Воронин Андрей Николаевич. Пощады не будет никому

   Он дошел до первого попавшегося кабинета, где был телефон, закрылся, выпроводив сотрудников, и стал звонить в свой загородный дом.
   А Чекан сел за рабочий стол Рычагова и принялся быстро просматривать календарь, потому что прекрасно знал, такие люди, как Рычагов, пунктуальны и все записывают основательно. А перекидной календарь — это то, что является самым интересным для человека, понимающего толк в таких делах.
   Действительно, телефонных номеров на страничках набралось, пруд пруди: Валентины Петровичи, Всеволоды Ивановичи, врачи, Минздрав. Разобраться во всем этом было почти невозможно.
   «Ни одного знакомого номера, кроме одного, — моего собственного».
   А в это время через четыре комнаты от кабинета, из ординаторской, Геннадий Федорович звонил в свой загородный дом. С Муму у Рычагова была твердая договоренность: он звонит трижды через одинаковые интервалы и только тогда Дорогин снимает трубку.
   Сергей в это время находился на кухне и разделывал большим ножом поросенка, привезенного Пантелеичем из деревни. Поросенок был небольшой, нож легко разрезал тушку на куски.
   «Вот бы его зажарить целиком, — размышлял Дорогин, — но возни слишком много. А так, кусками в микроволновке, да с хреном, да под водочку — это будет как раз то, что доктор прописал».
   После второго звонка Сергей понял, что звонит Рычагов. Звонил он не часто и уж если беспокоил, значит, было что-то срочное. Он вытер руки, взял трубку. Когда она вновь разразилась сигналом, Дорогин нажал кнопку и приложил ее к уху.
   — — Сергей, ты? — услышал он голос Рычагова.
   — Муму, — ответил Дорогин.
   — Слушай внимательно, хреновые новости. Вообще, дела хреновые.
   — Чего ты так испугался, Геннадий?
   — Тут ко мне приехал Чекан, и он сейчас привезет к нам в дом своего человека, вроде подлечиться. Но я-то понимаю, что никакое это не лечение.
   — Привезет так привезет. Они же тебе за это деньги платят.
   — Да, и раньше привозили.
   — Ну вот видишь, так что бояться пока нечего, за руку нас никто не поймал, денег в доме нет, так что не волнуйся. Мы с тобой все предусмотрели.
   — Все ли? — спросил Рычагов.
   — Я буду прикидываться валенком, ты в присутствии гостя станешь мною понукать. Так что не волнуйся.
   А за звонок спасибо, я тут как раз поросенка разделываю, так что будет чем гостя встретить.
   Рычагов так и не дошел до кабинета главврача. Он вернулся с бумагами, зло бросил их на стол.
   — Черт подери! — пробурчал он.
   — Что, какие-то непорядки?
   — Да нет, просто главный занят, у него дела. У меня есть полтора часа времени, можем смотаться ко мне, устроим гостя, а потом я вернусь.
   — Хорошо, давай так, — по голосу Чекана было несложно догадаться, что иного он не ожидал услышать. — Пошли.
   Рычагов быстро переоделся, сбросил халат.
   — Вкусно пахнешь, — заметил Чекан, — цветешь и пахнешь, что ли?
   — Цвести не цвету, но пахну.
   Чекан еще раз втянул носом дорогую терпкую парфюмерию, но уточнять не стал, каким одеколоном пользуется доктор Рычагов.
   Через десять минут они уже садились в машину. Рычагов сел впереди рядом с Борисом.
   — Мы тебя потом назад забросим, не опоздаешь к начальству, — сказал Чекан.
   — А может, и не потребуется. Позвоню. А если что, они позвонят мне, — кивнув на корпус больницы, сказал Геннадий Рычагов.
   Дорогин, зная, что скоро прибудут гости, быстро переоделся. Он снял дорогой спортивный костюм, попрятал книги, которые читал, и облачился в старую одежду доктора, в ту, в которой его и видел Чекан раньше. Стоя перед зеркалом, он взлохматил волосы и обрадованно подумал:
   «Хорошо, что я не побрился, а остался таким же, запущенным и заросшим».
   Затем он подошел к камину и взял уголек, растер его в ладонях и пару раз мазнул пальцами по лицу, посмотрел в зеркало.
   «Форменный сумасшедший, даже, может быть, чересчур. Хотя „чересчур“ в этом деле не помешает».
   Сергей натянул на самые глаза лыжную шапочку, у него сразу же стал вид абсолютно конченого человека.
   Лютер смотрел на все переодевания Дорогина спокойно, он уже привык к ним. Уж кого-кого, а собаку не проведешь, людей она узнает по запаху, а не по дорогим шмоткам и не по модным прическам.
   «Вот и хорошо».
   Сергей еще раз пробежался по дому, посмотрел, все ли на местах, и не привлечет ли что-нибудь слишком пристальное внимание гостя. Он уже предвидел, с чем связан визит Чекана и нового человека — подсадной утки. Чекан решил прощупать Рычагова, ведь, как понимал Дорогин, из тех, кто мог иметь хоть какое-то отношение к общаку, остались лишь доктор Рычагов и он сам.
   Все в доме оказалось на местах. Дорогин вышел во двор, взял широченную фанерную лопату, обитую жестью, и не спеша принялся расчищать снег с дорожки, ведущей к воротам. Он издалека увидел машину, которая, петляя, пробиралась по узкой дороге со стороны шоссе.
   "Так, — подумал Дорогин, — наверное, зря я так сделал — не позвонил Тамаре, она может приехать сегодня.
   Хотя не стоит менять заведенный распорядок. Когда все идет по привычной колее, тогда меньше сомнений возникает у посторонних. Интересно, кого же решил подсадить к нам Чекан? Если одного из своих идиотов, типа Митяя или Винта, это не страшно. Вряд ли он найдет кого-нибудь поумнее, он сам человек не очень-то далекий, хотя и обладает абсолютным музыкальным слухом".
   Машина вынырнула из-за горки и, сыпля снегом из-под задних колес, подкатила вплотную к воротам, почти уткнувшись в них бампером. Посигналила.
   «Вот идиоты, сигналят, я же глухой!»
   Дорогин воткнул лопату в снег и отправился открывать. Он специально долго возился с замком, наконец, навалившись плечом на ворота, откатил в сторону одну створку и широко, как только можно, улыбнулся, обнажив крепкие, белые зубы. Затем рукой показал, чтобы шофер заезжал во двор.
   — Это он? — спросил Михара.
   — Он самый.
   — Оклемался твой Муму.
   — Вполне.
   Михара внимательно всматривался в Муму, смотрел на то, как тот бурно машет руками, изображая то ли стропальщика, то ли уличного регулировщика.
   Чекан толкнул в бок Михару:
   — Не обращай внимания, он всегда такой.
   Михара промолчал.
   Рычагов чувствовал себя не в своей тарелке. Страх уже всецело завладел его душой, ему казалось, что и Чекану, и его спутнику все известно до мельчайших подробностей — то, где деньги, как он с Дорогиным завладел ими, и бандиты только издеваются над ним, оттягивая момент расплаты.
   — Да постой ты, Борис, какого черта туда ехать? Никто машину не тронет, поле кругом да лес.
   Михара сам выбрался из автомобиля. Борис хотел подхватить чемоданчик.
   — Не суетись, не прогибайся, — Михара отстранил его, — не люблю, — и, попыхивая «Беломором», подошел к Муму.
   Дорогин смотрел на него исподлобья, из-под наброшенных на брови спутанных волос.
   — Здорово, брат Муму, — сказал Михара, протягивая руку.
   Муму сперва посмотрел на Рычагова, так, как смотрит собака на хозяина в случае, если кто-то чужой пытается ее приласкать, затем двумя руками схватил ладонь Михары и принялся трясти ее, кивая головой, издавая нечленораздельные звуки. И если бы Михара сам не вызволил ладонь, то тряс бы он ее и полчаса, и час.
   — Силен, — усмехнулся Михара и похлопал Дорогина по плечу вполне дружелюбно.
   — Му-му.
   — Я понял…
   От этого Дорогин улыбнулся еще шире и побежал прямо по глубокому снегу, подрезая дорогу к дому, чтобы открыть гостям дверь.
   — Ничего мужичок, приветливый, — усмехнулся Михара, посмотрел на Рычагова, ожидая, что тот даст какие-нибудь разъяснения.
   Геннадий Федорович приложил ладонь к виску и немного крутанул:
   — У него амнезия…
   — Это что такое, что-то типа ревматизма? — проворчал Михара.
   — Это потеря памяти, черепно-мозговая травма. —Задето одно из полушарий"
   — Хрень медицинская, в общем.
   — Не скажи.
   Чекан, не дослушав, запустив руки в карманы, пошел по дорожке.
   — Борис, жди здесь, — бросил он через плечо.
   Михара шел рядом с Рычаговым.
   — Владимир Иванович." — начал было Рычагов.
   — Можешь звать меня просто Володей или Михарой.
   А то как-то нехорошо получается, я тебя на «ты», а эта меня на «вы».
   — Язык не повернется. Вы старше, вы гость.
   — Старше.., младше, значения не имеет.
   — Вы уж меня, Владимир Иванович, извините, устрою вас в одной из палат. Там тепло, светло, просторно, хотите, поставим телевизор, приемник, в общем, создадим все условия.
   — Послушай, доктор, а моги мои посмотришь?
   — И ноги посмотрю, — благосклонно согласился Рычагов.
   — Валенки-то у тебя есть?
   — Найдем и валенки.
   — Я носки теплые с собой прихватил на всякий случай, — Михара постучал ладонью по крышке чемодана.
   Чемодан Дорогин узнал сразу, но вида не подал, слишком уж приметный был этот картонный старомодный чемоданчик с проржавевшими уголками в современном интерьере квартиры Чекана, когда туда наведался Муму и унес кассету.
   Рычагов завел Михару в одну из палат. Отодвинул на окнах шторы, показал, как пользоваться горизонтальными жалюзи, и сказал:
   — Устраивайтесь. Вы же надолго? — последняя фраза прозвучала вопросительно, Рычагову хотелось уточнить, как долго задержится в его доме этот бандит.
   А то, что перед ним бандит, и причем матерый, не вызывало сомнения. У Михары были все повадки матерого уголовника, который, правда, при случае может притвориться мирным обывателем.
   — Посмотрим.
   Михара остался один. Он быстро разделся, затем сел на кровать, почесал затылок, открыл чемодан. И уже через десять минут он, переодевшись, спустился в гостиную. Теперь на нем был теплый спортивный костюм, меховая жилетка, на ногах — толстые вязаные носки и теплые тапки с опушкой. Он был похож на небольшого начальника, приехавшего из провинции в санаторий на отдых.
   Чекан свое дорогое пальто не снимал, он так и расхаживал по гостиной с зажженной сигаретой на отлете, осматриваясь вокруг. Доктор разделся.
   Дорогин гремел посудой на кухне.
   — Что он там делает? — спросил Михара у Рычагова.
   — Наверное, чаек соображает.
   — Расторопный, — заметил Михара.
   — Не отнять, — сказал Рычагов.
   Чекан криво улыбнулся и, подойдя к Михаре, почти шепотом сказал:
   — Ну, я поехал. Телефон у тебя есть, если что — звони, примчусь мгновенно.
   — Хорошо, — согласился Михара, пожимая на прощание Чекану руку.
   Тот простился с доктором, и вскоре машина, взревев, принялась петлять по проселку, удаляясь от дома доктора Рычагова. Атмосфера в доме мгновенно изменилась.
   Геннадий Федорович не знал, чем себя занять, о чем говорить с Михарой, что делать. Но помог разрядить несколько неловкую затянувшуюся обстановку Сергей Дорогин. Он появился из кухни, размахивая руками, улыбаясь и махая доктору.
   — Му-му.
   — Он зовет, — сказал Рычагов, — наверное, приготовил перекусить.
   — Перекусить? — заморгал глазами Михара. — Так я не голоден.
   — Но вы гость, гостей за столом встречают.
   — Не вы, а «ты», — поправил Михара, хотя ему, в принципе, льстило, когда с ним разговаривали на «вы».
   Очень уж это было непривычно, и от подобного обращения Михара отвык давным-давно. Ведь кто на зоне называет зека на «вы»?
   Он сходил в свою комнату-палату и оттуда вернулся с литровой бутылкой водки.
   — А вот и презент, — сказал он, поглаживая этикетку с оленем, — финская, говорят, хорошая. Сам я пью редко, но не мало.
   Рычагов тут же подумал;
   «Знаю, знаю, как вы пьете редко, я вас насквозь вижу, уголовников проклятых!»
   — Я, точно, пью редко, — повторил Михара, глядя на растерявшегося Муму, который все еще продолжал стоять у открытой двери.
   Из кухни аппетитно пахнуло, и не так давно завтракавший Михара почувствовал, что хочет есть. Может, свежий воздух, может, перемена обстановки, может, то, что он увидел подмосковную природу, мчась на машине в сторону Твери, повлияли на него, но он даже почувствовал, что во рту собирается слюна.
   — А пожалуй, неплохо будет закусить и принять граммов по сто, а? Как ты на это смотришь?
   — Я смотрю положительно.
   — Ну тогда пойдем, — Михара по-хозяйски положил руку на плечо Геннадию Рычагову и повел его на кухню. — А у тебя неплохо, дом — полная чаша. Вот только хозяйки я что-то не вижу.
   — Нет у меня хозяйки, Владимир Иванович.
   — А что так?
   — Да вот как-то не обзавелся.
   — Ну ничего, ничего, подыщем тебе. Есть у меня на примете одна, горячая, как огонь, прилипчивая, как смола. Прилипнет — не отцепишься!
   Рычагов улыбнулся, а Михара хохотнул.
   — Правда, я ее давненько не видел, но стоит позвонить, тут же приедет, мне не откажет.
   — Нет, не надо, — сказал Рычагов.
   Дверь микроволновки была открыта, и Муму большой вилкой из стеклянной чаши перебрасывал на тарелки куски подрумянившейся поросятины. Тут же из холодильника он извлек банки со всевозможными огурцами, помидорами, маслинами. Вскоре на небольшом кухонном столе не осталось места, все было накрыто так красиво, как в ресторане, но в то же время по-домашнему.
   — Так он у тебя за хозяйку, что ли? — хохотнул Михара и, скосив глаза, взглянул на Дорогина.
   Тот с невинным видом протирал пепельницу. И Михара тут же подумал про доктора:
   «Может, они трахаются вдвоем? Тогда доктору, действительно, баба не нужна, — и тут же Михаре стало не по себе. — Черт их знает, этих медиков!»
   Хотя на зоне он привык ко всему и к подобным связям относился вполне лояльно. Правда, на «бабу» ни глухонемой, ни доктор похожи не были, так что определить, кто из них кто, было невозможно.
   — Говорят, хорошая…
   Михара сам открутил пробку одним движением, ловко и умело. Наполнил две рюмки, затем посмотрел на Муму. Тот закивал головой, дескать, не откажется от угощения, но к столу пока не подсаживался.
   — Что, ему можно каплю? — спросил Михара. — Буйным не станет?
   — Можно, можно, я ему иногда позволяю такие прелести.
   — А баб ты ему не водишь, доктор?
   — Баб не вожу.
   — А как же он без них?
   — А кто его знает? У них, у больных амнезией, в этом вопросе свои проблемы, — и доктор разразился длинной латинской цитатой, из которой Михара не понял ровным счетом ничего.
   Собственно говоря, доктор добился того, чего и хотел; вопрос как бы был исчерпан и закрыт сам собой, а показывать свою неосведомленность и неграмотность Михаре не хотелось, слишком мало он еще знал доктора. От цитаты на мертвом языке Михаре стало не по себе. Если бы доктор ляпнул что-нибудь из Уголовного кодекса, то тут бы Михара себя показал человеком осведомленным во всех тонкостях и смог бы дать доктору Рычагову фору очков десять. Но в латыни Михара был не силен, хотя несколько слов знал.
   На кухню, заслышав запах жареного мяса, постукивая загипсованной передней лапой, приковылял Лютер. Он посмотрел на доктора, затем втянул воздух и, несколько раз тявкнув, зарычал, глядя на Михару.
   — Иди отсюда, Лютер, иди! — приказал доктор.
   Но пес его не послушался, а продолжал рычать, сузив глаза и подняв шерсть на холке. Он ожидал приказания от того, кого считал хозяином.
   — Меня почти не слушается, — признался хирург Рычагов.
   Муму подошел к собаке и, похлопав по голове, прижав ладонью уши, заставил лечь, а затем невинно улыбнулся. Пес лежал молча.
   — Да, не любят меня собаки, доля у меня такая, чуют во мне матерого зверя, — самодовольно пробурчал Михара. Макнул хлеб в водку и с ладони протянул псу.
   Лютер подался назад и зло тявкнул.
   — Ну ты что, собака, давай, ешь, это же хлеб с водкой, лучше не придумаешь.
   — Рррр…
   Этот диалог зека с колли ничем не закончился, хлеб остался лежать прямо на кафельных плитках. Дорогин нагнулся, взял хлеб и бросил его в мусорное ведро.
   — Да я бы сам сожрал, если бы знал, что он такой привередливый, — заметил Михара, наливая третью рюмку, и указательным пальцем поманил Муму к себе.
   Тот подошел, заморгал.
   — Бери, — сказал Михара, — и садись. Ты же здесь не чужой. Не люблю слуг, — пояснил доктору свое поведение Михара.
   — Никакой он не слуга.
   — Все люди перед Богом равны, и неважно, дурной он, убогий, умный или здоровый. Все под Богом ходим и все в свое время к нему пойдем. Всех он нас примет, и святых, и грешных. Ну давай, доктор, за встречу.
   — За встречу…
   Они чокнулись. Дорогин взял свою рюмку и посмотрел на Рычагова. Тот подал свою к Дорогину, и они чокнулись. Михара повторил жест доктора. Все втроем выпили, и Михара принялся неторопливо закусывать. Доктор ел нервно, кусок в горло не лез, а вот Дорогин уплетал за обе щеки, словно бы проголодался и не ел уже целую неделю.
   «Как он может оставаться таким спокойным? — думал Геннадий Федорович, глядя на Сергея. — Ведь и виду не подает, что он волнуется, и никогда не скажешь, что у него куча денег, что это он убил бандитов и захватил их деньги. Хороший он актер, что да, то да. Надо еще выпить», — и Рычагов, сам не ожидая от себя, схватил бутылку и быстро наполнил все пустые рюмки.
   Михару это немного удивило:
   «Куда это доктор так гонит? Куда торопится? Наверное, волнуется. Но может, это с непривычки, все-таки новый человек в доме, и непонятно, как себя вести, — на что-либо другое Михара волнение доктора пока списать не мог. — Волнуется, волнуется… Но ничего, еще пара рюмок, и он расклеится. Судя по всему, он не питок, а вот этот глухонемой может и меня перепить, ни в одном глазу…»
   Сидели за столом довольно долго, и втроем съели половину поросенка. С хреном, с огурцом, с помидорами, макая хлеб в жир, запивая все это водкой. Три раза пришлось включать микроволновку. Литровая бутылка" к концу трапезы была пуста, и Михара, немного раскрасневшийся, с блестящими глазами и такими же блестящими от жира губами, посмотрел на доктора:
   — А что, Геннадий Федорович, — по отчеству обратился Михара к Рычагову, — в доме выпить больше нечего?
   — Как это нечего? Есть, Владимир Иванович, — и Рычагов указательным пальцем постучал по пустой бутылке, а затем показал Дорогину на большой холодильник.
   Дорогин все понял, расплылся в улыбке, якобы беспомощной и заискивающей, выбрался из-за стола и, подбежав к холодильнику, открыл дверцу так, словно бы приглашал Михару туда зайти.
   — Посмотрим.
   — У меня всегда выпить найдется.
   Михара повернул голову и посмотрел. Выбрать было из чего, алкоголь стоял в три ряда на огромной двери высоченного холодильника. В нем имелись водка, вино, джин, не было лишь коньяка, тот находился в гостиной, в баре.
   Михара указал на нижний ряд, где стоял «Абсолют» в дымчатых бутылках.
   — Начинали с финской, кончим шведской.
   — В водке вы разбираетесь.
   Дорогин подал бутылку, пытаясь на весу открутить пробку одной рукой, но это у него не получилось.
   Михара осклабился, взял бутылку и легко свернул пробку двумя пальцами.
   — Вот так-то, браток, так надо с ней обращаться — резко и быстро.
   Была выпита и вторая литровая бутылка водки. Рычагов совсем расклеился. Его язык заплетался, иногда он начинал истерично хохотать, мясо падало с вилки, нож несколько раз оказывался на полу.
   — Я не пьян.
   — Никто и не говорит этого, браток.
   Вновь нож соскользнул с куска мяса и упал на пол.
   — Я не пьян, устал чертовски.
   Поднять нож Рычагову удалось лишь с третьей попытки — скальпель бы он поднял сразу.
   Михара словно бы всего этого не замечал, он себя чувствовал прекрасно. Да и чем для него была бутылка водки? Он мог выпить и намного больше, оставаясь трезвым, если, конечно, ставил себе целью не пьянеть.
   Сейчас такой цели у него не имелось, и он немного расслабился.
   Муму то и дело вскакивал из-за стола, выполняя малейшую прихоть своего хозяина. Пес, лежа в углу кухни, грыз поросячьи кости, громко хрустя и звонко чавкая, не понимая, чего это вдруг спокойный и уверенный в себе Дорогин стал суетлив.
   — А что у него с лапой? Чего он в гипсе ходит, как инвалид? — спросил Михара, ткнув вилкой в сторону пса, тог заурчал.
   — Подстрелил его какой-то гад, — сказал Рычагов, — а Муму нашел его в лесу и приволок в дом. Выбросить было жалко, а добивать не хотелось.
   — Это правильно, всякую живую душу жалеть надо, потом воздается, — сказал Михара таким тоном и таким голосом, словно он был поп, хоть и без бороды, и читал проповедь древним старухам в деревянной церквушке где-нибудь в Архангельской области.
   — А я не против…
   Рычагов уже еле сидел, и одно неосторожное движение могло привести к тому, что он громыхнется на пол, повалит стол и будет лежать среди разбитой посуды. Михара посмотрел на доктора, затем на Муму, поднялся.
   — Геннадий Федорович, что-то ты расклеился, давай-ка пойдем бай-бай.
   — Не хочу спать, — упорно твердил Рычагов.
   — Хочешь не хочешь, а спать надо, ты совсем слаб, наверное, переволновался, — твердил Михара, легко подхватывая доктора, словно бы тот был подростком, а не взрослым мужчиной, весившим не меньше восьмидесяти пяти килограммов.
   Муму подхватил Рычагова с другой стороны, и они вдвоем заволокли хирурга в спальню. Лишь только доктор почувствовал, что ему самому не надо держаться на ногах, как сразу же обмяк, превратясь в подобие огромной куклы. Его занесли, уложили.
   Михара осмотрел спальню доктора, широкую двуспальную кровать, улыбнулся и указал Муму на то, чтобы тот раздел доктора. Муму согласно закивал.
   — Может, он и меня разденет? — зло подумал Михара. — А потом еще залезет ко мне под одеяло?
   Михара вернулся на кухню, а Дорогин принялся раздевать доктора. Тот не был настолько пьян, как можно подумать с первого взгляда. Когда дверь закрылась, когда стихли шаги Михара, он зашептал:
   — Сергей, ты понял? Ты что-нибудь понял? Они нас берут, они все знают.
   — Ни хрена они не знают, Гена, ни хрена! Лежи тихо, делай вид, что пьян, можешь даже поблевать.
   — Мне и хочется блевануть, только знаешь, от страха, а не от выпитой водки.
   — Тогда поблюй, тебе это разрешено, ты заслужил.
   Дорогин с помощью Дорогина сбросил майку, натянул одеяло на голову. Дорогин подошел к окну и приоткрыл форточку.
   — Холодно не будет?
   — Для здоровья полезнее.
   «Ладно, лежи», — подумал Муму, покидая спальню доктора и спускаясь вниз.
   А Михара открыл холодильник, вытащил еще одну бутылку водки, поставил на стол и указал Дорогину его место — поближе к двери.
   — Ну что, выпьем, Муму, или как?
   — My… — Дорогин кивнул.
   Михара налил по полному стакану и пристально взглянул на Сергея, как тот себя поведет. Дорогина это ничуть не смутило, что-что, а пить он умел, и в этом деле равных ему было мало. Как-никак всю жизнь провел на съемочной площадке и в экспедициях. Он умел держать себя в руках, хоть и чувствовал, что уже изрядно захмелел и сопротивляться алкоголю с каждой минутой становилось все сложнее и сложнее.
   — Выпьем за знакомство, мил человек.
   Муму согласно кивнул.
   За первым стаканом был такой же, абсолютно полный, до краев. Вот от третьего Михара отказался, а Дорогина заставил выпить. Он и сам не знал, зачем спаивает глухонемого и к чему это может привести, но опасности пока Михара не чувствовал, да и Муму вроде бы держался достойно.
   "Да, пить этот глухонемой умеет, любому фору даст.
   А ну-ка, если я вкачу в него третий стакан? Посмотрим, что он тогда замычит", — и, угрюмо глядя на Муму, Михара всучил ему третий стакан.
   Но пил Муму не водку, хотя морщился и делал вид, что пьет алкоголь. Ловко успел подменить его на воду, когда наливал себе под краном — запить. Он выпил третий стакан, весь, до последней капли, поставил его на край стола.
   Михара сидел, призадумавшись, спиртное ударило в голову. И чтобы не клевать носом, он достал неизменную «Беломорину».
   "Так, так, — думал старый рецидивист, — Муму непробиваем, как пень, и глух, как рыба. Хотя рыба слышит, только говорить не может. Вот-вот… Что говорил Рычагов? Что лишние руки в доме никогда не помешают.
   И если денежки прибрал к рукам он, то наверняка не делал это в большом секрете от Муму. Смотрю, он ему во всем доверяет. Быть может, этот дурак Муму кое-что видел, кое-что знает. Жаль, разговорить его нельзя, а то бы выболтал. Но есть другой способ", — Михара засмеялся собственной мысли.
   — Подожди-ка здесь, Муму, — он положил Дорогину руку на плечо, заставив остаться на месте, потому что тот было уже начал вставать следом за Михарой. — Сиди здесь и жди.
   Михара, волоча ноги, сходил в свою комнату, достал из внутреннего кармана пальто бумажник и поторопился на кухню.
   — Ну-ка, Муму, мы с тобой сейчас сыграем, — он раскрыл одно из отделений бумажника, вытащил пару сотенных долларовых купюр, протянул Дорогину, следя за тем, как меняется выражение лица глухонемого.
   — Ну?
   Муму и в самом деле заинтересовался бумажками, хоть игру Михары он понял. Широко улыбнулся, закивал, вроде бы благодаря благодетеля, и сунул деньги себе в карман, причем так быстро и ловко, что Михара даже не успел опомниться.
   — Э нет, давай назад.
   Муму отрицательно покачал головой, а затем схватил руку Михары и принялся трясти так же, как и при их первой встрече.
   «Дурак, дурак, а в бабках толк знает, тут тебе память не отшибло».
   Михара подумал, что, не дай бог, ему самому довелось бы сойти с ума, то он тоже помнил бы вид долларов.
   Такое не забывается, как не забывают мать родную. И он принялся объяснять жестами Дорогину, чтобы тот показал ему, где в доме лежат деньги.
   Но Сергей только хлопал себя по карману, куда спрятал двести долларов, полученных от щедрого гостя, и улыбался, время от времени показывая на стол, мол, щедро вы заплатили за мои услуги: за открытые ворота, за накрытый стол и за то, что я такой хороший, а мой хозяин такой гостеприимный. Но долго притворяться было бы неосторожно, и в конце концов Дорогин показал, что понял, чего от него добивается Михара.