Судебная комедия в трех действиях
----------------------------------------------------------------------------
© Copyright Владимир Войнович
WWW: http://www.voinovich.ru/
Малое собрание сочинений в 5 томах. Т. 4.
М., Фабула, Рапид, СИА-Банк, 1995
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Действующие лица
Подоплеков Семен.
Подоплекова Лариса.
Председатель.
Прокурор.
Защитник.
Секретарь.
Первый заседатель.
Второй заседатель.
Бард.
Горелкин.
Терехин.
Зеленая.
Автоматчики и два клоуна, которые поочередно исполняют роли:
Рабочего сцены,
Человека с приемником,
Зрителя,
Поэта,
Писателя,
Ученого,
Милиционера Юрченко,
Наседку,
Санитаров,
Демонстрантов,
Иностранных корреспондентов,
Что-то вроде пролога
Посреди сцены длинный высокий стол, покрытый красным сукном. За ним
три стула с высокими спинками. Еще три маленьких столика: один перед
большим столом, на авансцене, два по бокам. В глубине сцены статуя Фемиды.
Глаза у нее завязаны, в одной руке автомат Калашникова, в другой весы, на
одной чашке которых лежит молот, на другой - серп. Слева от Фемиды -
клетка, в каких держат зверей, а в клетке скамья подсудимых. В верхней
части сцены портреты шестерых людей, нам пока незнакомых. На сцену выходит
Бард с гитарой. Говорит тихим, домашним, совершенно не театральным голосом,
в промежутке между фразами настраивая гитару.
Бард. Кажется, они еще не готовы. Я имею в виду исполнителей. У них
даже еще, по-моему, и окончательный текст недоработан. Что-то там
(показывает пальцем на потолок) еще утрясают. Да и председатель, кажется,
не совсем в порядке. Возраст, стеноз, склероз, аденома, но врачи борются за
его здоровье. Ну, ладно. Я вам пока что-нибудь спою. (Поет).
Течет река издалека,
Все ширясь и полнея.
Течет река, и облака
Качаются над нею...
Во время пения где-то, сначала далеко, а потом все ближе, ближе
слышатся прерывистые и тревожные звуки сирены то ли "скорой помощи", то ли
милиции, то ли правительственной машины. По мере того как звуки
усиливаются, Бард поет все громче и громче, стараясь их перекричать.
Над ней то солнце припечет,
То вьюга зарыдает.
Вот так и жизнь моя течет,
В конце в ничто впадая.
(Прекращает петь). Нет, это невозможно.
(Помолчав.) Не понимаю, зачем это нужно. (Имитирует вой сирены.)
У-у-у-у! Когда я слышу этот звук, мне хочется сразу поднять руки вверх. Я
понимаю, было бы что-то срочное, а то так. Нет, я не критикан и не борец. Я
вообще, если хотите знать, принципиально против всякой борьбы. Потому что
никакая борьба еще ни к чему хорошему не приводила. (Напевает.) "Вы жертвою
пали в борьбе роковой..." Сколько их пало в борьбе роковой! Они обещали нам
небо в алмазах, а мы его в овчинку увидели. Мир нельзя переделать в
короткий срок. И не надо никакой борьбы, никаких жертв. Вам за них все
равно никто спасибо не скажет. Поэтому надо заниматься своим делом и ничем
больше.
Между тем звук сирены катастрофически нарастает. Свет в зале и на
сцене гаснет. Звук сирены смешивается с шумом несущихся с огромной
скоростью автомобилей. По сцене слева направо проносятся синие мигалки, в
результате чего возникает ощущение, что кортеж автомобилей пересекает
сцену. Внезапно мигалки гаснут, исчезают все звуки. Несколько мгновений в
зале и на сцене полная темнота и тишина. Затем вспыхивает свет, и
одновременно на сцене, во всех проходах и у дверей появляются автоматчики,
которые направляют оружие на зрителей.
На сцену в темном строгом костюме выходит Секретарь. Деловой походкой
подходит он к краю сцены и пристально всматривается в публику, как бы
пытаясь определить, нет ли среди зрителей возможных злоумышленников. Не
разрешив до конца своих сомнений, тихо уходит за кулисы. В репродукторах
раздается шум бурных оваций, и на сцену гуськом выходят: Председатель, два
заседателя, Прокурор, Защитник и Секретарь. Это их портреты висят над
сценой. Все они, кроме Секретаря, гораздо старше своих изображений, точнее,
вообще очень старые люди. Держась весьма сановито, они при этом старчески
шаркают ногами, а Председатель еще трясет головой. Как бы отвечая на
аплодисменты восторженной публики, они на ходу хлопают в ладоши. Из их ушей
свисают провода слуховых аппаратов. Занимают места: Председатель - в
центре, заседатели - по бокам, Прокурор - за маленьким столом слева,
Защитник - справа и Секретарь - посередине. Молча раскладывают бумаги,
иногда перешептываясь. Публика ждет; Наконец женщина в первом ряду не
выдерживает и обращается к сидящему рядом с ней мужчине (это чета
Подоплековых).
Лариса. Сеня, я не понимаю, что здесь происходит! Почему здесь так
много вооруженных людей?
Подоплеков. Успокойся, Лара. Что ты нервничаешь? Это же спектакль.
Лариса. Я понимаю, что спектакль, но почему так много вооруженных
людей?
Подоплеков. Я не знаю почему. Наверное, так нужно. У них, вероятно,
какие-нибудь такие роли. Ты разве никогда не видела на сцене вооруженных
людей?
Лариса. Я видела. Но если это настоящий спектакль, то исполнители
должны о чем-нибудь говорить, а эти вышли и молчат.
Подоплеков. Ну и что, что молчат? Возможно, у них такие вот молчаливые
роли. Мне кажется, они изображают какое-то важное заседание. (Обращаясь к
Председателю.) Товарищ артист, вы не скажете, какую вы роль исполняете?
На сцене происходит некоторое замешательство. Председатель
переглядывается с заседателями, те пожимают плечами. К Председателю
подбегает Секретарь и, взяв в руки конец торчащего из председательского уха
провода, что-то быстро шепчет в него, как в микрофон.
Председатель. А-а, роль. (Подоплекову). Я исполняю роль председателя
трибунала.
Подоплеков (Ларисе). Ну вот видишь, я тебе говорил, что это спектакль.
А товарищ играет роль председателя, как бы сказать, трибунала.
(Председателю). И что? И вы, очевидно, собираетесь как бы кого-то судить?
Председатель. Конечно. И даже не как бы, а просто судить. Раз есть
трибунал, значит, он должен кого-то судить.
Подоплеков (Ларисе). Вот видишь. Я же тебе говорил. Интересная, я бы
сказал, завязка. Раз есть, так сказать, трибунал, значит, он должен кого-то
судить. (Председателю). Это, примерно, как у Чехова, правильно? Если на
сцене висит ружье, значит, оно непременно должно когда-нибудь выстрелить.
(Смеется).
Прокурор (оживляясь). Еще как выстрелит! Еще ды-ды-ды, как выстрелит.
Получше, чем у Чехова, выстрелит!
Председатель (знаком остановив Прокурора, Подоплекову). А вы Чехова
сами читали или вам кто-то рассказывал?
Подоплеков. Чехова? Ну, конечно же, сам читал. Все-таки я человек с
высшим, как бы сказать, образованием. Бывают, конечно, люди с дипломами,
которые ничего не читают, но я всегда что-нибудь читаю. У меня и библиотека
есть, в общем, даже совсем неплохая. Правда, теперь книги стало доставать
очень трудно. Бумажный, так сказать голод, и в магазинах одна только дрянь.
Лариса. Сеня, зачем ты так? Ты даже не знаешь этих людей, а такие
слова говоришь.
Подоплеков. А что я говорю? Я ничего такого не говорю. Я говорю
только, что купить нечего. Придешь в магазин, а там какие-нибудь речи,
пропаганда, материалы съезда, опыт колхозного строительства. А
какое-нибудь, так сказать, произведение иностранного, допустим, писателя
вовсе даже и не достанешь.
Председатель. А вы и иностранной литературой интересуетесь?
Подоплеков. Ну, конечно, интересуюсь. Я все-таки, слава Богу, человек
интеллигентный и любознательный.
Председатель. Слава Богу? Так вы еще и верующий?
Подоплеков. Я? Да, как вам сказать... Вообще-то я не крещеный. Мой
отец, правда, хотел меня в детстве крестить, но потому что был коммунист...
Мы жили в маленьком таком, знаете, городе, там всего одна церковь была, ну
и если бы кто заметил, могли бы большие быть неприятности по партийной,
допустим, линии. Но все-таки когда я о том о сем думаю, как оно все так
получилось, то в голову невольно что-то закрадывается. Трудно, знаете,
как-то представить, чтобы все это, ну, я имею в виду люди, коровы, собаки,
ну и всякие другие звери, лягушки и насекомые сами по себе так вот, ну как
бы из пыли, возникли. Я думаю, там, может быть, какой-то такой вроде как
высший разум все-таки есть.
Председатель. Думаете все-таки что-то такое есть?
Подоплеков. Ну не то, чтоб я так действительно думал, но иногда время
от времени какие-то, что ли, сомнения возникают.
Прокурор (дергаясь). Ды-ды-ды!
Председатель. Вы что-то хотели сказать?
Прокурор. Да, я хотел вопрос задать гражданину. Скажите, вот вы
говорите, ваш отец член партии. А вы - нет?
Подоплеков. Нет.
Прокурор. А почему? Вам что, партия наша не нравится?
Подоплеков (поспешно). Ну почему же? Почему же не нравится? Партия у
нас хорошая, и я ее политику целиком и полностью одобряю. И насчет
вступления я, конечно, тоже не против, потому что хочется как-то, знаете,
продвигаться по службе, расти как-то нужно... Я не в физическом смысле, тут
уже просто генетика, у меня мама и папа оба были роста вроде как ниже
среднего. А в служебном отношении без партии никуда. Но у нас сейчас такой
порядок ввели, что толкают в партию сначала рабочий класс. На трех рабочих
берут одного ИТР. А у нас в отделе всего трое рабочих: слесарь, сторож и
истопник. Причем, что интересно заметить, слесарь чистый, как бы сказать,
алкаш, истопник только что вышел из заключения, а сторож баптист, он в
партию по религиозным убеждениям не вступает. Приходится стоять, так
сказать, в очереди. Я, между прочим, сейчас в трех... нет, в четырех
очередях стою: на квартиру, на "Запорожец", на югославский ковер и в
партию.
Прокурор. И вы думаете, это возможно совместить - ваше желание
вступить в партию с вашими религиозными взглядами?
Подоплеков. Да какие там у меня взгляды! Это у сторожа взгляды, а я
просто думаю, что, может, есть что-то недоступное нашему пониманию, а если
нет, так нет. Мне это, собственно говоря, безразлично. Но вы извините, я
вас, вероятно, задерживаю. А вы кого, собственно, судить собираетесь?
Председатель. Что? Кого судить? Нам все равно кого. Ну, допустим, вас.
Секретарь. Да, допустим, вас.
Подоплеков. Меня? (Смеется). А почему меня?
Председатель. А почему не вас?
Секретарь. Вот именно. А почему не вас?
Подоплеков. Потому что меня вроде не за что. Я такой это, так сказать,
самый простой человек, инженер. Хожу на работу, смотрю по телевизору
хоккей, фигурное катание, программу "Время", а ничего такого как будто не
совершал. (Садится на место).
Председатель. Всякий человек, который живет, что-нибудь совершает.
Секретарь. Точно. Всякий человек, который живет, что-нибудь совершает.
А который не живет, тот ничего не совершает.
Председатель. Ну, что же вы сели? Поднимайтесь сюда.
Секретарь. И не стесняйтесь.
Подоплеков (встает, смущается). Я? Да ну что вы! (Смеется). Я перед
публикой выступать не умею. Все-таки, как бы сказать, не артист.
Председатель. Ну, почему же не артист? Вы артист. Поднимайтесь,
поднимайтесь!
Подоплеков (смущаясь еще больше). Да что вы! Да какой уж из меня
артист! Если вам нужен из зрителей какой-нибудь такой ассистент, вы уж, как
бы сказать, пригласите кого-то другого. Потому что я перед публикой просто
теряюсь. Я даже, когда меня на каком-нибудь таком, ну, скажем, на собрании
даже, вот просят выступить в поддержку чего-нибудь, скажем, такого, я и то
выйду и совершенно молчу. (Спохватившись). Ну вы начинайте, начинайте.
(Садится).
Председатель (переглянувшись с заседателями, смеется). Чудак-человек!
Да как же мы можем без вас начинать? Мы же трибунал. Нам нужен подсудимый.
Ведь суд без подсудимого - это все равно что свадьба без жениха.
Поднимайтесь, поднимайтесь!
Секретарь. Только осторожней, не споткнитесь о ступеньку. А то можно
очень сильно ушибиться.
Подоплеков (вскакивает). Ну, мне это в конце концов надоело. Я думал,
вы шутите. А вы из меня хотите какого-то, понимаете, клоуна сделать. А я
вам вовсе не клоун. Вы выступаете, вот и выступайте, а я буду смотреть. А
если что, и вообще уйду и потребую у администратора, пусть мне даже деньги
за билет вернут. (Жене). Пойдем, Лара! Я даже и вовсе этот спектакль
смотреть не хочу, довольно, я бы сказал, дурацкий.
Прокурор. Ды-ды-ды-ды!
Председатель. (Прокурору). Что? Что?
Прокурор (волнуясь, встает). Товарищ председатель, я вот смотрю на то,
что происходит, и думаю: а не слишком ли мы гуманны?
Председатель. Да, конечно, гуманны, а как же.
Прокурор. Слишком даже гуманны. Но наш гуманизм не какой-то
абстрактный. Наш гуманизм носит боевой, классовый, наступательный, я бы
сказал, характер. А здесь что происходит? Вы просите его по-хорошему, а он
издевается, нас задерживает, публику задерживает. А публика ждет.
Подоплеков. Вот именно, что публика ждет. Публика ждет от вас
гражданских и реалистических произведений, а вы какой-то чушью занимаетесь.
Модерн какой-то придумали. Театр, понимаете ли, абсурда. Глупость такую
придумали - зрителей на сцену таскать. Да я такую мерзость и смотреть не
желаю.
Лариса. Я же тебе говорила, не надо ходить на всякую современную
чепуху.
Подоплеков. Ну откуда же я знал, что чепуха. Я думал, раз такое
название, так значит детектив какой-нибудь про бандитов или про чекистов.
Пойдем отсюда, ну их!
Председатель. Я вам последний раз приказываю: поднимитесь сюда или я
прикажу вас доставить силой.
Подоплеков (пробираясь к выходу). Как же, прикажешь. Приказатель тоже
нашелся.
Председатель (милиционерам). Доставьте его сюда!
Трель милицейских свистков. Горелкин и Юрченко спрыгивают со сцены,
перегораживают Подоплекову дорогу. Завязывается борьба.
Подоплеков (сопротивляясь). Только без рук! Я буду жаловаться!
Помогите! Люди, куда же вы смотрите? Что же вы молчите? Разве вы не видите,
что здесь происходит? Лара!
Лара. Сеня!
Прокурор. Товарищ председатель, прошу заметить, он ударил милиционера.
Он его убил!
Первый заседатель. Он убил милиционера!
Второй заседатель. Убил милиционера!
Защитник. Ну, зачем же сразу убил? Милиционер еще жив, он еще
сопротивляется.
Горелкин и Юрченко доставляют Подоплекова с завернутыми за спину
руками на сцену и тут же начинают обыскивать. Стаскивают пиджак,
выворачивают карманы, раздирают подкладку. Выворачивают карманы брюк,
вытаскивают ремень, спарывают пуговицы. Снимают ботинки, вытаскивают из них
шнурки.
Горелкин (составляя протокол, перечисляет изъятые при обыске
предметы). Паспорт общегражданский, выданный на имя Подоплекова Семена
Владиленовича, - один. Профсоюзный билет - один. Театральные билеты - два.
Справка о сдаче макулатуры - одна. Сигареты "Прима", спички, расческа
сломанная одна, носовой платок грязный один, нож перочинный один.
Прокурор (вскидываясь). Зачем так длинно писать: "нож перочинный"?
Напишите просто: "нож".
Председатель. А что это у вас, Горелкин, под глазом?
Горелкин. Разрешите доложить, товарищ председатель, это синяк,
полученный во время задержания арестованного.
Прокурор. Я полагаю, товарищ председатель, что Горелкина надо
немедленно отправить для медицинского освидетельствования и выяснить,
насколько опасны для здоровья полученные им повреждения.
Председатель. Хорошо, хорошо, согласен. Приобщите протокол обыска к
делу, водворите арестованного на скамью подсудимых и доставьте Горелкина в
медицинское учреждение. Пусть наши специалисты окажут ему необходимую
помощь. (Засыпает.)
Милиционеры отводят Подоплекова в клетку, после чего Горелкин,
прикрывая рукой подбитый глаз, удаляется, а Юрченко с автоматом наизготовку
занимает место у клетки. Подоплеков садится на скамью подсудимых,
успокаивается и деловито оглядывает свою поврежденную при обыске одежду.
Все выжидательно смотрят на Председателя, но он дремлет. Секретарь тихо
подходит к Председателю и очень осторожно его тормошит.
Секретарь. Товарищ председатель! Товарищ председатель!
Председатель (спросонья). А?! Что? Ты кто такой?
Секретарь. Секретарь, товарищ председатель.
Председатель. Что за ерунда? Почему это ты товарищ председатель? Это я
- товарищ председатель.
Секретарь. О'кей, о'кей, вы товарищ председатель. А я секретарь.
Председатель. А, ну это дело другое. Что делать надо?
Секретарь. Судить надо. Подсудимый к допросу готов.
Председатель. Подсудимый? (Указывает на Прокурора). Этот, что ли?
Прокурор (оскорбленно). Ды-ды-ды!
Секретарь. Нет, товарищ председатель. Это прокурор. А подсудимый этот.
Председатель. А, да, как же, помню. Это который Чехова из ружья
застрелил?
Прокурор. Товарищ председатель, не Чехова, а милиционера. Чехова - это
еще куда ни шло. А вот милиционера, да еще при исполнении служебных...
Защитник. Товарищ председатель, я протестую против искажения фактов.
Он милиционера не застрелил, а только ударил.
Прокурор. Какая разница, застрелил или ударил? Важно, что милиционер
получил тяжелые повреждения, в критическом состоянии доставлен в больницу и
врачи борются за его жизнь.
Председатель. Прекратите базар! (Встряхнувшись, Подоплекову).
Подсудимый, ваше имя, отчество и фамилия?
Подоплеков. Вы ко мне, что ли, обращаетесь?
Председатель. Конечно, к вам.
Подоплеков. А, может быть, я не признаю себя подсудимым.
Председатель. А это не важно, кем вы себя признаете. Важно, кем мы вас
признаем.
Секретарь. Вот именно. Мало ли кто кем себя признает! Важно, кем мы
вас признаем.
Председатель. Подсудимый, когда к вам обращаются, надо вставать.
Подоплеков (поднимаясь). Ну, хорошо, я могу и постоять.
Председатель. Назовите ваше имя, отчество фамилию.
Подоплеков. Ну, допустим, Подоплеков Семен Владиленович.
Председатель. Кем работали до ареста?
Подоплеков. До незаконного задержания работал инженером в
научно-исследовательском институте железобетонных конструкций.
Председатель. Национальность?
Подоплеков. Русский.
Председатель. Семейное положение?
Подоплеков. Женат. Имею двоих детей.
Председатель. К судебной ответственности прежде привлекались?
Подоплеков. Не привлекался.
Председатель (встает и вместе с ним встают все участники спектакля).
Судебное заседание объявляю открытым. Всех находящихся в зале предупреждаю,
что вы обязаны вести себя тихо, дисциплинированно. Во время заседания
должна соблюдаться тишина. Покидать свои места, передвигаться по залу,
выходить из зала категорически запрещено. Запрещено разговаривать,
смеяться, обмениваться записками, подавать какие бы то ни было сигналы
подсудимому, свидетелям или членам трибунала, пользоваться карандашами,
ручками, блокнотами. Абсолютно не допускается использование
звукозаписывающих приборов, фотоаппаратов и биноклей. В случае обнаружения
подобной техники она будет немедленно конфискована, а владельцы ее понесут
суровое наказание. Надеюсь, это предупреждение всем понятно и в процессе
заседания никаких недоразумений не будет. (Пауза, во время которой
Секретарь подает Председателю бумаги. Председатель достает из кармана очки
и надевает их поверх тех, которые уже на нем.) Зачитывается обвинительное
заключение по делу Подоплекова Семена Владиленовича, русского, женатого,
имеющего двоих детей, беспартийного, ранее не судимого. Подоплеков
обвиняется в том, что сего дня (указывается действительная дата, когда
играется спектакль), явившись в театр, где происходило заседание
специального трибунала, вел себя вызывающе, высказывал отрицательные
суждения о нашей книжной торговле, предпочитая политической литературе
произведения буржуазных авторов, вел религиозную пропаганду, распространял
клеветнические измышления по поводу нашей судебной системы и произносил
угрозы, упоминая о каком-то ружье, которое якобы непременно должно
выстрелить. Будучи привлечен к ответственности, отказался прибыть к месту
совершения правосудия, не подчинялся требованию председателя трибунала,
называя данное заседание чушью, абсурдом, дурацким спектаклем, мерзостью...
Подоплеков. Да это какой-то бред!
Председатель. ...бредом...
Подоплеков. Идиотизм!
Председатель. ...идиотизмом. При задержании оказал сопротивление
представителям власти, в результате чего милиционер Горелкин получил увечья
и доставлен в больницу, где врачи борются за его жизнь. Все эти деяния
предусмотрены уголовным кодексом и содержат в себе признаки таких
преступлений, как распространение заведомо ложных и злостных измышлений в
целях подрыва нашей системы, оскорбление и неподчинение власти с попыткой
совершения террористического акта... (Засыпая). Террористи...
(Спохватывается). Вы признаете себя виновным в предъявленных вам
обвинениях?
Подоплеков. Конечно, нет.
Прокурор. Ды-ды-ды!
Председатель. Подсудимый, как председатель данного трибунала я должен
вам разъяснить, что чистосердечное признание совершенных вами преступлений
и искреннее раскаяние могут облегчить вашу участь.
Подоплеков. Но я не понимаю, в чем я должен признаться!
Председатель. Почему же вы не понимаете? Вы же не можете сказать, что
обвинения вымышлены.
Подоплеков. Вот именно, что вымышлены.
Прокурор. Ды-ды-ды.
Председатель. Напрасно вы так говорите. С практикой вымышленных
обвинений мы давно покончили. Мы предъявляем обвинения только в
действительно совершенных преступлениях. Ну, посудите сами, разве не вы
высказывались отрицательно о нашей книжной торговле? Разве не вы говорили о
возможности существования высшего, как вы сами выразились, разума? Разве не
вы оскорбляли суд и оказывали упорное сопротивление власти?
Прокурор. В результате которого милиционер Горелкин получил тяжелые
повреждения, находится в критическом состоянии и врачи борются за его
жизнь.
Председатель. У Горелкина, кажется, есть дети?
Прокурор. Да-да, у него очень много детей.
Защитник. Насколько мне известно, милиционер Горелкин бездетный.
Прокурор. Тем хуже. У него могло быть много детей, а теперь он умрет и
не останется никого.
Подоплеков. Вы все врете! Что я мог ему сделать? Он такой здоровый, а
я маленький. Я ему только пуговицу оторвал.
Прокурор. Между прочим, это тоже немалое преступление. Оскорбление
мундира.
Председатель (Прокурору). А что, мы не можем допросить этого
Горелкина?
Прокурор. Я думаю, что можем.
Председатель. Да, но он же в тяжелом состоянии.
Прокурор. Да-да, он в тяжелом состоянии, и врачи борются за его жизнь,
но когда речь идет о долге, Горелкин готов подняться даже из гроба.
Председатель. Для допроса вызывается свидетель Горелкин.
Голос Горелкина. Я здесь.
Два санитара вносят на носилках Горелкина с перевязанной головой.
Председатель. Горелкин, вы, я вижу, находитесь в очень тяжелом
состоянии.
Горелкин. В очень, очень тяжелом.
Председатель. Вы можете ответить на несколько вопросов?
Горелкин. Мне очень трудно, но я постараюсь.
Председатель. Постарайтесь, Горелкин, а руководство вашего отделения,
я уверен, учтет ваш подвиг. (Помолчав). Скажите, вам знаком подсудимый?
Горелкин (приподнявшись на локте, вглядывается в Подоплекова). Так
точно, знаком.
Председатель. Что вы можете сказать по данному делу?
Горелкин. Значит, дело было так. Находясь в данном театре на
дежурстве, я был предупрежден, что ввиду важного юридическо-политического
мероприятия здесь возможны провокации со стороны неустойчивых элементов и
других групп враждебного населения. А майор Коротышев прямо сказал, что
провокация не только возможна, а даже непременно будет ввиду неизбежного
характера данного спектакля. И одному из нас, говорит, то ли тебе,
Горелкин, то ли тебе, Юрченко, будет заехано в физиономию, и этот заезд
необходимо будет использовать в борьбе с нашими идейными противниками. Я,
конечно, надеялся, что заехано будет Юрченко, а не мне, но все же
подготовился и, пришедши сюда, стоял вон там, когда мне было сказано, что
вот этот человек, который с женой своей громко разговаривает, его как раз
будем брать и, возможно, он, значит, этот заезд совершит. Ну, так оно
впоследствии и получилось. Когда мы его вежливо пригласили на сцену, он
стал произносить всякие слова, кусаться и махать кулаками, в результате
чего я имею под глазом синяк и, возможно, даже сотрясение мозга.
Защитник. А как вы думаете, действия Подоплекова носили заранее
обдуманный характер или были совершены в порядке самообороны?
Горелкин. Поскольку я заранее был предупрежден о возможном нападении,
то я думаю, что и нападатель знал о своих планах заранее.
Прокуррор. Правильно.
Председатель. Хорошо, свидетель, вы можете идти.
Горелкин. А, спасибо, спасибо! (Вскакивает с носилок и порывается
убежать).
Председатель. Свидетель, куда вы?
Горелкин. Но вы же сказали, что я могу идти.
Председатель. Но я же не в буквальном смысле сказал. Я сказал в том
смысле, что вы свободны. Но в буквальном смысле вам ходить еще, наверное,
нельзя.
Прокурор. Тем более что врачи еще борются за вашу жизнь.
Председатель. Вы лежите, лежите, а наши специалисты сейчас вас бережно
отнесут.
Горелкин. А, спасибо, спасибо. (Ложится на носилки, его уносят).
Защитник. Товарищ председатель, мне кажется, свидетель был не в
критическом состоянии, раз он может ходить.
Прокурор. Товарищ председатель, я протестую. Свидетель ходить не
может.
Защитник. Но он же сейчас сделал несколько шагов.
Прокурор. Мало ли кто чего сделал. А, может, он был в горячке. Так
бывает. Я сам помню, голову кому-нибудь, бывало, прострелишь, ну даже
совершенно насквозь, так он сначала вроде как упадет, а потом вскакивает и
бежит, как курица, знаете, без головы (Смеется).
Председатель. Ну, зачем вспоминать такие тяжелые вещи. Конечно, на
фронте всем приходилось сражаться и даже убивать врагов.
Прокурор. Особенно врагов народа. У нас в СМЕРШе с ними не чикались, у
нас этого гнилого либерализма не было. Бывало, выстроишь их в ряд и
ды-ды-ды-ды!..
Председатель. Ну ладно, ладно, не надо вспоминать такие тяжелые вещи.
Что было, то прошло, и хватит, с этим покончено навсегда.
Прокурор. А почему же не вспоминать? Это была наша боевая молодость,
романтика сражений, перекличка умов, перекличка идей, перекличка сердец...
Председатель. Хватит, хватит, хватит. Конечно, было много хорошего, но
были ли отдельные нарушения законности, с которыми покончено навсегда.
Прокурор. Вот оно и видно, что покончено. И развели либерализм,
гуманизм такой, что каждый, кому не лень, выходит на сцену и что хочет, то
говорит.
Председатель. А я говорю, хватит об этом. У вас есть вопросы к
подсудимому?
Прокурор. Есть. Скажите, обвиняемый, каким образом вам удалось
проникнуть в это помещение?
Подоплеков. Что это значит - проникнуть? Я не проник, я прошел, как
все, через дверь.
Председатель (мягко). Подсудимый, не надо говорить за всех. Нас сейчас
интересуют не все, а только вы.
Подоплеков. А я говорю, что прошел сюда, как все, по билету.
Прокурор. А кто вас снабдил билетом?
Подоплеков. Меня никто не снабжал, я купил два билета за свои
собственные деньги.
Прокурор. Где купили?
Подоплеков. У нашего культорга Зеленой. Она тоже здесь находится, если
вы мне не верите, можете спросить у нее.
Прокурор. Еще спросим. И когда же вы приобрели у нее эти билеты?
Подоплеков. Недели две тому назад.
Прокурор. То есть заблаговременно?
Подоплеков. Я не понимаю, к чему вы клоните.
Председатель. Подсудимый, вам не надо ничего понимать. Вам надо только
отвечать на вопросы.
Прокурор. А что же у этой вашей Зеленой были билеты только сюда или
еще куда-нибудь?
Подоплеков. Я не знаю. У нее бывают билеты на разные мероприятия. В
другие театры, в кино, иногда в Лужники или на какие-то выставки.
Прокурор. Но вы из всех возможностей выбрали только эту? Почему?
Подоплеков. Потому что Зеленая мне сказала, что есть такая пьеса,
называется "Трибунал", я подумал, что может быть что-то интересное, а если
бы я знал, что такая дурь и что со мной такое будут вытворять, разве бы я
пошел?
Прокурор. Еще бы! Каждый преступник, совершая преступление,
рассчитывает избежать наказания. Если бы он знал, что наказание
неотвратимо, с преступностью, для которой у нас нет никакой социальной
почвы, ды-ды-ды-дывно было бы покончено.
Председатель. У защиты есть вопросы?
Защитник. Есть. Скажите, Подоплеков, вы сожалеете о том, что
произошло?
Подоплеков. Еще бы не сожалеть! Да если бы я знал...
----------------------------------------------------------------------------
© Copyright Владимир Войнович
WWW: http://www.voinovich.ru/
Малое собрание сочинений в 5 томах. Т. 4.
М., Фабула, Рапид, СИА-Банк, 1995
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Действующие лица
Подоплеков Семен.
Подоплекова Лариса.
Председатель.
Прокурор.
Защитник.
Секретарь.
Первый заседатель.
Второй заседатель.
Бард.
Горелкин.
Терехин.
Зеленая.
Автоматчики и два клоуна, которые поочередно исполняют роли:
Рабочего сцены,
Человека с приемником,
Зрителя,
Поэта,
Писателя,
Ученого,
Милиционера Юрченко,
Наседку,
Санитаров,
Демонстрантов,
Иностранных корреспондентов,
Что-то вроде пролога
Посреди сцены длинный высокий стол, покрытый красным сукном. За ним
три стула с высокими спинками. Еще три маленьких столика: один перед
большим столом, на авансцене, два по бокам. В глубине сцены статуя Фемиды.
Глаза у нее завязаны, в одной руке автомат Калашникова, в другой весы, на
одной чашке которых лежит молот, на другой - серп. Слева от Фемиды -
клетка, в каких держат зверей, а в клетке скамья подсудимых. В верхней
части сцены портреты шестерых людей, нам пока незнакомых. На сцену выходит
Бард с гитарой. Говорит тихим, домашним, совершенно не театральным голосом,
в промежутке между фразами настраивая гитару.
Бард. Кажется, они еще не готовы. Я имею в виду исполнителей. У них
даже еще, по-моему, и окончательный текст недоработан. Что-то там
(показывает пальцем на потолок) еще утрясают. Да и председатель, кажется,
не совсем в порядке. Возраст, стеноз, склероз, аденома, но врачи борются за
его здоровье. Ну, ладно. Я вам пока что-нибудь спою. (Поет).
Течет река издалека,
Все ширясь и полнея.
Течет река, и облака
Качаются над нею...
Во время пения где-то, сначала далеко, а потом все ближе, ближе
слышатся прерывистые и тревожные звуки сирены то ли "скорой помощи", то ли
милиции, то ли правительственной машины. По мере того как звуки
усиливаются, Бард поет все громче и громче, стараясь их перекричать.
Над ней то солнце припечет,
То вьюга зарыдает.
Вот так и жизнь моя течет,
В конце в ничто впадая.
(Прекращает петь). Нет, это невозможно.
(Помолчав.) Не понимаю, зачем это нужно. (Имитирует вой сирены.)
У-у-у-у! Когда я слышу этот звук, мне хочется сразу поднять руки вверх. Я
понимаю, было бы что-то срочное, а то так. Нет, я не критикан и не борец. Я
вообще, если хотите знать, принципиально против всякой борьбы. Потому что
никакая борьба еще ни к чему хорошему не приводила. (Напевает.) "Вы жертвою
пали в борьбе роковой..." Сколько их пало в борьбе роковой! Они обещали нам
небо в алмазах, а мы его в овчинку увидели. Мир нельзя переделать в
короткий срок. И не надо никакой борьбы, никаких жертв. Вам за них все
равно никто спасибо не скажет. Поэтому надо заниматься своим делом и ничем
больше.
Между тем звук сирены катастрофически нарастает. Свет в зале и на
сцене гаснет. Звук сирены смешивается с шумом несущихся с огромной
скоростью автомобилей. По сцене слева направо проносятся синие мигалки, в
результате чего возникает ощущение, что кортеж автомобилей пересекает
сцену. Внезапно мигалки гаснут, исчезают все звуки. Несколько мгновений в
зале и на сцене полная темнота и тишина. Затем вспыхивает свет, и
одновременно на сцене, во всех проходах и у дверей появляются автоматчики,
которые направляют оружие на зрителей.
На сцену в темном строгом костюме выходит Секретарь. Деловой походкой
подходит он к краю сцены и пристально всматривается в публику, как бы
пытаясь определить, нет ли среди зрителей возможных злоумышленников. Не
разрешив до конца своих сомнений, тихо уходит за кулисы. В репродукторах
раздается шум бурных оваций, и на сцену гуськом выходят: Председатель, два
заседателя, Прокурор, Защитник и Секретарь. Это их портреты висят над
сценой. Все они, кроме Секретаря, гораздо старше своих изображений, точнее,
вообще очень старые люди. Держась весьма сановито, они при этом старчески
шаркают ногами, а Председатель еще трясет головой. Как бы отвечая на
аплодисменты восторженной публики, они на ходу хлопают в ладоши. Из их ушей
свисают провода слуховых аппаратов. Занимают места: Председатель - в
центре, заседатели - по бокам, Прокурор - за маленьким столом слева,
Защитник - справа и Секретарь - посередине. Молча раскладывают бумаги,
иногда перешептываясь. Публика ждет; Наконец женщина в первом ряду не
выдерживает и обращается к сидящему рядом с ней мужчине (это чета
Подоплековых).
Лариса. Сеня, я не понимаю, что здесь происходит! Почему здесь так
много вооруженных людей?
Подоплеков. Успокойся, Лара. Что ты нервничаешь? Это же спектакль.
Лариса. Я понимаю, что спектакль, но почему так много вооруженных
людей?
Подоплеков. Я не знаю почему. Наверное, так нужно. У них, вероятно,
какие-нибудь такие роли. Ты разве никогда не видела на сцене вооруженных
людей?
Лариса. Я видела. Но если это настоящий спектакль, то исполнители
должны о чем-нибудь говорить, а эти вышли и молчат.
Подоплеков. Ну и что, что молчат? Возможно, у них такие вот молчаливые
роли. Мне кажется, они изображают какое-то важное заседание. (Обращаясь к
Председателю.) Товарищ артист, вы не скажете, какую вы роль исполняете?
На сцене происходит некоторое замешательство. Председатель
переглядывается с заседателями, те пожимают плечами. К Председателю
подбегает Секретарь и, взяв в руки конец торчащего из председательского уха
провода, что-то быстро шепчет в него, как в микрофон.
Председатель. А-а, роль. (Подоплекову). Я исполняю роль председателя
трибунала.
Подоплеков (Ларисе). Ну вот видишь, я тебе говорил, что это спектакль.
А товарищ играет роль председателя, как бы сказать, трибунала.
(Председателю). И что? И вы, очевидно, собираетесь как бы кого-то судить?
Председатель. Конечно. И даже не как бы, а просто судить. Раз есть
трибунал, значит, он должен кого-то судить.
Подоплеков (Ларисе). Вот видишь. Я же тебе говорил. Интересная, я бы
сказал, завязка. Раз есть, так сказать, трибунал, значит, он должен кого-то
судить. (Председателю). Это, примерно, как у Чехова, правильно? Если на
сцене висит ружье, значит, оно непременно должно когда-нибудь выстрелить.
(Смеется).
Прокурор (оживляясь). Еще как выстрелит! Еще ды-ды-ды, как выстрелит.
Получше, чем у Чехова, выстрелит!
Председатель (знаком остановив Прокурора, Подоплекову). А вы Чехова
сами читали или вам кто-то рассказывал?
Подоплеков. Чехова? Ну, конечно же, сам читал. Все-таки я человек с
высшим, как бы сказать, образованием. Бывают, конечно, люди с дипломами,
которые ничего не читают, но я всегда что-нибудь читаю. У меня и библиотека
есть, в общем, даже совсем неплохая. Правда, теперь книги стало доставать
очень трудно. Бумажный, так сказать голод, и в магазинах одна только дрянь.
Лариса. Сеня, зачем ты так? Ты даже не знаешь этих людей, а такие
слова говоришь.
Подоплеков. А что я говорю? Я ничего такого не говорю. Я говорю
только, что купить нечего. Придешь в магазин, а там какие-нибудь речи,
пропаганда, материалы съезда, опыт колхозного строительства. А
какое-нибудь, так сказать, произведение иностранного, допустим, писателя
вовсе даже и не достанешь.
Председатель. А вы и иностранной литературой интересуетесь?
Подоплеков. Ну, конечно, интересуюсь. Я все-таки, слава Богу, человек
интеллигентный и любознательный.
Председатель. Слава Богу? Так вы еще и верующий?
Подоплеков. Я? Да, как вам сказать... Вообще-то я не крещеный. Мой
отец, правда, хотел меня в детстве крестить, но потому что был коммунист...
Мы жили в маленьком таком, знаете, городе, там всего одна церковь была, ну
и если бы кто заметил, могли бы большие быть неприятности по партийной,
допустим, линии. Но все-таки когда я о том о сем думаю, как оно все так
получилось, то в голову невольно что-то закрадывается. Трудно, знаете,
как-то представить, чтобы все это, ну, я имею в виду люди, коровы, собаки,
ну и всякие другие звери, лягушки и насекомые сами по себе так вот, ну как
бы из пыли, возникли. Я думаю, там, может быть, какой-то такой вроде как
высший разум все-таки есть.
Председатель. Думаете все-таки что-то такое есть?
Подоплеков. Ну не то, чтоб я так действительно думал, но иногда время
от времени какие-то, что ли, сомнения возникают.
Прокурор (дергаясь). Ды-ды-ды!
Председатель. Вы что-то хотели сказать?
Прокурор. Да, я хотел вопрос задать гражданину. Скажите, вот вы
говорите, ваш отец член партии. А вы - нет?
Подоплеков. Нет.
Прокурор. А почему? Вам что, партия наша не нравится?
Подоплеков (поспешно). Ну почему же? Почему же не нравится? Партия у
нас хорошая, и я ее политику целиком и полностью одобряю. И насчет
вступления я, конечно, тоже не против, потому что хочется как-то, знаете,
продвигаться по службе, расти как-то нужно... Я не в физическом смысле, тут
уже просто генетика, у меня мама и папа оба были роста вроде как ниже
среднего. А в служебном отношении без партии никуда. Но у нас сейчас такой
порядок ввели, что толкают в партию сначала рабочий класс. На трех рабочих
берут одного ИТР. А у нас в отделе всего трое рабочих: слесарь, сторож и
истопник. Причем, что интересно заметить, слесарь чистый, как бы сказать,
алкаш, истопник только что вышел из заключения, а сторож баптист, он в
партию по религиозным убеждениям не вступает. Приходится стоять, так
сказать, в очереди. Я, между прочим, сейчас в трех... нет, в четырех
очередях стою: на квартиру, на "Запорожец", на югославский ковер и в
партию.
Прокурор. И вы думаете, это возможно совместить - ваше желание
вступить в партию с вашими религиозными взглядами?
Подоплеков. Да какие там у меня взгляды! Это у сторожа взгляды, а я
просто думаю, что, может, есть что-то недоступное нашему пониманию, а если
нет, так нет. Мне это, собственно говоря, безразлично. Но вы извините, я
вас, вероятно, задерживаю. А вы кого, собственно, судить собираетесь?
Председатель. Что? Кого судить? Нам все равно кого. Ну, допустим, вас.
Секретарь. Да, допустим, вас.
Подоплеков. Меня? (Смеется). А почему меня?
Председатель. А почему не вас?
Секретарь. Вот именно. А почему не вас?
Подоплеков. Потому что меня вроде не за что. Я такой это, так сказать,
самый простой человек, инженер. Хожу на работу, смотрю по телевизору
хоккей, фигурное катание, программу "Время", а ничего такого как будто не
совершал. (Садится на место).
Председатель. Всякий человек, который живет, что-нибудь совершает.
Секретарь. Точно. Всякий человек, который живет, что-нибудь совершает.
А который не живет, тот ничего не совершает.
Председатель. Ну, что же вы сели? Поднимайтесь сюда.
Секретарь. И не стесняйтесь.
Подоплеков (встает, смущается). Я? Да ну что вы! (Смеется). Я перед
публикой выступать не умею. Все-таки, как бы сказать, не артист.
Председатель. Ну, почему же не артист? Вы артист. Поднимайтесь,
поднимайтесь!
Подоплеков (смущаясь еще больше). Да что вы! Да какой уж из меня
артист! Если вам нужен из зрителей какой-нибудь такой ассистент, вы уж, как
бы сказать, пригласите кого-то другого. Потому что я перед публикой просто
теряюсь. Я даже, когда меня на каком-нибудь таком, ну, скажем, на собрании
даже, вот просят выступить в поддержку чего-нибудь, скажем, такого, я и то
выйду и совершенно молчу. (Спохватившись). Ну вы начинайте, начинайте.
(Садится).
Председатель (переглянувшись с заседателями, смеется). Чудак-человек!
Да как же мы можем без вас начинать? Мы же трибунал. Нам нужен подсудимый.
Ведь суд без подсудимого - это все равно что свадьба без жениха.
Поднимайтесь, поднимайтесь!
Секретарь. Только осторожней, не споткнитесь о ступеньку. А то можно
очень сильно ушибиться.
Подоплеков (вскакивает). Ну, мне это в конце концов надоело. Я думал,
вы шутите. А вы из меня хотите какого-то, понимаете, клоуна сделать. А я
вам вовсе не клоун. Вы выступаете, вот и выступайте, а я буду смотреть. А
если что, и вообще уйду и потребую у администратора, пусть мне даже деньги
за билет вернут. (Жене). Пойдем, Лара! Я даже и вовсе этот спектакль
смотреть не хочу, довольно, я бы сказал, дурацкий.
Прокурор. Ды-ды-ды-ды!
Председатель. (Прокурору). Что? Что?
Прокурор (волнуясь, встает). Товарищ председатель, я вот смотрю на то,
что происходит, и думаю: а не слишком ли мы гуманны?
Председатель. Да, конечно, гуманны, а как же.
Прокурор. Слишком даже гуманны. Но наш гуманизм не какой-то
абстрактный. Наш гуманизм носит боевой, классовый, наступательный, я бы
сказал, характер. А здесь что происходит? Вы просите его по-хорошему, а он
издевается, нас задерживает, публику задерживает. А публика ждет.
Подоплеков. Вот именно, что публика ждет. Публика ждет от вас
гражданских и реалистических произведений, а вы какой-то чушью занимаетесь.
Модерн какой-то придумали. Театр, понимаете ли, абсурда. Глупость такую
придумали - зрителей на сцену таскать. Да я такую мерзость и смотреть не
желаю.
Лариса. Я же тебе говорила, не надо ходить на всякую современную
чепуху.
Подоплеков. Ну откуда же я знал, что чепуха. Я думал, раз такое
название, так значит детектив какой-нибудь про бандитов или про чекистов.
Пойдем отсюда, ну их!
Председатель. Я вам последний раз приказываю: поднимитесь сюда или я
прикажу вас доставить силой.
Подоплеков (пробираясь к выходу). Как же, прикажешь. Приказатель тоже
нашелся.
Председатель (милиционерам). Доставьте его сюда!
Трель милицейских свистков. Горелкин и Юрченко спрыгивают со сцены,
перегораживают Подоплекову дорогу. Завязывается борьба.
Подоплеков (сопротивляясь). Только без рук! Я буду жаловаться!
Помогите! Люди, куда же вы смотрите? Что же вы молчите? Разве вы не видите,
что здесь происходит? Лара!
Лара. Сеня!
Прокурор. Товарищ председатель, прошу заметить, он ударил милиционера.
Он его убил!
Первый заседатель. Он убил милиционера!
Второй заседатель. Убил милиционера!
Защитник. Ну, зачем же сразу убил? Милиционер еще жив, он еще
сопротивляется.
Горелкин и Юрченко доставляют Подоплекова с завернутыми за спину
руками на сцену и тут же начинают обыскивать. Стаскивают пиджак,
выворачивают карманы, раздирают подкладку. Выворачивают карманы брюк,
вытаскивают ремень, спарывают пуговицы. Снимают ботинки, вытаскивают из них
шнурки.
Горелкин (составляя протокол, перечисляет изъятые при обыске
предметы). Паспорт общегражданский, выданный на имя Подоплекова Семена
Владиленовича, - один. Профсоюзный билет - один. Театральные билеты - два.
Справка о сдаче макулатуры - одна. Сигареты "Прима", спички, расческа
сломанная одна, носовой платок грязный один, нож перочинный один.
Прокурор (вскидываясь). Зачем так длинно писать: "нож перочинный"?
Напишите просто: "нож".
Председатель. А что это у вас, Горелкин, под глазом?
Горелкин. Разрешите доложить, товарищ председатель, это синяк,
полученный во время задержания арестованного.
Прокурор. Я полагаю, товарищ председатель, что Горелкина надо
немедленно отправить для медицинского освидетельствования и выяснить,
насколько опасны для здоровья полученные им повреждения.
Председатель. Хорошо, хорошо, согласен. Приобщите протокол обыска к
делу, водворите арестованного на скамью подсудимых и доставьте Горелкина в
медицинское учреждение. Пусть наши специалисты окажут ему необходимую
помощь. (Засыпает.)
Милиционеры отводят Подоплекова в клетку, после чего Горелкин,
прикрывая рукой подбитый глаз, удаляется, а Юрченко с автоматом наизготовку
занимает место у клетки. Подоплеков садится на скамью подсудимых,
успокаивается и деловито оглядывает свою поврежденную при обыске одежду.
Все выжидательно смотрят на Председателя, но он дремлет. Секретарь тихо
подходит к Председателю и очень осторожно его тормошит.
Секретарь. Товарищ председатель! Товарищ председатель!
Председатель (спросонья). А?! Что? Ты кто такой?
Секретарь. Секретарь, товарищ председатель.
Председатель. Что за ерунда? Почему это ты товарищ председатель? Это я
- товарищ председатель.
Секретарь. О'кей, о'кей, вы товарищ председатель. А я секретарь.
Председатель. А, ну это дело другое. Что делать надо?
Секретарь. Судить надо. Подсудимый к допросу готов.
Председатель. Подсудимый? (Указывает на Прокурора). Этот, что ли?
Прокурор (оскорбленно). Ды-ды-ды!
Секретарь. Нет, товарищ председатель. Это прокурор. А подсудимый этот.
Председатель. А, да, как же, помню. Это который Чехова из ружья
застрелил?
Прокурор. Товарищ председатель, не Чехова, а милиционера. Чехова - это
еще куда ни шло. А вот милиционера, да еще при исполнении служебных...
Защитник. Товарищ председатель, я протестую против искажения фактов.
Он милиционера не застрелил, а только ударил.
Прокурор. Какая разница, застрелил или ударил? Важно, что милиционер
получил тяжелые повреждения, в критическом состоянии доставлен в больницу и
врачи борются за его жизнь.
Председатель. Прекратите базар! (Встряхнувшись, Подоплекову).
Подсудимый, ваше имя, отчество и фамилия?
Подоплеков. Вы ко мне, что ли, обращаетесь?
Председатель. Конечно, к вам.
Подоплеков. А, может быть, я не признаю себя подсудимым.
Председатель. А это не важно, кем вы себя признаете. Важно, кем мы вас
признаем.
Секретарь. Вот именно. Мало ли кто кем себя признает! Важно, кем мы
вас признаем.
Председатель. Подсудимый, когда к вам обращаются, надо вставать.
Подоплеков (поднимаясь). Ну, хорошо, я могу и постоять.
Председатель. Назовите ваше имя, отчество фамилию.
Подоплеков. Ну, допустим, Подоплеков Семен Владиленович.
Председатель. Кем работали до ареста?
Подоплеков. До незаконного задержания работал инженером в
научно-исследовательском институте железобетонных конструкций.
Председатель. Национальность?
Подоплеков. Русский.
Председатель. Семейное положение?
Подоплеков. Женат. Имею двоих детей.
Председатель. К судебной ответственности прежде привлекались?
Подоплеков. Не привлекался.
Председатель (встает и вместе с ним встают все участники спектакля).
Судебное заседание объявляю открытым. Всех находящихся в зале предупреждаю,
что вы обязаны вести себя тихо, дисциплинированно. Во время заседания
должна соблюдаться тишина. Покидать свои места, передвигаться по залу,
выходить из зала категорически запрещено. Запрещено разговаривать,
смеяться, обмениваться записками, подавать какие бы то ни было сигналы
подсудимому, свидетелям или членам трибунала, пользоваться карандашами,
ручками, блокнотами. Абсолютно не допускается использование
звукозаписывающих приборов, фотоаппаратов и биноклей. В случае обнаружения
подобной техники она будет немедленно конфискована, а владельцы ее понесут
суровое наказание. Надеюсь, это предупреждение всем понятно и в процессе
заседания никаких недоразумений не будет. (Пауза, во время которой
Секретарь подает Председателю бумаги. Председатель достает из кармана очки
и надевает их поверх тех, которые уже на нем.) Зачитывается обвинительное
заключение по делу Подоплекова Семена Владиленовича, русского, женатого,
имеющего двоих детей, беспартийного, ранее не судимого. Подоплеков
обвиняется в том, что сего дня (указывается действительная дата, когда
играется спектакль), явившись в театр, где происходило заседание
специального трибунала, вел себя вызывающе, высказывал отрицательные
суждения о нашей книжной торговле, предпочитая политической литературе
произведения буржуазных авторов, вел религиозную пропаганду, распространял
клеветнические измышления по поводу нашей судебной системы и произносил
угрозы, упоминая о каком-то ружье, которое якобы непременно должно
выстрелить. Будучи привлечен к ответственности, отказался прибыть к месту
совершения правосудия, не подчинялся требованию председателя трибунала,
называя данное заседание чушью, абсурдом, дурацким спектаклем, мерзостью...
Подоплеков. Да это какой-то бред!
Председатель. ...бредом...
Подоплеков. Идиотизм!
Председатель. ...идиотизмом. При задержании оказал сопротивление
представителям власти, в результате чего милиционер Горелкин получил увечья
и доставлен в больницу, где врачи борются за его жизнь. Все эти деяния
предусмотрены уголовным кодексом и содержат в себе признаки таких
преступлений, как распространение заведомо ложных и злостных измышлений в
целях подрыва нашей системы, оскорбление и неподчинение власти с попыткой
совершения террористического акта... (Засыпая). Террористи...
(Спохватывается). Вы признаете себя виновным в предъявленных вам
обвинениях?
Подоплеков. Конечно, нет.
Прокурор. Ды-ды-ды!
Председатель. Подсудимый, как председатель данного трибунала я должен
вам разъяснить, что чистосердечное признание совершенных вами преступлений
и искреннее раскаяние могут облегчить вашу участь.
Подоплеков. Но я не понимаю, в чем я должен признаться!
Председатель. Почему же вы не понимаете? Вы же не можете сказать, что
обвинения вымышлены.
Подоплеков. Вот именно, что вымышлены.
Прокурор. Ды-ды-ды.
Председатель. Напрасно вы так говорите. С практикой вымышленных
обвинений мы давно покончили. Мы предъявляем обвинения только в
действительно совершенных преступлениях. Ну, посудите сами, разве не вы
высказывались отрицательно о нашей книжной торговле? Разве не вы говорили о
возможности существования высшего, как вы сами выразились, разума? Разве не
вы оскорбляли суд и оказывали упорное сопротивление власти?
Прокурор. В результате которого милиционер Горелкин получил тяжелые
повреждения, находится в критическом состоянии и врачи борются за его
жизнь.
Председатель. У Горелкина, кажется, есть дети?
Прокурор. Да-да, у него очень много детей.
Защитник. Насколько мне известно, милиционер Горелкин бездетный.
Прокурор. Тем хуже. У него могло быть много детей, а теперь он умрет и
не останется никого.
Подоплеков. Вы все врете! Что я мог ему сделать? Он такой здоровый, а
я маленький. Я ему только пуговицу оторвал.
Прокурор. Между прочим, это тоже немалое преступление. Оскорбление
мундира.
Председатель (Прокурору). А что, мы не можем допросить этого
Горелкина?
Прокурор. Я думаю, что можем.
Председатель. Да, но он же в тяжелом состоянии.
Прокурор. Да-да, он в тяжелом состоянии, и врачи борются за его жизнь,
но когда речь идет о долге, Горелкин готов подняться даже из гроба.
Председатель. Для допроса вызывается свидетель Горелкин.
Голос Горелкина. Я здесь.
Два санитара вносят на носилках Горелкина с перевязанной головой.
Председатель. Горелкин, вы, я вижу, находитесь в очень тяжелом
состоянии.
Горелкин. В очень, очень тяжелом.
Председатель. Вы можете ответить на несколько вопросов?
Горелкин. Мне очень трудно, но я постараюсь.
Председатель. Постарайтесь, Горелкин, а руководство вашего отделения,
я уверен, учтет ваш подвиг. (Помолчав). Скажите, вам знаком подсудимый?
Горелкин (приподнявшись на локте, вглядывается в Подоплекова). Так
точно, знаком.
Председатель. Что вы можете сказать по данному делу?
Горелкин. Значит, дело было так. Находясь в данном театре на
дежурстве, я был предупрежден, что ввиду важного юридическо-политического
мероприятия здесь возможны провокации со стороны неустойчивых элементов и
других групп враждебного населения. А майор Коротышев прямо сказал, что
провокация не только возможна, а даже непременно будет ввиду неизбежного
характера данного спектакля. И одному из нас, говорит, то ли тебе,
Горелкин, то ли тебе, Юрченко, будет заехано в физиономию, и этот заезд
необходимо будет использовать в борьбе с нашими идейными противниками. Я,
конечно, надеялся, что заехано будет Юрченко, а не мне, но все же
подготовился и, пришедши сюда, стоял вон там, когда мне было сказано, что
вот этот человек, который с женой своей громко разговаривает, его как раз
будем брать и, возможно, он, значит, этот заезд совершит. Ну, так оно
впоследствии и получилось. Когда мы его вежливо пригласили на сцену, он
стал произносить всякие слова, кусаться и махать кулаками, в результате
чего я имею под глазом синяк и, возможно, даже сотрясение мозга.
Защитник. А как вы думаете, действия Подоплекова носили заранее
обдуманный характер или были совершены в порядке самообороны?
Горелкин. Поскольку я заранее был предупрежден о возможном нападении,
то я думаю, что и нападатель знал о своих планах заранее.
Прокуррор. Правильно.
Председатель. Хорошо, свидетель, вы можете идти.
Горелкин. А, спасибо, спасибо! (Вскакивает с носилок и порывается
убежать).
Председатель. Свидетель, куда вы?
Горелкин. Но вы же сказали, что я могу идти.
Председатель. Но я же не в буквальном смысле сказал. Я сказал в том
смысле, что вы свободны. Но в буквальном смысле вам ходить еще, наверное,
нельзя.
Прокурор. Тем более что врачи еще борются за вашу жизнь.
Председатель. Вы лежите, лежите, а наши специалисты сейчас вас бережно
отнесут.
Горелкин. А, спасибо, спасибо. (Ложится на носилки, его уносят).
Защитник. Товарищ председатель, мне кажется, свидетель был не в
критическом состоянии, раз он может ходить.
Прокурор. Товарищ председатель, я протестую. Свидетель ходить не
может.
Защитник. Но он же сейчас сделал несколько шагов.
Прокурор. Мало ли кто чего сделал. А, может, он был в горячке. Так
бывает. Я сам помню, голову кому-нибудь, бывало, прострелишь, ну даже
совершенно насквозь, так он сначала вроде как упадет, а потом вскакивает и
бежит, как курица, знаете, без головы (Смеется).
Председатель. Ну, зачем вспоминать такие тяжелые вещи. Конечно, на
фронте всем приходилось сражаться и даже убивать врагов.
Прокурор. Особенно врагов народа. У нас в СМЕРШе с ними не чикались, у
нас этого гнилого либерализма не было. Бывало, выстроишь их в ряд и
ды-ды-ды-ды!..
Председатель. Ну ладно, ладно, не надо вспоминать такие тяжелые вещи.
Что было, то прошло, и хватит, с этим покончено навсегда.
Прокурор. А почему же не вспоминать? Это была наша боевая молодость,
романтика сражений, перекличка умов, перекличка идей, перекличка сердец...
Председатель. Хватит, хватит, хватит. Конечно, было много хорошего, но
были ли отдельные нарушения законности, с которыми покончено навсегда.
Прокурор. Вот оно и видно, что покончено. И развели либерализм,
гуманизм такой, что каждый, кому не лень, выходит на сцену и что хочет, то
говорит.
Председатель. А я говорю, хватит об этом. У вас есть вопросы к
подсудимому?
Прокурор. Есть. Скажите, обвиняемый, каким образом вам удалось
проникнуть в это помещение?
Подоплеков. Что это значит - проникнуть? Я не проник, я прошел, как
все, через дверь.
Председатель (мягко). Подсудимый, не надо говорить за всех. Нас сейчас
интересуют не все, а только вы.
Подоплеков. А я говорю, что прошел сюда, как все, по билету.
Прокурор. А кто вас снабдил билетом?
Подоплеков. Меня никто не снабжал, я купил два билета за свои
собственные деньги.
Прокурор. Где купили?
Подоплеков. У нашего культорга Зеленой. Она тоже здесь находится, если
вы мне не верите, можете спросить у нее.
Прокурор. Еще спросим. И когда же вы приобрели у нее эти билеты?
Подоплеков. Недели две тому назад.
Прокурор. То есть заблаговременно?
Подоплеков. Я не понимаю, к чему вы клоните.
Председатель. Подсудимый, вам не надо ничего понимать. Вам надо только
отвечать на вопросы.
Прокурор. А что же у этой вашей Зеленой были билеты только сюда или
еще куда-нибудь?
Подоплеков. Я не знаю. У нее бывают билеты на разные мероприятия. В
другие театры, в кино, иногда в Лужники или на какие-то выставки.
Прокурор. Но вы из всех возможностей выбрали только эту? Почему?
Подоплеков. Потому что Зеленая мне сказала, что есть такая пьеса,
называется "Трибунал", я подумал, что может быть что-то интересное, а если
бы я знал, что такая дурь и что со мной такое будут вытворять, разве бы я
пошел?
Прокурор. Еще бы! Каждый преступник, совершая преступление,
рассчитывает избежать наказания. Если бы он знал, что наказание
неотвратимо, с преступностью, для которой у нас нет никакой социальной
почвы, ды-ды-ды-дывно было бы покончено.
Председатель. У защиты есть вопросы?
Защитник. Есть. Скажите, Подоплеков, вы сожалеете о том, что
произошло?
Подоплеков. Еще бы не сожалеть! Да если бы я знал...
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента