Виссарион Григорьевич Белинский
Постоялый двор. Записки покойного Горянова, изданные его другом Н. П. Маловым
Постоялый двор. Записки покойного Горянова, изданные его другом Н. П. Маловым. Санкт-Петербург, в тип. Александра Смирдина. 1835. Четыре части: I – 315; II – 282; III – 249; IV – 249. (12).{1}
Сорок пять печатных листов мелким шрифтом – есть чего почитать! В этом отношении никто не может так хорошо оценить достоинства этого романа, как я. Нечего сказать – свершил геркулесовский подвиг! Уф! дайте перевести дух!..
De mortuis aut bene, aut nihil[1] – говорит латинская пословица; почтеннейший Горянов покойник, а Н. П. Малов только издатель его записок: один прав тем, что скончался; другой тем, что он только исполнитель воли покойного, душеприказчик, и нисколько не виноват в проказах своего друга. Как же тут быть? Где взять виноватого, кого судить? Но вот счастливая мысль! Я нашел средство успокоить мою совесть: ведь о покойниках грех судить только в таком случае, когда они умирают вполне, совсем, без всяких претензий на внимание живых, без всяких притязаний беспокоить живых своею личностию; а г. Горянов, отдавши тело свое земле, а дух небу, не сошел с житейского поприща, не оставил этого треволненного моря: он завещал нам, живущим и здравствующим, свои мысли, чувства, страдания, мечты, историю своей многотрудной и многострадальной жизни, историю большого числа лиц, с которыми судьба поставила его в тесные соотношения, короче, он завещал нам четыре огромные книги, от которых невмочь голове и сердцу, напечатанные мелким шрифтом, от которого невмочь глазам. Итак, мир праху страдальца, благословение его памяти! Но его книга – другое дело! Он сам вызвался на суд, прежде наказавши нас тяжкою казнию и без всякого суда. Теперь наша очередь, и мы не откажемся от наших прав. Г-н издатель – другое дело! К нему нельзя придраться ни с которой стороны, разве только со стороны неумения ставить правильно знаки препинания. Против этого ему решительно нечего сказать: мы были при смерти покойника, мы слышали его последнюю волю, и мы знаем, что он не заказывал своему другу следовать в точности своей орфографии. Может быть, почтенный Н. П. Малов, по личной дружбе и уважению к покойному, не хотел ни на йоту отступить от текста завещанных ему тетрадей. В самом деле, это очень может статься: а воля умирающего священна, уважение к его памяти тоже!..
Бог судья г. Горянову! Взял он на свою душу (во всех других отношениях совершенно праведную) тяжкий грех, а мы, не виноватые ни душой, ни телом, должны отдуваться за него. Расчет не совсем добросовестный! Но дело сделано, поправить его нельзя; можно только избавить от добровольной пытки многих доверчивых читателей, и мы постараемся это сделать.
Что такое «Записки покойного Горянова»? Это роман; записки – только форма. К какому роду романов относится он по своему характеру и содержанию? Трудно отвечать удовлетворительно на этот вопрос, трудно найти тип этого романа. Он принадлежит к какому-то смешанному роду: в нем найдете вы манеру и девицы Марьи Извековой, и г-жи Жанлис, и мисс Эджеворт, и Поль де Кока, и даже частию Александра Анфимовича Орлова. Сколько посторонних влияний, сколько чуждых вдохновений! Но у покойного Горянова много и своего собственного, от чего читателю ничуть не легче. Нынче все жалуются на несправедливость критики, никто не хочет верить ее добросовестности, требуют доказательств и выписок, чтоб дело было яснее дня, чтобы читатель имел данные для суждения о разбираемой книге и поверке самого разбора. Требование очень справедливое, хотя и редко возможное для исполнения. Итак, мне должно изложить вкратце содержание романа и ход его действия от начала до конца, отдать отчет в характерах действующих лиц: я бы и сделал это, если б была какая-нибудь возможность! Но я утомил бы вас, утомил бы себя, и всё без пользы, без нужды. Нет – от такого подвига отказался бы и сам Геркулес! – Роман длинный, длинный, и поучительный, и чинный;{2} происшествий бездна, действующих лиц тьма тьмущая; притом же, на этот раз, и самая память мне как-то изменила: не больше двух часов, как я дочитался до отрадного слова «конец», а уже забыл множество подробностей и должен пересматривать, перелистывать все бесконечные четыре части, должен беспрестанно наводить справки, делать выписки; легкий ли это труд – сами посудите! Но делать нечего; взялся, так прочь отговорки! Постараюсь схватить главные черты, характеризующие этот роман, указать на самые яркие и цветистые; у кого много лишнего времени и охоты, кто не трусит умереть вдруг тысячу раз, тот может прочесть самый роман. Итак, приступаю к делу, со страхом и трепетом, иду на новую пытку с самоотвержением и преданностию воле судьбы неумолимой. Августа 14, в пять часов утра, в день своего ангела проснулся Горянов и, не вставая с постели, сказал довольно длинное и витиеватое воззвание к богу, собственного сочинения. За сим следует описание физических примет оратора, потом описание бедствий, претерпенных им в жизни. Горянов принадлежал к числу чудаков и оригиналов: утомленный жизнию, он купил себе семь десятин песчаной земли, удобрил ее, развел сад, построил постоялый дом, одну половину которого занимал сам, а в другую пускал проезжих и им же сбывал произведения своего сада. Надобно заметить, что он имел чин действительного статского советника и орденскую звезду. Тут следует самое подробное описание усадьбы, дома и сада Горянова; словоохотный г. Малов описывает всё это с такою отчетливостию, с какою Вальтер Скотт описывал замки рыцарей. Эту страсть к скучным, утомительным описаниям на нескольких страницах почтенный издатель занял у своего покойного, как увидим ниже. Он описывает, в каком порядке размещены были плодовитые деревья, какие цветы и как расположены были в партере. Я пропускаю описание утреннего туалета Горянова и глубокомысленные его рассуждения (вслух, с самим собой), по поводу каприфолии, обвивающейся вокруг дома. Горянов был человек пожилой, а старики вообще болтливы. Я пропускаю его разговор с ключницею Ольгою и богатые подарки на водку своей прислуге, талерами и рублевиками. Горянов был человек щедрый и благодетельный. Равным образом, я пропускаю описание кабинета Горянова, которое, конечно, длиннее и поэтичнее описания Армидина сада у Тасса.{3} Но вот к Горянову приходит друг его, Н. П. Малов, и между ними начинается преглубокомысленный разговор о «животворящем духе великого разумения, как силах действующих и страдательных; о веществе, как составе формы, органах, и об общем законе – рождении, жизни и смерти». Этот разговор так мудрен, что я ни слова не понял в нем, потому что в нем есть такие вещи, которых
Каждая тетрадь начинается сентенциями о том и о сем, а чаще ни о чем. Если сентенции выкинуть, то двух частей романа как не бывало. Но где же роман, и что же он? Постойте – сейчас. Горянов не есть герой романа, он в нем лицо аксессуарное; его постоялый дом тоже не играет в романе никакой роли. Впрочем, очень трудно найти настоящего героя романа; в трех первых частях его роль играет, если не ошибаюсь, дочь генерала Катенева, Катерина Михайловна. Горянов купил у ее отца землю и через это познакомился с ним. Описание физических и нравственных примет отца и дочери составляет несколько страниц. Здесь скажу кстати и однажды навсегда, чтобы избежать повторений, что Горянов не скупился на описания, и если бы их выкинуть, то еще части романа как не бывало. Чуть появится новое лицо, он описывает его с ног до головы и с головы до ног; он ничего не упустит, ничего не забудет, начиная от цвета глаз и волос до устройства ноги, от формы головы до бородавки на щеке. И нечего сказать, в этом отношении труды его не тщетны: стоит только заучить описание кого-нибудь из действователей, так узнаешь его, не читая его паспорта. Но этим всё и оканчивается: как ни подробно рисует автор физиономию души, как ни тщательно анализирует характер того или другого лица, это лицо для вас всегда – привидение бесплотное! – У генерала есть еще сын; он в полку, украшен двумя ранами и несколькими орденами. Катерина Михайловна любит Долинского, ловкого, умного и храброго офицера, поляка по происхождению, русского по обстоятельствам жизни и по службе. Генерал полюбил молодого Долинского за его личные достоинства, но когда узнал о любви его к своей дочери, то запретил ему вход в свой дом. Генерал ненавидел поляков, а о любви имел самые военные идеи. Но свидания продолжаются, любовь гнездится в ущельях сердец{5} молодых людей. Ах! кто может повелевать сердцу? оно не признает над собой никакой власти, ни отцовской, ни генеральской!.. Генерал знал о свиданиях, знал о переписке и, почитая всё это за вздор, не обращал на это никакого внимания. Чудак! он не знал, что подливает масло на огонь, и без того сильно пылавший. Наконец, он наотрез сказал своей дочери, что ей не бывать за Долинским. Упрямый старик! жестокий старик! Но как вы ни сердитесь на него, а всё сознаетесь, что он лицо необходимое: без тирана, что за роман, что за драма? а Катенев тиран очень добрый, очень милый во всех других отношениях. Надобно вам сказать, что Катерина Михайловна предостойная девица; она создана автором по образцу шиллеровских героинь, этих идеальных, небесных созданий, и только один раз, как увидим ниже, сбивается на тон и характер польдекоковских гризеток, этих созданий чисто земных и магазейных. Но кто из рожденных от жены не падал?.. Дочь в отчаянии, но сила духа ее превозмогает тяжесть страдания: она исторгает у отца своего позволение остаться, как выражается автор, в девках и устроить гостеприимный дом из семи помещений для бесприютных семейств. Генерал согласился на то и на другое. Правда, первое-то условие было слишком для него тягостно, потому что ему, как аристократу, хотелось видеть в будущем распространение своей фамилии; но у него оставался еще сын, бравый молодец, который мог постоять за себя. Виноват! первая просьба была сделана дочерью и утверждена отцом гораздо после второй, когда уже генерал пригласил{6} гостить к себе в дом графа Чижова, который страстно влюбился в Катерину Михайловну и за которого генералу страстно хотелось отдать свою дочь. Граф Чижов… но о нем после. Теперь остановим наше внимание на богоугодном заведении сердобольной девицы Катеневой.
De mortuis aut bene, aut nihil[1] – говорит латинская пословица; почтеннейший Горянов покойник, а Н. П. Малов только издатель его записок: один прав тем, что скончался; другой тем, что он только исполнитель воли покойного, душеприказчик, и нисколько не виноват в проказах своего друга. Как же тут быть? Где взять виноватого, кого судить? Но вот счастливая мысль! Я нашел средство успокоить мою совесть: ведь о покойниках грех судить только в таком случае, когда они умирают вполне, совсем, без всяких претензий на внимание живых, без всяких притязаний беспокоить живых своею личностию; а г. Горянов, отдавши тело свое земле, а дух небу, не сошел с житейского поприща, не оставил этого треволненного моря: он завещал нам, живущим и здравствующим, свои мысли, чувства, страдания, мечты, историю своей многотрудной и многострадальной жизни, историю большого числа лиц, с которыми судьба поставила его в тесные соотношения, короче, он завещал нам четыре огромные книги, от которых невмочь голове и сердцу, напечатанные мелким шрифтом, от которого невмочь глазам. Итак, мир праху страдальца, благословение его памяти! Но его книга – другое дело! Он сам вызвался на суд, прежде наказавши нас тяжкою казнию и без всякого суда. Теперь наша очередь, и мы не откажемся от наших прав. Г-н издатель – другое дело! К нему нельзя придраться ни с которой стороны, разве только со стороны неумения ставить правильно знаки препинания. Против этого ему решительно нечего сказать: мы были при смерти покойника, мы слышали его последнюю волю, и мы знаем, что он не заказывал своему другу следовать в точности своей орфографии. Может быть, почтенный Н. П. Малов, по личной дружбе и уважению к покойному, не хотел ни на йоту отступить от текста завещанных ему тетрадей. В самом деле, это очень может статься: а воля умирающего священна, уважение к его памяти тоже!..
Бог судья г. Горянову! Взял он на свою душу (во всех других отношениях совершенно праведную) тяжкий грех, а мы, не виноватые ни душой, ни телом, должны отдуваться за него. Расчет не совсем добросовестный! Но дело сделано, поправить его нельзя; можно только избавить от добровольной пытки многих доверчивых читателей, и мы постараемся это сделать.
Что такое «Записки покойного Горянова»? Это роман; записки – только форма. К какому роду романов относится он по своему характеру и содержанию? Трудно отвечать удовлетворительно на этот вопрос, трудно найти тип этого романа. Он принадлежит к какому-то смешанному роду: в нем найдете вы манеру и девицы Марьи Извековой, и г-жи Жанлис, и мисс Эджеворт, и Поль де Кока, и даже частию Александра Анфимовича Орлова. Сколько посторонних влияний, сколько чуждых вдохновений! Но у покойного Горянова много и своего собственного, от чего читателю ничуть не легче. Нынче все жалуются на несправедливость критики, никто не хочет верить ее добросовестности, требуют доказательств и выписок, чтоб дело было яснее дня, чтобы читатель имел данные для суждения о разбираемой книге и поверке самого разбора. Требование очень справедливое, хотя и редко возможное для исполнения. Итак, мне должно изложить вкратце содержание романа и ход его действия от начала до конца, отдать отчет в характерах действующих лиц: я бы и сделал это, если б была какая-нибудь возможность! Но я утомил бы вас, утомил бы себя, и всё без пользы, без нужды. Нет – от такого подвига отказался бы и сам Геркулес! – Роман длинный, длинный, и поучительный, и чинный;{2} происшествий бездна, действующих лиц тьма тьмущая; притом же, на этот раз, и самая память мне как-то изменила: не больше двух часов, как я дочитался до отрадного слова «конец», а уже забыл множество подробностей и должен пересматривать, перелистывать все бесконечные четыре части, должен беспрестанно наводить справки, делать выписки; легкий ли это труд – сами посудите! Но делать нечего; взялся, так прочь отговорки! Постараюсь схватить главные черты, характеризующие этот роман, указать на самые яркие и цветистые; у кого много лишнего времени и охоты, кто не трусит умереть вдруг тысячу раз, тот может прочесть самый роман. Итак, приступаю к делу, со страхом и трепетом, иду на новую пытку с самоотвержением и преданностию воле судьбы неумолимой. Августа 14, в пять часов утра, в день своего ангела проснулся Горянов и, не вставая с постели, сказал довольно длинное и витиеватое воззвание к богу, собственного сочинения. За сим следует описание физических примет оратора, потом описание бедствий, претерпенных им в жизни. Горянов принадлежал к числу чудаков и оригиналов: утомленный жизнию, он купил себе семь десятин песчаной земли, удобрил ее, развел сад, построил постоялый дом, одну половину которого занимал сам, а в другую пускал проезжих и им же сбывал произведения своего сада. Надобно заметить, что он имел чин действительного статского советника и орденскую звезду. Тут следует самое подробное описание усадьбы, дома и сада Горянова; словоохотный г. Малов описывает всё это с такою отчетливостию, с какою Вальтер Скотт описывал замки рыцарей. Эту страсть к скучным, утомительным описаниям на нескольких страницах почтенный издатель занял у своего покойного, как увидим ниже. Он описывает, в каком порядке размещены были плодовитые деревья, какие цветы и как расположены были в партере. Я пропускаю описание утреннего туалета Горянова и глубокомысленные его рассуждения (вслух, с самим собой), по поводу каприфолии, обвивающейся вокруг дома. Горянов был человек пожилой, а старики вообще болтливы. Я пропускаю его разговор с ключницею Ольгою и богатые подарки на водку своей прислуге, талерами и рублевиками. Горянов был человек щедрый и благодетельный. Равным образом, я пропускаю описание кабинета Горянова, которое, конечно, длиннее и поэтичнее описания Армидина сада у Тасса.{3} Но вот к Горянову приходит друг его, Н. П. Малов, и между ними начинается преглубокомысленный разговор о «животворящем духе великого разумения, как силах действующих и страдательных; о веществе, как составе формы, органах, и об общем законе – рождении, жизни и смерти». Этот разговор так мудрен, что я ни слова не понял в нем, потому что в нем есть такие вещи, которых
За сими глубокими мыслями следуют нападки на ум, на этого гордеца здешнего мира. Уж достается ж ему от обоих друзей – и поделом мука! – Вдруг входит мальчик весь в слезах, докладывает, что какой-то проезжий избил его и требует налицо самого хозяина. Горянов надел звезду и пошел к проезжему. Едва переступил он через порог, как проезжий проревел: «Так это ты!», вонзил ему в бок охотничий нож, выскочил из комнаты, и след простыл. Истинная сцена из испанской жизни! Только охотничий нож, вместо кинжала, разрушает немного очарование. Но вы, пожалуй, скажете, что на Руси таких романических убийств не бывает, а если и случаются, то не остаются безнаказанными; погодите, еще не то увидите: увидите похищения среди белого дня, удары кинжалами, не в грудь, а… Но после скажу, и тогда вы сознаетесь, что русская жизнь ничем не разнится от итальянской или испанской. Бедный Горянов умирает и завещевает свои тетради Н. П. Малову.
Нехитрому уму не выдумать и ввек.{4}
Каждая тетрадь начинается сентенциями о том и о сем, а чаще ни о чем. Если сентенции выкинуть, то двух частей романа как не бывало. Но где же роман, и что же он? Постойте – сейчас. Горянов не есть герой романа, он в нем лицо аксессуарное; его постоялый дом тоже не играет в романе никакой роли. Впрочем, очень трудно найти настоящего героя романа; в трех первых частях его роль играет, если не ошибаюсь, дочь генерала Катенева, Катерина Михайловна. Горянов купил у ее отца землю и через это познакомился с ним. Описание физических и нравственных примет отца и дочери составляет несколько страниц. Здесь скажу кстати и однажды навсегда, чтобы избежать повторений, что Горянов не скупился на описания, и если бы их выкинуть, то еще части романа как не бывало. Чуть появится новое лицо, он описывает его с ног до головы и с головы до ног; он ничего не упустит, ничего не забудет, начиная от цвета глаз и волос до устройства ноги, от формы головы до бородавки на щеке. И нечего сказать, в этом отношении труды его не тщетны: стоит только заучить описание кого-нибудь из действователей, так узнаешь его, не читая его паспорта. Но этим всё и оканчивается: как ни подробно рисует автор физиономию души, как ни тщательно анализирует характер того или другого лица, это лицо для вас всегда – привидение бесплотное! – У генерала есть еще сын; он в полку, украшен двумя ранами и несколькими орденами. Катерина Михайловна любит Долинского, ловкого, умного и храброго офицера, поляка по происхождению, русского по обстоятельствам жизни и по службе. Генерал полюбил молодого Долинского за его личные достоинства, но когда узнал о любви его к своей дочери, то запретил ему вход в свой дом. Генерал ненавидел поляков, а о любви имел самые военные идеи. Но свидания продолжаются, любовь гнездится в ущельях сердец{5} молодых людей. Ах! кто может повелевать сердцу? оно не признает над собой никакой власти, ни отцовской, ни генеральской!.. Генерал знал о свиданиях, знал о переписке и, почитая всё это за вздор, не обращал на это никакого внимания. Чудак! он не знал, что подливает масло на огонь, и без того сильно пылавший. Наконец, он наотрез сказал своей дочери, что ей не бывать за Долинским. Упрямый старик! жестокий старик! Но как вы ни сердитесь на него, а всё сознаетесь, что он лицо необходимое: без тирана, что за роман, что за драма? а Катенев тиран очень добрый, очень милый во всех других отношениях. Надобно вам сказать, что Катерина Михайловна предостойная девица; она создана автором по образцу шиллеровских героинь, этих идеальных, небесных созданий, и только один раз, как увидим ниже, сбивается на тон и характер польдекоковских гризеток, этих созданий чисто земных и магазейных. Но кто из рожденных от жены не падал?.. Дочь в отчаянии, но сила духа ее превозмогает тяжесть страдания: она исторгает у отца своего позволение остаться, как выражается автор, в девках и устроить гостеприимный дом из семи помещений для бесприютных семейств. Генерал согласился на то и на другое. Правда, первое-то условие было слишком для него тягостно, потому что ему, как аристократу, хотелось видеть в будущем распространение своей фамилии; но у него оставался еще сын, бравый молодец, который мог постоять за себя. Виноват! первая просьба была сделана дочерью и утверждена отцом гораздо после второй, когда уже генерал пригласил{6} гостить к себе в дом графа Чижова, который страстно влюбился в Катерину Михайловну и за которого генералу страстно хотелось отдать свою дочь. Граф Чижов… но о нем после. Теперь остановим наше внимание на богоугодном заведении сердобольной девицы Катеневой.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента