Андрей ВОРОНИН
СЛЕПОЙ ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА
* * *
В жизни каждого человека случается такой момент, когда приходится выбирать между славой и бесчестием, между правдой и ложью, подлостью и благородством.
Слабые – выжидают, сильные – делают выбор. Но это, если знаешь наверняка, что тебя ждет впереди. А как сделать выбор, когда будущее покрыто мраком, прячется за поворотом? Как?
Словно в сложном лабиринте, одинаковые пуганые лесные тропинки расстилаются перед нами, пересекаются, сходятся, расходятся. И нельзя предугадать, какая из них выведет к крутому обрыву, какая – к людям, которым можно доверять. И чаще всего приходится идти одному, вслепую, и некому сделать выбор, кроме тебя самого.
А человек, попавший на вершину власти, уже не принадлежит себе.
Советчики, охранники, друзья и враги. Чем выше – тем больше их становится. Тем труднее делать свой выбор. И со всех сторон – советы, советы. Пойди разберись, кто прав, кто виноват, кто желает добра тебе и государству, а кто лишь ищет своей выгоды. Чем больше охраны, тем вероятнее, что в нее затесались враги. И поневоле теряешь веру… во всех.
Пока не поймешь, что самый опасный враг – это бывший друг. Потому что он знает больше, чем ты хотел бы, он догадывается, какой выбор ты сделаешь, какой тропинкой пойдешь, он может опередить тебя и затаиться, чтобы нанести предательский удар… Да, жизнь – это темный лес с запутанным лабиринтом тропинок, на которых тебя поджидают предательство или спасение.
Слабые – выжидают, сильные – делают выбор. Но это, если знаешь наверняка, что тебя ждет впереди. А как сделать выбор, когда будущее покрыто мраком, прячется за поворотом? Как?
Словно в сложном лабиринте, одинаковые пуганые лесные тропинки расстилаются перед нами, пересекаются, сходятся, расходятся. И нельзя предугадать, какая из них выведет к крутому обрыву, какая – к людям, которым можно доверять. И чаще всего приходится идти одному, вслепую, и некому сделать выбор, кроме тебя самого.
А человек, попавший на вершину власти, уже не принадлежит себе.
Советчики, охранники, друзья и враги. Чем выше – тем больше их становится. Тем труднее делать свой выбор. И со всех сторон – советы, советы. Пойди разберись, кто прав, кто виноват, кто желает добра тебе и государству, а кто лишь ищет своей выгоды. Чем больше охраны, тем вероятнее, что в нее затесались враги. И поневоле теряешь веру… во всех.
Пока не поймешь, что самый опасный враг – это бывший друг. Потому что он знает больше, чем ты хотел бы, он догадывается, какой выбор ты сделаешь, какой тропинкой пойдешь, он может опередить тебя и затаиться, чтобы нанести предательский удар… Да, жизнь – это темный лес с запутанным лабиринтом тропинок, на которых тебя поджидают предательство или спасение.
Глава 1
Погода в один из осенних дней 1996 года стояла замечательная – такая, как и обычно в эту пору в Подмосковье. Светило неяркое солнце, по небу легко бежали почти прозрачные, похожие на белесый дым облака.
Лес уже кое-где был тронут желтизной, и первые листья неспешно падали с ветвей на пожелтевшую траву. Трое мужчин сидели на берегу небольшой подмосковной речушки. Потрескивали ветки в костре, голубоватый дымок поднимался вверх и почти мгновенно растворялся.
Казалось, что там, вверху, он превращается в полупрозрачные облака, летящие на запад.
У костра сидели трое мужчин. Их лица были сосредоточены, головы втянуты в плечи, словно эти люди хотели остаться незамеченными. Разговор явно не клеился.
Двое нервно курили.
– Ты вообще думаешь, о чем говоришь? – пробурчал самый низкорослый из них, стряхивая пепел с сигареты прямо в костер.
– Я-то думаю, – ответил высокий, грузный, широкоплечий, – а вот ты не хочешь думать. Просто не можешь поверить в то, что это реально.
– Я могу поверить, только все это жутковато. Ты же знаешь, он страшно везучий. Да что я говорю, все мы знаем, что ему чертовски везет! Он умудрялся выкручиваться из таких ситуаций, где уже, казалось, конец.
А ему все нипочем – не только оставался на плаву, но еще и продвигался наверх.
– Да, он везучий, – наконец-то отозвался третий. – Но ему везло потому, что мы были рядом с ним. А теперь нас нет, мы сидим здесь все вместе, а он неизвестно где.
Высокий и грузный расстегнул пуговицу на манжете своей ветровки и посмотрел на часы:
– Почему это я не знаю где он сейчас? Как раз знаю: в этот момент он работает с документами. Развалился себе в кресле, оттопыривает нижнюю губу, морщит лоб, а потом ставит подпись. Или пишет какую-нибудь резолюцию.
– Думаешь, он работает? Думаешь, силы есть? – спросил самый неразговорчивый и принялся палочкой ковыряться в углях.
– Если я говорю, то наверняка знаю.
– Мне кажется, его только перед телекамерами в кресло усаживают, а так он как бревно.
– Нет, мужики, думаю, у нас ничего не получится.
И не такие пытались его сковырнуть. Помнишь ГКЧП?
– Так я же говорю: мы были рядом с ним и спасли его от того же ГКЧП.
– Не мы спасли его, он сам выкрутился! Везение!
– Как это не мы? – возмутился грузный, вставая и расправляя широкие плечи. Легкий порыв ветра налетел, подхватил дым и растрепал редкие волосы над большим выпуклым лбом стоящего у костра мужчины. – Его надо убирать, надо убирать во что бы то ни стало. Его везение – это мы.
– Как ты себе это представляешь?
– Как, как… – сказал высокий и грузный, – Каком кверху, понял?
– Ты не шути, а говори серьезно. А то привык балагурить с президентом.
– Да, привык и не жалею. С вами так не пошутишь.
– Ты и не шути, говори серьезно.
– Серьезно дела делают.
– Ты предлагаешь устроить очередной переворот?
Не то время, дорогой, теперь деньги все решают.
– Да нет, никаких переворотов устраивать не надо и войска поднимать не надо… И вообще ничего не надо, – стоящий над костром мужчина протянул руки, словно они у него зябли, растопырил толстые волосатые пальцы, и сквозь них поплыл голубоватый дымок.
Это были руки сильного человека, физически очень крепкого. На таких мужиках, как говорят на Руси, только землю пахать.
– Ты вот, Леша, сидишь, сопли жуешь, а я дело тебе говорю. Всем вам говорю. Убирать его надо, убирать.
– Твои слова, генерал, да Богу в уши.
– Про какого такого бога ты, Леша, городишь?
Про Христа Спасителя, что ли? Так это только храм так называется. Нет его, Бога-то, и не услышит он никаких твоих молитв, хоть лоб расшиби!
– У тебя, небось, лоб покрепче будет, – заметил тот, которого назвали Лешей.
Со стороны, не слыша серьезного, чуть мрачноватого разговора этих троих мужчин, можно было бы подумать, что сидят на берегу реки три старинных приятеля, не видевшихся лет десять-пятнадцать, и вспоминают молодость.
Вспоминают тех, кого уже нет рядом с ними, а поэтому и сами мрачны, и разговор не клеится.
А еще они были похожи на трех усталых грибников, которые с самого раннего утра бродили по березняку и осиннику, собирая грибы, срезая их острыми ножами и складывая в корзины.
Но то были не грибники, не охотники и не дачники. На берегу небольшой речушки сидели три отставных генерала, недавно отправленных на пенсию самим президентом. Еще два-три месяца назад – одни из самых влиятельных людей России.
За их подписями, с их ведома совершались большие дела. Без того, чтобы их лица не появлялись на экранах телевизоров, не обходился почти ни один вечер, почти ни одна программа новостей. Да, это были три опальных генерала, в одночасье потерявших власть и должности.
И вот теперь они сидели на берегу реки, поглядывали на языки пламени, лизавшие сухой валежник, на поблескивающие волны, на бегущие по небу полупрозрачные облака, да и вообще на весь мир, сконцентрированный сейчас для них в этом прекрасном уголке средней полосы России. И размышляли они о страшных вещах: о том, как убрать с политической арены президента, который испортил им сладкую жизнь. Ту, что могла их ждать в будущем. Теперь будущего ни у одного из этих генералов не было. Чего они и не могли простить президенту.
– Слушай, ты говоришь, он серьезно болен? – обратился до сих пор в основном молчавший опальный генерал к высокому и грузному, который пытался пригладить свою растрепанную ветром прическу.
– Конечно, болен, а то ты не знаешь.
– Откуда же мне знать? Ведь ты из нас самое приближенное лицо.
– Болен, болен, старый хрыч. Инфарктик у него случился прямо перед выборами.
– Это правда? – исподлобья взглянул на высокого сидящий на корточках у костра третий генерал.
– Да, правда. Только это не афишировали, он сам запретил. Чтобы не испортить всю игру. Да и я ему советовал, а потом помог заткнуть пасти всем этим досужим журналистам.
– Думаешь, ему еще много осталось?
– Не знаю, – сказал высокий, пряча огромные волосатые лапищи в, карманы ветровки, – этого никто не знает. Помните, сколько Леня тянул? А такой был дохлый. Внутри совсем гнилой да и в полном маразме.
А этот еще соображает.
– Лучше бы спятил, – заметил один из его собеседников и посмотрел на третьего.
Тот отвернулся и почесал затылок.
– Ой, мужики, страшно все это, страшно. Что, если не получится?
– С умом – получится.
– Что значит – с умом? Предлагаешь киллера нанять, чтобы он выстрелил и мигом отправил его?.. – генерал, пожелавший президенту спятить, ткнул большим пальцем в небо.
– Да нет, этого как раз делать не будем. Не бандиты же мы!
– И что ты предлагаешь?
– Я хочу лишь одного… – Чего? – прервал его вопросом тот, что сидел у костра, нервно покусывая свою неприятно изогнутую нижнюю губу. Делал это он машинально, в силу привычки, как всегда, когда нервничал.
– Ты, Леша, успокойся, – обратился к нему генерал, который, судя по всему, был настроен наиболее решительно.
– Хватит подкалывать! – сидевший у костра заерзал на своем месте и зло сплюнул в огонь. Плевок Тут же зашипел, превращаясь в пар.
– Стрелять не придется, – сказал высокий, расставляя ноги на ширину плеч и покачиваясь из стороны в сторону. – Нет-нет, стрелять не придется. Я знаю, что надо делать. Не один день думал.
– Ну, и что же ты предлагаешь?
– Нужно, чтобы он сам помер. Ему надо просто немного помочь. Это ни у кого не вызовет подозрений, весь мир знает, что наш президент серьезно болен, что сердце у него не в порядке, да и кроме сердца – проблем хоть отбавляй.
– Я думаю, столько пить!.. – бывший генерал, а теперь отставной, свободный от всяких дел пенсионер, хлопнул себя ладонью по колену так, словно на нем сидел напившийся кровью комар – Да, пьет он безбожно. И дал же Бог здоровье!
Если бы я столько пил, давным-давно ноги бы протянул.
– Ты и так выглядишь на тройку с минусом, – зарокотал грубоватым смехом «свободный от всяких дел пенсионер». – В гроб краше кладут. Зеленый весь… – Что ты хочешь сказать?
– Что ты грязно-зеленый, как потертый доллар.
– Пошел ты на хер! – не выдержал тот, кого сравнили с долларом.
– Тихо, тихо, мужики, не время и не место ругаться. Вместе держаться надо.
– Да мы и не ругаемся. Разве с Лешкой можно поругаться?
– А чего же нельзя? – В костер полетел еще один плевок. – Не ты первый, не ты последний.
– Костер хочешь погасить? Так ты, Леша, лучше поссы в него, а не плюй.
– Мы для дела собрались, давайте о деле и говорить, – обиделся Леша.
– Так мы и говорим по делу. Только вы что-то меня слушать не больно хотите.
– Да слушаем мы, слушаем! Валяй дальше. Только дело говори.
– А что валять? Убирать его надо. Помочь ему отправиться на тот свет и поскорее. А то он такого наворотит, такого накрутит, что нам на поверхность уже не выбраться.
– И грешков за ним – во! – Леша провел ребром ладони под подбородком.
– Его грешки пусть ему и остаются. Ты о своих думай. Если копнут – а желающих пруд пруди, – то у тебя, Леша, и пенсию заберут, и разжалуют в рядовые.
– Да нет, в ефрейторы, – разразился сухим и неприятным смехом третий генерал, пытаясь взять реванш за доллар.
Леша набычился, обхватил колени, хотел плюнуть в костер еще раз, но передумал.
– Я согласен. На все согласен. Главное, чтобы его не стало. Ух, я тогда и напился бы! Ух, душу бы отвел!
Главный в стране праздник.
– Напиться и сейчас можно.
– Хватит уже! И так чуть ли не каждый день пьем.
– И до этого пили, а живы, – рассудил Леша, поднялся на ноги и пошел к ближайшей березке, а через пару минут вернулся с просветлевшим лицом и порозовевшими щеками. – Ну вот, полегчало, – сказал он, поудобнее усаживаясь у костра и протягивая к языкам пламени руки.
– Хорошо тебе, отлил и сразу полегчало. А мы тут сидим, думаем.
– Что думать, – Леша махнул рукой, – трясти надо. Трясти… – Засунь свои советы себе в задницу, понял? – грубовато, но в то же время вполне дружелюбно оборвал его руководивший встречей генерал.
– Нет, мужики, я согласен. Вы что, меня не поняли? Согласен, но сомневаюсь.
– А куда ты денешься? Ясно, согласишься. Иначе тебе кранты. А сомнения свои при себе оставь. Раньше надо было сомневаться.
– Что-то ты заговорил, как бандит? Якшался, наверное, с преступниками.
Деньги у них брал.
– Большего преступника, чем ты, Леша, не найти во всей России, а может, и во всем мире. Уж я-то знаю, поверь. Документы имеются. Не все я их в служебном сейфе оставил.
– Плевать мне на то, что ты знаешь. Можешь всеми своими знаниями подтереться. Настоящих бумаг у тебя нет.
– Если понадобятся – появятся. Какие хочешь нарисуют. Знаешь, небось, моих спецов.
– Знаю, знаю, – уже вполне миролюбиво согласился Леша.
– Я вас позвал совсем не для того, чтобы вы пререкались. Мне надо получить ваше добро.
– Добро мы тебе даем.
– Вот и все, – подкинув в огонь еще несколько сухих веток, заключил организатор встречи.
– А нас никто?.. – начал рассуждать самый молчаливый из генералов.
– Нет, не бойся. Ни тебя, ни меня, ни его, никто нас не тронет. На нас даже не подумают. И не такой я дурак, чтобы действовать лично. Есть люди, которые заинтересованы не меньше нашего в том, чтобы не стало всеми горячо любимого президента Вот через них я и буду действовать.
– Тебе виднее, – рассудил уже на все согласный Леша. – Знаешь – так действуй.
– Хорошо. А теперь можем выпить.
– Выпить надо было с самого начала, – Леша засуетился, принялся потирать руки.
Предводитель заговорщиков поднялся, посмотрел на ближайшие кусты. Оттуда, словно по мановению волшебной палочки, тут же появился высокий широкоплечий мужчина в серой куртке.
– Собери-ка нам закусить и выпить.
– Все уже готово, – отчеканил телохранитель генерала.
– Видишь, как работают? Натаскал за двадцать лет, – как-то зло пробурчал опальный генерал.
– Это точно. Кого-кого, а этих натаскал.
– За такие деньги, как ты им платишь, я бы тоже и стол накрывал, и огурцы резал.
Через пять минут все трое уже сидели за низким раскладным столиком, на котором красовались две бутылки водки и всевозможная закуска.
Лес уже кое-где был тронут желтизной, и первые листья неспешно падали с ветвей на пожелтевшую траву. Трое мужчин сидели на берегу небольшой подмосковной речушки. Потрескивали ветки в костре, голубоватый дымок поднимался вверх и почти мгновенно растворялся.
Казалось, что там, вверху, он превращается в полупрозрачные облака, летящие на запад.
У костра сидели трое мужчин. Их лица были сосредоточены, головы втянуты в плечи, словно эти люди хотели остаться незамеченными. Разговор явно не клеился.
Двое нервно курили.
– Ты вообще думаешь, о чем говоришь? – пробурчал самый низкорослый из них, стряхивая пепел с сигареты прямо в костер.
– Я-то думаю, – ответил высокий, грузный, широкоплечий, – а вот ты не хочешь думать. Просто не можешь поверить в то, что это реально.
– Я могу поверить, только все это жутковато. Ты же знаешь, он страшно везучий. Да что я говорю, все мы знаем, что ему чертовски везет! Он умудрялся выкручиваться из таких ситуаций, где уже, казалось, конец.
А ему все нипочем – не только оставался на плаву, но еще и продвигался наверх.
– Да, он везучий, – наконец-то отозвался третий. – Но ему везло потому, что мы были рядом с ним. А теперь нас нет, мы сидим здесь все вместе, а он неизвестно где.
Высокий и грузный расстегнул пуговицу на манжете своей ветровки и посмотрел на часы:
– Почему это я не знаю где он сейчас? Как раз знаю: в этот момент он работает с документами. Развалился себе в кресле, оттопыривает нижнюю губу, морщит лоб, а потом ставит подпись. Или пишет какую-нибудь резолюцию.
– Думаешь, он работает? Думаешь, силы есть? – спросил самый неразговорчивый и принялся палочкой ковыряться в углях.
– Если я говорю, то наверняка знаю.
– Мне кажется, его только перед телекамерами в кресло усаживают, а так он как бревно.
– Нет, мужики, думаю, у нас ничего не получится.
И не такие пытались его сковырнуть. Помнишь ГКЧП?
– Так я же говорю: мы были рядом с ним и спасли его от того же ГКЧП.
– Не мы спасли его, он сам выкрутился! Везение!
– Как это не мы? – возмутился грузный, вставая и расправляя широкие плечи. Легкий порыв ветра налетел, подхватил дым и растрепал редкие волосы над большим выпуклым лбом стоящего у костра мужчины. – Его надо убирать, надо убирать во что бы то ни стало. Его везение – это мы.
– Как ты себе это представляешь?
– Как, как… – сказал высокий и грузный, – Каком кверху, понял?
– Ты не шути, а говори серьезно. А то привык балагурить с президентом.
– Да, привык и не жалею. С вами так не пошутишь.
– Ты и не шути, говори серьезно.
– Серьезно дела делают.
– Ты предлагаешь устроить очередной переворот?
Не то время, дорогой, теперь деньги все решают.
– Да нет, никаких переворотов устраивать не надо и войска поднимать не надо… И вообще ничего не надо, – стоящий над костром мужчина протянул руки, словно они у него зябли, растопырил толстые волосатые пальцы, и сквозь них поплыл голубоватый дымок.
Это были руки сильного человека, физически очень крепкого. На таких мужиках, как говорят на Руси, только землю пахать.
– Ты вот, Леша, сидишь, сопли жуешь, а я дело тебе говорю. Всем вам говорю. Убирать его надо, убирать.
– Твои слова, генерал, да Богу в уши.
– Про какого такого бога ты, Леша, городишь?
Про Христа Спасителя, что ли? Так это только храм так называется. Нет его, Бога-то, и не услышит он никаких твоих молитв, хоть лоб расшиби!
– У тебя, небось, лоб покрепче будет, – заметил тот, которого назвали Лешей.
Со стороны, не слыша серьезного, чуть мрачноватого разговора этих троих мужчин, можно было бы подумать, что сидят на берегу реки три старинных приятеля, не видевшихся лет десять-пятнадцать, и вспоминают молодость.
Вспоминают тех, кого уже нет рядом с ними, а поэтому и сами мрачны, и разговор не клеится.
А еще они были похожи на трех усталых грибников, которые с самого раннего утра бродили по березняку и осиннику, собирая грибы, срезая их острыми ножами и складывая в корзины.
Но то были не грибники, не охотники и не дачники. На берегу небольшой речушки сидели три отставных генерала, недавно отправленных на пенсию самим президентом. Еще два-три месяца назад – одни из самых влиятельных людей России.
За их подписями, с их ведома совершались большие дела. Без того, чтобы их лица не появлялись на экранах телевизоров, не обходился почти ни один вечер, почти ни одна программа новостей. Да, это были три опальных генерала, в одночасье потерявших власть и должности.
И вот теперь они сидели на берегу реки, поглядывали на языки пламени, лизавшие сухой валежник, на поблескивающие волны, на бегущие по небу полупрозрачные облака, да и вообще на весь мир, сконцентрированный сейчас для них в этом прекрасном уголке средней полосы России. И размышляли они о страшных вещах: о том, как убрать с политической арены президента, который испортил им сладкую жизнь. Ту, что могла их ждать в будущем. Теперь будущего ни у одного из этих генералов не было. Чего они и не могли простить президенту.
– Слушай, ты говоришь, он серьезно болен? – обратился до сих пор в основном молчавший опальный генерал к высокому и грузному, который пытался пригладить свою растрепанную ветром прическу.
– Конечно, болен, а то ты не знаешь.
– Откуда же мне знать? Ведь ты из нас самое приближенное лицо.
– Болен, болен, старый хрыч. Инфарктик у него случился прямо перед выборами.
– Это правда? – исподлобья взглянул на высокого сидящий на корточках у костра третий генерал.
– Да, правда. Только это не афишировали, он сам запретил. Чтобы не испортить всю игру. Да и я ему советовал, а потом помог заткнуть пасти всем этим досужим журналистам.
– Думаешь, ему еще много осталось?
– Не знаю, – сказал высокий, пряча огромные волосатые лапищи в, карманы ветровки, – этого никто не знает. Помните, сколько Леня тянул? А такой был дохлый. Внутри совсем гнилой да и в полном маразме.
А этот еще соображает.
– Лучше бы спятил, – заметил один из его собеседников и посмотрел на третьего.
Тот отвернулся и почесал затылок.
– Ой, мужики, страшно все это, страшно. Что, если не получится?
– С умом – получится.
– Что значит – с умом? Предлагаешь киллера нанять, чтобы он выстрелил и мигом отправил его?.. – генерал, пожелавший президенту спятить, ткнул большим пальцем в небо.
– Да нет, этого как раз делать не будем. Не бандиты же мы!
– И что ты предлагаешь?
– Я хочу лишь одного… – Чего? – прервал его вопросом тот, что сидел у костра, нервно покусывая свою неприятно изогнутую нижнюю губу. Делал это он машинально, в силу привычки, как всегда, когда нервничал.
– Ты, Леша, успокойся, – обратился к нему генерал, который, судя по всему, был настроен наиболее решительно.
– Хватит подкалывать! – сидевший у костра заерзал на своем месте и зло сплюнул в огонь. Плевок Тут же зашипел, превращаясь в пар.
– Стрелять не придется, – сказал высокий, расставляя ноги на ширину плеч и покачиваясь из стороны в сторону. – Нет-нет, стрелять не придется. Я знаю, что надо делать. Не один день думал.
– Ну, и что же ты предлагаешь?
– Нужно, чтобы он сам помер. Ему надо просто немного помочь. Это ни у кого не вызовет подозрений, весь мир знает, что наш президент серьезно болен, что сердце у него не в порядке, да и кроме сердца – проблем хоть отбавляй.
– Я думаю, столько пить!.. – бывший генерал, а теперь отставной, свободный от всяких дел пенсионер, хлопнул себя ладонью по колену так, словно на нем сидел напившийся кровью комар – Да, пьет он безбожно. И дал же Бог здоровье!
Если бы я столько пил, давным-давно ноги бы протянул.
– Ты и так выглядишь на тройку с минусом, – зарокотал грубоватым смехом «свободный от всяких дел пенсионер». – В гроб краше кладут. Зеленый весь… – Что ты хочешь сказать?
– Что ты грязно-зеленый, как потертый доллар.
– Пошел ты на хер! – не выдержал тот, кого сравнили с долларом.
– Тихо, тихо, мужики, не время и не место ругаться. Вместе держаться надо.
– Да мы и не ругаемся. Разве с Лешкой можно поругаться?
– А чего же нельзя? – В костер полетел еще один плевок. – Не ты первый, не ты последний.
– Костер хочешь погасить? Так ты, Леша, лучше поссы в него, а не плюй.
– Мы для дела собрались, давайте о деле и говорить, – обиделся Леша.
– Так мы и говорим по делу. Только вы что-то меня слушать не больно хотите.
– Да слушаем мы, слушаем! Валяй дальше. Только дело говори.
– А что валять? Убирать его надо. Помочь ему отправиться на тот свет и поскорее. А то он такого наворотит, такого накрутит, что нам на поверхность уже не выбраться.
– И грешков за ним – во! – Леша провел ребром ладони под подбородком.
– Его грешки пусть ему и остаются. Ты о своих думай. Если копнут – а желающих пруд пруди, – то у тебя, Леша, и пенсию заберут, и разжалуют в рядовые.
– Да нет, в ефрейторы, – разразился сухим и неприятным смехом третий генерал, пытаясь взять реванш за доллар.
Леша набычился, обхватил колени, хотел плюнуть в костер еще раз, но передумал.
– Я согласен. На все согласен. Главное, чтобы его не стало. Ух, я тогда и напился бы! Ух, душу бы отвел!
Главный в стране праздник.
– Напиться и сейчас можно.
– Хватит уже! И так чуть ли не каждый день пьем.
– И до этого пили, а живы, – рассудил Леша, поднялся на ноги и пошел к ближайшей березке, а через пару минут вернулся с просветлевшим лицом и порозовевшими щеками. – Ну вот, полегчало, – сказал он, поудобнее усаживаясь у костра и протягивая к языкам пламени руки.
– Хорошо тебе, отлил и сразу полегчало. А мы тут сидим, думаем.
– Что думать, – Леша махнул рукой, – трясти надо. Трясти… – Засунь свои советы себе в задницу, понял? – грубовато, но в то же время вполне дружелюбно оборвал его руководивший встречей генерал.
– Нет, мужики, я согласен. Вы что, меня не поняли? Согласен, но сомневаюсь.
– А куда ты денешься? Ясно, согласишься. Иначе тебе кранты. А сомнения свои при себе оставь. Раньше надо было сомневаться.
– Что-то ты заговорил, как бандит? Якшался, наверное, с преступниками.
Деньги у них брал.
– Большего преступника, чем ты, Леша, не найти во всей России, а может, и во всем мире. Уж я-то знаю, поверь. Документы имеются. Не все я их в служебном сейфе оставил.
– Плевать мне на то, что ты знаешь. Можешь всеми своими знаниями подтереться. Настоящих бумаг у тебя нет.
– Если понадобятся – появятся. Какие хочешь нарисуют. Знаешь, небось, моих спецов.
– Знаю, знаю, – уже вполне миролюбиво согласился Леша.
– Я вас позвал совсем не для того, чтобы вы пререкались. Мне надо получить ваше добро.
– Добро мы тебе даем.
– Вот и все, – подкинув в огонь еще несколько сухих веток, заключил организатор встречи.
– А нас никто?.. – начал рассуждать самый молчаливый из генералов.
– Нет, не бойся. Ни тебя, ни меня, ни его, никто нас не тронет. На нас даже не подумают. И не такой я дурак, чтобы действовать лично. Есть люди, которые заинтересованы не меньше нашего в том, чтобы не стало всеми горячо любимого президента Вот через них я и буду действовать.
– Тебе виднее, – рассудил уже на все согласный Леша. – Знаешь – так действуй.
– Хорошо. А теперь можем выпить.
– Выпить надо было с самого начала, – Леша засуетился, принялся потирать руки.
Предводитель заговорщиков поднялся, посмотрел на ближайшие кусты. Оттуда, словно по мановению волшебной палочки, тут же появился высокий широкоплечий мужчина в серой куртке.
– Собери-ка нам закусить и выпить.
– Все уже готово, – отчеканил телохранитель генерала.
– Видишь, как работают? Натаскал за двадцать лет, – как-то зло пробурчал опальный генерал.
– Это точно. Кого-кого, а этих натаскал.
– За такие деньги, как ты им платишь, я бы тоже и стол накрывал, и огурцы резал.
Через пять минут все трое уже сидели за низким раскладным столиком, на котором красовались две бутылки водки и всевозможная закуска.
Глава 2
Всем временам года Глеб Сиверов предпочитал осень. Он любил эту пору с раннего детства и всегда с нетерпением ждал ее прихода. Ему не нравились летняя жара, шумные весенние грозы с грохотом и сверканием молний, зимняя стужа, но тихая, немного медлительная в своем неизбежном течении осень всегда радовала его.
Он любил смотреть, как незаметно и постепенно то, что было зеленым, становится огненно-красным, бледно-желтым, лимонным и наконец вся эта красота облетает, падает на землю и исчезает, унесенная холодным ветром.
Вот и теперь наступала осень. Деревья желтели, небо становилось прозрачно-голубым и недосягаемо высоким. А облака, которые по нему плыли, напоминали молоко, только что разлитое в прозрачной родниковой воде. Но вместе с радостью и успокоением, дарованными осенью, Глеб Сиверов всегда ощущал страшную усталость, словно река времени намывала понемногу невидимый песок и этот песок тяжелым грузом ложился на плечи сильного человека.
"Да, я ужасно устал за все эти годы, – говорил себе Глеб, глядя на прозрачное небо и замершие в нем, несмотря на пронзительный ветер, белые облака. – Так устал, словно прожил на земле уже тысячу лет. Вообще лучше обо всем этом не думать, не рассуждать, потому что от подобных мыслей на душе делается пустынно, как в квартире, из которой старые жильцы вынесли всю мебель, а новые еще ничего не нажили. Странное дело, – говорил себе Глеб, – я столько раз спасал людей и столько раз видел их благодарные взгляды, что даже тяжело перечесть всех и вспомнить их лица. Можно подумать – это приносит удовлетворение и душевное равновесие. Но в то же время для того, чтобы увидеть благодарный взгляд, услышать дружеские слова, мне приходилось убивать, лишать жизни других людей, вот и их взгляды запомнятся навечно. Но я должен был это делать. Если бы не я, то они наверняка расправились бы со мной, с другими, их смерти спасли сотни, а то и тысячи жизней. Я защищался, хоть и нападал на них первым, иначе бы они уничтожили меня, стерли бы с лица земли, как уже стирали других – менее решительных, чем я. И я не мог бы видеть над собой это высокое осеннее небо, эти легкие облака и золотистую листву, которая падает, кружится и ложится у моих ног.
Я устал… Наверное, надо все бросить, зачеркнуть прошлую жизнь и начать жить сызнова. Слушать музыку, наслаждаться искусством, гулять, пить вино, любить, а не мчаться за каким-нибудь сошедшим с – ума преступником, замышляющим очередную вселенскую катастрофу. Жить тихо-мирно где-нибудь в Подмосковье, на даче, а можно купить и домик в Карелии на берегу совершенно дикого чистейшего озера и там наслаждаться жизнью. По вечерам сидеть у печки, в которой потрескивают сухие дрова, греть руки и, может быть, рассказывать Ирине обо всем том, что я видел за свою долгую – по событиям – жизнь, вспоминать тех людей, которых уже никогда больше не увижу. И они заговорят моим голосом, оживут.
Ирина слушала бы меня и благодарно смотрела бы мне в глаза, изредка задавала бы негромкие вопросы, а я бы ей отвечал. Анечка? Она спала бы себе, уткнувшись носом в подушку, и видела бы красивые-раскрасивые сны, в которых нет крови, нет кровожадных убийц, в которых все хорошо, как в детских сказках. Но нет, нет, я должен продолжать заниматься тем, чего никто другой, кроме меня, не может сделать… Подожди, Глеб, – говорил сам себе Слепой, – скорее всего, найдется человек, который сделает и твою работу не хуже тебя самого, ведь свято место пусто не бывает… А странно, между прочим, – почему это в последнее время все оставили меня в покое? Никто не предлагает новой работы, никто ничего не заказывает… Живу как хочу, никто не препятствует тому, чтобы я куда-нибудь уехал или занялся тем, что мне по душе. Я остался в одиночестве. Обо мне как бы забыли".
И тогда Глеб открывал дверь своей маленькой потайной комнатки, включал мощный компьютер и для собственного удовольствия начинал путешествовать по «Интернету»: следя взглядом за движением символов на мерцающем экране, выуживал всевозможную информацию, касающуюся самых различных областей человеческой деятельности. А его мозг тут же начинал быстро работать, анализируя факты, раздумывая над комбинациями цифр, сопоставляя имена и фамилии, пришедшие к нему с разных концов земного шара. Время от времени Сиверов откидывался на спинку вертящегося кресла, прикрывал глаза.
«Да-да, Логинов, Петров… Эти фамилии я где-то встречал, где-то они уже проходили», – и Глеб Сиверов морщил лоб.
"…Да, именно тогда я и сталкивался с этими людьми, – на лице Глеба появлялась немного благодушная снисходительная улыбка, – Оказывается, они еще живы, оказывается, они выкрутились и сейчас, судя по цифрам, процветают. Почему ими не занимаются люди из ФСБ? Хотя что такое ФСБ – десяток тысяч людей, в большинстве своем достаточно бедных. А преступников гораздо больше и они богаче, потому за всеми и невозможно уследить. Кому есть дело до Логинова, Петрова?!
Это только мне от скуки пришло в голову сопоставить цифры с событиями пятилетней давности, в результате чего я сделал выводы, что дела и у Логинова, и у его компаньона резко пошли в гору. А вот, – Глеб остановил взгляд еще на одной строчке рейтинга, – оказывается, этот преступник тоже жив, разгуливает на свободе. А ведь он авторитет, и не без его участия, не без его денег созданы два крупнейших столичных банка. Вот и им никто не занимается, и его оставили в покое. А ведь он бандит. Дай-ка я сейчас гляну, что у меня на него есть, может, я что-то подзабыл?"
Глеб отыскал нужную дискету, вставил ее в компьютер и раскрыл содержание, экран замерцал, пальцы быстро перебирали податливые клавиши, открывая один файл за другим.
"Да, так оно и есть! Начинал как обыкновенный, самый заурядный бандит.
Вот рэкет, вот точки, которые давали прибыль. Затем торговля ворованными автомобилями, недвижимостью в Москве, Владимире и Иваново. А после этого, судя по годам, небольшой провал.
И вот те на! Теперь его персону можно отыскать не только в милицейских и судебных протоколах, но и в Интернете".
– Так, так… И где же ты был целых два года? – Глеб, быстро меняя дискеты, находил нужную. – Понятно, наш дорогой и любимый два года провел в Германии и, оказывается, у него там довольно солидное дело, большое СП и два дома. Сметная стоимость одного из них – 900 000 марок. На второй – тот, что находится в Ганновере, – информации нет, но думаю, стоит он не меньше. А, вот и преступления, которые числятся в моей картотеке за этим бандитом… Два чиновника из налоговой полиции, вор в законе по кличке Золотой… Так, а это что? – Глеб перебирал клавиши, и его лицо мрачнело. – Да ну его к черту! – вдруг восклицал он громко, во весь голос. – Пусть станет хоть самым богатым человеком в мире! Мне до него нет дела. К черту всех бандитов, лучше я послушаю музыку.
Глеб выключал компьютер, прятал дискеты, закрывал дверь своей потайной комнатки и, садясь в глубокое мягкое кресло, ставил компакт-диск неизменно любимого Вагнера. Откидывался на подушку и сидел, прикрыв глаза, с просветленной улыбкой на усталом лице.
Душа его уносилась куда-то далеко. Глеб вспоминал пережитое, понимая, что одного лишь года из тех лет, что прожил он, для другого человека с лихвой хватило бы на полноценную жизнь. Там были бешеные погони, перестрелки, кровь и смерть. Но была там и радость победы, та радость, за которую можно отдать все на свете, даже свою жизнь.
То, что сейчас происходило в России и ближайшем зарубежье, Глеб знал досконально. Каждое утро он прослушивал новости, читал газеты. Но совсем не так, как это делают миллионы обывателей: он впитывал информацию профессионально, за каждой строчкой, за каждым словом видел скрытый смысл, вылавливал и нанизывал, собирал, аккумулировал факты, проступавшие из тени, хотя порой и сам не знал, для чего он все это делает. Но так уж был устроен его мозг, к такому поведению приучил себя Сиверов за долгие годы, и именно такое поведение не раз спасало его от неминуемой гибели.
Музыка действовала на Глеба, как легкий наркотик.
Она приводила его мысли в порядок, в какое-то гармоничное единство.
Словно нагромождение блоков становилось монолитной стеной. После очередной интеллектуальной зарядки – подпитки информацией, Сиверову всегда казалось, что мысли порхают, разлетаются в разные стороны, блуждают во всевозможных сферах, на разных уровнях, и привести их в систему невозможно.
Но это только на первый взгляд. На самом же деле все в этом мире взаимосвязано, разрозненные мысли непременно вытекают одна из другой, сплетаются в звенья неразрывной цепи. Всплывали фамилии, имена, адреса, вспоминались ситуации, на первый взгляд совершенно незначительные, но для дела очень важные – они выполняли роль своеобразного клея, помогали переходить от одного блока событий к другому, или же выполняли роль маркера. Сиверов словно красной ленточкой обозначал ими тот блок, к которому в скором времени предстояло вернуться.
Музыка… музыка – она звучала, даря покой.
Но все хорошее когда-нибудь да кончается. Закончился и компакт-диск.
Музыка смолкла, а в сумеречной мансарде, казалось, все еще продолжают звучать глухие аккорды и плавает, колеблется теперь уже беззвучная мелодия.
Глеб поднялся с мягкого кресла. Он чувствовал себя отдохнувшим.
– Вот и хорошо, – пробормотал он, снимая телефонную трубку, и, даже не глядя на клавиши кнопок, набрал городской номер.
"Интересно, что~ сейчас делает Ирина? – Глеб задал себе нехитрый вопрос и сам же на него ответил:
– Как это что – она готовит ужин. Она обещала вкусно накормить меня и приготовить сегодня что-нибудь необычное. Хотя что необычное можно приготовить из индейки?"
– Алло! Алло, говорите, – послышался такой знакомый и родной голос.
– Ты что делаешь? – негромко спросил Глеб и тут же услышал легкий щелчок – кто-то подключился к линии.
«Это еще что такое?» – подумал Сиверов и мгновенно напрягся, собрался, словно в дальнем углу мастерской мелькнула тень врага.
– Алло, Глеб, это ты?
– Ну конечно же, я, – спокойно продолжал Сиверов, будто и не было этого злополучного щелчка. – Как там наш праздничный ужин?
– Ты отвлек меня от самого интересного. Я хотела открыть духовку и посмотреть, а тут твой звонок. Я все бросила и схватила трубку.
– Тогда я подожду, иди посмотри.
– Секунду.
– Только не говори потом, что все подгорело из-за меня.
Ирина удалилась на кухню. А Глеб продолжал прислушиваться, плотно прижимая телефонную трубку к уху. Подозрительных щелчков больше не раздавалось.
Но он прекрасно знал, что ошибиться не мог. Такие щелчки были ему знакомы слишком хорошо.
«Ну-ну», – подумал он.
– Вот и все, – послышался радостный, возбужденный голос Ирины Быстрицкой.
– Все в порядке? – спросил Глеб.
– Не то слово, дорогой! Она такая румяная, такая аппетитная, что я могу тебя и не дождаться.
– Нет, ты уж дождись, – попросил Глеб, – я скоро буду.
– Жду! И… у меня для тебя сюрприз… – Обожаю сюрпризы!
Затем раздались гудки.
«Так, так, хорошо», – подумал Глеб и несколько минут расхаживал из утла в угол.
Затем опять взял телефонную трубку и набрал номер.
Щелчок повторился.
– Алло, вас слушают, говорите!
На этот раз Глеб не стал ничего говорить. На его лице появилось злое выражение. Но, ясное дело, злость предназначалась совсем не Ирине.
"Интересно, кому это надо прослушивать мои разговоры? Неужели ребята из параллельного отдела ФСБ?
Неужели им кто-то обо мне рассказал? Какая-то чертовщина, если только не хуже… Не мог же я ошибиться, щелчки достаточно специфические, слух у меня пока еще в полном порядке, и ошибки быть не может. Ну ладно, придет время, я во всем разберусь".
Он любил смотреть, как незаметно и постепенно то, что было зеленым, становится огненно-красным, бледно-желтым, лимонным и наконец вся эта красота облетает, падает на землю и исчезает, унесенная холодным ветром.
Вот и теперь наступала осень. Деревья желтели, небо становилось прозрачно-голубым и недосягаемо высоким. А облака, которые по нему плыли, напоминали молоко, только что разлитое в прозрачной родниковой воде. Но вместе с радостью и успокоением, дарованными осенью, Глеб Сиверов всегда ощущал страшную усталость, словно река времени намывала понемногу невидимый песок и этот песок тяжелым грузом ложился на плечи сильного человека.
"Да, я ужасно устал за все эти годы, – говорил себе Глеб, глядя на прозрачное небо и замершие в нем, несмотря на пронзительный ветер, белые облака. – Так устал, словно прожил на земле уже тысячу лет. Вообще лучше обо всем этом не думать, не рассуждать, потому что от подобных мыслей на душе делается пустынно, как в квартире, из которой старые жильцы вынесли всю мебель, а новые еще ничего не нажили. Странное дело, – говорил себе Глеб, – я столько раз спасал людей и столько раз видел их благодарные взгляды, что даже тяжело перечесть всех и вспомнить их лица. Можно подумать – это приносит удовлетворение и душевное равновесие. Но в то же время для того, чтобы увидеть благодарный взгляд, услышать дружеские слова, мне приходилось убивать, лишать жизни других людей, вот и их взгляды запомнятся навечно. Но я должен был это делать. Если бы не я, то они наверняка расправились бы со мной, с другими, их смерти спасли сотни, а то и тысячи жизней. Я защищался, хоть и нападал на них первым, иначе бы они уничтожили меня, стерли бы с лица земли, как уже стирали других – менее решительных, чем я. И я не мог бы видеть над собой это высокое осеннее небо, эти легкие облака и золотистую листву, которая падает, кружится и ложится у моих ног.
Я устал… Наверное, надо все бросить, зачеркнуть прошлую жизнь и начать жить сызнова. Слушать музыку, наслаждаться искусством, гулять, пить вино, любить, а не мчаться за каким-нибудь сошедшим с – ума преступником, замышляющим очередную вселенскую катастрофу. Жить тихо-мирно где-нибудь в Подмосковье, на даче, а можно купить и домик в Карелии на берегу совершенно дикого чистейшего озера и там наслаждаться жизнью. По вечерам сидеть у печки, в которой потрескивают сухие дрова, греть руки и, может быть, рассказывать Ирине обо всем том, что я видел за свою долгую – по событиям – жизнь, вспоминать тех людей, которых уже никогда больше не увижу. И они заговорят моим голосом, оживут.
Ирина слушала бы меня и благодарно смотрела бы мне в глаза, изредка задавала бы негромкие вопросы, а я бы ей отвечал. Анечка? Она спала бы себе, уткнувшись носом в подушку, и видела бы красивые-раскрасивые сны, в которых нет крови, нет кровожадных убийц, в которых все хорошо, как в детских сказках. Но нет, нет, я должен продолжать заниматься тем, чего никто другой, кроме меня, не может сделать… Подожди, Глеб, – говорил сам себе Слепой, – скорее всего, найдется человек, который сделает и твою работу не хуже тебя самого, ведь свято место пусто не бывает… А странно, между прочим, – почему это в последнее время все оставили меня в покое? Никто не предлагает новой работы, никто ничего не заказывает… Живу как хочу, никто не препятствует тому, чтобы я куда-нибудь уехал или занялся тем, что мне по душе. Я остался в одиночестве. Обо мне как бы забыли".
И тогда Глеб открывал дверь своей маленькой потайной комнатки, включал мощный компьютер и для собственного удовольствия начинал путешествовать по «Интернету»: следя взглядом за движением символов на мерцающем экране, выуживал всевозможную информацию, касающуюся самых различных областей человеческой деятельности. А его мозг тут же начинал быстро работать, анализируя факты, раздумывая над комбинациями цифр, сопоставляя имена и фамилии, пришедшие к нему с разных концов земного шара. Время от времени Сиверов откидывался на спинку вертящегося кресла, прикрывал глаза.
«Да-да, Логинов, Петров… Эти фамилии я где-то встречал, где-то они уже проходили», – и Глеб Сиверов морщил лоб.
"…Да, именно тогда я и сталкивался с этими людьми, – на лице Глеба появлялась немного благодушная снисходительная улыбка, – Оказывается, они еще живы, оказывается, они выкрутились и сейчас, судя по цифрам, процветают. Почему ими не занимаются люди из ФСБ? Хотя что такое ФСБ – десяток тысяч людей, в большинстве своем достаточно бедных. А преступников гораздо больше и они богаче, потому за всеми и невозможно уследить. Кому есть дело до Логинова, Петрова?!
Это только мне от скуки пришло в голову сопоставить цифры с событиями пятилетней давности, в результате чего я сделал выводы, что дела и у Логинова, и у его компаньона резко пошли в гору. А вот, – Глеб остановил взгляд еще на одной строчке рейтинга, – оказывается, этот преступник тоже жив, разгуливает на свободе. А ведь он авторитет, и не без его участия, не без его денег созданы два крупнейших столичных банка. Вот и им никто не занимается, и его оставили в покое. А ведь он бандит. Дай-ка я сейчас гляну, что у меня на него есть, может, я что-то подзабыл?"
Глеб отыскал нужную дискету, вставил ее в компьютер и раскрыл содержание, экран замерцал, пальцы быстро перебирали податливые клавиши, открывая один файл за другим.
"Да, так оно и есть! Начинал как обыкновенный, самый заурядный бандит.
Вот рэкет, вот точки, которые давали прибыль. Затем торговля ворованными автомобилями, недвижимостью в Москве, Владимире и Иваново. А после этого, судя по годам, небольшой провал.
И вот те на! Теперь его персону можно отыскать не только в милицейских и судебных протоколах, но и в Интернете".
– Так, так… И где же ты был целых два года? – Глеб, быстро меняя дискеты, находил нужную. – Понятно, наш дорогой и любимый два года провел в Германии и, оказывается, у него там довольно солидное дело, большое СП и два дома. Сметная стоимость одного из них – 900 000 марок. На второй – тот, что находится в Ганновере, – информации нет, но думаю, стоит он не меньше. А, вот и преступления, которые числятся в моей картотеке за этим бандитом… Два чиновника из налоговой полиции, вор в законе по кличке Золотой… Так, а это что? – Глеб перебирал клавиши, и его лицо мрачнело. – Да ну его к черту! – вдруг восклицал он громко, во весь голос. – Пусть станет хоть самым богатым человеком в мире! Мне до него нет дела. К черту всех бандитов, лучше я послушаю музыку.
Глеб выключал компьютер, прятал дискеты, закрывал дверь своей потайной комнатки и, садясь в глубокое мягкое кресло, ставил компакт-диск неизменно любимого Вагнера. Откидывался на подушку и сидел, прикрыв глаза, с просветленной улыбкой на усталом лице.
Душа его уносилась куда-то далеко. Глеб вспоминал пережитое, понимая, что одного лишь года из тех лет, что прожил он, для другого человека с лихвой хватило бы на полноценную жизнь. Там были бешеные погони, перестрелки, кровь и смерть. Но была там и радость победы, та радость, за которую можно отдать все на свете, даже свою жизнь.
То, что сейчас происходило в России и ближайшем зарубежье, Глеб знал досконально. Каждое утро он прослушивал новости, читал газеты. Но совсем не так, как это делают миллионы обывателей: он впитывал информацию профессионально, за каждой строчкой, за каждым словом видел скрытый смысл, вылавливал и нанизывал, собирал, аккумулировал факты, проступавшие из тени, хотя порой и сам не знал, для чего он все это делает. Но так уж был устроен его мозг, к такому поведению приучил себя Сиверов за долгие годы, и именно такое поведение не раз спасало его от неминуемой гибели.
Музыка действовала на Глеба, как легкий наркотик.
Она приводила его мысли в порядок, в какое-то гармоничное единство.
Словно нагромождение блоков становилось монолитной стеной. После очередной интеллектуальной зарядки – подпитки информацией, Сиверову всегда казалось, что мысли порхают, разлетаются в разные стороны, блуждают во всевозможных сферах, на разных уровнях, и привести их в систему невозможно.
Но это только на первый взгляд. На самом же деле все в этом мире взаимосвязано, разрозненные мысли непременно вытекают одна из другой, сплетаются в звенья неразрывной цепи. Всплывали фамилии, имена, адреса, вспоминались ситуации, на первый взгляд совершенно незначительные, но для дела очень важные – они выполняли роль своеобразного клея, помогали переходить от одного блока событий к другому, или же выполняли роль маркера. Сиверов словно красной ленточкой обозначал ими тот блок, к которому в скором времени предстояло вернуться.
Музыка… музыка – она звучала, даря покой.
Но все хорошее когда-нибудь да кончается. Закончился и компакт-диск.
Музыка смолкла, а в сумеречной мансарде, казалось, все еще продолжают звучать глухие аккорды и плавает, колеблется теперь уже беззвучная мелодия.
Глеб поднялся с мягкого кресла. Он чувствовал себя отдохнувшим.
– Вот и хорошо, – пробормотал он, снимая телефонную трубку, и, даже не глядя на клавиши кнопок, набрал городской номер.
"Интересно, что~ сейчас делает Ирина? – Глеб задал себе нехитрый вопрос и сам же на него ответил:
– Как это что – она готовит ужин. Она обещала вкусно накормить меня и приготовить сегодня что-нибудь необычное. Хотя что необычное можно приготовить из индейки?"
– Алло! Алло, говорите, – послышался такой знакомый и родной голос.
– Ты что делаешь? – негромко спросил Глеб и тут же услышал легкий щелчок – кто-то подключился к линии.
«Это еще что такое?» – подумал Сиверов и мгновенно напрягся, собрался, словно в дальнем углу мастерской мелькнула тень врага.
– Алло, Глеб, это ты?
– Ну конечно же, я, – спокойно продолжал Сиверов, будто и не было этого злополучного щелчка. – Как там наш праздничный ужин?
– Ты отвлек меня от самого интересного. Я хотела открыть духовку и посмотреть, а тут твой звонок. Я все бросила и схватила трубку.
– Тогда я подожду, иди посмотри.
– Секунду.
– Только не говори потом, что все подгорело из-за меня.
Ирина удалилась на кухню. А Глеб продолжал прислушиваться, плотно прижимая телефонную трубку к уху. Подозрительных щелчков больше не раздавалось.
Но он прекрасно знал, что ошибиться не мог. Такие щелчки были ему знакомы слишком хорошо.
«Ну-ну», – подумал он.
– Вот и все, – послышался радостный, возбужденный голос Ирины Быстрицкой.
– Все в порядке? – спросил Глеб.
– Не то слово, дорогой! Она такая румяная, такая аппетитная, что я могу тебя и не дождаться.
– Нет, ты уж дождись, – попросил Глеб, – я скоро буду.
– Жду! И… у меня для тебя сюрприз… – Обожаю сюрпризы!
Затем раздались гудки.
«Так, так, хорошо», – подумал Глеб и несколько минут расхаживал из утла в угол.
Затем опять взял телефонную трубку и набрал номер.
Щелчок повторился.
– Алло, вас слушают, говорите!
На этот раз Глеб не стал ничего говорить. На его лице появилось злое выражение. Но, ясное дело, злость предназначалась совсем не Ирине.
"Интересно, кому это надо прослушивать мои разговоры? Неужели ребята из параллельного отдела ФСБ?
Неужели им кто-то обо мне рассказал? Какая-то чертовщина, если только не хуже… Не мог же я ошибиться, щелчки достаточно специфические, слух у меня пока еще в полном порядке, и ошибки быть не может. Ну ладно, придет время, я во всем разберусь".