Некоторые, после соответствующей порки бараматолой — фигулиной вроде нашей хлопалки для выбивания ковров, — приходили в чувство; а у других все это, наоборот, поднимало революционный дух. Само собой, что тут, вдалеке от крупных сил колониальной армии, начали зарождаться партизанские отряды.
   Когда в метрополии отдал концы Салазар, а потом началась «революция гвоздик», португальцы послали на хрен всю эту дрюшлую колонию и помахали ей ручкой. Народ, конечно, ликовал, плясал под тамтамы и пел всем своим вождям «ойе-ойе». Некоторое время сюда исправно поступал советский хлеб, нефтепродукты и техника, а революционное правительство пело «ойе-ойе» дедушке Брежневу. Потом дедушки не стало, нефтепродукты пошли туда, где за них платят, технику перестали производить, а хлеб решили кушать сами. Правда, импортный. Вот тут и началось… Каждый племенной вождь захотел стать президентом, каждый генерал — главкомом, а жрать было все равно нечего, потому что гумпомощь приходила на единственный крупный аэродром и в единственный порт — в столицу. Кто ее Держал — тот был сыт, пьян и нос в табаке. Алмейда-старший, как и его конкуренты, это хорошо понимал.
   Но северо-восток был зоной обитания родного племени братьев-генералов, в котором они, естественно, числились вождям. Именно поэтому, пока старший отражал натиск на столицу, младший сторожил родные вотчины, хотя на них особо никто не покушался.
   Дорожку на северо-восток перерезали сразу в двух местах азеведовцы и карвальевцы. А столица вообще оказалась в полуокружении. Казалось бы, старшому Алмейде надо было приказать братишке всеми силами давануть в юго-западном направлении, освободить дорогу и, соединившись с 1-й армией, дружно накостылять Азеведе, который уже стоял на южных окраинах столицы. Однако все понимали, что родной колхоз братаны ни за что не оставят и, ежели что, так это 1-я армия, бросив столицу, драпанет на северо-восток, чтобы потом, зализав раны и накопив сил, вновь включиться в драку за столицу, благо остальные три «президента» уже ослабят друг друга в общем мордобитии. Так уже один раз было.
   Всю эту историко-политическую справку для совсем малограмотной публики — типа Тарана или Лузы! — дал очень умный парнишка, на вид немногим старше Юрки, которого Болт уважительно обзывал Никитой Сергеичем. Атлетом Никита явно не был, и Таран тихо поинтересовался у Гребешка: на фига такого взяли? Гребешок сказал, что этот пацан не только знает очень много про здешние места, но вообще-то полгода отвоевал в Чечне, на первой кампании, брал Грозный и вообще вояка хоть куда.
   Вертолетная площадка, куда Федя Лапа всех благополучно доставил, находилась на территории бывшего форта, прямо во внутреннем дворике штаба.
   Здание штаба, должно быть, в древности представляло собой крепостной редьюит — центральное укрепление — замкнутое квадратное здание с въездной аркой, перекрытой коваными воротами, и стрельчатыми окнами-амбразурами на обоих этажах и выносными башенками с бойницами на всех четырех углах. Похоже, что там же была и тюрьма, куда сажали особо злостных борцов с колониализмом. А сам форт был тоже квадратной формы, с четырьмя небольшими бастионами на углах, с пушечными казематами в пятиметровой стене, выложенной из больших блоков дикого камня. Две бронзовые, почернелые от времени пушки, которые некогда грозж торчали из амбразур казематов, и сейчас стояли у входа в штаб на каменных лафетах. Еще на территории форта имелась облупленная католическая церковь, тоже, поди-ка, XVIII века, не сколько приземистых зданий — то ли бараков для солдат, то ли складов для амуниции, нечто под флагом Красного Креста — госпиталь или санчасть, что-то вроде пищеблока под навесом из пальмовых листьев, бетонные гаражи или боксы для техники.
   О войне мало что напоминало. Разве что старые «зэсэушки», развернутые на площадках бастионов и обложенные для верности мешками с песком, а сверху прикрытые маскировочными сетями. Около них иногда появлялись часовые, должно быть, солнце, двигаясь по небу, заставляло их менять позиции — в теньке спать приятнее. БРДМ, стоявшая у штаба с расчехленным пулеметом, тоже пристроилась в тени, чтоб не греть броню. Если там и был экипаж, то скорее всего он пребывал в дремоте.
   Бойцов встречал седой дед с подполковничьими звездами — начальник штаба 2-й армии тененте-коронел Барбозу с парой солдат. Последние, после того как прибывшие вылезли сами и выгрузили свое имущество, вытянули из вертолета еще несколько мешков и ящиков, которые летели в довесок.
   Васку Луищ, Барбозу и Болт перекинулись несколькими словами, после чего Болт скомандовал: «В колонну по одному, за мной, бегом — марш!», и все дружненько пробежались по двору, нырнув в какую-то малоприметную дверь вдалеке от парадного входа.
   Там оказалось что-то вроде пустой казармы, где стояло два десятка коек советского образца, без белья, но с тюфяками и подушками. Помещение было прохладное, без окон, но с вентиляцией. Сырости и плесени не чуялось, комары не пищали.
   — Так, — объявил Болт. — Пока посидите здесь. Снаряжение неснимать, оружие держать при себе. Можно поваляться, но лучше не засыпая. Агафон — дежурный по взводу, Луза — дневальный. Туалет и умывальник — вон там. Воду из умывальника не пить! Амебная дизентерия — как минимум. На толчок задницей не садиться — сифон почти наверняка. Сухпаи не жрать! Вскроете — испортятся на жаре в момент. А они на двое суток, между прочим. Там пригодятся. На деле.
   Насчет того, чтоб отсюда не гулять, предупреждать не буду. Небось видели, как здесь орлы службу несут? Сюда полк можно ввести — они не увидят. Не расслабляйтесь, нам не с такими, как они, воевать, а кое с кем покруче. Все, пошли, Вася!
   Они с Луишем и Барбозу удалились, Агафон с Лузой принялись службу править, а остальные прилегли на коечки. Почти сразу же после ухода начальства со двора долетел гул взлетевшего вертолета.
   — Да-а, — вздохнул Богдан. — Улетел зема! У Тарана, как, наверно, и у всех прочих, возникло одно, и довольно паршивое, чувство; Чувство черной зависти к Лапе, который, ежели его не собьют, благополучно дотарахтит до столичной авиабазы, насобирает гнилых бананов с ананасами, заправит все это в перегонный куб и будет на досуге гнать мацапуру, разливая ее в бутылки, присланные братьями-славянами из-за линии фронта. А после отправит ее с каким-нибудь контрабандистом. Или даже сам свезет куда-нибудь на нейтральную территорию… Кроме того, этот самый Лапа может в один прекрасный день, когда, допустим, алмейдовцы начнут драпать из столицы или когда ему попросту здешняя служба надоест, заправить свою керосинку до отказа и, отмахав пару часов лопастями, перелететь в тот самый приличный аэропорт мирной соседней страны. А там потребовать хохляцкого консула или, если такового нет, то российского.
   Глядишь, и выпишут литер на Родину.
   У Тарана, увы, своей вертушки нет. Если и линять, то только ногами.
   Карта только у Болта, места незнакомые до жути. Здешняя змея, черная мамба, как объяснил Никита Ветров, не хуже очковой кобры кусается. «Коля любит „Мамбу“, Оля любит „Мамбу“, Толя любит „Мамбу“! И Сережа тоже!» — яйца бы оторвать за эту рекламку! Небось «джикей» какой-нибудь сочинял.
   Нет, сделанного не воротишь, надо топать дальше, куда поведут. Таран растянулся на койке и опять подремал маленько.

БОЕВАЯ ЗАДАЧА

   От сна пришлось оторваться примерно через час. Потому что появился Болт, должно быть, утрясавший с местными кое-какие оргвопросы. Один вопрос он точно утряс: принесли пожрать. Вместе с Болтом пришли два местных кашевара в белых беретах и передниках, которые по контрасту с мордами цвета гуталина смотрелись прямо-таки белоснежными. Они притащили два термоса. Один был с кашей, подозрительно напоминавшей мамалыгу, в которую повара прямо на глазах публики вывалили четыре здоровенных банки китайской тушенки — приснопамятной «Великой стены». Банки Болт лично проконтролировал на предмет вздутия, лично вскрыл, а потом для верности еще и понюхал. Вместо хлеба принесли по пачке несладкого печенья — типа крекеров. Во втором термосе оказался черный кофе с сахаром — поди-ка, все дары здешних сельхозугодий! — и очень даже неплохой.
   Конечно, сердца малость постукивали, но народ был крепкий, инфаркт не грозил.
   Все, что не выпили сразу, разлили во фляжки — про запас. Потом дверь отворилась, и всем показалось, будто вошла сама по себе здоровенная гроздь бананов. Оказалось, что эту самую гроздь, пыхтя, притащил некий маломерный негритенок-солдатик, должно быть, никогда не видевший такого количества белых людей сразу. Положив гроздь на стол, он еще некоторое время таращился на белых.
   Дескать, неужели вы все это сожрете? У нас такую раскладку на роту дают…
   Потом один из рослых поваров дал ему подзатыльник, и недомерок со свистом покинул помещение, а кашевары следом за ним степенно унесли термосы.
   Поскольку основная масса завтракала еще в «Боингах» и «Илах», то слопала все, что дали. Бананов, при ближайшем рассмотрении, оказалось всего по три штуки на рыло. Так что не так уж и обожрались. Повара вернулись с кипятком, и народ в индивидуальном порядке ополоснул свои кружки-ложки-плошки. Болт, конечно, не преминул заметить, что оттого, насколько чисто будет вымыта посуда, будет зависеть успех работы.
   Непосредственно после этого он, дождавшись, когда повара унесут кипяток, вновь усадил всех за стол и объявил, разостлав на столе карту:
   — Каждый солдат должен знать свой маневр. Довожу порядок работы. В 17.30 по местному нам подадут транспорт. Машина не очень новая, но надежная — БТР-50ПК. Ежели кто еще не родился, когда ее выпускали, — Болт выразительно поглядел на Тарана, — то могу сказать — она очень похожа на плавающий танк «ПТ-76» с ампутированной башней. По суше ездит на гусеницах, по воде плавает на пузе. Вмещает наш советский взвод или одно китайское отделение. Крыши нет, если подобьют, можно сигать прямо через борт. Правда, когда солнце — печет головы, а когда ливень — мочит, но на этот случай есть тент. Вооружен механизм штатным пулеметом «СГМБ» (станковым Горюнова модернизированным бронетранспортерным) — я его сам, если честно, в глаза не видел! — и, как ни странно, автоматическим гранатометом «АГС-17» «Пламя», который еще и в проекте не числился, когда эти БТР стояли на вооружении доблестной Советской Армии. Но наш конструкторский гений границ не знает: бели б надо было на слона «АГС» поставить — поставили бы. u транспорте все. Вопросы? Нет вопросов. Довожу маршрут движения…
   Все уставились на карту.
   — Вот это форт. Отсюда на вышеупомянутой технике совершаем марш по шоссе в направлении на юго-запад до блокпоста алмейдовцев у деревни Маконду.
   Это около 40 км — час езды. На этой вот высотке 335, примерно в трех километрах от Маконду, наблюдательный пункт карвальевцев. Стрелять им с высотки, как утверждают здешние товарищи, нечем, но деревню и блокпост они оттуда просматривают, а потому наше прибытие заметят обязательно. У здания местной школы сгружаемся с БТРа, он уходит обратно, а мы делаем вид, будто устраиваемся на ночлег. При наступлении полной темноты тихо покидаем школу через окна первого этажа со стороны, которую противник не может просматривать с помощью «ПНВ». Далее совершаем марш-бросок по тропе, которой на этой карте нет, но за проходимость которой товарищ Луиш поручился головой. Марш-бросок небольшой, километра четыре. Переваливаем холм и выходим на грунтовку, ведущую в северном направлении. Там у выхода с тропы нас будет ждать все тот же БТР. По той грунтовке прикидочная скорость движения — 20 км в час. Стало быть, через полтора часа выходим к озеру Санту-Круш, форсируем его на БТР и движемся дальше вверх, по руслу пересохшей речки с необозначенным названием. До упора, в смысле до тех пор, пока машина сможет пройти. После этого спешиваемся, снимаем с машины «АГС» с боекомплектом, оставляем у машины группу прикрытия в составе двух человек и поднимаемся по очередной тропе, за которую опять же отвечает товарищ майор Луиш. По тропе выходим на высоту 347 и приступаем к непосредственному выполнению боевой задачи. Вопросы по маршу?
   — Озеро глубокое? — спросил Богдан.
   — До пяти метров. Ширина — полкилометра. Крокодилов нет.
   — Так что, если этот ваш реликт бронетехники потонет, нас сразу не сожрут?
   — Нет. Еще вопросы? Нет вопросов. Докладываю основную боевую задачу. Из района высоты 347 выдвинуться в направлении поселка Лубангу и уничтожить нефтеперегонный завод конторы Карвалью. Они уже десять тонн авиационного керосина нагнали, завтра собираются везти на аэродром. Довезут — значит, с Феди не только азеведовские оглоеды будут мацапуру брать, но и карвальевские. Еще и сшибут с похмелюги. А у Карвалью четыре исправных самолета, не хухры-мухры.
   Подробно, что и как делать, разберемся на месте. Там же будет поставлена специальная задача. У меня все. Вопросы?
   Как раз в это время в помещение вошел Васку Луиш в полной боевой с автоматом и спросил:
   — Все растолковал, капитан? — Слово «капитан» он произнес по-португальски «в нос», то есть нечто среднее между «капитау» и «капитан».
   — Так точно.
   — Время! — Васька потюкал розовым ногтем своей мощной темно-шоколадной лапы по циферблату наручных часов. — Машина во дворе.
   БТР-50ПК действительно урчал двигателем во внутреннем дворе штаба, добавляя густую солярную вонь в здешнюю духоту. Возможно, даже штабная БРДМ морщилась: «У-у, пердун старый!», хотя сама была тоже дамой далеко не первой свежести.
   Таран такие аппараты видел только на линялых плакатах наглядной агитации в школьном кабинете НВП. Они и 20 лет назад были устаревшими.
   Наверняка все представители рабочего класса, которые ковали этот «броневой щит Родины» где-то в 60-х годах, давно уже ушли на пенсию и нянчили внуков. А их творение, волею судеб залетевшее или приплывшее в эти жаркие края, шибко далекие от некоего «завода плавающих гусеничных тракторов», все еще дрыгало гусеницами, каталось по всяким военным дорогам, принимало в броню пули разных калибров, меняло в движке все, что можно было сменять, но так или иначе продолжало вести активный образ жизни.
   Насчет того, что это все еще и плавает, у Юрки, конечно, были самые серьезные сомнения. Потому что уж больно тяжеловесно выглядел корпус этого кастрированного танка. Правда, сзади были какие-то дырки, за которыми должны были находиться водометные движители, но все же не очень верилось в то, что если в этот агрегат влезут все, то он останется на плаву. Не верилось также, что в корпусе данного плавсредства нет каких-либо незарегистрированных дыр, через которые его не зальет, едва люди пустятся в путь по озеру. К тому же здешние (а может быть, что более вероятно, еще советские) изобретатели-рационализаторы оборудовали БТР некими усовершенствованиями, которые несколько утяжелили эту и без того увесистую конструкцию.
   Усовершенствования эти были продиктованы долгим опытом применения против этой машины различных видов метательного оружия, начиная с булыжников и копий-дротиков типа «ассагай» и кончая выстрелами «РПГ» разных модификаций.
   Поскольку любой козел, имевший на вооружении хотя бы ручную гранату «Ф-1», легко мог забросить ее из ближайших кустов в не прикрытое сверху боевое отделение, неизвестные конструкторы первым делом позаботились о крыше. Ее соорудили из нескольких… коек с панцирной сеткой, естественно, отодрав от них спинки и сварив рамы боками. Эти рамы с сетками были установлены на шарнирах и при желании вылезти их нетрудно было откинуть к бортам БТР. В походном положении они стояли «домиком» и при попадании гранаты пружинили, отбрасывая ее в сторону. Конечно, если б граната рванула на самой сетке, порядочное число осколков досталось бы десанту. Но обычно товарищ, который гранатами кидается, выдернув чеку и отпустив рычаг, заботится о своем здоровье. Поэтому он старается поскорее швырнуть гранату в неприятеля, а не ждать, пока истекут 4 секунды. А для того, чтоб граната лопнула именно на сетке, надо либо бросать гранату с очень дальнего далека, чтоб она эти секунды провела в полете, либо иметь хорошие нервы и чувство времени, чтоб отсчитать: «Раз, два, .три…» и метать гранату в самую последнюю секунду.
   Вдоль бортов из того же материала, то есть панцирной сетки и стальных уголков, было сооружено ограждение какой-то замысловатой наклонно-угловатой формы. Конечно, выстрел из тяжелого гранатомета «СПГ-9» — строго говоря, безоткатной пушки — эта фигня не выдержала бы. Нечего и говорить, что противотанковая пушка 76 мм образца 1943 года провернула бы эти сетки и заодно броню насквозь, от борта до борта. «Т-62» со своей 100-миллиметровкой вообще вывернул бы все наизнанку. Все эти средства у здешних противоборствующих сторон были, но из них — поскольку они уж очень громко бухали! — многие здешние граждане стреляли, крепко закрыв глаза, открыв рот и зажав уши. По площадям беглым огнем — с постоянным прицелом — это еще ничего, получалось. Но ежели дело касалось прямой наводки на конкретную цель — тут таких профессионалов было мало. Зато любителей пострелять из «РПГ-7» или «РПГ-9» — русских или китайских, однохренственно — здесь было до фига и больше. От них эти средства пассивной защиты до определенной степени помогали. Кумулятивные гранаты, выпущенные с большого расстояния и порядком потерявшие скорость, тыкались в сетку, пружинили и, кувыркаясь, отлетали, либо пшикая своим смертоносным факелом в небеса, либо вскользь по сетке и броне, оставляя нетронутым экипаж и десант. Другие гранаты, сохранившие скорость, скользили по сетке и улетали в аут. Тем не менее и сетка и броня хранили на себе следы воздействия разных видов оружия, но заботливая рука хозяина наваривала стяжки на перебитые уголки, затягивала заплатами из сетки дыры, прожженные гранатами.
   Спереди у этого драндулета виднелось нечто вроде боевой рубки. Внизу, у рычагов, восседал механик-водитель, который казался даже светлее обычных негров, потому что на его потную s бородатую рожу налипла здешняя красноземная пыль. Он вел машину, глядя на дорогу через передний люк, гордо опустив на глаза очки-консервы, а советский танковый шлемофон, мало чем изменившийся со времен взятия Берлина, смотрелся на нем прямо как родной. Вторым членом экипажа был командир, сидевший малость повыше, около рации, которая, возможно, была лет на 20 моложе БТР, но марки ее Таран все равно не знал. Тем не менее командир подключил разъем шлемофона к этому чуду советской электроники, которое, как утверждал Болт, оставаясь в рабочем состоянии, выдерживает десять ударов головы прапорщика, и что-то залопотал на местном наречии, должно бытьТ проверяя связь.
   Над ним, на крыше рубки, грозно торчал тот самый пулемет «СГМБ», которого даже многоопытный Болт в глаза не видел. Сперва Таран подумал, будто Болт чего-то перепутал, потому что .с затыльной стороны этот прибор жутко напоминал дедушку-«максима», стоявшего на буденновских тачанках, только без колесного станка. Те же деревянные ручки сзади, держась за которые надо большими пальцами давить на гашетку, почти такая же ствольная коробка с вертикальным прицелом, да еще и щиток с прорезью. Лента, правда, была металлическая, а не брезентовая, ну и ствол, конечно, совсем не такой, без водяного кожуха, с ребрышками воздушного охлаждения и воронкой на конце, как у «ПКТ». Над двумя вертикальными «максимовскими» ручками была третья, горизонтальная, — рукоятка перезаряжания.
   Конечно, кое-кто похихикал насчет того, что пулемет-де «модернизированный».
   Налим скромно предположил, что последняя модернизация прошла году эдак в 1945-м.
   Сзади, почти на моторном отсеке, стоял кронштейн с «АТС-17». Штатный станок и пять сменных барабанов с гранатами ехали отдельно, вместе со сменным стволом «СГМБ» в брезентовом чехле и двумя здоровенными коробками с лентами по 500 патронов.
   В общем, как ни странно, все сумели втиснуться в боевое отделение со всеми своими грузами. Вместе со всеми, как это ни странно, поперся и сам Васку Луиш.
   Таран все же уже три года отслужил и понимал, что обычно начальники разведки армии сами в такие дела не суются. Более того, им запрещается лазать в тыл врага. Даже начальники разведки бригад — ибо соединение генерала Алмейду-младшего, в натуре, на большее не тянуло! — по идее, должны сидеть в штабе и под строгой охраной, чтоб их самихсупостаты не сперли. Но то ли в здешнем заведении не имелось никого сведущего одновременно и в русском, и в португальском языках, и в местных племенных наречиях, то ли просто Васька понимал всю ответственность за успех затеи и не решился никому ее передоверить.
   А вообще-то задача группы состояла не только и не столько в том, чтоб взорвать нефтеперегонный завод и спалить авиационный керосин для истребителей генерала Карвалью. Куда важнее была та самая «специальная задача», о которой Болт не стал ничего говорить. Не стал, потому что пока и сам о ней ни шиша не знал.
   Когда все уселись, командир БТР потянул за какую-то веревочку, и над бойцами, будто горизонтальная гардина, распустился брезентовый тент. Многие заворчали: дескать, сдохнем под ним от духоты, но, когда машина тронулась, оказалось, что вполне терпимо. Встречный поток воздуха через люк механика-водителя хоть и пылил немилосердно, но кое-какую освежающую струю вносил, а вот солнце, которое было еще высоко, припекать перестало.
   Механик-водитель опустил рычаги вперед, газанул — и грозная таратайка, залязгав гусеницами, покатила вперед. Таран оказался около одной из бойниц и, приподняв бляшку-заглушку, чуток поглядел, что творится снаружи. Выехали через арку, потом через КПП у ворот форта, выбрались на улочку, выводящую к окраине Редонду-Гонсалвиш, миновали блокпост у выезда на шоссе и попилили вперед, на юго-запад. Дальше Юркины глаза увидели лишь длинную монотонную полосу придорожных кустов, припорошенных пылью. Справедливо решив, что солдат спит, а служба идет, он закрыл глаза, рассчитывая вовремя проснуться, если вдруг начнут стрелять.

БЛОКПОСТ МАКОНДУ — ДАЛЕЕ ВЕЗДЕ

   — Приехали, — сообщил Тарану Налим, оказавшийся его соседом по скамеечке. — Остановка «Блокпост Маконду» — далее везде!
   Командир БТР дернул за веревочку, сдвинул тент, и всем на головы осело облако красной пыли. Потом бойцы с лязгом откинули защитные сетки и стали помаленьку выбираться на волю.
   Могучая бронетачка стояла около когда-то беленького и аккуратного двухэтажного здания католической школы, находившейся в двух шагах от церкви, тоже в прошлом выглядевшей очень прилично. Сейчас и церковь, и школа стояли с выбитыми окнами, подкопченные не очень давним пожаром, исклеванные пулями.
   Колокольня, на которой одна из сторон, должно быть, устраивала пулеметную точку, была укорочена примерно на две трети после попадания в нее одного-двух снарядов. Судя по надписям на стенах этих учреждений культуры, деревня Маконду несколько раз переходила из рук в руки. Каждый, кто приходил сюда победителем, зачеркивал лозунги предшественников. Тарану попалось на глаза минимум три перечеркнутых или полустертых лозунга: «Вива Алмейду!» Не меньшее число перечеркнутых лозунгов гласило: «Вива Карвалью!» Один раз сюда добрались даже азеведовцы. Имелся один такой, почти совсем счищенный саперной лопаткой, призыв: «Вив… зеведу!» На то, что в данный момент населенный пункт находится в руках алмейдовцев, указывал незачеркнутый «Вива Алмейду!», написанный аршинными буквами алой краской по фасаду школы.
   Кроме лозунгов, на школе и церкви имелось несколько надписей на португальском языке и рисунков чисто хулиганского содержания, а также очень тронувшие душу «стенограммы» (от слова «стена») на русском: «Шарафутдинов Ахмет. ДМБ-87. Казань» и «Проверено. Мин нет. Л-т Чупиков. 12.07.87.». Чуть ниже «Мин нет» другой рукой было приписано: «Но будут!»
   Хотя дорога вроде бы была асфальтированной, пыли на ней хватало, потому что ремонтировали шоссе в последний раз еще при проклятом колониализме. Асфальт за прошедшие с той поры Долгие годы то плавился от жары, то поливался тропическими ливнями, то выветривался, но самое главное — безжалостно утчожился всякой колесно-гусеничной техникой, которую гоняли по нему все воюющие стороны.
   К тому же шоссе частенько обстреливали, иногда бомбили с воздуха, закладывали в него мины и фугасы. Воронки, оставшиеся после этих мероприятий, заравнивали песком и щебнем, поскольку асфальтобетонный завод был только в столице, до которой по этому шоссе можно было добраться, лишь сбив с него блокпосты карвальевцев и азеведовцев. В такие воронки очень удобно закладывать мины по второму разу — асфальт колоть не надо, и не заметишь. Но, должно быть, мины на этот раз никто поставить не успел, и БТР доехал благополучно.