследство клад, который дарится при жизни. Поэтому обучение может быть лишь обучением правилам: указание приемов, которые должны быть применены для достижения известного технического результата. При научном приеме место скромно горделивого «я умею» занимает дерзко вызывающее «я знаю». Я знаю, почему не гниют бревна моста, если находятся в воде; я знаю, почему вода следует за поршнем насоса, я знаю, почему плавится железо от струи воздуха, я знаю, я знаю, я знаю; это девиз научного приема. При нем уже ничто не делается потому, что мастер обладает личным умением, а потому, что каждый занимающийся этим делом знает законы, лежащие в основе технического процесса, и правильное следование им обеспечивает успех каждому. Если при эмпирическом способе работают по правилам, то при научном – по законам. Таким образом, техника становится в зависимости от теоретических естественных наук, успехи которых определяют пределы их собственных возможностей.