Страница:
Самсон Ильич Лукин умел произвести нужное впечатление.
– Мы с Кузьмой – старые приятели. Что ж с ним приключилось такое?
– Ох, и не спрашивайте. Как вспомню, так сразу сознание теряю, на ногах стоять не могу. Вы в дом проходите, люди добрые.
Самсон Ильич снял кепку, вошел в дом. Охранник двинулся следом. Женщина усадила гостей. Самсон Ильич молчал, понимая, что женщина сама сейчас расскажет все, что посчитает нужным.
– Вы-то мужа моего давно знаете?
– Давненько, – произнес Лукин. – Мы с ним старые друзья, можно сказать, по несчастью, – многозначительно добавил он.
"По несчастью” Лукин произнес веско, так произносят заветный пароль, на который понимающий человек среагирует тотчас.
– Уж не в тюрьме ли вы с ним сидели?
– Было такое дело, – сказал Лукин. – Там познакомились, там и подружились, – употреблять тюремный жаргон Лукин не любил.
Хозяйка дома сидела, положив руки на колени, и мяла носовой платок. Лукин судорожно пытался вспомнить имя жены Кузьмы Пацука, напряженно морщил лоб, шевелил губами.
"Как же ее Кузьма называл? А, вспомнил – «моя баба»”.
– Извините, пожалуйста, – произнес Лукин, – запамятовал ваше имя и отчество.
– Анна Ивановна я, Анна Ивановна Пацук.
– Очень приятно. Самсон Ильич. Может, Кузьма вам обо мне рассказывал?
– Сейчас не вспомню, может, и говорил, – женщина вела себя осторожно, словно подозревала подвох.
И тут случилось совершенно неожиданное для нее. Самсон Ильич запустил руку во внутренний карман пиджака, извлек портмоне, переложил его себе на колени.
– Анна Ивановна, мне, конечно, неудобно.., примите мои соболезнования. Не хочу вас тревожить, расспрашивать, что да как, понимаю, вам очень больно. У нас, Анна Ивановна, с вашим мужем дела были, – Самсон Ильич взглянул вначале на бумажник, затем на двойной портрет в деревянной рамке, с которого вот уже тридцать лет улыбались всем приходившим в дом Пацук и его супруга. – Я Кузьме деньги задолжал… Он слово с меня взял, говорил, отдашь лично мне, Христом Богом прошу, мне и никому больше.
Анна Ивановна Пацук подалась вперед, пальцы ее замерли, перестали мять носовой платок, глаза жадно блеснули.
– Кормилец мой! – воскликнула женщина. – Это же столько денег на похороны ушло. Ты ж не знал и не гадал, что тебя хоронить придется, такого молодого, здорового! Ничего не откладывал, я по людям ходила, по соседям денежки собирала, чтобы похоронить по-человечески.
Лукин картинно медленно развернул бумажник, как священник разворачивает Псалтырь.
– Не очень много я Кузьме должен был, вряд ли это поправит ваши дела, Анна Ивановна, но долг платежом красен. Кстати, как это случилось?
И тут женщину прорвало. Она подумала, что если не расскажет, то и денег, возможно, не получит. Даст ей заезжий богач каких-нибудь десять долларов, а остаток себе присвоит. И она рассказала все, что ей было известно. Самсон Ильич иногда деликатно задавал вопросы, сокрушенно кивал, не забывая открывать и закрывать пухлый бумажник. Время от времени он прикладывал рукав пиджака к глазам, словно вытирал слезы. Щеки у него подрагивали, губы кривились.
– Да уж, не думал и не гадал, что так сложится судьба. Дела мы с вашим супругом, царствие ему небесное, большие делали. Жаль, придется теперь одному, вдвоем-то сподручнее было, Анна Ивановна.
– Какие дела? – спросила женщина. Руки Лукина наконец перестали закрывать и открывать портмоне, он вытащил пачку денег – двести долларов десятками, аккуратно положил деньги на край стола. Анна Ивановна посмотрела на деньги.
– Берите, они теперь ваши. Нет Кузьмы – отдам вам, все-таки вы жена его.
Деньги мгновенно исчезли в руке женщины, словно их и не было на столе. Она тут же поднялась, вышла в кухню, вернулась с тарелкой, на которой лежало порезанное мясо, и с бутылкой водки. Поставила все это на стол, принесла хлеб, рюмки.
– Какие дела у вас с моим Кузьмой были? – деньги она уже пересчитала в кухне, и сумма ее убедила в честности Лукина.
– Обещал он мне старую икону продать в окладе, я ему хорошие деньги посулил. Сказал: “Приезжай, Самсон Ильич, поживешь у меня, погостишь, на рыбалку съездим. Билет до Москвы дорогой, мне самому накладно мотаться”. Вот я и приехал.
– – Икону в окладе? – изумилась женщина. Взглянула на икону, дешевую, бумажную, за стеклом. – Не было у нас никаких окладов.
– Может, он вам, Анна Ивановна, и не сказал, сюрприз хотел сделать?
– Говорил он мало, – призналась Анна Ивановна, – нелюдимый был. Но уж если обещал, то выполнял обязательно.
– Значит, вы ничего не знаете об иконе и об окладе?
– Ничего.
Лукин подозревал, что убили Кузьму Пацука именно из-за оклада. Но кто мог прознать про его ценность, если сам Пацук о ней и не подозревал? “Проговорился Пацук, что ли? Вот придурок, язык бы ему отрезать!"
Выпив рюмку водки, Анна Ивановна встрепенулась:
– Погодите, Самсон Ильич, у Кузьмы чемоданчик есть. Он мне никогда в него даже заглянуть не позволял. Сейчас я его принесу. А что, действительно хорошие деньги вы ему обещали?
– Хорошие, – сказал Лукин, и его глаза заблестели.
Анна Ивановна вспомнила о пятистах долларах, обнаруженных во внутреннем кармане пиджака мужа, того пиджака, в котором и был похоронен Кузьма Пацук три дня тому назад. Она быстро отправилась в спальню и вернулась с небольшим чемоданчиком черного цвета.
– Знакомый чемодан! – воскликнул Лукин, поднимаясь со своего места.
Чемоданчик по размерам был таким, что оклад в него вполне мог вместиться. Но Анна Ивановна уже заглядывала в него в тот день, когда погиб Пацук, сразу после отъезда милиции, и знала, что ни оклада, ни денег в нем нет; последнее обстоятельство ее очень расстроило.
Она положила чемодан на стул, тяжело вздохнув, открыла крышку:
– Посмотрите, может, здесь?
В чемодане оказалось несколько старых газет, два зачитанных журнала, Уголовный кодекс РСФСР образца 1988 года, топографическая карта Борисова и его окрестностей, карта потертая, в пятнах, такими обычно пользуются рыбаки, грибники или туристы. Лукин вытаскивал одну вещь за другой, бережно расправлял на столе, рассматривал и откладывал в сторону.
Наконец он взял в руки топографическую карту и развернул ее. Голова Лукина была низко наклонена, поэтому ни охранник, ни вдова Пацука не заметили, как заблестели глаза Самсона Ильича. Это было именно то, что он искал, – карта с пометками. Сердце Лукина екнуло, когда он увидел нарисованный возле болота маленький крестик, по форме точь-в-точь напоминавший тот, который он купил у Пацука. Рядом с ним был нарисован прямоугольник. “Оклад!” – решил Самсон Ильич.
– Хорошие места для рыбалки Кузьма выбирал.
– У него и лодка была, но пропала, – призналась женщина. – И поднялась же у кого-то рука украсть лодку с новеньким мотором у покойника!
– Люди у вас здесь злые какие-то!
– И не говорите, Самсон Ильич. Священника недавно убили, зверски, топором зарубили! Не одна я горюю.
– Часто у вас людей убивают?
– Бывало, по пьяни или случайно на дороге машиной кого-нибудь сшибут, но это же не убийство, а несчастный случай. Подобных же зверств никто не припомнит.
– Священника, говорите, убили? – переспросил Самсон Ильич.
– Да, Михаила Летуна.
В голове у Лукина слова сразу же связались в одну цепочку: крест, оклад, священник.
– Тенденция, однако, – произнес он.
– Что-что вы говорите?
– Хороший священник был?
– Очень хороший, – сказала женщина. – От пьянства воду святую давал, заговоренную: кто воды выпьет, тот водку пить бросает. Правда, моему Кузьме не очень помогло. Поначалу действовало, а потом он обозлился. Отец Михаил говорил, чтобы Кузьма в церковь пришел, но, как я ни старалась, как ни уговаривала, муж лишь смеялся. Зря я на своем не настояла; может, ходи он в церковь, все по-другому в жизни сложилось бы.
– Да, все в руках Божьих, – пробормотал Лукин, поглядывая на карту.
Выпив вторую рюмку и закусив, Самсон Ильич взял женщину за руку, посмотрел ей в глаза – так вкрадчиво смотреть умел только он.
– Анна Ивановна, с Кузьмой мы в тюрьме как братья были. Он за меня вступался, я за него, жили душа в душу. Жизнь там тяжелая, скажу вам честно. Подарите мне чемоданчик, а?
Я человек немолодой, сентиментальный, буду иногда его доставать, смотреть, Кузьму вспоминать.
Женщина растерялась, боялась прогадать. На ее взгляд, в старом чемодане ничего ценного не было.
– Забирайте, – сказала она и тут же скороговоркой добавила:
– Кузьма очень им дорожил. Очень дорожил, – повторила она, сделав ударение на слове “дорожил”.
– Раз дорожил, то ничего не поделаешь, – усмехнулся Лукин, доставая портмоне. – Еще пятьдесят долларов могу дать, самому сейчас трудно. По машине не судите, не моя она. Кузьма мне как брат был.
Пятьдесят долларов сделали свое дело. Охранник смотрел на Лукина восхищенно. Вдова Пацука готова была руки Лукину целовать. Самсон Ильич аккуратно закрыл чемоданчик, но охраннику его не отдал, вышел, неся его под мышкой.
– Вы еще женщина молодая, жизнь свою устроите. Кузьма вам дом оставил, машину.
Женщина завыла, решив, что все же продешевила с чемоданчиком.
Лукин уже садился в машину.
– Поехали быстрее! – зашептал он, закуривая дорогую сигарету.
Массивный джип развернулся прямо возле дома и умчался в сторону города.
"На кой черт ему чемоданчик сдался? Врет он, что другом Кузьме был”.
Анна Ивановна Пацук разжала вспотевшие пальцы. Пятидесятидолларовая бумажка уже стала влажной, и женщина заспешила в дом, чтобы понадежнее спрятать деньги. “И то хлеб, – думала она, закрывая дверь. – Сам бы Кузьма деньги ни за что мне не отдал бы, а тут прямо как с куста взяла. Может, еще кто приедет, долг отдаст? Интересно, где это он пятьсот долларов заработал? А если убил кого или зарезал? Если и убил, не мое это теперь дело. О деньгах ничего никому не скажу и о мужике, который приезжал, тоже – ни гу-гу. Буду молчать, так оно надежнее”.
Лукин и два его охранника поселились в местной гостинице. Лукин получил ключи от номера “люкс”, охранники заняли двухместный номер за стенкой. После зоны даже районная гостиница казалась Лукину подобием рая – телевизор, кровать с чистым бельем, небольшая уютная ванная комната. Лукин закрылся в номере и попросил охранников его не беспокоить.
Он разложил карту Кузьмы Пацука на столе и, водрузив на нос очки, принялся ее изучать. Он рассматривал ее так внимательно, как больной рассматривает рентгеновский снимок своих внутренних органов. Самсон Ильич надувал щеки, морщил лоб, тер седой затылок, разгадывая чужие пометки на топографической карте. “Город, река, старица, болото, дамба…"
Кузьма, как бывший военный, был человеком обстоятельным. Изучив карту, Лукин спрятал ее в дорожную сумку и дважды постучал в стенку.
Охранники появились тотчас.
– Вот что, ребятки, – сказал Лукин, – нужны резиновые сапоги для всех нас, у меня сорок пятый размер. Также нужна лодка, желательно с мотором. Найдите какого-нибудь местного аборигена и договоритесь, чтобы завтра утром он нас отвез. Это километров семь от города.
– Вверх или вниз по течению? – осведомился охранник.
– Какое ему до этого дело? Идите в магазин, купите сапоги, пару лопат.
– Что еще надо?
– Купите минеральной воды и еды. Завтра утром отправимся. А я пройдусь по городу, посмотрю, чем они тут дышат.
Лукин покинул гостиницу вместе с охранниками. Те направились к местному универмагу. Лукин же пересек площадь и двинулся к базарчику. Новости лучше всего узнавать на базарах, в банях и ,в камерах предварительного заключения – там люди становятся словоохотливыми. Но оказаться в милиции Самсону Ильичу не хотелось, баня его тоже не прельщала, он знал способ лучше. Лукин дорогу не спрашивал, карту Борисова и окрестностей выучил наизусть.
Самсон Ильич отыскал пивнушку неподалеку от вокзала, вошел в накуренное помещение. У крыльца сгрудились пара мотоциклов, полдюжины велосипедов, все с буханками дешевого формового хлеба на багажниках. Народу в пивнушке собралось уже изрядно. Самсон Ильич поменял в гостинице русские рубли на белорусские деньги и теперь с бокалом пива в руках осматривался по сторонам.
У окна в углу одиноко стоял скучающий мужик с “Беломором” в зубах и с почти пустым бокалом; допивать его он не спешил, на второй, наверное, уже не хватало денег.
– Разрешите составить компанию? – любезно поинтересовался Лукин.
– Становитесь, – мужчина отодвинулся в угол.
– Что-то у вас в городе неладно, – хлебнув не в меру пенистого пива, произнес Лукин, – про какие-то убийства все говорят?
– Вы, я смотрю, неместный? – сказал мужчина, перекидывая папиросу из одного угла рта в другой.
Лукин внимательно посмотрел на покрытые татуировкой пальцы мужчины. “С этим я найду общий язык”, – подумал он. И после двух-трех знаковых фраз Самсон Ильич уже выкладывал деньги на мокрую стойку:
– Купи водочки, побазарим, расскажешь, что здесь да как. Я совсем недавно на вольняшку откинулся.
Мужик заторопился. Он кожей, спинным мозгом почувствовал, что угощает его не какой-нибудь заурядный бандюган, а человек солидный, основательный, может, даже авторитет. И хотя у Самсона Ильича не было ни одной татуировки, по твердому взгляду, сдвинутым бровям, по интонации местный мужичок догадался, что рядом с ним мужик не простой, а тертый, видавший виды. Он вернулся с бутылкой водки, подал ее Лукину.
– Наливай себе сам, рассказывай.
– Непорядки у нас в городе, ментов понаехало, все машины проверяют. Лукин передернул плечами:
– Меня не проверяли, – пробурчал он.
– С Минска легавых понаехало, все ищут, кто Кузьму Пацука завалил.
– Ты знал его?
– Кто ж Кузьму здесь не знал! Правда, не сидел я с ним.
Лукин не стал уточнять, что он именно с Пацуком провел за колючкой не один год.
– Так за что, думаешь, Кузьму порешили? Вроде человек он был незлой…
– Незлой? Скажешь тоже! Злющий как собака! А что до твоего вопроса, так, думаю, Кузьма со своим корешом Стрельцовым золото нашли. Кузьма в Москву ездил, продавать его возил.
– Так уж и золото? – изумился Лукин.
– Ага. У нас его здесь полным-полно, да вот найти никто не может, все про него только и говорят. Я еще с детства разговоры слышал, мне отец рассказывал, а ему – дед. Где-то тут на Березине золотая карета самого Наполеона утонула.
– Это круто – золотая карета, – хихикнул Лукин.
– Что, не веришь? Вот тебе крест! Из чистого золота: и колеса золотые, и оглобли, и спицы в колесах тоже золотые. Тяжеленная, триста пудов, говорят, весила!
– Басни это, – сказал Лукин. – Если бы здесь золото было, его бы уже нашли. Советская власть, брат, она такая власть, что и иголку в стогу сена отыскивала. Я постарше тебя буду и знаю это наверняка.
– Может, ты и прав, – запивая пиво водкой, пробормотал мужчина. – Меня, кстати, Петром зовут.
– А меня Самсоном, – представился Лукин. – Петр, откуда ты знаешь, что Кузьма золотишко в Москву продавать возил? Петр замялся:
– Я его на вокзале встретил, племянника провожал, а Кузьма с ним в одном вагоне поехал. Я у него еще спросил: чего в Москве забыл, Кузьма? А он мне и говорит, что нет, мол, только до Орши на московском поезде прокатиться решил. А я билет у него в руках видел, до Москвы билет. Я еще подумал, что обмишурился, почудилось, у проводницы поинтересовался. Та подтвердила, сказала, что до Москвы едет. Вернулся он дня через три. Что ему в Москве делать? Родни у него там нет.
– Может, к корешам ездил?
– Э нет, не к корешам, потому как вернулся веселый. Я еще у него спросил, как дела, мол, если хорошо, то угостишь?
– И что?
– Угостил, как положено. Но белорусских денег у него не оказалось, он при мне доллары сдавал. За доллары беленькую покупал, понимаешь, за доллары. Откуда у него доллары? Из Москвы…
– Менты что говорят?
– Что они скажут? Они молчат, все крутят, свидетелей ищут, дело завели.
– Это они, собаки, умеют, – произнес Лукин и почувствовал, как у него по спине пробежал холодок.
– Друг-то его, Стрельцов, еще раньше пропал. Не было его долго. А нашли его в сарае, где Кузьма висел. Говорят, он сам туда из реки пришел. В закрытом гробу Стрельцова хоронили. Я смотреть на Кузьму не бегал, только на поминки сходил. Вдова его стол хороший накрыла, а если стол хороший на поминки, значит, деньги были. Без денег-то стол не накроешь, человек пятьдесят народу собралось. Хоть дом у Кузьмы и здоровенный, а все за один раз не вместились, не сели.
– Слушай, Петр, а кто бы Кузьму за золото порешить мог?
– Этого я не скажу. Может, не поделился с кем, а может, тайну знал или место нашел, где золотишко лежит.
– Если бы Кузьма место знал, его бы тихо хлопнули и закопали поглубже.
– Может, оно и так, – согласился Петр. Лукин взял бутылку, вылил остатки водки в пустой бокал и подал его Петру:
– Кого менты ищут? – Лукин спросил, глядя в глаза Петру.
Тот передернул плечами:
– Они уродов ищут, сатанистов. Какие, на хрен, сатанисты! Самые сатанисты – менты и есть.
– А если сами менты его, а?
– Нет, не похоже. Наших я всех знаю, они так не работают. Избить ни за что могут, а убивать не станут. Ты мужик хороший, – допив водку, сказал Петр, – если что, найди меня. Петра Кравца у вокзала каждая собака знает. Ты не смотри, что я сейчас обтрепанный, еще при Советах я тут гремел, всех в руках держал, боялись меня как огня. Сейчас другие времена, многое изменилось, не по понятиям живут, закон не блюдут. А раньше хорошо было.
– Если что понадобится, найду, – Самсон Ильич промокнул губы носовым платком и важно, вразвалочку покинул пивную.
Петр Кравец проводил его завистливым взглядом. И было в его глазах нескрываемое почтение к заезжему немолодому мужчине. “Он своего не упустит, – подумал Кравец, – до правды докопается. Мягко стелет на словах, но резать, если что, по живому будет, и рука не дрогнет. Упаси Бог, попасться на его пути! Расшибет, кишки выпустит, голову отрежет, даже глазом не моргнет!"
Сунув руки в карманы светлого плаща, надвинув на глаза кепку, Лукин пошел от вокзала к гостинице. Он пытался переварить информацию, полученную от случайного собутыльника. Информация была безрадостная. Если уж в пивнухе говорят о том, что Кузьма нашел золото, значит, об этом каждая собака в городе знает и ментам это известно. Но кто же Пацука порешил? Кузьма ведь сам позвонил, сказал, что оклад у него. Настоящую цену оклада в Борисове навряд ли кто знает, хотя.., тут и за сотню баксов жизни могут лишить.
"Могут, – сам себе сказал Лукин. – Но не таким же способом! Смерть Кузьмы – это казнь, показательное убийство. Возможно, кто-то хотел запугать других, чтобы им неповадно было. Кто же этот знаток, безжалостный и жестокий? Вот бы его высчитать! Я бы с ним договорился. А если бы договориться не получилось, то мои ребята договорились бы с ним по-другому. Оклад… Большие деньги, целое состояние. Павел Изотович оклад ждет, а с чем я к нему приеду, с пустыми руками предстану? Он мне этого не простит. Я ему пообещал, поклялся, что оклад достану. Будь ты неладен, Кузьма, не мог язык за зубами подержать! В Москву ездил… Даже последний урка и тот знает, что ты в Москву золото возил. Эх, надо было вместе с тобой ехать, уж я бы развернулся. Лежал бы оклад в сейфе у Изотовича, а я был бы далеко и при бабках. И плевал бы на все и на всех”.
В гостинице Лукина уже ждали. В двухместном номере в углу стояли три пары новеньких сапог, две лопаты и лежала военная камуфляжная форма.
– Вы бы еще автоматов накупили! Попроще чего-нибудь нельзя было найти? Охранники смутились:
– Самсон Ильич, мы как лучше хотели. Куртки больно яркие продавались – красные, желтые, куда в них? В камуфляже сподручнее.
– Может, вы и правы.
Самсон Ильич примерил сапоги и куртку. Все оказалось впору. Взвесил в руках одну лопату.
– Придется, ребятки, завтра покопать немного.
– Могилу? – спросил один охранник.
– Может, могилу, может, что другое. Утро вечера мудренее, сынки. Отдыхайте. Сходите в ресторан, поешьте поплотнее.
– А вы, Самсон Ильич?
– Я по-стариковски, в номере перекушу. Насчет лодки что?
– Лодка есть, Самсон Ильич, будет нас ждать во сколько скажете.
– Скажи, чтобы в пять часов под парами стояла.
– Сейчас позвоню.
– Надеюсь, лодку-то не у ментов взяли, не у рыбнадзора?
– У барыги-рыбака. Я ему двадцатку пообещал, бензин его.
– Хорошо, отдыхайте, ребятки. Только смотрите, чтобы все тихо было.
– Ясное дело, Самсон Ильич. И вам спокойной ночи.
Лукин забрал свои сапоги, одежду и пошел в номер. Охранники слышали, как щелкнул замок.
– Мужик он непонятный. Ничего толком не говорит, куда, зачем поедем?
– Тебе до этого дело есть? Павел Изотович нас к нему приставил, сказал, чтобы выполняли все распоряжения. Он нам бабки платит, так что придется даже задницу Лукину вытирать, если попросит.
Глава 15
– Мы с Кузьмой – старые приятели. Что ж с ним приключилось такое?
– Ох, и не спрашивайте. Как вспомню, так сразу сознание теряю, на ногах стоять не могу. Вы в дом проходите, люди добрые.
Самсон Ильич снял кепку, вошел в дом. Охранник двинулся следом. Женщина усадила гостей. Самсон Ильич молчал, понимая, что женщина сама сейчас расскажет все, что посчитает нужным.
– Вы-то мужа моего давно знаете?
– Давненько, – произнес Лукин. – Мы с ним старые друзья, можно сказать, по несчастью, – многозначительно добавил он.
"По несчастью” Лукин произнес веско, так произносят заветный пароль, на который понимающий человек среагирует тотчас.
– Уж не в тюрьме ли вы с ним сидели?
– Было такое дело, – сказал Лукин. – Там познакомились, там и подружились, – употреблять тюремный жаргон Лукин не любил.
Хозяйка дома сидела, положив руки на колени, и мяла носовой платок. Лукин судорожно пытался вспомнить имя жены Кузьмы Пацука, напряженно морщил лоб, шевелил губами.
"Как же ее Кузьма называл? А, вспомнил – «моя баба»”.
– Извините, пожалуйста, – произнес Лукин, – запамятовал ваше имя и отчество.
– Анна Ивановна я, Анна Ивановна Пацук.
– Очень приятно. Самсон Ильич. Может, Кузьма вам обо мне рассказывал?
– Сейчас не вспомню, может, и говорил, – женщина вела себя осторожно, словно подозревала подвох.
И тут случилось совершенно неожиданное для нее. Самсон Ильич запустил руку во внутренний карман пиджака, извлек портмоне, переложил его себе на колени.
– Анна Ивановна, мне, конечно, неудобно.., примите мои соболезнования. Не хочу вас тревожить, расспрашивать, что да как, понимаю, вам очень больно. У нас, Анна Ивановна, с вашим мужем дела были, – Самсон Ильич взглянул вначале на бумажник, затем на двойной портрет в деревянной рамке, с которого вот уже тридцать лет улыбались всем приходившим в дом Пацук и его супруга. – Я Кузьме деньги задолжал… Он слово с меня взял, говорил, отдашь лично мне, Христом Богом прошу, мне и никому больше.
Анна Ивановна Пацук подалась вперед, пальцы ее замерли, перестали мять носовой платок, глаза жадно блеснули.
– Кормилец мой! – воскликнула женщина. – Это же столько денег на похороны ушло. Ты ж не знал и не гадал, что тебя хоронить придется, такого молодого, здорового! Ничего не откладывал, я по людям ходила, по соседям денежки собирала, чтобы похоронить по-человечески.
Лукин картинно медленно развернул бумажник, как священник разворачивает Псалтырь.
– Не очень много я Кузьме должен был, вряд ли это поправит ваши дела, Анна Ивановна, но долг платежом красен. Кстати, как это случилось?
И тут женщину прорвало. Она подумала, что если не расскажет, то и денег, возможно, не получит. Даст ей заезжий богач каких-нибудь десять долларов, а остаток себе присвоит. И она рассказала все, что ей было известно. Самсон Ильич иногда деликатно задавал вопросы, сокрушенно кивал, не забывая открывать и закрывать пухлый бумажник. Время от времени он прикладывал рукав пиджака к глазам, словно вытирал слезы. Щеки у него подрагивали, губы кривились.
– Да уж, не думал и не гадал, что так сложится судьба. Дела мы с вашим супругом, царствие ему небесное, большие делали. Жаль, придется теперь одному, вдвоем-то сподручнее было, Анна Ивановна.
– Какие дела? – спросила женщина. Руки Лукина наконец перестали закрывать и открывать портмоне, он вытащил пачку денег – двести долларов десятками, аккуратно положил деньги на край стола. Анна Ивановна посмотрела на деньги.
– Берите, они теперь ваши. Нет Кузьмы – отдам вам, все-таки вы жена его.
Деньги мгновенно исчезли в руке женщины, словно их и не было на столе. Она тут же поднялась, вышла в кухню, вернулась с тарелкой, на которой лежало порезанное мясо, и с бутылкой водки. Поставила все это на стол, принесла хлеб, рюмки.
– Какие дела у вас с моим Кузьмой были? – деньги она уже пересчитала в кухне, и сумма ее убедила в честности Лукина.
– Обещал он мне старую икону продать в окладе, я ему хорошие деньги посулил. Сказал: “Приезжай, Самсон Ильич, поживешь у меня, погостишь, на рыбалку съездим. Билет до Москвы дорогой, мне самому накладно мотаться”. Вот я и приехал.
– – Икону в окладе? – изумилась женщина. Взглянула на икону, дешевую, бумажную, за стеклом. – Не было у нас никаких окладов.
– Может, он вам, Анна Ивановна, и не сказал, сюрприз хотел сделать?
– Говорил он мало, – призналась Анна Ивановна, – нелюдимый был. Но уж если обещал, то выполнял обязательно.
– Значит, вы ничего не знаете об иконе и об окладе?
– Ничего.
Лукин подозревал, что убили Кузьму Пацука именно из-за оклада. Но кто мог прознать про его ценность, если сам Пацук о ней и не подозревал? “Проговорился Пацук, что ли? Вот придурок, язык бы ему отрезать!"
Выпив рюмку водки, Анна Ивановна встрепенулась:
– Погодите, Самсон Ильич, у Кузьмы чемоданчик есть. Он мне никогда в него даже заглянуть не позволял. Сейчас я его принесу. А что, действительно хорошие деньги вы ему обещали?
– Хорошие, – сказал Лукин, и его глаза заблестели.
Анна Ивановна вспомнила о пятистах долларах, обнаруженных во внутреннем кармане пиджака мужа, того пиджака, в котором и был похоронен Кузьма Пацук три дня тому назад. Она быстро отправилась в спальню и вернулась с небольшим чемоданчиком черного цвета.
– Знакомый чемодан! – воскликнул Лукин, поднимаясь со своего места.
Чемоданчик по размерам был таким, что оклад в него вполне мог вместиться. Но Анна Ивановна уже заглядывала в него в тот день, когда погиб Пацук, сразу после отъезда милиции, и знала, что ни оклада, ни денег в нем нет; последнее обстоятельство ее очень расстроило.
Она положила чемодан на стул, тяжело вздохнув, открыла крышку:
– Посмотрите, может, здесь?
В чемодане оказалось несколько старых газет, два зачитанных журнала, Уголовный кодекс РСФСР образца 1988 года, топографическая карта Борисова и его окрестностей, карта потертая, в пятнах, такими обычно пользуются рыбаки, грибники или туристы. Лукин вытаскивал одну вещь за другой, бережно расправлял на столе, рассматривал и откладывал в сторону.
Наконец он взял в руки топографическую карту и развернул ее. Голова Лукина была низко наклонена, поэтому ни охранник, ни вдова Пацука не заметили, как заблестели глаза Самсона Ильича. Это было именно то, что он искал, – карта с пометками. Сердце Лукина екнуло, когда он увидел нарисованный возле болота маленький крестик, по форме точь-в-точь напоминавший тот, который он купил у Пацука. Рядом с ним был нарисован прямоугольник. “Оклад!” – решил Самсон Ильич.
– Хорошие места для рыбалки Кузьма выбирал.
– У него и лодка была, но пропала, – призналась женщина. – И поднялась же у кого-то рука украсть лодку с новеньким мотором у покойника!
– Люди у вас здесь злые какие-то!
– И не говорите, Самсон Ильич. Священника недавно убили, зверски, топором зарубили! Не одна я горюю.
– Часто у вас людей убивают?
– Бывало, по пьяни или случайно на дороге машиной кого-нибудь сшибут, но это же не убийство, а несчастный случай. Подобных же зверств никто не припомнит.
– Священника, говорите, убили? – переспросил Самсон Ильич.
– Да, Михаила Летуна.
В голове у Лукина слова сразу же связались в одну цепочку: крест, оклад, священник.
– Тенденция, однако, – произнес он.
– Что-что вы говорите?
– Хороший священник был?
– Очень хороший, – сказала женщина. – От пьянства воду святую давал, заговоренную: кто воды выпьет, тот водку пить бросает. Правда, моему Кузьме не очень помогло. Поначалу действовало, а потом он обозлился. Отец Михаил говорил, чтобы Кузьма в церковь пришел, но, как я ни старалась, как ни уговаривала, муж лишь смеялся. Зря я на своем не настояла; может, ходи он в церковь, все по-другому в жизни сложилось бы.
– Да, все в руках Божьих, – пробормотал Лукин, поглядывая на карту.
Выпив вторую рюмку и закусив, Самсон Ильич взял женщину за руку, посмотрел ей в глаза – так вкрадчиво смотреть умел только он.
– Анна Ивановна, с Кузьмой мы в тюрьме как братья были. Он за меня вступался, я за него, жили душа в душу. Жизнь там тяжелая, скажу вам честно. Подарите мне чемоданчик, а?
Я человек немолодой, сентиментальный, буду иногда его доставать, смотреть, Кузьму вспоминать.
Женщина растерялась, боялась прогадать. На ее взгляд, в старом чемодане ничего ценного не было.
– Забирайте, – сказала она и тут же скороговоркой добавила:
– Кузьма очень им дорожил. Очень дорожил, – повторила она, сделав ударение на слове “дорожил”.
– Раз дорожил, то ничего не поделаешь, – усмехнулся Лукин, доставая портмоне. – Еще пятьдесят долларов могу дать, самому сейчас трудно. По машине не судите, не моя она. Кузьма мне как брат был.
Пятьдесят долларов сделали свое дело. Охранник смотрел на Лукина восхищенно. Вдова Пацука готова была руки Лукину целовать. Самсон Ильич аккуратно закрыл чемоданчик, но охраннику его не отдал, вышел, неся его под мышкой.
– Вы еще женщина молодая, жизнь свою устроите. Кузьма вам дом оставил, машину.
Женщина завыла, решив, что все же продешевила с чемоданчиком.
Лукин уже садился в машину.
– Поехали быстрее! – зашептал он, закуривая дорогую сигарету.
Массивный джип развернулся прямо возле дома и умчался в сторону города.
"На кой черт ему чемоданчик сдался? Врет он, что другом Кузьме был”.
Анна Ивановна Пацук разжала вспотевшие пальцы. Пятидесятидолларовая бумажка уже стала влажной, и женщина заспешила в дом, чтобы понадежнее спрятать деньги. “И то хлеб, – думала она, закрывая дверь. – Сам бы Кузьма деньги ни за что мне не отдал бы, а тут прямо как с куста взяла. Может, еще кто приедет, долг отдаст? Интересно, где это он пятьсот долларов заработал? А если убил кого или зарезал? Если и убил, не мое это теперь дело. О деньгах ничего никому не скажу и о мужике, который приезжал, тоже – ни гу-гу. Буду молчать, так оно надежнее”.
Лукин и два его охранника поселились в местной гостинице. Лукин получил ключи от номера “люкс”, охранники заняли двухместный номер за стенкой. После зоны даже районная гостиница казалась Лукину подобием рая – телевизор, кровать с чистым бельем, небольшая уютная ванная комната. Лукин закрылся в номере и попросил охранников его не беспокоить.
Он разложил карту Кузьмы Пацука на столе и, водрузив на нос очки, принялся ее изучать. Он рассматривал ее так внимательно, как больной рассматривает рентгеновский снимок своих внутренних органов. Самсон Ильич надувал щеки, морщил лоб, тер седой затылок, разгадывая чужие пометки на топографической карте. “Город, река, старица, болото, дамба…"
Кузьма, как бывший военный, был человеком обстоятельным. Изучив карту, Лукин спрятал ее в дорожную сумку и дважды постучал в стенку.
Охранники появились тотчас.
– Вот что, ребятки, – сказал Лукин, – нужны резиновые сапоги для всех нас, у меня сорок пятый размер. Также нужна лодка, желательно с мотором. Найдите какого-нибудь местного аборигена и договоритесь, чтобы завтра утром он нас отвез. Это километров семь от города.
– Вверх или вниз по течению? – осведомился охранник.
– Какое ему до этого дело? Идите в магазин, купите сапоги, пару лопат.
– Что еще надо?
– Купите минеральной воды и еды. Завтра утром отправимся. А я пройдусь по городу, посмотрю, чем они тут дышат.
Лукин покинул гостиницу вместе с охранниками. Те направились к местному универмагу. Лукин же пересек площадь и двинулся к базарчику. Новости лучше всего узнавать на базарах, в банях и ,в камерах предварительного заключения – там люди становятся словоохотливыми. Но оказаться в милиции Самсону Ильичу не хотелось, баня его тоже не прельщала, он знал способ лучше. Лукин дорогу не спрашивал, карту Борисова и окрестностей выучил наизусть.
Самсон Ильич отыскал пивнушку неподалеку от вокзала, вошел в накуренное помещение. У крыльца сгрудились пара мотоциклов, полдюжины велосипедов, все с буханками дешевого формового хлеба на багажниках. Народу в пивнушке собралось уже изрядно. Самсон Ильич поменял в гостинице русские рубли на белорусские деньги и теперь с бокалом пива в руках осматривался по сторонам.
У окна в углу одиноко стоял скучающий мужик с “Беломором” в зубах и с почти пустым бокалом; допивать его он не спешил, на второй, наверное, уже не хватало денег.
– Разрешите составить компанию? – любезно поинтересовался Лукин.
– Становитесь, – мужчина отодвинулся в угол.
– Что-то у вас в городе неладно, – хлебнув не в меру пенистого пива, произнес Лукин, – про какие-то убийства все говорят?
– Вы, я смотрю, неместный? – сказал мужчина, перекидывая папиросу из одного угла рта в другой.
Лукин внимательно посмотрел на покрытые татуировкой пальцы мужчины. “С этим я найду общий язык”, – подумал он. И после двух-трех знаковых фраз Самсон Ильич уже выкладывал деньги на мокрую стойку:
– Купи водочки, побазарим, расскажешь, что здесь да как. Я совсем недавно на вольняшку откинулся.
Мужик заторопился. Он кожей, спинным мозгом почувствовал, что угощает его не какой-нибудь заурядный бандюган, а человек солидный, основательный, может, даже авторитет. И хотя у Самсона Ильича не было ни одной татуировки, по твердому взгляду, сдвинутым бровям, по интонации местный мужичок догадался, что рядом с ним мужик не простой, а тертый, видавший виды. Он вернулся с бутылкой водки, подал ее Лукину.
– Наливай себе сам, рассказывай.
– Непорядки у нас в городе, ментов понаехало, все машины проверяют. Лукин передернул плечами:
– Меня не проверяли, – пробурчал он.
– С Минска легавых понаехало, все ищут, кто Кузьму Пацука завалил.
– Ты знал его?
– Кто ж Кузьму здесь не знал! Правда, не сидел я с ним.
Лукин не стал уточнять, что он именно с Пацуком провел за колючкой не один год.
– Так за что, думаешь, Кузьму порешили? Вроде человек он был незлой…
– Незлой? Скажешь тоже! Злющий как собака! А что до твоего вопроса, так, думаю, Кузьма со своим корешом Стрельцовым золото нашли. Кузьма в Москву ездил, продавать его возил.
– Так уж и золото? – изумился Лукин.
– Ага. У нас его здесь полным-полно, да вот найти никто не может, все про него только и говорят. Я еще с детства разговоры слышал, мне отец рассказывал, а ему – дед. Где-то тут на Березине золотая карета самого Наполеона утонула.
– Это круто – золотая карета, – хихикнул Лукин.
– Что, не веришь? Вот тебе крест! Из чистого золота: и колеса золотые, и оглобли, и спицы в колесах тоже золотые. Тяжеленная, триста пудов, говорят, весила!
– Басни это, – сказал Лукин. – Если бы здесь золото было, его бы уже нашли. Советская власть, брат, она такая власть, что и иголку в стогу сена отыскивала. Я постарше тебя буду и знаю это наверняка.
– Может, ты и прав, – запивая пиво водкой, пробормотал мужчина. – Меня, кстати, Петром зовут.
– А меня Самсоном, – представился Лукин. – Петр, откуда ты знаешь, что Кузьма золотишко в Москву продавать возил? Петр замялся:
– Я его на вокзале встретил, племянника провожал, а Кузьма с ним в одном вагоне поехал. Я у него еще спросил: чего в Москве забыл, Кузьма? А он мне и говорит, что нет, мол, только до Орши на московском поезде прокатиться решил. А я билет у него в руках видел, до Москвы билет. Я еще подумал, что обмишурился, почудилось, у проводницы поинтересовался. Та подтвердила, сказала, что до Москвы едет. Вернулся он дня через три. Что ему в Москве делать? Родни у него там нет.
– Может, к корешам ездил?
– Э нет, не к корешам, потому как вернулся веселый. Я еще у него спросил, как дела, мол, если хорошо, то угостишь?
– И что?
– Угостил, как положено. Но белорусских денег у него не оказалось, он при мне доллары сдавал. За доллары беленькую покупал, понимаешь, за доллары. Откуда у него доллары? Из Москвы…
– Менты что говорят?
– Что они скажут? Они молчат, все крутят, свидетелей ищут, дело завели.
– Это они, собаки, умеют, – произнес Лукин и почувствовал, как у него по спине пробежал холодок.
– Друг-то его, Стрельцов, еще раньше пропал. Не было его долго. А нашли его в сарае, где Кузьма висел. Говорят, он сам туда из реки пришел. В закрытом гробу Стрельцова хоронили. Я смотреть на Кузьму не бегал, только на поминки сходил. Вдова его стол хороший накрыла, а если стол хороший на поминки, значит, деньги были. Без денег-то стол не накроешь, человек пятьдесят народу собралось. Хоть дом у Кузьмы и здоровенный, а все за один раз не вместились, не сели.
– Слушай, Петр, а кто бы Кузьму за золото порешить мог?
– Этого я не скажу. Может, не поделился с кем, а может, тайну знал или место нашел, где золотишко лежит.
– Если бы Кузьма место знал, его бы тихо хлопнули и закопали поглубже.
– Может, оно и так, – согласился Петр. Лукин взял бутылку, вылил остатки водки в пустой бокал и подал его Петру:
– Кого менты ищут? – Лукин спросил, глядя в глаза Петру.
Тот передернул плечами:
– Они уродов ищут, сатанистов. Какие, на хрен, сатанисты! Самые сатанисты – менты и есть.
– А если сами менты его, а?
– Нет, не похоже. Наших я всех знаю, они так не работают. Избить ни за что могут, а убивать не станут. Ты мужик хороший, – допив водку, сказал Петр, – если что, найди меня. Петра Кравца у вокзала каждая собака знает. Ты не смотри, что я сейчас обтрепанный, еще при Советах я тут гремел, всех в руках держал, боялись меня как огня. Сейчас другие времена, многое изменилось, не по понятиям живут, закон не блюдут. А раньше хорошо было.
– Если что понадобится, найду, – Самсон Ильич промокнул губы носовым платком и важно, вразвалочку покинул пивную.
Петр Кравец проводил его завистливым взглядом. И было в его глазах нескрываемое почтение к заезжему немолодому мужчине. “Он своего не упустит, – подумал Кравец, – до правды докопается. Мягко стелет на словах, но резать, если что, по живому будет, и рука не дрогнет. Упаси Бог, попасться на его пути! Расшибет, кишки выпустит, голову отрежет, даже глазом не моргнет!"
Сунув руки в карманы светлого плаща, надвинув на глаза кепку, Лукин пошел от вокзала к гостинице. Он пытался переварить информацию, полученную от случайного собутыльника. Информация была безрадостная. Если уж в пивнухе говорят о том, что Кузьма нашел золото, значит, об этом каждая собака в городе знает и ментам это известно. Но кто же Пацука порешил? Кузьма ведь сам позвонил, сказал, что оклад у него. Настоящую цену оклада в Борисове навряд ли кто знает, хотя.., тут и за сотню баксов жизни могут лишить.
"Могут, – сам себе сказал Лукин. – Но не таким же способом! Смерть Кузьмы – это казнь, показательное убийство. Возможно, кто-то хотел запугать других, чтобы им неповадно было. Кто же этот знаток, безжалостный и жестокий? Вот бы его высчитать! Я бы с ним договорился. А если бы договориться не получилось, то мои ребята договорились бы с ним по-другому. Оклад… Большие деньги, целое состояние. Павел Изотович оклад ждет, а с чем я к нему приеду, с пустыми руками предстану? Он мне этого не простит. Я ему пообещал, поклялся, что оклад достану. Будь ты неладен, Кузьма, не мог язык за зубами подержать! В Москву ездил… Даже последний урка и тот знает, что ты в Москву золото возил. Эх, надо было вместе с тобой ехать, уж я бы развернулся. Лежал бы оклад в сейфе у Изотовича, а я был бы далеко и при бабках. И плевал бы на все и на всех”.
В гостинице Лукина уже ждали. В двухместном номере в углу стояли три пары новеньких сапог, две лопаты и лежала военная камуфляжная форма.
– Вы бы еще автоматов накупили! Попроще чего-нибудь нельзя было найти? Охранники смутились:
– Самсон Ильич, мы как лучше хотели. Куртки больно яркие продавались – красные, желтые, куда в них? В камуфляже сподручнее.
– Может, вы и правы.
Самсон Ильич примерил сапоги и куртку. Все оказалось впору. Взвесил в руках одну лопату.
– Придется, ребятки, завтра покопать немного.
– Могилу? – спросил один охранник.
– Может, могилу, может, что другое. Утро вечера мудренее, сынки. Отдыхайте. Сходите в ресторан, поешьте поплотнее.
– А вы, Самсон Ильич?
– Я по-стариковски, в номере перекушу. Насчет лодки что?
– Лодка есть, Самсон Ильич, будет нас ждать во сколько скажете.
– Скажи, чтобы в пять часов под парами стояла.
– Сейчас позвоню.
– Надеюсь, лодку-то не у ментов взяли, не у рыбнадзора?
– У барыги-рыбака. Я ему двадцатку пообещал, бензин его.
– Хорошо, отдыхайте, ребятки. Только смотрите, чтобы все тихо было.
– Ясное дело, Самсон Ильич. И вам спокойной ночи.
Лукин забрал свои сапоги, одежду и пошел в номер. Охранники слышали, как щелкнул замок.
– Мужик он непонятный. Ничего толком не говорит, куда, зачем поедем?
– Тебе до этого дело есть? Павел Изотович нас к нему приставил, сказал, чтобы выполняли все распоряжения. Он нам бабки платит, так что придется даже задницу Лукину вытирать, если попросит.
Глава 15
Проводив Регину, Холмогоров направился к себе. Он шел не спеша. В городе и раньше по вечерам народу гуляло немного, а сейчас Борисов и вовсе казался вымершим. Вороны на деревьях кричали исступленно, словно перед концом света. Они носились над домами, истошно горланя.
"Город похож на кладбище, – подумал Холмогоров. – Только на сельском погосте так истошно вопят птицы и так исступленно машут черными крыльями”.
Холмогоров посмотрел на небо, серое, низкое. Птицы с распростертыми крыльями черными крестами усыпали небосвод. Недобрые предчувствия овладели Андреем. Он пытался думать о чем-нибудь светлом, но надрывный птичий крик вновь и вновь заставлял его думать о смерти.
Церковный староста уже поджидал его:
– Я начал беспокоиться, Андрей Алексеевич, куда это вы запропастились?
– К Казимиру Петровичу заходил в гости.
– А я все гадаю, придете вы к ужину или нет.
– Спасибо, я из-за стола.
– Вы, наверное, еще не знаете, Андрей Алексеевич, что случилось? Холмогоров напрягся.
– Нет, не знаю, – он ожидал услышать, что еще кто-то найден убитым.
– Милиция задержала трех парней.
– Что за парни?
– Тех самых, которые могилы оскверняют. Лицо Холмогорова осталось спокойным.
– Они сами признались, что церковь размалевали и памятники на кладбище попортили. Вот мерзавцы! И куда только родители смотрели! Наверняка ведь догадывались, чем их детки занимаются.
– Про отца Михаила они что-нибудь говорили?
– Не знаю, может, вам, Андрей Алексеевич, майору Братину позвонить? Вам-то он скажет? Говорят, у них в подвале баллончики с краской нашли, именно с той, которой храм размалевали. Если им улики предъявят, они и в убийствах признаются. Вот негодяи! Может, хоть чаю попьете?
– Нет, спасибо. Не стану я майору звонить, ничего он мне не скажет.
– Смотрите, дело ваше. Об этом, кстати, даже по радио сообщили. И откуда они только новости узнают?
– У журналистов свои источники информации, – заметил Холмогоров. – Спасибо вам за приглашение, Иван Спиридонович, пойду я к себе.
– Конечно, не смею вас задерживать, – церковный староста надеялся скоротать вечер с важным человеком, но вновь не удалось. Холмогоров был не расположен к вечерним разговорам.
"Может, оно и правильно, – решил церковный староста. – Человек молоть языком просто так, как у нас здесь принято, не привык”.
Не успел Холмогоров раздеться, как в дверь торопливо и робко постучали.
– Войдите, – произнес Андрей, уверенный, что это Иван Спиридонович, решивший все-таки поболтать с ним на ночь.
Дверь распахнулась. На пороге садового домика стояла Регина в легком платье, на плечи накинута куртка.
– Вы уже знаете, Андрей Алексеевич?
– Что случилось? Неужели еще кого-нибудь убили? – предположил Холмогоров – так испуганно смотрела на него Регина.
– Нет, слава Богу, никого не убили, все живы. Трех ребят арестовали. Вы ушли от нас, и тотчас новость по радио передали. Они мои выпускники, могу вам точно сказать, ребята никого не убивали, я их давным-давно знаю. Похулиганить могли, но чтобы человека жизни лишить, такого быть не может. И памятники на кладбищах они выворачивать не станут. Там же их деды похоронены! Холмогоров пожал плечами:
– Войдите, зачем стоять на пороге? Советник патриарха налил стакан воды, подал Регине. Женщина сильно волновалась.
– Бежим, Андрей Алексеевич, надо что-то делать! – в глазах Регины не было и тени сомнения, что Холмогоров ее послушается и пойдет вызволять ее бывших учеников.
В двери стоял Иван Спиридонович и криво усмехался, мол, со мной даже говорить не стал, спать собрался, а женщине отказать не может – под дождь побежит.
– Идем, – согласился Холмогоров.
– Стойте, – услышал Холмогоров окрик церковного старосты, – вы бы хоть зонт у меня взяли.
Старик забежал в дом и вернулся с огромным старомодным зонтиком, под которым свободно укрылись и Холмогоров, и Регина. Женщина взяла под руку Андрея, и он ощутил, как сильно дрожит Регина.
– – Почему вы так сильно волнуетесь, еще же ничего не случилось? Разберутся, надеюсь.
– Как у нас разбираются, я знаю. Станут мучить, заставят бумаги подписывать. Бить в нашей милиции умеют так, что синяков не остается.
– Мне кажется, Регина, вы преувеличиваете, – сказал Холмогоров, вспомнив, в общем-то, доброе, хоть и глупое лицо майора Брагина.
– Бить будет не сам Брагин, – поняла ход мыслей советника патриарха Регина, – на это есть самые настоящие садисты. Моего отца два года тому назад избили. Они приезжие, из деревень, не городские, наши-то отца уважают. Патрульным показалось, что отец пьян был, а он просто устал. Вот они к нему прицепились, прямо на улице избили и бросили, испугавшись, когда кровь горлом пошла. Сколько я жалоб потом ни писала, сколько ни доказывала, тот же Брагин все и замял. Справедливости ради добавлю, что майор сам к нам домой пришел, извинился перед отцом, тот оттаял, все простил, забрал заявление. Садисты так и остались при погонах и при власти. А ведь это люди Брагина, он им руки развязал.
"Город похож на кладбище, – подумал Холмогоров. – Только на сельском погосте так истошно вопят птицы и так исступленно машут черными крыльями”.
Холмогоров посмотрел на небо, серое, низкое. Птицы с распростертыми крыльями черными крестами усыпали небосвод. Недобрые предчувствия овладели Андреем. Он пытался думать о чем-нибудь светлом, но надрывный птичий крик вновь и вновь заставлял его думать о смерти.
Церковный староста уже поджидал его:
– Я начал беспокоиться, Андрей Алексеевич, куда это вы запропастились?
– К Казимиру Петровичу заходил в гости.
– А я все гадаю, придете вы к ужину или нет.
– Спасибо, я из-за стола.
– Вы, наверное, еще не знаете, Андрей Алексеевич, что случилось? Холмогоров напрягся.
– Нет, не знаю, – он ожидал услышать, что еще кто-то найден убитым.
– Милиция задержала трех парней.
– Что за парни?
– Тех самых, которые могилы оскверняют. Лицо Холмогорова осталось спокойным.
– Они сами признались, что церковь размалевали и памятники на кладбище попортили. Вот мерзавцы! И куда только родители смотрели! Наверняка ведь догадывались, чем их детки занимаются.
– Про отца Михаила они что-нибудь говорили?
– Не знаю, может, вам, Андрей Алексеевич, майору Братину позвонить? Вам-то он скажет? Говорят, у них в подвале баллончики с краской нашли, именно с той, которой храм размалевали. Если им улики предъявят, они и в убийствах признаются. Вот негодяи! Может, хоть чаю попьете?
– Нет, спасибо. Не стану я майору звонить, ничего он мне не скажет.
– Смотрите, дело ваше. Об этом, кстати, даже по радио сообщили. И откуда они только новости узнают?
– У журналистов свои источники информации, – заметил Холмогоров. – Спасибо вам за приглашение, Иван Спиридонович, пойду я к себе.
– Конечно, не смею вас задерживать, – церковный староста надеялся скоротать вечер с важным человеком, но вновь не удалось. Холмогоров был не расположен к вечерним разговорам.
"Может, оно и правильно, – решил церковный староста. – Человек молоть языком просто так, как у нас здесь принято, не привык”.
Не успел Холмогоров раздеться, как в дверь торопливо и робко постучали.
– Войдите, – произнес Андрей, уверенный, что это Иван Спиридонович, решивший все-таки поболтать с ним на ночь.
Дверь распахнулась. На пороге садового домика стояла Регина в легком платье, на плечи накинута куртка.
– Вы уже знаете, Андрей Алексеевич?
– Что случилось? Неужели еще кого-нибудь убили? – предположил Холмогоров – так испуганно смотрела на него Регина.
– Нет, слава Богу, никого не убили, все живы. Трех ребят арестовали. Вы ушли от нас, и тотчас новость по радио передали. Они мои выпускники, могу вам точно сказать, ребята никого не убивали, я их давным-давно знаю. Похулиганить могли, но чтобы человека жизни лишить, такого быть не может. И памятники на кладбищах они выворачивать не станут. Там же их деды похоронены! Холмогоров пожал плечами:
– Войдите, зачем стоять на пороге? Советник патриарха налил стакан воды, подал Регине. Женщина сильно волновалась.
– Бежим, Андрей Алексеевич, надо что-то делать! – в глазах Регины не было и тени сомнения, что Холмогоров ее послушается и пойдет вызволять ее бывших учеников.
В двери стоял Иван Спиридонович и криво усмехался, мол, со мной даже говорить не стал, спать собрался, а женщине отказать не может – под дождь побежит.
– Идем, – согласился Холмогоров.
– Стойте, – услышал Холмогоров окрик церковного старосты, – вы бы хоть зонт у меня взяли.
Старик забежал в дом и вернулся с огромным старомодным зонтиком, под которым свободно укрылись и Холмогоров, и Регина. Женщина взяла под руку Андрея, и он ощутил, как сильно дрожит Регина.
– – Почему вы так сильно волнуетесь, еще же ничего не случилось? Разберутся, надеюсь.
– Как у нас разбираются, я знаю. Станут мучить, заставят бумаги подписывать. Бить в нашей милиции умеют так, что синяков не остается.
– Мне кажется, Регина, вы преувеличиваете, – сказал Холмогоров, вспомнив, в общем-то, доброе, хоть и глупое лицо майора Брагина.
– Бить будет не сам Брагин, – поняла ход мыслей советника патриарха Регина, – на это есть самые настоящие садисты. Моего отца два года тому назад избили. Они приезжие, из деревень, не городские, наши-то отца уважают. Патрульным показалось, что отец пьян был, а он просто устал. Вот они к нему прицепились, прямо на улице избили и бросили, испугавшись, когда кровь горлом пошла. Сколько я жалоб потом ни писала, сколько ни доказывала, тот же Брагин все и замял. Справедливости ради добавлю, что майор сам к нам домой пришел, извинился перед отцом, тот оттаял, все простил, забрал заявление. Садисты так и остались при погонах и при власти. А ведь это люди Брагина, он им руки развязал.